"Как это случится? И что это значит - не стать?" - думала Касси.
Не быть никогда - не рождаться, не пить, не есть, не учиться, не целоваться, не смотреть на такие коварные теперь звёзды - это было понятно. Или почти понятно. Но вот исчезнуть за какие-то мгновения и перестать быть совсем, когда уже была - раньше и будто всегда - этого она себе представить не могла.
"Что-то ведь станет происходить со мной, с другими, пока будут длиться эти краткие долгие мгновения, а ведь мы будем живы весь этот страшный период, который надо именно - пе-ре-жить - прежде чем мы уйдём... куда-то. Превратимся в то, что вечно. Но вот во что? До или после? Или будем какое-то время существовать, превращённые в это нечто, жуткие и беспомощные?".
Касси не вспомнила, что это должно называться смертью, и уже называлось - до, но никогда уже не назовётся - после, потому что камни, песок и стекло не умирают. И даже деревянные постройки. Дерево не умирает дважды. Просто переходит в некое состояние покоя. Каменеет словно и в этом состоянии обретает новую жизнь. А может, и живёт, время от времени источая смоляные ручейки и покрываясь испариной в жаркий день.
"На самом деле, что же станет с нашим маленьким домиком из соснового бруса на берегу узкой речушки? Там, где вдоль дорог пламенеет по лету лесная ягода с привкусом земляничного мыла, и белки скачут по стволам вверх-вниз-вверх? Где я повстречалась с Алексом, где мы бродили по светлому лесочку, держась за руки. Хотели там бродить целую вечность". Вот и она - вечность. Подступает к горлу странным комком.
Касси и не подумалось, что несколько раз за свою двадцатилетнюю жизнь она стояла ещё ближе, чем теперь, к тому краю, у которого топталась сейчас вместе со всеми остальными людьми. Три года назад, переходя дорогу, она оказалась между автомобилем, трамваем и бешеным мотоциклистом, и каждый из троих надеялся, что её пропустит другой. Она металась по дороге, а потом у неё долго тряслись колени.
А на прошлой неделе, перестраиваясь из ряда в ряд на кольцевой, она почти непоправимо близко, на высокой скорости едва разминулась с другим авто, из окна которого беспечно улыбался - она успела заметить - маленький розовощёкий ребёнок.
А не далее как вчера, слушая на ходу плейер, бездумно шагнула на мостовую, по которой в паре сантиметров от её молодой кожи пронёсся торопыга-сосед на бордовом сверкающем "Фольгене".
Но то было бы случайностью, нелепостью, непредсказанным мгновением, и за секунду до того в голове бы звучала яркая "Миа, миа дона" Аши Ришальи. И не надо было бы готовиться, говорить какие-то бессмысленные слова, заставлять себя общаться с родными. Сейчас в голове - пустота, одиночество и сухие казённые сводки последних теленовостей.
- Касси, будешь обедать? - это голос отца с кухни. - Я приготовил твою любимую рыбу. Пропустим по бокальчику вина? Касси?
- Я не хочу, папа. Я слушаю музыку. Вещи разбираю, - Касси выглянула в коридор. - Послушай, па, в моём шкафу столько ненужных тряпок. Мамино, моё. Надо бы всё это раздать кому-то. Было бы.
Отец не ответил, насвистывая весёлый мотив. Из кухни раздавался лязг кастрюль, шум льющейся воды.
Касси зашла на кухню.
Отец, чисто выбритый, совсем молодой ещё мужчина, смотрел на неё с улыбкой.
- Почему так долго? Ведь уже время прошло... Сверх. Час, два, а то и больше. Я не смотрела на часы. Может, ничего и не будет? Всё как прежде. Кроме неба.
- Зачем ты думаешь об этом? Я и забыл уже. Ночью - помнил, утром помнил. А сейчас уже забыл. Давай устроим праздничный обед! И знаешь, что? - он заговорщически подмигнул и потёр руки. - Будем курить кальян! Ты пробовала когда-нибудь?
- Па, я и не знала, что у тебя есть кальян. Хитрюга ты мой папа. Мама же не разрешала тебе курить. Вообще никогда. А как ты думаешь, - Касси запнулась на полуслове, - мама... маму... Ты поэтому не грустишь, да?
Отец с размаху швырнул на пол поднос с горячей рыбой. Масло разлилось по полу, взорвавшись букетом вкуснейших ароматов.
- Ну его, этот обед.
Касси положила руку на предплечье отца.
- Не надо, па. Не сердись. Я правда совсем не хотела есть. Я думаю, мама нас заждалась с ужином. Давай просто посидим рядом. Я тебя люблю.
- И я тебя очень. И маму - любил и люблю.
С улицы раздавались крики играющих детей. "Мой мяч, мой! Отдай мелок! Дай покататься!". Голоса сливались в хлопотливый гомон, и всё было бы как обычно, если бы не цвет неба.
Иногда оно бывало голубым, иногда - белёсым, в разводах дождевых вьющихся облачков, временами - тёмно-синим, грозным и пугающим.
Но цвета серого асфальта с мутными кляксами мазута оно не было никогда.
За несколько дней все привыкли и только лишь всматривались в эти радужные пятна, пытаясь угадать, за каким - их бывшее родное Солнце, а какие из несметного множества - чужие, заблудшие, несущие смерть.
"Кыш, кыш", - как на ворон, кричали на них маленькие дети, отмахиваясь ручонками.
"Почему именно мы?" - вопрошали сами себя взрослые.
Но никто не плакал.
- Мы с тобой как на падающем самолёте, да, дочь? Только падает он очень долго. И заняться здесь совершенно уже нечем.
- Тебе жаль меня? - спросила Касси.
Отец покачал головой.
- Я не знаю. Ничего не знаю. Почему это случилось не триста лет назад, а теперь? Почему именно мы, а?
- Я пойду переоденусь, - Касси пришла в голову мысль, что вот так она ходит с утра по дому, непричёсанная, в халате и тапках, и это нехорошо. Она не знала, как нужно встречать это, но вдруг решила, что надо приодеться. Так, на всякий случай.
Касси подошла к бельевому шкафу и стала охапками выбрасывать из него одежду: свитера, джинсы, платья, блузки. Скинула халат и набросила приглянувшееся платья прямо на голое тело. Потом смутилась и стала рыться в куче белья. Нашла белые кружевные трусики и поспешно натянула. Посмотрела на себя в зеркало, задрав платье, и залюбовалась. Красиво. Красива. Она очень красива и молода. Слишком молода для...
Касси упала на кучу белья. Её тело беззвучно затряслось. "Я, я, я...", - глухо рыдала она. " Я не могу, я не хочу, мне страшно, пожалуйста, кто-нибудь, возьмите меня за руку, только не папа, мы отдельно, мы с ним давно отдельно, с тех пор как с мамой случилось то, что сегодня случится со всеми".
- Дочь, дочь, иди сюда, - голос отца дрожал. - Радио молчит, и телевизор... Идут одни помехи. Уже несколько часов, наверное.
"Алекс. Мой Алекс", - вдруг вспыхнуло в голове у Касси. Любовь, вот спасительное всепоглощающее пламя, которое облегчает любые страдания. Почему она не с ним сегодня, в этот день? "Отец всё равно с мамой, он всё время с мамой, а я сейчас одна. Я совершила ошибку. Мне жаль. Как мне жаль!"
Касси потянулась к телефону, схватила его и стала давить на кнопки, словно этот крошечный коробочек с дисплеем мог спасти её, и отца, и Алекса, и всех других людей.
Она поднесла трубку к уху, чтобы услышать вой и шорох помех, и тогда это случилось.
Нарастающий шум, за доли секунд наполнивший эфир, не успел различить никто.
Касси интуитивно не ошиблась в своих предчувствиях.
Став едким дымом, они некоторое время ещё качались в пространстве, удивлённые, прежде чем окончательно рассеяться на атомы.
Под новым чёрным и опять звёздным небом остались стоять только спёкшиеся камни и кое-где уцелевшие опоры высоковольтых сетей. Вечно и молча.
![[]](/img/k/kozlowa_n_m/plamya/lep1.jpg)