Отрывок из романа "ЗВЕНЬЯ ОДНОЙ ЦЕПИ", включенного в трилогию "БЕЗ ПРАВА НА АМНИСТИЮ".
...Он был мстительным, но отходчивым и легко сговорчивым, в чем-то плохим, а в чем-то и хорошим человеком. Не бывает абсолютно плохих людей, как и не бывает идеально хороших. Все мы грешны в той или иной мере. Кто из нас хоть раз в жизни не соврал или не совершил пусть ничтожно малую, но подлость? Как сказал Иисус: "Кто без греха - пусть первый бросит в нее камень..."
Любому злодею присущи человеческие черты, ведь не сразу же он родился злодеем. Едва появившись на свет, мы начинаем свой жизненный путь с чистой, ничем еще не запятнанной страницы. Стартуем, правда, в изначально неравных условиях, и тот, у кого старт оказался удачным (благополучная семья и полученная от родителей здоровая наследственность), шансов достойно пройти дистанцию длиною в жизнь, безусловно, больше, чем у того, в чьей крови гены не самых лучших представителей человеческого рода.
Вите Секачеву в принципе повезло. Он родился в нормальной семье: мать - водитель трамвая, отец - в меру пьющий заводской рабочий. При таком безупречном пролетарском происхождении в советской стране ему были открыты все дороги. Мать, например, хотела, чтобы он стал летчиком-космонавтом, а отец не возражал, если б Витек пробился в ученые (или на худой конец в инженеры) и, нещадно лупцуя его за каждую полученную в школе двойку, стремился привить своему не очень одаренному, надо признать, чаду любовь к мудреным наукам. Вряд ли такие воспитательные меры могли привести к тому, что Виктор воспылал желанием учиться и бросился овладевать необходимыми для будущего ученого-космонавта знаниями. Как ни бился с ним отец, учился Витек из ряда вон плохо, и матери пришлось перетаскать в школу немало сумок с подарками, чтобы его взяли в девятый класс после окончании восьмилетки.
Он и сам понимал, что без среднего образования его на приличную работу не возьмут. Приличная работа уже тогда виделась ему в необременительной, как ему казалось, милицейской службе. Всю жизнь горбатиться у станка, как отец, он не собирался. То ли дело разгуливать по улицам с кобурой на боку и ни черта, собственно говоря, не делать. Преступность в те застойные годы была на уровне "если кто-то, кое-где у нас порой честно жить не хочет...", и Витек был уверен в том, что милиционеры не шибко-то надрываются на своей службе.
Ради будущих милицейских погон ему пришлось поднапрячься и с горем пополам вытянуть на аттестат, в котором красовалась даже одна пятерка - по труду, хотя трудиться Витя Секачев любил еще меньше, чем корпеть над учебниками.
По окончании школы родители настаивали на том, чтобы он подал документы в какой-нибудь техникум и продолжил ученье-мучение, но Виктор бестолковой абитуриентской суете предпочел более полезное с его точки зрения занятие, заключающееся в основном в лежанье на боку. В постовые милиционеры брали только отслуживших срочную, и он отдыхал, копя силы для будущей нелегкой, как он подозревал, армейской службы. К осеннему призыву ему как раз исполнилось восемнадцать и он, как и планировал, надел кирзовые сапоги. Служить рядовой Виктор Секачев попал в такую тьмутаракань, что горько пожалел о том, что отказался поступать в техникум. Судьба забросила его на затерянную в казахстанских степях зенитно-ракетную точку, где и провел он "от звонка до звонка" два бесконечно долгих года.
Рыхлому, не умеющему за себя постоять Витьку в армии на первых порах пришлось несладко. "Деды" издевались над ним, как хотели, и были моменты, когда Виктор, не в силах сносить постоянные побои и унижения, всерьез намеривался свести счеты с жизнью. Зато под конец службы, когда он получил ефрейторские лычки и перешел в категорию старослужащих, он сполна отыгрался на молодом пополнении. Помня, как измывались над ним самим, новоиспеченный ефрейтор придумывал для зеленых салаг все новые и новые издевательства, пока один из них не повесился в туалете на брючном ремне. Секачев, осознав, что именно он подтолкнул новобранца на самоубийство, на время притих, но как только военный дознаватель, не найдя в произошедшем ЧП никакого криминала уехал, продолжил изгаляться над молодыми, но уже не так изуверски, как прежде. До дембеля оставались считанные дни, а то и часы, и приятно волнующее предчувствие скорого возвращения домой несколько поубавило в нем злобы. К тому же он подал заявление о приеме его в компартию, и не хотел портить себе характеристику. Время от подъема до отбоя ефрейтор Секачев коротал теперь за изготовлением дембельского альбома и пыхтел над украшением парадной дембельской формы. Полученные со склада за пол-литра водки новенький китель и погоны просто необходимо было облагородить вырезанным из белой клеенки кантом, прикрепить на форму где нужно и не нужно аксельбанты, нацепить на нее как можно больше всевозможных значков и так далее и тому подобное. В общем, объем работы ефрейтору предстоял колоссальный, но доверить такое ответственейшее дело не нюхавшему пороха новичку он не решился.
На гражданку Секачев вернулся кандидатом в члены КПСС и рекомендацией от армейского коллектива на службу в органы внутренних дел, так что не напрасно он два года терпеливо сносил выпавшие на его долю тяготы и лишения. Армия превратила нескладного подростка в мужчину, который твердо знал, чего хочет добиться в этой жизни. На дворе стоял семьдесят шестой год и запросы Виктора Секачева вполне соответствовали духу того застойного, но стабильного, без инфляций и социальных потрясений времени, когда пределом мечтаний для советских людей были первая модель "Жигулей" и кооперативная квартира, а карьерный Олимп олицетворялся с доступом к закрытым спецбуфетам, в которых "небожители" получали спецпайки из набора дефицитных продуктов, персональной "Волгой", личным водителем и госдачей. Разумеется, без партбилета в те годы не могло быть и речи о том, чтобы достичь таких заоблачных вершин. Членство в КПСС было обязательным условием успешного продвижения по службе, и Виктор поступил очень мудро, подав еще в армии заявление в партию.
Устроиться в милицию оказалось не так-то и просто. Дотошные кадровики, проверяя его родственников до седьмого колена, обнаружили, что брат его матери дважды судим за хулиганство и чуть было не дали Виктору Секачеву от ворот поворот, но секретарь партийной организации райотдела майор милиции Скляров вовремя вступился за кандидата в коммунисты. Благодаря его активному заступничеству Секачеву простили дядькины судимости и взяли его на должность милиционера-водителя роты ППС. Понятно, что всю жизнь крутить баранку патрульного УАЗа не бог весть какая карьера, и засиживаться в водителях Виктор не собирался. По прошествии года со дня принятия в кандидаты КПСС, его приняли в партию и тут же повысили новорожденного коммуниста до командира отделения. Секачев же мечтал об офицерских погонах, но без высшего юридического образования максимум до чего он мог дослужиться - это до помощника командира взвода. Учиться ему жуть как не хотелось, но парторг настоял на том, чтобы он подал документы в юридический институт. Знаний для поступления в вуз у Виктора явно не хватало, но принимавшие вступительные экзамены преподаватели снисходительно отнеслись к слабой подготовке молодого милиционера-коммуниста и Секачева зачислили на первый курс следственно-криминалистического факультета заочной формы обучения.
Учиться заочно в юридическом институте оказалось не так уж и сложно, хотя попотеть над конспектами безусловно пришлось. Гуманитарные дисциплины всегда давались ему легче, чем какая-нибудь там физика или математика. Юридические науки (в отличие от точных) хороши были для него тем, что освоить их можно было простой зубрежкой и много ума для того чтобы выучить какую-нибудь статью закона не требовалось. На память он никогда не жаловался и в состоянии был запомнить любую преподаваемую в институте галиматью.
Через пять лет, без отрыва так сказать от производства, Секачев получил вожделенную корочку о высшем юридическом образовании. Вскоре ему было присвоено звание лейтенанта милиции, и с командира отделения он сразу скакнул на должность замполита роты. На этой ответственейшей должности он прослужил вплоть до августовского путча девяносто первого. Выполняя прямое указание тогдашнего начальника областного УМВД полковника милиции Каурина, Секачев, рассчитывая в случае победы путчистов на приличное повышение, как дисциплинированный коммунист призвал вверенный ему личный состав роты поддержать ГКЧП. Но что-то там наверху не срослось. Путч бесславно провалился, скомпрометировавшаяся себя компартия была повсеместно запрещена, а некогда верный ленинец Каурин, мгновенно открестившись от своих прежних коммунистических убеждений, переметнулся на сторону победивших демократов. Разосланные во все подразделения милиции гонцы от штаба УМВД срочно изъяли и уничтожили подписанные в дни путча лично Кауриным телефонограммы с требованиями выступить на стороне гэкачепистов. Теперь уже бывший коммунист с тридцатилетним партийным стажем Ефим Ефимович Каурин, поспешно избавившись от компрометирующих его документов, одним из первых присягнул на верность новой власти. За это наверху его оценили: оставили в прежней должности и даже присвоили ему звание генерал-майора милиции.
Секачев, как только по новостям передали о том, что застрелился министр МВД СССР, тоже демонстративно выбросил свой партбилет на помойку, но ему проявленную в дни путча неосторожную инициативу впоследствии почему-то не простили и разжаловали в простые участковые. Почувствовав себя нагло обманутым, он затаил на предавшее его начальство обиду, но вскоре оттаял, поскольку в участковых оказалось не так уж и плохо. На вверенной ему территории располагался Центральный рынок, и участковому инспектору милиции Секачеву грех было роптать на судьбу. Получая, как все остальные милиционеры от разоряемого новыми правителями государства копеечную зарплату, которая выплачивалась с задержкой в два-три месяца, он уже через год он купил почти новые "Жигули", а через два - затеял строительство загородной дачи. К девяносто пятому его повысили до старшего участкового и с "Жигулей" он пересел на подержанный "Мерседес".
Еще через год он занял должность начальника ГОМа (городского отделения милиции) на Центральном рынке и зажил припеваючи, жирея от хорошей жизни на глазах. Вкусно покушать Витя любил всегда и теперь, когда его холодильник ломился от деликатесов, а водки было хоть залейся, мог позволить себе пить и жрать в три горла. В выложенном из белого кирпича отапливаемом гараже красовалась уже новенькая "Мазда", а на "черный день" было припасено баксов еще на одну иномарку. На службе у него тоже все складывалось лучше некуда. На контролируемом им рынке стояла "на довольствии" чуть не половина городского управления и посему начальство Секачева весьма ценило и уважало. Невыносимый зануда для своей жены, среди коллег по службе он слыл общительным компанейским мужиком. Пил Секачев, как настоящий мент, исключительно водочку, предпочитая ее коньяку и изысканным винам, не мыслил свою жизнь без милиции и за четверть века дослужился аж до подполковника. Его китель был украшен тремя медалями за безупречную службу, а благодарностей в его личном деле было на порядок больше чем неизбежных для любого милицейского руководителя взысканий. Чем, спрашивается, он хуже других? Берет взятки и решает вопросы с криминальным элементом? Так кто их сейчас не берет и не хороводится с преступниками? Если новообразованию под названием "независимая держава" на заре своего становления не было никакого дела до своих правоохранителей, то они, чтобы как-то выжить в условиях безудержной инфляции, когда официальной зарплаты не хватало порой на пачку сигарет, вынуждены были сами о себе позаботиться. Милиционерам подрабатывать на стороне запрещено законом, а почти у каждого жена, дети, так что же им - с протянутой рукой на паперть идти, если состоящий на государевой службе отец семейства не в состоянии их прокормить?
Коррупция возникает не потому, что плох тот или иной чиновник. Сами по себе люди в принципе все одинаковы. Кто-то хуже, кто-то лучше, но при нищенском жаловании ни мент, ни любой другой госслужащий, не в состоянии избежать соблазна воспользовался своим служебным положением в корыстных целях. Желающих питаться одной "манной небесной" среди живущих на Земле нет, и в годы "великой депрессии" в тех же хваленых США их полисмены были коррумпированы не меньше нашего.
"Он был добросовестным полицейским, исправным и храбрым. Уличное хулиганье, державшее в страхе прохожих, разбегалось при одном его приближении, а после и вовсе исчезло с его участка. Он не водил сыновей по магазинам, не выманивал у лавочников подачки за то, что смотрел сквозь пальцы на переполненные помойные баки и машины, поставленные в неположенном месте. Он брал деньги открыто, потому что знал, что заработал их. В отличие от иных полицейских, он не заглядывал во время дежурства в кино и не отсиживался в ресторане в холодные зимние ночи. Он неукоснительно обходил свой участок. Владельцы магазинов чувствовали себя за ним как за каменной стеной. Они были ему благодарны. И подтверждали благодарность на деле. Он не лукавил, не ввязывался в темные дела - только брал взятки, и его продвижение по службе совершалось неуклонно, хотя и без скачков..." Правда, знакомые все лица? Будто сказано не о капитане американской полиции Макклоски, из романа Марио Пьюзе "Крестный отец", а о не менее доблестном подполковнике милиции Секачеве. Их сходство разительно потому, что коррупция явление интернациональное. В развитых странах с высокой законопослушностью граждан ее уровень значительно ниже, чем в экономически отсталых как наша. Процветают у нас лишь коррумпированные чинуши из захватившего власть клана. Потому только в нашей стране стал возможным приход к власти человека с откровенно уголовным прошлым. "Теневой капитал" его братвы составляет более половины годового валового дохода страны, налоги с которого никто, разумеется, не платит и не думает платить. Те же, кто как Секачев по своим служебным обязанностям должен бороться с коррупцией, приобретшей в нашей недоразвитой стране характер социальной эпидемии, сами давно погрязли в ней.
Секачев - лишь винтик, но из таких как он винтиков, болтиков, гаечек намертво скручен каркас преступной, по своей сути, власти, лишь на словах декларирующей о правовом демократическом государстве. Какое может быть правовое государство, если у нас некому, да и не принято спрашивать у невесть откуда взявшихся олигархов о происхождении их несметных богатств? Неужто, на генеральскую зарплату начальник городского УВД Горбунов купил себе джип за сто пятьдесят тысяч долларов, или может быть возглавляющий сегодня областное управление генерал-лейтенант милиции Нечипоренко исключительно на свои что ли сбережения отгрохал себе царские хоромы в центре города и коллекционирует редкие охотничьи ружья, самое простенькое из которых стоит минимум пять тысяч долларов?
А взять ректора милицейской академии Каурина! В бытность председателем "Динамо" он со своим заместителем Шошкиным застроил спортивный комплекс по подготовке олимпийцев-легкоатлетов частными гаражами, вырученные деньги от продажи которых положил натурально себе в карман; распродал за бесценок принадлежащую "Динамо" территорию (полученный "черный нал" от разницы между реальной и продажной ценой Каурин с Шошкиным по-братски поделили меж собою); не останавливаясь на достигнутом, эти деятели украли на "Динамо" все, что плохо лежало или стояло, и как апофеоз их напряженной совместной работы "случайно" сгорел открытый пятидесятиметровый бассейн, останки которого, совсем уж за копейки, продали под застройку жилого элитного дома.
Самым удивительным в этой почти детективной истории было то, что за разграбление уникальной спортивной базы ни Каурин, ни Шошкин не понесли никакой ответственности. Пришедший в конце девяносто четвертого на смену Каурину генерал-майор Панов прилюдно пообещал разобраться со всеми фактами хищения на "Динамо", но его обещания так и остались обещаниями. У подпольного миллионера Каурина в МВД обнаружились высокие покровители, и привлечь к уголовной ответственности ни его, ни его пособника Шошкина Панову не дали. Панов зеленел при одном упоминании о своем коррумпированном предшественнике, и однажды таки сорвался, дав прессе обширное интервью, в котором крайне негативно высказался о Каурине, в частности сказав, что лично он никогда ничему у того не учился. Это было правдой. Профессиональному сыскарю Панову нечему было учиться у бывшего инструктора райкома партии Фимы Каурина, пришедшего в милицию в начале восьмидесятых по партийной разнарядке, но Ефим Ефимович, возомнивший к тому времени себя большим ученым в области милицейских наук, не на шутку обиделся, и дал в местной газете резкую отповедь зарвавшемуся оппоненту.
Между двумя генералами началась затяжная война, которую, как и ожидал Секачев, в конечном итоге выиграл тот, у кого было больше денег. У тех, кто отныне руководил МВД, рыло у самих было в пуху, и от правдоискателя Панова, который умудрился дослужиться до генеральских погон, оставшись при этом бессребреником, избавились при первом же удобном случае. Сменивший его Нечипоренко тоже был весьма невысокого мнения о Каурине и его учебном заведении, но благоразумно решил с ним не ссориться. Коррупция как спрут опутала все ветви законодательной и исполнительной власти и чтобы усидеть в своем кресле при этой власти, нужно было как-то к ней приспосабливаться. Нечипоренко и приспособился. Именно при нем город стали называть ментовским.
При негласном одобрении Нечипоренко, развернул свою "крышу" над Центральным рынком и начальник местного ГОМа майор милиции Секачев. По сути, он прикрывал (в разумных, конечно, пределах) орудующие на рынке преступные воровские группировки. Действовал Секачев, правда, не сам по себе, а в тесной связке со своим начальством, регулярно отстегивая ему от "прибыли". Одни "наперсточники" на своих игровых "станках" поднимали за месяц до ста тысяч долларов, у бригады Лимона, торгующей угнанными автомобилями, обороты были еще солиднее, да плюс толпы наводнивших крупнейший в городе рынок мошенников, карманников. Вся эта разношерстная публика добросовестно платила за "крышу" и деньги текли через Секачева рекой, но лично в его карманах оседала лишь малая толика того, что давал ему рынок. Львиная доля уходила наверх городскому и областному руководству. Приличные бабки приходилось тратить и на сотрудников из инспекции по личному составу и их "неподкупных" конкурентов из управления внутренней безопасности, специально созданного для борьбы с такими предприимчивыми милиционерами как Секачев.
Не забывал он подкармливать и прокуратуру, надзирающую не только за рядовыми ментами, но и за сотрудниками вышеупомянутой инспекции и внутренней безопасности. Бедный Секачев буквально разрывался на части, чтоб никого не забыть и никого не обидеть. Крутиться ему приходилось денно и нощно, и он был постоянно на нервах, но не роптал, зная, за что работает. В результате им были довольны все. И бандиты, которые промышляли на рынке, не опасаясь преследования со стороны органов внутренних дел. И высокопоставленные менты, которые по идее должны были требовать от майора милиции Секачева нещадно с этими бандитами бороться.
Так не худший, в общем-то, мент (если сравнивать его, допустим, с Кауриным) Виктор Секачев незаметно для себя стал тем, кого принято называть "оборотнем в милицейских погонах". Ясное дело, себя он к "оборотням" не причислял, ведь он же честно делился с начальством и лишь выполнял их указания. Не все его делишки, правда, начальству были известны. За некоторые, как-то связь с наркодилером Абреком, ему б точно не поздоровилось, но Секачев вовремя избавился от такого опасного друга. Абрек получил от него пулю в лоб, а изъятый у чеченца кейс с долларами Секачев по-справедливости разделил между участвующими в задержании омоновцами. Вот только их командир Давыдов почему-то от своей доли в сто тысяч баксов отказался. У Секачева в голове не укладывалось, как можно при здравом уме и светлой памяти добровольно отказаться от такой суммы.
Не поддающийся объяснению поступок командира ОМОНа показался Секачеву очень подозрительным, но тревожился он напрасно. По возращении в райотдел Давыдов об исчезнувших с места происшествия долларах никому докладывать не стал, но, оставшись с Секачевым один на один, бросил ему в лицо обвинение в предательстве служебных интересов и назвал его "оборотнем". Секачеву эти обвинения, по большому счету, были по барабану, ведь никаких доказательств у Давыдова, как он понял, не было, и на этом инцидент был бы исчерпан, если б вскоре за ним не последовало продолжение. Незаслуженные оскорбления подполковник милиции Секачев еще мог бы боевому командиру ОМОНА простить (ну, с кем не бывает, чуток погорячился Давыдов и брякнул не подумавши), но когда тот, не сдержавшись, заехал ему при всем честном народу в челюсть, за подобную выходку, он просто обязан был жестоко отомстить.
Понимая, что один на один ему с Давыдовым не справиться, Секачев терпеливо выжидал удобный момент для нанесения ответного удара. На Садовой 25 подходящий для отмщения случай ему представился. Он признавал, что поступил подло, ударив Давыдова в спину, но оправдывал себя тем, что другого выхода у него тогда не было. Слишком уж много людей видело, как он заходил вместе с Лимоном и Хряпкиным в подъезд. Если бы он не подставил Давыдова - пришлось бы за убийство Лазаревой отвечать самому. Когда дело зашло о спасении собственной шкуры, рассуждать о порядочности было уже некогда. Слова совесть и честь перестали существовать для него еще в армии, когда ефрейтор Секачев для того чтобы утвердиться самому, изощренно унижал солдат-первогодок, которые лично ему ничего плохого не сделали. Давыдов же в свое время немало попортил ему крови, так что никаких пресловутых угрызений совести за совершенную по отношению к нему подлость Секачев не испытывал...