|
Будь здоров, Иван Петров!
Выкатилось ярило на небо, прогрело облака. Осветило закоулки, тупики и тёмные места, отчего силы ночные, где могли, похоронилися, а иные ветерками рассеялись да гнильём на травы полегли.
- Вот тебе и новый день, - брякнул рядовой Хмырь, выйдя в поле-ширь, и добавил зачем-то. - И снова, и снова.
Подтянул портки под рёбра, подвязал тесьмой. В шинельку на голо тело запахнулся. Сунулся в карманы, вынул руки пустые, повертел перед зрачками и огляделся. - Эй, кто знает, чё у меня там было ваще, а?
Да никто не ответил. Потому как из землянки, из овражьей, точно рыба-пескарь сквозь невод, повалило воинство солдафонское на волю. Кряхтя, охая и постанывая.
У Винта рожа фингалами и угрями утыканная. У Чурбана-лешего дырка в башке. А Упырь, тот на ноге берёзовой скачет, с которой клещи психованные так и сыпятся. Пошли матерками перебрасываться, кулаками и ногами прочность друг у дружки выпытывать.
Тут и солнышко на небе в точку намеченную упёрлось. Пришло время Начальника. Только подумали - летит чюдо-юдо из-за моря океяна залётное. Блестит, газы пускает, железяками по сторонам поводит. А за прозрачным щитом их военачалие щеками трясёт:
- Здоровы, братцы!
- Здравжелаем, ваш блаародиё! - гаркнули солдатики.
Встала машина и отец их, Муртаза Рахимович, на землю ступил - кафтан лисий, хвост волчий с зелёной чалмы свисает. Тишина по рядам прокатилась. Глазки выпучились, ручищи выпрямились. И грудь колесом.
- Орлы! - брякнули благородие, не подумавши.
- Так не летаем же, - пискнул кто-то из строя и утух, кулаком по маковке стукнутый.
- Факт. Говно вы. Рождённый ползать, упасть не могёт. А вот как я вас батогами, а? Или на галеры?!
- Так точно, вашество.
- А чаво такое халеры? Ваше благородь?
- Та це бабы, темень. На писюн больные. "Опять халера пристала".
- Вона она чё...
- Ма-алчать! Разговорчики... С сего числа, по поручению партнёров из-за океяна, обращение к вам будет сугубо уважительное - господа-с.
- Так точна!
- Господа солдаты, слушай сюда. Сено-солома ать-два. Повернулись ко мне лицом. Через сено, мать вашу! Не через солому. Хорошо! Вот так. Поимённо рассчитайсь.
- Хмырь, Швабра, Урюп, Шкелет, Упырь, Заноза, Рашпиль, Халупа, Петров...
- Стоп. Отставить считать. Это что за имя такой? Солдат, выйти из строя.
Сделал Петров шаг вперёд, вытянулся стрункой по стойке смирно. Чуб русый на ветру трепещет. Глаза наглые не по уставу в упор зырят. Да веснушки семафорят:
- Руський я, ваше блаародиё.
- Врёшь, подлец. Сибиряк ты с печки бряк. И мы все сибирские. А о ком талдычишь, так нету их. В тёмные времена ещё рассеяли. Потому и называлась - Рассея. Экий ты, варва́р. В школе хоть отсидел?
- Три класса.
- Целых три?! Что, заняться было не чем?
- Никак нет. Знание - сила.
- В начальнике сила, д-дубина. А ну, отвечай, как на духу. Ибрагим - Мустафа?
- Алла-алла...
- Христосе?
- Воскресе.
- Махатма?..
- Ом мани падме хум.
- Точно хум? А то так и норовят...
- Точно.
- Сматри у меня.
- Смотрю, вашество.
- Шаг в строй. Петр-руша... И откудава только берутся? Снова и снова...
Сплюнуло их благородие под ноги. Вернулось к баранам:
- Так-с. Полк. Эээ... Бригада. Слушай меня. Знаю, что не дураки подраться. И силы у вас немерено. Только соседи хотят на мировую пойти. Шибко им от нас щелбанов достаётся. Вот и предлагают уговориться на частичное разоружение.
- Чаво?
- Не чаво, господа, а как. Договор СНВ - о сокращении до трети скота живаго, погребов, сортиров, канав и пней сидячих.
- А ежели у них кочек буде поболе, так мы же себе на спотыках морды шибче разобьём, чем они у нас.
- Подравняем чуток, господа. Не вопрос.
- У их палки длиннее и больнее бьют.
- Когти ещё. Пускай когти обкусывают, ироды.
- И волосня. Бьёшь его падлу, бьёшь, руки только в патлах запутываются.
- Тихо, господа. Наши предки не один десять лет СНВ подмахивали. Много и часто. Таперича и нам время пришло. В лице "Сибирь и Партнёры-шип". Зато выгребную яму отроют. Под культурные нано-отходы. Жить станем по-человечьи. Как возле пара... эээ... театру. Блески там, искорки, дымок. Ну, запашок, да-с. Зато загляденье!
- Так точно, блаародие!
- А что такое театру?
- Ма-алчать!
И вдруг шепоток по ветру:
- Что смерть из той ямы, ещё расскажи...
Сморгнул Муртаза Рахимович. Показалось, наверное.
- Господа. Остался сущий пустяк. Всё режущее и колющее из карманов вынь.
Руки зачерствелые, цыпками покрытые, по клапанам, карманам, гульфикам пробежались. Ныр по дырам. Ш-шир наружу. Ножички, ножи да ножища прямые, кривые и винтом провёрнутые, на ладонях под солнышком засверкали.
- На землю-юю брось!
Посыпалось добро, забряцало, заструилось серебром.
- Вот оне, ужасть войны, Марс кровопускающ, - побледневши, выдохнул Муртаза Рахимович. - Стратегическое. Наступательное. Вооружень... А ну, - воспрял. - Сапожищами насту-упить. И хрясь пополам.
Хрясть, хрясть, хрясть...
Пал на карачки начальничек, распахнул глазища, чтоб удостовериться. Потрогал пальцами, пошелудил осколки силы порушенной.
- Жа шо же так? - прошамкал Заноза.
- А по справделивости. - подбоченился, весь ремнями обтянутый, воевода их. - Шоб паритет, то есть равенство сил соблюсти. Зато теперь не поранитесь ненароком.
- Дык что же и у соседей ножиков нетути?
- Если насчёт омских да искитимских - не лезьте на рожон. И у их ножики поломаем.
- Не по совести как-то.
- Зато по закону. - затряс бусами расписными Муртаза Рахимович. - Культура над хамством стоит. Так вот. Бестолочь. Быдло. Господа. Счастья свово не знаете.
- Это что же? - вскинулся с места Швабра. - Во всём мире без ножиков воюют? И за морем-океяном?
- За океяном точно без ножиков воюют, - согласился воевода и оглянулся на машину летучую. - Не один год. С голыми руками. Цивилизация, ёпть!
Потупились солдатики пристыженные. Стали загривки чесать, носками сапожищ да лаптей круги по землице вычерчивать.
- Так, служилые. Теперь песочком ножики закидали. Чтоб с глаз долой, из сердца вон. Ну, кто как может. Ручечками, ноженьками. Шапками что ли закидайте. Всё? Нетути? А вот и зырки свои прикрыли. Лобики наморщили и... Забыли. Запамятовали. Не помним про ножики. Не было их. Кто чаво помнит? Руку вверх. Шоб я видел.
- Я помню, я, - затрясся Заноза, подпрыгивая на клюке. - У попа была собака.
- Очень хорошо. Кто ещё?
- Лучше нету того света, - прошипел Шкелет, поддерживая отвязанную челюсть.
Приободрилось их благородиё:
- Вот ещё, господа хлопцы, по договору разрешается вам теперь есть ботву да лебеду до усёру. Несмотря на то, что сытость - враг, а голод наш друг. А ещё по договору, хлебать водички в приспособленных местах сможете. Как в парижах. Спать аж по четыре часа в сутки! А земли наши неизменные. Во-оон от той берёзовой колки, от соломы, и до дубов, на сене. И по границе кустов малиновых у меня за спиной. Всё, как дедами на стене сарая прописано...
- Прежде погрань от речки Белой тянулась и до озерца Рыбного, - прошелестело по ветру.
Встрепенулись их благородие и погрозили себе перед носом пальцем:
"Опять? Шалишь, бестия, опосля вчерашнего с господами офицерами в баньке "...
- Как же мы, блаародие, без грибочков то? И без ягодок?
- Государству торговля нужна. Рынок, дурьи мозги, - двигатель прогресса. Деньги товар деньги. Вы супротив прогресса?
- Неа.
- А деньги? Это шо?
- И пругресс?
- Ма-алчать! Я сказал! Мозгов на вас нет.
Посуровело начальство и строго-настрого, бровки встопорщив, оглядело воинство разношёрстное, губы-бантиком пожевало:
- А вот, господа мужуки, пренеприятная для вас новость у меня имеется. М-да. Но придётся смириться. Как ни крути. Баб из дерёвни мы... эээ... они, то есть. Реквизируют. На время, так сказать, на чуть-чуть.
- Как это? - растерялся Хмырь, по коровьи хлопая глазами. - Это как же без баб-то, ёкалэмэне?
- Я же по-человечьи сказал - на чуть-чуть. Вот те крест, шайтан аллах акбар! Возвратят ваших наташ в целости и невредимости.
- Только рожать они перестанут, коли вернутся.
- Да тьфу ты, матка боска! - совсем обозлился воевода и потряс ушами, вытряхая тараканов.
- А чаво эта башкирцы и татарва повадилась к нам малину рвать-жрать? - крикнул кто-то. - Наша ягода. Наша земля. Бей ворюг по сусалам!
И тут же захрипел, шестью парой рук задавленный.
- Так-так-так. Это был голос народа, надо полагать?
- Нетути больше народу, - подытожил Упырь, укладывая удавку колечками.
- Своевременно-c.
- Так с башкирцами то чего?
- Не велено. Бердским мордасы тусуйте. По-суседски. А чужих ни-ни. Не толерантно. Весь мир по терпимости живёт. Это с вами, холопами, всё цацкаются.
- И снова, и снова...
- Кто?!! Кто сказал, сцуки?! Ща кнут достану, научу родину любить. Выпасть из строя!
- Я это сказал, - выпихнулся из строя Петров, подталкиваемый в спину. - И прежде я тоже сказал. Нет сил боле молчать. С кривдою вашей мириться. На бересте правда резана. Люди себе хозяева, а не начальники.
Замерло их благородие, пасть раскрымши. Зашевелилась за спиной машина-всюдуход, выставила железки в сторону солдата.
- Стрелять будешь? - усмехнулся Петров и вспыхнул веснушками, задвигал желваками.
- Возбуждение ненависти? - побелел поганкою Муртаза Рахимович. - Унижение моего общечеловеческого достоинства?
- Врут они! - вскинулся Петров, оборотясь к солдатикам. - Это они нашим мамкам животы вспарывали, отцов на рудниках гноили! Снова и снова. Землицу отбирали, голодом морили. Доколе гнид терпеть будем?
- А палёнку нальёшь? - взблеял кто-то. - Заплатишь чем, шустрый?
- Откеля у него, - харкнул желчью синий от тату Рашпиль. - Читанный он. Сам не пьёт и нам шлангу перекроет. Вали его, ребя!
Накинулись служилые, с посвистом, с гиканьем. Подхватили Петрова под белы рученьки, заломили в локотках до хруста, заткнули рот поганый и, как тот не трепыхался, усадили в машину, за щит за прозрачный на пенёк, кожею ящура выстланный. Тут же и поклонил молодец русу голову, сложил подбородок на грудь и заснул крепко-накрепко.
- Сколько богатырей силою хвастало? А? Всех. Всех пересажали. - прошипел воевода, палец в небо упёрши. - Хто такая Россия? - взвизгнул и заелозил глазками-щёлками вдоль шеренги, выискивая крамолу. - Рабы не мы! Сибиряки!
- Мы не рабы, ваш блаародиё!
- А чаво значит стрелять?
- Ма-алча-а-ать!!!
- А рудники это шо?
- Убью.
- Бабы! - высунулся Хмырь, подтягивая портки, - К хренам ту Россию. Нам без водяры и баб капут по полные кранты.
Высказал. Сморкнул. И удавил муху, показавшую хобот из ширинки.
- А мозг есть? - стряхнул пот с макушки воевода. - Козлы по кустам своевольничают. Вы ж почти дембель на выданье. Молодняк необученный на смену идёт. Кто из вас тварь дрожащая, прав ли не имеете?
- Имеем, ваше благородь.
- О! За то вам хозяйский подарок. Да прольётся благодать на ВТО. Красные! Революционные! Шаровары!
Повернулась машина задом, вывалила на землю трёхаршинный клубок, кровью истекающий, ногами шевелящийся, как червь-земляк перед крючком для наживы. Побледнели рядовые, попятилися, а потом глядь, так то кальсоны, только цвета красного, невиданного.
А благородие щёки надули, что пузырь болотный:
- Шаровары те, приметьте, тянутся. Лайкра называется. На пару с дружком можно враз поместиться. А ещё, братцы, на зелёной на травке совсем даже незаметные. Так что враг большим числом, если придёт, мимо проканает и не заметит вовсе.
- А чаво значит - ряволюционные?
- Это - тише воды, ниже травы.
- Ясно! Ага! - в разнобой загалдели солдатики, занятые незаметным отпихиванием друг дружки от красной горки посередь поляны.
Полез Муртаза ибн Рахимович в машину, казал зад необъятный с кожаною заплаткой на том месте. Спихнул под сиденье спящего, покосился. Стоят его солдафончики оловянные и по уставу глазами начальство поедом жрут.
- Ну и чё выстолбенились? - рявкнул. - Зазря я што ли ваши портки нюхаю? Пиджаки, сюртуки, кафтаны, армяки и мундиры сы-ымай. Ать-два-три. А также обувку в виде сапог, калош, туфель и пимов. И головной убор... Включая ермолки! До кучи. И в машину, в ейный зад, господа, по самое не могу. Натуральный обмен, хлопцы. Справедливее не бывает. Ваш гнилой отцовский хлопок, ёпть, на нашу эрзац-лайкру мэйд ин.
Встрепенулись рядовые-мужчинки.
Ш-ширк, ш-шмяк, бря-як. Разулись, разделись, оголились. И скукожились.
Зевнули их благородие, сложили крест на крест ноги на Петрова и ручкою веером помахали:
- Ну, бывайте уже. Вольно, господа. Работа у меня. Завтрась ждите. Поехал новый договор для вас заключать. Больше швободы. Больше лебеды. Больше халявы.
- Ура их блаародию!
- Ура! Ура! Ура!
- А Петрова, господа-с, назад не ждите. Имя у него дурацкое. И сам дурак. Петру-уша,.. - посуровел Муртаза Рахимович. - И вам мой завет - поскребите по сусекам. У мамок, у дедков. Книжки, артефакты непонятые, бумаги гербовые. Экономика, господа, простою не терпит. Кто не скребёт, тот сосёт. - И локотком в бок машины в нетерпении - стук-постук.
- Эй, ну что там? Я сказал: Поехали!
И вдруг дёрнулся Петров, как от тычка. Повёл плечами, отчего опрокинуло их военачалие, сапоги рогаткою раскорячило. Поднял служилый голову, глянул сонно, глаз не открывая:
- Он сказал: поехали... - и растянул рот до ушей. - Он взмахнул рукой...
- Спа-а-а-аааатьмооо-оолчатьуууу-уубью!!!
Как взбрыкнет тут машина да взвоет нутром. Как скакнёт с места в карьер, пыль клубами поднямши. Только её и видели, как точкою в поле, травы раскачав, исстаяло.
На том и расстались. Тут и солнце за тучку зашло.
Пришло счастье шароварное - полетели клочки по закоулочкам...
Выкатилось ярило на небо, прожарило облака.
- Вот тебе и новый день, - брякнул Хмырь, выйдя в поле-ширь в красных шароварах и зачем-то добавил. - И снова, и снова.
Ущипнул себя за голый в пупырышках, пузень. Огладил шишкарь на росистой маковке, подтянул портки и раз, и два. Поискал на поясе. Потом сунулся в карманы, вывернул подкладку и огляделся. - А кто знает, чё у меня там было. А? Ну чё то же было...
Выпучился, навернул на глаза слезу дитяти:
- Ох, братцы? А чаво такое Гагарин?
Да никто не ответил. Потому как из землянки, из овражьей...
(C) Yeji Kowach 08/04/2010
|