Кто мне друг, кто мне враг - разберусь как-нибудь:
Я российский солдат - прям и верен мой путь.
Даже мать и отца, даже брата забыл,
Но в груди до свинца лишь Россию любил...
/ А.Дольский /
Предисловие
Что вы предпримете, если узнаете, что человек, с которым вы прожили бок о бок энное количество лет, совсем не тот, за кого себя выдавал? Существует несколько вариантов последующих событий: вы уходите с гордым видом, поджав губы, показывая тем самым свою глубочайшую обиду, или попытаетесь разобраться в возникшей ситуации, докопаетесь до истины, а уже потом, в зависимости от полученного результата... уйдете, поджав губы. Или продолжите общение с этим засекреченным индивидуумом. Есть еще масса вариантов, если есть желание докопаться до истины...
У меня такое желание было, только я не знала, с чего начать. Я напоминала себе старуху, сидящую у разбитого корыта не в начале сказки, а в ее конце, когда развитие событий закончено и от жизни уже ничего хорошего не ждешь.
Все началось со шкатулки, которая в нашей семье хранилась много-много лет. Сначала моя бабушка складывала туда свои немногочисленные ценности в виде нескольких золотых украшений, потом, по мере износа, шкатулка перешла по наследству моей маме, которая прятала в ней свои вещицы, а затем досталась мне.
Шкатулку привез мой дед в пятьдесят первом году из Китая, где базировалась его военная часть, в которой молодой лейтенант Александр Алышев был командиром роты. В те времена СССР и Китай находились на пике дружбы и братства, и наша страна снабжала Китай различной военной техникой. Дед со своей частью провел там полтора года, передавал опыт братскому народу, отъедался после тяжелых военных лет и затаривался одеждой и обувью, бывших в дефиците в нашей стране. Приодел, приобул свою молодую жену и сына, который родился через два месяца после отъезда отца.
Поженились они в сорок девятом, когда моя бабушка Нина Криштопина поехала в отпуск в Минск к своей старшей сестре, которая была замужем за военным. Перед отъездом Нина рассорилась со своим женихом Владимиром и поэтому пребывала в расстроенных чувствах. Её мать, моя прабабушка, Вера Васильевна, была женщиной умной и наблюдательной, всегда верховодила в собственном доме и любила полное подчинение себе всех домочадцев. Жених дочери ей не нравился, но против любви, как известно, не попрешь. Вера Васильевна пыталась, но безуспешно. Нина безумно любила Вовку, хотя, все недостатки его замечала, но смотрела на них "сквозь пальцы".
- Он же бабник! Всю жизнь будет на сторону смотреть. И хорошо, если только смотреть, - печально вздыхала сердобольная мать, пытаясь облагоразумить дочь. - Неужели тебя это устраивает?!
Нина слушала предводительницу и молчала.
- Гулящий муж хуже мужа-пьяницы! - не унималась Вера Васильевна.
- Почему? - с напускным удивлением спрашивала Нина, желая увести мать с "наезженного пути". - По мне так и то и другое - равнозначно плохо.
И Вера Васильевна сразу хваталась за возможность пуститься в воспоминания, каждый раз начиная повествование со слов: "Вот помню, был у нас случай..."
Про мою прабабушку, которую я, к большому моему сожалению, не застала в живых, стоит рассказать особо.
Я не знаю почему, но моя мама называет себя ведьмой в третьем поколении. Начало "ведьминского" древа, естественно, исходит от Веры Васильевны. У нее не было ничего общего с бледнолицей старухой с крючковатым носом и большими алчными губами, она не наводила на людей порчу, не была сварливой и злой бабой, проклинающей всех и вся. Именно, таких в повседневной жизни презрительно называют ведьмами. Предсказательницей прабабушку тоже трудно назвать, так как он не вещала о будущем, прикрыв глаза, словно видит все грядущее четко и ясно. Она не насылала болезни, не руководила погодой, Вера Васильевна относилась к тем женщинам, которые много знают и могут влиять на ход событий. Поэтому ее называли в семье ведьмой, за глаза, потому как высказываться открыто никто не решался. Прабабушку побаивались. Если она "заимеет на тебя зуб", то бойся! А заимеет она его только в случае сильной обиды, которая касается не только её, но и её близких людей. Особенно, близких! Прабабушка не скажет худого слова, она просто обидится на этого человека и перестанет с ним общаться. Вы подумаете: и что в этом страшного? Ну, не хочет разговаривать и не надо! Подумаешь! Но через некоторое время с обидчиком или его родственниками случаются неприятности разного рода. Нет-нет, Вера Васильевна, не произносит таинственных заклинаний, она, как я уже сказала, просто обижается...
Бабушка Нина уверяла, что мать Веры Васильевны, будучи беременной, проглотила ненароком кусочек уголька во время приготовления вечерней трапезы, поэтому на свет появилась прирожденная ведьма. Бывают еще ученые ведьмы. Это те, которые приобретают силу таинственного мастерства у прирожденных ведьм, которые более добродушны к людям, нежели ученые ведьмы, и твердо знают, что всегда добьются цели.
Вот и Вера Васильевна предчувствовала: одну дочь отпускать в Минск ни в коем случае нельзя. Там случиться может всякое, и это всякое способно коренным образом изменит ее жизнь. Но при этом должна присутствовать мать, чтобы вовремя среагировать: дать отмашку-разрешение или заблокировать это изменение, если внутреннее чутье прирожденной ведьмы сработает. А оно сработает, в этом она не сомневалась.
Итак, обе дамы прибыли в город-герой Минск, где их встретила старшая дочь Катерина с мужем Николаем. Вера Васильевна рассказала ей о проблемах на "личном фронте" у Нины. Катя сразу нашла выход из создавшейся сложной ситуации: предложила познакомить сестру с молоденьким лейтенантом, который недавно прибыл в их часть.
- Мам, Сашка парень хороший, фронтовик, окончил Рязанское автомобильное училище с отличием, - быстро перечислила достоинства потенциального зятя старшая дочь.
Мать задумалась и на следующий день дала добро на знакомство младшей дочери и Александра Алышева.
Нина не обратила внимания на сослуживца Николая, все ее мысли были об оставленном в родном городе любимом Вовке, тяготила размолвка, в голову протискивались мечты о будущей встрече. И чего скрывать, о примирении. Вера Васильевна поняла настроение дочери и перешла к непродолжительной осаде. Для продолжительной отпускного времени было недостаточно. Просто сидеть сложа руки и ждать не входило в планы матери.
- Ты посмотри, как живет твоя сестра! У военных и зарплата выше, да, и люди они более ответственные. Не то, что... - мать замолчала, предчувствуя, что сравнение Александра и Владимира пока преждевременно. Душевная рана дочери еще кровоточит, и упоминание имени нового знакомого рядом с Вовкой может повлечь за собой антипатию со стороны Нины к новоявленному жениху, которого выбрали мать и Катерина.
- Надо вести игру тонко и осторожно, не ускоряя событий, - задумчиво произнесла Вера Васильевна, когда они остались наедине с Катериной.
- Времени не так уж и много, - напомнила она.
- Я мы его остановим, - неожиданно выдала прирожденная ведьма, зыркнув в сторону старшей дочери светло-карими глазами, совсем не черными, какими положено быть глазам матерой ведьмы.
Когда прабабушка ставила себе цель, то обязательно добивалась желаемого. Так было и на этот раз. Вера Васильевна не вела душевные беседы с дочерью, не уговаривала ее, просто "капала на темечко", как говорили в нашей семье, когда кто-то каждый день говорит одну фразу-заклинание, которая вбивается в мозг слушателя.
В данном случае этой фразой стало высказывание, которое всегда начиналось словами: Саша - хороший парень... А потом следовали различные вариации, раскрывающие все плюсы этого парня. То ли Нина устала от взбрыкиваний Вовки, то ли захотела спокойной жизни рядом с хорошим и надежным парнем, но осада вскоре закончилась победой: в самом конце отпуска Нина и Александр расписались. Молодая жена ненадолго покинула мужа и отправилась в родной город, чтобы завершить свои дела.
В первый день по возвращении к ней прибежал Владимир, чтобы в очередной раз покаяться и помириться. В успехе он был полностью уверен, зная отходчивый характер Нины и веря в ее неугасающую любовь к нему. На пороге его встретила будущая теща и сообщила, что она уже не будущая, а состоявшаяся теща одного хорошего парня и выставила Вовку за дверь.
Сначала тот опешил, но затем быстро опомнился и решил бороться за девушку. Он подкараулил ее на улице, подальше от ее дома, не желая попадать в поле зрения Веры Васильевны. Владимир взывал к пониманию, обещал измениться, напоминал о прекрасном чувстве, которое испытывает молодая жена не к мужу, а к нему. Нина, молча, выслушала бывшего жениха. Когда его красноречие иссякло, она напомнила, что вышла замуж и будет век верна своему избраннику. Что-то в этом роде. Надо сказать, моя бабушка обладала обширным словарным запасом и смогла подобающим образом ответить Вовке, дабы тот не тешил себя надеждой на ее возвращение.
Вскоре она вернулась в Минск...
Бабушка как-то раскрыла мне тайну.
- Знаешь, Сашенька, я никогда не любила твоего деда, но прожила счастливую жизнь. Он был замечательным человеком...
Да, мой дед был, именно, таким. Боевой офицер, прошедший Великую Отечественную войну, дослужившийся до командира батальона, немногословный, ответственный, порядочный человек. В общем, настоящий мужчина. Когда я слышу песню группы "Любе" "Комбат" у меня всегда наворачиваются слезы. Эта песня о моем дедушке, который никогда "не прятался за спины солдат".
Жаль, что я плохо помню его. Он умер, когда мне исполнилось пять лет.
И вот теперь прошло восемнадцать лет после его ухода, и я получаю от него своеобразный привет, привет из шкатулки, которую он привез из Китая в тысяча девятьсот пятьдесят первом году.
Это великолепие китайского производства является таковым и не вызывает кривую ухмылку при произношении этого сочетания. Не каждая современная вещица может столько лет прослужить своим хозяевам. Поколениям хозяев. Последняя владелица шкатулки - я, Александра Козловская, названная в честь деда. Девица двадцати трех лет, незамужняя... пока, стройная красотка ростом метр семьдесят, с длинными русыми волосами и серо-голубыми глазами. Как у деда.
За пять совместно прожитых лет с дедушкой он мне дал столько, сколько другие предки не вкладывают в своих чад за всю жизнь. Бабушка утверждала, что он больше всех на свете любил меня и свою дочь, мою мать Жанну Козловскую, в девичестве Алышеву. При этом в голосе чувствовалось обида: за себя, которая не слышала слов любви от сдержанного в эмоциях супруга, за сына, который впервые увидел отца, вернувшегося из длительной командировки, будучи "взрослым" парнем - ему был год и восемь месяцев. Не думаю, что так было на самом деле, просто дед привык держать чувства в узде. Он выказывал любовь не на словах, а на деле. Как все интеллигентные люди, которые не выставляют на всеобщее обозрение свои эмоции, свою радость или свое горе.
Когда шкатулка перешла ко мне по наследству, она являла собой жалкое зрелище, этакая нереставрированная семейная реликвия, готовая к утилизации. Мой отец взялся ее восстановить. Благодаря его "золотым" рукам шкатулка получила новую жизнь.
Прошло пятнадцать лет после последней и единственной реставрации. Коричневое покрытие шкатулки порядком вытерлось, металлическая окантовка покрылась коррозией и превратилась в "вековую" зелень, приклеенный некогда обод крышки отвалился, оголив брешь в благородной шелковой подкладке розового цвета. Взрослая девица Саша Козловская не придумала ничего лучше, как засунуть в образовавшуюся брешь два пальчика и проверить содержимое. Не знаю, что я хотела там найти. Может, имя мастера: эту шкатулку сделал мастер Ли, о чем указывается на... визитке с иероглифами. Типа нашей упаковщицы номер два...
Или я все же ведьма в четвертом поколении, которая знает, что делает?..
В моих руках оказался обрывок записки, где рукой моего деда было написано: "Я давно хотел признаться, что на самом деле не тот, за кого себя выдавал". И почерк какой-то корявый, будто писали второпях и "на коленях", но вполне читаемый, а главное - узнаваемый. Дед всегда писал мелко, буквы шли стройными рядами, причем были кругленькими, ладненькими, что говорит о покладистом характере пишущего и желании идти на компромисс, желая избегать споров, ссор и выяснения отношений. Таким был мой дед - Александр Григорьевич Алышев.
Который на самом деле оказался не Алышевым, а непонятно кем на самом деле.
Я сразу решила обратиться к позднему и любимому ребенку деда - моей матери.
Она несколько раз прочла записку, даже не записку, а ее часть, потому как остальная часть текста отсутствовала. Потом повертела бумаженцию в руках, я даже подумала, что она ее понюхает или попробует на зуб, но моя мамуля была женщиной здравой, притом ведьмой в третьем поколении, поэтому предложила свою версию.
- Ты заметила, Сашуня, что почерк отца не совсем обычен. - В подтверждении ее слов я бойко кивнула. - Буквы какие-то пляшущие, - задумчиво добавила она и еще раз пробежала глазами по написанному тексту. - Я догадываюсь, когда он мог ЭТО написать.
- Когда? - спросила я, удивленно вскинув брови: скорых объяснений услышать не ожидала. Подхватилась с места, подошла к матери и встала у нее за спиной, заново перечитывая выученный наизусть текст.
- Помнишь, мы с бабушкой рассказывали тебе, что у деда случился инсульт, когда тебя еще не было на свете. Отец находился в нормальной памяти, но у него отнялась речь, и парализовало правую половину тела. Он пролежал недели две, потом врачи разрешили ему вставать, но реабилитация проходила достаточно долго. Речь восстановилась гораздо быстрее, чем двигательная функция правой рукой на том уровне, на котором она действовала до болезни. Мне кажется, что почерк не стал прежним уже никогда. Хотя, эта фраза, - мать потрясла в руке пресловутый обрывок, - написана спустя полгода после инсульта. Я помню, как он разрабатывал руку и подолгу сидел за письменным столом. Это был переходный период от совсем непонятной писанины и ее лучшему варианту, который остался до конца жизни.
- И что нам это дает?
- А то и дает, что это всего лишь фраза... Может, он развивал руку и переписывал отрывок из книги, - предположила она. - Человек просто пишет, не задумываясь над написанным, он сосредоточен лишь на каллиграфии, желая вернуть свой привычный почерк.
- А потом идет к шкатулке, аккуратно распарывает подкладку, и прячет туда эту тренировочную для восстановления почерка бумагу, - монотонным голосом закончила я.
- Все может быть, - пространно заметила моя маман и спрятала глаза. Я воззрилась на нее, не понимая странного поведения.
А когда я чего-то не понимаю, то иду до конца.
- Ты же сама утверждала, что дед находился в здравом рассудке. Даже во время болезни, не говоря уже о том времени, когда была нацарапана эта странная записка, - не унималась я.
- Саша, ну какая эта записка! - возмутилась Жанна Александровна и возвела к небу свои злато-карие миндалевидные глаза. - Так, кусочек бумаги с вырванным текстом.
- Мам, ты всегда уверяла меня и Нину, что твой отец не похож на родителей и его многочисленных братьев и сестер.
- Это... мои предположения. - Жанна изучила небо за окном, потерла ложбинку под носом указательным пальцем и тихо изрекла. - Он не только не похож внешне, он другой...
- И глаза у него не такие, как у всех Алышевых, у них темно-темно-карие, а у него серо-голубые, как у меня.
- Это у тебя, как у твоего деда, - усмехнулась мама, потрепала меня по голове и расцеловала в обе щеки. - Я тебя очень люблю, Сашка...
- Я тебя тоже.
- Поэтому не хочу, чтобы с тобой... - она неожиданно смолкла, словно споткнулась обо что-то. Я терпеливо ждала продолжения. - Я не хочу, чтобы ты лезла в это дело... Пусть все остается по-прежнему. Александр Григорьевич Алышев всегда останется в нашей памяти настоящим мужчиной, воином-защитником, преданным Родине и своей семье... - Ее голос дрогнул. Несмотря на громкие слова, в них не было пафоса. Явно слышалась тоска, боль и непроходящее чувство скорби. По ее щеке пробежала одинокая слеза. Я не удержалась и поддержала ее обильным слезным потоком.
После разговора с матерью, который меня запутал еще больше, но дал возможность предположить, что в жизни деда были темные пятна, я решила направить стопы к своей бабушке.
Нине Степановне стукнуло восемьдесят лет, ее здоровье нас беспокоило, но радовал ее интерес к жизни, к происходящим событиям в мире и в России в частности. Поэтому минут тридцать мы уделили обсуждению последних новостей, поведению одной культовой фигуры на политическом олимпе, который, как всегда, обратил на себя внимание и вызвал споры, воспели президента, и перешли к земным проблемам, главной из которых было мое замужество. Мой выбор бабуля одобряла, в очередной раз поинтересовалась, когда назначен день бракосочетания, я увильнула от ответа, потому что сама не решила, выйду замуж или повременю? Сейчас меня волновал совсем другой вопрос - прошлое моего деда.
- Нина, расскажи мне об Алышевых, - попросила я, сделав милое личико прилежной первоклассницы.
- С чего это вдруг? - удивилась ведьма во втором поколении.
- Просто так, - пространно заявила я.
- Темните, девушка, - выдала бабуля и пронзила меня взглядом вылинявших глаз моей мамы.
Я сжалась: сейчас она перейдет к допросу, я не выдержу и открою ей все карты. Выложу про обнаруженный в шкатулке обрывок бумаги с непонятным текстом, у нее подскочит давление, уровень сахара в крови, и как итог - я получу нагоняй от мамы за доставленные бабушке неприятности. Если эти процессы в старом, нет, в пожилом организме, можно назвать неприятностями. Я недаром поправилась. Мою бабулю ни в коем случае нельзя назвать старушкой, она следит за собой, любит наряжаться, подкрашивает бледно-розовой помадой губы, покрывает перламутровым лаком длинные ногти и красит волосы в огненно-красный цвет. Только в детстве я называла ее бабуша, а сейчас обращаюсь к ней по имени, показывая этим незначительную разницу в возрасте. Иногда она бурчит, выказывая свое недовольство таким обращением, но в глазах я улавливаю удовлетворение. Она хитрит и желает услышать комплимент в свой адрес. Я не скупа на комплименты и начинаю петь хвалебные оды.
Иногда между нами происходят стычки, когда Нина слишком далеко углубляется на мою территорию. Она привыкла руководить мужем и детьми и старается это проделать со мной. Но я обладаю жестким мужским характером и быстро ставлю заслон ее желаниям влезть в мою жизнь. Она обижается, напоминает о полной своей самоотдаче мне в раннем детстве, когда мама вышла из отпуска по уходу за ребенком, то есть за мной, и оставила меня заботам бабушки. Можно подумать, меня выставили на улицу, а она подобрала. Основная забота всегда лежала на маме, она не перестала это делать и сейчас, когда я окончила институт и поступила в аспирантуру. Мама всегда держит руку на пульсе, но в отличие от Нины, не переходит разрешенных границ. Наверное, она сумела сделать выводы о воспитании взрослых детей на своем собственном опыте.
Теперь к заботам обо мне добавилась постоянная тревога за Нину. Поэтому, зная мою настойчивость и желание идти до конца, мама предвидела мой визит в бабушке и настойчиво попросила не вовлекать ее в процесс расследования прошлого деда.
- Да и тебе надо подумать о защите кандидатской диссертации, - в заключении сказала она, - а не выяснять родословную предков.
- Диссертация давно готова, - заверила я мамулю и отправилась к бабушке, желая ее разговорить.
Особого труда это не составило, Нина всегда любила поболтать, а с годами и вспомнить далекое прошлое. Своими рассказами о молодости она напоминала прабабушку Веру Васильевну, которая, со слов моей мамы, дожив до девяноста лет, забывала, что было полчаса назад, но с удовольствием описывала в мельчайших подробностях день своего бракосочетания, свой свадебный наряд и еще многое другое, на первый взгляд, незначительное, что произошло более полувека назад...
- Я не знаю, что тебе рассказать об Алышевых, - пожала плечами Нина. - Мы столько раз говорили на эту тему, что ничего нового ты из моего рассказа не почерпнешь.
- Я уже ничего не помню, - протянула я. - Расскажи еще раз!
- Ладно, - спокойно согласилась бабушка, не стала при этом задавать лишних вопросов. - Я знаю совсем немного и только то, что мне поведал твой дед, а не его родители, которые не любили распространяться на эту тему.
- Почему? Неужели им было, что скрывать?
- Твой дед легко поднимался по служебной лестнице и каждый раз, при очередном повышении, его... проверяли, - она возвела очи к потолку. - И, удивительно, что не накопали компромата.
- А... было, что накопать? - опешила я. Начало меня заинтриговало, чего ждать дальше?
- Однажды муж обмолвился, что его семью раскулачили во второй половине двадцатых годов, но я не придала этому значения, так как раскулачиванию и ссылке подвергались многие. Те, у кого было, что забрать. Раз не "гол, как сокол", значит, кулак! Отдавай свою немногочисленную живность, целых две коровы и захудалую лошадку, и вон из деревни. В то время Сталин призвал "ударить по кулакам" и "пустить в ход чрезвычайные меры", вот его приспешники и расстарались, гребли всех кого надо и кого не надо, выполняя приказ вождя.
- Но мой дед не был похож на крестьянина, даже и зажиточного! - вставила я.
- Его вывезли на Урал в двухлетнем возрасте! Какой же он крестьянин!
- А гены? Гены всегда сказываются... И у него сказались. Он больше похож на дворянина...
В памяти пятилетнего ребенка укрепился образ лощеного джентльмена, каковым являлся мой дед: отглаженный костюм, обязательный галстук в тон, приличная сорочка, гладковыбритое лицо, аккуратная стрижка. Дома он тоже не опускался до треников с вытянутыми коленками.
- Да, он всегда отличался аристократическим лоском, - подтвердила мои мысли бабушка. - Твоя мать пошла в него. В них есть... какая-то... отстраненность от всех. Я не имею в виду, что они ставят себя выше других, они стараются отгородиться, чтобы не вступать в полемику, если это будет необходимо. Оба способны постоять за себя, тем более за своих близких, но стараются избегать конфликтных ситуаций.
- Это плохо? Ведь, не всегда нужно давать сдачи. Христианский принцип призывает: подставь правую щеку, когда получил по левой. Но мне это изречение не нравится.
- Я тоже не понимаю этого... - Наша предводительница привыкла, чтобы последнее слово всегда оставалось за ней. И высказать свое мнение по любому вопросу она считала обязательным. Мы с мамой поступаем иначе: обнародуем вслух мысли только при желании своего собеседника.
- Нина, мы пустились в философские рассуждения, а я просила тебя рассказать об Алышевых! - призвала я, переключаясь на нужную волну. - Где они жили до того, как их раскулачили?
- Не знаю, - хмыкнула бабушка.
- Никогда не поверю, что ты не интересовалась!
- Интересовалась несколько раз, но ни разу не получила ответа и махнула рукой. Твой дед сразу перескакивал на тысяча девятьсот двадцать восьмой год, когда молодая семья с двухлетним ребенком появилась в слободе при Мотовилихинском заводе, который в конце девятнадцатого века стал главным центром производства артиллерии в России. Это сейчас он один из районов Перми, а тогда это было небольшое село при заводе. В двадцатые годы Пермь была заштатным городишком, жалким районным центром, потому что не была большевистской. Ее считали мещанским городом. В отличие от Екатеринбурга, названного второй столицей большевиков, Пермь слыла кадетским центром, а большевиков в семнадцатом году насчитывалось около десятка человек. Через этот город проходила "государственная дорога на каторгу" - Сибирский тракт.
- Что при царе ссылали по Сибирскому тракту, что при Советской власти, - вздохнула я. - Значит, семья Алышевых осела в слободе при заводе. Что дальше?
- Сначала в слободе, потом они перебрались в Пермь. Вскоре у них родился второй ребенок - дочь, затем - сын, потому еще одна дочь, и еще. В семье работал один отец, а нахлебников было шестеро.
- Поэтому они решили на один рот убавить, - зло высказалась я.
- Сашка, ты напоминаешь мне твою мать, которая всегда возмущалась поступком родителей своего отца! С этого все и началось!
- Что началось? - ухватилась я за случайно оброненную фразу.
- Ну... Жанна утверждала, что своего ребенка родители никогда не отдали чужим людям, как бы им не было тяжело.
- Я с ней полностью согласна! - с чувством заметила я.
- Но Алышевы его не в детдом сдали, а определили трубачом в музыкальный взвод при артиллерийском полке, расположенном в Перми.
- Конечно, зачем им чужой ребенок, когда своим есть нечего! - съязвила я.
- Это все домыслы!
- Не домыслы, а версии, которые пока не нашли подтверждения.
- Твоя стезя - экономика, а не юриспруденция! Каждый должен заниматься своим делом! - Нина была права.
Потом мы принялись рассматривать фотографии деда того времени. Вот на пожелтевшем снимке молоденький мальчишка Сашка Алышев в буденовке со звездой, в шинельке и с приятной улыбкой, едва тронувшей его пухлые губы.
Я в очередной раз пожалела этого десятилетнего пацаненка, которого выставили из родного дома, и в очередной раз осудила поведение его родителей.
...Война застала Александра под Смоленском, где их часть попала под бомбежку. Всех воспитанников отправили в тыл. Саша стал работать на Авиационном моторном заводе, за одну неделю освоил профессию токаря и стал трудиться самостоятельно. До июня сорок второго молодой парень безуспешно обивал порог военкомата, стремился на фронт. И в шестнадцать лет был направлен в запасной стрелковый полк, который базировался в селе Алкино под Уфой. На срочную службу его так и не зачислили - не хватало возраста. В сорок третьем перешел в Артиллерийскую часть имени Салавата Юлаева. Там он встретился с командиром Артполка, в котором служил в музыкальном взводе. И упросил командира взять его на фронт, тот согласился. Они прибыли в село Парфеньево, близ Коломны, погрузились в эшелоны и отправились на фронт. Было начало ноября. Уже по дороге они узнали, что наши войска освободили Киев.
Дед воевал в артиллерийском полку вплоть до сорок четвертого года, потом перешел служить в разведку. Остальная фронтовая жизнь покрыта мраком. Известно, что Александр Алышев воевал на третьем Украинском фронте и закончил войну на озере Балатон в Венгрии...
Скрытность деда всегда бесила мою мать, любую информацию о военных годах из него надо было вытаскивать клещами. Только в День Победы, когда Александра Григорьевича приглашали в школу, где училась его дочь, он коротко рассказывал о каком-либо эпизоде, произошедшем на фронте. Рассказ был посвящен его боевым товарищам, но не собственным ратным подвигам...
С фотографий военных лет на меня смотрел серьезный парень в папахе, лихо сдвинутой на бок. Вот совсем маленькое фото: он сидит в окопе и смотрит в бинокль, наверное, изучает позиции фашистов. На другой фотографии дед снялся с друзьями, они улыбаются, словно войны и нет. И везде на снимках на голове Саши Алышева неизменная папаха. Из одежды - штаны-галифе и аккуратная гимнастерка, затянутая на тонкой талии ремнем. На ногах начищенные сапоги. Видимо, тщательно готовился в фотосъемке.
Я всегда чувствую запах кожи и слышу скрип сапог, когда долго изучаю фотографии деда тех военных лет. Мне кажется, что он где-то рядом. Прошел неспешно мимо, засунув руки в карманы галифе...
После окончания войны Александр поступил в Рязанское автомобильное училище и окончил его с отличием в сорок восьмом году. На фотографии тех лет худощавый парень стоит с товарищами у волейбольной сетки с мячом в руках.
Интересно, выиграла команда моего деда? - каждый раз думала я и всегда утверждала, что его команда выиграла. Иначе, нельзя.
По фоткам можно проследить весь боевой путь Александра Алышева от мальчишки из музыкального взвода до полковника...
Серьезный интеллигентный человек с безупречной репутацией... Таким был мой дед для меня, для его дочери и его жены...
Глава первая
Гимназист Павел Леонов тихонько поднялся с кровати, быстро оделся, накинул долгополую шинельку, надел фуражку, поверх нее накинул башлык, обмотал его вокруг шеи и вышел в морозную ночь. Взглянул на звездное небо, передернул плечиками и бойко зашагал прочь.
- Я должен это сделать, я должен это сделать! - как заклинание бубнил он себе под нос.
Вот и кладбище.
Мальчик остановился, вжал голову в плечи и стал испуганно озираться по сторонам. Ветер кинул иголки-снежинки ему в лицо, он отпрянул, как от удара, приложил к щекам руки, очнулся и продолжил свой путь, постоянно стреляя глазами по сторонам, чтобы вовремя отреагировать на любую опасность.
- Надо бояться живых, - убеждал он себя шепотом. Нервы мальчика были на пределе, один тихий звук мог заставить его пуститься наутек.
Чтобы отвлечься он стал думать о прочитанной накануне книге - "Рассказы о Суворове".
- Уж, Суворов никогда бы не побоялся пойти ночью на кладбище! -прошептал Павлик, с трудом размыкая застывшие на морозе губы.
Он старался идти уверенным шагом, с трудом удерживая себя от огромного желания вернуться назад. И не просто вернуться, а так припустить, что время возвращения в теплую казарму Петровско-Полтавского Кадетского корпуса было вдвое, а то и втрое, меньше времени, затраченного сейчас...
Почему, именно, этот кусочек своей насыщенной на события тридцатишестилетней жизни вспомнил подполковник Павел Алексеевич Леонов перед эвакуацией из Севастополя в ноябре тысяча девятьсот двадцатого года? Ни учебу в Михайловском артиллерийском училище, ни участие в Первой мировой войне, ни развал Русской армии в декабре семнадцатого, ни борьбу с большевиками в составе Добровольческой армии, которая с боями пробивалась к Москве и дошла до Орла... А потом от Орла было отброшена до Новороссийска...
Павел Алексеевич долго всматривался в личико спящего на его руках трехмесячного сына, потом поднял глаза на супругу Лидию Андреевну, которая держалась из последних сил, и тихо сказал:
- Лидуся, я не могу взять вас с собой. - Эту фразу он повторил уже несколько раз за последний час. - Я не знаю, что с нами может произойти... Но я обязательно, ты слышишь, я обязательно вернусь за вами. За тобой и Владимиром.
Слезинки бегло побежали по лицу Лидии Андреевны. Она быстро смахнула их кружевным платочком.
- Не волнуйся, Павлуша, с нами все будет хорошо. Мы уедем подальше... С нами Катюша и Григорий, они не дадут нам пропасть.
Стоявшие поодаль Катерина и ее муж Григорий не сводили глаз со сцены прощания хозяина и хозяйки. Еще мать Кати служила горничной в доме отца Павла Леонова, генерала Гордея Ильича Леонова, участника обороны Севастополя.
Мысли подполковника вновь вернулись в прошлое...
Последний раз он видел отца перед войной, в четырнадцатом году. Тот крепко расцеловал сына на прощание и сказал:
- Будь всегда честным и преданным нашей России. Долг перед Отечеством исполни до конца! Побеждает тот, кто готов отдать всего себя!..
Судорога пробежала по лицу потомственного военного.
- Нет больше России, - прошептал он. - Жестоко карает судьба русский народ, соблазненный большевиками.
- Павлуша, тебе пора, - напомнила Лидия. Короткая фраза далась ей с трудом.
- Поезжайте в Москву, там легче затеряться. - Молодая женщина удивленно посмотрела на мужа. - Да-да, только в Москву, - задумчиво повторил он. - Я заберу вас с Володей... или вернусь сам.
Незаметно подошла Катюша, взяла из рук хозяина ребенка. Павел Алексеевич обнял жену, потом резко отодвинул от себя, всмотрелся в любимые черты, желая запечатлеть их в памяти, крепко поцеловал в губы, покрыл поцелуями руки, потом снова прильнул к губам...
- Мы будем вместе! - заверил он Лидию, пытаясь убедить и себя, чтобы расставание не было таким горьким. Поцеловал сына, развернулся и взбежал, не оглядываясь, по трапу парохода "Херсон"...
- Пойдемте, Лидия Андреевна, - позвала Катюша, - не будем рвать душу Павлу Алексеевичу...
- Сейчас, сейчас, - пролепетала Леонова, отступая на несколько шагов назад, чтобы не пропустить момент, когда знакомая широкоплечая фигура промелькнет на палубе...
Русская Армия генерала Врангеля в количестве ста тридцати плавсредств прибыла в Константинополь. Люди не могли сойти на берег, так как оккупационное командование Франции для начала должно было принять непростое решение - где всех разместить? Наконец, после двух недель ожидания прибывших беженцев распределили по трем лагерям. Один из лагерей располагался возле города Галлиполи, на европейском берегу пролива Дарданеллы.
Двадцать второго ноября двадцатого года два парохода - "Херсон" и "Саратов" - встали на рейде у портового города Галлиполи. На "Херсоне" и "Саратове" находился весь Первый Армейский Корпус под командованием генерала Кутепова.
Месторасположение русским было предоставлено в районе каменистой реки Биюкдере. Они сразу прозвали его "Голым полем" за пустынность. Высадка проходила под проливным дождем.
Даже природа играет против бедных русских, сломленных морально и физически, - подумал Павел Леонов, оглядывая перепуганных людей.
По прошествии многих лет, Павел Алексеевич с чувством благодарности вспоминал командира корпуса Александра Павловича Кутепова, который в то нелегкое время взял на себя все проблемы, попытался встряхнуть растерянных людей. Он издал указ, который не все оценили правильно, нашлось много недовольных жесткостью этого указа, и не все поняли самого командира, грозившего полевым судом за каждое неповиновение или нарушение воинской дисциплины. Но со временем осознали своевременность такого решения. Они - армия, а не сброд из дезертиров и предателей. Люди как-то подобрались, подтянулись и поверили в будущее.
Когда Армейский корпус обустроился, Леонов запоздало пожалел, что не взял с собой семью. Но тогда он не был уверен до конца, что его пароход пришвартуется на пристани Константинополя. Он не мог рисковать жизнью близких людей...
Через несколько месяцев "Голое поле" было не узнать. Место, некогда заросшее кустами шиповника и заселенное одними змеями, теперь представляло собой обжитый военный лагерь. Здесь проводились парады, смотры, устраивались концерты. Действовали два театра: один в самом Галлиполи, где расположился штаб, а другой - в лагере. Проводились спортивные состязания, футбольные матчи. Малыши посещали детский сад, дети постарше - военные училища. Но все понимали, что это временное пристанище. А куда потом?
После Галлиполи полковник Леонов в декабре двадцать первого года оказался в Болгарии, через год перебрался в Сербию...
В марте тысяча девятьсот двадцать четвертого года Павел Алексеевич переехал в Париж. Все эти годы он ничего не знал о своих самых дорогих людях - жене и сыне. Оставалось лишь мечтать о встрече.
В Париже Леонов вступил в Русский Обще-Воинский Союз, идея создания которого принадлежала барону Врангелю. РОВС должен был объединить стихийно возникшие военные союзы в один. Во главе Союза стал Александр Павлович Кутепов. Полковник Леонов поддерживал генерала, который был сторонником активных военных действий против Советов, выступал за развитие контактов с тайными организациями на территории Советской России.
Павел Алексеевич надеялся попасть в Советскую Россию не только для проведения террористических актов, главное для него - найти жену и сына. Генерал Кутепов возложил на полковника Леонова организацию "Союза боевиков", и тот активно включился в работу. Через три месяца первая группа была готова для заброски в Советскую Россию. Павел Алексеевич решил возглавить эту группу, но Кутепов был категорически против.
- Я не могу обезглавить "Союз боевиков", - так он объяснил свой отказ.
Леонов не мог найти выхода из сложной ситуации. Понимал, что генерал, как всегда, прав. Долг на первом месте. А как же семья?
- Господин генерал... Александр Павлович, - твердо выговаривая слова, произнес он, - я должен пойти с первой группой!
Кутепов прищурился, в его взгляде читалось недоверие. В этот момент генерал напомнил Леонову последнего императора. Стало неуютно, почувствовал себя предателем интересов РОВСа. Решил отказаться от своего решения, но не успел. После некоторого раздумья генерал коротко произнес:
- Желаю удачи! - И протянул на прощание руку...
Боевики в количестве трех человек тайно пересекли финскую границу в мае тысяча девятьсот двадцать пятого года, вышли на станцию Левашово и сели на поезд, следующий в Ленинград.
Перед группой Леонова стояла задача: установить связи с антисоветскими организациями, узнать истинное положение дел в Советской России и понять настроение людей.
Когда полковник бывшей Русской Армии ступил на перрон, его сердце учащенно забилось. Он вернулся на Родину!
Но это была уже не его Родина, совсем не та Россия... Те же здания, те же улицы, некоторые из которых получили новые названия, но все было иначе. Другими были люди, идущие по прежним улицам. Эти люди были иначе одеты и выглядели, как больные с высокой температурой. Объяснялось все просто - их глаза горели нездоровым блеском. Революционный задор охватил все массы. Трое боевиков были чужими на их празднике жизни, и сразу это почувствовали. Косые взгляды дружной человеческой массы, пребывающей в безумной радости от своего господства и вседозволенности, были направлены на трех мужчин, которые старались не выделяться из толпы. Но даже под обносками прирожденную интеллигентность не спрячешь, а глаза не заставишь светиться безумием.
Они купили газету "Комсомольская правда", причем ее первый номер, о чем свидетельствовал заголовок на первой странице. Здесь же сообщалось о проведении второго конкурса на проектирование памятнику вождю мирового пролетариата у Финляндского вокзала. Следующая статья повергла Леонова в шок: "Раскрыто "Дело лицеистов"! Обвинение в создании "Контрреволюционной монархической организации" предъявлено восьмидесяти одному человеку"... Назывались несколько фамилий известных в прошлом людей, закончивших в разные годы Императорский Александровский Лицей, больше известный как Пушкинский. Этот лицей в Царском Селе окончил Александр Сергеевич Пушкин. В середине девятнадцатого века лицей переехал в Санкт-Петербург и был переименован в Императорский Александровский лицей в честь императора Александра I.
Четырехэтажное здание лицея располагалось на Каменноостровском проспекте между Большой Монетной и улицей Рентгена. В годы Первой Мировой войны в нем располагался офицерский лазарет, где раненный в ногу капитан Леонов познакомился со своей будущей женой Лидочкой Насоновой, выпускницей Женского Медицинского института. Лидия Андреевна была из семьи потомственных врачей, но первая из женщин рода Насоновых получила высшее медицинское образование. Лазарет был совсем небольшим: всего шесть палат на пятнадцать коек. Павел Алексеевич часто посмеивался, что германская пуля свела его с женой...
Леонов отвлекся от воспоминаний о прошлом и вернулся к первому номеру газеты "Комсомольская правда". Быстро пробежал глазами непрочитанные страницы, узнал, что сборная СССР по футболу провела один официальный матч со сборной Турции и выиграла со счетом 2:1. Также в газете были напечатаны стихи пятнадцатилетней поэтессы Ольги Бернгольц, но их Алексей читать не стал.
Леонов посмотрел на своих единомышленников. Новости из газеты их огорчили.
- Рискнем пойти на явочную квартиру? - спросил он.
- И угодим прямо в лапы ОГПУшников, - ответил один из боевиков по фамилии Михайлов.
- Не хотелось бы сразу оказаться на одной скамье с бывшими лицеистами, не успев отомстить за них, - не слишком настойчиво поддержал его капитан Епифанов.
- Согласен, здесь находится опасно. Сейчас начнут хватать всех подозрительных. Едем в Москву! - Поставил точку в обсуждении руководитель боевой группы.
Троица попала в вагон, где ехал комсомольский актив Ленинграда. И опять все тот же фанатичный блеск глаз. Добавились заученные, скорее всего, внушаемые с рождения, фразы. Они разговаривали лозунгами, их это не смущало и не удивляло. Так жили и общались все вокруг, другой жизни одни не знали, другие не помнили, третьи смирились с судьбой и пытались забыть.
Полковник задумался.
От фанатизма излечить невозможно. Здесь, в России фанатизм подобен эпидемии. Вакцину пока не изобрели. Если уничтожить этих фанатиков, им на смену придут другие.
Павел Алексеевич продолжал прислушиваться к разговорам патриотической советской молодежи. Не сомкнул глаз всю ночь. Он слушал чужие непонятные разговоры и думал о сыне. Владимиру скоро исполнится пять лет. Неужели он может стать таким, как эти молодые люди? В такой стране, где все подчинено пропаганде и борьбе с классовыми врагами, где только и твердят о преимуществах советского строя, возможно все...
Уже на подъезде к Москве он утвердился в своем решении отыскать семью и перевести ее во Францию, пока Володя не пропитался социалистической заразой...
Поезд в Москву пришел рано утром. Боевики сразу отправились на явочную квартиру, которая находилась на Маросейке. В этой квартире проживал руководитель антисоветской организации - Владимир Зенонович Аноев. Леонов представился сам и познакомил хозяина со своими спутниками. Аноев оказался высоким мужчиной средних лет с волевым взглядом, маленькими усиками, орлиным носом и узкими губами. Беседа продолжалась пару часов. Леонов остался доволен: организация, руководимая Владимиром Зеноновичем, имела связи в Красной Армии и насчитывала в своих рядах несколько десятков человек. Аноев настаивал на встрече с Кутеповым, но Павел Алексеевич посчитал ее преждевременной. Обсудив дальнейшее сотрудничество, они расстались.
Боевики устроились в небольшой гостинице. Михайлов и Епифанов легли спать, а Леонов незаметно покинул номер.
Он решил навестить подругу своей жены Анастасию Яворскую, которая вместе с Лидой училась в Женском медицинском институте. До Павла доходили слухи, что муж Яворской перешел на вражескую сторону еще в восемнадцатом году и сейчас достиг определенных высот. Леонов знал, что рискует, явившись к бывшим знакомым, но желание узнать о Лиде и Володе пересилило.
До революции Яворские жили на Большой Ордынке. Алексей не знал, с чего начать поиски, и отправился по старому адресу.
Удача была на его стороне: на звонок вышла... Анастасия и вопросительно уставилась на посетителя.
- Здравствуй... те, Анастасия Романовна, - тихо произнес Леонов.
- Вы... к Антону Ивановичу, но...
- Я к вам, - перебил ее мужчина и протиснулся в прихожую, любезно отодвинув хозяйку.
- Что вы себе позволяете, я сейчас... - задохнулась она.
- Настя, ты меня не узнаешь?
Яворская надела пенсне, которое до этого держала в руке и внимательно посмотрела на наглеца.
- Павел?! - удивилась она и приложила ладонь к губам, желая погасить следующее восклицание.
- Да, это я.
- Но как ты... здесь? - Женщина окинула его взглядом, будто внешний вид мужчины мог ответить за него на все вопросы.
- Я ищу Лидию, - прошептал он, не вдаваясь в подробности своей биографии. Сказал и замер, ожидая приговора: если лучшая подруга жены ничего не знает о ней, то последняя надежда будет потеряна. А вдруг Лиды и сына нет в живых? Вдруг оголтелая толпа революционных фанатиков растерзала их? И бедную слабую женщину, и ее неразумное дитя, которое не может отвечать за поступки своего отца...
- Проходи в гостиную, - пригласила его Анастасия. - Не волнуйся, я одна в доме. Антон уехал инспектировать военную часть под Москвой.
Последнюю фразу Леонов пропустил мимо ушей, ему было все равно, где в данный момент находится предатель Яворский. Хозяйка усадила гостя за стол и предложила чай.
- Нет, спасибо, - покачал головой Павел. - Я хочу узнать о...
- Не волнуйся, с ними все хорошо! - перебила его женщина.
Наконец! Наконец, она сказала то, что так надеялся услышать Леонов.
- Где они?
- Они живут на улице Герцена...
- На какой улице? - не понял он.
- Бывшей Большой Никитской, - пояснила Яворская и назвала номер дома. - Лида работает в Детской городской клинической больнице Святого Владимира. Я ее туда устроила.
- Спасибо, - задумчиво поблагодарил Леонов, еще раз сказал "спасибо" и поспешил к выходу.
- Павел... - остановил его голос хозяйки.
- Что-то еще?
- Нет, ничего.
- Спасибо, - еще раз повторил он и исчез, будто его и не было...
Анастасия Яворская опустилась на стул, потерла пальцами виски и погрузилась в размышления. А она могла быть на месте Лидочки... Могла...
Молодой врач Анастасия Ожерельева сразу заприметила симпатичного офицера Павла Леонова. Она часто забегала в палату, где лежал раненый капитан. Молодой мужчина рассказывал о войне, причем его рассказы не навевали ужас, совсем напротив, они наполняли сердце радостью, что у нас, в России, есть такие верные сыны, готовые победить врага. На соседней койке лежал подполковник Яворский. Он слушал рассказы молодого Леонова со снисходительной улыбкой опытного вояки, который прошел несколько войн. Со временем Настя стала замечать особое к себе расположение Антона Яворского. Особо относился к ее подруге Лидочке Насоновой молоденький офицер Леонов. Увы, не к ней.
Насоновы приняли Анастасию в свою семью, когда она в пятнадцатилетнем возрасте осталась сиротой. Относились они к Насте, как к родной дочери.
Когда Ожерельева заметила взаимный интерес Лиды к Леонову, то решила отступить...
Воспоминания десятилетней давности сменились картиной появления Лидии Леоновой с ребенком на руках в квартире Яворских.
- Где Павел? - сразу задал вопрос Антон Иванович.
- Не знаю, - пожала худенькими плечиками Лидочка и опустилась на стул, не выпуская из рук малыша. В прихожей жалась верная прислуга - Катерина и Григорий.
- Не смей! - прошипела Анастасия, прожигая мужа своими изумрудными глазами. - Не смей пытать ее!
- Я... просто интересуюсь! - опешил от решительности жены Антон.
- Поинтересуйся у своих хозяев, зачем они Россию залили кровью?
- Настенька, не надо произносить вслух таких слов! - прошептал он и повертел головой. - Даже думать...
Яворская отмахнулась от мужа и занялась подругой.
- Давай сюда ребенка! - приказала она. - Поживешь пока у нас, а потом будет видно.
- Но... - хотел возразить Антон Иванович, но умолк под убийственным взглядом жены.
- Скажи спасибо, что я осталась с тобой, - на ходу бросила она.
- Настюша, может не надо, - попыталась вставить слово Леонова.
- Я уже все решила! - отрубила подруга, решительно забрала малыша из рук уставшей матери, внимательно изучила его личико и с улыбкой проговорила, - вылитый отец! Копия! Как его зовут?
- Владимир. - Лида встала рядом с подругой и с умилением посмотрела на сына. - Мы к тебе так долго добирались. Слава богу, что ты живешь в той же квартире. - Она уткнулась в плечо Насти и горько заплакала. Впервые после расставания с любимым мужем в Севастополе...
Анастасия Яворская не задумывалась о последствиях, она знала одно: надо помочь подруге, ставшей ей родным человеком, отплатить в ее лице всем Насоновым за доброту и любовь. Уже нет в живых отца и матери Лидочки, расстрелянных большевиками еще в семнадцатом, убит её старший брат Владимир Андреевич Насонов, блестящий хирург, спасший много человеческих жизней.
Настя не знала, почему осталась рядом с мужем-предателем, может, испугалась остаться одна в такое страшное время. Ей хотелось жить, лечить людей и не важно, на чьей они стороне...
Павел Леонов остановился у нужного ему дома, расположенного на улице Герцена. Огляделся по сторонам, не заметил ничего подозрительного, и скрылся в парадном.
Дверной звонок не работал, пришлось осторожно поскрестись. Никто на робкие призывы не откликнулся. Павел постучал чуть громче. Защелкали замки, и его взору предстала заспанная горничная Катюша. Про сон она мигом забыла.
- Па... Павел Алексеевич, - заикаясь, произнесла девушка, отступая вглубь квартиры. Гость не заставил себя ждать, проник внутрь и прикрыл за собой дверь.
- Лидия Андреевна дома? - поинтересовался Леонов. Онемевшая прислуга закивала в ответ и показала рукой на одну из дверей. Павел решительно подошел к двери и потянул её на себя. И сразу увидел спящего в кроватке сынишку, а рядом с кроваткой - его мать. Лидия безмятежно спала, прислонившись к спинке детской кровати. На ее коленях лежала раскрытая детская книга.
Женщина резко проснулась от непонятного звука, открыла глаза и с непониманием посмотрела на стоящего перед ней мужчину. Тяжело вздохнула и снова закрыла глаза, пробормотав что-то себе под нос.
- Лидочка, - шепотом позвал ее супруг.
Молодая женщина не пожелала вновь открыть глаза. Только отрицательно затрясла головой.
- Лидочка, это я, - повторил Павел.
Она дернулась, книга упала на пол.
- Па... Павлуша... Павлушенька, - прошелестела она, попыталась подняться и лишилась чувств. Леонов подхватил ее на руки и позвал Катерину. Прибежавшая прислуга стала хлопотать около хозяйки, больше суетилась, чем оказывала помощь. На странные звуки явился Григорий и уставился на Леонова, как на пришельца с того света.
- Павел Алексеевич?
- Да, это я, - подтвердил "призрак" с хозяйкой на руках. Хотел что-то сказать, но Лидия Андреевна пришла в себя.
- Павлуша...
- Все хорошо, родная, все хорошо, - успокоил ее мужчина ласковым голосом. Дошел до спальни и уложил супругу на кровать. В дверях застыли Катерина и Григорий.
- Точно, Павел Алексеевич, а ты сомневалась, - обратился Григорий к Катерине. Та не стала противоречить, хотя, сомнений по этому поводу не высказывала. Лишь смахнула слезу и потянула за собой мужа.
- А Володечка спит себе и не знает, что батюшка вернулся! - прошептала Катюша, прикрыв дверь спальни.
- Как думаешь, Павел Алексеевич совсем вернулся? - так же шепотом поинтересовался Гришка.
- Не знаю, - пожала плечами жена. И после некоторого раздумья заявила, Павел Алексеевич обещали забрать Лидию Андреевну с Володей, вот теперь приехали за ними. - И тяжело вздохнула. С одной стороны, она радовалась, что семья соединиться, а с другой - не хотела расставаться с Лидией Андреевной и Володечкой, к которому прикипела всем сердцем.