Аннотация: Что наша жизнь? Игра в непонятную месть в том числе! Одно неизвестно - куда эта месть заведет? И кто останется в дураках?..
Жизнь наша в старости - изношенный халат:
И совестно носить, и жаль оставить;
Мы с ним давно сжились, давно, как с братом брат;
Нельзя нас починить и заново исправить...
/ Петр Вяземский /
- Когда ты уже сдохнешь, дура старая?! - ненавистным голосом произнес племянник старушки. Именно к ней, к старушке, относилось "любезное" обращение.
У племянника, ее прямого наследника, Леопольда Ефремовича Жвачкина, подобное обращение вошло в привычку, однако старенькая тетушка не могла привыкнуть, не смирилась, но недовольства не выказывала, дабы не усугубить ситуацию. Леопольд Жвачкин был не единственным наследником, еще одной наследницей была не менее "любящая" тетушку родственница - Олимпиада Ефремовна Перепелкина, по бывшему мужу Перепелкина, в девичестве Жвачкина, родная сестра Леопольда Ефремовича.
Родственники "достались" Матрене Тимофеевне Раковой от брата, Ефрема Жвачкина, который покинул этот мир много лет тому назад. Матрена задержалась, что весьма огорчало прямых наследников.
В наследство Лео и Липа должны получить большую трехкомнатную квартиру в центре города. В квартире имелась антикварная мебель, бабкины безделушки - все натуралес, не абы как: муж бабки Матрены был высокопоставленным партийным чиновником во времена СССР...
Липа Перепелкина подкралась сзади к сидевшей на стуле Матрене и стукнула своим увесистым кулаком ей по голове. Матрена ойкнула и втянула голову в плечи. По щекам моментально побежали ручьем слезы, от боли, жалости к себе, от обиды. И опять же моментально родился вопрос "за что?"
Подобные вопросы возникают у каждого, кто получает удары судьбы. Прежде, в далеком прошлом, Матрена Тимофеевна никогда не раздумывала, за что ей дано то или иное испытание. Жила, боролась, не куксилась.
Теперешнее "за что" витает в голове постоянно. Но никогда старушка не озвучила вопрос, не направила его по нужному адресу - тем людям, кто морально и физически ее унижает. И к чему вопросы, если старушка и так знает - не за что ее унижать! Да, она тоже не без греха, как без этого - наверное, кто-то был на нее обижен. Но только не племянники, дети ее любимого брата Ефрема.
Могла бы напомнить: я на вас всю жизнь положила, если бы не я...
Но она не из тех людей, кто требует отдавать долги...
Матрена и Ефрем Жвачкины выросли в деревне. Семья была дружной, кроме них было еще трое детей, всего пятеро. Дети Жвачкиных трудились наравне со взрослыми. В школе учились по-разному. Матрена и Ефрем были прилежными учениками, сообразительными, особенно хорошо успевали в точных науках, остальные ребята учились кое-как, но на второй год не оставались и то ладно. Не все дети вытянули восьмилетку, но никто их за это не корил. Тем более, учеба трех старших детей пришлась на тяжелое военное и первое послевоенное время.
Их отца, Тимофея Жвачкина, на фронт не взяли, он еще до войны стал инвалидом, получил серьезное увечье. Во время сенокоса подросток-неумелок отрубил ему косой пальцы. Был здоровый мужик, стал инвалид. При ходьбе прихрамывал, но силушка в руках осталась. Тимофей в числе первых пришел на призывной пункт, требовал отправить его на фронт, хотел биться с врагом, но ему отказали - как ни крути, а инвалид. Но поручили возглавить колхоз. Жили они на Урале, в большой деревне. Мужики отправились защищать Родину, в тылу остались женщины, старики, дети плюс эвакуированные подтянулись. Трудное было время.
Матрена родилась в день Победы, девятого мая сорок пятого года, и стала последним ребенком в семье Жвачкиных. Ефрему в ту пору был год с небольшим. Разница в возрасте со старшими детьми была большая, мать уже не думала, что сможет родить. Но смогла: сначала, в сорок четвертом, на свет появился Ефрем, потом и Матрена. Братья возились с мелюзгой - матери помогали, но без особого энтузиазма, тем более нет смысла говорить о некой дружбе: они - взрослые люди, а эти двое - мелюзга, им ни чета. Ефрем и Матрена всегда были "не разлей вода", в друг дружке души не чаяли.
В деревне семью Жвачкиных называли Пастухами. Издревле их предки пасли скот, от жующей скотины и пошла фамилия. Так они сами считали, а там кто его знает, никаких летописей по этому поводу не сохранилось. Фамилия фамилией, а прозвище так и прицепилось, передавалось из поколения в поколение. Частенько сами забывали, что они Жвачкины, больше откликались на прозвище Пастух.
И кто бы мог предположить, что двое младших детей Пастухов "станут городскими", ведь все поколения занимались крестьянским трудом...
Во время войны в доме Жвачкиных квартировала женщина с ребенком. Когда родной город освободили от фашистских оккупантов, засобирались домой. Перед расставанием оставила свой адрес - на всякий случай.
Случай представился, когда Ефрем и Матрена окончили восьмилетку и возникла необходимость учиться дальше. Младшие дети ходили в один класс, родители специально подгадали - отдали Ефрема в школу на год позже, чтобы проблем было меньше. Вместе учились, вместе окончили, вместе же и уехали в далекий город, где проживала эвакуированная женщина, знать не знавшая, что у Жвачкиных появилось еще двое деток: Ефрем тоже родился после ее отъезда.
Прожили у знакомых несколько дней, поступили в машиностроительный техникум и перебрались в общежитие при техникуме.
Окончив техникум, работали на металлургическом заводе, параллельно учились в машиностроительном институте, на заочном отделении. Именно в институте Матрена познакомилась с будущим мужем, который был из своих, из деревенских. Он активно занимался общественной работой, в партию вступил в девятнадцать лет. Матрена быстро поняла, что влюблена и что любовь взаимна - ее любит парень, надежный и порядочный, с которым она будет счастлива.
А Ефрем Жвачкин и тут опередил младшую сестру: к тому времени успел жениться на девушке-сироте. Ее отец погиб на фронте, мать и бабушка с дедом - при бомбежке, полугодовая девочка чудом спаслась. Воспитывалась в детском доме.
Всегда считала, что будет жить до ста лет: раз выжила одна из всех жителей дома, в который угодил вражеский снаряд.
Как будто сглазила себя. Умерла при родах... Молодой матери не стало, на свет появился второй долгожданный ребенок, дочь, которую по настоянию матери (заранее было оговорено) назвали Олимпиадой. Сыну Леопольду в то время было всего три года.
Ефрем остался молодым вдовцом при двух малых детях. В то время ему не было и тридцати. И кто придет на помощь брату в такой сложный жизненный период? Конечно, самый близкий человек - родная сестра Матрена.
Матрена только-только сменила фамилию Жвачкина на Ракову, наслаждалась медовым месяцем, мечтала о своих детях. Но пришлось опуститься с небес на землю, запрятать мечты подальше и заняться племянниками.
Так и зажили вчетвером. Родной отец часто навещал детишек, но подолгу не задерживался. Сестра замечала, что при виде детей страдания накатывают на Ефрема с новой силой. Судить или выговаривать Матрена не собиралась. При появлении брата каждый раз замирала - боялась, что он заберет детей. Заберет навсегда. И тогда уже она будет их навещать.
Но Ефрем вообще не говорил о будущем. Всех всё устраивало. В том числе и супруга Матрены. Другой бы на его месте напомнил жене, что она воспитывает племянников, детей своего брата-вдовца! Никто не спорит - брату необходима помощь. Помощь! А не полная замена родителей. И неплохо бы подумать о прибавлении в своей семье.
Супруг не напоминал, не требовал, не указывал. Он так же, как и Матрена, любил детишек. А так же, как Ефрем, был с головой погружен в работу. Только Ефрем - в работу машиностроительного завода, а супруг Матрены был маленьким колесиком большого партийного механизма. Пока маленьким колесиком...
В общем, воспитание детей, надо признать - с весьма сложными характерами, легло на хрупкие женские плечи. Матрена списывала сложность характеров на непростые имена, данные детям при рождении. Пыталась заговорить с братом на эту тему, но так и не решилась. И как заговоришь на "больную" тему: все-таки имена детям давала женщина, которая произвела их на свет, и которой больше нет. Кто ее осудит за пристрастие к чтению?! Именно из романов невестка почерпнула "заморские", как выражалась Матрена, имена. Еще повезло, что родилась дочь, все-таки Олимпиада - еще так сяк, то ли дело - Ангальт. Ангальтом назвали бы второго сына. Слава Богу родилась девочка. Если бы вместо Леопольда родилась дочь, то ее бы назвали Леопольдиной. Недалеко ушла от Леопольда.
Ефрем быстро поднимался по служебной лестнице. Потому что пахал от зари до ночи, без выходных, без отпусков. Сестра считала: брат пытается забыться в работе. Надеялась, рана затянется, Ефрем захочет ЖИТЬ. В том смысле, что встретит женщину... Она родит ему детей... И никто не отберет у Матрены Лео и Липу. Они ее, только ее!
Неизвестно, как бы сложилась жизнь Ефрема дальше, не случись страшной трагедии.
Ефрем Жвачкин погиб в автомобильной аварии, не справился с управлением, водительского опыта было маловато.
И что же дети? Они так редко видели своего отца, что будто бы и не заметили его ухода.
Лео ходил в первый класс, Липе только исполнилось четыре.
Тетка объяснила просто: "Уехал в длительную командировку, когда вернется, неизвестно". Больше дети вопросов не задавали. Тетка оформила опекунство над племянниками и стали они жить дальше.
Поначалу Матрена спокойно реагировала на безразличие детишек к отсутствию отца, ссылалась на малый возраст, потом призадумалась - кого же я воспитываю? И правильно ли воспитываю? Оберегаю от проблем, жалею по мелочному поводу, исполняю любое желание, любой каприз, не закаляю характер... Что же из них выйдет?..
Призадумалась не сразу. После гибели Ефрема ей и призадуматься некогда было. Дети начали "дружно" болеть. Как сговорились - тетку надо отвлечь от горя. Сговор удался. Детвора постоянно простужалась, болела долго и, что называется, "с чувством". Тетка сходила с ума от переживаний, ночей не спала, сидела у детских кроваток и молила Бога, в тайне от мужа-коммуниста, чтобы Бог их защитил.
В тайне же от мужа отвела детей в церковь и окрестила. При крещении детям дали другие имена, но никто этих имен вслух не произносил.
Думала, что в тайне окрестила, оказалось, что на работу направлен "донос". Муж с трудом "отмылся", а его супруга дала себе зарок - не верить попам, в церковь больше не ходить. И держала клятву по сей день. Разговаривала с Богом "без посредников", напрямую.
С младых лет детишек баловали - сироты. Сиротами были и при живом отце, занятым своими производственными делами, а без отца, вообще, тетка от любви умом тронулась. И понимала, что неправильно воспитывает, да где там: средства позволяют! Сироты...
В школе детишки учились неплохо, но "звезд с неба" не хватали. Вели себя примерно - на людях, а дома - "стояли на головах".
Тетка ограничивалась вежливыми замечаниями, на которые дети реагировали слабо или, вообще, не реагировала. Никогда не возникало желание отлупить как "сидорову козу" - так с Ефремом и Матреной поступал жесткий отец: за любое неповиновение - розги. И не было никаких неповиновений, так, косой взгляд или поджатые губы. Никто из детей на отца не обижался, все так "воспитывали": розгами, "без пряника". Пряник еще нужно было заслужить, заработать. Но время другое было, нынче все иначе.
Тетка сделает замечание, потом сама же приголубит-приласкает, будто бы извиняется. Как не извинятся - сироты. Вслух это ледяное слово никогда не произносила, чтобы не ранить детские сердца. Только бы не чувствовали себя ненужными, обделенными в любви.
Матрена обижалась, тайно, лишь на то, что не называют мамой. Никогда. Только тетенькой.
Потом, взрослея, тетей. Когда мужа не стало - теткой. Позже - грымзой безмозглой, дурой старой. Приживалкой. Дохлой крысой. Почему крысой, почему дохлой?
"Любящие" родственнички порядком попортили здоровье Матрене Тимофеевне. Хотела она уйти в монастырь, но быстро передумала. Потом собралась в дом престарелых, да взрослые детишки отговорили: почему-то испугались. Решили - будут терпеть, недолго бабке небо коптить, тем более, с такой "заботой".
И куда торопиться?! Не ютятся по чужим углам, хорошими квартирами их обеспечили, опять же бабка под ногами не путается. Притом, не лежачая больная, передвигается без посторонней помощи, ведет самостоятельную жизнь. До ста лет точно жить не будет, квартира и всё остальное так или иначе им достанутся. Подождут... Но один ее вид их бесит! Робкая угодливая улыбочка раздражает до безумия... Насточертела! И время бежит неумолимо: "хороша ложка к обеду"...
Своих детей нет ни у Лео, ни у Липы. Лео так и не женился, хотя возраст перевалил за пятьдесят. Всю жизнь путался с замужними женщинами, гораздо старше себя. Липа много раз выходила замуж, но быстро разводилась, и всегда инициаторами развода были мужья. Ничего удивительного - характер вздорный. Но умеет прикидываться овечкой. Правда надолго ее не хватает - скидывает овечью шкуру, а под шкурой - гиена. "Разоблачается" Липа в привычных домашних условиях, срабатывает инстинкт усталости - устает она притворяться на людях...
В кошмарном сне Матрене не могло привидеться, что дети ее родного и обожаемого брата, ее дети, будут к ней так ужасно относиться.
Она не требовала чего-то сверхмерного, всего лишь элементарного уважения, без упреков и презрения. Никогда не повторяла "Я вас вырастила, вы должны..."
Она растила этих детей не для того, чтобы было кому подать стакан воды в старости, она очень любила этих детей. Любила избалованных, хитрых, вздорных, двуличных - слишком поздно это осознала. Заметила бы раньше, что это изменило?
Безумная любовь не вносит коррективы в воспитание. Безумная любовь оправдывает, прощает, обвиняет невиновных и не всегда, крайне редко, получает алаверды от того, кому эта безумная любовь была адресована.
Так вышло и с Матреной. В конце жизни получила "благодарность" за всё. За бессонные ночи, постоянные переживания, чрезмерные переживания - все-таки не ее собственные дети, племянники, ответственность выше...
Нельзя так глубоко погружаться в любовь к детям, ничего хорошего из этого не выйдет.
Поздно после драки кулаками махать.
Надо было правильно и своевременно реагировать на истерики Леопольда, который за любой отказ падал на пол и бился в истерике. Пусть бы бился в истерике до тех пор, пока не устанет. Один бы раз, другой, третий, в итоге бы уморился и успокоился - реакция взрослых не та, на которую он рассчитывал. А Олимпиада? Взяла в привычку бросать в тетку свои игрушки. А тетка знай себе смеется и бросает обратно. Дескать, лови. Игра такая. Не игра вовсе. Тетка старается кидать игрушку легонько, точно в руки племянницы, а племянница норовит бросить со всей силы. Ее цель - теткина голова, а еще лучше - глаз...
Что посеешь, то и пожнешь.
Матрене не нужна благодарность. Ей ничего не нужно от племянников, только бы оставили ее в покое. Пусть не приходят, не приносят свои "гостинцы". Ее тяготят даже мысли о единственных близких ей людях. Старается не думать, но разве с мыслями договоришься: так и лезут в голову, так и рисуются страшные картинки. Чтобы отвлечься, разговаривает с покойным мужем. Берет в реки его портрет и общается в одностороннем порядке. Ни слова о детях, о теперешней своей жизни. Вспоминает молодость, как работали, как учились. Как женились. А женились они тринадцатого апреля, и в руках невеста держала букет желтых одуванчиков. Гляди-ка - никакие суеверия их семью не коснулись, все годы прожили в любви и согласии... Матрена то рассмеется, то украдкой слезу смахнет - чтобы он не заметил. Все у них в прошлом было - и радости, и неудачи, и проблемы разного калибра, главное - их было двое, они были единым целым...
Матрена представляла, как бы сложилась их жизнь, если бы не умерла супруга Ефрема, если бы сам Ефрем не погиб в той жуткой автомобильной аварии. Возможно, женился во второй раз, у Липы и Лео была бы мачеха... С мачехой не забалуешь, мачеха по определению не может быть доброй, ласковой, любящей... Какими бы выросли дети?
Матрена родила бы своих детей. Она уверена: родных детей воспитывала бы иначе, чем племянников-сиротинушек - без оглядки, без немого вопроса к покойным отцу и покойной матери сиротинушек: все ли делаю так, как вы хотели, оправдываю ли ваше доверие, довольны ли? Уж очень не хотела вызвать обиду. У своих бы детей были родные отец и мать, никто бы не стоял "за спиной", не перед кем было отчитываться.
И зачем ворошить прошлое, тем более, пытаться его переписать? Ни к чему это...
Воспитание детей - процесс необратимый, все равно как бросить кусок сахара-рафинада в чашку с горячим чаем...
Об одном жалеет Матрена: что не ушла вслед за мужем. Тогда бы не пришлось терпеть издевательств... Или она уже умерла? Раньше смерти?..
Эх, детишки... Изверги вам имя...
Леопольд всегда приходил к тетке с пустыми руками, Липа, напротив, с гостинцами. Поначалу Матрена считала, что племянница изображает перед соседями "мать Терезу", потом заподозрила неладное. Слишком навязчиво Липа предлагала отведать принесенное блюдо, слишком ластилась, в глаза заглядывала. Тетка ссылалась на плохой аппетит, на недавний обед или ужин, одним словом, находила причину для отказа, но обещала все съесть, позже.
Вполне возможно, что блюда, приготовленные племянницей, не приправлены чем-то... нехорошим, но лучше перестраховаться. Тем более, Липа имеет отношение к медицине - недолго училась в мединституте, как вылечить не сообразит, как залечить до смерти, придумает.
Хотела Матрена провести проверку блюда на дворовой собаке Шурке, но пожалела собаку - а вдруг? Жалко псину, хорошая, добрая, умная. И постоянно голодная.
А Матрена глупая, раз ей в голову приходят мысли об отравлении. Разве Липа способна на убийство человека, который заменил ей мать, да и отца?
Кажется, у нее начинается паранойя. Чем не повод упечь в психлечебницу?! Заявит тетушка, что ее хотят отравить, предъявить для проверки еду, приготовленную Олимпиадой, а там... нет никаких отравляющих веществ.
Потому Олимпиада и ведет себя, как услужливая нянька: пытается вызвать у тетки подозрение. Доведет до психического расстройства без особых усилий. И кто заподозрит неладное? Точно, никто, кроме тетки, которая знает племянников как облупленных, по глазам все понимает, как дворовая собака Шурка.
Тетушке лет немало, пора и честь знать, как говорят взрослые дети, но ей жизнь не надоела. Пусть не стараются - руки на себя она не наложит, пусть все идет своим чередом. Сколько ей отведено лет жизни, столько и проживет, ни больше, ни меньше. Только бы не мучиться, только бы не слечь...
Будто бы не донимает детей просьбами, не пристает к ним с глупыми разговорами, а они ее жутко ненавидят. За что? За долгую жизнь, похожую на изношенный халат, который давно требует утилизации?
Ее жизнь - не изношенный халат, Матрена еще сравнительно бодра, в своем уме, при памяти...
После семидесяти некоторые старики строят новые отношения. Боятся одиночества. У Матрены подобных мыслей нет, ей просто хочется покоя, одиночество ее не пугает.
Некстати подумала... об одном мужчине. Недавно появился. Живет в доме, расположенном напротив ее дома. Ну и жил бы себе, не тужил. Так нет, постоянно попадается на глаза. Вежливо заговаривает с ней, она старается улизнуть, сославшись на дела. Тоже мне, жених нашелся. Смешно в таком преклонном возрасте заводить шуры-муры... Или насочинила? У него и в мыслях нет шур-мур всяких, просто видит в ней приятную собеседницу...
Почему бы не пообщаться с человеком, который вполне искренен...
Или... его подослали? Зачем?
Ну, точно, паранойя!
Еще чуть-чуть и племянники достигнут своей цели. Они давно мечтают, чтобы тетку признали умственно-отсталой, после чего можно со спокойной душой препроводить ее в психушку. Но кто возьмет на себя смелость подтвердить, что человек в здравом уме - умственно отсталый? Нет никаких отклонений, ни внешних, ни внутренних. Никто из соседей не подтвердит "диагноз" непрофессионалов или подкупленных профессионалов. Соседи Матрену Тимофеевну уважают. Вида не подают, что осведомлены о сложных отношениях с детьми, но иной раз поглядывают на нее кто с жалостью, кто с любопытством и ожиданием признаний, кто с недоумением. Конечно, подозревают, что в их семье не все гладко, хотя, старушка "сор из избы" не выносит, совсем не любит говорить о детях (никто не знает, что они ей племянники), чтобы не сболтнуть лишнего. На людях двуличные мужчина и женщина ведут себя образцово - водят под ручку, целуют в щеки при расставании, обнимают, сюсюкают. А Матрене от этих неискренностей еще горше становится. Ведь, не дура, все понимает...
Актеры из племянников были так себе. Особо любопытные соседи часто задавали разные каверзные вопросы, на что Матрена отвечала: "Все хорошо, дети замечательные. Сами видите, как заботятся обо мне, пылинки сдувают".
Когда в стенах квартиры племянники называли ее разными нехорошими словами, то не кричали, а шипели, как змеи. Лео не занимался рукоприкладством. И не потому, что жалел "дуру старую", а потому что боялся переусердствовать, удар не рассчитать: убить недолга, сам же после и пострадает... ни за что. Сам об этом не раз говорил.
Оказывается, убийство человека, который всю жизнь дрожал над детьми-сиротами, это ничто, ерунда полная, все равно, что комара прихлопнуть - опять же польза для населения.
Олимпиада дубасила тетку по всем местам, особенно доставалось голове. Таскала за волосы, больно щипала, оставляя синяки-отметины. Синяки долго не сходили, приходилось их прятать от людских глаз. Липа была уверена, что тетка никому не пожалуется, что ей все сойдет с рук.
Матрена часто задумывалась, что ее пугает больше - удары по разным местам старого тела или змеиное шипение. Олимпиада сопровождала рукоприкладство шипением - грозила, обзывала такими словами, которые в приличном обществе и повторить нельзя. А тетка - дура старая, грымза безмозглая и тому подобное, помалкивала. Тихо плакала, беззвучно, чем еще больше раззадоривала племянницу.
Но мысленно задавалась привычным вопросом - "за что?" После появился еще один вопрос "когда все это закончится?" Силы старушки были на исходе, терпению приходил конец.
Однажды "за что" неожиданно вырвалось.
- Ненавижу, - с пеной у рта прорычала Липа, страшная в гневе - без чужих глаз, милашка - на людях. Надо признать, уважаемая в своем коллективе, всегда готовая прийти на помощь, в любое время дня и ночи. Прекрасной души человек. И собой необыкновенно хороша. Никто не даст ей ее возраста. Неужели пятьдесят? Быть такого не может. Хорошо сохранилась, потому что добра, зла не держит.
Матрена Тимофеевна наслушалась подобных речей на праздновании юбилея племянницы, куда были приглашены все коллеги, тетка в том числе. Нельзя не пригласить старуху, что люди скажут. Олимпиада занимала должность инженера-технолога на том же машиностроительном заводе, где некогда директорствовал ее отец, прекрасный человек и руководитель.
Олимпиада Ефремовна подняла тост за здоровье тетушки, наговорила разных благодарственных слов, а у тетушки в ушах звучали другие слова, произносимые племянницей наедине...
И постоянно Матрена возвращалась в недавнее прошлое, когда осталась вдовой, без поддержки и заботы супруга...
Несколько лет назад Матрена вдруг занемогла. С каждым днем ей становилось все хуже и хуже. Дошло до того, что сил не осталось совсем.
Решила - последствия стресса, все-таки потеряла самого близкого человека.
Долго боролась самостоятельно, народными средствами, потом все же вызвала участкового терапевта на дом. Пришла молодая пигалица, Матрену ее вид не впечатлил, пожалела, что была настойчивой и дозвонилась-таки в регистратуру. Надо было оставить затею с дозвоном, самой выкарабкиваться.
Но докторша оказалась знающим специалистом, сразу сообразила, что к чему. Принялась осматривать, задавать вопросы про сонливость, слабость, дрожание конечностей? Заинтересовалась апатией, чувством беспричинной тревоги. Спросила о мучавших болях - где именно? А волосы выпадают?
Измерила давление, принялась изучать глаза, раздвигая их по очереди своими тонкими пальцами. Послушала пульс. Потребовала показать зубы. И поставила диагноз: хроническое ртутное отравление.
Вызвала неотложку - для госпитализации больной, и вызвала бригаду для дезинфекции и нахождения источника отравления - металлических шариков ртути из разбитого градусника.
Матрена Тимофеевна заранее согласилась: разбила термометр, запамятовала, в каком месте квартиры, и не подумала, как опасны пары ртути.
Источник обнаружили за плинтусом, в спальне, при всем желании ртуть попасть туда не могла, тем более при случайном выпадении термометра из старческих рук. Если это злодеяние, умышленное пролонгированное убийство хозяйки квартиры, то надо искать злодея, заводить уголовное дело по факту преднамеренного убийства.
Матрена догадалась, кто хотел отправить ее на тот свет, одно не ясно - на что они надеялись? Что не будет проведено вскрытие и установлена истинная причина смерти старого человека? Ключевое слово - старого! Старуха скончалась от старости, от изношенности всего организма.
Изношенный халат...
Матрена стояла на своем - выронила из рук термометр, термометр разбился, она и думать забыла о ртути, о ее опасных парах. Только собрала осколки, едва не порезалась...
Родственнички вели себя осторожно, сначала вообще в больнице не появлялись - раздумывали, пуститься в бега или понадеяться на прежнее к ним чувство тетеньки, на беззаветную любовь.
Их никто не беспокоил, тогда они решились проведать больную, которая медленно шла на поправку.
- Организм крепкий, как у молодой женщины, так что все с вашей тетушкой будет хорошо, - сообщил родственникам лечащий врач, чем весьма их "порадовал".
Родственники внезапно повеселели, возможно и искренне - кому же хочется терять свободу, получать уголовный срок за убийство. Скорее всего, что так - все-таки смерть Матрены Раковой могла повлечь за собой следственные мероприятия, найти злодеев вовсе не проблема. Кто, кроме родственников, бывал в ее доме? Соседи? Так у них нет мотива.
Олимпиада и Леопольд решили, что впредь надо быть осторожнее, а пока... изображать вселенское счастье - тетка выжила, о чудо!..
В последствие часто попрекали тетку "крепким организмом, как у молодой".
- Не дождемся твоей смерти, чучело недоразвитое, всех нас переживешь.
И "чучело недоразвитое" продолжало жить назло врагам - самым близким родственникам, наследникам.
Но иногда задумывалась: а не наложить ли на себя руки? Устала, нет сил терпеть измывательства. Но нельзя, грех это...
Хотелось с кем-то поделиться своей бедой, открыться. Не с желанием наябедничать, чтобы посочувствовали, только и всего...
Один раз не выдержала и высказалась в присутствии Лео и Липы:
- У старых грехов длинные тени.
Что тут началось! Думала, Липа захлебнется своей слюной, а Лео искусает свои руки - боялся стукнуть тетку, вот и кусал до крови, чуть не истек кровью.
Тетка - дура старая - оказывала помощь, смазывала зеленкой, дула на рану, забинтовывала, по голове гладила - успокаивала. За что получила затрещину от племянницы и "доброе" слово: кто тебя просил?!
Никто. Никто не просил забывать о себе, заниматься двумя болезненными детьми, не спать ночами, хвататься за сердце от волнения, когда поздно возвращались домой, сумасшедше радоваться их успехам... Никто... Сама...
Однажды Липа так сильно ее толкнула, что она упала и почувствовала сильную боль в руке. Обошлось, всего лишь сильный ушиб, не перелом. Разве в ее возрасте можно ломать конечности, не срастутся ведь.
"Призналась", сама упала, ноги не держат, голова кружится.
Призналась знакомой врачихе, участковому терапевту и участливому человеку. Та в ответ обронила: "Ой, ли?" И приступила к осаде.
Долго беседовала с Матреной Тимофеевой, хотела вызвать на откровенность, Матрена ни в какую: все нормально, хорошо общаемся, живем, пусть на расстоянии, но душа в душу, часто меня навещают, гостинцы приносят, здоровьем интересуются. Часто перезваниваемся - волнуются дети за меня. Всем бы таких заботливых детей. Живу и радуюсь за себя - вот повезло, так повезло. Своих не родила, и нисколько не жалею. Леопольда и Олимпиаду всегда считала своими. Может быть, со своими детьми была бы жестче, не позволяла того, чего позволяла племянникам. Но они платят добром за добро.
- Почему своих детей не родили? - напрямую спросила докторша.
- Не знаю, - недолго думая, ответила Матрена Тимофеевна. - Наверное, боялась вызвать у племянников ревность: начнут считать себя чужими, пристально наблюдать за отношением к родному ребенку, сравнивать. Свой-то точно был бы младше, требовал бы большего внимания, отсюда и ревность старших детей, отсюда и недопонимание. Обида даже. И комплексы. А комплексы из детства могут всю дальнейшую жизнь перековеркать.
- Получается, вы во всем оказались правы: дети замечательные, вас обожают, и все потому, что детские комплексы не развились? - задалась вопросом докторша, явно не поверила словам Раковой.
- Получается, так.
- Почему после посещений... ваших заботливых племянников у вас появляются ссадины, синяки или, вообще, растяжения конечностей? У вас есть... правдивое объяснение?
- Говорю же - голова чумная, кружится. Ударяюсь обо все углы.
- Давление в норме, сосуды головного мозга мы недавно проверяли, тоже в норме.
- Как у молодой, - усмехнулась старушка, приятная во всех отношениях дама.
- У вас в роду, наверное, были дворяне, вы такая благородная, ухоженная? - не удержалась от вопроса молодая докторша.
- Дворянские корни в прямом понимании этого слова, - заулыбалась Матрена Тимофеевна.
- ???
- Есть породистые собаки, есть беспородные - дворняги, так мы, Жвачкины, из дворняг. Все мои предки были крестьянами, работали от зари до зари, жили безбедно, по их понятиям, по деревенским. Раньше было так - кто много работает, тому Бог все дает. Это сейчас все иначе... Скажите тоже, дворянские корни...
Порывалась Матрена рассказать докторше о своей печали, но боялась навредить племянникам, своим детям. Сироты. Хоть и взрослые, а сироты: с кем останутся, когда ее не станет? Ведь перегрызут друг друга. Как бы лиха не наделали...
А она что, она пожила. И жизнь была хорошей: деток двое, любящий муж, бедность их миновала. Превратилась из деревенской девчонки в благородную даму. Да, привыкла ухаживать за собой. Вот и сейчас: и волосы подкрашивает - не седой же ходить! - и маникюр самостоятельно делает, ногти покрывает бледно-перламутровым лаком, даже с педикюром сама справляется, но один раз год, перед наступлением теплых дней, обязательно посещает салон красоты, чтобы ее ногами занялся профессионал. Подстригает ее соседка, девушка Катя, не за спасибо, хотя, от денег всегда отказывается. Но Матрена знает ее пристрастие к сладкому, за работу презентует ей коробку шоколадных конфет. Катя не отказывается.
Матрена Тимофеевна и сейчас, в пору давней пенсии и будучи вдовой, не считает копейки, еще и детям денежку подкидывает.
Когда совсем туго с деньгами, идет в скупку. Но долго перед этим раздумывает: хочет, чтобы детишкам что-то досталось после ее ухода, и чем больше, тем лучше, потому и экономит на том, на чем можно сэкономить.
При жизни не хочет отдавать детям всё, что нажито за долгую жизнь - не желает видеть, как они спустят все накопления за один день. Они могут - транжиры каких свет не видывал. Не будет ее, тогда пусть...
Поживет еще пока... Не руки же на себя накладывать, право слово... Грех это...
А не грех издеваться над старым человеком?! Не грех делать из него сумасшедшего - внушать, что выжил из ума?!
Липа как-то спрашивает:
- Ты что же это в кастрюлю с супом налила, придурашная? На поверхности плавает, очень на мыльные пузыри похоже.
- Дай, гляну, - подхватился Лео. - И точно, плавает что-то. Совсем сбрендила дура старая!
- Я... я ничего... не наливала. Сварила вермишелевый супчик на курином бульоне, хотела вас накормить, - пролепетала Матрена Тимофеевна. Как ни была обескуражена якобы своими провалами в памяти, своей рассеянностью, своим недомыслием, но заметила взгляд Олимпиады, брошенный на средство для мытья посуды. Ах, вот в чем дело: сама плюхнула в кастрюлю с супом этой мыльной жидкости, не пригодной для употребления в пищу, и представила всё так, как будто тетка умом помешалась. А раз помешалась, то место ей в дурдоме. В дурдоме тетка быстро перестанет хорохориться, перестанет представлять из себя великосветскую даму, превратиться в овощ бессловесный... Пора и честь знать - пожила, дай другим пожить...
Одно дело - превращать ее в чурбан безмозглый, другое - изображать заботу, от которой ноги протянешь.
Дело было так.
Как-то приболела Матрена Тимофеевна. Всё разом навалилось: и простуда, и давление подскочило, и суставы прямо выкручивает. И без того бессонницей мучается, а тут еще суставы. Когда перемещается по квартире, еще ничего, терпеть можно, а как только примет горизонтальное положение, так мочи нет терпеть.
Хотела пойти на прием к терапевту, но куда пойдешь - температура, не высокая, тридцать семь с хвостиком, но самочувствие хуже не придумаешь. К тому же непогода накрыла город, уж несколько дней бушует, не скажешь, что весна наступила. И снег с дождем, и сильный восточный ветер. Одним словом, не пошла в поликлинику, докторшу на дом вызвала.
Докторша пришла, поставила диагноз, выписала лекарства. Тоном, не терпящим возражений, заявила, что сама купит все лекарства в аптеке и занесет ближе к вечеру, когда у нее будет промежуток между приемом в поликлинике и посещением больных на дому. Матрена заспорила, причем нашла веский аргумент: лекарства нужны сию минуту. Позарез. Нашла причину, чтобы занятого человека не отвлекать от дел. Врачиха согласилась и призадумалась - как быть? Матрена сказала, что попросит соседку, Надежду Пикунову, сходить в аптеку, ей все равно забирать дочь из школы. На том и порешили.
Лекарства были доставлены, соседка отблагодарена, хотя, и наотрез отказывалась от небольшой суммы денег. Матрена Тимофеевна знала, что семья стеснена в средствах: женщина работает надомницей - какие-то украшения делает, мужа, Гришку, сократили на работе, он долго был в поиске нового места, наконец, нашел, но зарплата пока небольшая - он на испытательном сроке. И коммунальные платежи - мама не горюй! - квартира у них большой площади, от прадеда-профессора в наследство досталась. Заниматься обменом не хотят: и место хорошее, рядом и детсад, и школа, и квартира отличная, планировка и все такое.
Ракова как могла помогала соседям. Когда девчушка, дочь Пикуновых, с редким именем Прасковья, была маленькой, всегда соглашалась с ней посидеть, пока родители в гости ходили или в кино, или просто погулять вдвоем. Напечет Матрена пирожков, опять же соседей угощает...
Подержала Матрена Тимофеевна лекарства в руках, повертела, нацепила очки, инструкции прочитала, да и запрятала подальше. Никогда не любила травиться химией. Помаялась от болей разного характера полдня, потом достала лист бумаги, где докторша все расписала - как и что принимать, внимательно изучила и из уважения к ней и к соседке, которую просила купить лекарства, выпила пару штук из разных упаковок.
Вечером забежала Олимпиада, тетка и не ожидала. Липа сообщила, что была неподалеку, зашла погреться, чаю попить. Здоровьем тетки не поинтересовалась, заметив пакет с лекарствами, лежащий на кухонном столе - Матрена не успела убрать. Липа без интереса принялась перебирать коробочки с лекарствами. В итоге выдала:
- Ничего твоя докторша не соображает. - Будто бы вскользь пробормотала, без всяких задних мыслей, но глаза засветились, как в детстве при получении очередного подарка.
- Ты очень много соображаешь, - не сдержалась от ехидного замечания тетка, нервно поглядывая на племянницу, явно замыслившую недоброе.
Липа так была поглощена работой мысли, что привычно не окрысилась, а пробубнила:
- Один курс медицинского все же закончила, успела и на втором курсе немного проучиться, кое-что не забыла.
- А могла бы стать... доктором. - Матрена хотела сказать - "хорошим", но вовремя сдержалась. Липа умела "хорошо" трепать нервы бывшим мужьям и "хорошо" издеваться над состарившейся родственницей... Если слово "хорошо" в данном случае уместно.
- Я сейчас скажу, как правильно принимать лекарственные препараты. В каком количестве, и в каком сочетании. И завтра ты будешь, как огурчик.
Матрена слегка обалдела от такой невиданной заботы. Но чаю племяшке налила, два бутерброда сварганила - один с колбасой, другой с сыром. Извинилась, что ничего существенного не приготовила, не ждала гостей, к тому же прихворала. У самой аппетита совсем нет.
А Липка между тем увлеченно готовила большую дозу лекарств для одновременного приема. Вскоре в блюдце лежало несколько таблеток разного диаметра и разного цвета.
- А это... не слишком? - обеспокоилась тетка.
- Пей, я тебе говорю! И никого не слушай! Меня слушай! А то ходят сюда... разные неумехи... Лечить не умеют, а туда же...
- Я разделю дозу на несколько приемов, не могу так сразу...
- Ничего делить не надо! - рявкнула Липа. "Попридержала коней" и с укоризной заметила, - о ней заботятся, а она кочевряжится!
- Спасибо за заботу, конечно, но я отложу прием лекарств на потом. Не хочу пить на голодный желудок.
- Это правильно. Сейчас мы с тобой чайку выпьем, после чаю примешь лекарство...
После чаю Матрена незаметно отправила горсть таблеток в карман халата, пока племянница копалась в мобильном телефоне. Олимпиада не заметила теткиной уловки и ушла с чувством выполненного долга.
Тетка закрыла за племянницей дверь и подумала: вдруг я не права по отношению к Липе? Вдруг зря ее подозреваю в злодействе? Вдруг она изменилась?.. Ладно, выпью таблетки на ночь. Сделаю, как она сказала.
Матрена выудила горсть таблеток из кармана халата, подумала и положила горстку на прикроватную тумбочку, рядом поставила стакан с водой. И отправилась в гостиную смотреть телевизор.
На одном из каналов повторяли утреннюю программу "о здоровье". Лечили людей на расстоянии на раз-два-три. Обычно Ракова подобные передачи не смотрит, а тут замерла с пультом в руках - палец уже приготовился пропустить этот канал, перейти на следующий. Заинтересовали слова старичка с козлиной бородкой.
Старичок вещал:
-...Значительное потребление лекарств престарелыми людьми приводит к неблагоприятному эффекту. Чем выше возраст, тем больше вероятность оказаться в реанимации и того хуже - возможен летальный исход. Даже если вы будете принимать один лекарственный препарат, он тоже может оказать сильное воздействие на организм, поскольку метаболизм у пожилых людей имеет свои особенности. Поэтому необходима тщательная дозировка, а прием лекарственных препаратов необходимо проводить под строгим надзором лечащего врача. Близкие люди тоже не должны оставаться в стороне. У пожилого человека уже плохая память, плохой слух, зрение, он не дослушал врача, недопонял, забыл, принимал лекарство или нет, поэтому допустимая дозировка может быть превышена вдвое, а то и втрое. Вместо того, чтобы принести пользу, лекарство принесет вред. В итоге от передозировки больной может быть признан жертвой старческого слабоумия и доставлен в больницу, где ему будут давать дополнительные лекарства для прояснения сознания, таких как, прохлоперазин. Не всем больным подобное лечение идет на пользу. Иногда лечение не просто неэффективно, но и грозит пациенту такими серьезными побочными эффектами, как медикаментозный паркинсонизм, ортостатическая гипотезия или спутанность сознания. Подводя итог нашей беседе, хочу напомнить: главное - правильная дозировка!
Старик с бородкой перешел к психологическим факторам, которые играют большую роль в продлении жизни. Матрена внимала, в итоге сделала свой вывод: если ты не носишься с болезнью, не потакаешь ей, восстаешь против нее, болезнь пугается и ретируется. Продолжительность жизни у таких людей гораздо выше, чем у тех, кто ведет себя смиренно, кто впадает в уныние и отчаяние. Если коротко - надеешься на успех, веришь в чудо, значит, ты победишь болезнь!..
Матрена решительным шагом направилась в спальню, сгребла в ладонь таблетки, и тем же решительным шагом отправилась в туалет. Таблетки благополучно поплыли по канализационной трубе.
После чего пожилая женщина вернулась в гостиную, поблагодарила доктора с бородкой за своевременную и очень полезную информацию, даже послала от нахлынувших чувств воздушный поцелуй, выключила телевизор и пошла спать. На удивление тотчас уснула, а наутро чувствовала себя совершенно здоровой...
Ближе к полудню позвонила Олимпиада и вкрадчиво поинтересовалась теткиным здоровьем. Тетка на расстоянии поняла, что та напрягает слух, чтобы уловить в ее голосе малейшие изменения. Всем на зло тетка была бодра и необычайно весела. Шутила, утверждала, что с помощью Липы стала на десять лет моложе. Не пора ли поискать себе вторую половину?! Почему бы и нет!
Липа не накричала, предложила привести хорошего врача, так сказать, для закрепления результата. Тетка ответила резким отказом.
После чего стала ждать новых завуалированных покушений на свою жизнь...
Олимпиада винила Матрену в своей неудавшейся личной жизни. Можно подумать, счастье напрямую зависит от материального благосостояния. Разбогатев, Липа могла купить себе мужа, купить его любовь. Надолго ли?
А Леопольд? Занял бы высокий чиновничий пост? Скакнул бы из низов в верхи с помощью волшебной палочки? А сам не пробовал что-то изменять в свой жизни? Кичится своим незаурядным умом. Да, Леопольд не глуп, но и не обладает гениальностью. Легче всего сидеть на месте, протирать штаны, всех охаивать, винить за умение распихивать соперников локтями. Надеется на случай: авось окажется в нужное время в нужном месте. Как говорится - на случай надейся, а сам не плошай.
Или - не имей сто рублей, а имей сто друзей. Пусть не сто, несколько друзей. Или одного, но верного и надежного, который поможет, подставит плечо, посоветует... Где там, Леопольду не нужны подсказчики-советчики, никто ему не ровня.
Лео - одинокий волк, вожак без стаи. Вожаком сам себя назначил, референдум не проводил - не с кем. Живет среди людей, а как будто бы один на всем белом свете. Закрыт за все замки-молнии. А все почему? Потому что высока самооценка, боится разочароваться, когда ему рубанут в лицо правду-матку. Лучше отгородиться, чтобы никто не достучался, не докричался, авось так и проживешь за высоким забором без разочарований и вместе со своей уверенностью - ты лучший? Не преуспел? Так это тетка-сволочь виновата! Вот не станет ее, избавятся от нее, освободят путь к светлому будущему, наконец-то, вот тогда-то все наладится...
Матрена Тимофеевна все понимает: и то, что вся вина на ней, как на человеке, который был рядом, возглавлял процесс воспитания; и то, что с ее уходом им, детишкам, станет не лучше, станет хуже: сейчас лелеют мечту, а с теткиным уходом мечта рано или поздно превратится в прах.
Или она ошибается? Ей хочется так думать?
А уходить не хочется.
Еще не дряхлая старуха, не развалила. Хронические заболевания есть, как без них, но не смертельные.
Матрена боялась... нет, не смерти, боялась затяжного процесса ухода, мучений своих и детей, из-за нее.
Сейчас Матрена Тимофеевна старается не досаждать своим присутствием, лишний раз старается не напоминать о себе. И то вызывает раздражение.
Или покончить со всем разом? Оставить детей наедине со своим мечтами, реализация которых напрямую зависит от старухи, которая старухой-то и не выглядит. Маленькая, худенькая, спинку еще держит, пусть и с трудом.
Нельзя покончить разом. Грех.
Или не грех вовсе, если хочешь человеку помочь, услугу оказать, дорогу расчистить к светлому будущему... А там пусть живут как хотят... Как будут развиваться события Матрена никогда не узнает...
Надо всё взвесить. Смотря с какой стороны посмотреть на самоубийство: если твое прозябание, как считают близкие, пагубно отражается на их жизни, то надо бы ускорить процесс ухода, взять в свои руки.
Надо! Липа уже перестает себя контролировать, не ровен час "окажется на нарах за убийство", так выразился Леопольд прямо при тетке, нисколько не стесняясь. Уже его пугает неуравновешенность сестры.
Матрена Ракова, в девичестве Жвачкина, представила дочь-племянницу "на нарах", совсем загрустила и приняла единственное верное решение - умереть по собственной инициативе. Всем будет легче. Кроме самой Матрены. Она, как человек верующий, считала самоубийство большим грехом.
Делать нечего...Так она и поступит.
Необходимо заранее заготовить предсмертную записку, чтобы у следователей не появилось подозрение в причастности детей к ее смерти: у людей есть глаза и уши, следствие начнется, вытянуть на свет грязное белье, до сей поры тщательно припрятанное...
Весь день Матрена Ракова обдумывала текст предсмертной записки. Несколько раз набрасывала черновик, и несколько раз рвала лист бумаги на мелкие кусочки.
Поздно вечером легла в кровать, и уже, засыпая, в голову пришла гениальная мысль.
Некоторые соседи, давно проживающие с семьей Раковых в одном доме, осведомлены о прошлой жизни, догадываются о страданиях вдовы. Для старожилов не секрет, что супруги Раковы любили друг друга. Первое, что придет им на ум после ее ухода - Матрена Тимофеевна очень тосковала по мужу, не могла смириться с его смертью. Скрытная в других вопросах Матрена часто вспоминала супруга. И пришло время, когда тоска по нему достигла критической точки, пожилая женщина лишила себя жизни, чтобы встретиться на том свете с любимым человеком.
Не откладывая дела в долгий ящик, Матрена поднялась с постели и босыми ногами пошлепала по полу в сторону кухни, где на столе были разложены письменные принадлежности. Сегодня кухня превратилась в кабинет писателя - Матрена сочиняла прощальное письмо.
Через пятнадцать минут работа над предсмертной запиской была завершена. Матрена Тимофеевна спрятала записку в выдвижной ящик стола, где хранились всякие кухонные мелочи, редко используемые. Пусть записка ждет своего часа. На душе стало легко, ведь половина дела сделана, обратного пути нет. Конечно, уничтожить лист бумаги можно за две секунды - раз и готово, но Матрена не будет ничего уничтожать. Ее предсмертная записка - это защита племянников. Даже в случае убийства, пусть все выглядит как самоубийство. Это сейчас племянники думают, что убить старуху - все равно что комара прихлопнуть. Что делать с муками совести? Не совсем они пропащие люди, опомнятся, да поздно будет.
Свобода не всегда свобода. Кто искренен, тот свободен. У кого совесть чиста, тот свободен.
Зависимость, страх, боязнь - не позволяют наслаждаться жизнью в полной мере. Ты чувствуешь себя в западне. Чем дальше, тем сильнее загоняешь себя в угол, оказываешься в карцере. Ты сам, своим поведением, выбрал строгую изоляцию.
Матрена жалела племянников, единственное, что могла для них сделать - это уйти самостоятельно. И тянуть с этим нельзя. Она где-то слышала, что можно установить "старость" записки, если она написана не позднее года. При этом вероятность точного попадания плюс-минус один день. Всего-то.
Человек не может себя убить, спустя несколько месяцев после принятия решения. Значит, ЭТО должно произойти уже завтра.
Завтра - не сегодня. Сегодня она примет снотворное, чтобы выспаться и не мучиться сомнениями.
Матрена добралась до коробки с лекарствами, пошелестела, да и закрыла, вспомнив старичка с бородкой, который отбил у нее всякую охоту принимать даже безобидные таблетки. Прежде чем отправится в спальню, бросила взгляд за окно. Горд спал, но кое-где светились глазницы окон.
Опять в голову полезли воспоминания. Как она бродила ночами по квартире с маленькой Липой на руках, пела ей песенки...
Матрена с силой тряхнула головой и чуть не упала - голова закружилась. Схватилась руками за подоконник, и стояла так до тех пор, пока уличный фонарь на бетонном столбе, не способный раскачиваться по определению, перестал раскачиваться, а его свет расплываться, как при сильном тумане. Никакого тумана не было, ночное небо освещали арбузная скибка луны и немногочисленные звезды, крупные, как инопланетные корабли.
Когда состояние здоровья мало-помалу вернулось в старческую норму, Матрена Ракова удивленно протянула, глядя во двор:
- А это что такое?
Скрюченная фигура сидела на деревянной полочке низкого заборчика, огораживающего детскую песочницу, боком к окну Раковой. Фигура не шевелилась. Так, по крайней мере, показалось Матрене. Освещение во дворе было нормальным - несколько уличных фонарей вдоль проезжей части, но песочница находилась в стороне от большого, растянутого, пятна света. Затемнением пространства вокруг песочницы пользовалась местная молодежь, которая дала честное пионерское матерям детишек, что "не будут плевать в песок и бросать в него окурки". Спиртным местная молодежь не баловалась, предпочитала петь под гитару. Жители близлежащих домов смирились с пением - все-таки не пьют и не ругаются, всего лишь поют. И заканчивают песнопения не позже одиннадцати.
Судя по времени на часах, наступил новый день.
Последний день в жизни Раковой.
Матрена могла забыть о неподвижной одинокой фигуре, и уже собралась забыть - не до того, но поняла, что обязана прояснить ситуацию: пойти во двор и разобраться, кто там сидит и почему сидит. Если Матрена ошиблась - это вовсе не человек, а груда какого-то тряпья (потому и не шевелится), она спокойно развернется и уйдет. Устроится на кровати и спокойно уснет. Или будет просто лежать и думать, подводить итоги.
Матрена засеменила в прихожую, вытащила из шкафа зимний пуховик с капюшоном - первое, что попалось на глаза (влезла не в ту половину шкафа), провернула ключом в замочной скважине и едва не вышла в подъезд босой. Опомнилась и сунула ноги в мужские тапки, тапки Леопольда, которые он обувал по приходу. Мотя решила - не беда, подошва у тапок резиновая, вернется, тщательно вымоет, делов-то...
Не дойдя нескольких метров до песочницы, Матрена уже догадалась, что перед ней сидит старушка. Сидит и смотрит в одну точку.
Матрена нарочно закашляла - предупредила о своем появлении. Старушка никак не отреагировала. Матрена встала перед ней, заслонив собой размытый свет фонарей. Старушка по-прежнему ничего и никого не замечала. Тогда Матрена осторожно, чтобы не напугать, тронула ее за плечо. Даже через теплое пальто, тоже не совсем по сезону, как у самой Моти, поняла, что старушка "выходец из концентрационного лагеря" - худющая, святые мощи.
От легкого прикосновения старушка едва не завалилась в песочницу, Матрена не позволила завалиться, придержала за плечи.
- Ты кто? - опомнилась ночная незнакомка на удивление бодрым голосом.
- Матреной меня зовут. А вас?
- Изольда Венедиктовна Лунева. Не слышала?
- Нет. А должна была?
- Конечно, когда-то я была известной личностью. Не в СССРе, в нашем городе. Примой была в нашем драмтеатре.
- Что-то припоминаю, - соврала Ракова, посещавшая театральные премьеры редко, лишь для того, чтобы показать новое платье и украшения к нему. Платья покупались часто, как и украшения, однако завзятой театралкой Мотя так и не стала, тем более, дети требовали постоянного внимания.
Дети выросли, в театры они стали ходить вчетвером. Старалась приобщить детей к искусству. Но детского терпения хватало на первый акт, до антракта. После перекуса в буфете - это обязательно - они покидали в театр.
Матрена давно позабыла фамилии театральных знаменитостей. Если, вообще, знала.
Но теперь "признала" приму, даже изобразила счастливое удивление и задала вполне резонный, для этих обстоятельств, вопрос:
- Какими судьбами к нам? - Замешкалась и всплеснула руками - якобы изобразила восторг от нежданной, но лелеяной многими десятилетиями, радости от встречи.
- Да, вот сижу, - с недовольством высказалась экс-прима.
- И давно сидите?
- Уж не упомню. Но судя по замерших ногам, порядком.
- Почему домой не идете?
- А не хочу! - с вызовом ответила старушка.
Матрена вспомнила Липу: в школьные времена та отказывалась садиться за уроки. Мотя спрашивала: "Почему". И Липа, так же как эта прима, "доходчиво" отвечала: "Не хочу!" Еще добавляла" "И точка!", чтобы пресечь все уговоры. Но уговоры продолжались. В итоге "пластилиновая" тетка-воспитательница шла на уступки: чем-то подкупала или делала уроки за племянницу. Если уроки были не выучены, племянница отказывалась идти в школу. Тетка писала классному руководителю объяснительные записки с изложением "уважительной" причины, не позволившей Олимпиаде Жвачкиной явиться вчера в школу. Увы, научилась лгать...
- И что вы, Изольда Венедиктовна, намерена делать дальше? - проникновенным голосом, голосом, полным искреннего участия, поинтересовалась Ракова.
- А тебе-то что? - дерзко высказалась прима. - Иди, куда шла! - И махнула рукой, будто бы указала нужный путь.
- Я не могу оставить вас здесь одну. - Матрена раскинула руки и покрутилась вокруг своей оси.
Новая знакомая оценила ее недолгий "танец" снисходительным кивком головы, после чего показательно отвернулась, мол, иди, куда шла, не мешай людям наслаждаться одиночеством.
Матрена Ракова стряхнула ладонью невидимый в темноте, но ощущаемый песок с ограждения песочницы, и пристроилась рядом с Изольдой, тронув ее за костлявый локоть, успев при этом удивиться: как этот локоть не проделал дыру в рукаве пальто, уж слишком острый.
- Как вы питаетесь? - без надежды на успех - на получение правдивого ответа - спросила она заботливо.
Изольда повернулась к ней всем корпусом, хотела ответить что-то в привычной своей посылательной манере, но неожиданно брякнула:
- Уж не помню, когда в последний раз ела. - Повысила голос и требовательно изъявила желание подкрепиться. Хоть чем-нибудь.