Разбежалось по воде, рассупонилось по лесу. Зазвенело в верхушках деревьев, зашушарило в кустах, завозилось в юной траве, призывным посвистом разлетелось по белу свету.
И уж первые вечерние мотыли разлетались, к ночным пляскам крылья оправили.
Заскрипели коряжки сучковатые, и вышли из чащобы, из сухой осоки дружки-подружки.
Нарядились дружки-подружки в шелка-бархаты зелёные, мягкие. Где мха добавили, где цветов-первоцветов собрали и веночек сплели. Берёзкин белоствольный наряд примерили, да и так и остались в нём - ах, хороши, любо-дорого посмотреть.
Да и то ж, сколько дней да ночей под коркой льда промаялись. Сколько снов перевидывали, сколько надежд по холодным ладоням поперекатывали. Только сердце горячее, оно к весне тянется. Ждали-ждали, да и дождались.
Весеннее это дело, радостное, хоровод кикиморок болотных. А то какое же ещё?
На майские праздники приехал Коленька к бабушке в гости, на дачу.
Весне уж к лету катиться, но всё ещё холодно за городом. Почки на деревьях набухли, да не распустятся никак. Будто не хватает весне радости. Вроде и пора уже соловьям петь, лягушкам квакать, а яблонькам в праздничных платьях щеголять. Только не спешит природа - будто ждёт кого-то.
Бегал Коленька по саду, бегал, пока не утомился. В кроватку улёгся и одеялом с головой укрылся. Бабушка печку натопила, тепло в комнате. За окном уже совсем темно стало, и Луна в окошко заглядывает.
Смотрел Коленька на яркую Луну, смотрел и думал: до чего ж она велика. Если подойти поближе, то, небось, и больше бревенчатого домика будет, где бабушка весну да лето живёт. И больше неба. И больше-больше всего на свете. И когда она сияет по ночам, Коленьке совсем спать не страшно. Вон зайчик лунный по стене пляшет. Вон собачка, а вон медведь. И все добрые-предобрые. Если что привидится, только позови. Собачка залает, медведь зарычит, зайка лапками забарабанит. И прогонит зло.
А наутро пошли они с бабушкой гулять. Сначала мимо участка туда-сюда ходили. Потом вокруг. А потом пошли к двоюродному брату Никитке чай пить.
Никитка большой - ему три, да три, да три исполнилось, а Коленьке всего один раз по три только. Кричит гостям Никитка: "А мне на день рождения подарили настоящий самолёт!". Настоящий - это значит с кнопкой. Нажмёшь кнопку - самолёт и полетит. Далеко-далеко, на дяди Сашин участок, где собачки его живут. Они по ночам лают и спать Коленьке не дают.
Раза два уже самолётик улетал, и теперь у него на носу следы от собачкиных зубов.
А бабушка и говорит: "Пойдёмте на лесную опушку. Там самолёт и запустите. Если за ветку дерева зацепится, так ты, Никитка, большой уже, заберёшься и достанешь. И дяди Сашиных собачек бояться не надо. А то, видишь, какую красоту зубами испортили".
Бабушка у Коленьки такая, сказано-сделано. И Никитке очень уж хочется знать, докуда его самолёт долетит. Взял Никитка Коленьку за руку, бабушка самолёт ухватила, и - в лес.
В лесу свежо. Ноги в старых мхах утопают. Из молодой травы букашки весенние в разные стороны разбегаются. Идут они на большую полянку, Никиткин самолёт запускать.
Пришли на место. На мхах попрыгали, и - к самолёту. На пенёк его поставили, и Никитка кнопку нажал.
Р-раз - и нет самолёта. Только верхушки деревьев заколыхались.
Никитка попрыгал-попрыгал, понял, что самолёт теперь не достать, рассердился и стал домой проситься.
А пока он вредничал, сердился да просился, Коленька тем временем шаг за шагом - и в лесную чащу ушёл.
Идёт Коленька по лесу и диву даётся. То новорожденную почку на вкус попробует, то в жука пальцем потычет. Встретилось ему даже пятнистое существо о четырёх ногах с копытцами. Он его по голове погладил, там, где маленькие шишечки-рожки растут, и пошёл дальше.
Он шёл и всех спрашивал, самолётик, мол, не видели? Который моему брату Никитке на день рождения подарили? Но никто не видел самолётик.
Вот вышел Коленька к странному месту. Туда, где росла сухая острая трава, и вся земля была сложена из кочек. Прыгнул на одну Коленька - хлюпнула кочка, но выдержала. Прыгнул на вторую - и упал.
Лежит Коленька между кочек и думает: экое небо голубое. И ветки на нём - как чёрточки карандашные. И дымка зелёная на деревьях. Красиво. Коленька-то так рисовать ещё не умеет.
Полежал Коленька, полежал и решил встать и дальше пойти. А встать не получается!
Штаны и куртка от воды весенней намокли, вниз тянут. Долго думал серьёзный Коленька, заплакать или нет, но когда села рядом на кочку птичка-невеличка да и клюнула его в щёку, вот тогда-то заплакал Коленька навзрыд.
Долго ли, коротко ли, только лежал Коленька среди кочек и плакал. Пока чья-то зелёная рука его из болота не вытащила.
Стоит мокрый Коленька и на спасительницу свою таращится. Девушка как девушка. На голове у неё венок из цветов жёлтых да белых. Сарафан голубенький белыми цветами вышит. Всё бы ничего, да только вот лицо у неё зелёное. И руки. И ноги. И волосы зелёные, длинные, как трава.
- Ты кто? - спрашивает зелёная девушка.
- Я - Коля, - радуется Коленька и за волосы удивительную девушку дёргает. - А ты кто?
- А тебе мама сказки про кого рассказывала? - склоняет та голову вопросительно.
- Про Машу. Про Муху-Щекотуху. Про Бабу-Ягу.
- А про Кикимору болотную не рассказывала?
- Не, - говорит Коленька, поёживаясь. - Про Кикимору страшно очень, забоялся я. А ты-то кто?
- Я-то? - задумалась зелёная. - А пусть я буду - Маюшка.
- Маюшка. Хорошее имя. Ты самолётик не видела? - спрашивает Коленька и доверчиво к Маюшке тянется. - А ты добрая, как мама. Можно, я с тобой останусь?
- Нельзя, Коленька. Тебя мама ждёт, и бабушка на полянке плачет. А самолёт я тебе отдам. Только, чур, уговор!
- Какой такой уговор?- хмурит бровь Коленька. - Давай самолёт, я домой пойду.
- Ты без Луны спать-то боишься? А мне Луна назавтра нужна.
- Очень нужна?
- Очень, Коленька. Не забоишься ты ночью, если Луны-то не будет?
- А тебе зачем Луна?
- Я её к берёзовой ветке ленточкой привяжу и танцевать, кружиться буду. У нас в чаще темно совсем. А у тебя фонарик есть.
- Есть, - кивает головой Коленька, - только ты надолго Луну не забирай. Мне она тоже, небось, нужна. В фонарике-то батарейка закончится, и снова темно будет. Я тогда забоюсь и заплачу. Придёт мама и тебя в угол поставит.
Зелёная девушка засмеялась, будто колокольчики рассыпались. Руку протянула.
- Я верну. Только ты не бойся, что завтра Луна ночью из-за тучек не выйдет. Я тебе птичку-синичку пришлю, она тебе колыбельную споёт, ты и не заметишь.
Вывела Маюшка Коленьку на полянку, а сама вдруг исчезла, будто и не было. Только ветер в кустах прошелестел.
По полянке бабушка мечется, Коленьку ищет, Никитка на пеньке сидит и плачет.
- На тебе, Никитка, самолёт. Это Маюшка вернула, - вздохнул Коленька и к бабушке прислонился. - Только, бабушка, ты не пугайся, что завтра Луны не будет. Она Маюшке нужна. Маюшка станцует и вернёт. А я большой. Я не забоюсь. Я фонарик включу, глаза закрою и усну...
Говорил так Коленька, говорил и носом сладко засопел.
Так и вернулись они домой: Никитка с самолётиком подмышкой, бабушка - с Коленькой на плече.
Правду или нет говорила Маюшка, а только ночь эта, да и следующая была тёмная-претёмная, будто небо ваксой залили.
А пока отмывали-оттирали, потеплело по-летнему, распустилась совсем листва на деревьях, зацокали соловьи, заквакали лягушки. И Никитка с Коленькой стали расти не по дням, а по часам.
Ожила природа, залюбила, зацвела.
А уж Маюшка или кто её ото сна пробудил, то неведомо.