В комнате царил полумрак и неподвижность. Но стоило ему войти и три фигуры, спящие в глубине сумерек, зашевелились. Секундой позже в камине вспыхнул огонь, выплеснув на стены трепещущие блики.
Тетушки сидели у самого огня вокруг низкого столика в глубоких креслах с высокими спинками. Еще одно кресло, стоящее немного сбоку в тени, предназначалось для него. Андрей пересек комнату и остановился у прямоугольного щитка, вделанного в стену. Это была небольшая серебристого цвета панель с экраном и множеством разноцветных кнопок. Андрей нажал несколько, и экран ожил, запестрил значками, замигали лампочки на пульте. Домовой просыпался.
Андрей услышал, как заскрипело кресло одной из Тетушек. Он подошел к ним и по очереди прикоснулся губами к прохладным морщинистым щекам трех старушек. Затем занял свое привычное место в тени. Одна из Тетушек (Андрей не давал им постоянных имен и называл их по настроению, а чаще всего просто не обращался к ним по именам), наклоняясь над столом, раскладывала пасьянс, морщилась, вглядываясь в изображения на картах, едва различимых в свете камина, и что-то бормотала себе под нос. Вторая Тетушка вязала, и спицы в ее руках мелькали как две ручные молнии. Ее третья сестра читала, точнее, сидела с книгой на коленях, но ее взгляд поминутно отвлекался от происходящего на страницах, и она на несколько секунд замирала, подперев голову рукой задумчиво глядя на огонь. В другие дни Андрей испытывал гордость, когда наблюдал за ними. И обстановка комнаты и ее обитательницы казались ему такими совершенными и уютными. А движенья Тетушек, их голоса, манеры - они же просто восхитительно естественны! Иногда он начинал весело и воодушевленно болтать с ними еще до того, как Домовой запускал программу, или подсаживался ближе к камину и, развалясь в своем кресле с довольной улыбкой, как и положено любящему племяннику, нежился в тепле семейного уюта. Но сегодня что-то было не так. Андрей не мог понять, откуда взялось ощущение брезгливого отвращения, не дававшее ему покоя весь день. Его раздражала комната, где в огромных книжных шкафах покрывались пылью и паутиной толстенные старинные книги, а на каминной полке линял и даже давал трещины от отчаяния целый полк фаянсовых безделушек (вся обстановка комнаты и царящее в ней запустение было частью программы и являло собой представление Домового об "очаровании старинного особняка"). Раздражали пустые темные окна, наглухо завешенные тяжелыми малиновыми шторами, картины в нишах между окнами, канделябры, в которых никогда не горели свечи, и даже огонь в камине, настолько спокойный и невозмутимый, что казалось невозможным, что именно он был причиной бешеной чехарды теней и света на стенах. Но сильнее всего его раздражали сами Тетушки. Андрей сжался в своем кресле и с нарастающим бешенством наблюдал за тремя одинаковыми морщинистыми лицами с одинаковыми благородными профилями. Три черных шелковых платья с кружевными воротничками, сколотыми тремя одинаковыми брошками, три пушистых белоснежных шали. Три склоненных головы с серебристо-седыми, тщательно уложенными волосами, три пары мутноватых зеленых глаз поглощены своими занятиями, но очень скоро три одинаковых взгляда упрутся в него и он снова окажется в центре внимания своей семьи. При одной мысли об этом теплый мягкий комок тошноты подкатывал под горло.
Андрей сидел в своем кресле и напряженно ждал, пока информация от главного компьютера растечется по паутине проводов, скрытых в стенах комнаты (трафаретное сравнение с циркулирующей по венам кровью возникало только в прежние дни восхищенного упоенья) и начнется главное представленье вечера.
Вот одна из Тетушек выпрямилась и, взглянув по очереди на своих сестер, произнесла:
- Боже, как темно! Я совсем не различаю карт! Андре, дружок, а не приказать ли нам принести свечи?
Андрей молчал, и Тетушкам пришлось выкручиваться самим.
- Не говори глупостей, сестрица,- не отрывая внимательных глаз от вязанья, вступила в разговор вторая старушка - подумаешь темно! А вот мне это ничуть не мешает. Уж лучше признайся, что у тебя снова не получается твой глупый пасьянс и ты ищешь предлог его бросить. Вот в это я поверю скорее, чем в твое плохое зрение.
- Много ты понимаешь!- обиженно буркнула первая.
- Уж что я точно понимаю, так это то, что ты никогда не отличалась особым умом, не говоря о терпении. Видишь, Андрюша не в духе сегодня. Ты бы лучше приготовила кофе, как положено заботливой тетке.
- Ты же знаешь, я не умею варить кофе. Почему бы тебе самой не сварить нам кофе, раз ты здесь у нас самая умная!
Андрей продолжал молчать. С еле скрываемым злорадством он наблюдал, как справляются с ситуацией его престарелые родственницы. Но злорадству его не хватало повода для торжества. Все шло отлично. Домовой прекрасно сориентировался и блестяще справлялся с непривычной ситуацией. Тетушки вели неспешный диалог, время от времени возвращаясь к старым темам, что впрочем, выглядело вполне естественно. Разговор мог продолжаться бесконечно и без вмешательства Андрея, но частые паузы делались специально на тот случай, если он решит вступить в разговор. Воистину Домовым можно было гордиться. Андрей и гордился. Но не сегодня.
Сегодня здесь и сейчас он хотел сбоев в программе, воя сирены, запаха паленой резины, грома, молнии, огня, искр и скрежета зубовного, бешенства, буйства стихий все это он призывал на тихую гостиную, идеал уюта, творение его ума и старательности Домового. Он ясно представлял свой громкий раскатистый хохот, перекрывающий все это безумие. Одна эта мысль доставила ему удовольствие.
Погруженный в свои мечты Андрей почти уснул под тихое журчание старушек, когда одна фраза, уловленная краем уха, заставила его вскочить с места. Третья Тетушка, не принимавшая до сих пор участия в разговоре, отложила книгу и, неожиданно вклинившись в одну из пауз, пропела своим мелодичным голоском:
- А представьте, как было бы хорошо, если бы Андрей привел в дом девушку. Конечно, это должна быть честная и порядочная девушка. И было бы просто замечательно, если бы она умела варить кофе.
Андрей вскочил. Откуда взялась эта фраза в привычных повседневных разговорах? Неужели он сам, занятый своими переживаниями, ввел в программу тень своей мечты? Или это Домовой, неизвестно как подслушавший его мысли, мстит ему за сегодняшнее издевательство? Андрей застыл на месте, возвышаясь над тремя фигурами. Казалось, вся сила его гнева ушла на толчок, который словно пружина выбросил его из кресла, и теперь у него не осталось ни сил, ни желаний, ни мыслей. Ноющая, похожая на зубную, боль скреблась где-то внутри. Андрей подумал, что даже смерть не утолит ее, что она покинет его мертвое тело, и будет блуждать по этой комнате, словно шаровая молния, пока не начнут тлеть шторы на окнах, обои, пока пожар не охватит весь дом и тогда только огонь, разъедавший его душу, поглотит и его пустую оболочку.
До его слуха долетел шелест беседы, ни на секунду не прекращавшийся в этой комнате. А ведь даже если он тут же на этом самом месте умрет, они все так же будут мирно болтать, пережевывая одни и те же темы, смеясь одним и тем же, миллионы раз повторенным шуткам. А он будет лежать на ковре и никто не придет узнать, что с ним, никто не удивится, куда это он подевался. Потому что он сделал все возможное для того, чтобы им никто не интересовался. Андрею стало казаться, что стены, насупясь, двинулись на него. Комната не признавала больше господина в испуганном, дрожащем человечке. Неожиданно он стал чужаком там, где чувствовал себя лучше всего в мире. Он принес в себе неведомую тайную болезнь, от которой пытался спастись в единственном храме, который признавал, среди божеств, которых он сам же создал, раскрасил и воздвигнул на пьедесталы. Но страшная проказа слишком глубоко проникла в его сознание и боги не простят недостойному жрецу осквернения святыни. Андрей стал медленно пятиться, шаря руками в темноте за спиной, пока не наткнулся на дверь. Изо всех сил дернув ручку вниз, он спиной вперед вылетел из комнаты и тут же прижался к двери всей тяжестью своего тела, словно боясь, что кто-то захочет открыть дверь изнутри.
На улице шел дождь (да, конечно же, на улице просто обязан идти дождь! И не просто дождь, а ливень с громом и молнией, со всеми спецэффектами! А он, покинув свой уютный дом, ставший вдруг логовом Дракулы, должен метаться по улицам, обезумев от страха и одиночества!). И он действительно метался по пустым, лоснящимся в свете фонарей, улицам и ему было страшно и одиноко. А еще он замерз и проголодался. Можно было конечно переждать дождь в каком-нибудь кафе, но при одной мысли о посетителях, которые будут глазеть, показывать пальцем, шептаться и хихикать, хотелось завыть по-волчьи на всю силу легких.
Он спотыкался, падал, ему было больно, мокро и мерзко. Но Андрей был рад, что неудобства тела хоть на время позволяют забыть тот ад, что бушевал у него внутри. И, конечно же, по вековым законам жанра, он просто обязан был остановиться у того, единственного, дома и постучать. Он действительно остановился. И постучал, окончательно осознав, что ему некуда идти. И ему открыла Она - в розовом махровом халате, с полотенцем, обмотанным вокруг головы. И он, так долго мучавшийся и терзавшийся, смог выдавить из себя только одну фразу
- Ты умеешь варить кофе?
(2)
Андрей сидел на мягком диване в гостиной. Диван был старый, продавленный и скрипучий, но скрип его напоминал сонное несерьезное ворчанье старика (который хоть и жалуется на то, что его потревожили, но все же охотно рассказывает какую-нибудь захватывающую историю ораве притихших ребятишек), а вмятины, в одной из которых он устроился, оказались весьма удобными. Свет в комнате был неяркий, как раз такой, какой Андрею нравился и, в общем и целом, он чувствовал себя здесь неплохо.
Итак, он сидел на диване, одетый в махровый халат, такой же, как тот, в котором его встретила хозяйка квартиры, закутанный поверх халата теплым клетчатым пледом. На ногах у него были большие мягкие тапки в форме зеленых драконьих лап. Андрей смотрел на них и думал, что, наверное, он и сам напоминает старого ветхого дракона, невесть как попавшего из уютного пыльного прошлого в век пылесосов и дезинфекции. В комнату вошла Наташа, и дракон поспешно поджал свои когтистые лапы.
Не глядя на него, Наташа пододвинула поближе к дивану журнальный столик, из шкафа достала белоснежную скатерть с вышивкой по краю, постелила на стол, пригладила руками, постояла, задумавшись, и так же, не глядя на него, вышла. Скоро появилась снова, снова ушла и опять вернулась. Она пробегала по комнате, опустив глаза, делая вид, что целиком поглощена сервировкой стола. На ней было длинное синее в белый горошек платье с короткими рукавами и ее тонкие руки, видимо чувствовавшие себя незащищенными, жались к телу. Ее еще влажные волосы, измученные частым осветлением, устало дремали на плечах и то и дело падали ей на лицо. Постоянная необходимость водворять непослушные пряди на место явно раздражала ее и она, наверное, повырывала бы их все с корнем, если бы решилась на какое-либо проявление эмоций в присутствии Андрея. Наконец сервировка была окончена. Подумав, Наташа поставила возле чайника едва початую бутылку коньяка. Разлив чай, она села рядом, на самый край дивана, уставилась в свою чашку, как в волшебный кристалл, рассчитывая увидеть в ней выход из создавшейся ситуации.
Андрею стало тепло и уютно. Горячий чай согревал, и, казалось, нет ничего, кроме этого приятного напитка, розового халата, пледа, дивана и смешных драконьих тапок. И молодой смущенной девушки, мысли о которой привели его, разбитого и промокшего, к ее двери, в объятия этой теплой комнаты, к ощущению полного и безграничного счастья.
Наверное он задремал, потому что его пальцы разжались и чашка упала на пол, выплеснув свое содержимое ему на ноги. Пробуждение было болезненным. Андрей вскрикнул и стал тереть обожженное место. Его вскрик вывел Наташу из оцепенения. Опустившись на колени возле дивана, она стала собирать осколки чашки. Остатки решимости покидали ее. Она вжала голову в плечи и готова была расплакаться. Волосы совсем закрыли лицо, но она уже не поправляла их. И, притягиваемый тем же спасительным светом, который привел его сюда, Андрей наклонился вперед и прижался лицом к влажным, пахнущим шампунем волосам.
(3)
Не прекращая раскладывать на столе бумаги, Андрей исподлобья обвел взглядом аудиторию. Все как всегда. Сосредоточенность, местами заинтересованность, а в основном отчаянная тоска. Как же все это не похоже на его прошлое! Он вспомнил свою провонявшую сыростью нору, где стены вместо обоев были оклеены портретами хмурых, серьезных мужей, полысевших от дум о всеобщем счастье, а из мебели были только раскладушка, кухонный стол с отпечатками чьих-то зубов, и табурет. Там всегда было сыро и сумеречно, всегда присутствовал деловитый мышиный шорох (сама мышь ни разу не снизошла показаться на глаза). Об электричестве он даже не думал, дабы не впасть в меланхолию и не сбиться с установленного ритма. А библиотеки! Ведь у этих скучающих толстолобиков есть все, что нужно, больше, чем им когда-нибудь понадобится. И уж точно больше, чем удавалось наскрести ему, штудируя тонны книг, по крупицам добывая золото истины из груды пустой болтовни и мусора. Он вспомнил себя, в тулупе, шапке, валенках, одной варежке (на левой руке, правая держала ручку) при свете свечи, зарывшегося в книги, с каким то бешеным азартом выхватывая из текста нужные данные, что-то сопоставляя, вычерчивая графики, попутно записывая в толстую тетрадь сноски, пояснения, выводы. В такие минуты его охватывало неописуемое волнение, казалось, вот сейчас из лабиринта данных протянется долгожданная ниточка, Решение, уже давно существующее, но рассеянное осколками по умам. А он, кропотливо собрав из этих осколков свою "вечность", получит от сказочной Королевы в награду свой собственный мир, и...
- И пару новых коньков!- бойко продолжил чей-то голос.
Андрей испугался. Неужели кто-то проник в его мысли?
- Видели бы вы свое лицо!- смеялся тот же голос - Я вас напугала? Прошу прощения. Праздное любопытство, знаете ли. Лекция закончилась, все ушли, а вы разговариваете. Вслух сам с собой. Мне стало интересно. Думаю, вдруг что-то важное. А это вы, оказывается, ругаете наше разнесчастное бестолковое поколение. Но представьте только, что лет через сорок эти вот самые "толстолобики" будут приблизительно в тех же выражениях ругать молодежь будущего. Ибо это удел всех стариков.
Девчонка, лет двадцати, худенькая, пожалуй, даже слишком, с густой копной осветленных, рыже-одуванчиковых волос. Одета в потертые джинсы, белую футболку с малопонятной надписью, кроссовки. На плече висел небольшой рюкзачок, и она поминутно дергала плечом, поправляя спадавшие ремни. И смеялась. Смех рождался где-то в глубине ее существа, проходил через все ее тело, как электрический разряд, и вырывался на свободу легкий, чистый, удивительно звенящий.
Андрей оправился от удивления и поспешно поменял выражение лица с растерянного на строго-деловое.
- Что вы здесь делаете? - сказал он, печатая каждое слово, будто хотел проверить, правильно ли он его произнес.
Девушка запнулась, замолчала. Надо же, а он уже начал думать, что это невозможно!
- Лекция закончилась, все ушли, и я решила...
Андрей обвел взглядом аудиторию. И правда пусто. А он не заметил. Никто не стал ждать его разрешения, никто не попрощался.
- Вот и прекрасно. - Андрей полностью пришел в себя - Лекция закончена, и вам следует взять пример с ваших товарищей.
- Да. Наверное. - она совсем сникла.
У самой двери ( может вид закрытой двери принуждает людей сделать выбор - вернуться или закрыть дверь за собой) она обернулась и, глядя на него в упор, скороговоркой выпалила:
- А подошла я к вам, чтобы сказать, что я вас люблю. Вот. Потому что это нечестно, что я одна мучаюсь. Я люблю вас. Вот. Я сказала. А теперь делайте с этим все, что хотите!
И ушла. А он остался.
Как он боялся следующего дня! Как надеялся, что она не придет. Сколько раз в мыслях спокойным назидательным тоном разъяснял ей об их разнице в возрасте, о впечатлительности молодых людей и еще какой-то психологической дребедени, в которой видел свое единственное спасение. А когда она не пришла, он растерялся.
Андрей не узнавал сам себя. Он путался на лекциях, делал ошибки, за которые любой студент мог поднять его на смех. Но, судя по всему, промахов никто не замечал, и Андрей махнул на них рукой. Он стал похож на привидение. И вместе с тем неожиданно перестал им быть. Если раньше окружающие его просто не замечали, то теперь начали участливо интересоваться его здоровьем, что было для Андрея страшнее всего. Он огрызался и тем нажил себе не одного недоброжелателя, что было заметным прогрессом для человека, у которого не было даже знакомых. Она говорила - нечестно, что она одна мучается этим. Теперь он тоже мучался и мучался невообразимо. Он никогда раньше не видел ее, не знал ее имени и, тем не менее, она не шла у него из головы. Мысль о ней мучила его, но он мучился не меньше при мысли, что когда-нибудь перестанет о ней думать. Он узнал ее имя и адрес, но это только усугубило его муки. Его испугала перспектива превращения Наташи из абстрактного объекта мечтаний в существо из плоти и крови. Ведь он мог сильно идеализировать образ девушки, виденной лишь мельком, а разочарование, как известно, вещь неконтролируемая, могло дорого ему обойтись.
Но потом у Домового случились серьезные проблемы, и Андрей полностью погрузился в работу. Это его отрезвило. Работа доставила ему удовольствие, вернула подзабытое уже чувство уверенности в себе. Прошлые страданья стали казаться глупыми выходками бездельничающего сознания. Андрей дал себе слово до предела загрузить себя работой и не тратить ни минуты драгоценного времени на пустую чушь.
Он вернулся к работе, основательно встряхнув своих расслабившихся студентов серией контрольных работ. Он не спал ночами, штудируя книги, собирая материал для своей новой шарады, вел бесконечные беседы с Домовым или отдыхал в обществе Тетушек. Жизнь вернулась в привычное русло и в ней не оставалось места глупым скачкам и беготне. Он снова почувствовал себя счастливым. И все это рухнуло в один миг. Андрей услышал смех. Знакомый веселый, естественный, как дыхание, смех. Земля ушла из-под ног и Андрей, оглушенный стуком собственного сердца, стоял и смотрел, как безвозвратно рушится так кропотливо восстановленный и казавшийся нерушимой твердыней, его мир без Нее. Он бежал, перепрыгивая через ступени по лестницам, по гулким пустым коридорам, впервые в жизни не задумываясь над тем, что о нем могут подумать.
Во дворе было пусто. Андрей стоял один посреди теплого весеннего дня, яркого, солнечного, живого и, казалось, сама весна хохочет над ним, заглушая птичьи трели. И он побрел прочь, едва разбирая дорогу из-за наворачивавшихся на глаза слез.
(4)
Андрей проснулся и с довольным урчанием потянулся под одеялом. Как хорошо! Тепло, уютно, мирно и спокойно, будто в душу налили парного молока. Легкую занавеску колышет ветер, на потолке дрожат солнечные блики, в самом деле похожие на маленьких рыжих зайчат. А рядом... А рядом только поверни голову и тебя захлестнет невыразимое счастье, наполнит легкие так, что станет невозможно дышать. Он осторожно повернулся и посмотрел на спящую рядом Наташу. Он мог вот так смотреть на нее часами, запоминая каждую черточку, каждый взмах ресниц, каждый вздох. Ему всегда было мало ее, ее лица, жестов, голоса, привычек, ее смеха, ее любви. Любви, которая окутала его целиком теплым ощущением счастья.
- Ты спишь? - спросил он.
Она слегка вздрогнула, но глаз не открыла.
- Нет - ответила она.
- И давно?
- Не знаю. Может час, может больше.
- А почему не открываешь глаза? Я же вижу, что ты не спишь. Посмотри, какой замечательный день!
Наташа продолжала лежать без движения.
- Я боюсь. - это прозвучало так тихо, что нельзя было понять, услышал ли он слова или каким то чудом прочел ее мысли.
- Боишься? Чего?
- Что мне все приснилось. Что если я сейчас открою глаза, то окажется, что ничего не было и я... Я этого не вынесу!
- И как давно тебе пришла в голову эта оптимистическая мысль? Ты боялась этого вчера?
- Нет.
- А позавчера?
- Нет.
- А на прошлой неделе? Когда мы только что здесь поселились, ты тоже боялась, что утром все исчезнет?
- Нет, но сегодня такой день... Я даже не знаю... Особенный. И мне очень страшно.
Андрей приподнялся на локте, склонился над Наташей и тихим успокаивающим шепотом произнес:
- Сегодня действительно особенный день. И он принадлежит нам. Как и вчерашний, и вся прошлая неделя, и еще множество дней впереди. И они стоят того, чтобы их увидеть. И я есть, я рядом с тобой и я не превращусь в тыкву, как карета Золушки. Я буду рядом с тобой, нравится это тебе или нет. Мы не в сказке, Наташенька, но это то и замечательно. В сказке все всегда заканчивается на самом интересном месте. А у нас все продолжается. И если ты решишь не открывать глаз, то рискуешь пропустить продолжение. А я? Мы так давно не виделись. Неужели ты не хочешь взглянуть, насколько я изменился за ночь?
Глаза распахнулись, и он увидел в них свое отражение. Оно там было всегда, и он улыбнулся ему, как давнему другу. Андрей был уверен, что оно останется там даже когда его самого уже не будет.
От страхов не осталось и следа. Теперь она смотрела на него во все глаза. И улыбалась.
- Я люблю тебя.
Но Андрей не думал сдаваться, особенно теперь, когда опасность миновала.
Он снова забрался под одеяло и недовольно поморщился.
- Ну вот, опять за свое! Каждый день одно и то же! Вы, сударыня, с вашим буйным воображением, могли бы придумать что-нибудь пооригинальней.
Он тут же пожалел о своей неудачной шутке. Улыбка исчезла с ее лица, а в глазах метнулась какая-то тень. Андрей протянул руку и Наташа прижалась к нему. Она дрожала.
- Прости меня, я дурак.
Наташа постепенно успокоилась. Прижавшись к нему, она шептала взволнованной скороговоркой:
- Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю! И ничего другого ты от меня не услышишь! И делай с этим все, что захочешь!
Она освободилась из его объятий, села на край кровати, и через секунду уже вскочила, довольная, и, напевая, умчалась в ванную.
Андрей остался лежать. Потом встал, нашел сигареты, закурил. У него испортилось настроение. Он курил у окна, краем уха слушая шум воды в ванной. Его беспокоила Наташа. Последние дни у нее случались приступы тревоги, страха, временами она просто замирала без движения или уходила с задумчивым видом. Он не мог добиться от нее причины ее настроений, она не могла или не хотела объяснить, говорила, что ей становилось страшно. Стоило ему обнять ее, и она вздрагивала, будто очнувшись, улыбалась, и некоторое время была абсолютно счастлива. Чаще всего на следующий день она не помнила своих страхов.
Андрей вспомнил их первый день здесь. Едва устроившись, они пошли гулять на пляж. Наташа молчала. Потом остановилась, попросила его не двигаться, и дальше пошла одна. Отошла, постояла и вернулась с грустным лицом. На его расспросы улыбнулась уголками губ и сказала, что хотела проверить, как далеко сможет уйти до тех пор, когда начнет по нему скучать.
- Ну и как результаты?
Наташа покачала головой.
- Я соскучилась, едва отвернулась. Это плохо, я слишком зависима от тебя.
Андрей рассмеялся.
- Ну, это ненадолго! Через пару лет я надоем тебе настолько, что ты сможешь уезжать без меня в другие страны!
Тогда она рассмеялась, и все обошлось. Но сейчас этот случай вспомнился ему, как первый признак ее теперешнего состояния. И он ничего не может сделать. Его любви оказалось недостаточно, чтобы успокоить ее страхи.
Когда он закончил умываться, Наташа уже хлопотала на кухне. В переднике, повязанном поверх его рубашки, обутая в свои драконьи тапки, которые она зачем-то привезла с собой.
(5)
Дом, в котором они поселились, приворожил Наташу с первого взгляда. Андрей не видел в нем ничего особенного, но благоразумно промолчал, и все решили умоляющие глаза Наташи. Неброское двухэтажное здание, первый этаж которого полностью утопал в сирени, явно нуждалось в капитальном ремонте. Давно не крашенные стены, дверь, неизвестно каким чудом все еще державшаяся в петлях, скрипучая деревянная лестница, освещенная одинокой лампочкой. На первом этаже размещалась ветеринарная клиника (тут Андрей почти собрался возразить, но сдержался). На середине лестницы Андрей оглянулся и увидел, как из кабинета ветеринара неспешно вышли две кошки, словно две старые почтенные дамы, посетившие своего врача, проследовали куда-то влево и скрылись в темноте.
Тамара, хозяйка квартиры, напомнила Андрею изрядно постаревшую Кармен. Черное в крупных алых маках платье с пышной юбкой оставляло открытыми худые плечи и длинную смуглую шею. Узкое лицо ее с крупным носом и тонкогубым ртом было покрыто морщинами, но взгляд черных глаз был живым и пронзительным. Андрей ни за что не взялся бы угадывать ее возраст. Густые черные волосы были сколоты резным деревянным гребнем. Вся ее фигура, строго прямая и величественная не подразумевала никаких лишних движений, зато руки, изящные, с длинными тонкими пальцами и крепкими ярко-красными ногтями, говорили и за неподвижное лицо и за немногословный рот.
Следом за хозяйкой они прошли в комнату с двумя большими окнами, занавешенными зелеными портьерами. Посреди комнаты на столе стояла ваза с ветками белой и сиреневой сирени. Напротив двери у стены стоял диван. Два высоких стеклянных шкафа были до отказа забиты всевозможными безделушками из глины, стекла, дерева, раковин. Такими же поделками, которым в шкафах не нашлось места, были заставлены подоконники и книжные полки. Вид этой комнаты заставил Андрея вздрогнуть. Он тут же обозвал себя глупым параноиком, и это придало ему уверенности. Пока Андрей договаривался с хозяйкой о цене, в комнату вошли две кошки, которых он видел внизу. Даже будучи полностью зависимы от людей, они умудрились сохранить чувство абсолютного превосходства над любым живым существом. Одна из кошек, заметив чужаков, тут же удалилась, вторая же, проводив подругу взглядом и не обращая на присутствующих никакого внимания, устроилась возле дивана. В окраске этого животного в различных пропорциях совмещались всевозможные цвета, какие только присущи животному миру. Казалось, ее использовал в качестве палитры сам Создатель, когда раскрашивал свои творения, что, впрочем, ее нисколько не беспокоило. Изящно обернувшись хвостом, она собиралась привести в порядок свою разноцветную шерсть, и тут Наташа совершила непоправимую оплошность: она наклонилась и провела ладонью по пестрой кошачьей спине. По видимому, подобных вольностей по отношению к царственному животному никто себе раньше не позволял. Кошка возмущенно отпрянула от Наташиной руки, а потом степенно покинула комнату, всем своим видом выражая презрение двум глупым двуногим, решившимся на подобное святотатство.
Двуспальная кровать с высокой спинкой, большой комод с трехстворчатым зеркалом, платяной шкаф, стол и два плетеных стула - вот и вся обстановка комнаты, в которой они поселились. Окно заменяла стеклянная дверь, ведущая на небольшой круглый балкончик, плывущий, словно корабль, над благоухающим сиреневым морем. Из-за этой двери Андрей прозвал комнату скворечником и на этом прекратил все попытки подшутить над выбором Наташи.
- Я понял, что ты уважаешь предметы старины.- улыбнулся он, и, взглянув на себя в зеркало, добавил - и не только в мебели.
Кошек он больше не видел и чувствовал небольшое угрызение совести, когда думал, что этим гордячкам пришлось из-за них менять привычные устои жизни.
Они гуляли по узким улочкам, находя уютные дворики, открывая заново, как давно забытые города, тенистые улицы, на которых плотными рядами стояли старинные дома и до которых еще не добралась скорая на расправу архитектура нового века. Была еще "Старая бухта", небольшая таверна, поразившая их, словно детей. Они с удовольствием присоединили эту находку к своей уже изрядно пополнившейся коллекции. Под белым навесом (сделанном, конечно же, из старого паруса, пропитавшегося солью и ветром долгих морских странствий) были расставлены круглые деревянные столики и удобные плетеные кресла. Между столиками сновали, словно поднятые по тревоге, матросы-официанты в тельняшках, шейных платках и беретах с помпонами, а у дверей, прислонившись плечом к косяку, с неизменной трубкой в зубах, стоял хозяин таверны - настоящий морской волк.
Наташа прониклась атмосферой "Старой бухты" и верила во все, что ее здесь окружало, как в сбывшуюся сказку. Андрею тоже захотелось поверить, что все это не ловкая приманка для туристов, а, как в детстве, самая настоящая правда. И он часто ловил себя на том, что начинает верить в сказку, захваченный силой Наташиной веры и восхищения.
Наташу пугало море, как неведомое злое чудовище пугало наивных прекрасных принцесс в старых сказках. Иногда она замирала, прислушиваясь, и лицо ее становилось испуганным и совсем детским. Андрей был уверен, что она слышит, как бьются о камни волны, как шипит пена у самого берега, как стонет и мечется в каменном плену страшный зверь. А по ночам с моря приползал холодный туман и залегал до утра под балконом. И все же она не хотела уезжать. Она влюбилась в этот городок так же, как когда-то влюбилась в скучного, погруженного в себя профессора.
(6)
Огромной черный пес с громким лаем носился по пустынному пляжу, кидаясь на набегающие на берег волны. Садилось солнце. У самого горизонта густой туман лег белесым брюхом на неспокойную поверхность моря и осторожно пробирался вперед. Возвращались в порт два рыбацких суденышка, окруженные шумной стаей чаек. Маленький экскурсионный пароходик, вынырнув из тумана, радостно загудел и заспешил к причалу. Андрей однажды узнавал расписание экскурсий, а теперь никак не мог вспомнить его названия. Вид моря завораживал его. Плеск волн, скрипящий шорох камней на пляже, крики чаек над сетями с рыбой, гудок пароходика, лай охотящейся на волны собаки - все эти звуки за то время, что он провел, неподвижный и безмолвный, среди них, слушая их, вдыхая их запах, пробуя их на вкус, чувствуя ритм их общего дыхания, эти звуки завладевали его вниманием, заполняли сознание, сковывали волю, словно маятник гипнотизера, раскачивающийся в такт словам, которые текут и текут, заставляя и тебя качаться и говорить с ним вместе, принимая как величайший восторг эту гармонию света и тени, звука и запаха, частицей которой становишься сам.
Андрей сидел на берегу и молча наблюдал, как одна за другой набегают на берег волны, все ближе и ближе, стараясь накрыть его обутые в ботинки ноги. Они подобрались совсем близко, но задуманное им не удавалось и они, исходя пеной, шипящей между прибрежных камней, пятились назад, чтобы взять разбег для новой попытки. Маленький пароходик еще раз подал голос где-то вдали, неожиданно вытащив на поверхность из задремавшего сознания мерзкий холодный комок. Его сон...
Сон, приснившийся вчера ночью, напугал его. Он был нечетким и непонятным, но оставил в душе липкое ощущение ужаса. Его разбудил плач Наташи, тщетно пытавшейся привести в чувство его, кричащего, покрывшегося испариной. Наташу он успокоил. А сам?
Уходя сегодня утром из дома, он отчетливо понимал, что больше сюда не вернется, хоть и пытался бездарно лгать самому себе и к морю пошел с одной целью - доказать опять же самому себе, что ничего не случилось.
Мысли текли и текли, заполняя спящее сознание, проникая в кровь, мутной росой выступая на коже. Здесь они испарялись и легкими облачками тянулись к горизонту, где их поджидала громада серого тумана, который сегодня ночью приползет и заляжет в ожидании между кустов сирени под балконом комнаты, где одна, онемевшая от страха, будет тихо плакать Наташа.
(7)
Не включая свет, Андрей прошел через комнату к нише, в которой спал Домовой. Экран погас, но на панели управления перемигивались лампочки и слышалось негромкое гудение, будто Домовой напевал себе под нос. Как только Андрей подошел ближе, наверху загорелся красный огонек. Мигание лампочек замедлилось, Андрей почувствовал как вибрирует пол под ногами. Потом в тишине родился голос.
- Добрый день, профессор.
- Привет, Домовой.
- Вас давно не было.
- Да. Как обстоят дела?
- Все устройства работают нормально. Объект Макет находится в состоянии ожидания.
Андрея передернуло. Они ждут. И будут ждать.
- Домовой. Активировать программы. У нас много работы.
Едва Андрей переступил порог, как комната ожила. Вспыхнул в камине огонь, зашевелились, очнувшись от долгого сна, три фигуры, сидящие вокруг низкого столика. Он прошел мимо, едва удостоив их взглядом, уселся в кресло и замер. Домовой готовился запустить новую программу, над которой они бились три месяца. Андрей уволился с работы, не выходил из комнаты Домового, и часто засыпал прямо за столом. Он сильно изменился за это время, похудел, отрастил бороду, его стали мучить головные боли, а те немногие часы, которые уходили на сон, не избавляли от усталости. И теперь, когда работа была закончена, он чувствовал тяжесть бессонных ночей на своих плечах.
В углу что-то зашевелилось, и в полосе света появилась еще одна фигура. Кровь застучала в висках, а от камина обдавало нестерпимым жаром. Стало трудно дышать.
Шаг... Движение... Взгляд...
"Вы можете делать с этим все, что угодно..."
И ты сделал, правда?
Стоп, это глупо, глупо. Это все усталость. В голову лезет черт знает что. Ему просто нужно отдохнуть. Может, съездить к морю...
Она сделала от его стола до двери семь шагов... Семь... Странно, правда, что он помнит подобную ерунду... Вот она стоит, сжав дверную ручку, так, что побелели пальцы... Она напряжена, по ее волосам и телу пробегают трещащие голубые искры...
Что же ты сидишь, истукан!
- Лекция окончена... Вам следует...
Нет, этого не может быть! У него галлюцинации!
Из камина повалил туман. В лицо пахнуло сыростью. Где-то взвизгнул пароходный гудок. Андрей рванулся вперед, скользя на мокрых досках.
Пароход! Черные буквы на белом боку, на котором краска облупилась и слазит, как обгоревшая на солнце кожа... Он вдруг увидел их четко и так близко, что легко можно было прочесть
КОНСТАНТИН ПАУСТОВСКИЙ
Странно, как долго его мучило это название!
Наташа была на палубе. Она стояла у борта и, не отрываясь, смотрела вниз, на море. Он хотел крикнуть, но стоило открыть рот, и туман хлынул, забивая легкие, не давая вздохнуть.
Совсем близко он услышал ее голос.
- Я люблю тебя, люблю, люблю, люблю, люблю. Делай с этим все, что хочешь...
И ведь ты сделал, правда?
Да, он сделал. Он поступил как ученый, делающий чучело из животного, которого изучал, которым восхищался всю жизнь. Человек сам творец своего счастья. Так, кажется? Его мозг, глаза, руки, слух, обоняние, память, каждая клетка его тела хранила память о ней. И он положил сам себя на лабораторный стол. Он выпотрошил, расчленил свою любовь, разложил на составные части, тщательно изучил и собрал их в строго выверенной последовательности. Он создал Ее. Живую. Единственную. Которая всегда будет рядом с ним. И с Тетушками.
Туман рассеялся. Андрей сидел, выпрямившись в своем кресле, и смотрел куда-то за невидимый в облаках горизонт. Он уже не дышал.
Повсюду в доме закрывались наглухо двери, окна, замирали звуки в онемевших комнатах.
Наташа подошла к столику и, поставив между Тетушками поднос с кофейником и чашками, села рядом с ними. И они начали обычный вечерний разговор, время от времени поглядывая на сидящего в кресле Андрея и делая в разговоре всегда одинаковые паузы...