Мы спешили слинять из этого угла. Зона есть зона. Ловить нечего - отсюда до Чернобыля семнадцать километров.
Нас четверо, и мы меняем кабель от подстанции через нежилые Чикаловичи, Посудово и дальше - в сёла, не вошедшие в зону отселения.
Но ей надо было проводить свои измерения именно сейчас: видите ли, сезон! И она успевала тучу раз мелькнуть у всех перед глазами.
Что можно измерять, имея круглые яблоки второго размера, гладкие ноги, нагло торчащие из подстреленных штанцов, шею Нефертити и основные объёмы как у затянутой в корсет Диты фон Тис? А, впрочем, такая может спокойно измерять всё, что пожелает... Надо быть сволочью, чтобы послать на работу сюда такую девчонку. Посмотреть бы на её начальника? Ишак!
Она сказала, что зовут её Симона. Конечно, конечно... Но скоро выяснилось: в пропуске так и прописано; погранцы подъезжали, проверяли документы у всех. Зачитали: "Симона Эдуардовна Чех". Самый молодой из погранцов корой покрылся, исподтишка разглядывая эту тёлку. Потом долго не выпускал из рук мой паспорт...
Все думают, что я закручу с ней. Дядьки, которые со мной, все заматерелые. Подвинулись... А сержант глядел на меня, как монах на контрацепт. А! Пошёл он!
Вот она опять скрылась в лесу. На плече планшетка, на шее, похоже, дозиметр, в руках нечто с клавиатурой, окуляром и экраном.
Она охотно трещит с нами обо всём, кроме своей работы. Что у неё за измеритель, мужики теряются в догадках. Вчера видели, как она чертила им, как лазерной указкой, по траве. И что? Багровый тонкий луч убрался, не оставив никаких следов. Смысл? Все в первый день рванули было рассмотреть её инструмент... Ага! Она ловко отбрила нас. Видимо, её хорошо инструктировали:
- На этот прибор сумасшедшая страховка. Видите клипсы на моих пальцах? Любое чужое прикосновение - и вам придёт счёт. Я видела, сколько в страховке нулей после числа, у меня до сих пор рот складывается в ноль, как только вспомню! - И она показала губами ноль, а мои напарники как по команде зыркнули на меня и заржали...
Ёлы, я, кажись, здорово тогда покраснел!
Мы приняли отмазку: прибор настроен на неё и, значит, как гитара и верная жена, по рукам не ходит.
Что бы я ни делал, эта коза скачет так, что непременно попадает в зону видимости. Счастье, что не томная: звонко кричит, если хочет что-то сказать, и язык у неё подвешен - будь здоров. Все наши попытки маленько поглумиться над этой "Жо" ни к чему не привели. Похоже, КВН по ней плачет.
Симона...
Она живёт в навороченном трейлере. Мы не заходили внутрь, она не звала.
Я зайду, подожди! Я зайду к тебе однажды, Симона! А если ты динамо - то, значит, круглая дура. А, впрочем, кто бы сомневался? Видала бы тебя зона, если бы ты была умная.
- Слава!
О, это она зовет? - ну, началось... Вчера на пыльном боку нашего "ДЭУ" кто-то написал пальцем: "Симона плюс Слава равно СС. Война!"
"Я на войне, как на тебе. А на тебе - как на войне... Сэкс-бомба"...
- Чего?! - отвечаю я как можно небрежнее.
- Я распаковала гуманитарку. Твой любимый размер.
С индейским кличем: "Ий-е!" она метнула в меня скруток. Я поймал, развернул: футболки. Нормальные новые футболки, размер точно мой. Можно носить и оставить здесь, своя целее будет... Правда, во всю спину гламурный квадрат: на одной шмотке царица египетская, а на второй - у, это интересно, - Дита фон Тис!
Павлович подошёл, смотрел. Сказал, ткнув пальцем в майку с Дитой:
- Не, эту, Славка, не надевай - не рискуй. Уж очень она натуральная. Как бы на тебя кто не наскочил грешным телом...
Он прав. Не царское это дело выходить на работу с раскоряченной бабой на хребте...
...Сегодня из леса пришатался барсук и спокойно обследовал наши объедки. Причём мне показалось, он держал пакетик совсем как человек и деловито запускал внутрь ловкую лапу. Зверьё здесь наглое.
Мы ехали на участок ранним утром, в тумане. Припять любит кутаться в туман при каждом удобном случае. И густое молочно-белое облако с готовностью спускается - типа, Зевс на царевну,- ложится на реку и покрывает луга... Язык плотного тумана, (а, может, его хвост или другая часть облачного тела) откинулся на сторону - и пришёлся как раз поперёк трассы. Какой-то чел-спешащий-вдаль обогнал наш бус на полной скорости. Через полминуты он успел: мы застали его с погнутым бампером. Рядом валялся лис величной с... по-моему, он был величиной с телёнка. Толстый, мощный, с нехилым хвостом! Не думал, что лисы такие большие! Или этот - акселерат среди своих? Мы втайне ждём от зоны чудес, и было бы круто увидеть выходящую из леса Годзиллу. Мы бы заарканили её кабелем. И я бы прочёл ей лекцию о том, что Годзилла, с этим звонким "дз" в корне слова, звучит очень уж по-белоруски...
Так, что ещё?
Шум в зарослях заставил всех бросить работу и оглянуться. Сквозь кусты продиралась корова.
Мне это не понравилось. Именно в той стороне недавно скрылась Симона. Зверьё странное, беспокойное, прёт именно оттуда, куда ушла моя кукла... Ну, да, моя кукла. А что? В конце концов я здоровый пацан, мне двадцать четыре, образование, профессия. Пора сказать себе: хватит свистком пар спускать, пора катить в будущее! Вон, рельсы рядом - только уложи!..
Что за новость?
Корова, вернее, гладкая тёлка, выдрала бока из орешника, бодро перешла поляну и затрусила прицельно: рогами прямо на меня.
- Славка, к тебе, - ухмыльнулся Александрович. - Эх, что значит бычок! Тёлки и здесь нашли.
- Тёлки не тётки, - буркнул я. И животное исчезло.
Я не прикалываюсь: корова стала таять, не успев войти в кусты за моей спиной!
- Ого, - сказали мужики, - ты видел?
- Уже нет, - ответил я. Обсуждать чудо не хотелось...
Все сгрудились вместе, смотрели туда, где испарилась корова.
- Это зо-на! Вернёмся - надо провериться. В смысле, всё ли с нами в норме? - аксакал Павлович с сожалением заглянул мне в лицо. Он явно выискивал среди моей молодой щетины печать смерти: скорой, как японский экспресс, и преждевременной, как беременность школьницы.
Бригадир, оценив бобину с неразвёрнутым кабелем, или, по-нашенски, "самцом собачьим", перевёл стрелки:
- Кобель не лает, не кусает, а в дом не пускает. Если работать не в развалку - завтра после обеда нас здесь не будет.
- Говорил, ломая руки, балагур и баламут про бессилие науки перед тайною Бермуд... - изрёк авторитет Адам Иванович, - да плюньте! Тёлки нас уже не должны волновать. Ать? Славик пусть поволнуется, в его возрасте положено. Давайте, хлопцы, за работу.
- Сие изрёк Адам, - вздохнул Павлович, - И быть посему. А посему бы и нет?
***
Мы хорошо потрудились. Обед не застал нас в размышлениях о том, чего бы нам хотелось: плюрализма или севрюжины с хреном? Мы хотели севрюжины, а если нет, - то сала, редиски, пусть даже погрустневшей в трепетном ожидании, хлеба, пива, селёдочки "Матиас": всего и побольше.
Шли последние приготовления вокруг самобранки, как вдруг бодрая коза, беспонтовая коза, вылетела из леса и скоком, скоком - на целлофан! И по салу, по упаковке пресервов - острыми копытцами! Огурцы - прочь, редиска - дробью! Коробочка с селёдкой, сомлев, повисла на ноге этой козаностры и через мгновение селёдочные спинки гигантскими мокрицами заегозили в траву.
Честно говоря, я больше всех заинтересован в селёдке, потому что мясо-сало не ем. Я так увлёкся выслеживанием сбежавших пресервов, что упустил самое главное. Нет, периферийным зрением я видел, как возмущённые дядьки ловят сволочную козу, как скотина разворачивается, прыгает, - вдруг ловкий удар копыт по мне, согбенному, - и вот я уже целую взасос селёдку, а некошеная местная флора укрывает нас с рыбонькой от нескромных взоров...
Двадцать четыре года здесь не ходила ни нога, ни коса человека! Вы понимаете, о чём я? Всё для того, чтобы простой скромный парень мог однажды насладиться вкусом селёдки, отбитой для него козьим копытом и вывалянной в радиоактивных элементах таблицы Менделеева, которыми щедро приправлена здешняя землица. И сделать это без свидетелей.
Когда я поднял лицо, застрявший в зубах хвощ частично скрыл следы имевшей место пирушки. Счастье, что напарникам, а с некоторых пор подельникам по борьбе с козанострой, некогда было удивляться моим отчаянным плевкам и масляной грязи на роже.
Я утёрся братом этого хвоща и вскоре вполне прилично смотрелся на фоне расстроенных мужиков. Я-то был в некотором отношении сыт. А они упустили тварь из леса - коза ушла ликующим галопом в лоно дикой природы. И блеянье оборвалось, как будто за первым кустом скотина провалилась сквозь землю, исполнив пожелание "первородного беспупенного человека" - нашего Адама.
Кое-как собрав жалкие остатки уцелевшей в набеге жратвы, мы перекусили.
Я включил видеоплеер. Полистал. Когда это я успел скинуть "Фестиваль КВН в Юрмале"? Стал смотреть. Жуткое старьё, судя по записи. Я перелистнул, но изображение задержалось и молодой Семён Слепаков, причитая, пел незнакомое: "Симона, Симона! Девушка моей мечты! Симона, Симона! Ко..." Электроника сработала, изображение свернулось. "Симона? - удивился я. Такую песню я не слышал ни разу. Что он там недорыдал? Ну-ка, ну-ка, где ты, Слепаков? Спой ещё. Может, пригодится - успею козырнуть перед ней: "Песня про тебя!"
Но запись завалилась.
Я перебрал всю закачку раз и ещё раз...Бесполезно.
Что-то висело в воздухе вокруг: слишком свеж ветер? Слишком терпко пахнет трава? Нет, не то. Я стал нервничать: девчонки долго нет. Симона никогда не уходила на свои измерения надолго. Максимум - минут на тридцать. У неё, кажется, график. Каждый час работа минут по пятнадцать в разных направлениях от трейлера.
Мы отъезжали на линию, а Симона так и не вернулась. Над этим фактом задумались и Александрович, наш бригадир, и Павлович, и Адам.
- Слушай, Слава, - сказали мужики, посовещавшись, - шевели поршнями обратно к трейлеру, обойди лес вокруг: вдруг девчонке что... В общем, как хочешь. Мы здесь без тебя вполне.
Я хотел! И потому спрыгнул и потрусил по дороге обратно на стоянку.
И первым увидел, как из-за буйных зелёных вершин нехоженого леса поднимается круглый дирижабль.
"Ого! - я остановился, - туристов над зоной катают?"
"PECORE" - прочёл я огромную надпись вдоль бока этого расписного чуда.
Что бы это значило? - смутно знакомое мелькнуло в мозгу. Если английский, то не знаю. Чего не знаю, того не знаю, учил французский. А по-французски было бы "Дурак" или "Дура". Да, точно! А кто его разберёт: может, французов на экскурсию везут? Тогда как же ещё назвать это чудо проката? Естественно: дура. Круглая дура.
"На-летай, торопись, с круглой дурой прокатись! Цезий, стронций - выбирай, ай да зона - просто рай!"
Но вряд ли. Скорее всего, это английский. И смысл у названия вполне респект, например: "Окоём". Одна неоформленная как следует мысль, слишком поспешная, пронзительная, заставила замереть истуканом. Почему я один сейчас наблюдаю дирижабль? Почему раньше ничего не слышал о том, что они здесь летают? И странная надпись красным на боку, и круглая форма... Кажется, я вспоминал что-то в этом роде, совсем недавно. Нет, про дирижабли я точно не думал. Но чувство неслучайности того, что я сейчас наблюдаю, не покидало.
"КРУГЛАЯ ДУРА"!
Дирижабль гордо воспарил и замер, по моим прикидкам, как раз над трейлером Симоны. Гондолы у этой штуки не было. Я не разглядел ни одного намёка на присутствие людей. И вдруг из-под брюха вырвались короткие огненно-красные очереди и с классическим автоматным треском понеслись к земле. А снизу им ответил тонкий багряный луч. Кто-то без шума и пыли молча, солидно прошил оболочку дирижабля насквозь. Аэрочудо явно попало в переплёт: постыдно уписалось, пролившись над поляной обильным дождичком и, больше ни на что не претендуя, уменьшилось до размеров точки и исчезло.
Я почувствовал, что не на шутку завидую дирижаблю: всё, чего я хотел, - это уменьшиться, скрыться из виду. Участвовать в "Секретных материалах" я не нанимался. И, одновременно, я жаждал сразу оказаться у трейлера. Адреналин выплёскивался из ушей, пока я бежал пару километров, отделяющих меня от стоянки.
... Я нашёл её за трейлером, в глубокой яме.
Словно фарфоровая кукла тонкой работы, лежала Симона, глядя стеклянными глазами в высокое небо.
Я с размаху запрыгнул в эту яму, огромную воронку - таких много в наших лесах со времён последней войны. Я ощупывал Симону, ещё живую и тёплую, гладил и целовал её руки. Я склонялся над ней, заглядывая в широко распахнутые глаза. А сердце стучало так, что отдавалось в висках.
- Симона! Что? Что с тобой?
В прекрасные жёлто-зелёные глаза постепенно возвращалась жизнь. Теперь девчонка, радость моя, внимательно и серьёзно глянула мне в лицо.
- Где болит? - спросил я, готовый вёрсты и мили нести её навстречу спасению, а сам невольно озирался на небо, полагая, что день сюрпризов ещё в самом разгаре.
- Я в порядке, - прошептала она и тоже окинула взглядом небо. - Где мои настройки?
Она беспокоилась о своих приборах. Особенно за застрахованную дорогую штуковину. Она приподнялась, повернулась и, не поднимаясь с коленей, стала ощупывать каждую пядь земли, взрытой в короткой битве человека и дирижабля. Рытвины узкие, но рыхлые и глубокие - неимоверно! Я засовывал в них пальцы, пытаясь нащупать её датчики. Первым нашёлся присыпанный землёй дозиметр. Мы продолжали яростно копать руками песок: глубже, глубже. Симона пресекла всякие попытки искать в лесу: датчик на её глазах был вдавлен в землю где-то здесь.
Мы одновременно дорылись до него, Симона потянула ремешок, а я...
Кажется, я потянул тонкий древесный корень. Предательский крутой склон песчаной ямы стал обрушиваться, съезжать вниз, обнажая бок авиабомбы. Эта штука тяжким кошмаром, медленно-медленно, как во сне, подвинулась, пошатнулась раз, ещё раз. Хрупкое равновесие нарушил новый поток песка, зашелестевший из-под ржавого зловещего бока. И снаряд, у которого кто-то в горящие сороковые вымолил чью-то жизнь, скатился вниз. Пять центнеров металла - полтонны проточенного временем железа.
Всё захолодело у меня внутри:
- Симона, я ничего не смыслю в бомбах! Она может лежать ещё столько же лет, а может...
- Взорваться. Ты должен разрядить бомбу на себя, люди называют это судьбой,- ответила Симона и посмотрела на свой измеритель.
Я тоже невольно взглянул на датчик на её груди, как раз между двумя яблоками под маечкой, перепачканной в земле. Не знаю, на что способна эта её штука, но сейчас экран показывал время. Четыре зелёные электронные цифры: часы, минуты, секунды и сотые....
Лишь последняя цифра в ряду медленно, как бы нехотя, поменяла своё значение...
- А?? - я перевёл глаза на Симону.
- Ты сказал обо мне: "Секс-бомба".
- Что? Девочка моя, Симона, милая, я не могу шутить, имея под боком авиабомбу! Нет, я не буду просить её подвинуться, пусть крошка лежит спокойно, лучше я сам подвинусь... Если эта штука рванёт, от нас не останется вообще ничего. А, может, железка здесь не одна?
- Одна.
- Одна?
- Уже нечего бояться. Я рада тебе! - она прошептала так, что из меня рванулась навстречу душа.
- Спектральный тест всё время подтверждал: твоё излучение практически совпадает с моим. Ну же! - Симона протянула руку.
В тот миг я ещё не понимал всего, и потому холодело у основания волос и по спине катился холодный пот. Я тяжело сглотнул:
- Уходи, Симона! Осторожно, медленно выползай отсюда. Когда будешь метров за двести - кликни, и я начну выбираться.
(Страшно! О-о, как страшно умирать!!!)
- Я с тобой, потому что люблю!
Принимая её в объятия, я сквозь слёзы успел заметить: снова поменялась только последняя, четвёртая цифра. "А на тебе - как на войне".
- ...И я тебя люблю, сокровище, сладкая кошечка моя!..
- Говори, говори, говори, - теперь можно говорить всё, что хочешь, и я не появлюсь кошкой, куклой, круглой дурой, и по мне не будет плакать КВН, - её глаза смеялись. - Игра закончилась! Или почти закончилась, - добавила она лукаво.
- Правда? - я смутно начинаю понимать всё, что сопровождало нашу встречу с самого начала. Из хаоса штрихов и закорючек стал проступать невероятно затейливый узор, графика которого тянется сквозь пространство и даже сквозь время:
- Ты выбрала игру? Гротеск - так это называется? Ловко же ты следовала... - я легонько кусаю мочку её уха.
- ...твоим мыслеформам в мой адрес, - на лице Симоны улыбка. Она обворожительна. Последняя цифра снова меняет своё значение. - Может, можно было контактировать как-то иначе, но ты буквально провоцировал меня, сравнивая с Нефертити, и Дитой, и козой, и ещё, и ещё. Я увлеклась. Спектральный тест требует глубокого анализа нескольких уровней: астрального, ментала и тонкого. Но даже без теста я почувствовала, что не ошиблась, притянувшись к тебе!
- Звезда-Симона!
- Значит, звезда? Как скажешь!
Мы слились в одно жаркое целое.
***
Взрывом авиабомбы разворотило землю, разметало её вокруг в радиусе ста метров. Деревья, вырванные с корнем, лежали комлями к месту взрыва. Ударной волной, видимо, покоробило бронированный трейлер: переклинило дверь. Приехавшие на место происшествия службы не смогли попасть внутрь. Сразу был установлен и подтверждён факт трагической гибели молодого специалиста Вячеслава Чеботовича и аспирантки Симоны Чех.
Установлен, подтверждён, зафиксирован. Это странно, если учесть, какой силы был взрыв.
Бригаду электриков срочно отозвали. Они так и не увидели, прибыл ли на место трагедии кто-нибудь со стороны Симоны...
***
Время ожидания - сорок временных единиц моего мира.
Симона утверждает, что мы можем растянуть это время так долго, как захотим. Потом, если мы захотим, всё изменится.
Я люблю её, а она любит меня - и близость наполняет нас обоих невыразимо блаженным чувством полноты и завершенности.
- Я не хочу никаких изменений, - говорю я. - Вместе вечность.
- Смешной! Ты сам не знаешь, что говоришь. Пока. Ты ещё в миру больше, чем здесь.
Я понимаю, что она имеет в виду...
Скоро я начинаю задавать вопросы.
- Мы в потоке, - отвечает Симона. - Единственное место на планете, где мы вот уже двадцать четыре года прибываем в потоке. Не встречая препятствий и ограничений.
- Ещё бы! Взрыв в 600 раз превзошел Хиросиму по выбросу цезия-137! - бурчу я. - 250 бомб, сброшенных на Хиросиму - вот что такое взрыв четвёртого энергоблока. Но ведь мощное встречное излучение должно мешать...
Симона хохочет. Она просто заливается смехом:
- Типа мы нисходим обязательно сверху, пробиваясь против движения изотопов как против течения? Какой ты! - она бросается ко мне на колени и тормошит меня, - а теперь напрягись: наоборот, мы движемся в потоке излучения!
Действительно, как это я не допёр сразу? Они являются прямо ОТТУДА - из эпицентра.
- Мы приходим, потому что не можем не прийти. Правильнее назвать это втягиванием. Мы идём на боль, чтобы разделить её со страдающими.
- Ты сделала это безукоризненно!
Я целую её, мою звезду, такую лучистую, но обладающую совершенными формами красивой женщины - тела ещё принадлежат нам обоим.
Ещё.
Пока длится ожидание: сорок местных временных единиц.
Я не совсем уверен, хочу ли знать всю правду, но вопрос слетает с уст:
- Тот мужчина в коридоре станции - мой отец? - спрашиваю я.
***
26. 04.1986. Время 05. 15
-Топтунов, Нехаев - будете открывать один регулятор. Усков с Орловым, вы покрепче, - на другой. Я пойду вперёд, держитесь, хлопцы, за мной, и наперёд батьки не лезьте... - Саша Акимов поперхнулся словом.
Лестница, лестница, лестница. Отметка 27. Коридор. Акимов махнул рукой в левую сторону. Впереди ухает пар. Откуда? Ничего не видно. На всех один шахтёрский фонарь.
"Так. Орлова и Ускова поставил к регулятору, теперь развести остальных".
- Ребята, фонарь не оставлю.
-Забирай. Вам нужнее. А нам дырку разворотило в самый раз - с видом на рассвет. - Это говорит гренадёрского роста красавец Орлов.
Пол залит водой, сверху хлещет вода.
Работа без перерыва: один крутит штурвал, другой отдыхает. Первые признаки расхода воды. Лёгкое шипение в регуляторе переходит в шум.
Вода пошла!
Аркадий Усков морщится. Левый бахил промок: видать, где-то зацепил и порвал маленько...
Они возвращаются молча. Очевидное так страшно, что каждый боится произнести это вслух. В постовой, где сидит обычно весь командный состав РЦ -1, сняли с себя "лепесток". Аркадий потянулся за сигаретой, закурил. Две затяжки - и тошнота подступила к горлу. Он едва успел дойти за остальными в санпропускник: мыться и переодеваться уже не мог, его прорвало - выворачивает каждые четыре минуты. Кажется, кишки устремились наружу. В перерывах между спазмами, пытаясь надышаться, он видит, как Орлов захлопывает и прячет с глаз подальше какой-то журнал.
- Ага, "Гражданская оборона". Понятно. - Усков вытирает мокрый лоб, - Ну, что ты там вычитал?
- Ничего хорошего, пошли сдаваться в медпункт.
- Что там написано?!!
У Орлова глаза Христа, идущего на казнь. Он обводит ребят этими глазами и выдавливает:
- Усков, твоя рвота - это лучевая болезнь. Уже.
Рот у Орлова предательски кривится:
- Доза более 100 бэр. Годовая норма - 5. Идём. Для нас, похоже, всё*...
***
Дублёр СИУРа Виктор Поздняков** и Саша Ювченко пытаются прорваться в разрушенный центральный зал четвёртого блока. Виктор светит из-за развалин фонарём туда: внутрь, на груды развороченного бетона и арматуры.
"Мальчишки! Вам хотелось прояснить ситуацию!"
***
"Как же так, отец?! Как же так? Этих нескольких секунд тебе хватило, чтобы получить чудовищные ожоги! Уже через три недели тебя не станет.
А мама носит меня... И врачи уговаривают её, молодую, хорошенькую девчонку с соболиными бровями, на шестом месяце избавиться от ребёнка...
Нет.
Я - единственное, что оставил ты ей.
Она родит меня и никогда не пожалеет об этом, слышишь, папка! Никогда! Мама не раз вспоминала, что летом восемьдесят шестого листва и травы вымахали невиданных размеров. Теперь и я это знаю. Я вижу листья каштанов величиной с зонт,в скорби роняющие капли ночной росы, пропитанной стронцием... И я не подкачал, я вырос, папка: рост под 190, разряд по лёгкой атлетике, диплом универа. Голубые глаза и ёжик пепельных волос, как у тебя.
И нам, папка, теперь быть вместе.
Что это я? Почему только нам? Иван Шавей, Саша Нехаев, Толя Ситников и Толя Кургуз, Юра Трегуб... . Нас много, имя нам - легион! Мы - реальная сила! И на полшага перед нами идут Те, кто прибыл в потоке. Втянут, как сказала Симона. Идут, блестя радужными крыльями.
Ерунда!
Я вижу Их так же ясно, как любого из моего эгрегора. Это не крылья, это фазы неуловимо-стремительного движения Лучезарных, успевающих везде и сразу.
По-своему они участвуют в нашей нелёгкой судьбе. Каждое наше возвращение в эгрегор отмечено и украшено их приходом. Лучезарные как никто другой способны смягчить горечь ухода из жизни. И исполнить сокровенное, таящееся на дне души каждого".
- И почему меня притянуло к тебе? - Симона оборачивается, жёлто-зелёные глаза её сияют.
- Сокровенное желание. Теперь-то чего скрывать: я всегда, сколько себя помню, мечтал о счастье с женщиной... И ещё потому, что я оболтус и приколист, а ты заводишься от моих шуток. Действительность склонна отвечать нашим чаяниям...
Я глажу волосы моей Симоны. Седина тронула их.
Да, и мои виски убелило время.
Истекает срок ожидания: сорок временных единиц моего мира. Время славно послужило нам!
- Мне пора, Симона. Эгрегор ждёт своего бойца.
- Нам пора! - Отвечает Симона.
Конечно: ведь наши спектры практически совпадают.
***
Автор посвящает этот рассказ тем, кто, следуя долгу, шел до конца, честно исполняя свою задачу. Эти люди всегда были и будут. Они созданы для того, чтобы, спасая других, замыкать опасность на себя. Как то и следует делать посланцам великого эгрегора Честного Служения...
*В рассказе использованы материалы дневника старшего инженера по эксплуатации реакторного цеха цеха номер 1 Аркадия Ускова. Все приведённые фамилии и имена ликвидаторов - настоящие.
**Виктор Поздняков - литературный герой. Настоящее имя прототипа Виктора Позднякова - Виктор Проскуряков.
Мы склоняем головы перед подвигом Вашим! Светлые ангелы да пребудут с Вами!