- Тебе звонила твоя сокурсница, - сообщила мне мама, как только я переступил порог дома. Потом заглянула за мою спину, пытаясь отыскать за ней Варфоломею.
- Она осталась в Новороссийске, - пояснил я, не вдаваясь в подробности. Я не надеялся, что ответ устроит моих родителей и не ошибся.
- Почему? - поочередно спросили они, не забыв укоризненно на меня посмотреть, будто я не поддался уговорам бабули и насильно оставил ее на Черноморском побережье без средств к существованию.
- Ей... нужно отдохнуть, - неопределенно заявил я. - А кто мне звонил? - Хотя, мог и не спрашивать, сам догадался.
Мама открыла блокнот, который лежал в прихожей на тумбочке около телефона.
- Елена Приставка, - прочла она. - Она просила тебя перезвонить...
- Хорошо... Она не объяснила, что ей нужно? - Я старался не выказывать своего недовольства, чтобы оградить себя от вопросов мамули. Но та все равно не удержалась.
- У этой девушки такой приятный голос. Почему ты никогда не рассказывал о ней, когда учился в своем училище живописи?
- Мы... мало общались.
- Ты всегда избегал общения с противоположным полом! - упрекнула меня мать. - И сейчас... почему бы тебе не позвонить Елене, не поговорить... Может, ей нужна твоя помощь? Роберт, ты слышишь меня?
- Да, мам, я тебя внимательно слушаю. - Я скороговоркой произнес эту фразу и скрылся в ванной.
Мне нравилось, когда прохладные струи душа стучат по голове, стимулируя мыслительный процесс. Вот и сейчас я раздумывал: позвонить Приставке или нет. Признаться честно: я боялся. Я не знал, что последует за моим звонком к ней? Ограничится ли наше общение междугородними переговорами? Или она предложит встретиться и вспомнить былое. Я не желал ни встреч, ни воспоминаний. Я уже выстроил схему нашей беседы, это будет легкий и непринужденный разговор двух сокурсников. Ведь, предаться воспоминаниям о студенческих годах можно и по телефону.
А почему я, собственно, так переживаю? И с чего я решил, что Лена до сих пор питает ко мне чувства? Может, она давно замужем, у нее трое детей, муж - токарь шестого разряда... А почему токарь? Скорее всего, такой же художник, как и она. Они берут с собой детей и отправляются на пленэр...
Так что опасаться ее притязаний не стоит.
Моя мама излишне громко шуровала на кухне, выказывая недовольство и моим корявым объяснением отсутствия Вафы и нежеланием перезвонить сокурснице.
- Сейчас будем ужинать, - деловито сообщила она и, молча, протянула мне листок с номером телефона Елены Приставки. Я понял, что мне не отвертеться, и направился к телефону.
Тягучие гудки внушали надежду - Лены дома нет! Перезванивать я едва ли стану, мамин напор к тому времени ослабнет. Но Приставка все же откликнулась бодрым "алло!"
- Привет, Лена, - так же позитивно поприветствовал я её, - это...
- Здравствуй, Роберт. - Она узнала меня сразу. - Я тебе звонила...
- Да, мне мама передала. - Мы немного помолчали. Я с волнением ожидал следующего вопроса: как дела? Но ошибся.
- Я звонила тебе по просьбе Валеры Фокина. Он сейчас в Киеве и никак не может с тобой связаться. - Она сказала это совершено спокойным безразличным голосом, что с одной стороны меня успокоило, а с другой озадачило. Наверное, она все-таки замужем, - решил я.
- Как твои дела? - неожиданно спросил я, пропуская мимо ушей Валеру Фокина, который спит и видит, как бы со мной связаться.
- Нормально, - буркнула Лена и снова вернулась к причине телефонного звонка. - Валерка просил, чтобы я уговорила тебя приехать к нему в Киев, раз он сам не может до тебя дозвониться.
- Приехать в Киев? - удивился я.
- А ты забыл, зачем он туда направился? - поинтересовалась Лена, не дала мне возможности ответить и сказала, - а Валерка говорил мне, что вы встречались в аэропорту. Он успел рассказать о своем новом увлечении - о тральфреализме.
- Да, он мне рассказал о тральреализме, - без энтузиазма подтвердил я.
- Он хочет, чтобы такой талантливый художник, как ты, примкнул к их компании. Валерка сказал, что тебе это нужно... Не так тебе, как людям, которых ты можешь спасти, - поправилась она.
Я задумался: а почему бы нет? Кто или что ждет меня в Берлине? Элька? У нее есть муж... Работа? Работа может подождать. Холст с изображением крепости Суджук-Кале передан в надежные руки. Марты благополучно забыта... Почти забыта... Чем занять свою голову и руки?
А почему бы тебе, Роберт Зепп, не поехать в Киев?
Елена терпеливо ждала моего ответа.
- А ты? - бросил я. И снова удивился вылетевшему из моих уст вопросу.
Если бы она ответила вопросом: хочу ли я этого? Я, скорее всего, отказался от поездки, но Лена деловито сообщила:
- Я лечу завтра в Киев вечерним рейсом. Если желаешь, можешь присоединиться...
На следующий день я стоял в переполненном зале аэропорта и старался отыскать глазами Елену.
- Привет! - раздался сзади меня звонкий голос.
Я начал оборачиваться, при этом, не забывая нацепить на лицо маску искренней радости от встречи с сокурсницей. Но маска быстро сползла, уступив место удивлению: это была все та же Лена Приставка - худенькая девушка-подросток с длинными волосами и карими глазами, но какая-то другая. Ее тусклые русые волосы превратились в блестяще-каштановые, а бледное лицо мима засияло благодаря искусно наложенному, едва заметному, макияжу, выделившему на лице те самые красивые карие глаза. Эти глаза не смотрели на меня, как раньше - преданно и зовуще, теперь это был взгляд молодой женщины, знающей себе цену. На Лене были потертые джинсы, майка с портретом девушки, очень похожей на саму Приставку, в руке она держала джинсовую курточку и спортивную сумку, совсем небольшого размера. Женщины берут в путешествие гораздо больше вещей, - подумал я, делая при этом вывод, что Лена летит в Киев ненадолго. Почему-то эта догадка меня не порадовала.
- Привет, - протянул я ей в ответ. Она сделала вид, что не заметила моего удивленного ощупывающего взгляда.
- Уже началась регистрация, - сообщила она. Я галантно забрал из ее рук сумку, Приставка не выказала эмансипированных наклонностей, избавилась от груза и пошла впереди. Я был похож на пажа, следующего за своей хозяйкой. Но меня это не раздражало. Я следовал за ней и любовался ее ладной фигуркой и легкой походкой. И мне нравилось, что многие мужчины обращают на нее внимание. Но Лена никого не замечала или делала вид. Она шла, высоко подняв голову и рассекая толпу людей, как ледокол "Ленин". Несколько странное сравнение хрупкой девушки с ледоколом-богатырем, но оно мне пришло не зря... Совсем недавно я слушал по радио новости. Женщина-диктор доложила всем советским гражданам, что ледокол "Ленин" выведен из состава флота, его проводили на пенсию. Я еще подумал: сколько же это судно прошло миль по Северным морям за свою долгую жизнь? И сразу же получил ответ, словно там, на радио, услышали мой вопрос: женщина назвала цифру, которую я не запомнил, но я запомнил сравнение: это равняется тридцати земным экваторам!
Надо признать, моя голова, по мнению моей сестры Эльки, напоминает хламовник, где складируется ненужная информация. Нечто подобное я думал о своей Янке.
- Она сейчас не нужная, но в любой момент мне эти сведения могут пригодиться, - всякий раз оправдывался я перед старшей сестрой.
- Чтобы поражать девчонок своей эрудицией! - догадалась она.
- Об этом я думаю в последнюю очередь?
- Но все-таки думаешь, - уцепилась за неосторожно брошенную фразу Эля...
Сейчас мне хотелось чем-то поразить Елену Приставку.
Конечно, не сведениями о ледоколе "Ленин", с которым я ее сравнил...
Я не мог понять: почему я никак не могу познать мир тральфреализма, ведь прошло почти полгода? Мне это не дано или... я попросту тупой?
- Потерпи, Роб, - уговаривали меня друзья на протяжении всего этого времени, - постарайся сосредоточиться только на этом, выбрось из головы весь негатив, хоть, на короткий период. Надо всего лишь подойти к холсту с желанием создать что-то простое и непростое одновременно, взять в руки кисть и без долгих размышлений изобразить то, что взбредет тебе в голову. Это называется сиюминутный всплеск мысли.
- Я так не могу! - нудил я. - Не могу, понимаете! Я привык делать наброски, размышлять... А, вот так, подойти и что-то писать на холсте без подготовки, мне не дано. Я понимаю, что все должно идти изнутри. Я должен думать о незнакомом человеке, которому моя картина облегчит страдания.
- Нет, не облегчит страдания, а поможет избавиться от тяжелого недуга! - доказывал мне Валера Фокин. - Настраивайся на это. Облегчить страдания - это тоже результат, но в этом помогут лекарственные препараты. Ты замахивайся на большее. - Он умолкал, устало проводил рукой по лицу, показывая, как он замучился нянчиться со мной. И в сто тысячный раз призывал, - Роб, ты должен очиститься от земных проблем. Твоя душа должна парить...
Я сидел и виновато смотрел на товарища. Его слова отлетали от меня, от моей головы, перенасыщенной информацией. Я чувствовал себя глухим человеком, который даже не понимает по губам. Он видит, что сидящий перед ним мужчина пытается что-то до него донести, но безуспешно.
Когда мое отчаяние достигало апогея, я возвращался в родной город, затем пересекал границу, скрываясь в Берлине. Я снова принимал решение - бросить все! Заняться чем-то другим, более доходчивым для моей натуры, растворившейся в печали.
Но мысленно я оставался в Киеве...
И вновь возобновлялся круговорот с задержкой в столице Украины.
Я не мог разобраться в тральфреализме, и не мог выбросить его из головы...
Однажды Лена сказала:
- У тебя в голове засела одна мысль, от которой не можешь избавиться. Так бывает, когда хотел что-то сделать и не сделал. Смысл позабылся, а желание осталось. Еще бы вспомнить, чего ты хотел. Как поступить в этом случае? Выбросить из головы эту мысль! Это единственно умное решение. Рано или поздно ты всё вспомнишь, а сейчас лучше не зацикливаться. Когда в голове не будет ненужной паутины, загораживающей свет, станет светло, идеи начнут вылетать легко и талантливо.
- Я так не могу.
- Я не заставляю тебя забыть собственное имя на неопределенный срок. Лишь на время, чтобы погрузиться в тральфреализм и создать шедевр. В подобном погружении постоянно жить нельзя. Это не нормально. Чувствуешь желание творить, зашел в мастерскую, закрыл за собой дверь, оставил за ней все проблемы, ненужные мысли, посторонние желания, погрузился в транс творчества, и начал... получать удовольствие от того, что твоя крылатая мысль очутилась на холсте.
- Я не успеваю крылатую мысль ухватить за хвост.
- Она не проникает в тебя, ее отбивает глубоко засевшая проблема.
- Наверное, мне не стоит этим заниматься.
- Я этого не говорила... - Лена понимала, что на данном этапе мне это необходимо больше, чем больным людям, которые нуждались в моих картинах...
Я тоже болен... Для начала надо разобраться с собой...
Приставка права. В моей голове засела нерешенная проблема. Она съедала меня изнутри. Можно было обсудить проблему с Леной, а смысл? Чем она мне может помочь? Скажет: "Да, езжай ты в свой Утриш! Зачем всё усложнять?! А если не хочешь этого делать, то выбрось всё из головы!"
Я давно выбросил, но паутина, как выразилась Лена, закрывает свет...
Лена Приставка незаметно стала мне близким другом. Я не шарахался от нее. Мы нормально общались, она не требовала от меня ничего. Мы встречались, расставались без страстей и эмоций. Когда я находился в Берлине, мы перезванивались, говорили на общие темы, не касались межличностных отношений.
Ни сразу, но я рассказал ей о катастрофе "Нахимова". Лена не просила меня об этом, она догадывалась, что мне это воспоминание дается нелегко. После рассказа она не стала произносить слов утешения и убеждать меня в невиновности, заканчивая словами о судьбе-злодейке, которая так жестоко обошлась со мной...
О Марты я рассказывать не стал, не хотелось вспоминать о ней, тем более меня просил об этом Спирин. Но не это главное. Я не хотел, чтобы обо мне думали, как об умственно неполноценном человеке. Одно дело люди, которые "варятся" в этой среде, другое дело - люди творческие, но не подверженные мистике.
Лена по-прежнему любила меня. Я чувствовал это. Я читал по ее глазам. Но ничего не говорила на эту тему и не пыталась вызвать ответное чувство. Однажды я сорвался, как срывается алкоголик, прошедший долгий курс лечения, и нагло предложил Лене остаться у меня. Она передернула плечами и осталась.
Она стойко выносила мои метания из одной страны в другую, никогда не спрашивала, когда я вернусь. Надеялась, что вернусь, и я возвращался. Иногда мне было обидно, что она не выдает своих чувств, а она боялась меня спугнуть своей навязчивостью. Мы оба все понимали, и отношений не выясняли...
Я собирался вернуться домой двадцатого августа девяносто первого года. Уже на выходе из моей берлинской квартиры меня перехватил телефонный звонок.
Это была моя заботливая мама.
- Сынок, не приезжай! - неожиданно заявила она, - в стране переворот. Путчисты захватили власть, Горбачева не выпускают из Фороса... - Понизила голос и доложила, - в Москве танки...
- Я видел репортаж по телевизору...
- Вдруг тебя обвинят в шпионаже, как иностранца, - испуганно произнесла мама.
- Я не иностранец, у меня двойное гражданство.
- Все равно...
- Мам, я еду в аэропорт! Скоро увидимся...
Я был уверен, что эта неразбериха скоро закончится. Так все и вышло... Уже двадцать первого числа сторонники Ельцина праздновали победу.
Я побыл пару дней с родителями, а потом поехал в Новороссийск. Необходимо во всем разобраться. Избавиться от паутины...
Вафа встретила меня на вокзале, не забыв прихватить свою вторую половину - Льва Спирина. Выглядели оба просто великолепно: помолодевшие, счастливые, с горящими глазами.
- Роберт, ты похудел, - пожурила меня Истомина, привычно поставив ударение на втором слоге. И сразу успокоила, - но, ничего, я тебя откормлю.
- Он не поросенок, - вставил реплику Спирин.
Я усмехнулся и обнял сначала Вафу, расцеловав ее в обе щеки, затем Льва Александровича.
- Я соскучилась по тебе, мой мальчик, - бабуля вытерла слезы.
- Я тоже соскучился.
- Как родители?
- Все хорошо. Отец не отходит от телевизора, смотрит новости по всем каналам, мама работает официанткой. - Я заметил удивленный взгляд Вафы и пояснил. - При папе. Мечется между кухней и гостиной, подавая кушанья любимому супругу.
- Вдвоем всегда лучше, чем одному, - изрекла она и с любовью взглянула на мужа.
Они поженились через год после знакомства. Истомина сначала возражала, ссылаясь на возраст и на осуждение окружающих, но Спирин смог ее уговорить. Жаль, что я не присутствовал на их бракосочетании, но я делегировал своих родителей в Новороссийск на это торжественное мероприятие. Новобрачные расписались, а потом вместе с гостями отправились в ресторан. Кроме моих предков на празднике были еще трое друзей Спирина с супругами и Борис Андреевич Лейкин с молодой женой.
Мама мне потом все пересказала в подробностях.
- Верочка, жена Бориса, очень милая и приятная женщина. Она на четырнадцать лет моложе моего сына, но искреннее его любит. И он ее. Мы много говорили о тебе. Боря не в чем тебя не винит. Твои родители тоже ему понравились...
Она еще долго предавалась воспоминаниям о собственной свадьбе, пока я не уснул под ее тихий монотонный голос...
- Ты надолго к нам? - на следующее утро после приезда спросила Вафа.
- Пока не надоем! - развеселился я, нисколько не удивляясь ее прямоте. После Германии я привык к "открытому диалогу".
- Так ты и чаю не попьешь? - улыбнулась она, вспомнив старый анекдот.
- Как мне с тобой хорошо! - с чувством признался я. Подошел к ней и прижал к себе. - Обнимаю тебя, а кажется, что... обнимаю Яну. Вы так похожи... Смотрю на тебя и представляю ее в твоем возрасте. Но она... навсегда осталась молодой... - Я заметил слезы на глазах Вафы. - Ты извини, что я завел разговор на эту тему-табу, но только с тобой я могу говорить о ней... Лев Александрович говорил, что нельзя этого делать - нельзя представлять наше совместное будущее, надо вспоминать милое прошлое.
- Яночка, девочка моя, - всхлипнула Вафа, уткнувшись лбом мне в грудь, - как я тоскую по тебе!.. Как я...
- Бабуля, не нужно... Прошу тебя, успокойся.
- Знаешь, Роберт, я часто хожу на мыс, смотрю на море и разговариваю с нашими девочками... Наверное, я осталась здесь из-за них. Кто-то должен быть рядом с ними... Когда приезжал Борис, мы вместе ходили туда. Он плакал... Уже не упомню, когда он плакал в последний раз. Еще в младенчестве. Боря не любит выставлять чувства напоказ, всегда держит все внутри.
- Прости меня, Вафа, прости, что растревожил твою душу... Но мне так хочется поговорить с кем- то о Яне и Роберте, поплакаться...
- Я понимаю тебя...
Я провел у них три дня. Спирин не заводил разговор о Марты, за что я был ему благодарен.
- Вафа, я решил съездить в поселок Большой Утриш! - объявил я утром четвертого дня.
- Надолго? - забеспокоилась она, позабыв, что сама уговаривала меня на эту поездку.
- Не знаю... Поеду, осмотрюсь, прогуляюсь.. Я храню твою брошюру, которую ты мне подсунула тогда в гостинице...
- Поезжай, осмотрись, погуляй, - автоматически повторила она за мной, погрузившись в себя. Помолчала и брякнула, - поезжай, раз она велела.
- Я еду туда не потому, что кто-то мне велел, просто хочу подышать свежим воздухом, проветрить голову, - обманывал я ее и себя...
Я шел по узкой улице рыбачьего поселка и разглядывал небольшие домишки, укрывшиеся за густой зеленью. Все они были чистенькие, выбеленные, в каждом дворе стоял стол и две скамейки по бокам.
Дома-близнецы, выбирай любой, - подумал я.
На каждой калитке имелась табличка, где старательно выведено: сдается жилье. Еще при приезде в поселок у меня возникло чувство, что кто-то целенаправленно меня направляет по нужном ему пути. Сначала вывел на эту улицу, а потом тащит дальше и дальше, не дает затормозить. Я уже хотел остановиться возле одного двора, завидев в нем симпатичную женщину, но ноги двинулись дальше. И я подчинился.
Вдруг мои ноги... приросли к земле. Или я наткнулся на невидимую преграду, которая не пускает меня дальше. Я огляделся, надеясь найти объяснение.
Совсем близко, во дворе одного дома-близнеца, на маленькой скамеечке сидела девочка. Столом ей служила табуретка, где были разложены карандаши. Она увлеченно что-то рисовала в альбоме, высунув от напряжения свой язычок. Из дома показалась немолодая женщина. Сначала она улыбнулась, глядя на ребенка, потом, завидев меня, напряглась.
- Вы кого-то ищите! - повысив голос, спросила она, продолжая вытирать тарелку перекинутым через плечо полотенцем.
- Я ищу пристанище, - улыбнулся я, переводя взгляд на девочку. - Вы не сдаете жилье? - Я настолько обнаглел, что зашел во двор без разрешения хозяев.
- Сдаем, но... - начала она и осеклась. Я решил, что мне откажут. И это обстоятельство меня напугало. Мне хотелось остаться в этом доме.
- Я хорошо заплачу... Я художник, могу позаниматься с вашей внучкой, - привел я последний довод, который, по моему мнению, должен сработать.
- Это моя дочь, - ответила она, нисколько не смутившись. Видно, подобные заявления, она слышала не раз. - Наша Раечка очень любит рисовать.
- Раечка? - Я присел возле девочки, которая только сейчас оторвалась от своего занятия и серьезно посмотрела на меня.
- Вы кто? - заинтересовалась она.
- Я дядя Роберт, - назвался я и протянул ей руку. - А тебя зовут Рая?
Мне не хотелось выпускать ее маленькую ручку из своей руки. Внутри что-то сжалось, выдавив сердце с положенного места. Показалось, что эта моя Берточка, что я сжимаю ее ладошку. И сейчас услышу" "Пап, ну, посмотри, что я нарисовала! Пап, ну, посмотри!"
Девочка Рая освободилась от моей руки и недовольно покосилась на меня.
- А сколько тебе лет? - спросил я, пытаясь загладить свою вину. Девочка вытянула вперед левую ручку с пятью растопыренными пальцами, показывая, что ей пять лет. - Пять? - Удивился я.
- Да, пять, - подтвердила она.
- Как моей дочери... - обронил я.
- А как ее зовут? - заинтересовалась Рая, продолжая пристально меня изучать.
- Ее... - Я хотел сказать "звали", но передумал: за этим последуют вопросы, отвечать на которые у меня не было желания.
- Так как ее зовут, дядя Робот? - повторила девочка, не понимая моих затруднений.
- Дядя Роберт, - подсказала мать, которая до этого, молча, наблюдала за нашим знакомством.
- Нет, дядя Робот! - упрямо заявила она. Мать только развела руками.
- Она у нас упрямая, всегда стоит на своем...
Я знал одну девушку по имени Яна, которая всегда отстаивала свое мнение.
- Роберт, - я опомнился и протянул руку хозяйке.
- Феона Карповна. - Женщина приветливо улыбнулась мне. От уголков глаз разбежались лучики морщинок. У нее было доброе, открытое лицо, и походила она на сдобную аппетитную булочку: такая же пухленькая и мягкая. Длинные волосы были забраны в тугой пучок. - Если вас устроит наше скромное жилище, то добро пожаловать. Хотите, я покажу вам комнату?
- Хочу. - Я пошел за Феоной Карповной, не забыв оглянуться на Раю, которая продолжила свое занятие.
Женщина провела меня в небольшую светлую комнату, где стояла кровать, застеленная пестрым покрывалом, рядом с кроватью - тумбочка, на противоположной стене - небольшой шкаф для одежды, журнальный столик, между шкафом и столиком втиснулся видавший виды стул, оббитый дерматином.
- У нас все по-простому, - извинилась хозяйка, - и удобства во дворе... Вы надолго в наши края?
- Даже не знаю... - Сначала я думал, что поеду в Утриш на пару дней, но, увидев даже незначительную часть этого райского места, решил задержаться. - Может, на неделю, - неопределенно ответил я.
- Вам здесь понравится: у нас воздух необыкновенный, а море... - Она удовлетворенно вздохнула полной грудью, - такого чистого моря нет на всем побережье! - Ну, что, остаетесь?
- Остаюсь! - улыбнулся я. - Сколько я вам должен?
- Ой, - отмахнулась Феона Карповна, - потом сочтемся.
Во дворе раздался мужской голос, потом заливистый детский смех.
- Это мой муж, - пояснила хозяйка и выскользнула во двор.
Я двинулся следом за ней. И успел к концу радостной встречи отца и дочери. От этой картины мое сердце значительно увеличилось в размере, как воздушный шар, и как воздушный шар готово было лопнуть - разлететься на мелкие кусочки. У меня все это могло быть. Милые домашние радости...
- Ленчик, знакомься, это наш новый постоялец, - сказала женщина, любуясь дочерью и мужем.
Мужчина выпустил из рук хохочущую девочку и подошел ко мне.
- Комаров Леонид Иванович, - представился он.
- Роберт Зепп. - Мы пожали друг другу руки.
- А я на рыбалку ходил. - Он кивнул головой на ведро, стоящее неподалеку.
- Мам, дай мне хлебушка, - попросила Рая, - я буду рыбок кормить. Дядя Робот, посмотри, какие они красивые.
Мы присели возле ведра и начали разглядывать рыбешек, мечущихся по небольшому объему.
- Это мама, папа и их рыбенок, - важно пояснила она мне, выделив три рыбешки.
- Ребенок, - поправил я.
- Нет, рыбенок, он же рыба, только еще маленькая, - сказала Рая и покачала головой, удивляясь моей несообразительности.
- Давайте обедать, - пригласила хозяйка.
Мы расселись по двум сторонам стола: с одной - родители Раечки, с другой - она сама и я.
- Доченька, иди ко мне, - позвал ее отец.
- Нет, я с дядей Роботом.
- Наша Рая, как придумает что-то, - рассмеялся Леонид Иванович. - Дядя Робот...
- Я ей уже говорила, но она в своем репертуаре, - усмехнулась Феона Карповна. - Вы кушайте, Роберт, - сказала она, показывая рукой на стол.
Я с удовольствием принялся за еду.
- Никогда не ел такой вкуснятины, - признался я, быстро расправившись с огромным куском жареной рыбы.
- Берите картошечку, салат, вот морс... Угощайтесь!
- Феона Карповна, вы великолепный кулинар, - похвалил я, накладывая полную тарелку.
- Да, что вы, - отмахнулась она, - Рая мою стряпню не очень ценит, кушает плохо...
- Женщина должна следить за фигурой, - важно заявила упомянутая Рая, ковыряя картофелину. Мы дружно рассмеялись...
Неделя пролетела незаметно. Сначала я гулял по горам один, дышал можжевеловым воздухом, потом мое одиночество разбавила Раечка, чему я был очень рад. Ее родители сначала присматривались ко мне, а затем дали добро на наши совместные прогулки, поверив в мою благонадежность. Мы брали альбом и карандаши и после завтрака шли или в лес, или на берег моря. К обеду мы возвращались голодные и усталые. Во дворе стояла старая кровать на панцирной сетке, после плотного обеда мы устраивались на ней вместе с Раей и читали детские книжки, вернее, читал я, а Раечка внимательно слушала. Хотя, девочке было всего пять лет, она знала все буквы и уже складывала слоги, ей хотелось читать быстро - "как взрослые", но пока не получалось.
- Чтобы хорошо и быстро читать, надо больше заниматься, - говорил я, чувствуя себя занудой.
- Я знаю, но у меня нет времени, - разводила руками Раечка, - я очень занята...
- Чем же та так занята? - спрашивала мать.
- Рисованием! - удивлялась Рая недогадливости взрослых. - Когда я вырасту большая, буду рисовать огромные картины, - она при этом разводила в стороны ручки, показывая величину полотен, - и отдавать их в музей за деньги, потому что родители буду старенькие и им надо помогать.
- Слышь, Ленчик, нам старость не страшна! - успокаивала супруга Феона Карповна.
- Да, повезло нам с дочерью, - соглашался с ней Леонид Иванович, - есть кому дать бутерброд с маслом.
- А у вас еще есть дети? - как-то спросил я за ужином.
- Одна Раечка. И ту нам бог послал за наши молитвы. - Женщина прижала к себе худенькое тельце дочери. - Мне уже сорок девять лет было, когда я ее родила.
- Вы здесь давно живете? - Я удивился: мой вопрос вызвал в рядах хозяев тихий переполох. Они переглянулись, причем Ленчик посмотрел на жену с укоризной, а она - встревожено.
- Раньше мы жили на севере, - наконец, сказала Феона после переглядываний, - но там климат, как известно, суровый, вот и пришлось перебраться сюда... из-за ребенка.
Ответ, как ответ... Что здесь такого - ну, перебрались ввиду суровости климата, но к чему волнения?
Я хотел поинтересоваться тамошней жизнью, но хозяева быстро перевели разговор на живопись, зная, что эта тема мне близка.
Я рассказывал о своей учебе в училище, о своих работах и поделился своими переживаниями по поводу тральфреализма:
- Ну, ничего не могу с собой поделать: не идет работа, хоть, плачь! Уже прошло два года, а я никак не могу понять сути...
- Не плачь, дядя Робот! - жалостливо произнесла Рая и погладила меня по руке. - Надо просто больше рисовать и тогда все получится, - заявила она, вспомнив мои слова о занятиях чтением.
- Один-один! - рассмеялся я, - вот умыла, так умыла! - Я подхватил ее за руки и закружил вокруг себя.
И вдруг резко остановился, споткнувшись о взгляд Феоны Карповны, которая замерла, как изваяние, и ошарашено уставилась на нас. Я уже хотел поинтересоваться ее здоровьем, но она подхватилась, взяла посуду и ушла в дом.
- Пойду, телевизор посмотрю, сегодня футбол, - прервал затянувшуюся паузу Леонид Иванович. - Не хотите присоединиться, Роберт?
- Нет, спасибо. Из всех видов спорта я предпочитаю только хоккей.
- Вы тоже? - хмыкнул он. - Наша Рая тоже любит хоккей. Да, доча?
- В хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей, - весело запела Рая. - Ты иди, папочка, смотри свой футбол, а мы с дядей Роботом будем книжку про крота читать.
В ее руках появилась любимая книга - "Как кроту штанишки сшили".
- Раечка, мы ее сто раз читали, - попытался отговорить я. - Давай, другую почитаем. Я тебе привез из Анапы "Незнайку"...
- Про крота! - заявила девочка, взяла меня за руку и повела на наше место. Мы расположились на кровати, и я стал читать. После третьей страницы я начал зевать, мои глаза стали закрываться...
Во дворе дома Комаровых, возле старой кровати с продавленной панцирной сеткой, на которой лежали мы с Раей, стояла... Марты. Турчанка держалась за металлический поручень и с укоризной смотрела на меня. Я тихо поднялся, чтобы не разбудить спящую Раечку.
- Чего ты хочешь, Марты?
- О, ты даже знаешь, как меня зовут! - удивленно протянула она.
- Да, и еще я знаю...
- Остановись! - Она выставила вперед ладонь, предостерегая от дальнейших заявлений. Большие серьги в ее ушах тревожно качнулись.
Вы слышали выражение - "язык прирос к небу"? Я испытал это на себе. Эта женщина-чайка умела повелевать людьми: то мои ноги парализовало на развалинах крепости, то теперь язык не слушается...
- Молчи и слушай! - приказала Марты голосом медиума, будто я мог ослушаться ее повеления.
А так хотелось задать вопрос, который волновал меня уже несколько лет. Я выполнил ее приказ и приехал в Утриш, что дальше? Последуют новые подсказки? Или обида за несвоевременное выполнение приказа грозит наказанием? Обиженная Марты не пожелает исполнять роль судьбоносного вещателя при неудачнике Роберте Зеппе...
И она словно услышала мой мысленный посыл и подтвердила сомнения.
- Теперь, ты не получишь подсказку. Слишком много времени взял на размышление. Я имею право так поступить!
Кто бы спорил!
Я открыл рот, не мог выдавить ни звука, и закрыл рот, чтобы меня не посчитали глухонемым попрошайкой - отказывает мне в поддержке, ну, и ладно.
- Но ты можешь сам во всем разобраться, если у тебя хватит сообразительности, - доложила "добрая фея" и перевела взгляд на спящую Раечку. - Роберт, посмотри на эту девочку. Посмотри внимательно! И сделай вывод!
Я отрицательно покачал головой, выказывая так свою непонятливость. Уже решил, что турчанка рассмеется и исчезнет, но она только горько усмехнулась и презрительно заявила:
- Все мужчины.... жуткие тупицы...
Я поднял брови и опустил, выказывая удивление ее несдержанностью. Хотя, чему тут удивляться?! С первой встречи она неправильно повела разговор.
- Тебе пора создать собственную семью тогда в душе наступит мир и покой, и ты сможешь творить и помогать своими работами больным людям, - услышал я. Марты обнадеживающе кивнула. - У тебя все получится. И не смотри на меня с таким недоверием. Надо принимать на веру мои советы, а не раздумывать несколько лет, когда уже ничего нельзя изменить.
- Почему? - Последовал новый мысленный посыл.
- Потому что нельзя построить счастье на несчастье других. Я сама виновата, но у меня не было выбора.
Она взмахнула руками, как крыльями, мое лицо обласкал легкий ветерок, словно это рука Марты провела по нему, я упал на кровать и снова погрузился в беспокойный сон...
Меня разбудил чей-то взгляд. Я уже приготовился выслушивать продолжение монолога турчанки, будучи сам при этом немым слушателем.
Я ошибся. Передо мной навытяжку стояли Комаровы и внимательно рассматривали нас с Раей. Я оторопел от их пронзительных гипнотических взглядов, не понимая, чем вызван этот интерес, и непроизвольно покрутил головой.
- А где... - Я вовремя замолчал. До меня стало доходить, что Марты мне приснилась... Но все происходило, как наяву... Полусон - полуявь.
- Вы нормально себя чувствуете? - встревожено поинтересовалась Феона Карповна. Я пожал плечами, потому что сам не мог понять, как я себя чувствую. - Роберт, вы так стонали во сне, мы с Ленчиком перепугались, подумали, вдруг у вас сердечный приступ или... - Дальнейшее оправдание не последовало, Комаровых заинтересовали мимические упражнения, выполняемые мною: я открыл рот, потом закрыл, затем повторил это движение несколько раз, будто я рыба, выброшенная на сушу. Потом подвигал нижней челюстью.
- Сон приснился... странный, - наконец произнес я хриплым голосом, но был рад, что речь вернулась. Я сел на кровати, посмотрел на спящую Раечку, потом - на ее родителей. - А девочка мирно спит, ее мои стоны не потревожили.
- А я на кухне услышала и прибежала, потом мужа позвала, он футбол смотрел. - Леонид подтвердил слова жены кивком головы. - А Раечка всегда чутко спит, удивляюсь, что... - Она испуганно кинулась к дочери. - Рая, доченька, просыпайся. - Феона стала гладить ее по голове, по лицу, но та не реагировала. Мы с Леонидом присоединились к встревоженной матери.
- Раечка, открой глазки! - Отец стал тормошить девочку. Он приложил голову к ее груди. - Она дышит... - Радостно сообщил он нам, вызвав облегченный вздох.
Я пощупал пульс на руке.
- Нормальное сердцебиение, - непонимающе пролепетал я и погладил ее по плечу. - Раечка, просыпайся, красавица, - ласково пропел я.
Девочка сразу открыла глаза, посмотрела на наши испуганные лица, потом потерла кулачками глазки и снова окинула взглядом нашу компанию.
- Какой счет? - бодро поинтересовалась она.
- Ничья, - на автомате ответил отец, - 1:1.
- Победила дружба! - Она вскинула вверх ручки, сжатые в кулачки.
- Доченька, мы тебя еле-еле разбудили... У тебя что-то болит? - забеспокоилась мать, осматривая и ощупывая Раечку.
- Мне снился интересный сон, и я хотела досмотреть его до конца, а вы мне не дали! - возмутилась она.
- И что тебе снилось? - осторожно поинтересовался я.
- Не что, а кто! Мне приснилась странная тетя.
- Какая тетя?
- Почему ты спрашиваешь, если сам с ней разговаривал. Ты еще называл ее Марты...
- Ты же... спала, - ляпнул я.
- Спала и видела сон, будто ты и тетя Марты разговаривают, только я ничего не поняла... У нее такие красивые серьги и корона на голове...
- Диадема, - подсказал я.
- Вы видели один сон? - хором спросили Комаровы.
Я не знал, что им ответить, но Рая, как всегда, имела свое мнение на этот счет.
- Конечно! - с умным видом заявила она. - Мы же рядом спали.
Ее ответ несколько разрядил обстановку, но весь вечер Феона с Ленчиком странно посматривали на меня. Но я старался не обращать на это внимания, моя голова была занята Марты.
Если мы с Раей оба видели турчанку, то это... не сон. Сон про сон в унисон, - усмехнулся я про себя. - Означает ли ее приход, что она меня простила за пренебрежение? И, как человек-спаситель, выражаясь словами Спирина, снова протянула мне руку помощи и указала направление движения моей дальнейшей жизни. Марты решила помочь мне, чтобы я не блуждал бесцельно по рытвинам-ухабам, а пошел коротким утрамбованным путем к намеченной цели.
Теперь я могу принять ее совет, потому что она правильно угадала мое желание. Не стала его оспаривать. И это меня подкупило.
Что касается всего остального, то я ничего не понял. Сказано: мужчины - тупицы! Если тупицы, то доходчиво объясни - почему поздно? То, что на чужом несчастье счастья не построишь - это бесспорно.
И чтобы постичь тральфреализм, мне нужно тотчас жениться и завести детей. Тогда у меня будет такая же счастливая семья, как у Комаровых. Я избавлюсь от паутины в голове и займусь настоящим делом - мои картины буду лечить людей.
Ах, вот, зачем Марты выманивала меня в Утриш... Однако, неувязочка выходит - о тральфреализме я тогда не знал.
Я окончательно запутался. Неужели Марты не разобралась в моих желаниях. Но тогда... семья - не выход из творческого кризиса...
На следующий день за завтраком я заикнулся об отъезде. Мое сообщение порадовало хозяев, что отчетливо отразилось на их лицах, но опечалило Раечку.