Аннотация: Был человек - и нет его! Так-то вот и все на сем свете! сегодня ты и сыт и пьян, живешь в свое удовольствие, трубочку покуриваешь... А завтра - где ты, человек? М.Е. Салтыков-Щедрин
Квартира располагалась на втором этаже. Прямо под кухней - подъездный холл, откуда в незапамятные времена вредители сперли калорифер. Зимой, в лютые морозы, пол кухни покрывался инеем. На лестничной площадке зияла пробоина в стене - трубы стояка начали менять ещё при Брежневе, да так и не закончили. Вонь никого особенно не тревожила - притерпелись.
Напротив подъезда, за детской площадкой, стеклянный павильон торговал пивом в розлив. За мутными, запотевшими стёклами, словно в аквариуме, медленно проплывали угрюмые завсегдатаи. Подъезд превратился в бесплатную уборную - домофон не мог сдержать поток страждущих.
В квартире обитал пенсионер Подвалуйский с племянницей Дарьей. Девушка свалилась как снег на голову - аккурат после смерти супруги пенсионера. Заявила, что приехала учиться. Но из пищевого колледжа её мгновенно вышибли. Теперь Дарья подалась в "бизнесвумен": часами торчала на кухне в распахнутом халате, тараторила по телефону без умолку, курила пачками ментоловые сигареты. Мечтала открыть маникюрный салон.
Пенсионер приболел. Лежал на диване в гостиной, укрывшись засаленным махровым халатом, равнодушно глядел в телевизор. Лицо старика осунулось, приобрело землистый оттенок. Вставные челюсти покоились в стакане с водой на табуретке, поэтому щёки его ввалились. Подбородок подрагивал - больше от нервов, чем от недуга.
В таком состоянии застал Подвалуйского приятель - Антип Ложкин, комендант ЖСК "Дружба". Гость проскользнул без звонка через незапертую дверь, принес полиэтиленовый пакет с двумя трёхлитровыми бутылками.
- Ну, как хочешь, - вздохнул Ложкин. - А я, с твоего позволения, дерябну. Измотался, хоть в гроб ложись. Подвал опять затопило, аварийку вызывали. С крыши сосульки падают, двух старух пришибло, в травмпункт свезли.
Гость уселся в кресло рядом с диваном, откупорил одну из бутылок, сдул пену и приложился к горлышку.
- Тебя не узнать, Егорыч. Совсем вялый стал. Чем хвораешь?
- Моча в голову бьёт, - раздражённо буркнул старик.
- Шутишь? - усмехнулся Ложкин.
- Не до шуток. Простата разбухла, чтоб её. Моче ходу нет, вот она и прёт вверх по капиллярам. По телевизору давеча говорили. Там ещё ведущая такая статная, с причёской как воронье гнездо. Умник один выступал, учёный. Говорит, болезнь века, даже министры страдают.
- Тебе бы врачу показаться, Егорыч.
- Не верю врачам, - отрезал старик. - Изверги. Химией пичкают, органы вырезают без спроса.
- Но ведь лечиться как-то надо.
- Я и лечусь, - пенсионер кивнул на табуретку, где рядом со стаканом с челюстями стоял тёмный пузырь. - Вот, таёжный витамин, на спирту. Вытяжка из грибов.
- И как, помогает? - участливо спросил Ложкин.
- Помогает, - пробормотал Подвалусйкий. - Только сердце щемит и нервы ни к чёрту. Дашка изводит, зараза.
- Снова что-то отчебучила?
- Мужиков водит, - пожаловался старик. - Двое приходят, все в чёрном, небритые, хари как у волкодавов. То и жди - пырнут ножом, а труп из окна выбросят. Чую, недолго мне осталось.
- Кто они хоть такие?
- Чёрт их знает. От них свежей могилой несёт... и хлоркой, аж глаза щиплет. Может, труповозы?
- Ладно, про Дарью потом, - махнул рукой Ложкин. - Я ведь к тебе по делу. Нам распоряжение сверху пришло - флешмоб устроить.
- Что-что? - встрепенулся Подвалуйский. Незнакомые слова тревожили его старческий ум.
- Ну, если по-простому - акцию. Помнишь, на Олимпиаде мишку надувного в небо запускали? Все иностранцы на трибунах слезами обливались...
- Где ж мы надувного медведя в нашем городишке возьмём, прости господи?
- Балда ты, Егорыч. Мишку я так, к слову приплел. В этот раз митинг будет.
- Так бы и сказал, - буркнул старик. - Нечего русский язык иностранщиной поганить.
- Так как, Егорыч, записывать тебя? Велено от каждого дома по два десятка человек подогнать. А ты у нас активист, как-никак, каждой бочке затычка.
- Болею я, - проворчал Подвалуйский. - И вообще, что за митинг-то?
- Да ты ж телевизор смотришь, не маленький. Видал, что в Европе творится? Сплошная деградация основ. Макрон порошки нюхает, Меркель, говорят, в бетонном бункере заперлась, под себя ходит, старушка. Молодёжь ихняя... те вообще без царя в голове. Либералам на слово верят. Как в Писании сказано? Если стадо свиней несётся в пропасть, непременно все потонут. На кой ляд, спрашивается, мы Европу дважды освобождали?
- Дважды?
- Конечно! Последний раз - от фашизма. А до того, в 1814 году, наши гусары Париж брали. Забыл, Егорыч?
- Что-то не припоминаю... - пробормотал старик, смутившись. - Историю у нас умеют сочинять величественно, но и путаницы хватает... Слушай, Антип, подай-ка мне таёжного витаминчика... что-то сердце кольнуло. В Парижах, сам понимаешь, бывать не довелось. А вот шурин мой...
Ложкин, заметив знакомый огонёк в глазах приятеля, обречённо вздохнул. Если старика заклинило, в сотый раз придётся слушать семейную легенду.
Шурин Подвалуйского служил егерем в заповеднике, куда Брежнев приезжал поохотиться - порой с иностранными гостями. Охотников усаживали в вертящиеся кожаные кресла, в благоустроенной избушке. Под ногами - теплые шкуры, а карабины - на кронштейнах, чтобы стрелять было сподручнее. На столах - икорка, балык, напитки, всё чин по чину.
Когда тосты заканчивались, из-за деревьев выпускали уток, привязанных леской за лапы. Те зависали в воздухе, беспомощно хлопая крыльями. Даже слепой хоть в одну, да попадёт. В финале охоты в кусты, под прицел, вытаскивали кабана со связанными ногами. Иногда - и медведя, обколотого успокоительным, чтоб лежал смирно.
Однажды произошёл аврал: медведя вовремя не подвезли, а Брежнев уже пообещал гостям русскую экзотику. Делать нечего, егеря кинули жребий, кому влезать в медвежью шкуру и отстаивать престиж страны. Жребий пал на шурина.
Он натянул шкуру, пополз к заветному кусту. Тут грянули выстрелы. Гости были в сильном подпитии, но одна пуля угодила шурину в ягодицу.
Героя потом наградили: вручили две банки свиной тушёнки и значок "Отличного стрелка". Хотя стрелял, строго говоря, не он, а в него...
- Что касается Европы, - раздухарился Подвалуйский, хлебнув щедрую порцию "витаминчика" и резко сменив тему, - полагаю, с этим вопросом надо кончать!
- В каком смысле - кончать? - опешил Ложкин.
- На стратегической основе. Разве можно допустить, чтобы она, понимаешь, сама собой распадалась на атомы?
- А пусть себе распадается, матушка, - пожал плечами Ложкин. - Нам-то что?
- Узко мыслишь, брат! Тебе бы коровником заведовать, а не кооперативом, - старик затрясся от приступа негодования. - Думаешь, не имеем права первыми применить?
- Ясный перец, имеем, - протянул Ложкин. - Только что применять?
- Сам знаешь что! Не строй тут наивную рожу, - Подвалуйский резко закашлялся, будто поперхнулся рыбьей костью.
Повисла неловкая пауза. Ложкин задумчиво прихлёбывал пиво, разглядывая, как серебристые пузырьки поднимаются в мутной тьме бутыли. Старик наконец прокашлялся, но начисто забыл, о чём шла речь. Неожиданно он свернул на тему экономики:
- Академик один тут недавно по телевизору выступал... насчет кризиса развитых стран. Фамилию, зараза, забыл. Говорит, доллар падает на мировых рынках. Кто валюты набрал - будут локти кусать. Верно?
- Верно, - подтвердил Ложкин, оживляясь. - Я свои доллары, что мне за капремонт откатили, давно скинул. Теперь в юанях сижу и в крипте.
В этот момент в гостиную вплыла Дарья, в коротеньком халатике, по-домашнему, как обычно, распахнутом. На пупке поблёскивал пирсинг, под кружевами нескромно просвечивалась гигиеническая прокладка.
- Дядь Коль, ну вы бы не орали так, - попросила племянница, попутно состроив глазки Ложкину. - Ко мне сейчас люди придут.
Подвалуйский заворочался на диване и зашипел:
- Опять эти... труповозы?!
- Ну почему сразу "труповозы"? - театрально закатила глаза Дарья. - Приличные ребята. У них бизнес. И вообще, где других-то найти в такой дыре?
- Приличные женятся, а не по двое к одной бабе шляются! - взвизгнул Подвалуйский, лицо его побагровело.
- Ну не смешите, - фыркнула Дарья. - Совок давно закончился. Знаем мы вашу мораль - секс по талонам.
- Дарья! Не смей марать великую страну! Ты понятия не имеешь, какие были традиции. Если бы предки миллионами в сырую землю не полегли, тебя бы сейчас на свете не было, шмакодявка неблагодарная!
- Вот скажи мне, - с ядовитой улыбкой парировала Дарья, - чего ж тогда эта великая страна развалилась?
- Потому что предатели наверху засели! - взревел Подвалуйский, задрыгав ногами в дырявых шерстяных носках.
Он опрокинул табурет, и пустой пузырь из-под "витамина" покатился по линолеуму. Вслед за ним в пыльный угол под батарею поползли вставные челюсти.
- Ладно, дядь Коль, прости, - смягчилась Дарья. - Не бери в голову, что-то сегодня у меня мозги набекрень...
- Хоть бы предков наших постыдилась! Подвалуйские исконя...
- Тьфу, мерзавка! - задохнулся старик. Его сотряс новый приступ кашля, из глаз от бессилия брызнули слёзы.
- Вы бы, Даша, пожалели бы родственника, - подал голос Ложкин, трагически понижая голос. - Не вам старшее поколение судить. Мы, между прочим, своё оттрубили честно, от звонка до звонка. Хоть повоевать не довелось, но родине долг отдали. Скольких начальников пересидели, страшно вспомнить. Глядишь, новая метла чисто метет: может, снимут, а то и посадят. Потом думаешь: нет, врешь, не возьмёшь! Усидел, курилка, вопреки логике. Только бы в душу грязными лапами не лезли, дали заработать детишкм на молочишко. Эх, правильно Чацкий сказал: служить бы рад, прислуживаться тоже...
- Кто сказал? Чацкий? - Дарья скептически прищурилась. - Это который "Белоснежку" сочинил? Короче, дядь Коль, - продолжила она, скрестив руки на груди и гордо задрав голову к люстре, - ты мне своими предками уже весь мозг вынес. По-человечески прошу, не ори при ребятах про политику. У них работа нервная... мало ли что.
И на этом бизнесвумен отправилась в спальню, вихляя бёдрами как опереточная актриса
- Так как, Егорыч, на митинг пойдёшь? - напомнил Ложкин. - А то жильцы нынче несознательные пошли. Я грозился газ отключить, ржут как кони. Газ нам и так не провели.
- Приду, куда деваться, - махнул рукой старик. - Дай своего пива, что ли... Нервы уже ни к чёрту, нет сил глядеть на это безобразие.
- Правильно, Егорыч! - оживился Ложкин и протянул бутылку. - Не нам, гражданам великой державы, сидеть сложа руки, пока Европа загнивает. У нас, между прочим, в законе закреплено право самовыражаться... против либерализма. А насчёт митинга нам инструкцию прислали.
- Чего? - не понял Подвалуйский.
- Инструкцию, говорю. Официальную, про флешмоб. Сейчас, погодь...
Ложкин надел очки, развернул сложенный листок и зачитал: "...собравшиеся на спортивной площадке активные граждане города, снабжённые средствами наглядной агитации, выстраиваются на размеченных заранее позициях, образуя своими телами надпись: "НАМ ХОРОШО".
- Это ещё зачем? - старик накренил бутыль, пиво тонкой струйкой полилось на диван.
- Чтоб эти гниды в Парижах знали, что нас голыми руками не возьмешь. Руководство прикажет - в третий раз их освободим.
- И как они узнают? - Подвалуйский озадаченно заморгал. - Со спутника, что ли, разглядят нашу спортплощадку?
- Не тупи, Егорыч! - рассмеялся Ложкин. - А Ютуб зачем придумали? Снимем ролик, ботами пихнём в тренды, будут смотреть как миленькие!
- Какими ещё ботами?
- Ну... программами. Не нашего ума дело. Главное, в воскресенье чтобы как штык был!
Комендант Ложкин поднялся с кресла, накинул пуховик и, стараясь держаться прямо, направился к выходу. В прихожей он неожиданно столкнулся нос к носу с двумя небритыми мужчинами, от одного только вида которых в животе начались спазмы. Ложкин поспешно свернул в туалет, где заперся довольно надолго.
Когда, наконец, он вышел, из спальни доносились ритмичные стоны Дарьи. Как бы племяннице в ответ мартовским котом вопил ведущий политического ток-шоу из телевизора.
***
В воскресенье вечером, строго по намеченному плану, на городском стадионе собралась организованная масса пенсионеров.
Простуженные и понурые, пожилые люди испуганно жались друг к другу под ярким светом прожекторов. Около часа шел инструктаж. Затем началась раздача агитационных материалов прямо с кузова "Газели". Для обогрева в пластиковые стаканы разливали горячую медовуху.
Накануне выпал снег, который, разумеется, никто не почистил. Разметку на поле занесло, но пенсионеры всё равно выстроились, изображая нужный лозунг. С трибун на толпу с неподдельным интересом взирала группа представителей городской администрации. Дама в элегантной шубке из песца приветливо махала красным флажком.
На построение ушло гораздо больше времени, чем ожидалось. К счастью, группа с местного телевидения сильно опоздала. Бригада клоунов из городского цирка развлекала публику, трубя в медные трубы и весело кувыркаясь на снегу.
Пенсионер Подвалуйский, в плотном суконном пальто и каракулевой папахе, оказался в составе последней буквы - "О". Старику стало совсем худо: он тихо осел в снег в центре круга. Обеспокоенные люди повернулись и посмотрели на павшего товарища. Буква "О" зашевелилась, а потом распалась на отдельные точки...
Неотложка приехала, когда уже было поздно.
Похороны Подвалуйского прошли скромно. Мороз ударил небывалый. Дарья, приседая от холода, мерзла в короткой вельветовой юбчонке. Чуть поодаль курили двое небритых типов в чёрных куртках. Почтил память приятеля и комендант Ложкин. Он зачитал над могилой короткую речь.
- Помни, Дарья, - торжественно сказал комендант в конце, - всегда помни заветы предков.
Дарья взглянула на свежий холмик земли, всхлипнула и прошептала:
![podv [Ковальков]](/img/k/kowalxkow_t_n/fleshmob/pod11.jpg)