Я лечу в аэробусе и размышляю, смотрю. Вот вошел старик в туго подпоясанном черном плаще, каких давно нет в продаже, и в древней фетровой шляпе. Точнее, он впрыгнул в салон, ухватился за поручень и картинно пристукнул ногой. Душевно, будто собственных внуков, оглядел всех пассажиров и медленно направился к выходу. Сухие щеки чуть висят, как у бульдога, глаза уставшие, на длинноватом носу расположились очки. В левой руке держит резную трость с наконечником - рычащая львиная морда. Похоже, это изобретатель машины времени... Шутка, конечно же. "Нельзя перемещаться ни в будущее, ни в прошлое, потому что времени самого по себе не существует", - часто повторял в школе физик. Но этот старик по виду явно из прошлого, из середины двадцатого века, когда люди ходили с зонтами, чтобы укрываться от дождя. Это сейчас в мегаполисах дождей нет из-за куполов, а тогда - вполне обычное явление. Эх, я никогда не был в настоящем дремучем лесу, меня не обдавал ливень с головы до ног, я не видел радуги, не бежал по мокрой от росы траве, голыми пятками ощущая землю... Невероятно захотелось на природу! Сейчас как раз весна, в километрах десяти от границы Москвы дождевые капельки брызжут по деревьям и молодым листочкам. А может и не брызжут, не знаю.
Вообще, самое интересное в моем положении - это как раз то, что я ничего не знаю. Понятия не имею, почему лечу в аэробусе, куда и зачем? Не помню своего имени, кто я, откуда, где учился... Родителей и друзей тоже забыл. Кажется, моя жизнь началась именно в тот момент, когда я сел в аэробус. С одним лишь исключением, что я знаю мир, историю, науку, город, улицы и небоскребы, которые вижу из окон. Неведомый ластик судьбы мгновенно стер только мою личность. Но я не паникую. Может, я какой-нибудь Сергей Есенин или Федор Шаляпин. Хотя вряд ли: музыкального слуха и поэтического дара у меня нет с детства.
Вот мы пролетаем мимо яркого голографического памятника какому-то спортсмену. Судя по форме, мячу рядом с его ногой и большому кубку в руках, это футболист. Он набивает мяч и улыбается. Спортом я не увлекался, но помню, что к середине века Россия наконец научилась играть в футбол. Тридцать лет назад, совсем маленьким я смотрел тот величайший матч. Никто не верил, что Золотой кубок Мира окажется в наших руках! Немцы были в шоке. Такого поражения они не ведали со времен второй мировой войны.
Дальше, через два квартала после поворота, я точно знаю, будет еще один памятник, императору Петру Великому. Он неподвижен, но громаден. Вспомнился один забавный случай. В Нью-Йорке поставили голографический памятник Джорджу Бушу-младшему, а русские хакеры взломали сеть и заменили Буша на того же роста обезьяну, в пиджаке и галстуке, но без штанов, а на груди чернела лента с четко прописанными инициалами президента и годами его жизни. Вокруг летали безголовые куры, с тучи капала нефть, а измазанная обезьянка махала рукой и улыбалась очень похоже, как некогда Буш. Хакеров не поймали.
Через семь остановок будет конечная. Старик, весь путь вертевший трость, вышел на Синусоидальной возвышенности. Дурацкое название для остановки, не правда ли? Потом ожидается спуск до второго яруса и снова подъем на седьмой. Я идеально знаю этот маршрут. Странное сотворилось с моей памятью. Здесь помню, а там не помню, и наоборот. Как в одном современном фильме, "Хакеры фортуны" называется. Известный под ником Профессор главарь хакерской группы из четырех человек якобы потерял память, а на самом деле это был "клон", руководимый службой безопасности компьютерной фирмы, из которой похитили... Хм, не силен я в компьютерных программах, но похитили они что-то очень важное и дорогое. Интересно, чем же я занимался в прошлой жизни?
Я не паникую. Но та неизвестная жизнь уже получила ярлык "из прошлого", о котором, судя по всему, я неплохо осведомлен. Может, я историк? Столетняя война, Французская революция, Августовский путч, Крестовые походы, Ледовое побоище, Великий нефтяной кризис, Наполеон, Ленин, Туровский... Нет, все эти слова говорят не о многом, да и кажутся скучными. В городе, где я родился, стояло два каменных изваяния Ленину, но родился я не в Москве. Новосибирск, Краснодар, Волгоград, Хабаровск?.. Я был в этих городах, но где появился на свет - не помню.
Что делать, когда аэробус прибудет на конечную станцию? Билет у меня проездной, могу кататься еще долго, но проблему это не решит. Замаячила в потолке бегущая реклама: "Телефон доверия для молодежи". Я не годен по возрасту, к сожалению. Зато молодежь годна по возрасту служить в армии, а я уже нет. В сорока годах тоже есть преимущества. Но я не служил, наверное, потому что учился. Следующая реклама веселее: "Купите три пары женских колгот от целлюлита и получите в подарок мужские согревающие носки". Это американцы придумали такие носки, с использованием нанотехнологий, они пот поглощают. А если не нужны даме мужские носки? Отказаться от такого великолепного подарка с намеком: станьте красивой, и у вас появится муж, которому сделаете неповторимый сюрприз?
У меня не было жены... Вернее, она умерла пятнадцать лет назад при родах, после трех лет совместной жизни. Лучше бы мне не вспоминать об этом никогда, но почему-то именно это я не забыл... Больше я не видел женщин лучше нее. Женщины, достойной стать моей супругой.
Так, кажется, подсознание мне подыграло. Обычно говорят о супруге какого-либо известного человека, высокопоставленного, знаменитого, важного, ученого, часто мелькающего на экранах... Неужели я был кем-то таким? Но почему, в таком случае, меня не узнают?
Главное, не паниковать.
Может, я известный писатель? По фамилиям их знают, слышали, а в лицо - мало кто видел. Это же не актер или певец, этих узнают все и везде, а вот писателей - только по фамилиям или псевдонимам. Были такие - Ильф и Петров. Уверен, спроси я любого - никто не ответит, кем они были по паспорту. И уж точно никто не вспомнит, как они выглядели.
Но если я известный писатель, я должен неплохо зарабатывать и нигде не работать. Сидеть дома, или на вилле у побережья, или на фазенде в лесу - и писать, творить, сеять доброе и вечное. А я уверен, что каждый день на этом маршруте ездил на работу. Так кто же я?
На мне неприметный темно-серый комбинезон, в кармане был только проездной, больше ничего. Я не помню, как входил в аэробус, будто родился уже здесь. Вообще, все это похоже на человеческую жизнь. Мы садимся в аэробус на остановке "День рождения" и выходим на остановке "Смерть". Для нас это конечная станция. Старуха с косой голосом водителя указывает: "Выходите, приехали!" Поездка - это наша жизнь, от и до. Мы видим других пассажиров, это наши знакомые и родные, мы встречаем в аэробусе свою вторую половинку, некоторые по несколько раз встречают, так как люди выходят иногда раньше, а вторые половинки имеют особенность порой пересаживаться в другой аэробус. Кто-то входит в нашу жизнь, ярко или незаметно, кто-то из нее удаляется. Из окон замечаем разные события, познаем новое и необычное. И ждем конечной остановки, что я сейчас и делаю. Это наш последний день, последний смысл, последние воля, вздох, вопль...
Наверняка такие же мысли посещали многих еще с давних времен, только вместо аэробуса были карета или автомобиль, поезд или самолет. И уж точно какой-нибудь известный писатель прошлого использовал это в каком-нибудь своем известном романе.
Вот вошла какая-то женщина. Мне не видно ее лица, но судя по тому, что я наблюдаю сзади, мне она понравится. Сейчас она повернется ко мне лицом и... О да! Она мне очень нравится. В черной юбке до колен, изящная голень, так и хочется сказать: как у лани, хотя я не представляю, как выглядит лань, но должно быть красиво. Женщина в шелковой белой блузке, стройная, чуть ниже меня ростом, шикарные длинные волосы, голубые глаза-фиалки с ресничками-лепестками, миленький носик, губы не тонкие, но и не жирные, на подбородке ямочка, родинка на шее... Мне кажется, так должен выглядеть мой идеал.
Стоп, нельзя нагло глазеть на людей! Поздно, она подходит ко мне.
- Извините, я долечу до пятой больницы?
Я быстро киваю головой, а потом задумываюсь. Я ведь точно знаю, где это. От конечной до пятой больницы путь неблизкий, но это единственный маршрут. Дальше только пешком. Наверное, она не привыкла ходить пешком. И обязательно заблудится! А город я знаю превосходно, будто сам его конструировал.
- Нам по пути, - без зазрения совести вру я. Хотя, почему вру? Нам действительно по пути: мне лучше всего сейчас посетить больницу. Там разберутся, что с моей памятью стало. Можно было еще в милицию обратиться, но к ним - только за смертью и только по повестке. Может, было предначертано нам встретиться с... Интересно, как ее зовут?
Хм, я собственного имени не знаю, вот это проблема. А ее зовут...
- Варвара, - представилась она и засмущалась, даже покраснела.
Теперь я должен назвать свое имя. Так принято. Эй, не молчи, еще подумает, что испугался ее воинственного и не очень благозвучного имени. Придумай себе любое, это же так просто, тем более у тебя самый богатый выбор.
- Красивое у вас имя, очень редкое. А у меня простое, обычное: Евгений, - встаю я и улыбаюсь. - Вот и наша остановка. Мне тоже в больницу надо, к доктору. А вам зачем?
- Я по направлению, медсестра.
- Хм, я думал, что направлений давно не дают.
- А мне вот дали... - растерянно и виновато улыбнулась она.
Так мы и познакомились. Около часа не спеша, будто гуляем по бульвару, шли в больницу. Беседовали. Дважды спускались на нижние ярусы, она зачем-то брала мою руку и крепко ее сжимала. Неужели боялась? Я оказался довольно разговорчивым субъектом, о таких говорят: "с дамами он неробкого десятка". Сочинил о себе какую-то ерунду, а в конце признался, что потерял память и не знаю собственного имени. На мое удивление, Варвара отреагировала спокойно, как подобает настоящему врачу, и сказала, что обязательно мне поможет. Видимо, выглядел я в этот момент очень жалко и побито, как последняя дворовая псина, да и ее слова немножко испугали меня. Таким тоном обычно вещают приговор в суде. И приговор этот отнюдь не оправдательного характера.
Но паниковать, наверное, уже поздно.
Две недели пролетели как в сказке. В больнице мне понравилось. Ухаживали достойно, комната светлая, соседи добрые, но самое главное - от меня почти не отходила новенькая медсестра, Варенька. Раз она привела меня, ей и поручили за мной следить. А я решил быть еще более беспомощным и нуждающимся, чем являюсь на самом деле. Она мне очень нравится, эта милая и робкая девушка с таким грозным, но благозвучным именем. Что-то в нем есть, что-то до боли близкое и родное... Может, потом пойму, когда все вспомню. Кажется, я могу в нее влюбиться.
Единственный минус - так до сих пор не выяснили, кто же я такой. Вот и их хваленая биометрика, сканирование радужной оболочки глаза, отпечатки пальцев - все это оказалось бесполезным. Я ж говорю, милицию только за смертью посылать. Интересно, откуда во мне такая нелюбовь к этой структуре?
Как сказал главврач, у меня несвойственная потеря памяти. Бредово звучит, на мой взгляд, но с врачами спорить себе дороже. Мне делали всевозможные анализы, я оказался "богатым на здоровье", звонким голосом сообщила терапевт, толстая тетенька чуть старше меня. Так же обнаружились операция по удалению аппендикса, перелом ноги и двух ребер. Конечно же, я понятия не имею, кто мне их пересчитал.
- Подождите, - подозрительно остановила терапевт, когда я уже почти выходил. - А анализ на БВИ делали?
Память - странная штука. До этой секунды я никогда не слышал о БВИ и, соответственно, ничего не знал об этом. Самая страшная напасть на человечество, появившаяся в середине двадцать первого века, - болезнь водяного истощения. Уже столько десятилетий пытаются найти лекарство, но даже на ангстрем не приблизились к цели. Человек живет, все нормально, а потом, в какую-нибудь ночь, в адских муках скукоживается и умирает. Больше чем на половину мы состоим из воды, которая по непонятным причинам начинает испаряться. И ничего с этим поделать нельзя. Но что еще более ужасно - не установлен способ передачи этой болезни. Можно пожать кому-нибудь руку, поцеловать давнюю знакомую, выпить отфильтрованной воды, зайти в музей, да просто проехаться в аэробусе - и заразишься. Ты - заразишься, а твой постоянный спутник, который был там же и делал все то же самое - останется здоровым. Проводилось очень много экспериментов, но все впустую.
Со временем люди привыкли, устали бояться и паниковать. На все Божья воля, говорят. А многие доказывают, что это происки инопланетян. И СПИД, который мы научились лечить, тоже относят к "зеленым человечкам". Тем более, водяное истощение пришло как раз ему на смену. Скорее всего, это обычное совпадение. В семидесятых годах прошлого века человечество избавилось от оспы, через десять лет было объявлено о победе над ней, и в то же самое время мы столкнулись с новой бедой, названной СПИДом. Потом победили и его, но появилась новая страшная аббревиатура, которая может привести к исчезновению всего человечества. Все это совпадения.
С момента заболевания до последнего дня, когда тело в буквальном смысле испаряется, проходит от нескольких месяцев до трех лет. Число умерших от истощения невелико, учитывая, что вирус распространяется любым способом, но заражает не всех. Каждый год людей становится на два процента меньше. В любой момент все желающие бесплатно могут узнать, больны они или нет, хотя большинство предпочитает оставаться в неведении, просто спокойно ждать последнего вопля. Ходить на работу, читать книжки, заниматься спортом, играть в шахматы...
Изолировать себя бесполезно, не помогает. Один миллионер посадил себя в кокон, но заразился. Он не пользовался даже глобальной сетью (так как верил, что вирус передается по волнам), пил проверенную родниковую воду, молился, обезопасил себя по максимуму, как думал. Меньше всего страдают от БВИ сельские жители, но и это отнюдь не панацея.
Каждый день у меня брали кровь, присоединяли присоски к телу, фиксировали какие-то графики и диаграммы, проверяли количество микроэлементов и витаминов, вливали разные растворы. Подопытное животное под условным именем Евгений ждало результата. Не хотелось говорить Варваре о моем возможном заболевании водяным истощением, но она догадалась, что со мной не порядок. Я все рассказал, ожидая, что больше ее не увижу.
- Даже если бы я точно от тебя могла заразиться, я бы все равно осталась с тобой.
- Почему? - спросил я.
- Потому что... я тебя люблю, - искренне засмущалась она и опустила глаза.
Вместо того чтобы сказать: "Я тоже тебя люблю", я снова задал вопрос, оставаясь с самым серьезным выражением лица:
- Почему?
- Не знаю, - пожала плечиками Варя. - Просто люблю.
- И я тебя тоже люблю. Но не хочу, чтобы ты страдала. Вдруг я болен? Ведь ничего неизвестно обо мне. Может, я преступник? Или маньяк. А если я болен БВИ? Да, можешь от меня не заразиться, и скорее всего так и будет, но... Я ведь умру. Зачем я тебе нужен?
Она собиралась ответить, как ее срочно вызвали в операционную. И хорошо, что так произошло. Лучше не знать ответы на некоторые вопросы. И Варваре лучше не знать этих вопросов, а то не найдет вдруг ответов и оставит меня. Даже если я окажусь больным, мне все равно хочется с ней быть, до последних дней.
Прошла еще неделя. Я занимался на беговой дорожке, играл в нарды, по чуть-чуть вспоминал произведения советских и постсоветских классиков: Фадеева, Шолохова, Булгакова, Стругацких, Астафьева, Водницкого... Открывал для себя увлекательный мир художественной литературы заново. Листал труды историков Соловьева, Ключевского, Суворова, Карамзина. Мы с Варей пришли к выводу, что был я скорее всего все-таки историком. Очень увлекают меня события двадцатого века в России, СССР, потом снова России, но от политики я далек. Как далек и от сопутствующих с политикой войн и революций, в которых жестоко гибли безвинные люди. Также выяснилось, что неплохо разбираюсь я в медицине, биологии, химии и еще кое-каких естественных науках. Весьма образованным оказался.
Мои анализы терялись дважды, каким-то мистическим образом, так что ждать пришлось дольше. Эта неделя наверняка была самой мучительной в моей жизни: и этой короткой, и прошлой длинной. Я уже был готов выслушать, что болен, потому что не раз себя хоронил. Лишь бы скорее узнать правду. Сны изматывали, ничего не хотелось есть. Если бы не Варя, я бы сошел с ума. Наступило бы истощение мозгов намного раньше, чем водяное истощение тела.
- Пошли к Петру Семеновичу.
Варя нежно взяла меня за руку и повела к главврачу.
- У вас все в порядке, - спокойно сказал он нам. Понятно, что для него это просто обыденная работа, рутина, но никто не знал, насколько это было важным для меня. - Водяного истощения нет.
- Я здоров! Здоров! Я здоров!
Обнял Варвару, схватил и начал кружить с ней в танце.
- Давай поженимся! - невзначай предложил я.
- Давай... - ответила она.
Еще неделю я оставался в больнице под наблюдением, сдавал бесконечные анализы, но с памятью так ничего не выяснилось. Хотя это меня совершенно не волновало. Возможно, я все забыл как раз для того, чтобы это "все" не помнить больше никогда. Завтра меня выписывают, я переезжаю к Варваре. Мне назначили неплохое денежное пособие, и я уже привык к имени Евгений. Жизнь наладится, я уверен!
Может быть, мне просто дали второй шанс в жизни. Бог ли, судьба ли, случай ли, какой-то человек - не важно. Каждый достоин второго шанса. Даже если он совершил ужасный поступок - человека можно и нужно простить. Выход есть всегда. И обязательно нужно верить, надеяться и любить.
Варя ждала меня в холле, уже переоделась.
- Зайди напоследок к главврачу, он тебе должен что-то сказать.
- Хорошо. Я быстро.
Постучал и вошел. На месте Петра Семеновича сидел какой-то старик, я не сразу его угадал. Первый человек, которого я запомнил в аэробусе, он был тогда в плаще и шляпе, очках и с длинной тростью. А сейчас - в привычной современной одежде, без древних вычурностей.
- Лев Уланский, - представился он. - Рад видеть тебя, Трофим.
- Я не Трофим, я...
И запнулся. Этот старик знает, кто я. Меня зовут Трофим?
- Да, тебя зовут Трофим, - широко заулыбался он.
Мысли читает?
- Нет, конечно, мысли читать я не умею, - все еще улыбался он.
- А как?..
- Очень просто, - перебили меня. - Ты это сам написал, придумал.
- Что?
- Все, от начала и до конца, включая эти мои слова приветствия.
Я ничего не понимал, но сразу же мне перестало это нравиться.
- Я объясню, присядь.
- Внимательно слушаю.
Уланский рассказывал медленно, каким-то особенно успокаивающим мерным голосом, в тоне которого слышалось: "Все в порядке, все хорошо, расслабься". Тик-так, тик-так...
Я не перебивал.
- Ты - ученый, автор множества научных книг. Придумал, как найти способ лечения людей от всех болезней. В самом человеке есть для этого все необходимое. Не нужны никакие лекарства, сам человек для себя - лучшее лекарство. Но добиться результата очень сложно. Открыть в самом себе излечение, подавить болезнь - мы почти не умеем. И еще сложнее во все это поверить. Сейчас ты ничего не помнишь, но скоро память к тебе полностью вернется. Ты принял жидкость, которая ввела в состояние частичного беспамятства. То что нужно, ты не помнил, вернее, ты не помнил как раз то, что тебе нельзя было знать ради этого эксперимента. Повторю: разработал все ты, до мельчайших подробностей. Аэробус, незнакомка, больница, соседи в палате, нарды, какие читать книги, болезнь... Помнишь меня, с тростью, я ей картинно размахивал?
Я кивнул.
- Да, ты придумал, как я должен выглядеть и что делать, чтобы ты непременно обратил на меня внимание. Если бы ты узнал меня, обратился бы за помощью. Это была первая проверка того, как сработала жидкость. Потом вошла девушка, которая представилась Варей. Это ты ее так назвал, и ты же ее отбирал, она актриса. Ты должен был в нее влюбиться. И, кажется, ты идеально сыграл по собственному сценарию.
- Замолчите, - грозно прорычал я, готовый разорвать этого мерзкого лживого старикашку. - Это все неправда! Она любит меня. Я не мог все это придумать.
Уланский тяжело вздохнул и погрустнел.
- Трофим, поверь, - сочувственно продолжил он, - ты все это придумал.
- Я хочу ее видеть.
- Нет, это невозможно, - жестко отрезал старик. - Она уехала. Она не любила тебя.
- Я верил ей.
- Хорошая актриса. Я думал, что ты сильнее обозлишься, но ты меня уверил тогда, что...
- Зачем все это? - перебил я и уставился на Уланского.
Я ведь просто хотел обычного человеческого счастья. И я действительно в него поверил.
- Как я уже сказал, человек - это лучшее лекарство, - снова начал он мерным голосом: тик-так, тик-так. - Очень сложно открыть в себе способность к излечению, но сам организм на подсознательном уровне может выработать любое лекарство. Собственно, как и любую болезнь. Ты придумал, как можно получить антивирус от БВИ. Кандидатуру искать не пришлось. Девять месяцев назад у тебя обнаружился вирус водяного истощения, мы долго и тщательно все разрабатывали, беспамятства лишил тебя мой препарат. Кто лучше тебя знает, как ты поступишь в той или иной ситуации? Идеальный сценарий! - вдруг поднялся старик и с восхищением на меня посмотрел.
Я же не хотел ни говорить, ни слышать, ни что бы то ни было еще. Хотелось в больничную теплую койку, укрыться одеялом и никогда больше никого не видеть.
- Ты попал в больницу, мы тебя обследовали и проверяли несколько раз в день. Ты был болен БВИ. Времени оставалось все меньше и меньше. У нас могла быть только одна попытка. И все удалось! - снова вскочил Уланский, восторженно рассказывая мне сценарий, который я же и написал. - Когда ты ждал результатов и томился, весь измучился, ты еще был болен. До того, как пойти к главврачу и узнать, что ты здоров, тоже был еще болен, вирус мы обнаружили. А потом, сразу после того, как прокричал, что ты здоров и предложил актрисе пожениться, ты был уже полностью здоров. Понимаешь?
- С трудом.
- Ничего, все вспомнишь и поймешь. Самое главное, у нас есть, грубо говоря, "ты" больной и "ты" выздоровевший. Когда к тебе вернется память и все знания, мы сможем выделить с помощью этих данных антивирус. Ведь механизм лечения, который произошел в тебе, сопровождался биологическими процессами в организме... Я с удовольствием рассказал бы тебе сейчас по-научному, но ты можешь не понять. По крайней мере, в твоем сценарии ты просил меня рассказывать все как можно проще, на самом обыденном уровне.
- Я не хочу ничего понимать. Я устал.
Старик осунулся и подозрительно на меня посмотрел. Как на предателя. Наверное, я им и был. Предал свою идею, свой сценарий. Перечеркнул все ради того, чтобы любить и быть любимым.
- Трофим, ты уверял меня, что воспримешь расставание с Варварой спокойно, как должное.
- Значит, это был не идеальный сценарий. Имей я возможность, я бы остался с Варей, сделал так, чтобы все было правдой, она - медсестрой, мы бы с ней жили вместе.
- И тебя не волнует то, что люди могут исчезнуть из-за БВИ? Только потому, что тебе хочется быть любимым?
На эти вопросы я не хотел бы отвечать.
- А почему ее звали Варварой?
Уланский удивился, но ответил:
- Твою единственную супругу так звали. Она умерла, прости.
- Надеюсь, вы в этом не виноваты, и она умерла не по моему сценарию.
Наверное, я пошутил, но никто не улыбнулся. Я вдруг вспомнил кое-что:
- Мои родители любили старину? И поэтому назвали меня таким именем? И я тоже любил старину, только совсем недавнюю старину. И история - это всего лишь мое хобби, да?
- Да, Трофим, так и есть. Прости, у нас действительно очень мало времени. Нужно будет много чего сравнивать, пробовать, анализировать, прежде чем мы получил вещество, которое убьет вирус. Хотя вирусом его называют чисто условно. Нужно сделать еще один анализ, прежде чем ты поедешь в другую больницу, где у тебя полностью вернется память.
Уланский достал прибор, похожий на большой напалечник, и всунул мой указательный палец в него. Боли я не почувствовал.
- Несколько минут. Это новинка, пока еще не поступила в продажу. Кое-кто хочет на этом сильно поживиться.
Я кое-что вспомнил. Когда был студентом, я гулял по ночной осенней Москве. Ко мне подошли двое милиционеров, щелкнули радужную оболочку глаза, а в базе данных то ли произошла ошибка, то ли еще что, но числился я как сбежавший уголовник. Они меня избили, тогда-то и поломали ребра.
- Можно я вернусь в свою палату?
- Да, конечно. - Старик смотрел на экран. Я почти уже вышел, как он вскрикнул. - Не может быть! Это ошибка.
Я обернулся. Уланский был белее висящего на спинке кресла халата главврача.
- Нужно еще сделать анализ.
Дрожащей рукой он всунул мне прибор на палец, потом снова вернулся к экрану. Я стоял и ждал, никак не реагируя и не пытаясь понять, что происходит. Правда все это или конечный этап моего же сценария - я не знал.
- Не может быть, - крутил головой старик. - Не может быть. Трофим, ты болен водяным истощением, - сказал он так, как говорят, что дважды два равно пять. - Ты же был здоров, мы специально целых семь дней проверяли, все было идеально. Полчаса назад ты был здоров!
Да, был. Когда-то я был Трофимом, потом Евгением, а сейчас... Мне все равно...
Из дневника Льва Уланского.
"Нет, я был не прав. Ничего это не провал. Время есть, мы успеем спасти Трофима. Антивирус будет готов не раньше чем через год, сколько же времени у него - неизвестно. То ли это новое заражение, то ли вернулось старое - непонятно. Сценарий у нас есть, повторим все точь-в-точь, только ничего не буду ему рассказывать, а сразу пусть все вспоминает. И пусть разбирается с механизмом подсознательного лечения.
Через два часа я должен сесть в аэробус и сыграть свою роль, еще раз. Актриса будет та же, Катерина. Поражает меня ее безразличие, но так даже лучше. Вообще, странно, что Трофим ее выбрал. Она совершенно не похожа не его Варвару. У Варвары была короткая стрижка и иссиня-черные волосы, а у той все наоборот. Варвара умерла в двадцать три, а актрисе за тридцать. Черты лица похожи разве что, нос, губы, подбородок, глаза... Варя была, по словам Трофима, типичной пацанкой, но очень женственной и ласковой, а Катерина - типичная секси-леди, блондинка со стажем. Ну да ладно, главное, что он в нее влюбится.
Надеюсь, вторая попытка будет последней".
Я лечу в аэробусе и размышляю, смотрю. Вот вошел странный старик в широкой шляпе, держит трость с львиноголовым наконечником. Оглядел всех так, будто знает каждого лично. А я ничего не знаю. Или не помню, что скорее всего. Увиденное из окна мне вполне знакомо. Непонятная амнезия, начавшаяся именно в аэробусе. Кто я, откуда, что здесь делаю?..
Но я не паникую. Только во вред будет.
Были случаи, когда женщины рожали в транспортных средствах. И моя жизнь началась в аэробусе. Только лет мне почти сорок, поздновато родился.
Уже третья остановка, а я не сдвинулся с места. Люди заходят, выходят, оглядываются. У них жизнь идет, а моя - бездвижна. Казалось бы, лечу в аэробусе, куда-то стремлюсь, направляюсь, а на самом деле в застывшем состоянии. Может, когда аэробус прибудет на конечную остановку, что-то изменится? Остается сидеть и ждать. Таков мой выбор. У каждого в жизни есть своя конечная станция, под названием "Смерть". Некоторые ее ждут, некоторые безуспешно пытаются убежать. Я предпочту доехать до конца...
Справа памятник какому-то футболисту, дальше будет стоять Петр Первый. Сначала его хотели посадить на коня, но передумали. Говорят, лучше всего запоминается самая ненужная информация, чепуха и ерунда, которая никогда тебе не понадобится в жизни.
- Вы время не подскажете? - услышал я бархатный голосок сзади и обернулся.
Девушка лет двадцати трех, черные короткие волосы, ямочка на подбородке, цветочные голубые глаза, миленький носик, родинка на шее, губы не тонкие, но и не жирные. Невинно так моргает ресничками-лепестками, ждет от меня ответа. Типичная пацанка, но женственная. Я смотрю и не могу оторвать взгляд. Я уверен, что где-то уже ее видел, или же она напомнила кого-то очень близкого и родного...
- Ну так? - спросила она.
Мне не хотелось ей врать.
- Боюсь, что я даже не знаю, кто я и как меня зовут, а время примерно около трех дня.
- Прикольно.
- А вас как зовут?
Засмущалась.
- Обычно я говорю, что меня зовут Еленой, но мои чокнутые предки назвали дочурку Варварой. И давайте на "ты"! - резко выпалила она.
- Красивое имя. - Что-то во мне содрогнулось, но виду я не показывал.
- Да ладно. - Она почувствовала искренность и надежность. - Варвар в Москве можно по пальцам пересчитать. И это еще ничего. Папа умер давно, он хорошим был, только с причудами, и по батюшке я Варвара Трофимовна, вообще дезинтегрироваться пылесосом. Язык сломать можно.
- А я не знаю, как меня зовут.
- Не грусти. Хочешь, будешь Трофимом? - по-доброму засмеялась она.
- Почему бы и нет?
- Прикольно. А я в лес собралась, там такие красивые заповедные места.
- Можно с тобой? - неожиданно вырвалось у меня.
- Почему бы и нет? - передернула Варя. - Там замечательно. Можно бегать босиком по траве, там есть роса, птички поют, бабочки всякие там, червячки, идет настоящий дождь, а после бывает радуга, такая красивая семицветная полоса. А бывает их сразу несколько. Я люблю дождь, в городе не бывает. Ну что, выходим?
- Давай, - встал я, и она сразу же схватила меня за руку и потянула с собой.
Порой в планы врываются такие вот приятные ураганчики. Я выбрал конечную остановку, но вышел гораздо раньше. И, что самое главное, вышел не один. Вернее, меня вытянули. Вытянули в Жизнь. Не знаю, что будет дальше, но уверен, что все наладится. А сейчас меня ждет дремучий лес, зеленая травка и дождь. И бег наперегонки с милой пацанкой. Я не старый еще, правда, спортом особо не увлекался, но посоревнуемся... И надо будет сделать что-нибудь с ее речью. Кого-то она мне напоминает, кого-то очень близкого и родного...
Аэробус же пусть летит себе дальше, у него постоянный неизменчивый путь, в отличие от нашей жизни. Наша жизнь зависит только от нас. Я хочу, чтобы все было отлично. И я знаю, что так и будет.