Аннотация: Третья книга трилогии "Дети ангелов". Первые две книги - "Дети ангелов" и " Проект "Пламя" вышли в издательстве Крылов.
Юрий Козловский
ВЫПАВШИЕ ИЗ ВРЕМЕНИ
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ТАЙНАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ.
1
Телефон зазвонил в тот момент, когда майор Обрубков полез под стол за упавшим туда пистолетным патроном. Чертыхнувшись, он с трудом извлек из узкого пространства между тумбами свой массивный торс и поднял трубку.
- Тимофеевич, к шефу срочно!
Сегодня дежурил по отделу его напарник Витек Самохвалов, поэтому майор счел возможным спросить:
- В чем дело?
- Не знаю, - наверное, около дежурки кто-то маячил, и Витек говорил почти шепотом. - К нему какие-то два хмыря приехали, машина у них с крутыми московскими номерами. И корочки неслабые показали. Ты не тяни, кажется, шеф не в настроении!
Теперь Обрубков уже не чертыхнулся, а загнул от всей души трехэтажного мата, свернул газету, на которой были разложены части разобранного пистолета - он любил оружие и чистил его, как только выдавалась свободная минута - и запер все это в сейф. Искать патрон придется потом, и хорошо, если он успеет раньше уборщицы. Взять его она, конечно, не возьмет, положит аккуратно на стол, но обязательно настучит шефу, что у майора Обрубкова по всем углам патроны валяются. А нрав у шефа крутой, вставит такого фитиля, что уши в трубочку свернутся, не посмотрит на былые заслуги.
В кабинете у шефа, полковника Тарутина, за длинным столом сидели "хмыри" в галстуках и одинаковых светло-голубых рубашках с правильными, но никакими лицами. "Комитетчики" - сразу просек майор. Так он по старинке называл сотрудников ФСБ и других, близких к ней спецслужб.
- Разрешите? Здравия желаю, товарищ полковник! - рявкнул он браво, изображая из себя рьяного служаку, хотя виделся сегодня с шефом, здоровался с ним и даже успел огрести дежурный втык.
- Здравствуйте, Василий Тимофеевич, заходите, присаживайтесь, - полковник был само радушие, но по взгляду, брошенному исподлобья, Обрубков понял, что шеф насторожен и крайне недоволен интересом, не в первый уже раз проявленным спецслужбами к его подчиненному. - Знакомьтесь, это товарищи из ФСБ (не ошибся, подумал Обрубков), у них к вам дело.
"Хмыри" кивнули, не назвав ни имен, ни званий, и один из них сказал:
- Вы должны проехать с нами, товарищ майор, с вами хочет побеседовать наше начальство.
- Так я же недавно уже беседовал... - стал было отнекиваться Обрубков, умоляюще глядя на шефа, но тот только пожал плечами и отвел глаза, отчего стало понятно, что ему звонили сверху и поездки не избежать. А "хмыри" и вовсе проигнорировали его слова.
- Хорошо, я только сбегаю кабинет закрыть, - сделал майор последнюю попытку вырваться к себе, чтобы найти проклятый патрон.
- Не нужно, - остановили его, - оставьте ключи и не беспокойтесь о кабинете. Не так ли, товарищ полковник?
Тарутин кисло поморщился и кивнул. Значит, верхи, с которых ему звонили, расположены очень высоко, иначе, насколько он знал натуру шефа, эти двое вылетели бы сейчас из его кабинета со свистом.
- Одеться-то хоть можно? - разозлился Обрубков. - Не лето ведь на улице!
Майор пулей метнулся в свой кабинет, схватил с вешалки куртку и еще раз осмотрел пол. Но тщетно. Патрон закатился куда-то очень надежно.
По лестнице спускались в следующем порядке - один из комитетчиков шел впереди, за ним следовал майор и замыкал процессию второй "хмырь". Обрубкову это не понравилось, и на середине лестничного пролета он остановился так резко, что комитетчик не успел отреагировать и налетел ему на спину. Майор даже не качнулся, а комитетчику показалось, что он ударился о каменную скалу. При росте всего в метр шестьдесят и коротковатых ногах Обрубков был обладателем невероятно мощного торса и неохватных бицепсов стальной твердости. При этом он предпочитал носить куртки широкого покроя, скрадывающие грандиозность его фигуры.
- Слушайте, мужики, что это вы меня как подконвойного ведете? - спросил майор с вызовом. - Если я арестован, так и скажите!
- Ну, что вы, Василий Тимофеевич, - оба сделали удивленные лица, - вам же сказали, что вы приглашены для беседы.
- Хорошее приглашение! - хмыкнул майор и снова стал спускаться по лестнице в том же строю.
Еще в кабинете у шефа он привычным взглядом оценил уровень подготовки комитетчиков, судя по набитым костяшкам пальцев и незаметным для непосвященных характерным движениям, несомненных бойцов-рукопашников. И сейчас при желании смог бы без особого труда уложить обоих прямо на этой лестнице. Многие тренированные спортсмены, обладатели поясов разного цвета, спотыкались о майора Обрубкова. Они превосходили его в технике, а майор брал невероятной физической силой. Его захват был как стальные тиски, и попавший в них соперник уже не мог рассчитывать на победу. Однажды на соревнованиях среди отделов Подмосковья он не рассчитал усилия и так сжал противника, что у того треснули четыре ребра. После этого Обрубков никогда больше не соглашался отстаивать спортивную честь родного отдела. Разумеется, сейчас он не собирался устраивать показательный бой со слишком самоуверенными комитетчиками. Просто майор привык всегда оценивать обстановку с точки зрения собственной безопасности.
Так, процессией, они прошли мимо дежурки, откуда через бронированное стекло на них таращил удивленные глаза капитан Самохвалов, и вышли на крыльцо. В маленьком скверике перед входом курили сменившиеся с дежурства бойцы СОБРа, в глазах которых Обрубков прочитал - ты только мигни, Тимофеевич, и мы этих франтов заезжих в клочья порвем! Так же безмолвно просигналил - не нужно, все в порядке, и прошел в сопровождении своих навязчивых охранников к темно-зеленому пассажирскому микроавтобусу "Мерседес" с проблесковым маячком на крыше и номерными знаками той серии, при виде которой застенчиво отводили глаза все гаишники столицы и области. Автобус они нагло припарковали на месте, где обычно стояла "Волга" шефа и которое никто никогда не занимал. И совершенно напрасно это сделали, потому что сейчас водитель, как брат-близнец неотличимый от "хмырей", натянув перчатки, со злым видом менял на запаску спущенное заднее колесо.
Обрубков бросил понимающий взгляд на СОБРовцев, даже не прячущих довольные улыбки. Ну, не любили подмосковные менты москвичей, а уж комитетчиков тем более! А те старались сохранить на лицах невозмутимое выражение. Только когда с колесом было закончено, и они уселись в машину, один не выдержал:
- Глупые, однако, шутки у ваших сотрудников!
- А что случилось? - невинно спросил майор.
- А вы считаете, что колесо само собой спустило?
- Да как вы могли такое подумать? - Обрубков так посмотрел на них, что только совсем бесчувственный человек мог решить, будто такие глаза могут солгать. - Неужто наши мужики позволили бы себе такое? Понимаете, бандиты очень уж нас не любят, и все время пакостят, рассыпают вокруг отдела сапожные гвозди. Попадись они мне...
Комитетчик хмыкнул и больше за всю дорогу ни один из них не проронил ни слова. Майор тоже молчал, не горя особым желанием вести с ними беседы. Он даже не стал возмущаться, когда, едва выехали из города, на всех окнах опустились непроницаемые темные шторки и в салоне включился свет. Понимал, что бесполезно. Впереди тоже ничего не было видно, потому что, в отличие от других микроавтобусов, в этом водительский отсек был отделен от салона сплошной стенкой. Майор некоторое время пытался проследить маршрут по поворотам, но водитель так крутил, что он скоро потерял ориентацию.
Все это было очень уж не похоже на недавнюю поездку, когда его возили к седому генералу в штатском, Романову, кажется. Тогда за ним приехал веселый разбитной парень на "Волге" без всяких мигалок и спецномеров и они вполне по-дружески проболтали всю дорогу туда и обратно. Сегодня все было совсем не так.
Путь оказался неблизкий, ехали на приличной скорости почти полтора часа. Несколько раз завывала сирена - водитель-комитетчик расчищал себе дорогу. Наконец скорость снизилась, и через минуту автобус остановился. Впереди послышался звук отъезжающих в сторону металлических ворот, они проехали еще несколько метров и снова остановились. Одновременно с этим поднялись шторки на окнах, и майор увидел, что они стоят в похожем на тамбур квадратном дворе размером примерно двадцать на двадцать метров, огороженном со всех сторон высоченным бетонным забором с большими стальными воротами и маленькими калитками в каждой из четырех стен. Из той калитки, что была впереди по курсу, вышел человек в камуфляже с погонами прапорщика и подошел к дверце водителя, который протянул ему какой-то документ. Прапорщик внимательно рассмотрел его, чуть ли не понюхал, заглянул в салон, и только после этого открыл свои ворота. За ними оказался ограниченный с двух сторон высоким забором узкий бетонированный проезд, через который могла пройти лишь одна машина, и то чуть ли не впритирку.
Еще метров двести по этому крысиному ходу - и снова ворота, снова проверка документов. А вот за этими воротами Обрубкову открылась картина, которую он никак не ожидал увидеть в военном городке. Обширная территория была тщательно ухожена и больше напоминала территорию какого-нибудь процветающего подмосковного санатория. Повсюду фруктовые деревья, клумбы с яркими цветами, асфальтированные дорожки, аккуратные маленькие домики. "Мерседес" подъехал к единственному двухэтажному зданию и остановился на небольшой парковке с несколькими легковыми автомобилями. Неподалеку майор увидел маленький вертолет явно иностранного производства с каплевидной прозрачной кабиной.
Водитель остался в машине, а майор с сопровождающими прошел в здание через двустворчатую застекленную дверь, за которой очередной вахтер, уже с лейтенантскими погонами, снова проверил документы. Даже у Обрубкова он потребовал служебное удостоверение. Майор, конечно, показал его, но не преминул язвительно спросить:
- А если бы я дома его оставил, не пустил бы?
Лейтенант как будто не услышал его, сохранив каменное выражение лица, и Обрубков понял, что шутить с местной публикой - значит зря терять время.
Загудел моторчик и отъехал в сторону блестящий турникет, открывший проход в небольшой вестибюль, в котором удивленный майор увидел двери четырех лифтов. Около каждой двери вместо кнопки вызова были какие-то устройства наподобие таксофонов, только без трубки. Его подвели к крайней справа, один из "хмырей" вставил в прорезь карточку и набрал несколько цифр. Тут Обрубков не выдержал.
- Вы что, на второй этаж на лифте ездите? - спросил он презрительно. Но на этот раз его даже не удостоили ответом - здесь, у себя дома, комитетчики чувствовали себя хозяевами положения.
Двери раздвинулись. Все трое вошли в кабину, сверкающую чистотой хромированных поверхностей, и комитетчик нажал нижнюю из двух кнопок. И только теперь Обрубков понял, как он ошибся. Внутри все поднялось, сердце подкатилось к горлу, как при затяжном прыжке с парашютом - майору с армейской молодости было хорошо знакомо это чувство. Лифт с огромной скоростью падал вниз, а "хмыри" насмешливо наблюдали за Обрубковым, надеясь увидеть на его лице испуг. Но майор с честью выдержал испытание, чем немало разочаровал своих спутников.
Он пытался представить себе, как глубоко они спустились под землю, но никак не мог проследить за временем, потому что оно растянулось в бесконечность. Наверное, это было очень глубоко.
2
Красная папка с тисненой золотой надписью "К докладу" лежала на средней полке, на самом виду, и сразу бросилась в глаза, как только Василий Андреевич Романов открыл сейф. Генерал заглянул в нее, прочитал первые строки объемистого доклада и... абсолютно ничего не понял. Какая-то галиматья, хотя заголовок свидетельствовал, что именно этот доклад он должен был прочесть недавно на совете безопасности. Какая-то угроза стране, исходящая от найденного в красноярском крае месторождения таинственного и чрезвычайно опасного вещества... Откуда появился непонятный документ? Похоже на глупую шутку... Надо бы выяснить, мелькнула мысль, но сразу ушла, потому что хватало более важных дел. Романов сунул доклад в прожорливую пасть уничтожителя бумаг и навсегда забыл о нем.
Дел действительно было много. Утром привезли людей, которых генерал давно ждал - трех убийц, отца с сыновьями, и швейцарского гражданина Карла Вайсмана, подозреваемого во множестве преступлений против Российского государства. Их отдал генералу его старый знакомец, предводитель цыган Москвы и Подмосковья Захар Вансович. Старый цыган часто помогал генералу в делах, связанных с тем, что нормальные люди называли чертовщиной.
Доставили пленников весьма оригинальным способом. Все они, связанные по рукам и ногам обыкновенной бельевой веревкой, были свалены, как дрова, в металлическом кузовке древнего "Москвича" - пикапа, прозванного в народе "каблуком", а за рулем сидел цыган средних лет, имеющий вид завзятого пройдохи. Похоже, перед тем он возил в кузове навоз, потому что от пленников исходил соответствующий запах. Сдав свой необычный груз, цыган не стал отвечать на вопросы и сразу уехал.
Пришлось пропустить всех четверых через душ (правда, иностранец с ужасом, переросшим в истерику, отказался оставаться наедине со своими товарищами по несчастью, и пришлось отмывать его отдельно) и переодеть во что подешевле из вещевого фонда службы. Лучше всего подошли для этого синие рабочие комбинезоны, на всякий случай хранившиеся на складе. А снятую с них одежду отправили в стирку.
Прежде, чем передать задержанных по принадлежности, генерал должен был вытащить из них нужную ему информацию. Доверить это нельзя было никому, и он понял, что ночевать дома ему сегодня не придется. Это не сильно обрадовало его - здоровье было не то, что прежде, да и годы брали свое, но что поделаешь?
Начал Романов с гангстерской семейки. Вансович предупредил его по телефону, что опасности они больше не представляют, ядовитые зубы он у них вырвал. То есть, как понял Романов, старый цыган каким-то образом лишил их паранормальных способностей. Но поворачиваться к ним спиной не советовал. Генерал понял все правильно, и к разговору приступил, когда все трое были прикованы наручниками к закрепленным в полу стульям. То, что разговора не получится, он убедился довольно быстро. Пантелей и оба его сына молча сидели на стульях, одинаково втянув головы в плечи и бросали исподлобья колючие взгляды, разве что не шипели. Все вопросы они попросту игнорировали.
Генералу было наплевать на такие нежности, как права арестованных и он не стал с ними церемониться. Все равно этот допрос был незаконным мероприятием, подчиненная Романову контора вроде бы не имела права вести следствие, и в таких случаях Василий Андреевич руководствовался не законом, а целесообразностью. Он вызвал штатного доктора управления, чье знание медицины выходило далеко за обычные врачебные рамки, и тот вкатил каждому из бандитов по интересному уколу. Через пять минут они непринужденно болтали с генералом, как с лучшим другом и, перебивая друг друга, давали на все его вопросы пространные ответы.
Беседа оказалась долгой. Когда Романов узнал все, что хотел, у него возникло сильное желание приказать подчиненным вывезти семейку за город и расстрелять "при попытке к бегству". Он считал, что максимальное наказание, которое мог им назначить суд, то есть пожизненное заключение, будет для такой мрази подарком судьбы. А если еще учесть гуманность присяжных... Но генерал сдержал порыв. Он никогда не занимался подобными делами и не собирался заниматься впредь.
Заканчивая допрос, Романов дал бандитам четкую установку признаться на следствии во всех своих преступлениях, но не рассказывать никому о бывших своих "колдовских" умениях, чтобы не смущать умы непосвященных людей. Пантелей и оба его сына клятвенно пообещали ему это. И генерал был уверен, что они скорее умрут, чем нарушат приказ. Введенный убийцам комбинированный препарат (это была одна из последних разработок засекреченных биохимиков) не только развязывал языки. Полученные под его воздействием приказы навсегда откладывались в подсознании и исполнялись неукоснительно.
Отправив бандитов, вызывающих у него непреодолимое отвращение, в камеру и, приказав дежурному передать их утром представителям МВД, Романов снял пиджак и прилег отдохнуть на диване в комнате отдыха, расположенной рядом с его кабинетом. Вопреки расхожим представлениям об отдыхе власть имущих, это была маленькая комнатка с диваном, видеодвойкой и книжной полкой, и использовалась исключительно по прямому назначению. Генералу частенько приходилось перехватывать здесь два-три часа сна, когда наваливалась неотложная работа, и некогда было ехать домой.
Он лежал на спине, вытянув руки вдоль туловища, и пытался с помощью аутотренинга прогнать прочь все дурные мысли. Иногда это у него получалось, но не сегодня. Из головы не шли эти мерзкие, похожие на огромных крыс человеческие существа. У Василия Андреевича теплились еще в душе остатки веры в доброе начало, заложенное Господом в человека. Но сегодня эта вера сильно пошатнулась. Генерал даже дал себе очередное обещание сходить в церковь, понимая при этом, что вряд ли исполнит его.
Пролежав полчаса и, так и не приведя в порядок растрепанные мысли, Романов через силу поднялся с дивана и приказал привести Карла Вайсмана. Насчет него он тоже получил инструкции от Вансовича. Старый цыган предупредил, что банкир прошел курс специальной тренировки, и никакие препараты не помогут развязать его язык. Но если пригрозить ему размещением в одной камере с Пантелеем, да еще напомнить про страшного цыгана, он выложит все, что от него потребуют.
Генерал без всякой жалости к банкиру воспользовался советом, и результат оказался потрясающим. Вайсман заговорил взахлеб, драгоценная информация хлестала из него потоком. Через два часа Романов знал об агентах влияния, коррумпированных чиновниках, прямых врагах государства в составе его руководства, получающих свои тридцать сребреников, и другой нечисти больше, чем вся служба безопасности накопала за десятилетие. Разумеется, все это время велась видеозапись. А генерал с каждой минутой все больше убеждался, что банкира ни в коем случае нельзя отправлять в Лефортово, где он после первого же допроса вряд ли переживет ближайшую ночь. Значит, нужно было или выпускать его из страны, а потом доказывать подлинность выданной им информации самому, или надежно прятать его.
По зрелому размышлению Романов склонился ко второму варианту. Он вызвал помощника - когда генерал оставался ночью на службе, все, кто мог ему понадобиться, разделяли его бдение - и распорядился приготовить надежное помещение на подмосковной базе, где квартировало силовое подразделение службы. Кроме того, приказал полностью засекретить все сведения о банкире и изъять упоминания о нем из базы данных. Покончив со всеми этими делами, он откинулся в кресле и уронил руки на подлокотники, не в силах даже перейти на диван. В таком положении его застал звонок сотового телефона. На дисплее высветилась фамилия "Вансович".
- Откуда вы знали, что я не сплю? - устало спросил Романов. - И что заставило вас вспомнить обо мне в такой неурочный час?
- Да уж знал, - ответил Захар загадочно. - А звоню потому, что хотел спросить - как там мои крестники?
- Во всем сознались, и на следствии тоже не будут молчать. Но и лишнего не сболтнут, я позаботился.
- Эпсилон шестнадцать? - невинно спросил Захар.
- Он самый, - вздохнул генерал, уже не удивляясь, откуда цыгану известно кодовое название препарата, о существовании которого знали считанные люди. - Но, признаться, ничего интересного я от этих животных не узнал. Вот Вайсман - совсем другое дело, я его теперь никому не отдам. Пусть сначала отработает за все, что у нас натворил.
- Ваше право, Василий Андреевич, - согласился с ним цыган. - Кстати, все хотел спросить, вы не обратили внимания в последнее время на странные слухи о каком-то предстоящем катаклизме? Или, может быть, премьер спрашивал вас о чем-нибудь таком?
- Было бы проще, Захар Фомич, если бы вы сказали, что именно вы имеете в виду. Но даже и без этого скажу - нет, ничего подобного я не слышал.
- Ну и ладненько! - легко согласился Вансович, и спросил очень серьезным тоном:
- Скажите, генерал, а вы не задумывались о том, чтобы самостоятельно свершить правый суд над Пантелеем и сыновьями? Ведь, скорее всего, его будут судить присяжные, а они, как известно, выносят слишком много оправдательных приговоров, часто выпускают на свободу даже явных убийц.
- Конечно, задумывался, - признался Романов. - Сильное было искушение. Но скажите, если я сделаю это, то чем буду отличаться от них?
- Наверное, вы правы, - согласился Захар. - Храни вас Бог, Василий Андреевич.
Телефон отключился и одновременно с этим Романов понял, что старый хитрец построил разговор с ним по принципу - запоминается последняя фраза. Значит, вопрос о правосудии над Пантелеем был задан так, для отвода глаз. А что было перед этим? Конечно, речь шла о премьере. Но сколько ни ломал генерал голову, он так и не понял, в чем тут загвоздка.
В это же время Захар, сидя без сна в своем кабинете на втором этаже роскошного цыганского дома, корил себя за то, что напрасно обидел хорошего человека. То, что Романов догадался о его уловке, Захар понял раньше самого генерала по его голосу. Но менять что-то было поздно, а генерал был не злопамятен, и предводитель клана принялся обдумывать более значительные проблемы. Главной из них была та, что им не удалось замести все следы прошедшей операции.
Когда они с Жуковским и Бойцовым вернулись из Мадрида, его люди уже в аэропорту преподнесли неприятный сюрприз, поломавший все планы Захара. Они сообщили, что не удалось влезть в сознание и стереть память у одного из тех, кто узнал о существовании звездного огня. Этот человек оказался неподдающимся. Так они называли уникальных людей, чья психика была полностью изолирована от постороннего внушения. А этот был и вовсе уникумом из уникумов. Мало того, что на него нельзя было повлиять, так его мозг был еще и закрыт от слухачей. Самые лучшие из них "слышали" лишь ровный фон, так называемый белый шум, и никто из них не мог уловить ни одной его мысли.
За свою долгую жизнь Захар знал не больше двух десятков таких людей. Они не были ни мутантами, ни колдунами, никто из них даже не знал о своей исключительности. Одни умнее, другие глупее, но, кроме указанной способности, они были самыми обычными людьми. Сейчас Захар знал о существовании всего двоих таких - милицейского майора Обрубкова и теперь еще этого... Все бы ничего, но "этим" оказался не кто иной, как премьер-министр страны.
Когда Захар рассказал об этой неприятности Жуковскому, тот схватился за голову и долго о чем-то думал. А потом заявил, что ни в коем случае не хочет оставаться наедине с проблемой. Они посмотрели друг другу в глаза, и к обоим одновременно пришла одна и та же мысль. Оба поняли, что грядут большие неприятности.
3
Обрубков никогда не ездил на скоростных лифтах и думал, что "приземление" будет резким. Но движение стало замедляться очень плавно, и остановка оказалась совсем незаметной. Двери раздвинулись, и они оказались в небольшом, уютном холле, уставленном вазами с цветами. Из него в трех направлениях расходились покрытые ковровыми дорожками коридоры. Воздух был чистым и свежим, без малейших признаков сырости, и трудно было поверить, что это похожее на приличную гостиницу место расположено глубоко под землей. Вот только вместо женщины-коридорной за столом в углу холла восседал солидных размеров дядя с бычьим загривком, у которого под безупречно отглаженным пиджаком явно было спрятано что-то достаточно крупнокалиберное.
Этому тоже захотелось полюбоваться на удостоверение майора. Переписав данные из него в журнал, он поднял трубку стоящего перед ним телефона и, не набирая номера, сказал:
- Прибыли.
Провожатые не двинулись с места. Через некоторое время из среднего коридора, бесшумно ступая по толстой дорожке, появился парень лет двадцати пяти с живым умным лицом. Он был первым человеком, которого увидел здесь Обрубков, одетым не в строгий костюм с галстуком, и не в военный камуфляж, а в простенький и удобный джинсовый костюм и легкомысленную майку с надписью на английском языке. Не обращая внимания на вытянувшихся по стойке смирно "хмырей", он подхватил майора под руку и увлек за собой.
- Представляю, каково было тебе ехать с этими придурками! - они отошли от холла всего ничего, но парень даже не пытался понизить голос, чтобы его не услышали. Было видно, что на "хмырей" ему плевать. - Просто некого было послать, ты уж извини.
- Ага, - ухмыльнулся Обрубков. - Умных к умным послали, а мяне к тябе...
Парень весело засмеялся и сказал:
- Ладно, не заморачивайся, пришли уже.
Он остановился около двери, на которой не было никакой таблички, только устройство наподобие того, которое открывало двери лифта, и проделал с ним уже виденную майором манипуляцию. Потом толчком открыл дверь, и они оказались в небольшой, хорошо освещенной комнате. Мебели здесь было негусто - длинный стол с сиротливо стоящим на нем телефоном и три стула, один из которых был занят представительным мужчиной на вид одних лет с майором, то есть, немного за тридцать. Обрубкову показалось, что он раньше где-то его уже видел.
- Знакомься, Игнат Корнеевич, это наш героический майор милиции Василий Тимофеевич Обрубков! - без тени улыбки отрекомендовал его парень.
Игнат Корнеевич встал из-за стола и шагнул навстречу, протягивая руку. Обрубков принял ее и слегка придавил своей железной клешней, как он обычно это делал, желая проверить незнакомого человека на вшивость. Игнат Корнеевич достойно прошел испытание. Даже не поморщившись, он потряс руку майора и, тоже усилив нажатие, сказал:
- Очень рад, Василий Тимофеевич, очень рад! Я - Игнат Корнеевич Архангельский, а этот обормот, - он показал на парня, который привел Обрубкова, - Миша Корнилов. Званий называть не буду. Конечно, они у нас есть, но мы тут привыкли по-простому, по-свойски. Кстати, не хочешь ли перейти на "ты"?
- Да мне-то что? - пожал плечами Обрубков, а сам подумал - хоть как называй, лишь бы больше не встречаться. Сейчас до него дошло, что Архангельского он, конечно, никогда раньше не видел. Просто тот сильно напоминал артиста, который играл в кино Джеймса Бонда. Шон Коннори, или как его там.
- Вот и замечательно! - обрадовался Игнат Корнеевич. - Присядем, поговорить нам есть о чем.
Он слегка подтолкнул Обрубкова к стулу напротив того, на котором сидел сам. Миша остался стоять. Майор послушно сел, хотя сразу сообразил, что дело нечисто. Часть стены напротив него занимало большое зеркало. Обрубков был знаком с такими фокусами. С этой стороны зеркало, а с другой - окно, а около него сидит человек, слушает и наблюдает, сам оставаясь невидимым. Он не удержался и помахал рукой в сторону зеркала - привет, мол, не расслабляйся. Так, чисто из вредности. Похоже, угадал - и Архангельский, и Миша сделали вид, будто ничего не заметили.
- Мне бы хотелось, - тон Игната Корнеевича стал серьезнее, - узнать все подробности той ночной операции, когда тебе пришлось в одиночку воевать с бандой отморозков.
- Господи! - вздохнул Обрубков. - Да сколько можно? Я уже гору бумаги исписал на эту тему! И вашему генералу обо всем рассказывал...
...Этим летом майор попал в неприятную историю. Взятый с поличным бандит по кличке Башка, надеясь облегчить свою участь, рассказал о жутком происшествии, подсмотренном на местном кладбище. По его словам, пятеро страшных людей ночью закапывали привезенный с собой труп, а потом появился шестой, настоящий колдун. Он светился и поднимался в воздух... Конечно, оперативники не поверили в чертовщину, но на всякий случай взяли в оборот кладбищенского работника, о котором давно ходили темные слухи.
Оказалось, что насчет зарытого покойника Башка не соврал. Мало того, могильщик показал еще несколько тайных захоронений, а Башка "вспомнил", что узнал одного из участников ночного происшествия. Тот жил в коттедже на окраине города.
Ночью несколько собровцев перемахнули через высокий забор, а остальные вместе с майором Обрубковым остались на улице ждать сигнала. Ждать пришлось долго, и они последовали за первой группой. Ребята лежали на дворе вповалку, будто их неожиданно застиг глубокий сон. А потом прямо на глазах майора, стали падать и остальные...
На ногах остался он один. Между ним и находившимися в доме бандитами завязалась перестрелка, он уложил как минимум двоих, но потом кто-то подкрался сзади, стукнул Обрубкова по голове, и больше он ничего не помнил.
Потом кто-то выдвинул теорию, будто бандиты применили против милиции усыпляющий газ, который почему-то не подействовал на бравого майора. Теория была принята, потому что другого объяснения все равно не было. А еще Обрубкову по секрету сказали, что бандиты прятали в подвале похищенного немецкого банкира, желая содрать за него выкуп. В холодильнике нашли отрубленные у несчастного немца пальцы...
...- Твой рапорт мы прочли, - сказал Игнат Корнеевич. - А генерал, что с тобой беседовал, не наш, у нас разные ведомства.
- Да кто вас разберет? - буркнул Обрубков. - Одинаковые корочки в нос тычете.
- Давай не будем отвлекаться! - примирительно сказал Архангельский. - Меня интересует не ход тех событий, его я и так поминутно изучил. Я хочу услышать твои личные впечатления, ощущения. Ты вот писал в объяснительной, что один из них кричал: мол, этот не поддается, а в ответ ему обещали помочь. Ты не понял, что они имели в виду? И что ты чувствовал в тот момент?
- Думаешь, легко вспомнить? - пожал плечами майор.
- А ты попробуй.
Опровергая байки о том, что невозможно перехватить взгляд комитетчика, будто бы тех учат смотреть человеку куда-то в переносицу, Игнат Корнеевич смотрел Обрубкову прямо в глаза. Майор знал в этом толк, сам умел так зыркнуть на своих подучетных отморозков, что и бить их после этого не требовалось, наперегонки бежали с повинной. Но у Архангельского взгляд был такой, что даже Обрубкову стало зябко, и он принялся старательно вспоминать.
- Вроде как кольнуло что-то вот здесь, - он коснулся пальцем правого виска, - и голова слегка заболела.
- А потом?
- А что потом? - криво усмехнулся майор. - Потом я по этой голове огреб чем-то тяжелым, вот и все воспоминания.
Неожиданно зазвенел телефон, сиротливо стоявший на большом пустом столе. Архангельский поднял трубку, молча выслушал, и сказал:
- Ты, Миша, развлеки пока нашего гостя, а я скоро вернусь.
Обрубков ничуть не сомневался, что Игната Корнеевича вызвал наблюдающий за ними из-за зеркала начальник, чтобы дать очередные указания. И был совершенно прав. Далеко Архангельский не ушел. Выйдя из "допросной", он перешел в соседнюю комнату. Там, стоя у стены смотрел в большое окно невысокий сухощавый мужчина. Глядя на его лицо с тонкими резкими чертами и горящими внутренним огнем глазами, любой бы сказал, что это лицо неподкупного аскета. Архангельский стоял в почтительном ожидании.
Наконец, аскет оторвал взгляд от окна и повернулся.
- Игнат, тут нечего даже думать! - в его голосе слышалось еле скрываемое торжество. - Это самородок, жемчужина! Ты как его оцениваешь?
- Непробиваемый, как танк, - ответил Игнат Корнеевич. - Таких я еще не встречал.
- Конечно! - аскет даже слегка раскраснелся. - Одновременная атака пяти сильных колдунов, а у него - в виске кольнуло, голова немножко заболела! Даже мы с тобой после такого неделю бы головой страдали.
- Что делаем? - коротко спросил Архангельский.
- Вербуй, Игнат, вербуй? Делай что хочешь, что угодно обещай, но соскочить он не должен! Нам такого больше не найти. Один опыт чего стоит! Это тебе не из школьного учителя оперативника готовить. Главное - ошеломить его. Сначала намекни, как много позволено нашим людям, а когда у него фантазия заработает, ты ему впятеро, вдесятеро против ожидаемого! Тут-то он и не сможет отказаться! И вот еще что. Думаю, основной упор нужно делать на то, что у нас нет такой бюрократии, как у них в милиции, никаких тебе показателей и отчетов. И, главное, задницу никому лизать не придется. На это делай особый упор. Это ему должно понравиться, характер у него, похоже, независимый.
- И смышлен, - добавил Игнат Корнеевич, показав на окно. - Насчет экрана сразу сообразил.
- Вот и хорошо! - улыбнулся аскет. - Именно такие люди нам и нужны, чтобы быстро соображали.
- Так, может быть, сам попробуешь вербануть?
- Мы с тобой договорились, - в голосе аскета появился металл, и с лица Игната Корнеевича сразу сползла улыбка, - каждый делает свое дело. Ты для них шеф, а я - царь и бог. Видеть меня они должны как можно реже.
Когда Архангельский вернулся назад, Миша рассказывал майору очередной анекдот, а тот, корчась от смеха, чуть ли не сполз под стол, так что пришлось некоторое время дожидаться, пока он придет в себя.
- Не будем тянуть резину, Тимофеевич, - Архангельский решил не усложнять задачу и действовать напрямик, учитывая характер кандидата. - Мы хотим предложить тебе работу.
Услышав эти слова, Обрубков сразу поскучнел. Если комитетчик предлагает менту работу, это могло означать только одно - ему предлагают стучать. Ну, сука, подумал он, будь это в другом месте, я бы тебе ответил! А отсюда еще попробуй, выберись!
По его скривившейся физиономии Архангельский догадался, что сморозил глупость и поспешил исправить положение.
- Похоже, ты не так меня понял, - сказал он. - Я предлагаю тебе перейти к нам на службу. Совсем. В штат.
- Я - в фе-эс-бе? - с расстановкой произнес оскорбленный в лучших чувствах Обрубков. - Кажется, это ты не понимаешь, о чем говоришь. Я майор милиции!
- Ну и что? - усмехнулся Игнат Корнеевич. - Вон, Миша тоже кандидат филологии, и всего год назад работал на кафедре в университете.
- На факультете журналистики, прошу отметить! - вставил Миша, вольготно рассевшийся прямо на столе.
- Да, на факультете журналистики, - подтвердил Архангельский. - А к ФСБ мы имеем примерно такое же отношение, как ты к ядерной физике. Кормимся мы от них, это верно, но даже директор не знает, чем мы здесь занимаемся.
- И чем же вы занимаетесь? - недоверчиво спросил Обрубков.
- Пусть тебе это лучше Миша расскажет, - ответил Игнат Корнеевич. - Он в свое время похлеще тебя возмущался.
Майор посмотрел на Мишу.
- А ничем таким особенным, - сказал тот, спрыгивая со стола. - В основном колдунов ловим. Ведьмы тоже по нашей части, так что живем весело...
4
Человек, наблюдавший через зеркальное окно, знал, что Архангельский добьется своего, чего бы это ему не стоило, поэтому решил не терять понапрасну время и направился к выходу. Не замедляя шага, он прошел мимо охранника в холле, который даже не повернул голову в его сторону, поднялся на поверхность, миновал второго охранника, лейтенанта из службы обеспечения, точно так же не заметившего его, и пошел к стоящему на специальной площадке вертолету. Занял место пилота, запустил двигатель, проверил приборы, и легкая изящная машина плавно взмыла в воздух. У него, конечно, был штатный пилот, но "аскет" любил управлять вертолетом сам, и летчику большей частью приходилось коротать время на земле.
Только в воздухе он отключил лежащий в кармане прибор, при работе которого любая направленная на него камера наблюдения показывала лишь мелкую рябь, неотличимую от обычных помех. Будучи полновластным хозяином на этом суперсекретном объекте, своеобразным анклавом вклинившимся на территорию воинской части, он все равно принимал меры предосторожности, чтобы остаться неузнанным. Но даже без них в лицо его знали очень немногие. И не только здесь, на секретной базе, но и во внешнем мире.
Генерал-лейтенант Григорий Степанович Ковригин, командир созданного несколько лет назад подразделения "М" - под таким именем он был известен директору ФСБ и нескольким его заместителям. Но, кроме имени командира и названия подразделения, они не знали больше ничего. Ни задач, ни штатного расписания, ни даже расположения его базы. Бюджет подразделения проходил в бухгалтерии общей суммой, и расшифровка его тоже была секретом для всех.
Естественно, такое положение не могло удовлетворить верхушку службы безопасности, возмущенную узурпированной вседозволенностью какой-то прилепившейся к ним конторы. Один из заместителей директора организовал тайное расследование, но уже через неделю вылетел на пенсию и уехал на дачу ловить карасей в ближайшем пруду. Расследование прекратилось само собой, и желающих возобновить его как-то не нашлось.
Не намного больше знали про своего командира сотрудники и бойцы подразделения. Точнее, подавляющее большинство их не знали о нем совсем ничего и даже не подозревали о его существовании. Это были вспомогательные службы, силовая группа и другие, не имеющие понятия о подлинных задачах подразделения люди. Те же немногие посвященные, кто занимался непосредственно делом, видели его очень редко и присвоили ему прозвище Мангуст. Когда ему стало известно о прозвище, он не только не обиделся, но даже был польщен. Ему понравилось сравнение с маленьким отважным зверьком, смело вступающим в схватку с ядовитыми гадами. Настолько понравилось, что он даже сам стал называть себя так.
Больше всех о Мангусте знал его заместитель Игнат Корнеевич Архангельский, единственный, с кем он мог разговаривать без обиняков, не боясь, что его не поймут, и будут крутить пальцем у виска. Именно они вдвоем, встретившись в далеком тысяча девятьсот сорок восьмом году, положили начало тому, что спустя много лет превратилось в подразделение "М". Правда, тогда они еще не знали слова "мутант", главной своей задачей считали борьбу с колдунами, и буква "М" для названия была придумана совсем недавно.
Ни одного, ни второго не смущало, что они сами относятся к той же редкой разновидности человеческого рода. Давным-давно Мангуст разработал классификацию, делящую эту разновидность на две категории - чистых и нечистых. Причислив себя и Архангельского к первым, он объявил беспощадную войну вторым. Собственно, такая классификация давным-давно бытовала в народе, отраженная в сказках о добрых и злых магах, чародеях и колдунах. А Мангуст просто конкретизировал и проецировал сказочные сюжеты на современную действительность. Он не трогал знахарей и целителей, использующих ментальный дар в благих целях, но не знал жалости к тем, кто из злобы или корысти насылал на людей порчи и проклятия. А главными врагами он считал колдунов пришлых, злоумышляющих против Российского государства, как бы оно не называлось на тот момент.
Ненависть к черным магам возникла у Мангуста, тогда просто парубка Грицко из небольшого полтавского села, еще при правлении незабвенной памяти государя императора Александра III. Исполнилось ему в ту пору семнадцать лет, и необычные силы только начали шевелиться в нем. Но он уже стал сознавать свою исключительность, как и то, что в селе его дарованиям будет тесно. Внутренний голос подсказывал ему - не спеши, поживи дома еще годик! - но очень уж был он нетерпелив тогда, и после пасхи ушел в Киев, не получив на то отцовского благословения.
При помощи своих незаурядных способностей, обычных и необычных, Грицко сумел неплохо устроиться в большом городе. Днем он работал в мебельной мастерской, освоив профессию краснодеревщика, а после работы отправлялся в вечернюю школу, открытую для молодых рабочих губернским благотворительным обществом. Там он был первым учеником, и учителя вполне серьезно советовали ему после окончания школы поступать в университет.
Будучи парнем богобоязненным и воспитанным родителями в духе уважения законов и преданности государю, Грицко ни разу не помышлял о неправедном применении своих тайных сил в целях обогащения, и потому жил скромно. В первом же письме, полученном из дома, отец написал, что простил его, дал свое благословение на городскую жизнь и, мало того, даже прислал тридцать рублей.
А перед рождеством случилось то, из-за чего потом Григорий тысячу раз пожалел, что не подчинился в свое время внутреннему голосу и ослушался отца. Конверт с запечатанным в нем страшным известием только начал свое путешествие из Полтавы в Киев, а он уже мчался в родное село, почувствовав, что произошло непоправимое.
На похороны он не успел. Отец сгорел за два дня от непонятной болезни, которую так и не смог определить земский врач. Зато определил Григорий. Простояв три часа на могиле, не замечая ни студеного ветра, ни секущего лицо колючего снега, он ясно увидел всю картину случившегося. Отец умер в результате порчи, наведенной заезжим из Львова колдуном. А заказал порчу сосед, у которого были виды на принадлежащий отцу земельный клин.
Наверное, именно тогда и превратился Грицко в Мангуста, хотя прозвали его так больше, чем столетие спустя. Соседа он трогать не стал, рассудив, что если уничтожит его, то сам превратится в черного колдуна, и вручил его судьбу в руки Господа, не забыв, правда, устроить так чтобы он и думать забыл об отцовской земле. Зато разыскал львовского чародея и в результате скоротечной, но яростной невидимой схватки у того перестало биться сердце.
Григорий вместе с заботами о немалом хозяйстве отказался от своей доли наследства в пользу старших братьев, и снова уехал в Киев. Случившаяся трагедия полностью раскрыла и даже обострила его способности. Осознав это, он ушел из школы и занялся самообразованием. Теперь он проводил все свободное время в библиотеке, проглатывая по книге за вечер, а в выходные и по две. Упор он делал на юриспруденцию, и все прочитанное без особых усилий откладывалось в его бездонной памяти.
В тот же год он сдал экстерном выпускные экзамены в Киевском университете и самым молодым из соискателей получил диплом юриста. С этим дипломом Григорий отправился в губернское полицейское управление, где написал прошение о приеме на службу, но из-за молодости получил от ворот поворот. Обидевшись на киевских чиновников, он уехал в Екатеринодар и три года служил там помощником нотариуса. А когда Григорию исполнился двадцать один год, он был, наконец, принят на полицейскую службу и направлен бороться с преступностью в печально известный своими жиганами город Ростов-на-Дону.
Этим и занимался он по мере своих сил до самой революции, став участковым приставом и штабс-капитаном полиции. Особое внимание он уделял преступникам со способностями. Благодаря его деятельности, в городе стало неуютно всякой нечисти, а самым зловредным, кого он уличил в особо страшных и богомерзких делах, пришлось уйти туда, откуда не возвращаются.
Со временем ему, по годам давно уже зрелому мужчине, пришлось прибегать к маскировке, чтобы не смущать умы своим до неприличия молодым видом. Он отпустил закрывающие половину лица старомодные бакенбарды и огромные пышные усы, по которым его безошибочно узнавал весь город.
Все это время Григорий без устали подыскивал единомышленника среди колдунов, не запятнавших себя связями с врагом рода человеческого, понимая, что в одиночку ему не справиться. Однако ни в ком из них он не увидел того огня ненависти, что горел у него в груди, и без которого не могло идти и речи ни о какой борьбе. Так он сражался в одиночку до самого семнадцатого года, пока кровавые события не показали, что он не рассмотрел, упустил главного врага, исподволь захватившего власть в стране.
Но Григорий не уехал из России, хоть жить в ней стало опасно. Он менял города, фамилии, внешность, и ни на минуту не прекращал своей борьбы. За ним по стране шел невидимый мор черных колдунов, почти поголовно полезших в комиссары и чекисты, но в одиночку Григорий не мог поспеть везде. А потом, в начале тридцатых годов, он почувствовал какой-то глубинный сдвиг и понял, что времена меняются. Возрождающаяся в новых, уродливых формах Российская империя с кровью, мясом и стонами выдирала из своего многострадального тела смертельные опухоли. Один за другим, без всякой помощи со стороны Григория, исчезали оседлавшие хребет страны черные маги. Но уходили они не просто так, а утаскивали вслед за собой тысячи и тысячи не только обманутых ими помощников, но и совсем уж ни в чем не повинных людей. Григорий сам чудом выскочил из этих чудовищных и безжалостных жерновов.
Эта кровавая мясорубка крутилась долго, то уменьшая обороты, то снова наращивая. Потом были четыре года войны, которые Григорий провел под чужим именем в армейской разведке, ходил старшим группы за линию фронта. К маю сорок пятого боевые ордена не умещались у него на груди, но одновременно Григорий почувствовал повышенное внимание к себе одного неприятного типа из контрразведки, что-то заподозрившего в чрезмерной удачливости лихого разведчика. Попытка воздействовать на него не увенчалась успехом, этот майор никак не хотел подчиняться его воле. И Григорию пришлось в очередной раз исчезнуть, растворившись в переполненном войсками Берлине.
К этому времени в результате долгих наблюдений и размышлений он пришел к выводу, что существует какая-то неизвестная ему сила, влияющая на ход событий. Кто-то исподволь, незаметно направлял верховную власть, олицетворяемую в то время одним человеком, в нужную для себя сторону. Иногда вектор этой направленности устраивал Григория, иногда он был категорически против, но сделать ни в том, ни в другом случае ничего не мог. Сам он не раз предпринимал попытки выйти на высший уровень, и до войны, и после нее, но все подступы оказались так плотно перекрыты, что не помогло даже чрезвычайное напряжение всех сил и способностей.
Зато в тысяча девятьсот сорок восьмом году Григорию улыбнулась удача - у него, наконец, появился единомышленник и соратник, Игнат Архангельский. Тогда Игнату едва исполнилось четырнадцать и ему пришлось пережить страшную трагедию. Он жил в маленьком городке на берегу Волхова, где в чудом сохранившейся старинной церкви служил священником его отец. Мать Игната умерла при родах, и они с отцом остались единственными близкими друг другу людьми. Однажды, дождливым октябрьским вечером, когда закончилась служба, Игнат пораньше ушел из церкви домой - он всегда помогал отцу в храме, стойко перенося издевательства сверстников-комсомольцев, считавших веру в Бога разновидностью психического заболевания, чем-то сродни шизофрении, - а отец остался по какой-то надобности, пообещав скоро прийти.
Паренек давно уже приготовил ужин на двоих, переделал все домашние дела, а отца все не было. Глубокой ночью, мучимый тяжелым предчувствием, он снова отправился в церковь. То, что он там увидел, могло надломить психику даже взрослого мужчины. Изрубленное на куски распятие валялось на полу, а на его месте вниз головой висело тело священника с перерезанным горлом.
До этого Игнат рос совершенно обычным парнем и даже не подозревал, что в нем может быть что-то выходящее за пределы нормы, не такое, как у других. Но в тот момент, когда он увидел стекающие из страшной раны капли крови, в голове у него будто взорвалась ослепительная молния, и он стал воспринимать мир по-другому.
Милиция быстро нашла убийц, которыми оказались два потерявших от водки человеческий облик уголовника. Взяли их, когда они пытались продать украденные в храме подсвечники и серебряные оклады от драгоценных древних икон (сами иконы так никогда и не нашли). Их обвинили в убийстве священника, и дело на этом было закрыто. Но Игнат так не считал. Когда ему показали задержанных, чтобы выяснить, не видел ли он их раньше, и он заглянул им в глаза, перед его взглядом прошла вся картина страшного ритуала. Уголовники лишь тупо исполняли приказы, а руководил всем сухонький старичок с огромными сросшимися седыми бровями. Именно по этим бровям и узнал Игнат жившего на окраине городка деда Михея, которого боялась вся детвора и к которому, крестясь украдкой и настороженно оглядываясь, бегали со всего городка и даже приезжали из Ленинграда женщины с просьбой приворожить любимого, или наслать порчу на злую разлучницу.
Дед Михей был очень стар, чувствовал приближение конца, и из-за этого возненавидел весь свет. Может быть, у него от старости что-то перемкнуло в сознании, или ему на самом деле было видение от самого сатаны, но он вбил себе в голову, что продлить его жизнь может кровь православного священника, добытая в освященном храме. Именно потому, что Михей собрал кровь в ведро, под телом жертвы ее оказалось очень мало, что удивило милицию, но не направило ее на верный путь.
Зато Игнат знал, как ему следует поступить. Назавтра после того, как ему стали известны обстоятельства убийства, он нанес визит Михею, а еще через день старика нашли в собственном доме уже остывшим, с выпученными глазами и выражением ужаса на лице. Матрас, под ним оказался набит полуистлевшими, провонявшими потом и мочой бумажными деньгами, большей частью давно вышедшими из употребления ассигнациями первых послереволюционных лет и даже казначейскими билетами Российской империи.
Домик, где жили священник с сыном, отошел церкви, а паренька комиссия по делам несовершеннолетних за неимением близких родственников постановила отправить в детский дом. Но в последний момент появился приехавший из Петрозаводска невысокий человек с горящими глазами, одетый в форму подполковника милиции, предъявил документы, подтверждающие родство, и забрал Игната с собой. Чиновники из комиссии забыли об этом случае очень быстро. А если бы даже не забыли и попытались проследить дальнейшую судьбу подростка, у них все равно ничего бы не получилось - следы затерялись на просторах огромной страны.
С тех пор они всегда были вместе. Игнат оказался неоценимым помощником. У него ярко проявились некоторые таланты, почти не развившиеся у самого Григория, и они прекрасно дополняли друг друга. Например, паренек отчетливо видел ауры людей и сразу мог определить, кто на что способен. Именно он обнаружил редкую человеческую породу, о существовании которой Григорий знал, но разглядеть не мог. Это были люди, не поддающиеся внушению, а в некоторых случаях даже способные скрывать свои мысли от телепатического прослушивания. Тогда у Григория и появилась идея, что, создав команду из таких людей, можно было бы подумать о решении и более сложных задач.
Игнат должен был получить хорошее образование, поэтому, предварительно поплутав по разным городам, поселились они в Ленинграде. Григорий снова служил в уголовном розыске, охотясь за бандитами и, отделяя чистых от нечистых, ревизировал поголовье немногих переживших большой террор колдунов. Игнат получил юридическое образование и работал в прокуратуре, продолжая обучение в аспирантуре. По мере возможности он помогал опекуну в его трудах. Ненависть его к черным магам не уступала ненависти самого Григория.
Этого мальчика они увидели около школы на канале Грибоедова. Шел тысяча девятьсот шестидесятый год, и первоклашки тогда еще носили форму военизированного образца - гимнастерки, подпоясанные широким ремнем с буквой "Ш" на металлической пряжке, и фуражки с той же буквой на кокарде. Так был одет и тот худенький серьезный мальчик, упорно тащивший за плечами туго набитый ранец. Оба, и Григорий, и Игнат, сразу поняли, что встретили настоящее сокровище. Игнат оценил по ауре огромный потенциал жизненной силы и энергии этого ребенка, оказавшегося к тому же "неподдающимся", а Григорий, обладающий необычайно сильной интуицией, мог в минуты прозрений видеть будущее далеко наперед. Сейчас он разглядел возможную судьбу маленького школьника, и у него перехватило дыхание от открывшихся вдруг перспектив...
5
Первая мысль, мелькнувшая у Обрубкова после слов Миши Корнилова, была - как с минимальными потерями смыться из этого подземного дурдома, где власть каким-то образом захватили психи. Прорваться с боем не получится, все двери надежно заблокированы, да еще и вооруженная охрана, да попробуй пробиться наверх... Интересно, хоть охранники здесь нормальные, или тоже того?
Видно, на лице майора отразилась напряженная работа мысли, потому что Миша радостно рассмеялся и, показывая на него пальцем, сказал сквозь смех Архангельскому:
- Смотри, Корнеевич, а ведь он уверен, что угодил в дом хи-хи! Видишь, уже обдумывает, как будет прорываться отсюда! - потом перестал смеяться и обратился к Обрубкову. - Ты не спеши, Тимофеевич, боевые действия открывать, мы ведь еще не все сказали. А то наворотишь тут дел, с твоей-то силищей! Корнеевич, лучше сам ему объясняй, а то я опять что-то не то ляпнул.
- Да сиди уже! - махнул на него рукой Архангельский. - Или, лучше сходи, приготовь на всех чай, да печенье не забудь.
Миша шутовски козырнул, по-американски приложив руку к непокрытой голове, и вышел, а Игнат Корнеевич удрученно пожал плечами и сказал:
- Серьезный ведь человек, ученый, а ведет себя... Но, с другой стороны, умница, каких мало. Впрочем, у нас тут все товар штучный, к каждому свой подход. Да ты и сам убедишься, когда познакомишься с людьми. Тебя мы командиром планируем поставить. - Архангельский говорил так, будто майор уже состоит у него в штате.
- Погоди, погоди, - остановил его Обрубков. - Лучше объясни, что он тут насчет колдунов и ведьм плел?
- По форме - полную ерунду, а по сути - правду, - серьезно сказал Игнат Корнеевич. - Объясняю. Думаешь, с кем ты воевал в ту ночь?
- Как с кем? С вооруженными бандитами, - растерялся майор.
- Обыкновенными бандитами? - хитро посмотрел на него Архангельский.
- А какими же еще? - насупился Обрубков.
- Тогда чем ты объяснишь, что десяток подготовленных офицеров-спецназовцев улеглись спать во дворе, не сделав ни единого выстрела?
- Так говорили же, что газ какой-то пустили... - неуверенно предположил майор.
- Мимо! - отрицательно покачал головой Иван Корнеевич. - Не было там никакой газовой атаки. К тому же ты сам был там, и тоже без противогаза. Зато эксперты-психологи зафиксировали у всех пострадавших состояние транса, вызванное мощным гипнотическим воздействием. Тебе это ни о чем не говорит?
Обрубков молчал, предоставив инициативу собеседнику. Архангельский понял это и продолжил:
- Нет, Тимофеевич, не простые это были бандиты, а мутанты. Мы их между собой называем колдунами, так проще. Это индивидуумы с гипертрофированной способностью ментального воздействия на других людей. Твои бандюги были очень сильными телепатами, к тому же их было пятеро...
- А почему они меня не смогли уложить? - перебил его Обрубков.
- Вот мы и подошли к главному! - торжественно сказал Игнат Корнеевич. - С тобой им крупно не повезло, потому что ты относишься к тем редким людям, на которых не действует их внушение.
- Прямо таким уж редким... - усомнился майор.
- Можешь не сомневаться, - заверил его Архангельский. - Ты даже не можешь себе представить, насколько редкими. Скажу только, что за четыре года, как создано наше подразделение, мы по всей стране наскребли всего пятнадцать человек с такими качествами. По разным причинам половина отсеялась и для работы у нас подошли только семь. Ты - восьмой.
- Вовсе нет. Просто нам не нужны инвалиды, преступники и алкоголики.
Конечно, Обрубкову было приятно услышать слова о собственной исключительности. Но он был слишком опытным и видавшим виды человеком, чтобы только на этом основании вот так взять и поменять весь ход своей жизни. Поэтому следующий вопрос возник сам собой:
- А что будет, если я откажусь? Меня никогда не выпустят отсюда?
- Да кто тебя будет держать? - равнодушно пожал плечами Игнат Корнеевич. - Болтай потом сколько угодно, все равно никто не поверит. А ты человек здравомыслящий, сам не захочешь, чтобы над тобой смеялись.
Майор понял, что собеседник, этот змей-искуситель, прав. А Архангельский заметил перелом в его настроении и, развивая успех, принялся рассказывать о делении мутантов на чистых и нечистых, черных и белых магов, знахарок и зловредных ведьм.
- Если мутант живет тихо и никому не вредит, мы его не трогаем, - говорил он. - Но, как только они начинают пакостить людям или государству, следует первое предупреждение. Второго уже не бывает. Ну, а так как их не удержит никакая тюрьма, выход остается один...
- Без суда?
Вошедший в комнату с чайником в одной руке и подносом с чашками в другой Миша услышал последние фразы их разговора и сказал:
- Какой суд? Ведь мы - святейшая инквизиция!
- Миша... - попытался урезонить его Игнат Корнеевич, но тот не унимался.
- А что - Миша? Разве я не прав? Мы сами себе и оперативники, и следователи, и судьи, и адвокаты. А если бы ты, Тимофеевич, увидел хоть раз, что эти монстры вытворяют, то сам бы приговор в исполнение привел без всяких соплей!
Именно эти слова Миши выбили первый кирпич из незыблемой позиции Обрубкова. Он сразу припомнил несколько последних случаев, когда они с напарником брали с поличным самых отмороженных бандитов, а через день такие же отмороженные адвокаты добивались их освобождения на том лишь основании, что неправильно была оформлена какая-то бумажка. Поэтому-то майор всегда старался спровоцировать бандюков на сопротивление, чтобы как следует измордовать их при задержании. Хоть какое-то наказание. Если же Миша говорит правду... Майор вопросительно посмотрел на Архангельского.
- В принципе, Миша прав, - понял тот безмолвный вопрос, - хоть и высказывается чересчур категорично. Сам понимаешь, что было бы, попытайся мы передать подобное дело в суд.
Тут в голову майора пришла одна мысль, и он спросил:
- Так, считай, в каждой деревне есть по своему колдуну или ведьме. Вы что, за каждым присматриваете? И каждого к ногтю?
Миша снова покатился от смеха, схватившись за живот.
- Что это ты такой смешливый? - рассердился Обрубков.
- Извини, - всхлипывая и вытирая платком глаза, проговорил тот. - Просто я в свое время задал тот же вопрос, слово в слово.
- Обычное заблуждение, - терпеливо, тоном школьного учителя сказал Игнат Корнеевич. - Да, существует множество людей, обладающих зачатками экстрасенсорных и телепатических данных. Они действительно есть почти в каждой деревне. Одни из них вполне успешно справляются со многими болезнями, другие насылают по мелочам порчи. Но нас они интересуют в последнюю очередь. Опасность представляют настоящие мутанты, главное отличие которых - очень большая продолжительность жизни. Даже двести лет для них не предел.
- Не может быть! - поразился майор.
- Может, может, - уверил его Миша. - Сам еще убедишься. Знаешь, сколько было старшему из твоих бандитов? Почти полтора века исполнилось. Правда, после войны он, якобы, утонул в Печоре, а потом снова воскрес, уже под другим именем. Мы только недавно на его след вышли по пальчикам из архива, готовили захват, но вы раньше успели.
- Я не совсем понимаю, - задумался Обрубков. - Ладно, мои бандюги - они кучу народу положили. Но в чем вина остальных? В том, что долго живут?
- Нет, конечно, - ответил Архангельский после долгого оценивающего взгляда. - Пусть себе живут, если никому не мешают. Но дело в том, что некоторым из них хочется гораздо большего. Среди них ходит поверье, что можно прожить чуть не тысячу лет, и даже существуют люди, которым это удалось. Будто бы в старинных книгах описаны способы, как этого добиться. И почему-то эти способы все как один основаны на пролитии крови. То это кровь девственниц, то священников, то христианских младенцев. И проливают, да еще как! Ну, а твои бандюги - так ведь и среди обычных людей какую-то часть всегда составляют преступники.
Из оборонительной стены майора вылетело еще несколько кирпичей. Мысль расстаться с родным отделом уже не казалась ему такой крамольной, как пять минут назад. Он вдруг осознал, что любимая некогда работа с годами надоела ему до чертиков. А искусители продолжали обрабатывать его уже в два голоса. Теперь они делали упор на шкурные интересы.
- Сколько тебе платят в милиции? - поставил вопрос ребром Архангельский.
Обрубков ответил, увеличив на всякий случай сумму вдвое. Чуть подумал, и добавил:
- Это без премиальных.
Миша усмехнулся, а Игнат Корнеевич сказал без тени улыбки:
- Наши оперативники получают в пять раз больше, плюс пятьдесят процентов за риск. А командир группы - вдвое больше остальных. Кроме того, каждому выделяется отдельный домик на территории базы. Хочешь, живи в нем, не хочешь - езди домой. А еще получишь квартиру в Москве, не в центре, конечно, но и не на самых задворках. И любой автомобиль из нашего гаража. Машина и квартира не служебные, а в собственность. Но не думай, что все это дается за красивые глаза. Во-первых, твоя исключительность сама по себе дорого стоит, а во-вторых, все это придется отработать, не сомневайся.
От потоков пролившегося на него золотого дождя у майора слегка закружилась голова, и он впервые решился изменить реалистическим принципам. Будь что будет, подумал он, вспомнив почему-то про злосчастный закатившийся под стол патрон. Если уборщица Евгеньевна найдет его сегодня и настучит полковнику - он согласится на предложение. Если нет - останется в отделе.
- Что, если я сообщу свое решение завтра? - предложил он Архангельскому, прервав его на полуслове.
- Нет, я жду ответа прямо сейчас, - непреклонно ответил тот.
Майор посмотрел на часы. К его удивлению, оказалось, что уже наступил вечер.
- А позвонить хоть можно? - он протянул руку к стоящему на столе телефону, рассудив, что мобильный вряд ли возьмет из этого подземелья.
- Это местный, у него нет выхода на внешние линии, - сказал Архангельский. - Можешь пользоваться сотовым.
Обрубков удивленно хмыкнул, достал трубку и набрал номер напарника.
- Привет, Витек! Как там обстановка?
- Хреново! - ответил Витек. - Шеф рвет и мечет, грозится тебе яйца оторвать. Кричит - я ему покажу, как патроны по всему кабинету раскидывать...
6
Премьер не любил Григория Степановича Ковригина, хоть и понимал, что многим своим успехам обязан именно ему. Этот человек с лицом иезуита появлялся в его жизни в самые ответственные моменты, когда требовалось принимать важное решение, и давал советы. Как правило, тщательно взвесив все за и против, Виктор Викторович принимал их, и ни разу после не пожалел об этом. И все равно, каждый раз, вспомнив горящие фанатическим огнем глаза и бледное аскетическое лицо, он вздрагивал от невольного отвращения.
Совсем другие чувства Виктор Викторович испытывал по отношению к Игнату, помощнику Ковригина. Это был умный, обаятельный человек с великолепно развитым чувством юмора, общение с которым доставляло удовольствие, но Ковригин постоянно задвигал его на вторые роли. Даже когда Виктор Викторович занял высший пост в государстве и хотел назначить Архангельского на какую-нибудь подобающую его данным должность, Ковригин с постным видом настоятельно отсоветовал ему делать это.
Иногда, в редкие свободные минуты, премьер вспоминал прошлое, и каждый раз к нему приходила мысль - а реально ли то, что с ним произошло? Как сын заводского мастера мог стать главным человеком в огромной стране? Неужели его вывели на недостижимый уровень эти удивительные люди? Но нет, они сами не раз говорили ему, что такой взлет предначертан ему судьбой, а они лишь иногда направляют его в правильную сторону.
Познакомился Виктор Викторович с "иезуитом", как он до сих пор называл про себя Ковригина, во время преддипломной практики. Свел их руководитель диплома, ставший через много лет мэром второй столицы и его начальником, давшим подчиненному старт к высшим должностям. Когда остались наедине, "иезуит" без тени улыбки на лице напророчил ему блестящее будущее и дал несколько весьма дельных советов по написанию дипломной работы. А чтобы он впредь не сомневался в словах собеседника, тот расписал его будущее примерно на год вперед. Хоть все сбылось вплоть до мелочей, все равно у Виктора Викторовича надолго затаились сомнения. Но когда он, годы спустя, отработав уже длительное время в Австрии и Швейцарии, получил доступ ко многим закрытым прежде для него документам, то узнал, что после университета его ждало распределение в одну из районных прокуратур Кировской области, и лишь вмешательство кого-то из Ленинградского управления КГБ изменило его судьбу. Виктор Викторович копнул глубже, но не нашел никаких следов более раннего интереса этого ведомства к его персоне. А ведь обычно КГБ подбирало себе будущих работников еще на младших курсах.
Анализируя потом пройденный путь, он понял, что без той коррекции его судьбы, как и без некоторых других, малозаметных на первый взгляд, но оказывающих существенное влияние на его дальнейшую карьеру, он вряд ли стал бы тем, кем стал.
Еще во время первой встречи у Виктора Викторовича появилось подозрение, что "иезуит" с известными ему одному целями пытается сформировать его мировоззрение по какому-то созданному им шаблону, но потом понял, что это было бы слишком просто. Тем более что иногда тот надолго, на целые годы исчезал, не давая о себе знать, и он двигался по жизненному пути по собственному разумению, не получая подсказок со стороны. А когда появлялся снова, Виктор Викторович всякий раз изумлялся его ничуть не изменившейся внешности. Будто время застыло для "иезуита". Он давал советы по жизненно важным вопросам и снова надолго терялся в неизвестности. Достигнув определенных высот, Виктор Викторович как-то, используя служебное положение, попытался разыскать его, но потерпел обескураживающую неудачу и с тех пор ни разу больше не пытался этого сделать.
Совсем по-другому относился он к Архангельскому. Нечастые встречи с этим человеком, которого Виктор Викторович прозвал "агентом 07" за внешнее сходство с актером Шоном Коннори, хоть как-то компенсировали неприятный осадок, остающийся после общения с "иезуитом". Именно от него будущий премьер узнал много такого, что, расскажи то же самое кто-нибудь другой, он принял бы эти невероятные сведения за розыгрыш. Но Игнат Корнеевич всегда приводил такие неоспоримые доказательства и подсказывал, в каких секретных папках можно найти подтверждение его словам, что будущего премьера покинули всякие сомнения.
Когда Игнат Корнеевич сказал, что Виктор Викторович находится в выгодном положении по сравнению со всеми другими людьми, потому что не поддается гипнотическому внушению, он снова воспользовался служебным положением и проконсультировался у видных врачей-гипнологов. Оказалось, что Архангельский, как всегда, сказал правду.
Долгие годы Виктор Викторович не понимал, что нужно от него этим странным людям. Будучи прагматиком до мозга костей, он предполагал, что за всем хорошим, что они сделали для него, обязательно последует требование о какой-то ответной услуге. Но время шло, Виктор Викторович стал занимать все более высокие посты, во многом благодаря своевременно полученным советам, а помощь так и продолжала оставаться бескорыстной. И только взойдя на вершину власти и проведя там несколько лет, он узнал, для чего "иезуит" опекал его так долго. Виктор Викторович был настолько удивлен отсутствием корыстных мотивов, что даже неприязнь, которую он питал к этому человеку, слегка ослабла.
Оказалось, что все эти годы "иезуит" вынашивал планы создания секретной службы, способной эффективно бороться с пособниками врага рода человеческого. К этому времени Виктор Викторович был уже неплохо знаком с проблемой, и не счел идею шизофреническим бредом. Кроме информации, полученной от Ковригина и Архангельского, кое-что по этому вопросу ему стало известно, когда он непродолжительное время возглавлял службу безопасности страны. Разумеется, он отвергал мистические толкования странных и непонятных явлений, стараясь найти каждому из них логическое объяснение. Когда же такового не находилось, Виктор Викторович считал, что наука просто не достигла еще нужного уровня.
Идею "иезуита" Виктор Викторович обдумывал очень долго. Нет, он был вовсе не против создания еще одной спецслужбы, к тому же небесполезной. Деньги, запрошенные Ковригиным для ее организации, на первый взгляд казались огромными, но Виктор Викторович понимал, что в масштабах государства это совсем немного, а по сравнению с теми средствами, что ежедневно разворовываются алчными чиновниками - и вовсе копейки. Но он привык рассматривать каждую проблему с нескольких точек зрения, пытаясь извлечь из ее решения дополнительные выгоды, не предусмотренные даже самим автором идеи.
Когда он впервые познакомился с Архангельским, ему было чуть за двадцать, а Игнату Корнеевичу чуть за тридцать. Прошли годы, Виктору Викторовичу перевалило за пятьдесят, и выглядел он хоть и моложаво, но соответственно своему возрасту. А Игнат Корнеевич - все на те же "чуть за тридцать". Это было неправильно, несправедливо по отношению к Виктору Викторовичу, и ему в голову пришла одна идея. Он вспомнил не такие уж давние события, связанные с недоброй памяти олигархом Робертом Сидориным, и приказал поднять то старое дело. Память не подвела его. Действительно, одна из лабораторий Сидорина разрабатывала проблему продления жизни, и даже, по словам научного руководителя, кандидата наук Геннадия Чеботарева, была уже близка к успеху. Но олигарх оказался предусмотрителен, и его арест запустил программу уничтожения всех наработок лаборатории вплоть до результатов анализов и образцов тканей подопытных долгожителей.
Соблюдая секретность, Виктор Викторович лично встретился с Чеботаревым и попытался выяснить, сможет ли тот продолжить давние исследования, и если да, что ему для этого нужно. Ученый долго мялся, но все-таки сказал, что можно попытаться, но только при наличии необходимого биологического материала. Поняв, что тот имеет в виду образцы тканей долгожителей, Виктор Викторович попросил его возобновить прерванную некогда работу, пообещав полное содействие.
В тот же день он связался с Ковригиным и дал согласие на создание новой секретной службы, которую про себя иронично назвал тайной канцелярией. Но с одним условием - в ее состав неотъемлемой частью войдет лаборатория Геннадия Чеботарева, которую Ковригин и Архангельский должны обеспечивать всем необходимым для работы. Они согласились, но "иезуит" выдвинул некоторые требования, которым должна была отвечать база создаваемой службы. И такое место нашлось. Это было четырехъярусное подземное помещение бывшего резервного центра управления стратегическими ракетами, наземная территория которого была со всех сторон окружена воинскими частями. Выполнена была и странная просьба допустить Архангельского в колонии и тюрьмы и передать ему отобранных им заключенных, которых он, после личного собеседования с каждым, перевозил на базу, где они помещались во вполне приличных условиях, хоть и под строгой охраной. Кроме этого Ковригин выбил себе право по мере возможности использовать научный потенциал лаборатории, когда в этом возникнет необходимость.
Счастливый "иезуит", которому было присвоено звание генерал-лейтенанта (как с оттенком иронии заметил Виктор Викторович - за выслугу лет), с головой ушел в хлопоты по созданию в полном смысле выстраданной им службы. Президент держал его деятельность под постоянным контролем. Он не счел необходимым информировать Ковригина о существовании службы генерала Романова, которая решала несколько иные, но похожие проблемы. Но "иезуит" был не так прост - он давно знал и пристально следил за деятельностью Романова, вынашивая в отношении его службы определенные планы.
А недавно для "тайной канцелярии" генерал-лейтенанта Григория Степановича Ковригина прозвучала первая настоящая боевая тревога. Премьер вдруг с изумлением обнаружил, что остался единственным человеком, который помнит про ультиматум западных стран российскому правительству, касающийся гипотетического катаклизма. Все остальные начисто забыли о нем. Мало того, все бумажные и электронные документы по этому делу бесследно исчезли. Не будь Виктор Викторович абсолютно уверен в собственном здравомыслии, можно было бы подумать, что вся эта история ему просто померещилась. Сообразив, какими возможностями должны обладать организовавшие такую акцию люди, он приказал "иезуиту" временно отложить все дела и вплотную заняться расследованием этого невероятного происшествия.