Степан осознавал, что его болезнь "пустила корни" в организме. Пока ее, эту самую болезнь, название которой страшно озвучить, еще можно "вырвать" с корнями, но нужен помощник, специалист в известной области.
Один в поле не воин.
Но решение Степан Ефремушкин принял сам. Он смог разобраться - болен. Смог принять свою болезнь. Смог найти в себе силы, чтобы решиться на Поступок. Да, для него обращение за помощью к специалисту по психиатрии - это Поступок, иначе не назовешь. Он обязан сделать это не только ради себя и своего будущего, но и для Ниночки, с которой неразрывно связано его будущее, по крайней мере он на это надеется, он этого хочет, он об этом мечтает. Но одними диванными мечтами ограничиваться нельзя, нельзя доходить до крайней черты и, тем самым, разрушать свою жизнь и жизнь близкого человека, который не случайно появился рядом с ним, когда показалось, что всё вокруг рушится, рушится и он сам, разваливаясь на обломки, которые рано или поздно превратятся в прах. И от Степана ничего не останется... Если только память: друзья будут о нем помнить. Это немало. Ужасно другое - после него НИКОГО не останется. Его род прервется.
Впервые за свою недолгую тридцатипятилетнюю жизнь Степан Сергеевич подумал о наследнике или о наследнице. Скорее всего, у них с Ниночкой будет дочь: недаром приснился сон, пророческий! Впрочем, ему все равно, кто родится, главное, чтобы их семья увеличилась на одного человека, для начала, а там будет видно.
Степан очень хочет ребенка от любимой женщины. Сколько раз он слышал подобное высказывание с экрана телевизора из уст мужчин, которые выглядели, по его мнению, полными придурками, или из уст женщин, с которыми он тесно-недолго общался, и которые не могли держать при себе свои мысли и восторженно говорили об их будущих детях. В связи с чем общение резко прерывалось: услышанная фраза заставляла Степана бежать, не чуя ног, испаряться, укрываться в засаде и ждать - вдруг его недавняя возлюбленная, имевшая неосторожность заявить о своих желаниях и, тем самым, предъявить права на Ефремушкина, вновь ворвется в его жизнь и озадачит новостью, для нее - радостной, для него - убийственной: у них скоро будет ребенок!
- Дети должны рождаться в любви, - часто говорила Марта Гордеевна, как бы предупреждая сына от опрометчивой любовной связи. Для нее все любовные связи сына были опрометчивыми. То ли, мать ревновала единственного сына, то ли знала лучше него, что очередная пассия это всего лишь потеря драгоценного времени.
Интересно, - задумался Степан, - как бы мать отреагировала на появление в моей жизни Ниночки?.. Известно, как - приняла бы в штыки, заявив, что эта женщина для него стара, еще неизвестно, сможет ли она родить ему ребенка - все-таки возраст перевалил за тридцатник.
Глупости! Это в прежние времена женщины за тридцать считались старородящими, а сейчас настали другие времена и другие возможности.
И все же - как бы приняла Ниночку мать?
Степан Сергеевич представил картину знакомства будущей свекрови и невестки и... ничего не увидел, кроме счастливого улыбающегося лица Ниночки и смазанного, как скрытого в тумане, лица матери.
- Еще вступи в контакт с покойной матерью и потребуй высказать свое мнение! - поерничал он и осуждающе попыхтел. - Время властвования матери надо мной закончилось. Матери больше нет, как ни прискорбно об этом говорить. Я стал взрослым, детство ушло, должен отвечать за себя сам, не ждать подсказок... И принимать ответственные решения обязан сам. Совершать Поступки. Я смогу. Всё в мох руках.
Так сказала девочка Нина Светке Куролес в ее сне. Спрашивается, зачем Светке надо было красочно описывать свой мистический сон? Кто ее об этом просил?! Ни я, ни Димон точно не просили. Можно подумать, Светка будет спрашивать у кого-то разрешения. Завела свою песню и, не прерываясь, затарахтела как пулемет Максим, а мы сидели и слушали, открыв рты. Не знаю, как отнесся к ее рассказу Димон, но у меня в голове засели слова девочки Нины. Она как будто дала мне установку... И что в этом плохого? И правильно сделала Светка, что рассказала, своевременно.
Кому-кому, а мне установка нужна. Нужна для того, что собраться, поверить в себя и... слушать и слышать только себя. Не какого-то там барабашку. Почему, собственно, барабашку? Или правильнее сказать - барабашек. Их же двое. А двое ли? Они не стучат, скребутся, оповещая таким способом о своем прибытии. Пришли и заговорили между собой. Диалог двух... существ, в котором они рассуждают о третьем человеке, присутствующим здесь же, тем самым они его принижают - он не достоин того, чтобы участвовать в разговоре, он тварь дрожащая и права не имеет. Почти по Достоевскому.
А диалог ли это? Вдруг в его квартире появляется одно существо, скребется и начинает говорить разными голосами. Этакий чтец новомодного романа, своеобразная аудиокнига... без развития сюжета - долдонит одно и то же.
А если вступить с ним... или с ними - если их все-таки двое - в разговор, высказать свою точку зрения? Попытаться их переубедить? - неожиданно пришло в голову Ефремушкина. От новой идеи ему стало еще отвратительнее, чем было. Хотя, отвратительнее, как казалось, уже некуда.
С кем он собирается вступать в разговор? С голосами, которые поселились у него в голове? Третьим будешь?
Известная фраза заставила задуматься: а не выпить ли сто граммов горячительного для... избавления от голосов? Чтобы в голове зашумело, чтобы мозги отключились вместе с остатками разума.
"Прекрасная" идея! - мысленно восхитился зародившимся желанием Степан Сергеевич. - Не хуже предыдущей - вступить в контакт с существами. Давай, давай, принимай на грудь, только сто граммами не ограничивайся - сто граммов не спасут "отца русской демократии". Быстро втянешься в это лечение "клин клином", начнется обратный процесс - антидарвинизм, от человека к обезьяне.
- И, вообще, ты, Степка, жить хочешь? - обратился к себе с философским вопросом Ефремушкин и ответил вопросом на вопрос, - как жить? С существующей проблемой в "обнимку", делая вид, что ничего не происходит? Едва ли получится - от себя ТАКОГО не убежишь!
Какого такого? Полусумасшедшего? Остатки разума еще остались. Он понимает - надо лечиться. Всё в руках Степана: захочет - пойдет к врачу-специалисту, расскажет всю правду о себе и достойно выслушает вердикт; захочет - не пойдет, чтобы не рассказывать правду о себе, не выслушивать неутешительный вердикт. Оставит все как есть - будет жить в "обнимку" и со страхом ждать наступления ночи, медленно терять остатки разума. В итоге выполнит то, о чем ему твердят голоса, вбивают в голову мысль, что он виновен... во всех смертных грехах и выход один - своеобразно покаяться, наложив на себя руки.
Глупо стоять на перепутье и делать выбор. Выбор известен - путь в светлое будущее, едва ли разумный человек пойдет на пути смерти. Но то разумный...
Степан не сумасшедший, он принял свою болезнь, осознал - болен, готов к лечению. Готов услышать вердикт специалиста высшей квалификации в области психиатрии: Степан покопался в Интернете, прежде чем выбрать лечащего врача...
Ефремушкин понимал, времени осталось ни так много, неизвестно, сколько он еще выдержит, не сломается, не поддастся уговорам и приказам.
То, что выбранный им специалист занимал должность главного врача той самой психиатрической больницы, где с недавнего времени работал друг детства Димон Комелюк, несколько успокаивало Степана Сергеевича - все-таки дружеская поддержка не помешает.
Друг детства совмещал на новом рабочем месте несколько специальностей - и санитара, и завхоза и еще кого-то. У Димона были "золотые" руки и голова светлая. Но как он сам про себя добавлял - да дураку достались. И что самое удивительно - находясь в местах не столь отдаленных, к Димону не прицепилась всякая "мерзопакость", которая вселяется в людей ему подобных. У Димона была правильная речь, без "междометий", он выглядел нормальным человеком. Он и был нормальным человеком. Пусть он не профессор, но ни всем же быть профессорами, кто-то должен делать грязную работу, главное, чтобы они делали эту работу хорошо.
Димон не был посвящен в проблему Степана - про голоса по ночам, про подстрекательство к самоубийству. Степан не решился сказать правду, а что-то лепетать о некоем знакомом, у которого переутомление и на почве переутомления "расшаталась" нервная система, как следствие - бессонница и сопутствующие ей "развлечения", посчитал глупостью, объяснением для дураков. Димка Комелюк никогда дураком не был. Он был суровым немногословным мужчиной, несчастным человеком, на долю которого выпало немало испытаний. Но он никого не винил, только себя. И каждый раз при встрече с Ефремушкиным говорил о дочери, Машке-кучеряшке. Было заметно, что отец тоскует по ней, но, увы, ничего изменить не в состоянии. Надо подождать. Степан боялся, что Димон наделает глупостей, а его бывшая жена только этого и ждет, как будто поставила себе цель упечь бывшего мужа далеко и надолго. Для нее - чем он дальше, тем спокойнее для всех.
Странная женщина. И чего ей не хватает? Вышла замуж, будто бы счастлива в новом браке, Димон ее не донимает. Но она пребывает в "режиме ожидания", потому как, по ее мнению, от этого ужасного человека, ничего хорошего ждать не приходится.
Степан ходил к бывшей Димкиной супруге, разговаривал с ней, пытался переубедить, но где там. Иначе, как тюремщиком, бывшего мужа не называет. И не понимает эта глупая женщина, что из-за нее, из-за любви к ней и пострадал Комелюк. Степка так опешил от эпитетов, которым нарекала бывшего мужа неприятная особа, что растерял свой запал убеждения и ляпнул банальную фразу: "Дмитрий встал на путь исправления..." Особа встала в позу сахарницы и начала громко смеяться, запрокинув голову. Степка даже испугался - как бы ее голова не отломилась от шеи, как сухая ветка от ствола дерева под сильным напором ветра. При этом успел заметить отсутствие двух зубов в верхней челюсти и кариес еще на двух зубах. Подобным образом можно закатываться смехом только при частом посещении стоматолога или прекрасной "зубной" наследственности, - некстати подумал Ефремушкин и поспешил ретироваться. Ушел, что называется, "не солоно хлебавши". И никак не мог взять в толк, что нашел в этой неприятной женщине его друг детства Димон Комелюк? Однако, любовь зла...
"Ни кожи, ни рожи, и характер не "сахар", - как когда-то высказывалась Марта Гордеевна об очередной пассии сына еще в ту пору, когда он имел неосторожность знакомить мать со своими девушками. Хм... Девушками... Почему во множественном числе? Как-то познакомил, по глупости, с одной девушкой, еще по молодости, и... получил "приговор суда". Мать отбила всякую охоту... ловеласничать. И знакомить, в том числе.
В общем, встреча с бывшей супругой Димона не дала нужного результата. Если честно, то Степка особых иллюзий на встречу не питал, но попробовать стоило. Недолго раздумывал и признался Димке - ходил, пытался вразумить. И попросил Димку не держать обиды - хотел, как лучше. Комелюк передернул плечами, что можно было трактовать по-разному - то ли так возмутился, то ли поблагодарил за участие, то ли согласился - бесполезное занятие. Хорошо, что не разругался с посредником-самовыдвиженцем. После чего Димон с головой ушел в работу, старался без нужды не покидать стен психиатрической больницы, и нисколько этим не тяготился - его выбор...
Степан мысленно отрепетировал разговор с Димоном, собрался с духом и позвонил другу, поинтересовавшись в начале, не занят ли он, есть ли у него минутка, не отвлекает ли его от важных дел? В общем, "шарк-шарк ножками", лелея надежду, что тот крайне загружен, времени для болтовни у него нет, и иди-ка ты, друг ситный, подальше, и не звони больше, от отвлекай занятых людей пустопорожней болтовней.
Как расценивать подобное "шарк-шарк ножками"? Как переусердную воспитанность? Как бы не так! Это обычная трусость. Ай-ай-ай, Степан Сергеевич, как тебе не стыдно, а еще мужчиной называешься, хочешь создать крепкую ячейку общества! Решился, иди до конца, не увиливай, не ищи причин.
Димон был раз звонку, друзья немного поболтали, о том, о сем, в основном о новом статусе Светланы Куролес, а потом Степка вскользь поинтересовался, бывают ли у главного врача психиатрической больницы приемные часы для посторонних лиц, с улицы: дурачком прикинулся - справки-то навел! И пояснил, не дожидаясь вопросов, что черепно-мозговая травма дает о себе знать, мозги работают плохо, мысль постоянно "улетает", он не может сосредоточиться на одном деле, по ночам не спит, и никакие препараты не помогают, а днем ходит полусонным. Опять же в редкие моменты сна его мучают ночные кошмары. С утра мучается головной болью, на протяжении всего дня беспокоит постоянный шум в ушах, головокружения вошли в норму - по улице он ходит будто пьяный, пошатываясь.
Димон посочувствовал, пообещал всё узнать и перезвонить.
Он позвонил в тот же день, ближе к вечеру и радостным тоном сообщил:
- Степа, можешь меня ругать на все буквы алфавита, но я записал тебя на прием к главврачу. Не было возможности тебе перезвонить, ты уж меня извини. Понимаешь, прием давно расписал на месяц вперед, и тут такая удача - один мужик позвонил и предупредил, что не сможет прийти, он уезжает в командировку, вот я и... сориентировался. Ты как, не в обиде за то, что я опередил события?
- Напротив, я тебе весьма благодарен, - сдержанно проговорил Степка, понимая, что отступать некуда.
- Честно-честно? - пошутил Комелюк, почувствовав неуверенность в словах друга.
- Без всякого сомнения - благодарен, поверь. Если ни сейчас, то точно бы откладывал-переносил визит к врачу, а потом и вовсе передумал. А так уж не отвертишься. Хочешь-не хочешь, а придется идти.
- Судя по голосу, ты не рад. Но если не хочешь, то я могу...
- Не надо, Димон. Завтра значит завтра.
- В пятнадцать ноль-ноль, - предупредил Димон и назвал адрес...
Степан привычно обратился за подсказкой к Интернету. Нашел карту города и пригородов и сообразил, что психиатрическая больница находится за городской чертой, не так чтобы далеко, всего в десяти километрах, вблизи поселка Чапаево, куда ходит рейсовый автобус.
Степа решил ехать до места именно на рейсовом автобусе, ни в коем случае ни на такси. Он не собирался называть водителю такси конечный пункт следования, все-таки неловко, мог назвать просто - поселок Чапаево, но он нисколько не сомневался, что водитель догадается, куда направляется его пассажир - до психбольницы! И значит...
А то и значит, что у него в той больнице проходит лечение родственник, к нему пассажир и направляется.
Давай-давай, убеждай себя, успокаивай! Ты лицо свое в зеркале видел? Безумные глаза свои видел? А бегающий взгляд тебе о чем-то говорит?
Вдруг вспомнились строки из стихотворения Александра Блока: "...Безумья ль в вас, надежды ль весть? От дней войны, от дней свободы - кровавый отсвет в лицах есть..."
О чем это я? - опомнился Степан. - Ясно, о чем: ключевое слово - безумство! Все остальное - "ракушки, прилипшие к бокам". Это уже из Маяковского: "люди-лодки, хотя и на суше, проживешь свое пока много разных..."
Эка, батенька, как вас колбасит!.. И этот человек, - подумал о себе Степан, - считает себя адекватным, пусть и с небольшими отклонениями в психике. Но все поправимо... Будем надеться и верить... А что делать с мнительностью?! Сам утверждал, что после черепно-мозговой травмы изменился, стал другим, иначе смотрит на окружающий мир и в том числе на себя. Ему до фонаря, что о нем подумают люди. По крайней мере, он страстно убеждал в этом Светку, которая, что ни удивительно, нисколечко ему не поверила, хотя, ей хотелось в это верить...
После выхода из амнезийного состояния, Степан остался прежним - сомневающимся и зависимым от чужого мнения, а потом, когда встретил Нину... пытался не размышлять о себе новом, пытался убедить себя в обратном - он другой, он может, он сделает.
Он трус и враль!
Пусть так, но он найдет в себе силы пойти к врачу и обо всем честно рассказать. Он не хочет быть трусом. И хочет избавиться от непрошенных гостей. Или гостя... Что сути дела не меняет.
После телефонного разговора с Димоном Степан долго сидел на кухне и сосредоточенно пил чай, поглядывая на настенные часы. Прям, не привычное вечернее чаепитие, а некое установление рекорда, "на время", как в неизвестном виде спорта.
Степан не думал о предстоящем визите к главному врачу психиатрической больницы, старался не думать, потому что свою "речь" уже отрепетировал до оскомины на зубах. Расскажет всё начистоту и будет ждать "приговора". Другого выхода нет. Уж чего он точно не станет делать, так это кончать жизнь самоубийством.
Пока он еще находит в себе силы противостоять голосам, своим ночным кошмарам.
Именно о голосах в данную минуту со страхом думал Степан Ефремушкин. Думал и ждал, привычно надеясь, что сегодня ИХ не будет. И не будет больше никогда.
Чем ближе время подступало к полуночи, тем сильнее и сильнее Степана окутывал противно-липкий страх, как окутывает страх маленького ребенка, которого оставили в доме одного. Сначала ребенок занимается своими важными детскими делами, но время идет, день клонится к закату, комната погружается в темноту. Он еще делает вид, что сосредоточен на игре, но боится поднять головы и осмотреться, чего уж говорить о том, чтобы встать и подойти к выключателю. Момент упущен. Что он может сделать, так это подползти к столу и найти под столом укрытие. Сидеть там, трястись от противно-липкого страха и ждать возвращения родителей.
Степану очень хотелось найти где-то укрытие, в каком-то вакуумном пространстве, куда не будут доходить никакие звуки.
Он не сводил взгляда с настенных часов, трусливо ждал наступления полуночи и ругал себя за теперешнее бездействие.
Он осознавал, что сегодняшняя ночь много для него значит - переживет сегодняшнюю ночь, и все наладится. Только бы пережить, только бы не податься.
Тело деревенело, внутри поместили глыбу льда, которая не собиралась таять, напротив, глыба сжирала своим холодом все внутренности, превращая их в ледышки. Только в голове полыхал пожар, мозги плавились. И это несовмещение холода и жары позволяло понять, что он - это уже не он, на самом деле, он раб тех господ-существ, которые вскоре появятся, отдадут приказ, и он безропотно пойдет его исполнять.
Сердце тревожно-предупреждающе заныло. Потом екнуло и будто бы затихло. Степан задержал дыхание, замер с чашкой в руке от пугающего осознания того, что всё кончено. Еще немного и конец. Конец не приходил, но Степан не шевелился, не дышал или дышал слабо, с большими перерывами, лишь бы не потерять сознание. Он боялся конца и одновременно боялся пропустить слабое биение своего сердца, что даст ему надежду.
Нина! - ударило в плавящуюся голову Степана. И сердце тут же запустилось, и пусть оно билось неравномерно и шаталось по всему организму, но оно было живо, подтверждая, что жив его обладатель.
Степана охватило безумное желание куда-то бежать, двигаться, что-то делать. Но он не успел претворить желаемое в жизнь - на смену деятельному желанию мгновенно пришла пластилиновая мягкость и отсутствие всяких желаний. Наверное, так бывает с замерзшими путниками, которые мечтают об одном - свернуться клубочком и заснуть, во сне видеть теплую избу, печь с полыхающим огнем. Умирать блаженно. Не чувствуя боли.
Степан почувствовал безумную усталость. Да, он устал от постоянного напряжения, постоянных ожиданий, от споров с самим собой, от репетиций, от ожиданий чего-то лучшего.
Ждать и ничего не предпринимать?
Но он чертовски устал! Устал так, как не уставал никто! Это лето заняло не три привычных месяца, а протянулось на годы, годы испытаний, которые он проходил-проходил с разной степенью успеха, а потом... выдохся. Но осталось-то совсем немного - всего-то подождать до завтрашнего дня, до пятнадцати часов, а потом жизнь сделает крутой поворот, оставит позади нескончамое лето с его печалями и потерями, с неразберихой. Вместе с летом уйдет зависимость... от себя самого, с комплексами и дурью. Наступит золотая осень, начнется новая пора, новая жизнь.
Но где взять силы для последнего рывка?! Степану казалось, что еще немного, и он сползет со стула на пол и больше не поднимется. Он будет валяться на полу, чувствовать "костлявую руку смерти" - кажется, так пишут в третьесортных романах - и готовится к главному действу, когда раздадутся два голоса, от которых он впадает в ступор...
Ему только кажется, что у него есть силы противостоять голосам. Или уже не кажется? Он себя обманывает.
Костлявая рука смерти. Это он репетирует? Или это "шутка юмора"? Если он юморит, но надежда еще есть, как есть силы для борьбы.
Степан! Соберись! Ты можешь! Ты сделаешь это!
Я не могу. У меня больше нет сил. Сейчас они заговорят, и... наступит конец.
Степан! А как же Нина?! Она тебя любит! О ней ты подумал?!
У меня нет сил им противостоять. И существа с противными голосами об этом знают. Эти существа знают обо всем. Знают ли? Неужели то, что они обсуждают между собой, правда? Нет и еще раз нет!
Что они еще знают? Интересно, они осведомлены о предстоящем визите к доктору? Если им об этом известно, то сегодня они не отступят. У них есть последний шанс.
И у Степана есть последний шанс. Надо только избавиться от голосов, убежать, что-то сотворить, чтобы не слышать. Хорошо бы оглохнуть на время.
Доктор - сильный для них соперник. Поэтому они не позволят Степану, своему подопечному, выйти из-под контроля. Они хотят завершить начатое ими дело, хотят победить зло, которое олицетворяет собой Степан Ефремушкин. И сколько он не пытался переубедить существа с голосами - не убивал, не виновен в смерти матери, - существа стояли и стоят на своем.
Значит, сегодня все решится...
А он так и будет сидеть и ждать? Ничего не будет предпринимать?
А как же Нина? Его Ниночка! Как она будет жить без него и с осознанием того, что мужчина, которого она полюбила, оказался совсем не тем, он убийца собственной матери. И не только матери. Возможно, Степан расправился с кем-то еще.
Он обязан пережить эту ночь, не покончить жизнь самоубийством, чтобы у него был шанс доказать Нине свою невиновность. В первую очередь Нине, а потом уже всем остальным.
Степан, всё в твоих руках, ты можешь! Ты уже предпринял важные шаги, доверши начатое дело.
Ведь жизнь, новая жизнь, уже постучалась к тебе в двери! Ты обязан открыть дверь, впустить новую жизнь. Ты должен бороться! Степан, очнись!
Я вымотан до невозможности. Я не в силах сделать последний рывок.
Всего лишь надо пережить эту ночь. И только-то. И потом будет много ночей, спокойных, счастливых.
Степан постарался переключить свое упирающееся внимание на доктора, своего спасителя. Того самого врача-психиатра, который является сильным соперником для существ с противными голосами.
Он сказал себе, что не будет думать о существах с их противными голосами, он не будет смотреть на часы. Уже завтра...
Хотелось закрыть глаза, открыть и увидеть рассвет. А там и до назначенного времени недалеко.
Завтра он пойдет на прием к специалисту в области психиатрии. Не наобум к нему решил идти, собрал информацию. Сначала думал, что это седовласый старик, похожий на Айболита из сказки Чуковского. Известный психиатр должен, по мнению Степана, быть сам немного "ку-ку" - общение с пациентами накладывает отпечаток. Но с фотографии в Интернете на него смотрел мужчина средних лет, около сорок пяти. Хорошее открытое лицо, добрый взгляд с прищуром. Никакого легкого безумства во взгляде. Волосы зачесаны назад и открывают высокий лоб. В общем, внешность вызывает доверие. Так для себя решил Степан - чтобы не передумать. Тут главное - настрой.
Степан ему доверяет.
Он переживет сегодняшнюю ночь, отключит слух, даже будет творить разные безумства, чтобы НИЧЕГО не слышать. И завтра... решит свою сложную проблему с помощью специалиста. Специалист ему поможет, подскажет, возможно, убедит, что с ним все в порядке, что это всего лишь переутомление, последствие черепно-мозговой травмы... Что угодно, но не какое-то заболевание.
А если заболевание? Если Степан медленно сходит с ума?
Но он осознает, что с ним не всё в порядке, он сам принял решение, значит, не все так плохо. Время не упущено.
Надежда умирает последней.
Но как пережить одну ночь?
Степан очнулся от дум, встрепенулся, как будто сбросил с себя еще не застывшую корку цемента, уверенно допил чай, поднялся со стула, некоторое время постоял, чувствуя, как кровь приливает к конечностям, сделал несколько неуверенных шагов, тщательно вымыл чашку, изучил вымытую чашку со всех сторон, словно только что вылепил ее из глины, и поставил на сушилку. Так же тщательно вытер руки вафельным полотенцем и в очередной раз понял, что сил у него не осталось. Хотелось одного - доковылять до кровати, лечь и попытаться уснуть.
Этого делать нельзя, - подумал Степан и мысленно повторил, - ни в коем случае нельзя. Опять подумал о замершем путнике, о спасительном тепле в бревенчатом домике с печкой.
Внутри Степана кто-то вырабатывал лед. Чтобы как-то согреться, он снова включил горячую-прегорячую воду, подставил под струю воды свои сжатые ладони и с интересом наблюдал, как краснеют кисти рук.
Потом выключил виду, потряс кистями рук, приложил влажные горячие ладони к щекам. Ему казалось, что его щеки пылают огнем, оказалось, что щеки не пылают, он холодные, совсем. Значит, никакого пожара в голове нет и не было, он сам себе внушил. Мозги не плавятся, он способен нормально рассуждать, принимать решения, правильные и необходимые в данный момент.
Ефремушкин уверенно покинул кухню, задержался в прихожей. Оценил свое бледно-зеленое лицо в зеркале, недолго думая, схватил с вешалки ветровку, сумку на длинном ремне, в которой лежали деньги, паспорт, ключи от квартиры, и выскользнул в подъезд.
Скорым шагом спустился по лестнице, вышел в тихий двор и поймал себя на мысли, что исчезла пластилиновая податливость, и разница температур исчезла, организм пришел к среднему-арифметическому, к нормальному состоянию с нормальной температурой, а сердце робко притаилось в положенном ему месте, больше не скачет по всему организму, вызывая растущее беспокойство. Тикает себе и тикает, умиротворяюще.
Кажется, Степан улыбается. Странно выглядит со стороны? И пусть. Он чувствует себя победителем - нашел в себе силы убежать из дома. Глупость какая, на первый взгляд. Но кому, как, для него - это маленькая победа.
Вне квартиры он не услышит голосов - в этом он уверен.
Покинув двор, Степан оказался на шумной улице. По тротуарам гуляли, спешили по своим делам, просто стояли и разговаривали молодые люди. Степка осмотрелся, и зашагал "куда глаза глядят".
Незаметно добрался до железнодорожного вокзала. На вокзале кипела жизнь. Ефремушкин прошел по первому этажу, с деловым видом постоял у табло с расписанием движения поездов, потом поднялся на эскалаторе на второй этаж, подошел к круглосуточно работающему буфету, купил себе кофе и булочку. Пристроился за стойкой, тянул гадкий кофе и наслаждался. Слопал с удовольствием и булочку, пусть и не первой свежести. Сегодняшней ночью ему было всё в радость.
Купив газету и первую попавшуюся книгу, он уселся в зале ожидания и стал ждать... утра. Никто из стражей порядка его не беспокоил. Прилично выглядевший человек всего лишь коротает время в ожидании своего поезда. Скорее всего, поезда дальнего следования из города-героя Минска: только один скорый-нескорый поезд задерживался уже на несколько часов. При каждом объявлении часть пассажиров напряженно вслушивалась и начинала недовольно ворчать. Степка тоже вслушивался, но не ворчал, осуждающе покачивал головой.
Ближе к утру Степана потянуло в сон. Но он боролся со сном изо всех сил.
Выпил два стакана кофе, теперь из автомата, запил минеральной водой - воду тоже купил в автомате. Высмотрел еще шоколадный батончик, купил и жадно съел. Помогло.
В семь часов поутру покинул здание железнодорожного вокзала и пошел пешком на работу, в университет.
На работе он оказался первым. При появлении коллег прикинулся простуженным, наслаждался чихом и сморканием, коллеги посоветовали отправиться домой, чтобы он всех не заразил, и взять больничный лист. Степан доделал неотложные дела и только тогда прислушался к советам коллег.
Артист, - мысленно обозвал себя Ефремушкин, покидая здания университета на неопределенный срок.
Позже, после прохождения курса лечения в психиатрической больнице, он что-нибудь придумает, сочинит для правдоподобности, очень надеется на помощь своего друга-кардиолога. И надеется, что тайное не станет явным...
В квартире Степан не задержался. Только покидал в сумку кое-какие вещи, бритвенные принадлежности и поспешно вышел.
Он был рад, что тетя Зина еще не вернулась, иначе пришлось бы объясняться.
Автобус в поселок Чапаево ходил по расписанию, с перерывом в полчаса. Степан немного опоздал, пришлось ждать следующего автобуса. Но время позволяло.
Дорога заняла всего пятнадцать минут. Конечно, он доехал до поселка Чапаево, выйти возле психиатрической больницы Степан не решился, несмотря на то, что лично самому просить не пришлось - одна из пассажирок, пухленькая дамочка средних лет, попросила водителя "остановить у больницы". Водитель остановился, дамочка вышла. Никто из пассажиров не проводил ее заинтересованно-понимающим взглядом. Только один Степан, но не заинтересовано-понимающе, а уважительно: сам-то он не решился наплевать на чужой интерес.
Степан вышел из автобуса вместе с оставшимися немногочисленными пассажирами. Конечная остановка находилась на небольшой площади, главным украшением которой служил двухэтажный универмаг, строение годов семидесятых. Рядом с универмагом расположился импровизированный рынок. Торговки, завидев потенциальных покупателей, стали навязчиво предлагать свой товар.
Ефремушкин деловито отвернулся и потрусил по тротуарам с колдобинами в обратный путь, обозревая кирпичные дома жителей поселка Чапаево. В одном дворе слышалось гоготание гусей, в другом- кудахтанье кур, в третьем дворе его облаял вертлявый пес, кудлатый и озорной. Показал свою власть и быстро затих.
Степан наслаждался тишиной и привычными деревенскими звуками, приятно разбавляющими тишину, любовался мохнатыми астрами, разноцветными и веселыми, поглядывал на небо, сулившее только хорошую погоду. От чистоты воздуха слегка кружилась голова, но мимо по узкой проезжей части промчался недавний автобус и мигом все пришло в норму - "аромат" выхлопных газов вернул городского жителя в привычное состояние.
Вскоре Степан добрался до шоссе, протрусил по обочине и достиг высокого глухого серого бетонного забора. Зачем-то оценил высоту забора, вспомнил Шурика из "Кавказской пленницы", так же удивленно покачал головой и почесал затылок, как будто он, как Шурик, перелетел через высокий забор с чужой помощью, и зашагал к проходной в полной уверенности, что всё плохое уже позади.
На проходной Степан замешкался, а суровый охранник пенсионного возраста, чрезвычайно важный и чрезвычайно усатый, подозрительно на него уставился из-под очков, поигрывая усами.
- Я по записи, - наконец, "открыл великую тайну" Ефремушкин.
Охранник потребовал предъявить паспорт. Степан предъявил. Охранник сверился со списком, который лежал у него под стеклом. Стоя у окошка, Степан изрядно перенервничал - вдруг Димон что-то перепутал? Вдруг его в списке нет? Вдруг придется опять проводить ночь на вокзале? Как назло, уехала Нина! И Светка уехала! Можно поехать на дачу. Но на даче Степан будет один. Какова вероятность, что существа с противными голосами не последуют за ним на дачу? Почему он решил, что они "поселились" у него в квартире?
В квартире, без сомнения, иначе он не смог бы от них спастись в зале ожидания железнодорожного вокзала.
Или они поселились в его голове, но напоминают о себе, когда рядом никого нет?
- Проходите, - наконец, процедил сквозь зубы охранник, возвращая Ефремушкину документ. - Вы, товарищ, никуда не сворачивайте, идите прямо по аллее, увидите кирпичное здание, там вам объяснят, где кабинет главного врача.
Стараясь не думать об охраннике с его выводами касательно него, Степан преодолел проходную и очутился на аллее. Вокруг широкого тротуара с уложенным давным-давно асфальтовым покрытием высились клены с желто-зеленой листвой и стройные гордые березы, пребывающие пока в летнем убранстве. Среди деревьев выделялся раскидистый каштан, на котором висели слегка поржавевшие "булавы" - колючие панцири каштанов, давшие небольшие трещины.
Степан осмотрелся, завидел вдали кирпичное строение и уверенно зашагал по аллее.
Неожиданно на аллее появилась знакомая фигура. Степан узнал Димона Комелюка. Друг его ждал. Степан был безмерно счастлив: все-таки дружеское участие и поддержка ему сейчас очень нужны.
Друзья поздоровались. Димон взглянул на Степку и приказал:
- Не дрейфь!
- Так заметно, что я боюсь?
Димон лишь успокаивающе похлопал его по плечу и подвел к входной двери.
- Еще есть немного времени, может быть мы посидим на скамейке, - проблеял не своим голосом Ефремушкин.
- Перед смертью не надышишься, - хмыкнул Комелюк и мягко впихнул друга внутрь.
Они вошли в гулкий холл.
- Сейчас тихий час, так что тихо, - предупредил Димон Комелюк и приложил указательный палец к губам.
- Да я как-то петь песни и не собирался, - шепотом отшутился Степка.
- Мы с тобой еще споем, Лизавета, - вспомнил слова из фильма "А зори здесь тихие" Дмитрий.
- Не сомневаюсь... Дим, а... эти... ваши пациенты выходят из своих больничных палат? Или больше лежат, привязанные к кровати, - прежним тихим голосом заинтересовался Степан, когда друзья очутились на лестнице , выкрашенной в салатовый цвет. Стены имели желтый цыплячий оттенок.
- Ты не думай, что здесь лежат одни буйные. Буйные, конечно, тоже есть, но им... не дают буйствовать, принимают необходимы меры. Но все по предписанию доктора.
- Это как... принимают меры?
- Укольчик успокаивающий и всё. А ты что подумал?
- Про укольчик и подумал.
- Буйные не имеют право покидать свои палаты, а остальным не возбраняется гулять в положенное время - когда нет обхода, лечебных процедур и когда погода позволяет. Ты не думай, что здесь все совсем... того, - Димка покрутил пальцем у виска, - некоторые пациенты выглядят вполне нормальными. Но чтобы не усугублять болезнь, они проходят лечение два раза в год - весной и осенью, в период обострения. Как я понимаю, ты пришел с вещами?
- Не надо было? Но я хотел бы...
- Доктор разберется.
Алексей Георгиевич Асеев, главный врач психиатрической больницы, не отличался от фотографии, которую долго изучал Степан Ефремушкин на мониторе своего компьютера. Алексей Георгиевич был среднего роста, широкоплечим, коренастым, имел выправку кадрового военного.
Доктор Асеев увидел перед собой невысокого худощавого мужчину с бледным лицом и запавшими глазами. Взгляд мужчины метался, голос дрожал. Было заметно, что мужчина волнуется, что решение обратиться к доктору далось ему нелегко.
Сначала пациент говорил о своей проблеме сбивчиво, перескакивая с одного на другое, уходил в сторону, но благодаря наводящим вопросам доктора Асеева, его успокаивающему голосу, постепенно мужчина смог совладать с эмоциями, успокоился, начал излагать складно, даже блеснул собственными познаниями в психиатрии, определив свою проблему, как слуховую галлюцинацию.
Доктор Асеев мягко вставлял уточняющие вопросы, пока своего мнения не высказывал, смотрел на пациента добрым взглядом со своим характерным прищуром, в котором не было ни хитрости, ни скрытой насмешки или всёпонимания, убийственного для Степана: ему не нужны вердикты слета.
Но специалист высшей категории, имевший большой практический опыт за плечами, быстро разобрался, что у пациента ярко-выраженная форма параноидальной шизофрении в незапущенной форме. Но, естественно, не высказался вслух.
- Доктор, что со мной? - робко спросил Степан Сергеевич, закончив свой рассказ.
- Пока что-то конкретное говорить рано, - придержал свои выводы доктор Асеев. - Надеюсь, вы не думали, что я сразу вынесу свой вердикт, пропишу вам необходимые препараты, и вы пойдете восвояси?
- Н...не думал... Всё... так... плохо?
- Плохо или хорошо, я сказать не могу. Но раз вы здесь, раз вы обратились за помощью, то вы сами понимаете, что всё не совсем хорошо. У вас есть проблема , и мы будем вместе разбираться. Согласны?
- Только на это и надеюсь. На совместную работу.
- Вот и отлично. Сейчас вас отведут в палату.
Степана Ефремушкина, пациента психиатрической больницы, поместили в общую палату. Кроме него в палате находились еще три человека. Как и говорил Димон, на вид вполне нормальных.
Для начала доктор Асеев назначил ряд стандартных диагностических процедур.
Магнито-резонансная томография выявила незначительное повреждение головного мозга. Дифференциальная диагностика исключила возможность явных неврологических нарушений. Анализы крови на содержание психотропных и наркотических препаратов оказались отрицательными. Генетической предрасположенности к возникновению заболевания в роду Ефремушкиных также не наблюдалось. На учете в психоневрологическом учреждении мужчина не состоял.
Прописав пациенту лечение нейролептиками в комплексе с групповыми и индивидуальными сеансами психотерапии, доктор Асеев наблюдал пациента, стараясь выявить клиническую картину заболевания в ходе ежедневных бесед.
Доктор Асеев был осведомлен, что Ефремушкин имеет ученую степень кандидата физико-математических наук, состоит в должности доцента, ранее вел уединенный образ жизни и нисколько этим не тяготился. Он холост, детей нет. На память не жалуется. Основной причиной заболевания может быть сильный психологический стресс. Ранее своей проблемой ни с кем не делился: на работе был на хорошем счете, боялся получить репутацию сумасшедшего.
С каждой новой беседой Степан становился более откровенным. Теперь он свободно рассказывал о голосах в ночное время, которые с рассветом исчезали. Тех, кому принадлежали голоса, он не видел, значит, зрительные галлюцинации у него отсутствуют.
Первоначальное наблюдение за больным зафиксировало, что ведет он себя настороженно, прислушивается к каждому шороху, плохо спит, но со временем, после комплексной терапии, состояние больного заметно улучшилось, напряжение спало, восстановился сон и жизненная активность. Степан Сергеевич начал общаться с другими пациентами, играл в шахматы, проводил время в парке, читал книги, художественную и научную литературу.
И сам недоумевал - как ему могли померещиться какие-то голоса?!
Медикаментозное лечение заменили на реабилитационные курсы. Острая фаза болезни сменилась ремиссией...
Однажды в больничной палате, в которой находился Степан и еще два пациента - третьего пациента к тому времени выписали из больницы, что-то случилось с электрической проводкой. Не работали ни электрические розетки, ни светильник на потолке. Быстро устранить проблему не удалось, пришлось расселить пациентов по другим палатам. Благо свободные палаты были. Степан уже чувствовала себя здоровым, поэтому выбрал одиночную палату - захотелось вернуться к привычному спокойствию "без посторонних".
На это и рассчитывали существа с противными голосами, которые, как считал пациент психиатрической больницы, давно и навсегда его покинули. Оказалось, ждали подходящего момента для возвращения.
Ночью медсестра сообщила дежурному врачу, что с одним из пациентов случилась истерика. Двое санитаров пытались связать пациента полотенцами, но он вырывался и кричал: "Они опять здесь! Они вернулись!" Он рыдал и задыхался. Впадал в невменяемое состояние.
Больного с трудом привязали к койке, медсестра сделала инъекцию диазипама. Когда больной заснул, его перенесли в наблюдательную палату, чтобы держать под особым контролем.
Доктор Асеев не мог понять, почему случился рецидив.
На следующий день больной Ефремушкин выглядел изможденным и мрачным. И не мог вспомнить, что с ним произошло. Но доктора Асеева провести было сложно, он не отступал.
- Вы помните, что с вами произошло? - упорно повторял свой вопрос доктор Асеев.
- Лучше бы не помнил, - наконец, еле слышно признался Степан Сергеевич, глубоко вздохнув. - Доктор, это было ужасно. Я так надеялся, что всё уже позади, что я окончательно выздоровел... И тут опять... Больше я этого не вынесу.
- Расскажите подробнее, прошу вас. Тогда я смогу вам помочь.
- Наверное, мне никто не сможет уже помочь, - кося глазом на доктора, признался Ефремушкин. Видимо, что-то в лице доктора было такое, что с лихвой отрицало его утверждение, поэтому он заговорил, - голоса раздавались откуда-то из-за стены... Они взялись за старое. Эти... не знаю, как их назвать - люди или не люди, я про себя называю их существами с отвратительными голосами - они уверены, что я убил свою мать и поэтому должен понести наказание. Только самоубийство поможет мне снять с себя грех. Но я не могу пойти на это. И знаете, доктор, почему? Нет, не потому что я слабоволен, я бы мог убить себя, и я бы сделал это, окончательно свихнувшись от голосов, твердящих одно и то же, но я не желаю заканчивать свою жизнь самоубийством, тем самым признавая свою вину... Иногда мне в голову приходит такая грешная мысль - вдруг этот ужас совершил я? Вдруг что-то в моей голове переклинило, я убил свою мать, лег спать, как ни в чем ни бывало, проснулся, обнаружил ее бездыханное тело, при этом позабыв о содеянном? Сомнения меня гложат. Во всем. Или мне кажется, что я не спал, что занимался какими-то делами... Де-ла-ми. Избавлялся от улик? Потом... изображал убитого горем сына... Нет, я не убивал... Я так думаю, что это злодеяние совершил не я. И знаете, доктор, почему я так думаю? Сейчас вы услышите от меня ужасную вещь. Я долго разбирал ситуацию "по косточкам", и понял одно - я выбрал бы другой способ убийства. Вы шокированы? - спросил Степан и сам ответил на вопрос, - вы слышали в этом кабинете и не такие признания, поэтому удивить и шокировать вас сложно. А меня мой вывод удерживает от опрометчивого поступка.
- Вы могли бы убить человека, Степан Сергеевич?
- Я часто задаю себе этот вопрос в последнее время. Раньше мне ничего подобное и в голову бы не пришло. Но сейчас я обязан разобраться.
- И у вас есть ответ?
- Есть. Я убил бы человека, защищая свою мать. Или жену. Или ребенка. Но разработать план убийства, долго его муссировать, что-то меняя, я не в состоянии. Хотя, мой мозг любит решать сложные задачи и находить правильные ответы. Он так устроен. Но мозг любит созидать, а не разрушать, убивать... Я мог бы убить в состоянии аффекта. Я так думаю.
- Получается, вы согласились с тем, что не могли убить свою мать.
- Получается, - упавшим голосом подтвердил Степан. - Или я ошибаюсь? Когда вам постоянно твердят, что вы убийца, что вы должны понести наказание, вы начинаете сомневаться. Если я виновен, то я должен... то я должен себя убить, только в этом случае мама меня простит. Алексей Георгиевич, что со мной? Я совсем запутался.
- Степан Сергеевич, галлюцинаторные голоса вызвали у вас сильные эмоциональные переживания. Так бывает вследствие перенесенного стресса. То, что вы услышали, отложилось у вас в подсознании, и время от времени всплывает из недр вашей памяти.
- Это сон наяву?
- Длительные стрессы часто вызывают реалистические ночные кошмары.
- Но я не могу с ЭТИМ жить. Понимаете - больше не могу. И не хочу. Может быть, надо решить проблему... легко и просто, благодаря чужой подсказке?
- Вы так легко сдаетесь? Получается, я в вас ошибся - вы показались мне борцом.
- Я не сдаюсь. Я не хочу сдаваться. Но у меня больше нет сил. Ведь уже наступила ремиссия, я поверил, что все позади, и вдруг...
- Так бывает. Лечение еще не закончено, выводы делать рано. Вы готовы продолжить лечение?
Решено было вернуться к лечению психотропными препаратами, но добиться улучшений все же не удавалось. Ефремушкин впадал в состояние меланхолии, все больше погружался в себя, был неразговорчив, перестал общаться даже с близким другом, с Дмитрием Комелюком...
Спустя неделю в психиатрической больнице случилось чрезвычайное происшествие. Ночью сработала пожарная сигнализация по причине сильного задымления. К тому времени как специальные службы прибыли на место, работники больницы успели вывести перепуганных пациентов, закутанных в одеяла, на улицу.
Дмитрий Комелюк не заметил среди спасенных пациентов своего друга Степана и бросился в его палату. В палате он увидел смятую постель. Ефремушкина нигде не было. Димон опять побежал на улицу в поисках друга детства. Степан исчез...
Каждую ночь Ефремушкин слышал голоса. Но он боялся признаться доктору Асееву. Степан не привык к голосам, не мог к ним привыкнуть, но постепенно привыкал к мысли, что он должен прислушаться к приказам. Раз они говорят, что он виновен, значит, он виновен.
И, наверное, Степан давно бы придумал, как покончить с собой. И не только бы придумал, что и осуществил, но он был очень слаб. Тряпичная кукла без мыслей, без желаний - безразличная ко всему, с одной неуверенной мыслью в тряпичной голове.
Тут случилось то ли возгорание, то ли просто сильное задымление, хотя утверждают, что дыма без огня не бывает. Но помещение окутало дымом, сработала пожарная сигнализация, на которую Степан не обратил никакого внимания. Он смотрел на звездное небо в клеточку - в клеточку по причине решетки на окне. Степка сосредоточился на одной яркой звездочке, которая словно пряталась от него за прутом решетки, когда он склонял голову. Они играли со звездочкой в прятки и ждали существ с противными голосами. Сегодня они почему-то запаздывали.
Тут в его одиночную палату вбежал санитар, который не так давно появился в больнице, он сразу выделил Степана среди других пациентов и принялся по-дружески его опекать, вызывая неудовольствие Димона Комелюка. Но раз новый санитар был добр по отношению к его другу, Димон не препятствовал их общению.
- Надо укрыться в подвале, - озабоченно произнес санитар и прихватил Ефремушкина за руку, чуть выше локтя. Так стиснул, что Ефремушкин скривился от боли, но безропотно подчинился. В подвал, так в подвал .
Они прошли быстрым шагом по длинному коридору третьего этажа, вышли на запасную лестницу. Снизу слышались голоса, но санитар потянул Степана не вниз, а наверх, где точно не было никакого подвала.
Но Степан ничего не спросил, безропотно следовал за санитаром. Поднявшись на два лестничных пролета, санитар указал Степану на люк в потолке, к которому вела лестница, сваренная из металлических труб небольшого диаметра, выкрашенная привычной желто-цыплячьей краской.
- Иди вперед, - приказал санитар и подтолкнул Степана. Тот взобрался по лестничным перекладинам и вопросительно взглянул на санитара, стоящего внизу. - Толкай люк, открыто.
Степан так и поступил - толкнул, открыл, откинул. И забрался на чердак, по которому расстилалась полоса лунного света, падающего из открытого чердачного окна.
Санитар быстро забрался на чердак за Степаном и осветил помещение фонариком. Галогеновый свет мазнул по лунной дорожке, разорвав ее на две части, выхватил старенькую кровать с затертым матрацем. Степан увидел цель - ноги отказывались его держать, а кровать очень подходила для отдыха. Степке хотелось растянуться на кровати и смотреть на небо, ограниченное пространствами чердачного окна. А еще лучше - погрузиться в вязкий сон и ни о чем не думать.
Он не успел дойти до кровати. Сначала он ничего не понял, потом до него дошло, что его шею стянула удавка. Удавка все сильнее и сильнее затягивалась на его крепкой шее. Он не собирался бороться на свою никчемную жизнь.
И хорошо, так даже лучше, так правильно, - успела мелькнуть в его голове последняя мысль...
Она очень хотела родить ребенка любимому мужчине. Своему первому и единственному мужчине. Он ее любил. Она его обожала, она его боготворила, она его безумно любила. Сама себе говорила: "Так нельзя, так неправильно: если он ее разлюбит, то ее жизнь в тот же миг закончится. Она будет ходить, есть-пить, но это будет не она, это будет живой труп".
Спустя несколько лет после свадьбы, она дождалась - узнала, что беременна. Их счастью не было предела. Любящий и заботливый муж превратился в сумасшедшую заботливую мать, сиделку, няньку, прислугу - всё в одном лице. Ей не нужны были мамки-няньки, она чувствовала себя превосходно, но его забота ее умиляла, заставляла влюбиться заново в какого-то другого, но по-прежнему обожаемого мужа, который открылся для нее с новой стороны.
У них будет долгожданный ребенок! Какое неземное счастье! Пусть это будут мальчик!
Через девять месяцем ОН родился! И опять счастью не было предела... Но недолго.
Матери сообщили, что у ее малыша, у ее сына, их сына, врожденный порок сердца и внешний дефект - заячья губа. Заячья губа - это не проблема, с ней они справятся - не восемнадцатый век, начало восьмидесятых. Останется маленький шрамик над губой, от которого в дальнейшем тоже можно избавится при помощи пластической хирургии. Иное дело - порок сердца. Серьезное заболевание. Возможно, в следующем веке и эту проблему будут решать, но сейчас...
- Какие у нас шансы без операции? - спросила мать.
- Если честно - никаких, - убил ее признанием прямолинейный врач-педиатр.
А она подумала тогда: "Лучше бы мальчик умер".
Да, это был выход: муж не должен знать, что она родила ему больного ребенка, значит, она ущербная, она ему не подходит, она ему не нужна.
Вот в следующий раз у нее получится. Обязательно.
Не получилось.
Но первенец "умер". Для нее, а главное - для мужа.
На самом деле она написала отказ от ребенка. И всеми правдами-неправдами (большой взяткой) уговорила подкупных людей дать липовое заключение о смерти. Не подумав тогда, что эти деньги можно пустить на лечение ИХ сына. Хотя бы попытаться его вылечить.
Не захотела лечить, потому что слышала вердикт врача, в связи с чем не была уверена в конечном положительном результате, но знала, что случится с их браком, если муж узнает всю правду о рождении больного ребенка. Брак... Слово-то какое. И она бракованная, раз родила больного ребенка. Муж не должен об этом знать.
Он не мог ее осуждать - скорее всего, ребенок умер не по ее вине. Он как мог ее поддерживал, они переживали горе вместе.
Она старательно не думала о ребенке, в итоге решила, что мальчик давно на том свете. Как будто успокоилась.
И каково же было ее удивление, когда спустя три с лишним десятилетия на пороге ее квартиры возник тот, который давно должен быть на том свете - ее родной сын.
О чем она тогда подумала? Впервые за все годы ее вдовства, она подумала: хорошо, что ее муж не дожил до этого дня и не узнал правды. Он бы ее разлюбил.
Но далее за удивлением и спорным успокоением пришло убийственное осознание - ее сын очень похож за соседа, на Степана Ефремушкина. Безумно похож, только ростом повыше. Еще и усы, скрывающие маленький шрамик над верхней губой. И характер у сына почти такой же, как у Степана - сын тоже безоговорочно принимает авторитет матери...
Когда-то Макару Дианину, так звали ее сына, повезло. Его усыновила богатая бездетная пара. Были сделаны нужные хирургические операции, которые завершились благополучно. Мальчик быстро забыл о проблемах с сердцем, об одышке, о болях, об онемении конечностей.
Едва он окончил школу, погиб его приемный отец - его убили поздним вечером во дворе их дома. Через два года скончалась приемная мать.
Несмотря на обычную внешность, и малозаметный, но изъян - шрам над верхней губой, Макар Дианин пользовался успехом у женщин, в свое время без труда поступил в институт искусств, на момент смерти приемной матери он успешно учился и легко совмещал учебу с любовными свиданиями. В качестве возлюбленных выбирал богатеньких нескупых дамочек, которые и помогли ему доучиться, не нищенствуя: он быстро размотал родительские деньги и остался на бобах. Макар окончил институт его и был принят в труппу местного драматического театра. Сначала играл роли "кушать подано", потом, покочевав по постелям стареющих прим, начал получать главные мужские роли. За ним ходили табунами поклонницы - обычный на вид, но ни бесталанный молодой человек по-прежнему мог легко очаровывать женщин разного возраста. Но сам молодой драматический артист оставался безразличным к представительницам слабого пола. Он презирал всех женщин, считал их всех предательницами и лгуньями. Первой в списке предательниц и лгуний стояла его биологическая мать.
Но с годами ему стало казаться, что мать не хотела оставлять своего новорожденного ребенка в доме малютки, что-то ее подтолкнуло к этому нелегкому решению. Он начал ее оправдывать, загорелся желанием ее отыскать, встретиться с ней и разобраться в интересующих его вопросах.
Но кто ему поможет в поисках матери?
Преследуя эту цель, он нашел себе невесту, выбрал из толпы поклонниц. Выбор на нее пал не случайно - она была дочерью одного высокого чина из местного МВД.
Прикрываясь именем тестя, Макар Дианин получил доступ к архивам, выяснил, кто его настоящие родители, где они проживали до недавнего времени.
Внезапно его тесть попал под сокращение. Тесть пал духом, его зять воспрял духом - теперь он может без последствий для себя избавиться от надоевшей супруги. Еще повезло, что успел узнать то, что хотел узнать, пользуясь связями тестя.
Макар уволился из театра, распрощался со всеми своими любовницами и отправился на встречу с биологической матерью.
Как оказалось, у него есть сводный брат по отцу. Матери удалось выяснить, что за девять месяцев до рождения Степана Ефремушкина его родной отец, Иван Иванович Крашенинников, проходил плановое лечение в одном из санаториев Кавказских Минеральных вод. В этом же санатории и в то же время находилась Марта Гордеевна Ефремушкина.
Зинаиде Марковне Крашенинниковой, пришлось "открыть душу" подруге-соседке, рассказать, что однажды изменила мужу, о чем сожалеет до сих пор. Марта, пытаясь успокоить подругу, тоже призналась, что один раз изменила мужу, не называя, что естественно, имен-фамилий. Но ляпнула про санаторий. Мать Макара заинтересовалась, не встречалась ли они после с любовником? Марта, отводя взгляд в сторону, сказала, что, конечно же, нет.
Только сейчас, спустя многие годы, Зинаида Крашенинникова вспомнила, как ошарашенно посмотрели ее муж и соседка друг на друга при первой встрече. Скорее всего, Марта была уверена, что Иван Крашенинников никогда не догадается, кто является настоящим отцом Степана. Мужчины, в отличие от женщин, не любят занимать арифметикой, высчитывая даты.
Обида на мужа-предателя, ради которого Зинаида Марковна пошла практически на убийство сына, обида на подругу, с которой ее муж, возможно, продолжал крутить любовь на ее глазах, до такой степени ее накрыла, что Зинаида слегла. У нее случился микроинсульт. Но жажда мести заставила быстро оправится.
Еще лежа на больничной койке, она разработала план мести, который корректировался по мере претворения его в жизнь.
Лучше поздно, чем никогда.
Опять же итальянская пословица не зря гласит: холодная месть приятнее всего на вкус. Или еще одно "крылатое" выражение, позаимствованное из фильма "Крестный отец" и из романа Шодерло де Лакро "Опасные связи": месть - это блюдо, которое подается в холодном виде.
Макару было поручено везде следовать за Степаном, изменяя свою внешность, что не составило труда профессиональному актеру.
В кафе "Встреча друзей" Макар Дианин сидел за соседним столиком и отчетливо слышал разговор Степана и Светланы. Так увлекся, что едва не выдал себя. Светлана обратила на него внимание и указала на него приятелю. В тот раз у Макара на переносице висели очки с толстыми диоптриями, а на голове был парик в виде лохматой шапки из каштановых волос.
Именно, в тот раз, в кафе "Встреча друзей", он услышал о мнительности Степана, своего брата по отцу, о его психической неустойчивости. И сказал об этом матери, которая успела позабыть о случае с найденным телом пропавшей девочки Нины.