Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Им не на что больше надеяться... а я могу им помочь! Никто не может, а я - гнида - могу! И от счастья плакать готов, что могу им помочь. Ничего не хочу больше... х/ф "Сталкер"
|
Прохаживаясь нынешним летом по Смоленской площади, я любовался преображённым обликом города. Идеально отштукатуренные фасады, несокрушимый гранит бордюров, тротуары под массивной плиткой, - всё это вызывало в душе едва уловимые вибрации. Совсем не то, что бывало при градоначальнике Гаврииле Попове...
Шпиль сталинской высотки теперь пронзает небо с особой гордостью. Отсюда тянутся неосязаемые нити дипломатии, манипулируя настроением мировой закулисы. Чуткие к свету истины, народы невольно становятся с нами на дружескую ногу. При желании у подъезда высотки можно подкараулить пыльный лимузин какого-нибудь изгнанного междоусобицей лидера с Ближнего Востока.
Однако мои душевные вибрации нарастали, мешая созерцанию прелестных завитков архитектуры. Будто пьяный деревенский утырок вздумал наяривать концерт Паганини на баяне - такова была какофония расшатанных нервов. Полагаю, тут уместно выразиться: "очко заиграло", - простите за сленг.
Увидев вывеску модного бара по ту сторону площади, я направился "залить зенки". Официантка уже несла запотевший графин, литровая кружка пива составила мне компанию. В это время по требованию каких-то "угашенных отморозков" бармен включил старую песню.
"У каждого мгновенья свой резон, свои колокола, своя отметина..." - пел проникновенный мужской баритон.
Депрессия всколыхнула нутро. Всё проходит, думал я, всё исчезает в бренном мире нашем. И когда "обломился ништяк" при жизни - не успевает насладиться пассажир. Старые косяки отзываются эхом.
Есть ли во мне хоть капля веры? Хоть с горчичное зёрнышко? Той самой веры, что помогала дедам сбивать "мессеры" над Волгой - с одним ружьишком на троих, без патронов, наперекор торжеству атеизма. Хотелось думать, что есть...
- Повеселимся, соколик?
Меня выдернула из тяжелых раздумий "крашеная шмара", нагло плюхнувшись за столик. Лицо у неё расплывалось - сколько ни вглядывайся, в фокус попадала только грудь. Кожа в вырезе платья казалась тонкой, как целлофан, натянутый на упаковку с курицей. Только эту курицу пробовать на вкус явно не стоило.
Мы хлопнули "егермейстера" на брудершафт, потом я принялся "гнать порожняк", смачивал декольте фальшивыми пьяными слезами.
- Где ж тебе нервишки так потрепало? - сочувственно спросила "шмара".
- В финансах... - хлюпал я носом. - Мама говорила: иди в стройку, там риски поменьше, сроки гуманные. А я, как лох педальный, попёрся в банк...
- Какие у вас там риски? Штаны небось протираете...
- Ага. Только шаг вправо, шаг влево - и всё, "зарубишься" моментально.
- Это как?
- Пристроят на шконку "восьмёрки крутить" или под фанеру спишут без формализма. Слыхала про заварушку на Ближнем Востоке? Бдительное око государства не дремлет. Ни фига не соскочишь теперь на условке.
- Сленг у тебя, милый, прямо уголовный. А с виду интеллигент.
- Да у нас в банке все так базарят. Профессиональный жаргон. Потому что фирма веников не вяжет. Бабло пилим как беспредельщики конченные. В космическим масштабе пилим, понимаешь? Циолковский бы слюнки пустил...
- Ну, удивил... Сейчас все пилят, даже в детском саду пилят... Главное - чтобы начальство было в курсе. Чего ты так напрягся?
- Да ничего ты не сечёшь, клуша! - расстроился я. - Кассовая борьба теперь обострилась. Центровые паханы уже на измене сидят. Сами не знают, кого первым сдадут с потрохами... Я вот даже предсказание получил. Полный стабилизец.
- Что, к астрологам бегал?
- Каким, в задницу, астрологам? Солидная фирма - ГУП "Системное про-видение". Тут рядом, на Смоленке. Нажучили такую цидулю - хоть на рельсы ложись.
- Что за балаган? Не слыхала про такое.
- Сама ты балаган! У них клиенты такие, что если че не так спрогнозируют, сразу "на подвал" сплавят...
Вот так мы мило трепались до самого вечера. Потом, на пути в туалет, я полез в драку с теми самыми "угашенными отморозками" - но они и без меня уже валились с копыт. Оставалось только вызвать такси.
По дороге домой изношенное сердце, покрытое холестериновыми бляшками, ныло тупой болью. Печень с признаками цирроза набухла, сдавила желчный пузырь, а камни тревожили протоки.
***
Район Москва-Сити топорщится величественными небоскребами. Изощрённая паутина транзакций простирается отсюда вплоть до самых лакомых офшорных оазисов Тихого океана - Вануату, Кирибати, Макао. Быть хотя бы номинальной частью сложного механизма перетекания капитала - великая ответственность. Коллеги, бывало, упрекали меня в "холуйстве", но преданность вышестоящим - не порок, а служебная необходимость.
Обычно я появлялся в офисе ближе к полудню. Облачённый в серые шелка от Armani, проходил мимо "вертухаев" на проходной, глядя в пол. Только бы не учуяли утренний мандраж и похмелье - тогда налетят, как падальщики на раненого оленя...
Моя должность - страховочный якорь шефа на случай проверок. Титулованный "козёл отпущения", подставной бухгалтер. Каждый вечер приходили кипы бумаг на подпись. Тексты - чистейшая египтология, но суть простая: "распил".
Иногда меня вызывали протирать Armani на занудных "сходняках". Там рисовали схемы. Шеф перенёс принципы радиоэлектроники в финансы: транзисторы - это векселя, резисторы - фирмы-однодневки, а конденсаторы - карманные банки с "дутым" капиталом. Весь наш вшивый бизнес, как телевизор "Рекорд", держался на сопливой пайке.
Абрам Моисеевич, наш шеф, был изощренным садистом. Например, секретарш он сажал в люльки, вроде тех, в которых катаются по фасаду мойщики окон. Наши пташки сидели на верхотуре, по ту сторону стекла, - в любую погоду в униформе: мини-юбки из голубой шерсти и лёгкие блузки. Скрючившись на детских табуретках у школьных парт, набивали приказы на древних "Ундервудах", сверяясь со смартфонами.
Примечательна гибель финдира Злобина на концерте самодеятельности. Пригласили волосатого режиссёра из андеграундного театра - ставить "Человека-амфибию". Заслуженные тётеньки, с глаукомой и дряблыми телесами, крутили па-де-па в персиковых пачках под весёлую музычку. А Злобин, гипертоник со стажем, танцевал в чёрной резине - словно траурный презерватив. Потом свалился замертво.
Как и предсказывала "цидуля" из "про-видения", прилетело быстро и чётко. Буквально через два дня после памятной ночи в баре Абрам Моисеевич вызвал меня "на ковёр". Его лицо источало елей - словно передо мной стоял святой с Яффы, отмаливающий исторические "косяки" славян.
- Нам придётся расстаться, Руслан, - молвил этот святой садист и поморщился, будто открыл холодильник, где стухли продукты.
Спрашивать причины - значит разводить "гнилой базар". Я промолчал. Видимо, аукнулись тендеры по космосу, откуда сняли особенно жирные сливки. Если бы меня дёрнули на следствие, мог бы сболтнуть лишнего.
Волосатая длань шефа потянулась к столу. Палец в перстне нажал кнопку вызова службы зачистки. Мне предстояла экскурсия в подмосковные леса.
***
День выдался - загляденье. Душу выворачивало от жалости к себе. Берёзки шептали колыбельную, птички надрывались в ветвях, воздух пьянил не хуже монтепульчано... если бы не лёгкий привкус сероводорода со стороны свалки.
Могилка углублялась неторопливо - почва была глинистая, тяжёлая.
Два "братана" из зачистки ворочали лопатами, утирали медные лбы, бубнили себе под нос, как старухи на завалинке.
- Клиент негабаритный, - буркнул старший, перерубая корень. - Глубже копай, Серёга.
- В жопу иди, - отмахнулся тот, косясь мутным рыбьим глазом по сторонам. - У нас ещё четыре заявки на сегодня, а мы тут увязли. Может, пусть сам роет?
- Ты на него глянь. Этот тюлень пару раз черпанёт - и откинется.
- Нам же проще - контрольный в башку, и делов.
- Не по понятиям. Сказано списать клиента. Значит, валить надо, а не ждать, пока сам окочурится.
Нет в мире существа беспомощнее и нелепее, чем спалившийся бухгалтер, которому через минуту размажут мозги по ближайшей берёзе. Но в голове - ни мольбы, ни раскаяния, только старик Циолковский с его космизмом... Вот уж "непруха".
Я вспомнил бывшего соседа по лестничной клетке - спившегося стрелка ВОХР Остроумова. Что-то в нём было от Циолковского: задумчивое, крестьянское лицо, изрезанное морщинами; взгляд, теряющий фокусировку от кумара и пустых мечтаний; скрюченные, почерневшие пальцы, вечно сжимающие дымящуюся беломорину.
Сосед "зашивался" не раз, но неизменно срывался. Однажды, стреляя по нарушителю, промазал и пробил цистерну с серной кислотой. Пути размыло, и под шумок испарились четыре вагона с коньяком. Это происшествие заставило Остроумова сходить в библиотеку и взять биографию Циолковского.
Из всей книжки Остроумов усвоил одно - русскому человеку на земле хронически тесно. Эту мысль мы обсуждали вдвоем, распивая "пропавший" коньяк, а потом слюнявили спички, мазали их в побелке и кидали зажженными в потолок. Они горели там - точно ракеты на орбите.
А теперь бывший бухгалтер Руслан готовился покинуть матушку-землю. Полтора центнера живого веса - на корм червям.
- Ну чё, командир, - произнёс старший, ополаскивая руки из бутылки и вытирая о штаны. - Если курнуть не хочешь - тогда готовься.
Я обрезал молитву и в последний раз оглядел деревья.
И вдруг - вижу: птичка на ветке. Вёрткая, с красным хохолком. Не иначе - американский дятел, вудпекер. Хотя откуда он тут? Подмосковье, не Арканзас...
Я разинул рот от удивления, голова сама повернулась к дятлу.
Выстрела я не услышал.
***
Улица Косыгина славится монументальными зданиями - колонны, причудливая лепнина над мощными козырьками. Под этими крышами бурлит неуёмная фантазия научной богемы. Здесь, буквально из ничего, рождается "цифровая трансформация". На листах презентаций выдвигаются смелые тезисы, повторяющие грезы старика Циолковского и отчасти мысли бывшего стрелка ВОХР Остроумова.
В одном из таких зданий и размещалось государственное унитарное предприятие "Ноосфера". Центр инновационного бизнеса: пересадка органов, экспорт донорского материала за рубеж, испытания экспериментальных протезов... И, конечно же, на первом этаже - ларек с превосходной шаурмой.
По договорённости с больницами сюда регулярно подвозили свежих покойничков. Благо, прижизненное согласие на донорство в нашем отечестве - не требуется. Витрификация (особого сорта заморозка) творила чудеса.
Сюда меня и доставила труповозка после "откидухи". В обычных моргах - аншлаг, жара требовала оперативности от диспетчера. Тело моё обнаружил дачник с собакой: из глины торчал ботинок - присыпали могилу, надо сказать, небрежно.
В "Ноосфере" рулил Пудель - человек, похожий одновременно на прилизанного сутенёра и шамана из северных сказок. Одевался он в жилеты под хохлому, обладал авторитетом в научных кругах благодаря брошюре "Духовный ренессанс евразийской цивилизации".
Помогала Пуделю "подельница" Людмила - анорексичная медсестра с тяжким косоглазием, бывшая пациентка психушки. Ходили слухи, что её дед был очень непростым генералом ещё при советском режиме.
Людмила вела мою "креативную реабилитацию". Я выделял её среди других: за интеллигентность, за трогательную худобу, за почти нежное безумие.
Она относилась ко мне с лаской: гладила ладонью по швам на черепе, приносила в трёхлитровой банке спирт, куда мы добавляли микстуры и "колёса" из шкафа Пуделя. Спирт помогал справляться с фантомными болями и суставной ломкой. Кроме того, я постоянно мёрз, будто пролежал в той глине не день, а целый век.
Именно Людмилу я увидел в момент пробуждения на секционном столе, когда в грудь подали разряд, а пятки забарабанили по железу.
- Очнулся, - сказала она, прикасаясь к моему лбу, шее, животу и даже паху. - Вы мою руку чувствуете?
Я тогда не мог ответить - мешал механизм нижней титановой челюсти, что разросся на шее как адский электронный зоб.
Скажу откровенно: привыкание к новому облику шло тяжело, мало-помалу. Бывали минуты, когда, глядя на собственное изуродованное тело, хотелось добровольно лечь в печь крематория. Всё лето меня "дорабатывали": ампутировали обе ноги - чтобы опробовать израильские протезы с "умной" начинкой, - причём разные для левой и правой конечности.
Мои внутренние органы не пошли в переработку - из-за стресса, алкоголя и общего износа. Спасибо дятлу, пуля лишь частично снесла череп.
Но Пудель измывался над моим телом с вдохновением. Швы проходили крест-накрест, на свежую нитку - будто пьяные большевики проложили железную дорогу через калмыцкую степь.
Мозг, несмотря на встречу с загробным миром, оказался живучим. Чипы с нейросетями последнего поколения уверенно регистрировали сигналы - сотрудничество не из приятных, не то, чего ждёшь от реинкарнации.
***
Однажды в августе мы с Людкой глушили спирт на пару. Дело было ночью, в помещении морга. Пожалуй, я "угасился" до соплей.
Людка крутилась на табурете, как чёртова юла. Потом тормозила - один глаз, жёлтый и затуманенный, залипал на точке в потолке, другой шарил по кругу, будто ловил невидимую муху.
Вдруг она навалилась на меня - горячая, пьяная, вся наэлектризованная возбуждением - села мне на колени, зашептала в ухо:
- На контракт хочешь?
- Чего? - изумился я, сквозь вязкий спиртовой угар.
- Ты вообще патриот или как? - залепетала она, нащупывая рукой тот орган, что не захотел отрезать Пудель.
Моя титановая "мясорубка" шевелилась не в фазе с ходом мысли. Звуки отставали от мимики, как при плохом дубляже в старом кино. Я долго пытался вспомнить нужную фразу с телевизора... и наконец выдал:
- С детсада мечтал сапоги омыть... в Индийском океане. Если прикажут - хоть в Атлантическом.
- Молодец, дохлятина, - усмехнулась Людка. - Время сейчас стремное. Каждый трупак должен занять место в строю. Вот оклемаешься - сгоняешь в Синегорск. Там красиво: скалы, сосны, Енисей. Рыбка, правда, не клюёт - от радиации вся передохла. Но тебя сотня-другая микрорентген только взбодрит. Считай, командировка за счёт морга.
- Зачем?
- Это долгая история. Ты вообще в курсе, кто этим миром реально рулит?
Её глаза на секунду сфокусировались у меня во лбу, потом снова разлетелись в разные стороны.
- Ну, масоны, наверное... - стал вспоминать я. - Ещё эти... рептилоиды с Зоны-51 и феминистки из Лэнгли.
- Пелевина начитался, дурачок? - хихикнула Людка. - Запомни: с семидесятых годов все нити глобального управления сходятся в один узел - систему АК-ЗР "Энгельс-9". Слыхал о такой?
***
В сентябре я с умилением огрядывал Каланчёвскую площадь. Из динамиков доносились хриплые завывания "Прощания славянки". Отрадой отзывалось в душе всеобщее оживление.
Серые автобусы шли вереницей, подвозили курсантов в камуфляже. Парни отбывали на дальние рубежи. Провожали их матери, жёны, подруги. Некоторые, по чисто женскому недомыслию, облачились в чёрные платки и размазывали тушь по щекам - будто похороны, честное слово!
Старенький "Икарус", чадя как паровоз времён первых пятилеток, привёз стайку отважных студенток. По зелёным курточкам с эмблемами сразу было видно: стройотряды вернулись в моду. В руках у каждой - совковая лопата в брезентовом чехле. Из обрывков разговоров я понял: их гонят в Охотск, возводить крупнейшую в мире морскую дамбу. Ну что ж, попутного ветра, девчата, флаг вам в руки.
Людка принарядилась: лёгкий ситчик в цветочек, будто сошла с экрана послевоенного кино. На плечах - синий шёлковый платок. Вот же стерва, поймала кураж. Ветер натягивал ткань, обрисовывая костлявую фигуру. Курсанты смотрели угрюмо, с почти ревнивой тоской: встретят ли они ещё настоящую женщину на недружелюбных дальних рубежах?
Мои протезы хандрили не по-детски. Синхронизация глючила, я приплясывал, словно русский турист в Анталье, хлебнувший дозу халявного вискаря. Типичный "облико морале": жирная туша на ножках-спичках, живот - как барабан. Несоразмерность фигуры компенсировал дорогой спортивный костюм от Hugo Boss и ветровка Camel Active. За спиной - рюкзак с трёхлитровым жбаном спирта, буханкой чёрного хлеба и банкой тушёнки.
На груди болтался дятел из чёрного серебра с рубиновым хохолком - новый талисман. Внутри - GPS-маячок. Людка заказала изделие спецом на ювелирной фабрике имени Крупской, с душой подошла.
Обнялись мы почти по-родственному, но поцелуй не вышел - мешал титановый зоб, да и нижней губы не хватало. Чтобы не пугать народ, я носил шарф, хотя стояла жара. На прощание - прямо на перроне - выпили по кружке спирта. Потом повторили, чтобы поддержать светлый настрой.
Я посмотрел на Людмилу. Её глаза на миг сошлись в точку, стрельнули в мой пластиковый нос лучиком нежности, потом снова разбежались в разные стороны и закружились. Я вспомнил её медкарту - пухлый том с грифом "пограничное состояние". С таким обычно на работу не берут, но ради памяти деда сделали исключение.
Косоглазие Людка заработала в раннем детстве. Сидела на коленях у деда, вдыхала запах его парадного мундира. Дед инспектировал полигоны - ядерные, бактериологические, химические. Людка надышалась. Остаточной дозы хватило, чтобы парализовать нервную систему. С тех пор - анорексия и неконтролируемое движение глазных яблок.
Дед погиб на даче в Малаховке при странных обстоятельствах. Пожар уничтожил все улики. Старый вояка не доверял подмосковным электросетям, пользовался блиндажной керосиновой лампой, сделанной из гаубичной гильзы.
Зато теперь Людка - чуть ли не единственный в мире специалист по жидким перфокартам.
Жидкие перфокарты - тема кучерявая, ещё с совка. Насколько я понял, код вбивают ("мастырят", как говорят профи) иглами в замороженный спецраствор - на молекулярном уровне. Работают под микроскопом, вручную. Это вроде как татуировать инфузорий.
Одна такая перфокарта была надёжно "заныкана" в контейнере, замаскированном под ланч-бокс. Людка трудилась над ней лет десять. Этот мерзлый брекет, похожий на стухший мармелад, я и вёз в Синегорск - вставить в приёмный модуль "Энгельса-9".
***
Под шум колёс я вчитывался в газетные вырезки, что Людка сунула мне перед поездом. Пожелтевшие ксерокопии, пропахшие архивной пылью и плесенью. От них веяло безнадёжностью: моя миссия по "реанимации" и перепрошивке подземного вычислителя казалась авантюрой.
"Таёжный комсомолец"
Синегорск, комплекс "Гранитная гора", ноябрь 1976
ЭНГЕЛЬС-9: шаг в будущее с благословения науки
В условиях нарастающего противоборства двух мировых систем Советский Союз вновь доказал своё безусловное лидерство в области технического прогресса. Диалектический материализм, помноженный на мудрость Партии, - вот основа курса, ведущего в светлое будущее.
Нынешний исторический момент знаменуется тем, что социалистическая держава уверенно формирует глобальную повестку, направляя подводные течения мировой политики. Хотя подобная роль вызывает раздражение у империалистических кругов, прогрессивная часть человечества - включая Чернокожих марксисток Зимбабве и Ассоциацию внуков Голды Мейер - выражает солидарность с инициативами СССР.
Венцом отечественной научной мысли стала автоматизированная система закодированных решений под условным наименованием "Энгельс-9".
Разработка велась при координации ведущих институтов, с привлечением специалистов по радиолокации, биохимии, приборостроению и кибернетики. Аппаратная часть системы включает радиоламповые блоки, гироскопические узлы, механические вычислители - по ряду параметров превосходящие западные аналоги.
В целях укрепления глобального равновесия предложено уникальное решение: идеологические тезисы кодируются в специальных капсулах. Достаточно растворить микродозу в питьевой воде - и поведенческая модель подопытного субъекта поддаётся мягкой коррекции на нейрохимическом уровне.
По результатам исследований, после должной обработки сознания у политических лидеров многократно возрастает склонность к согласию с предлагаемыми инициативами в духе марксистско-ленинского интернационализма.
DER SPIEGEL, Oktober 1989
ENGELS-9: Der kybernetische Wahn der Sowjets
Советская техноутопия, превратившаяся в ядерный абсурд
Москва. Самый масштабный кибернетический эксперимент в истории СССР - автоматизированная система "Энгельс-9" - сегодня лежит в руинах. Проект, преподнесенный как научная опора социалистического планирования, оказался монстром, вышедшим из-под контроля.
Система, задуманная как комбинация вычислительного анализа и нейропсихологического воздействия, начала сбоить уже к концу 70-х. Один из первых тревожных симптомов - приказ о подземных ядерных взрывах вблизи населённых пунктов РСФСР и Казахстана, за пределами полигонов.
По данным западных разведок, в результате возникли 124 радиоактивных кратера. Мощность отдельных зарядов в 5-7 раз превосходила бомбу, сброшенную американцами на Хиросиму.
"Это была внутренняя ядерная катастрофа, о которой никто не хотел знать", - утверждает бывший советский инженер, ныне проживающий в Венгрии.
Реакции общества не последовало - информация была засекречена. Партийная пресса распространила легенду о "виброударной интенсификации нефтеносных пластов".
В 1986-м наступила Чернобыльская трагедия. Радиация достигла Швеции. Мир осознал не только уязвимость советской атомной программы, но и тупик стратегии управления во главе с механическим ивалидом "Энгельс-9".
Причиной краха стали не только ошибки проектирования, но и типично советская тяга к бюрократии. В систему загружались без разбора директивы, доклады, протоколы, лозунги, стенограммы пленумов. Машина буквально захлебнулась в макулатуре.
"Это всё равно что попытаться пилотировать шаттл с помощью полного собрания сочинений Ленина", - заявил один западный эксперт.
Официальная причина сбоя - "лямбда-перегрузка шестого коленвала и загрязнение циркониевого ацетона в блоке питания" - звучала как техническая абракадабра. Вероятнее всего: никто не понимал, как эта "умная" рухлядь в принципе работала.
Согласно другой версии, система так и не получила свой корневой файл - главную индексную таблицу, реестр всех реестров. Его либо потеряли, любо не удосужились создать.
"Энгельс-9" оказался не машиной будущего, а тревожной метафорой бюрократического маразма, в котором застряла целая страна".
***
В Синегорске меня встретили ребята из "Чебураха" - крепкая, сплоченная молодёжь из частного охранного бизнеса. Батальон у них особый, егерский: присматривает за урановыми рудниками. Все ребята были при оружии, в балаклавах. Искромётный сибирский юморок приправлял беседу. Старые добрые шутки - про кувалду и черенок от швабры - как незамысловатая азбука воспитания.
Мы пили чай из термоса в вокзальном буфете. Ребята вспоминали ликвидацию аварии на химкомбинате. Дышать парами гептила без противогазов тяжело, но безусловно закаляет волю. Очистные сооружения прогнили ещё при Горбачёве, кто-то из спасателей обгорел, с кого-то слезала кожа лоскутами - но некоторые выжили. Лучшей школы жизни не придумаешь.
До "Гранитной Скалы" добирались в два этапа: сначала - на ПАЗике с усиленной подвеской по степной дороге, потом - на старом вертолёте. Машина тряслась и металась в небе, как торчок с передоза. Хотелось выпрыгнуть без парашюта из-за угрозы выблевать последние мозги, но обошлось. Вокруг - матушка-тайга, наводящая священный ужас на городского жителя.
Прилетели - и сразу окунулись в атмосферу тайны. Среди камней и скал раскинулся пионерский лагерь. Правда, бутафорский, с корпусами из кирпича, флагштоками и спортплощадками. Цель простая - спрятать вход на объект. Когда-то по лагерю шныряли переодетые волкодавы из "конторы" и контрразведки - изображали пионеров. Мол, детишки оздоравливаются. Для этого отбирали худощавых и низкорослых офицеров по всей стране.
Теперь - пустота. Ветер посвистывает в оторванных жестяных табличках, на волейбольной площадке - бурьян по грудь.
У подножия горы - колхоз, тоже фальшивый. Силосные башни, коровники - сплошной обман. Внутри строений - замаскированные системы ПВО. Из трубы порой торчит ракета, из крыши сарая выглядывает параболическая антенна. Работает даже сигнал "судного дня": в эфир идет затяжной зумер. Стоит ему оборваться - и по заданным координатам взлетает термоядерный сувенир.
Под землёй - целый город. Свет тусклый, лампы в решётках помигивают от перебоев напряжения, бетонные тоннели уходят во мрак. Толстые кабели тянутся по стенам, грохочет вентиляция. Пожилые женщины в мышиных халатах возят уголь в тачках к паровым котлам, суетятся у рубильников подстанции, ведут учёт в толстых амбарных книгах. Лица у многих словно высушены до костей - это побочка от химикатов.
От приступа тоски я залил в себя три кружки спирта и залез в электропоезд. Состав с тревожным гулом покатил вглубь массива.
Высадили меня на заброшенной станции. Бетон здесь потрескался и крошился, с потолка хлестала ржавая жижа. На прощание проводники оставили набор выживания: карту, фонарь, счётчик Гейгера и универсальный ключ - такой, что откроет любую дверь.