Ночь, прекрасное и тихое время в любом городе, любой стране она наполняет воздух чем-то сентиментальным, возвышенным, иногда грустным. Особенно луна... тысячи лет люди, поднимая глаза к небу видят свою луну, кому-то она светит туннелем, в долгом и длинном пути, кому-то кажется, что она вот-вот упадет на землю звонкой серебреной монетой, кто-то угадывает на ней облики мифических драконов, причудливых морей и каналов, кому-то ее округлость напоминает женщину, которая сияющей царицей зависла на одиноком небосклоне, вроде бы забитым под завязку звездами, но они слишком малы, малы для нее, а она в ожидании короткого свидания с небесным туманом, далекой дымкой, что всего лишь на миг заключит ее в объятия, продолжив свой путь, и не выдержав разлуки - превратится в грузное облако и прольется дождем где-то вдали, чтобы снова подняться к ней.
Так же у каждого из нас есть своя луна, недостижимая, загадочная и царственная, но далекая и холодная - первая любовь. Хотя, называя ее первой, я, безусловно, лукавлю в счете. При этом теплом словосочетании, положено бы вспомнить школу, девочку, в которую, как тебе казалось ты был безумно влюблен, но это не так. Ведь любовь это то чувство, которое человек может по-настоящему испытать, став личностью, морально самостоятельным, сознательный отказ от себя ради другого - что и называется любовью, не возможна слишком рано, из-за неполной осознанности своего выбора, да и пожалуй, невозможна и слишком поздно из-за очерствелости души, потертой о горе и неурядицы.
Моей луной была, а может, и осталась Лола. Да, она, действительно, была похожа на луну: белизна кожи, казавшаяся немного болезненной - светилась каким-то глубоким светом. Я даже точно не понимаю, когда мы познакомились. Первая мимолетная встреча, один взгляд, заставили время остановиться, разделив мир на две части: светлый, теплый, приветливый и родной - тот, где она есть, и никчемные, темные развалины - вся его остальная часть. И вот, спустя три года еду к ней... что я сейчас чувствую? Пожалуй, ничего, многое переменилось, многое стало другим: и я, и она. Но вокруг луны все так же пусто, а туман все так же одиноко блуждает по небу. В такси было уютно, дорога шумела крупными каплями дождя, ритмичная работа дворников автомобиля погружала все дальше и дальше в воспоминания.
- Лола, привет! - резко сменив серьезное выражение лица на дружелюбное произнес я.
- Привет... - так просто, не примечательно, привычные фразы, но лишь слова. Выражения лиц были особенны. Я впервые увидел ее улыбку интереса обращенную ко мне. Мы давно знали друг друга, и даже частенько общались, но постоянно чувствовалась скованность, холодность. Пытаясь убежать от своих чувств, была выстроена длиннейшая логическая цепочка, почему я должен от нее держаться подальше. Первым звеном была моя девушка, фактически уже несколько лет являющаяся женой, ну а второй, конечно, ее парень, все с тем же статусом.
Каждый вечер, приходя домой, снимая галстук, я ждал, что в дверь распахнется и войдет она, Лола, наполнив комнату ароматом неизменного Кэнзо, мы сядем и будем говорить. Да, именно говорить. Иногда процесс разговора становится более личным, сокровенным, интимным, чем секс. Жить в одной квартире, обнимать по ночам и чувствовать ее аромат, понимая, что о чем бы мы не заговорили, о чем не подумали - наши сердца, наши души, наши умы сливаются в продолжительном, неповторимом экстазе - вот он рецепт идеальной пары, если хотите, идеальной жизни. Но в воздухе витал лишь аромат жаренной курицы, да крики из телевизора, либо очередного низкопошибного сериала, либо Дом-2.
- Я очень рад, что ты пришла, - и снова ничего более оригинального вымолвить не получилось. Но слова были не нужны, нас скрепляла какая-то метафизическая связь. - выглядишь прекрасно, впрочем как и всегда... - неловкую паузу спасла сигаретная затяжка. - Слышал, ты ищешь работу, нам как раз нужен сотрудник, зарплата небольшая, зато работа вполне себе не пыльная, ну и хорошее начальство - мои друзья, я всегда рядом, а ты знаешь, своих в обиду не дадим!
Конечно, обоим было понятно, что никакого нового сотрудника нам не нужно, что я хочу просто, чтобы на почве работы завязался роман. А убедить директора в этом не будет никаких проблем, к тому же он давно хотел взять вторую секретаршу.
Официант принес ужин... она согласилась... ужин остывал, кофе покрылось сверху пленкой, администратор устало вдали потирал глаза, еле заметно облокотившись на стойку. А мы все говорили: обо мне, о ней, об искусстве, политике, работе, интересах, пепел наполнял пепельницы, симпатия - сердца. Выяснив, что она тоже свободна, я испытал величайшее облегчение. Все начинается, я был уверен в успехе, в долгих годах совместной жизни, счастье и остальной глупости, которая непременно приходит в голову всем влюбленным.
Между тем дождь кончился, таксист пытался начать разговор, но мысли очень долго не могли прийти в порядок. Только несколько месяцев назад она вернулась к своему бывшему, мы решили больше не видеться, чтобы не компрометировать ее, и вот потертый Рено везет меня в дом Лолы, где за празднично накрытым столом, который наверняка долго и старательно украшали, а теперь ждут гостя.
День за днем мы работали рука об руку, перемежая волокиту веселыми кофе-брейками. По вечерам обязательно шли в ресторан. Нагромождая слова строили мост понимания и любви, медленно приближаясь друг к другу. Как это было непривычно, ново, свежо. Я впервые ощутил, что женская болтовня может не утомлять, а заинтересовывать, а она, что парень, это не существо, которое после работы просиживает все время у компьютера, или пьют пиво с друзьями и пельменями. О чем бы я не заговаривал, она тот час поддерживала разговор, поражая знанием деталей, будь то режим Асада, серии гравюр Хиросигэ или литература - она тут же находила что ответить.
Таксист, повернув во дворы - вернул меня в реальность, до места назначения оставались считанные минуты, я чувствовал каждый оборот колеса, секунды превращались в вечность, вот еще сотня метров и я окажусь, где бы хотел быть. Солнце, спрятавшись за плотным одеялом облаков, лишило яркости деревья и палисадники, окружавшие ее дом. Не в силах справиться с волнением я сел на лавочку у соседнего подъезда и задумчиво закурил. Металлическая дверь с архаичным кодовым замком, облупившиеся бетонные ступени, покосившийся козырек над подъездом как ни странно не создавали ощущения затхлости, прочно обосновавшейся в типовых пятиэтажках...
У нас на юге редко выдаются холодные зимы, но та декабрьская ночь была особенно теплой, 12-15 градусов тепла, ветерок, больше напоминающий весенний бриз шумел в закоулках дворов, раскачивал старый фонарь, заставляя его играть светом. Мы стояли у ее подъезда... Черное вечернее платье облегало ее женственное, утонченное тело, придавая еще больше загадочности, луна, совсем недавно пошедшая на убыль мягко подчеркивала чувственность губ и усиливала блеск пронзительных глаз. Шаль, слегка приспущенная обнажала хрупкие плечи. Фонарь же влекомый ветром заставлял их мерцать как комету на ночном небосводе. Скоро должно было светать.
- Спасибо тебе за все... - с надрывом в голосе начала Лола.
- Спасибо тебе, ты вернула меня к жизни, заставила ощутить радость, вернула полноту чувств, - но почему-то романтичная приторность казалось неуместной. После шикарного вечера, хорошего как никогда прощанье отдавало трагичностью столь же нарочито наигранной, сколь слащав был диалог. Я замолчал, наткнувшись губами на ее ладонь, неожиданно, но плавно поднесенную. Губы потянулись к губам, руки к талии. Только фонарь все так же холодно скрипел, то освещая, то оставляя во мраке наш поцелуй. Наш первый и единственный поцелуй...
Время поджимало. Нечего делать! Пришлось собраться с мыслями и пойти. Шаг, второй, третий, воспоминания того вечера - то нахлынув, то отпустив сознание в реальность были похожи на океанские волны своей мощью, с которой ни один человек не в состоянии бороться, как бы не пытался...
Тот вечер мы начали на корпоративе, все время пробегав между толстосумами и власть предержащими. Так за туманной дымкой тонкой лести проходил час за часом, пока все не разошлись, оставив нам пустой банкетный зал и надежду на новые выгодные контракты. Проходив с ней от одного столика к другому, заводя не долгие, но многообещающие разговоры. По-южному блестящий костюм затухал вместе с освещением зала, деланный интерес на ее лице, плавно сменялся усталостью. Еле держась на ногах от моральной изможденности, Лола двинулась к выходу.
- Держалась молодцом! Ну что, может пора и нам отдохнуть, поехали куда- нибудь? Выпьем по пол-чашечки кофе.
- Я не против! - еле сдерживая смех согласилась Лола.
"Пол-чашечки кофе" давно стали у нас чем-то вроде магического заклинания, тотемного девиза. Впервые, это неуклюжее предложение я услышал от начальника. Его персона часто занимала в наших беседах четверть времени. Давид Андреевич - мужчина небольшого роста, но больших амбиций, с невероятно пухлыми губами, черными масляными волосами, и глазами Раджа Капура был, наверное, мечтой всех женщин бальзаковского и предбальзаковского возраста. Если бы он не выбрал стезю бизнесмена и общественного деятеля, то наверняка прославился бы на весь мир как знаменитый актер, именитый литератор, или, скорее всего, маститый сказочник. Он с одинаковым успехом мог рассказать несколько десятков вариантов своей биографии, причем никогда не путаясь, предлагать эзотерическое лечение министру здравоохранения или доказывать любому ученому только что выдуманные теории, выдавая их за древние каббалистические тайны. А подходя к красивой молодой девушки, этот солидный джентльмен на очень дорогой, но кредитной машине всегда предлагал выпить именно пол-чашки кофе. А на вопрос: "Почему?", - отвечал - Пока я буду любоваться Вашей красотой, а Вы увлеченно слушать мои рассказы вторая половину чашки остынет и станет невкусной! - каждый раз подтверждая, что любая глупость, сказанная с нужной интонацией и тактом немедленно обрастает ореолом остроумия.
Дальше был загородный ресторан. Южный ресторан в вечер выходных, тем более, если он находится загородом, это абсолютно уникальное место. В одном зале будут сидеть бандиты, одетые, непременно в черные брюки и мокасины, полицейские - точная копия киношных гангстеров, что во внешнем виде, что в повадках, несколько столов молодых людей рабочих профессий, которые копили долгое время деньги, чтобы купить себе дешевые подделки под дорогие костюмы, телефоны, выставив на стол бутылку дорого коньяка и двухлитровую колу, представляют себя олигархами, и с соответствующим выражением лиц хамят официантам, а все остальное пространство занимают молодые одинокие девушки, мечтающие по дороже продать свою жизнь, и выйти замуж за сына крупного бизнесмена или чиновника, что, впрочем, давно стало синонимами, или хотя бы престарелого предпринимателя, ну а если совсем не повезет - то хоть бесплатно покушать и отправиться в дешевый отель. Среди всего этого хаоса сидели мы, внимая армянскому биту. Когда этот праздник жизнь стал нам совершенно невыносим, мы поднялись на второй этаж, где были уединенные кабинки, заказав шампанское. Мысли все больше и больше засорялись чем-то пошлым. И чем более низменными были мои фантазии, тем Лола казалось более одухотворенной, практически святой. И этот запах, Кэнзо... С тех пор прошло не так мало времени, но каждый раз чувствуя этот запах, сердце готово остановиться и выпрыгнуть, из дымки превращаясь в грозовое облако, готов пролиться, пролететь сотни метров до земли, лишь бы потом снова на несколько секунд оказаться рядом...
Ноги незаметно принесли меня к двери, обтянутой старой кожей, с овальной табличкой-номером, слегка выше глазка. Надо стучать, звонок явно не работал. Как в столь загрязненном и бедном грунте мог вырасти столько утонченный цветок. Удивительно, что люди окруженные прекрасными картинами, умными книгами, с привитым вкусом на поверку оказываются лишь никчемными подражателями. А здесь среди разрухи, свойственной для семей бюджетников вырос такой удивительно утонченный и свободно мыслящий человек. Удар, второй, третий. Секунды ожидания. На пороге стоит широко улыбающаяся Инна, мать Лолы. С ней, что бывает не так уж часто с родными возлюбленных, у меня сложились весьма хорошие отношения, взаимопонимания. Не знаю почему, но красной нитью по ее голубой мечте проходило желание женить меня на дочери. То ли прошлый, он же первый ухажер дочери казался ее совсем никчемным, то ли я чем приглянулся судить сложно.
- Заходи, пожалуйста! Лола на работе чуть задерживается, проходи скорее, очень рада тебя видеть! - было видно, что это истинное гостеприимство, а не отрепетированный жест доброй воли.
Посередине комнаты, обклеенной старыми обоями - стоял стол, накрытый белой скатертью, с изысками советской кухни: цыпленок табака, какие-то закуски и непременно салат "столичный". Искренность и простота дела прием по-настоящему радушным.
- Лолочка спрашивала о тебе, - многозначительно сообщила Инна.
Мы пытались скрасить ожидание ни к чему не обязывающим разговором.
Были ли мы с ней парой или нет - толком не понять. Один поцелуй, чувство душевной близости - и ничего больше. Говорят, что люди чувствуют собственную смерть... - не знаю, может и так, но я чувствую, когда умирают отношения. Был поздний вечер, небольшая комната, под завязку набитая людьми. Я, измученный суточным сухим постом чувствовал себя очень легко, отделенно, даже немного свято. Но чувство близкого конца не давали покоя. Выпив немного сока, я вышел во двор, где стоял и курил Давид Андреевич.
- Как у вас с Лолой? - неожиданно спросил он. Почему в этот святой День Искупления он решил поинтересоваться моей личной жизнью, которая до этого была с ним в совершенно разных плоскостях.
- Вроде в порядке, - чувство тревоги все больше и больше усиливалось.
Давид игриво улыбался, внимательный, веселый взгляд впился в мое лицо. Было очевидно, что-то случилось, и это что-то должно было вывести меня из равновесия, за чем с упоением должен был бы он наблюдать. Улыбка становилась все более хитрой и насмешливой.
- Да? - прищурившись, спросил Давид. - У меня вот, другая информация. Она с прошлым возлюбленным что-то по телефону обсуждала, - с деланным равнодушием продолжил собеседник.
- Может быть, я не в курсе, - тон был таким же спокойным, как прежде. Это не всегда легко удается, но разве можно порадовать очередного негодяя своей неудачей? Мне всегда казалось, что не стоит...
Открылась входная дверь, заставив обнаружить себя на кухне. Небольшие, легкие шаги позволили угадать Лолу. Интересно, что она чувствовала, отворяя дверь, заходя в комнату, зная, что здесь сижу я, в задумчивом ожидании вспоминаю те мгновения, которые обоим не забыть долгое время, что полюбезничав часик-другой, мы встанем из-за стола, она поедет к тому, кто ждет ее, а я... В такие моменты особенно сильно хочется уехать, торопливо собрать чемодан, завести мотор и ехать вперед, долго не останавливаясь, через несколько недель попытаться вписаться в новую жизнь в новом городе, начать все заново, без прежних ошибок и переживаний, легко и свободно гулять по улицам, в поисках новых знакомств и увлечений. Увы, но куда бы влекомый ветром небесный туман не плыл по небосводу, он останется все тем же туманом, с теми же тяжелыми каплями дождя - воспоминаниями. А когда он решив очиститься, низвергнет их вниз - начнет таять, пока не исчезнет.
Снова эта улыбка - лучезарная, чистая, как сама утренняя свежесть. Что в ней так меня прильшало? Не знаю, это был свет милости. Но глаза Лолы выражали растерянность, грусть и вину. Тонкая, какая-то эфемерная шея, немного изогнувшись, заставила ее игриво посмотреть исподлобья. Даже в минуту неловкости игривая женственность, обычно не свойственная глубоким личностям не покидала Лолу.
- Я слышала, ты уезжаешь? - добавив нотку трагизма, начала она. Инна, быстро сориентировавшись под благовидным предлогом вышла на кухню.
- Да, завтра в 6 утра у меня самолет.
- И куда?
- Все туда же, в Москву.
- Поздравляю, тебя все-таки взяли, добился своего! - удивительное сочетание грусти и неловкости за всю ситуацию, за все то, что мы, которые могли бесконечно долго находится рядом, радоваться общению, друг другу, всему, что есть вокруг, теперь сидим в этом тесной хрущевской комнатенке, и обсуждаем, что завтра окончательно и бесповоротно, то что оба пытались вырастить в себе будет выжжено безжалостным расстоянием.
Хотелось крикнуть: "Нет! Я никуда не поеду! Никуда не поеду один!", - бросить в бой все красноречье, всю страсть. Ведь когда-то нужно сделать шаг, решительный шаг на встречу своему счастью. Да, она не со мной, да все не просто, но разве не я всегда говорил: "Нужно - бери!", - разве было откровением, что за свою счастье, за любовь, за себя нужно нещадно сражаться со всеми обстоятельствами, с самим собой. Ведь она ждет, я же вижу, она ждет. Не просто же так пришла сюда, нет, я видел прощанье, оно другое! Когда люди прощаются - нет искорки надежды, нет аромата недосказанности, нет игры противоречий, обуявших наши сердца. Я смотрел в глаза пристально, с огоньком, будь то вот-вот вскочу с места, сожму в объятиях и вопьюсь поцелуем в губы.
- Да, это хороший шанс, нужно как-то продвигаться, - это все, что я сказал.
Самообладание - ужасная вещь, особенно, если человек знает, или представляет, что знает, как поступать правильно, как гнусно. Сначала оно дается тяжело, мы долго убеждаем себя, что это отличает человека от животного, настоящего человека от раба эмоций, умного от сумасшедшего, а потом, просто-напросто, входит в привычку... и... хочется от него избавиться, только этот путь еще более долог и чаще всего непроходим.
Неловкость ушла вслед за решительностью. Разговор плавно перетек на отвлеченные темы...
Зимний вечер, филармония, суета. Женщины, одетые в вечерние платья, обязательно с блестящим черным клатчем, отпалерованный, но местами сильно потертый старый пол. Эскадрилья седовласых мужчин в одинаковых серых рубашках с короткими рукавами, усыпив бдительность жен слетаются к буфету. Билетеры с видом известных актеров, или по крайне мере критиков, чинно продают программки. На заднем дворе курит продюсер, погрузившись в волшебный мир коммуникатора, тихим матерком перекидываются рабочие сцены с актерами. Я стою в каком-то углу, ослепленный блеском дешевой бижутерии. Прозвучал первый звонок, фойе медленно пустеет, отдаваясь во власть деспотичных билетеров, зал наполняется, возрождаясь из многодневного запустения. Пообщавшись и полюбезничав с важными гостями мероприятия я вошел в зал, быстро и тщетно пытаяясь найти взглядом Лолу, она уже давно заняла свое место, и была в предвкушении мюзикла, о котором так долго говорили вокруг. Свет погас, декорации стали оживать.
Театр, особенно провинциальный часто нагоняет грусть, и совсем не важны ни сюжет, ни постановка, актеры могут биться в радостных конвульсиях, вытирая псевдосмеющимися телами подмостки, могут плакать навзрыд, но как бы они не играли, ощущение сопричастности к их судьбе взращивает все большую жалость. Юные девушки, с мечтой о большой сцене и успехе, престарелые местечковые мэтры с разочарованием в глазах, узнавшие уже давно, что слава миновала, а деньги и достаток находятся, практически, в параллельной реальности, но тем не менее несколько раз в неделю каждый из них выходит, примерив чужую маску, но под этой маской остается его лицо, его душа, его буря чувств, которая выплескивается сильнейшим водопадом на зрителя. Каждый раз после хорошей реплики они замирают в ожидании реакции зала, и каждый раз обманываются. Водопад становится все слабее, а постановки все более попсовыми, жанр все более низким. И так превратив своим непониманием искусство в ярмарочное лицедейство, мы сидим и наслаждаемся этим грустным зрелищем. Даже Лола не была исключение, да и я тоже...
После недолгого перерыва Лола снова вошла в небольшую, празднично убранную комнату, аромат Кэнзо вернул меня в реальность.
- Ладно, мы все обо мне, расскажи как ты, получилось куда-нибудь пристроить фотографии? - поинтересовался я, вдобавок ко всему Лола была весьма неплохим фотографом. В ее снимках был всегда свежий, не зашоренный взгляд. В обычном доме, заводе, прохожем она раскрывала красоту.
- Мой парень не совсем доволен занятиям фотографией...
- Потому что они были связанны со мной?
- Потому что они связаны с тобой, - она широко улыбнулась. Иногда очень приятно, когда тебя перебивают, ведь это значит что тебя понимают, что твое следующее слово понятно - ты и твой собеседник мыслите очень похоже.
- Неужели ты все бросила? Хотя, личное счастье куда важнее общественного признания, молодец. Но как-то с трудом верится, что ты будешь просто работать в каком-нибудь офисе с 9 до 6, приходить домой, готовить ужин, и ложиться спать - ты ведь другая, куда уйдет творческая энергия, - я замолчал, осознав неловкость своих слов, к чему убеждать человека в том, что и без того известно. Давать совет нужно только тогда, когда человек его воспримет, иначе это приведет к негативным переменам в отношениях и не более того. - Это все ерунда! Главное у тебя есть любимый человек, хорошее общение с близкими может заменить все, в том числе и искусство.
- Приходя домой, я обнаруживаю близких сидящими по пояс голыми перед компьютером, до поздней ночи погруженных в игры или сеть.
Что я мог ответить? Что она на это хотела услышать? Можно было убеждать, что жить так нельзя, они совершенно разные люди, и все равно расстанутся, но это будет лишь более болезненно. Вспомнить, что у нас схожие интересы. Но это не честно, не правильно. Подобные слова всегда пропитаны фальшью, а строить что-то на фальши - бессмысленно. Если бы она ответила, что согласна со мной, то потеряла бы уважение, а если нет - то к чему все эти реплики?
Снова память уносила далеко. Я всегда любил окраины поздно вечером. Там всегда можно найти удивительно красивые, своей неповторимой красотой места. Ужасные строения, плохо одетые люди, разбитые дороги, местами переходящие в грунтовки. Но, тем не менее, что-то было в них от подлинного высокого искусства. Где-то можно было найти ржавый кузов от старой советской Волги, водруженный на крышу гаража, где-то озеро с бетонным берегами, где среди мусора отражался вечерний город. Эта красота более изящная, настоящая, чем помпезные загородные дома, красивые памятники и аккуратные клумбы. Бедность всегда веселее богатства, грусть всегда глубже радости, а слезы искренней улыбки.
Мы приехали в одно из таких мест. Дорога резко заканчивалась, уступая место рельсам, вдалеке горели редкие огни провинциального города, а у самого обрыва росла береза, очень редкое для наших мест дерево, и совсем рядом, непонятно как сюда затесавшийся фонарь на деревянном столбе. Единственным предназначением его, казалось, было освещать покачивающееся на ветру дерево. Мы сидели внутри, слегка приоткрыв окна, впустив свежесть. Пожалуй, эти секунды были одними из самых приятных в жизни...
- Извини, завтра рано вылет, - с чувством изнеможения я решил закончить прощальный вечер.
Через некоторое время мы оказались на улице, уже стемнело, тот же фонарь все так же покачивался над головой, листва шумела. Мы стояли и смотрели друг на друга, затаив дыхание. Казалось, что она ждет, что я поцелую ее, прижму к себе, и никуда не отпущу. Секунды шли, мы смотрели друг друга в глаза, с еле заметными улыбками.
- За что ты меня любишь? - чуть не плача спросила Лола.
- Не знаю... наверное потому, что это ты.
Она заключила меня объятия, прижав к своему, слегка подрагивающему телу. Может нужно было поцеловать ее, может сделать предложение, или просто сказать, что никуда не поеду, что останусь с ней и мы будем вместе. Она прижимала меня все сильней и сильней. Выбор был сделан, сделан давно, и не мной. При всей любви, при всем желании я точно знал, что этот союз не протянет долго. На ее глазах поблескивали слезы.
- Ты для меня всегда будешь очень важна.
Шаги разносили нас в разные стороны, несколько раз оглянувшись я скрылся за поворотом. Ветер усилился, отгоняя дымку все дальше и дальше от полного диска луны, оставив ее сиять в одиноком, величественном великолепии.