Был я приветлив, порою смышлен,
Замашками косил под патриота,
Роскошной шевелюрой обрамлен,
А бакенбарды - словно у енота.

Мне лысина позором не грозила,
Глаза - овалы серые, как будни,
Соседку Варю, помнится, сразило
Ресниц моих порханье чудных.

Ресниц мохнатость - в этом шик,
И в чмоке губ - и в этом тоже.
Был нос мой тонок и тяжел кадык,
И цветом кофэ отливала кожа.

Природа бицепс ртутью налила,
Коньяк мне подавали с пепси-колой,
А пухлогубость чувственного рта
Валила с ног людей иного пола.

Скажу: я в детстве свинкой не болел!
Ни тифом, ни чумой, ни даже корью,
А после уж, когда я повзрослел,
Мне рвали зубы и не обезболили!

Я аномалий на пути не встретил,
Не нажил в жизни ни врага, ни друга...
Лишь разве, с Варей нас заметив,
Из ревности отчалила супруга.

Обгрыз я ногти и челом поник,
Вкусив плоды такого положенья,
И задрожал массивный мой кадык
От тяжкого мужского униженья.

О, быта рабская тоска сомнений!
И злая тень порочного соития...
Скажи, откуда вдруг стремленье
Участвовать в цепи таких событий?

В анамнезе возник вдруг простатит,
И стал я словно половой калека...
Супруга, верно, с кем-то бурно спит...
Сыт я по горло чванством нравов века!

А с похмелюги вдруг пришли ко мне:
Черт, фрау Меркель и месье Макрон.
Признаюсь, что частенько в пьяном сне
Морфей мне посылает сих персон.

Завыли эти трое, прямо хор:
'Очнись, братан, давай не маразмируй.
Развод в Европе - это не позор,
Ты только по ночам не мастурбируй!'

И тут какой-то лысый англосакс
Вдруг вылез нагишом из ниоткуда,
И отхватил по морде за Донбасс,
За спящую с чужим козлом супругу...

Зачем же ты прогнила, мать Европа?
Зачем Америку растлил гнилой порок?
И банкебард уж не торчит у патриота.
Какой суровый, еж-манож, урок!

Взмахнул своей мохнатой я ресницей -
Тоска грызет ребро, как злая рысь.
Крылатой б в небо взмыть волчицей,
Пронзая, как снаряд, седую высь...

Был я приветлив, а порой смышлен,
Замашками косил под патриота,
Роскошной шевелюрой обрамлен,
А бакенбарды - словно у енота.

Мне лысина позором не грозила,
Глаза - овалы серые, как будни,
Соседку Варю, помнится, сразило
Ресниц моих порханье чудных.

Теперь я живописец тощий, хмурый,
Труды мои берут за полцены,
Холсты я крою охрой и глазурью,
А дни мои давно уж сочтены...