Соловьёв Алексей Сергеевич : другие произведения.

Дети Драконьего леса: Эдамастра

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    До сих пор Уильям вел довольно-таки мирную жизнь. Подумаешь, из дома сбежал, подумаешь, заплатил Гильдии Наемников за то, чтобы она провела его через горный перевал в Драконий лес, подумаешь, стал королем народа хайли и разбудил весь лесной народ, семнадцать лет назад погруженный в сон!.. Однако теперь его ждут вовсе не мирные приключения, и как они закончатся - до определенных пор понять сложно...
   ГЛАВА ПЕРВАЯ,
  
   В КОТОРОЙ УИЛЬЯМУ РЕШИТЕЛЬНО НЕ ВЕЗЕТ
  
  - ...украсим центральный, приемный, тронный и тренировочный залы, повесим бумажные гирлянды в трапезной, все факелы заменим тыквами - в меру зловеще, в меру симпатично. Приготовим самые кошмарные блюда - по виду, разумеется, а не по вкусу, послов господина герцога позовем - я слышал, они уважают осенние праздники, в отличие от своих соседей...
  Эс говорил, Уильям размеренно водил пером по свитку пергамента. Расправленный и прижатый к поверхности стола двумя чернильницами (одна - чтобы пользоваться, вторая - для веса), тот покрывался чем-то вроде карты, хотя рисовал юноша из рук вон плохо.
  - И, наконец, - светловолосый парень, чьи зеленые глаза радостно поблескивали, будто два огонька, - озадачим твоих портных, чтобы они сшили нам костюмы. Говарда переоденем, например, в оборотня, из тебя сделаем... хм-м-м, вурдалака, а я... - он замолчал, помедлил и попросил совета: - Как, по-твоему, чей образ мне подойдет?
  - Надень тыкву на голову, и дело с концом, - сдержанно пошутил Уильям. Перед праздниками он испытывал смутное беспокойство - в Талайне они толком не проводились, а жители Драконьего леса, напротив, с удовольствием поддержали идею крылатого звероящера отметить Хэллоуин, и неопытному юному королю пришлось проявить всю возможную заинтересованность, чтобы никого не обидеть.
  - А что? Хорошая мысль, - пораскинув мозгами, согласился Эс. - Если хочешь, я передам твои приказы Альберту и лично поруковожу слугами.
  - Нет, спасибо. Я сам.
  Его Величество поднялся, потянулся, разминая затекшую спину, и бодро зашагал к двери. Даже, наверное, преувеличенно бодро, потому что крылатый звероящер окликнул его на полпути:
  - Ты уверен, что готов принести себя в жертву?
  Уильям обернулся и посмотрел на приятеля с укоризной. Дракон виновато развел руками - мол, прости, не удержался, - и шлепнулся на диван.
  С тех пор, как юношу признали королем хайли, Эс повадился наблюдать за каждым его действием, словно Его Величество был фигуркой на шахматной доске. По счастью, совместная работа с королевой Талайны, приемной матерью Уильяма, давала о себе знать, и политические вопросы новый властелин Драконьего леса щелкал, будто семечки. А может, в такие моменты сказывалось родство с госпожой Элизабет, куда более мудрой, чем нынешняя талайнийская королева.
  "Принести себя в жертву", ха! Уильям повторял эти слова про себя, спускаясь по винтовой лестнице в коридоры северного крыла. Эс либо недооценивал его способности, как однажды их недооценила госпожа Дитвел, либо издевался над своим "ребенком", желая напомнить, что он все еще очень молод и уязвим, несмотря на высокое положение.
  Юноша понимал, что теперь отвечает за тысячи и тысячи жизней, но не считал это жертвоприношением. Напротив, он быстро освоился и по-настоящему влюбился в Драконий лес, такой особенный, такой дикий, такой... пугающий, что ли? Непокорная, воинственная, бесконечно верная своим детям земля дышала свободой, в отличие от все той же Талайны, и Уильям воспринимал ее, как отдельную личность.
  Неделю назад в королевство хайли прибыло посольство Вилейна, чья родина славилась церквями и храмами. Они поклонялись как четырем известным Богам войны, так и великой госпоже Элайне, вполне выгодно совмещая первых и вторую в своих многочисленных проповедях. Они пробовали читать молитвы народу хайли, но лесное племя только пожимало плечами - ему Боги были без надобности, оно больше доверяло своему дорогому лесу и королю, чем кому-то, кто болтался на небесах и ставил человеческому роду условия. Четырнадцать заповедей, возмущенно озвученных послами, заставили хайли удивиться: почему нельзя, например, убивать, если разумные расы любят и ценят мясные блюда, а первый способ ими обогатиться - вырастить и зарезать курицу? Или корову, или свинью, или утку - нужное подчеркнуть?
  Альберт, искренне переживая об этом, рассказывал Уильяму:
  - Они так ни черта и не объяснили. Болтали, что заповедь касается лишь человекоподобных рас, - выражение лица мужчины ясно показывало, как сильно его задевает предпоследнее слово, - а курицы, коровы и свиньи созданы для нашего удобства. Болтали, что у них нет живой души, а Боги карают именно за ее убийство. Но это же бред, Ваше Величество! Живая душа есть у всего, даже у камня, а у животных - тем более! Если бы я мог убедить в этом послов господина герцога, я бы с радостью это сделал, однако они...
  - Перестань, Альберт, - юноша покачал головой. - Набожные люди - это страшное бедствие, и его надо просто переждать, как зимнюю бурю. Им без разницы, что у тебя есть аргументы против. Они будут спорить до потери пульса, причем, скорее всего, потеряешь его ты, а они еще минут сорок простоят над телом, читая Святую Книгу или танцуя на твоей груди, чтобы тем самым доказать твою ничтожность.
  Советник молодого короля ошарашенно моргнул. Уильям похлопал его по плечу, выражая свое сочувствие.
  Вообще-то послы приехали на пару дней - передать королю письмо от своего герцога и уведомить о том, что Вилейн возобновляет все прежние союзы с Драконьим лесом. Но сдержанные беседы о праздниках вынудили церковников передумать и униженно уточнить, можно ли задержаться.
  Северное крыло кишело слугами и бурлило голосами, будто вулкан - лавой. Бравый отряд замковой стражи заносил в рабочие комнаты целые горы оранжевых и красноватых тыкв, дети бегали туда-сюда с чистыми свитками пергамента и красками, слуги осторожно проносили посуду. За витражными окнами размеренно шумел дождь, и далекие раскаты грома сотрясали цветные стекла, но хайли, занятые подготовкой, пропускали это мимо ушей.
  - Ваше Величество! - невысокая девушка в синем платье с длинными рукавами, украшенными черным кружевом, поклонилась и вопросительно приподняла брови. - Мы нашли все по вашему списку, достали четыреста пятьдесят красных и семьсот сорок голубых свеч, прямо сейчас занимаемся фонарями и уже обставили парадный вход, не желаете к нему прогуляться? И пока будем идти, скажите - вы уже определились, как именно пройдет Хэллоуин? Все по традициям? Тогда я передам поварятам, чтобы они поскорее заканчивали работу с мясными блюдами и переходили к изготовлению конфет. Какие бы вас впечатлили, будь вы ребенком? Мятные, сахарные, сливочные? Что? С орешками? Но это же банально, Ваше Величество! Давайте внесем два-три десятка разновидностей, чтобы хватило всем, а еще...
  Уильям вздохнул.
  - По части конфет я бесконечно доверяю тебе, Эли, - мягко произнес он. - И все же проследи, пожалуйста, чтобы госпожа Майра и ее муж озаботились хотя бы одной корзинкой ореховых. Я лично их съем, особенно если вы купили талайнийское "Pleayera".
  - "Талайна не торгует с выродками из Драконьего леса", - процитировала девушка, поправляя воротник. - Но, памятуя о вашей просьбе, мы перекупили Плий... Плей... тьфу, никак не запомню...
  - Плайер, - перевел юноша, проявив милосердие - талайнийская речь была сложной для народа хайли, привыкшего к нежным, чуть гортанным оборотам Вилейна.
  - Точно! - кивнула Эли. - Так вот, мы перекупили ящик Плайера - там шестнадцать бутылок - у рыцарей Этвизы. Благодаря сэру Говарду они прекратили нас бояться, а если не прекратили, то всеми силами стараются это скрыть. И да, они передали вам грамоту с заверениями в дружбе и взаимном уважении. А вместе с грамотой... вот... - она всучила королю белоснежный конверт, заверенный темно-зеленой печатью. - Это послание от рыцарской семьи Ланге - от родителей вашего оруженосца, выходит.
  - Хм? - Уильям принял конверт, ожидая, что он все-таки адресован Говарду - но нет. - Странно. Что им от меня понадобилось?
  Эли не ответила, потому что, увлеченная беседой, как раз привела юношу к центральному входу. Скопления тыкв на постаментах - с мастерски вырезанными глазами и клыкастыми ртами, а то и шрамами, - полыхали изнутри благодаря тем самым красным свечам, заказанным Его Величеством. Гирлянды - летучие мыши, кровавые полумесяцы, стройные силуэты ведьм, оседлавших метлы, - висели под сводами потолка, покачиваясь от колебаний воздуха. Огни факелов, заключенные в железные фонари - морды гарпий, созданные кузнецами-гномами, - тускло освещали всю эту картину, и Уильям невольно содрогнулся.
  Он любил Новый Год, но побаивался Хэллоуина. За последние месяцы в жизни юноши и так произошло немало страшного - особенно перспектива женитьбы на принцессе Хайне, - и он не испытывал желания пополнять список. Но этот праздник был первым бок о бок с лесным народом, и молодой король считал, что не имеет права им пренебречь.
  - Неплохо сработано, - похвалил он, погладив морду гарпии. Гладкая, прохладная, она вдребезги разбивала образ живой твари, и Уильям криво усмехнулся. Эли восторженно запищала, как маленькая девочка - хотя ей было уже за двадцать, - и заявила:
  - Тогда я немедленно перейду к следующему пункту плана! Позвольте откланяться, мой король, берегите себя и своих близких...
  И она убежала обратно по коридору, напевая что-то о господине Джеке . Сказки об этом самом господине сэр Говард недавно вкратце обрисовал Его Величеству, и юноша снова помрачнел, сомневаясь, сумеет ли пережить Хэллоуин. Откупиться конфетами от тех, кто придет его напугать - безусловно, плевое дело, а вот успокоить бешеные удары сердца - вовсе не плевое.
  Чтобы отвлечься, он распахнул двустворчатые двери, впуская внутрь запах дождя и вспышки молний. Молодой король боялся грозы, как боялась грозы его мать, но предпочитал не давать своему страху лишних полномочий.
  Вместе с народом хайли Драконий лес ожил. Тысячи домов на деревьях, скрытых заклятием короля Тельбарта, родного дедушки Уильяма, возникли снова, и красные крыши пламенели под солнечными и лунными лучами, будто розы или маки. Сквозь прозрачные окна, сейчас - зашторенные, пробивался рассеянный теплый свет. Дети лесного племени жили тихо и ненавязчиво, не нуждаясь в помощи людей, и если бы люди сами не пришли в их извечное королевство, хайли не показались бы до конца времен. Разумные расы, вроде эльфов, гномов и человеческого рода, были им безразличны. Косвенная угроза, вот и все.
  - Вы куда-то собираетесь, мой король? - опасливо уточнил стражник, выглянувший из комнаты рядом. Его явно шокировало, что по такой погоде юноша сует нос наружу.
  Уильям отрицательно качнул головой и побрел к Миле, некогда гостевой, а теперь - королевской башне замка Льяно.
  
  - Да-да, здоровенная такая зверюга, песочного цвета, - в сотый раз повторил высокий синеглазый человек, приглаживая растрепанные льняные волосы. - Размах крыльев - как огромная грозовая туча, оскал - поменьше Альдамаса, но побольше этих ваших предгорий, повадки... чтоб я знал, какие у него повадки, мы пока не особенно знакомы.
  Деревенские жители - староста, его сын и младшая дочь, - уставились на гостя с недоумением, ужасом и непроходимой тупостью. Кажется, за сорок минут объяснений до них так и не дошло, чего - и, главное, зачем, - требует путник, переступивший границы деревни около двух часов назад.
  Ему было, пожалуй, за тридцать, на переносице багровыми линиями пламенел шрам, а во всех манерах так и проскальзывала грациозность, легкость и насмешка, свойственная благородным. Если бы не четыре человеческих черепа у пояса, его бы никто не испугался.
  Староста неуверенно шагнул вперед, закрывая собой детей. Этот простейший намек незваный гость понял с полуслова - и, помолчав, попробовал еще раз:
  - Здоровенная крылатая зверюга. Песочного цвета. Где она?
  - Песочного... - пробормотал хозяин, глотая слоги, так что слово сильно изменилось и неприятно резало слух. Правая ладонь синеглазого человека легла на рукоять меча, и деревенский житель заторопился: - Это, стало быть, желтого? Ну да, летает порой, коров да овец кушенькает... а что, вы ее того, убить намереваетесь?
  "Намереваетесь" определенно было самым сложным словом, произнесенным в этом доме.
  - Намереваюсь, - невозмутимо соврал гость. - Так где?
  - В Драконьем лесу.
  Синеглазый человек захихикал:
  - Ну да, и как я сразу не догадался? Благодарю за помощь, недобрые господа. Всего хорошего.
  Он поднялся, выпрямился и направился к выходу, не обращая на старосту внимания. Тот облегченно выдохнул, дернулся было опустить засов, но незваный гость напоследок обернулся и добавил:
  - А до ближайшего кладбища далеко?
  Хозяин вытаращился на него с таким изумлением, будто вопросы о драконе были отнюдь не такими странными, как вопросы о захоронении.
  Синеглазый человек нахмурился, выдавая свое раздражение.
  - Н-нет, господин.
  - Отлично, - язвительно отозвался гость. - Я не смел и надеяться, что вы сегодня научитесь разговаривать.
  Дубовая створка хлопнула, прозвучали и смолкли размашистые шаги. Староста облегченно присел, а его сын выругался и зажег храмовую свечу, втридорога купленную в Ноте .
  - Да сохранят Боги наши пути, да будут они к нам милостивы, и да продолжит Великий Молот греметь в подземных чертогах Альдамаса, - наскоро помолился он.
  ...Синеглазому человеку было, по сути, без разницы, кто укажет ему дорогу к песочному звероящеру, но чтобы настолько не уметь соображать? Безусловно, ему попадалось немало обделенных разумом людей, но жители пограничной деревушки Саберны с неимоверным успехом превзошли всех. Либо их так сильно вывела из себя внешность незваного гостя - глубокие шрамы на лице, серебряные серьги в левом ухе, от мочки до верхнего уголка хряща, связка черепов на поясе, - либо они умели обсуждать только наличие или отсутствие самогона. А более высокие темы были для них так же недостижимы, как звезды в ночном небе - виднеются, но рукой не достать.
  Драконий лес, названия которого синеглазый человек не знал, пока староста не указал куда-то за стену своего дома, черным исполином возвышался над землями Саберны. Старые, потрепанные, но мощные деревья, непобедимые, как и армия народа хайли, вскользь упомянутая Шэтуалем - мужчина не отслеживал детали беседы, потому что искал кота, - сотрясались при каждом новом ударе грома. Ливень тарабанил по веткам, голым или не очень - большая часть листьев уже осыпалась, меньшая все еще болталась наверху, с опаской поглядывая вниз - а стоит ли вообще падать? Как ни посмотри, а лес выглядел вполне живым существом, со своей душой и своим образом мышления.
  И, будто насмешка над его красотой, у западных границ деревни торчали кресты кладбища.
  Что за религия руководит местными разумными расами, синеглазый человек пока не разобрался - ему и во Вратах Верности это было не интересно. Если бы не отец и не запредельная самооценка матери, он бы никогда не выучил, кто из тринадцати тамошних Богов чем заведует. Зацепить сердце юноши удалось разве что Аларне, Богине - дочери Смерти, но и это произошло за счет его тяги к некромантии. А та же Листвит, наперебой восхваляемая всеми, играла для мужчины второстепенную роль где-то на заднем плане - вроде бы есть, но кто в ней нуждается, если зрители наблюдают лишь за основным действием?
  На могилах яркими пятнами лежали поздние осенние цветы - львиный зев, огненно-рыжий гелениум, красные маргаритки. У некоторых надгробий нежными белыми и фиолетовыми цветами рос колхикум, и эти надгробия синеглазый человек обошел. Ясное дело, что мертвецы вернутся к утру - или раньше, в зависимости от расстояния, - но убивать последние краски на умирающей земле ему совсем не хотелось.
  Года четыре назад мужчина присел бы на корточки и нарисовал пятиконечную звезду, укрепленную символами петли и восходящего солнца. Года четыре назад он готовился бы к ритуалу придирчиво, тщательно и аккуратно.
  Теперь ему было достаточно сомкнуть веки, обнаруживая схему потоков энергии - довольно корявую в этом мире, - и приказать:
  - Именем священного меча - встаньте, мои бессмертные воины, поклонитесь и признайте меня, а затем...
  
  Придворная швея предоставила костюм вурдалака ближе к вечеру, когда багровые лучи заката догорали над горизонтом, обливая лес кровью. Эсу еще подумалось, что это не к добру, но, занятый праздничными планами, он отмахнулся от своего замечания и продолжил вырезать корявую рожу в тыкве, похищенной у поварят.
  Рожа получилась, что надо - злобная, жестокая и голодная. Полюбовавшись ее чертами, светловолосый парень отложил вилку - искать нож ему было лень, да и некогда - поварята страшно возмущались, - и проверил, подходит ли тыква по размерам его буйной голове.
  Тыква подходила.
  Эс ухмыльнулся и надежно спрятал свое творение, чтобы использовать его через пару часов, когда Хэллоуин захватит весь Драконий лес, и отправился к Уильяму.
  Коридоры замка были пусты и молчаливы, хотя еще пятнадцать минут назад по ним носились то стражники, то слуги, то поварята, мечтая отобрать у дракона свой ценный ингредиент и настучать ему по затылку. Крик стоял такой, будто они всерьез верили, что их затея не обречена на провал.
  У подножия Милы, королевской башни, Эс немного помедлил. Бережно сшитый, с любовью украшенный, костюм вурдалака все же мало соответствовал королю, а тем более - королю Уильяму, такому утонченному, словно от его внешнего вида зависела вся Тринна. Юноша наотрез отказывался носить то, что казалось ему дурацким, а праздничный наряд вписывался в это определение, как детские санки, слетевшие с горы - в какой-нибудь ледяной сугроб.
  Помявшись под лестницей, дракон обозвал себя трусом и начал подъем, переступая по две-три ступеньки сразу и насвистывая себе под нос песенку о Джеке, подслушанную у госпожи Эли. Бойкая девица работала кем-то вроде начальницы прислуги, и один ее силуэт в конце коридора - или хотя бы ее тень на стенах или на полу, - заставляла подчиненных трепетать и поскорее выполнять свои обязанности. Впрочем, благодаря королю Уильяму они и так были удивительно добросовестны - вероятно, чересчур любили внука господина Тельбарта, чтобы расстраивать его мелочами вроде пыли на подоконниках и грязных следов у центрального входа в замок.
  Приоткрытая дверь в комнаты Его Величества смутила Эса. Вдруг юноша снова занят послами, или документами, присланными из Хальвета, или докладами дозорных? Бравые солдаты народа хайли, сторожившие границы леса, не раз и не два упоминали, что у подножия Альдамаса рыщут следопыты Талайны, и что эти следопыты настойчиво лезут в чащу, рассчитывая раздобыть важную информацию для своей королевы. Прочитав, что однажды талайнийские крысы потерялись, а хайли милостиво провели их обратно к горному хребту, Эс так хохотал, что едва не лопнул.
  По счастью, из комнат Уильяма доносился не размеренный шорох пожелтевших страниц и не скрип орлиного пера по чистому пергаменту, а спокойный голос его оруженосца.
  - Мама просила передать, милорд, что она гордится вашим решением и надеется, что я буду вам бесконечно верен, потому что иначе она загонит меня в гроб кухонной сковородкой. Мамина сковородка - опасная вещь, отец боялся ее с того самого дня, как рискнул жениться...
  Уильям весело рассмеялся:
  - Да, она упоминала о ней в письме.
  Обстановка располагала, и Эс, кашлянув, переступил порог.
  - Уильям, я принес твой наряд, - бесцветным тоном, во избежание скандала, произнес он, разворачивая парадный вурдалачий костюм.
  Повисла тишина, только дождь рыдал за витражными окнами, роняя тяжелые капли на серо-голубой силуэт кита, сложенный из широких осколков.
  - Что это? - рискнул уточнить Говард, опасливо поглядывая на синеватую куртку и штаны. И то, и другое, вне всякого сомнения, понравилось бы каждому истинному вурдалаку, но Уильям поджал губы, выдав свое отвращение с поличным, и ничего не ответил.
  - Бери, - поторопил его Эс. - Надень. Придворная швея старалась, выполнила все инструкции, отыскала правильную ткань и потратила столько ниток, что могла бы разориться, если бы не служила королю.
  - Не буду я его надевать, - возмутился юноша.
  Дракон изобразил вежливое удивление:
  - Почему?
  - Потому что в нем я буду выглядеть, как полный идиот!
  - А я думал, что умные люди в любой одежде нормально выглядят.
  Его Величество на мгновение замешкался. Неловкое молчание между ним и крылатым звероящером затянулось - сердитый взгляд короля пытался прожечь в приятеле дыру, а в зеленых глазах светловолосого парня плескалось целое озеро насмешки и чего-то еще, спрятанного за ней.
  - Не буду, и все! - заявил Уильям, отворачиваясь.
  - Ну и дурак, - неожиданно обиделся Эс. - Ведешь себя, как девчонка, совсем уже обезумел. Что ты за король, если даже костюм вурдалака на Хэллоуин надеть не в состоянии?
  На щеках юноши полыхнул румянец. Сэр Говард, до сих пор смущенно переступавший с ноги на ногу, ненавязчиво заметил:
  - Тебе, презренная рептилия, не кажется, что это слишком?
  - Нет, - огрызнулся Эс. - Я мучился, придумывал эти чертовы детали, а он...
  - А я, - перебил Его Величество, - раз уж ты считаешь меня девчонкой, выйду из этой комнаты и поплачу где-нибудь под дождем, как всем девчонкам положено.
  Эс поморщился и подался было вперед, чтобы возразить, - но дверь за спиной Уильяма уже скрипнула, закрываясь, а быстрые шаги радостно подхватило замковое эхо.
  Сэр Говард мученически посмотрел на витраж. Ливень по-прежнему рыдал, голубые вспышки резали темноту, как нож - мясо, Драконий лес отзывался теплым оранжевым огнем светильников, заключенных в тыквы. Холод, не способный проникнуть в замок, безнаказанно бушевал снаружи - и хрупкому королю был явно противопоказан.
  - Эс, я все понимаю, - сказал рыцарь, - однако подобное отношение к моему милорду обязывает меня...
  - Ни к чему оно тебя не обязывает! - вызверился Эс. - Твой милорд бегал-бегал, вопил, что боится испортить праздник, а в итоге...
  Острие меча сверкнуло и замерло на расстоянии волоса от его горла. Сэр Говард, обычно такой улыбчивый и дружелюбный, со злостью нахмурился и процедил:
  - Либо ты заткнешься, - уверенный светло-карий взгляд пронизал дракона, как булавка - бабочку, - либо у меня случайно дрогнет рука...
  
  Верный своему обещанию, Уильям спустился по лестнице, почти бегом добрался до выхода из Льяно и велел стражникам выпустить его в ночь, прошитую ливнем и острыми зигзагами голубых молний. Стражники в изумлении спросили, что он там забыл. Юноша признался, что желает пройтись и выветрить из своей души горький осадок, оставленный внезапной ссорой.
  Раньше ссориться с крылатым звероящером ему не приходилось. Были споры, были упреки в краже, но они заканчивались быстрее, чем начинались, и общение между Его Величеством и драконом протекало на прежнем уровне. Сейчас погрустневший Уильям не испытывал никаких сомнений, что не простит Эса, даже если тот преклонит колени и попросит об этом с печальным и полным раскаяния выражением лица.
  Стражники покорно выпустили короля, осознав его состояние и прикинув, не разнесет ли он весь караульный пост, если отказать ему и брякнуть, что юноше не положено покидать замок после заката.
  Ярость клокотала в душе Уильяма так, что выжгла все остальное, и он, как следует размахнувшись, ударил кулаком по перилам. Перила загудели, кулак тоже, и Его Величество с негодованием ругнулся.
  Драконий лес темнел прямо перед ним, а над широкой тропой, возникшей, как и дома хайли, вместе с отменой заклятия, висели гротескные жуткие морды. В иной ситуации король перепугался бы до полусмерти, но в течение праздничной суеты ему так часто совали под нос разнообразные тыквы с провалами глазниц и кривыми ртами, вырезанными ножом, что он привык и научился хвалить создателей хэллоуинских страшилищ. Глядя на тропу, он смутно припоминал, кто и при каких обстоятельствах приносил ему на осмотр ту или иную морду, и все их жуткое очарование с позором улетало в туман.
  Проливной дождь не погасил светильники в тыквах потому, что хозяева соорудили над ними своеобразные навесы, похожие на шляпы. Уильям неуверенно улыбнулся, поняв, сколько усилий хайли предприняли ради праздника, и медленно зашагал вперед, любуясь их результатами.
  В отличие от светильников, Его Величество промок до нитки в первую же секунду за дверью, но гнев требовал именно такого обращения и постепенно затухал, мерцая остывающими углями. Крупные ледяные капли падали с неба, словно оно оплакивало грядущий сон Тринны, долгий, скованный снегами, истрепанный метелью сон, грозящий вот-вот погрузить в себя все живое.
  - Придурок, - бормотал Уильям, заново переживая все детали беседы с Эсом. - Придурок. Придурок.
  Довольно высоко над тропой болтались деревянные дорожки, связанные между собой распростертыми в багровой листве домами. Они покачивались на ветру, а изредка - подскакивали под ногами детей. Переодетые кто в кого, малыши бегали по знакомым и ставили условие:
  - Конфеты или смерть!
  Мальчик лет семи, с такой же серо-голубой кожей, как и у всех представителей народа хайли, слез по дереву на общую тропу и наставил на Уильяма осиновый кол.
  - Конфеты, - шмыгнул простуженным носом он, - или дырка в груди!
  Его Величество пошарил по карманам и вручил ему горсть ореховых сладостей:
  - Что ты, что ты, я боюсь охотников на вампиров!
  Мальчик удовлетворенно скрылся.
  Чья-то мягкая - пожалуй, даже слишком мягкая, - ладонь похлопала Уильяма по плечу, привлекая к себе внимание.
  Юноша обернулся, прикидывая, кого увидит теперь - оборотня, ведьму или рыцаря, призванного уничтожать зло? Его повеселила идея, что кто-то из хайли мог притвориться человеком, поскольку людей лесное племя считало самым страшным чудовищем на Тринне.
   И - замер, не успев дотянуться до "конфетного" кармана.
  Оскаленные клыки, ядовито-зеленое пламя глаз, рваная плоть на запястьях, ошметки одежды, а под ней - наполовину сгнившее, до отказа забитое червями тело, пожелтевшие осколки сломанных ребер - и дыра там, где обязано равномерно стучать сердце...
  Если это и было хэллоуинским костюмом, то его владелец вряд ли предлагал выбрать плату конфетами или смертью, сразу предпочитая второе.
  Кошмарная тварь наклонилась к Уильяму, разевая пасть, и глухо, протяжно зарычала. Черви посыпались из ее ран, уже не способных причинить боль, не сумев удержаться внутри.
  Юноша осознал, что еще чуть-чуть - и он упадет в обморок. Он, конечно, не был таким уж впечатлительным, но именно в этот вечер ему решительно не везло.
  Уильям метнулся в сторону, избегая укуса, с горем пополам выпрямился и побежал. Он надеялся, что ноги несут его к замку, а не к Этвизе или Саберне, но хрипы ожившего мертвеца вынудили его забыть обо всем. Какая разница, куда бежать? Главное - побыстрее!
  Лужи разбивались на тысячи брызг под подошвами ботинок Его Величества, зловещие ухмылки светильников горели наверху, где-то отчаянно завопил ребенок, встретив собрата той твари, что мчалась за королем... А Льяно - изящная, теплая, безопасная твердыня, именуемая также Лунной, - темным силуэтом высилась над лесом. И с дозорной башни, Улу, раскатисто затрубил рог, призывая солдат к оружию...
  
   ГЛАВА ВТОРАЯ,
  
   В КОТОРОЙ ЭС БУЙСТВУЕТ
  
  Южное побережье Эдамастры было тихим и пасмурным. Рабочие покинули пирсы, и корабли, почти готовые к отплытию, сиротливо болтались на волнах серого сердитого моря. Белые паруса, черные вымпелы, темно-зеленая военная форма караульных. Тишина, разве что прибой шелестит по мокрому песку, а где-то вдали, наперекор непогоде болтаясь вдали от суши, надрываются белоснежные чайки.
  Он никогда не жаловался на плохое зрение. Он мог полюбоваться всеми деталями, вплоть до выражений солдатских лиц.
  Он стоял у бойницы, поглаживая рукоять меча, и смотрел на мутную полосу горизонта, смешанную с облаками. Осенние дожди пришли к Эдамастре около недели назад и здорово замедлили создание флота, но основные корабли - быстроходный "Maledar", крохотный "Viesta" и его близнец "Nadleara" намеревались покинуть родные земли, едва прибудет господин верховный шаман. Их задача - разведка, вылазка в открытое море с целью убедиться, имеются ли в нем иные континенты, пригодные для жизни, и доклад королеве Ами, - была довольно простой, и нынешний хозяин береговой крепости недоумевал, какого черта его так спешно перевели из Магры к центральным Сумеречным верфям.
  Из тени лестницы вышел заспанный стражник, виновато посмотрел на своего командира и сообщил:
  - Господин Кьян, за вами приехали.
  - Хорошо.
  - Передать господину Язу, что вы скоро придете?
  Командир крепости покачал головой:
  - Нет.
  И его, и стражника, и тех караульных на палубах кораблей, и вообще любого, кто жил на Эдамастре, можно было бы принять за людей, если бы не одинаковые небесно-голубые глаза. Никаких различий в рисунке радужных оболочек, никаких различий в переливах цвета и форме зрачков. Отличались только ресницы и разрез, да и то изредка.
  Они называли себя aiedle, эделе. Они были такими же смелыми и верными, как народ хайли, но куда меньше зависели от своей родины и королевы. Генералы, командиры, военачальники и даже рядовые солдаты имели полное право распоряжаться своей судьбой по собственному усмотрению.
  Впрочем, господина Кьяна это не беспокоило.
  Он снова погладил рукоять меча - заученным, непроизвольным движением. Если в мире и были какие-нибудь вечные, неизменные вещи, то оружие вполне свободно к ним относилось. Эделе, сородичи Кьяна, умирали, их пепел уносило ветром и давило тяжестью волн, белый песок под ногами ломался и трескался, выпуская на поверхность огонь, горели города, исчезали те, кого парень совсем недавно считал своими друзьями, но смертоносный клинок по-прежнему оставался целым.
  Эдамастра, великое, гордое, покинутое людьми королевство, грозила вот-вот погибнуть. Затерянный среди морских вод континент содрогался от землетрясений, ломался, бился в агонии, а по роскошной брусчатке мостовых текла багровая лава, растворяя абсолютно все. Господину Кьяну попадались те, кому пришлось находиться рядом с точками ударов стихии, и он все еще холодел, вспоминая искаженные, полные боли и страха взгляды, направленные на него. Вспоминая вопросы, горячо и поспешно заданные: "Вы найдете новое королевство?" "Вы сумеете нас спасти?" "Что мы будем делать, если Эдамастра затонет, как затонули северные острова около пятидесяти лет назад?"
  Был всего один эделе, не спросивший у Кьяна ничего. Вернее - была.
  Королева Ами, последняя из королевской династии, позволила себе грустно улыбнуться и выразить искреннее сожаление об участи, настигшей жителей Барасты и Шкея. Она не обвинила господина Кьяна в том, что он допустил подобную беду, она не упрекнула его и словом. Она знала, что высокий худой солдат, на плечах которого темно-зеленая форма болталась, как на вешалке, не имел к этому никакого отношения. Если кто-то и был в силах изменить произошедшее, то он наверняка обретался в цитаделях шаманов - а Кьян родился обычным, без малейшего намека на магию.
  Кроме того, она его любила.
  Принцесса эделе, хрупкая, болезненная и слабая, встретила наследника семьи воинов на церемонии посвящения. Ему было девятнадцать, ей - четырнадцать. Он упорно отказывался воспринимать ее всерьез, а она преследовала Кьяна по коридорам замка, будто безмолвное фамильное привидение. Отец Ее Высочества, расчетливый, занятый, равнодушный к дочери мужчина, не обращал внимания на ее интерес к сыну военачальника, а спустя три года стало уже поздно. Он, конечно, попробовал запереть господина Кьяна в темнице, а дочь - в башне, но это не дало результата. Девушка говорила, что и под страхом казни не расстанется со своим любимым, а парень молча наблюдал за потугами палача, разглядывая клещи и кинжалы с таким безразличием, словно причинить ему боль они были не в состоянии.
  - Ладно, - бормотал король, брезгливо отряхивая молодого солдата от пыли и паутины - в подземных камерах никто не убирал с момента их постройки, чтобы преступники размышляли о своем плохом поведении в подходящей обстановке. - Ладно. Может, из вашего союза получится хоть что-то стоящее...
  Ее Высочество была счастлива, а господин Кьян, по природе своей тихий и замкнутый, спокойно пожал плечами, но в этом коротком жесте королю почудилась благодарность.
  Прошло еще полтора года, и правитель Эдамастры умер. Он поехал на весенние праздники в зимнюю столицу, Шкей, и его, как и многих других, поглотило беспощадное пламя. Принцесса, изначально жалевшая о том, что не составила отцу компанию, была вынуждена принять корону - тонкий золотой венец, украшенный ониксом, - и возглавить племя эделе, заменяя собой мужчину. Она правила с переменным успехом, а Кьян в меру возможностей поддерживал свою королеву, если не советом, то хотя бы своим присутствием. И все наладилось, потихоньку, с трудом, но все-таки наладилось - они вместе преодолели ужас и опустошение, нависшее над берегами древнего королевства.
  ...пока песок содрогнулся снова.
  На этот раз он выбрал Барасту, проглотил ее, как глотает акула мелких рыбешек, и не оставил ничего, кроме трещин в обугленной земле, куда радостно затекло море. Оно приласкало и с горем пополам утешило раны Эдамастры, а Кьян - невозмутимо, обстоятельно, хотя в Барасте к моменту катастрофы были его родители и сестра, - предложил Ее Величеству построить корабли и вывезти расу эделе к иным, менее опасным, берегам. Девушка одобрила идею военачальника, но поставила перед ним условие: сначала Первая Центральная Армия убедится, что эти самые берега действительно существуют, а потом уже заберет своих сородичей с гибнущего континента.
  Помнится, в тот вечер Кьян был до неприличия разговорчив.
  - Это глупо, Ами, - возражал он, то и дело косясь в окно - на черный густой дым к северо-западу от воинского форта Кадар, крайнего юго-восточного поселения Эдамастры. Население спешно бежало за его крепкие надежные стены, но толку, если они были предназначены оберегать эделе от вражеских армий, а не от беспощадного пламени? - Лучше сразу довериться кораблям, бросить опасную территорию. Где-нибудь для нас обязательно отыщется место. Давай поскорее уплывем, давай спасемся - ты, я, твои подданные, господа генералы и шаманы, - давай достигнем новой родины вместе, как мы достигли того затишья после твоей коронации. Не заставляй меня уйти одного. Если ты опять заболеешь, если с тобой случится несчастье, как быть мне? Как быть мне, если тебя не станет?
  Его низковатый голос неожиданно сорвался. Он взял прохладные ладони Ами в свои руки, посмотрел ей прямо в глаза - такие же небесно-голубые, как и у каждого из потомков эделе. Серебристые волосы, будто живой металл, обрамляли ее черты, бросали тень на покрасневшие веки, на неуверенную, чуть кривую улыбку. Ами улыбалась вымученно, безрадостно, и от этого сердце Кьяна жаждало разорваться, прекратить свои - и ее страдания, такие невыносимые для военачальника, посмевшего полюбить принцессу.
  - Я не брошу Эдамастру, - негромко, едва ли не шепотом, возразила девушка. - Пока не буду полностью уверена, что найденная тобой земля безопасна. Уплывем отсюда, построим дома у соседних берегов - заманчивая перспектива, правда? Но как мы поступим, если подземное пламя последует за нами, вспыхнет опять, пускай мы и добьемся, как ты выразился, затишья?
  На это Кьяну ответить было нечего. Он уставился на шнуровку своих сапог, сбивчиво сообщил, что Сури, Язу и Тартас назначили Совет в кают-компании Вьесты, и с тех пор избегал общества королевы Ами.
  Стражники распахнули перед ним Врата цитадели, и военачальник приблизился к старой зеленовато-серой карете. Дверца немедленно приоткрылась, и на господина Кьяна с насмешкой посмотрел рыжий мужчина, чьи пылающие пряди были абы как собраны в две косы - лишь бы не мешали обзору.
  - Привет, - весело поздоровался он. - Как успехи у твоих кораблестроителей? У нас уже есть хотя бы призрачные шансы переправить армию к Этвизе?
  - Куда? - нахмурился военачальник.
  Взгляд рыжего мужчины обшарил основную площадь воинского форта, убедился, что поблизости нет ни единой живой души, и вернулся к своему собеседнику.
  - Залезай, - господин Язу подвинулся и указал солдату на сиденье напротив. - Обсудим это внутри.
  Кьян послушно забрался в карету, захлопнул за собой дверцу - так, что с крыши посыпалась пыль, - и оказался наедине с верховным шаманом Эдамастры. Господин Язу дернул бархатную штору, обрывая поток солнечного света, и в темноте произнес:
  - Приказ Ее Величества Ами застал меня в библиотеке, где я копался в поисках информации о ближайших к нашей родине континентах. Я написал королеве, что выйду на связь, как только переберу определенные книги, и что я немедленно доложу ей о результатах. Так вот, свой доклад я предоставил госпоже вчера, и вчера она постановила, что я вместе с Первой Центральной Армией отправлюсь к Этвизе, древнему королевству рыцарей, самому северному на Тринне. Разумеется, - он усмехнулся, - там живут люди, бестолковые, обреченные на смерть люди, но отряды эделе сокрушат их с той же легкостью, с какой сокрушает скалистые берега прибой.
  Господин Кьян, как это водится, промолчал. Верховный шаман с видимым раздражением протянул ему карту, перетянутую синей лентой.
  В правом верхнем углу крупными литерами было выведено: "Trienna". Она делилась на пять крупных королевств, одинокое герцогство, обширную лесную территорию и горный хребет, отсекавший Талайну - самое западное королевство, - от всех прочих, словно стена, непреодолимая и бесконечно высокая. Хребет назывался Альдамасом, обладал двумя перевалами и Тропой Великанов. Военачальник племени эделе мрачно повторил это словосочетание про себя - и обнаружил, что, пожалуй, Тропа смущает его гораздо меньше, чем откровенно угрожающие литеры, нависшие над скоплением деревьев к востоку от подножия гор.
  "Драконий лес". Шаманы убивали крылатых звероящеров, но убийство стоило им жизней стольких людей, что сам господин Кьян ни за что не заплатил бы такую цену. Он все еще не забыл историю о том, как Язу, верховный шаман Эдамастры, гордый, хитрый и расчетливый, будто Дьявол, атаковал огромную песочную небесную тварь. И не забыл, как она, потеряв всякое представление о том, где находится, в бреющем полете развалила Башню Ордена, снесла крыши с большинства домов Дьярры и тяжело, касаясь брюхом воды, полетела... к берегам только что упомянутой Этвизы.
  - Безумие, - кратко вынес вердикт военачальник.
  Господин Язу расхохотался:
  - Ты прав. Но у рыцарей нет своего флота, поэтому атаковать их выгоднее, чем обходить Тринну по дуге и отбирать у варваров Эсвиан. - Он постучал пальцем по скоплению крохотных островов к юго-западу от континента. - Да и весь народ эделе не поместится на четырех клочках суши - разве что мы будем сидеть на головах друг у друга.
  - У Этвизы наверняка есть союзники, - отозвался Кьян, - и эти союзники явятся прежде, чем мы успеем разбить лагерь на берегу. Талайна, Саберна, Хальвет, Никет и Вилейн - они не обрадуются появлению наших кораблей, им захватчики ни к чему. Ами... то есть Ее Величество... говорила, что мы постараемся избежать войны. Что наша цель - пустая, необитаемая земля, а не воровство чужой. Это ты заставил ее изменить решение?
  - Я, - невозмутимо подтвердил Язу. - План моей королевы был заранее бесплоден. Неужели ты настолько слеп, чтобы с ним считаться?
  В его мягком голосе прозвучало сожаление.
  - У нас нет выбора, Кьян. Либо мы отберем Этвизу у рыцарей - и построим там новую Эдамастру, - либо умрем. Подземное пламя не собирается шутить, оно подступает все ближе к твоему любимому форту, а стены, рвы и солдаты его не победят. Тебе придется вновь собрать и возглавить Первую Центральную Армию, написать вестников командирам, поторопить кораблестроителей. У нас в распоряжении месяц, не больше и не меньше. Спустя месяц, - он подался вперед и перешел на вкрадчивый шепот, - Эдамастра уйдет под воду вместе с народом эделе, если ты не плюнешь на свою чертову миролюбивость и не используешь таланты по назначению. У меня все.
  Дверца кареты щелкнула, и Кьян, не ответив, выбрался обратно на площадь. У него был не заданный вопрос, предназначенный господину Язу - "когда ты умудрился вырастить в себе ТАКУЮ жестокость?" - но привычка отмалчиваться перевесила. Со временем все теряют сами себя - и не обретают заново.
  Лошади тронулись, возница поправил широкополую шляпу, спасаясь от мелких дождевых капель, и вежливо попрощался с господином военачальником.
  От почетного караула, застывшего у Врат, отделился невысокий мальчишка, поправил воротник теплого плаща и спросил:
  - Милорд, какие будут приказы?
  - Передай господам Тартасу, Милайну и Сури, что они приглашены на ужин в цитадель, - поразмыслив, попросил Кьян. - А капитану разведки передай, чтобы он заглянул в мой кабинет завтра не позднее полудня.
  - Есть! - бодро воскликнул юный солдат.
  - И вот еще, Мальтри, - Кьян поймал его за плечо, потому что, гордый оказанным ему доверием, мальчишка тут же бросился выполнять поручение, - переоденься. Никто не должен заметить, что мой оруженосец наносит визит разведке - особенно если учесть, что ее расформировали.
  
  Несмотря на ссору с Уильямом, Эс не собирался отказывать себе в развлечениях. Время шло к полуночи, и он, вооружившись тыквой, отправился пугать мирное население замка.
  Первой жертвой крылатого звероящера стал господин Альберт, оруженосец погибшего короля. Обнаружив, что оранжевый плод размеренно плывет по воздуху, скаля жуткие кривые зубы, а под ним беспомощно болтается чье-то живое тело, хайли рванул из ножен меч и направил его на страшное создание, но оно ловко нырнуло вниз, пропуская удар над самым краешком тыквы, и сноровисто побежало прочь. Альберт с недоумением покосился ему вслед, прикидывая, где ему раньше попадался этот свитер с оленями и высокая худая фигура вообще, но зрелище было таким странным, что мозг напрочь отказывался думать о чем-то кроме корявой рожи и свечи, поставленной в блюдце и призванной эту самую рожу освещать.
  Притворяться кошмарным привидением Эсу понравилось, и следующей наградой его стараниям послужила госпожа Эли. Начальница замковой прислуги едва не упала в обморок, но крылатый звероящер подхватил ее и аккуратно усадил на подоконник, после чего поклонился и ретировался. Девушка была шокирована, но ей, как и Альберту парой минут назад, показался весьма знакомым вязаный свитер и жизнерадостные силуэты оленей. Ее реакция отличалась от реакции бывшего оруженосца лишь тем, что Эли, совладав со своей дрожью, встала и бросилась к Миле, королевской башне, чтобы рассказать Уильяму о летающей тыкве с человеческим телом.
  Напугав еще пару слуг, дракон сообразил, что упускает весомую часть хэллоуинского ритуала, а именно - не требует ни у кого конфет. Он ненавидел шоколад и надолго призадумался, чем бы его заменить. Вином? Бутербродами? Тыквенным пирогом? Да нет, фраза "тыквенный пирог или смерть" прозвучит глупо в устах собственно тыквы, надетой на непутевую драконью башку. Хм-м-м...
  Крылатый звероящер прогулялся туда-сюда по длинному коридору, и тут его посетила совершенно гениальная идея. Определенно, она не явилась бы никому, кроме истинных гениев, и Эс так возгордился своим нестабильным разумом, что чуть не пошел хвастаться Уильяму.
  - Стоп, стоп, стоп, - сурово попенял он себе. И, отметив боковым зрением какое-то неестественное движение за окном, пробормотал: - Что за...
  Окно разбилось, впуская запах дождя, сырой земли и гниющего человеческого мяса. Среди осколков битого стекла неуклюже барахталась полуистлевшая тварь с ядовито-зеленым пламенем в опустевших глазницах. Плоть на ее локтях, груди, щеках и спине отваливалась клочьями, перекошенный рот издавал нечто вроде звериного рычания, а когти дернулись к Эсу так быстро и настойчиво, будто он когда-то пообещал послужить кормом для оживших покойников, но так и не сдержал свое слово.
  - Тихо, тихо, - не растерявшись, попробовал успокоить противника парень. - Драться с моими сородичами вредно, а из драконьего рода я самый буйный, могу и покусать.
  - Гр-р-ра! - с негодованием завопил оживший мертвец, бросаясь к упоительно горячему телу крылатого звероящера.
  Эс, не промедлив и секунды, запрыгнул на стол, украшенный такими же тыквами, как и та, что была его шлемом. Нет, самодовольно возразил он сам себе, эти тыквы все же далеко не так хороши, как его сегодняшнее творение.
  Кто-то бросил на столешнице тарелку с недоеденным пирогом, а в пироге торчала очередная вилка, сплошь покрытая крошками и шоколадной начинкой. Как уже упоминалось выше, Эс ненавидел шоколад. Но с такими тварями, как ожившие мертвецы, не обязательно быть учтивым, да и накормить незваного гостя - милое дело, особенно если он вымотался и промок под осенним ливнем.
  Подхватив тарелку, крылатый звероящер выдернул из бисквитного коржа вилку, а пирог запустил прямехонько в оскаленную грязную пасть. Звякнуло, шмякнуло, и мертвец, кажется, подавился, потому что его сотряс кашель и жутковатые конвульсии. Эс окрестил бы их предсмертными, если бы его противник не был мертв изначально.
  Паузу в битве дракон счел подходящей, чтобы спрыгнуть со стола и предложить гостю поиграть в догонялки. Выглядело это так, будто он позорно убегает с арены хэллоуинского турнира, но духу праздника вполне соответствовало. Счастливый, полный энтузиазма, Эс бежал гораздо медленнее, чем обычно, и хохотал, как безумный.
  Мертвец, проглотив, наконец, пирог, преисполнился такой ненависти, что разнес бы и половину замка, но его целью была лишь высокая худая фигура в свитере с оленями. Он буквально желал разодрать каждый узелок проклятой одежды, вонзить зубы в упругую плоть, вырвать солидный кусок и поужинать обжигающим сердцем, истекающим кровью. Звериный голод вынудил его ускориться, а Эсу как раз попался под ноги шнурок - и оба, рыча, ругаясь и толкаясь, словно женатые сорок лет супруги, покатились по мраморному полу, оставляя на нем солидные обрывки мертвечины и пятна грязи.
  Крылатый звероящер непременно бы расшиб лицо, если бы не... тыква. Оранжевый плод защитил его надежнее, чем забрало рыцарского шлема, и гордость окончательно завладела драконьей душой. Эс возомнил себя неуязвимым, непобедимым - и отсалютовал трупу вилкой, как мечом, призывая к битве.
  Дважды повторять не пришлось. Мертвое существо само напоролось на зубья вражеского оружия, чтобы дотянуться до его грудной клетки, откуда раздавался такой манящий, такой волнительный стук. Эс оттолкнул его ногой, труп ударился тупым затылком об железную скобу для факела - и рухнул, как подкошенный, развалившись на три детали: туловище, левая нога и ухо.
  Из уважения к поверженному противнику дракон собрал его в сиротливую кучку под стеной, подхватил свою вилку и, поразмыслив, добавил ее к праздничному костюму. Зубчатое оружие пронзило тыкву, как пронзило бы кусочек вареного картофеля, и замерло там, роняя на оранжевый плод капли холодной, но все еще красной крови мертвеца.
  Эс потер левую щеку. В пылу драки он не заметил, что порезался, но ссадина была глубокой и ныла, как если бы в ней все еще торчала заноза. Светловолосый парень подцепил своим ногтем ноготь покойника, торчавший из-под кожи и попавший точнехонько в очертания челюсти тыквы, и брезгливо отшвырнул его прочь.
  - Лишь бы не чумной, - боязливо пробормотал он, покосившись на поверженного противника. - Хотя чумных-то, как правило, сжигают...
  Он перебрал в памяти исторические книги, прочитанные за последние два десятилетия. В них чума не упоминалась, зато упоминались холера, свинка и корь. Эс трижды покрылся холодным потом, пока вспоминал, какими путями они передаются, а потом облегченно выдохнул и отправился пугать Уильяма.
  Потасовка с трупом его нисколько не удивила, как если бы подгнившее тело было чьим-то хэллоуинским нарядом. Мало ли что случается в такую ночь - может, мертвецы покидают свои могилы, а может, живые оборачиваются мертвыми, чтобы довести до икоты излишне впечатлительных звероящеров.
  Тихий голос Уильяма настиг Эса у лестницы, ведущей к Миле, но звучал не из верхних комнат, а из-за угла коридора. Светловолосый парень притаился в тени - и различил, как Его Величество надрывно, тоскливо жалуется:
  - Эта тварь гнала меня до самых дверей, и если бы не стражники с алебардами, она бы мной поужинала...
  - Но сейчас-то все хорошо, милорд, - утешал его сэр Говард, позвякивая кольчугой, надетой под костюм оборотня. Волчья шкура висела у него за плечами, как мешок, а мастерски изготовленные пушистые ушки торчали из-под каштановых волос, чуть волнистых по своей природе. - Вы дома. И за вами не бегают никакие ожившие мертвецы.
  - Как много ущерба они причинили замку?
  Эс насторожился. Он-то наивно полагал, что оживший труп, напавший на него, был неповторимым, а из беседы короля и оруженосца выходило, что нет.
  Он едва не отвлекся от своих планов, пока Уильям и сэр Говард, неспешно пересекая коридор, обсуждали вышеупомянутый ущерб. Ожившие мертвецы атаковали немногих, в основном - опытных солдат, а ко всем остальным подходили с тыквами в руках и откалывали такие фокусы, что бедные хайли не знали, смеяться им или умирать от ужаса. Кто-то из трупов находчиво изобразил летучую мышь, прыгая по кухонным столам, кто-то прикидывался, что снимает шляпу, а на самом деле снимал голову с шейных позвонков, кто-то преподносил дамам свое сердце, бестрепетно вырезав его из груди. У Эса возникло смутное подозрение, что он в курсе, чье воображение породило столь оригинальную вещь, как бравый отряд покойников на Хэллоуин. Но в этот момент Его Величество показался из-за угла и без колебаний шагнул к лестнице, не заметив Эса в тени - тот накрыл огонек свечи ладонью и повернулся к стене, всеми силами его пряча.
  - ...слуги понятия не имели, как избавиться от останков, но те сами собой срослись обратно, поклонились на прощание и пропали, будто... подождите, милорд, - оборвал свою речь сэр Говард, стиснув рукоять меча. - Мы тут не одни.
  Ситуация была подходящей. Эс медленно, аккуратно огляделся, отпустил огонек - тот запылал с удвоенной силой, ослепительное желтое пятно в темноте, - и, выпрямив спину, негромко протянул:
  - Уи-и-илья-а-ам...
  Его Величество не стал оборачиваться, потому что и так - немного позади, - зрелище его поразило. Высокий, худой, неуловимо знакомый силуэт вытянулся по струнке у стены башни, сжимая блюдце со слегка оплывшей свечой, и олени на его свитере выглядели немой насмешкой над общим образом.
  Тыква на его голове захрустела, и от нее отвалился здоровенный кусок, окончательно обнажая пасть. Это было финальным подарком Эса, он специально подрезал оранжевый плод не полностью, чтобы точно сразить Уильяма наповал. Широкий оскал его "шлема" распахнулся, обнажая бледное лицо, глубокую ссадину на левой щеке и пустые зеленые глаза.
  И Уильям просто не выдержал. С изумлением отметив, как дрогнули его покрасневшие веки и как заблестели в полумраке, разгоняемом свечой, слезы, дракон растерялся и высказал свое требование совсем иным тоном, не тем, каким собирался:
  - Прощение или смерть... ты чего, Уильям?
  Его Величество отмахнулся и вытерся мокрым рукавом:
  - Ничего.
  - А меня мертвец ранил, - похвастался Эс. - Но я же не плачу.
  Очередной гениальный замысел родился в его мозгу, и он повторил:
  - Меня... ранил мертвец... Уильям, - он потянулся к юноше, но почему-то упал на колени и обхватил руками тыкву (следовало обхватить голову - жаль, что она была недосягаема).
  - Что с тобой, Эс? - напрягся Его Величество. - Тебе дурно?
  - Я вытащил ноготь мертвеца из раны, - тускло, безжизненно произнес дракон. - Вероятно, он был заразным...
  - О нет, - Уильям присел на корточки рядом со звероящером. - Нет, как же так?.. Эс, чем я могу тебе помочь? Может, есть какие-то зелья, травы или...
  Он запнулся, и на его ресницах опять заблестели слезы.
  - Прости меня, Уильям, - Эс едва шевелил языком, срываясь на хриплый полушепот. - Прости меня за все...
  - Милорд, - возмущенно вмешался Говард, - да он же прикидывается! Если позволите, я немедленно его добью, чтобы...
  - Эс, - не поверил Его Величество. - Неужели ты и правда?..
  Тишина. Зеленые глаза крылатого звероящера закрылись, и если бы не тыква, Уильям уже рыдал бы над его трупом с безутешностью вдовы, потерявшей своего кормильца.
  - Говард, он не дышит, - испуганно сообщил юноша.
  - Я тоже умею задерживать дыхание, - отказывался верить рыцарь. - Под водой - около трех минут, вне воды - около двух. Сосчитайте до трехсот, чтобы наверняка, и пойдем закапывать...
  - Ты, презренный вояка! - обиделся Эс. - Я умер, а ты позволяешь себе шутить! Какое разочарование!
  Он сокрушенно помотал непутевой башкой.
  - Я думал, что мы друзья, а ты...
  - Эс, - перебил его Уильям, - из всех твоих шуток эта была самой бесчувственной...
  Дракон сердито нахмурился:
  - Что значит - шуток? Я умер, и если бы не добрая фея, вы бы никогда больше не поговорили со мной! Но она явилась моему внутреннему взору, махнула волшебной палочкой и сказала: "Ты, как никто иной, достоин выжить, поэтому возвращайся домой! Твои друзья обрадуются, и вы вместе поужинаете яблочным пирогом и эльфийским элем, а может, тыквенным соком..." Я был так рад, а вы... вы...
  Он попытался было заплакать, чтобы утвердиться в правах, но король и оруженосец лишь понимающе переглянулись... и согнулись в приступе неудержимого хохота.
  - Добрая фея, - повторил сэр Говард.
  - Волшебная... палочка... - простонал Уильям, разрываясь между смехом и плачем.
  Невысокий стражник, затянутый в черные воинские одежды народа хайли, смущенно помялся у входа, но все же рискнул обратить на себя королевское внимание:
  - Ваше Величество, я прошу прощения...
  - Да, что случилось? - худо-бедно успокоившись, уточнил юноша.
  Стражник стиснул красноватое древко алебарды.
  - В Лунную Твердыню, известную также, как Льяно, прибыл человек, который зовет себя приятелем господина Эса.
  - Моим приятелем? - изумился дракон. И сощурился: - Это не какой-нибудь дурацкий розыгрыш?
  - Нет, - огорченно признался хайли. - Этот человек просит передать, что его зовут Эльва Тиез де Лайн, и что он сгорает от любопытства, как вам понравилось его праздничное представление...
  - Эльва Тиез де Лайн? - Уильям перевел взгляд на крылатого звероящера. И тут же об этом пожалел, потому что губы светловолосого парня растянулись в такой улыбке, будто ему принесли новости о падении Богов с небес.
  
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
  
   В КОТОРОЙ СЭР ГОВАРД УСЕРДНО РАБОТАЕТ НАД СОБОЙ
  
  Праздничный ужин выбился из расписания и состоялся в час ночи, когда ливень закончился, а хайли замучились носиться по лесу, добывая сладости. Уставшие дети прикорнули у родителей на коленях, словно коты - такие же теплые, уютные и нежные, - а взрослые принялись наперебой обсуждать прошедший Хэллоуин. Кто-то бесконечно радовался количеству напуганных соседей, кто-то весело говорил, что наилучшей деталью праздника была погода, подобающе мрачная, а кто-то смеялся до слез над парадом оживших мертвецов.
  Эльфы не оценили бы шутки, потому что на дух не переносили смерть. Хайли стояли выше остроухого племени и знали, что рано или поздно погибнет все. Правда, странный человеческий обычай закапывать мертвых несколько озадачил детей леса, и они пустились в научную дискуссию о том, как именно погруженные в землю тела становятся ее частью. При этом хайли продолжали таскать со стола блюда, "жуткие по виду, но не по вкусу", как обозвал их Эс, и периодически любопытно коситься на высокого синеглазого человека, сидевшего справа от короля.
  Эльва Тиез де Лайн, третий сын благородной семьи де Лайнов, оказался очень умным и вежливым человеком - пока не начинал рассказывать о своих достижениях в магическом искусстве. Уильяма угораздило спросить, кто был учителем некроманта и почему этот учитель не возражал против темного колдовства, а затем - выслушать длинную подробную историю о людях с магическим даром и "чертовой инквизиции", которая так и норовила сжечь на кострах все то ценное и красивое, что было у родного мира Эльвы. По счастью, коллеги некроманта успешно от нее избавились и основали повсюду Академии, чтобы второе поколение магов не скрывалось ни от кого, кроме опасной нежити - да и с той ученики отважно сражались, применяя заклятия четырех стихий или мертвой материи, как сам господин Эльва.
  Уильям понятия не имел, понравился ему незваный гость или нет. Эс оживленно болтал с некромантом о всяких пустяках, изредка упоминая какого-то Шэтуаля и уточняя, как поживает его кот. Эльва отвечал сдержанно, памятуя, что находится в обществе короля, его оруженосца и верных подданных, но после девятой бутылки вина, распитой на шестерых, резко плюнул на хорошие манеры и, обняв крылатого звероящера, как старого друга, принялся что-то петь.
  После вышеупомянутой девятой бутылки Уильяму тоже было подозрительно весело, и он осведомился у Говарда, не подскажет ли тот слова - им завладело желание присоединиться к Эсу и некроманту. Рыцарь пожал плечами:
  - Извините, милорд, но эту песню я впервые слышу. Если хотите, давайте споем что-нибудь знакомое, талайнийское...
  - Нет, - нахмурился Его Величество, - я хочу эту!
  Оруженосец покаянно вздохнул, прикидывая, донести ли до короля, что он пьян, или промолчать и не портить ему настроение.
  Сквозь прорехи в тучах выглянула серебряная луна, и ее свет, смешанный со светом факелов, затопил трапезную, как морская вода. Хайли никак не расходились, господин Альберт, бывший оруженосец дедушки Уильяма, уединился в углу с полным кубком "Плайера", растроганный Эс уткнулся носом в куртку некроманта и дрожащим голосом бормотал что-то о своей жестокой матери, старшей сестре и младшем брате, случайно раздавленном отцом. Эльва бессовестно давился смехом на особо острых сюжетных поворотах, где Эс упоминал, что младший брат находился в яйце, а яйцо стояло в центре гнезда, а старшая сестра утопилась в океане, когда съела рыцаря в латных доспехах и выяснила, что он для нее слишком тяжелый. Уильям хихикал на заднем плане, представляя, как матерая драконица идет ко дну под непомерным весом собственного желудка.
  - Ваше Величество, - рискнул вмешаться рыцарь. - Вам давно пора спать. Завтра надо проводить послов к южным границам леса, чтобы они, Боги упаси, не потерялись, а еще написать ответное письмо королю Этвизы. Кроме того, моя мама надеется, что вы согласитесь прибыть на Рождество в особняк семьи Ланге, а еще...
  - Да, конечно, - отмахнулся Уильям. - Уже иду.
  Сэр Говард осознал, что юноша и не пытался прислушаться к его речи, и виновато понурился. По его мнению, оруженосец был обязан предостеречь, что милорд излишне увлекся вином и духом праздника, но сейчас все подобные предостережения были бесполезны.
  
  - Настигни Джека в ночном лесу,
  потребуй взамен огонь,
  на старой тыкве лицо рисуй,
  но душу ее не тронь...
  
  Эту песню Уильям выучил не далее, как вчера - ее напевала начальница прислуги, бегая по коридорам и раздавая приказы. Мысленно поблагодарив девушку, Его Величество получил третью роль в музыкальных упражнениях Эса и господина Эльвы. Некромант умел петь, король народа хайли и дракон - нет, но это никого не смущало.
  Церковники Вилейна умиленно внимали их стараниям, господин Альберт накрылся плащом и задремал, Эли принесла четвертую порцию шоколадных конфет со сливками и орешками. Эс покосился на них с отвращением и особо надрывно потянул ноту вверх.
  Рыцарь понял, что этот ужас никогда, никогда не закончится, и силой выдернул Уильяма из объятий некроманта и дракона.
  - Какого Дьявола?! - возмутился тот. - Немедленно поставь... то есть посади... меня на место!
  - Сожалею, милорд, но я должен вам отказать, - вздохнул Говард. - Вы пьяны. Я отведу вас к Миле и, если надо, принесу травяную настойку...
  - Я трезв! Отпусти меня, или...
  Юноша запнулся и беспомощно обмяк в руках рыцаря. Сэр Говард и раньше предполагал, что он хрупок, но ни разу к нему не прикасался - и теперь, наткнувшись пальцами на ребра своего господина, смутился.
  - Я трезв, - сонно повторил Уильям. - И я желаю петь песенки про Джека и его светильники...
  - Хорошо, милорд, - покорно согласился оруженосец. - Если вас это не затруднит, спойте мне, пока мы поднимаемся. Я тоже немного выпил и не уверен, смогу ли доставить вас домой в целости и сохранности, и было бы неплохо, если бы вы меня отвлекли...
  Его Величество тихо рассмеялся. Ребра под пальцами сэра Говарда заходили ходуном.
  - Ты такой глупый... Пока я здесь, в Льяно, любая комната - это мой дом. Любой коридор, галерея... и даже казематы...
  Серые глаза Уильяма закрылись.
  - Я так люблю этот лес, Говард... я так люблю эти тропы, дубы, веревочные тропинки над землей, красные крыши... можно я никому, никому-никому его не отдам? Ты ведь проследишь, чтобы я не сделал подобного? Потому что если я потеряю Драконий лес, - юношу передернуло, - я потеряю себя. И это будет гораздо страшнее смерти.
  - Я прослежу, милорд, - пообещал рыцарь. - Если для вас это столь важно, то не забывайте, пожалуйста, что я буду защищать Драконий лес вместе с вами. Не забывайте, что я вам принадлежу.
  Его Величество улыбнулся.
  - Настигни Джека в ночном лесу...
  Говард перешагивал ступеньки так осторожно, будто они могли убежать.
  - Потребуй взамен огонь...
  За бойницами ухнула сова, лунные лучи, как струны, изрезали башню: хоть бери и подыгрывай милорду, поющему, чтобы отвлечь своего оруженосца от тягот пути.
  - На старой тыкве лицо рисуй, но душу ее - не тронь... кстати, - Уильям несколько оживился, - Альберт недавно сказал, что живая душа есть у каждого предмета вокруг, в том числе и у камня. Как, по-твоему, эта башня жива? Она меня любит?
  Сэр Говард призадумался.
  - Наверное, жива, - предположил он. - Вы же почему-то выбрали именно ее - одну из шести. А не любить вас, - рыцарь ногой распахнул двери, ведущие в комнаты Его Величества, - невозможно, милорд. Выспитесь хорошенько, и завтра мы с вами будем решать, как спровадить послов домой, избавить Эса от похмелья и поехать на Рождество к моим родителям. Мы ведь обязательно поедем, правда?
  - Правда, - кивнул Уильям, забираясь под пуховое одеяло. - Спокойной ночи, Говард.
  - Спокойной ночи, милорд, - серьезно ответил оруженосец - и с опозданием сообразил, что путь по лестнице вверх был далеко не таким ужасным, как путь по лестнице вниз...
  
  Собрание командиров Первой Центральной Армии тоже состоялось отнюдь не по расписанию - бравые солдаты никак не могли определиться, удобно ли им прийти в четыре или в шесть часов пополудни. В итоге с четырех до шести господин Кьян ждал господ Милайна и Тартаса в компании Сури, предводителя мечников, и обсуждал с ним наиболее скользкие вопросы грядущего плана.
  Сури был старше Кьяна, однако относился к военачальнику с неизменным почтением. Невозмутимый, дружелюбный, с медового цвета сумасшедшей прической - она стояла дыбом, хоть расчесывай, хоть нет, - он перебирал свитки с картами и сведениями, предоставленными шаманом, и покусывал нижнюю губу.
  - Если верить господину Язу, - тон командира мечников ясно давал понять, что верить верховному шаману он вовсе не собирается, - то Хальвет и Никет не придут на подмогу Этвизе, если гномы явятся туда первыми. Другое дело - если гномы не явятся, нам придется учитывать не битву с коротышками, пускай у них и будет превосходное оружие, а битву с воистину бессмертным и вечно юным, а также мудрым племенем, и оно раскатает нас в лепешку прежде, чем мы успеем попросить пощады.
  - Верно, - с равнодушием подтвердил Кьян, не признаваясь, что не станет ни черта ни у кого просить - как для себя, так и для Первой Центральной Армии. Если попросит кто-нибудь из коллег Сури - во имя всех Богов, да сопутствует ему удача, - Кьян подчинится, но сам ни за что не произнесет ни слова жалобы.
  В дверь постучали:
  - Милорд, вы не заняты?
  - Нет. Входи, Мальтри, - пригласил военачальник.
  Юноша, вновь переодетый в темно-зеленую военную форму Эдамастры, закрыл за собой дубовую створку и дважды поклонился - своему господину и его подчиненному, одинаково низко. Стремительно подошел к обтянутому кожей креслу, где сидел Кьян, и вручил ему желтый конверт с фиолетовой печатью личной переписки.
  Господин Сури притворился, что в упор не замечает письма, но военачальник любезно пояснил:
  - Это от госпожи Малет. На днях я спрашивал у нее совета касательно установки пушек на "Maledar", и она, похоже, ответила весьма подробно.
  Командир мечников усмехнулся. Малет, известная в широких кругах, как госпожа Стрелок, десять лет назад обучала молодых канониров своему нелегкому ремеслу, чтобы спорную, она же полевая, версию вооружения кораблей, наконец, переименовали в постоянную.
  Мальтри поспешно ретировался, чтобы не выдать милорда своим растерянным взглядом. Письмо было совсем не от старой (но все еще боевой!) женщины, а от младшего капрала расформированной королевской разведки. Если бы господин Сури внимательнее к нему пригляделся, он бы заметил в углу пергамента изящный символ - маховое перо, вписанное в грани одноименного созвездия. Но командир мечников был, по счастью, не таким любопытным, как многие из его товарищей.
  - Вернемся к нашему плану, - убедившись, что военачальник не намерен открывать послание при нем, предложил он. - Как вы упомянули, верховный шаман приказал выйти к берегам Этвизы ночью, в крайнем случае - перед рассветом, чтобы рыцари не обнаружили флот Эдамастры издали. Но что, если у них есть дозорные маяки?
  - Вряд ли. У Тринны, как таковой, нет своих кораблей - а без них маяки рыцарям ни к чему. Кому они будут зажигать сигнальное пламя, ангелам? Или, может быть, четырем великим Богам войны?
  - Что ж, - господин Сури отложил карты и посмотрел на серо-голубой провал окна, где ранние сумерки и море сплетались в единое целое. - Ваши аргументы обоснованы. И все же я искренне жалею, что не могу выступить против приказа Ее Величества. Что за бред - с боем идти на мирное соседнее королевство, когда в Сумеречных Водах полно архипелагов, где никто не живет? Напрашивается мысль, что господин Язу...
  Он осекся и опасливо покосился на выход, но верховного шамана там, разумеется, не было.
  - Да, - неожиданно согласился Кьян. - У меня она тоже... напрашивается.
  Командир мечников поднялся, прошелся до створки и выглянул в коридор. Военачальник Первой Центральной Армии отпустил почетный караул, и комнаты седьмого яруса цитадели были пусты, разве что зеленели цветы на подоконниках и доносились крики ребятни со двора. Господин Сури закрыл дверь и, не отходя от нее, тихо-тихо, так, чтобы его наверняка услышал только господин Кьян, осведомился:
  - Какова вероятность, что приказ написала не Ее Величество Ами?
  - Пятьдесят на пятьдесят, - так же тихо отозвался военачальник. - Я видел бумаги, и почерк определенно ее, но колдуну ничего не стоит подделать руны.
  - А выгода? - озадачился командир мечников. - Какую выгоду он преследует? Это не шутки, наша земля действительно горит. Шагая по мостовым у центральных верфей, ощущаешь, как горяча она под подошвами твоих сапог. Над нами - или, скорее, под нами, - нависла такая угроза, какой Эдамастре не доводилось пережить со времен великого смерча...
  Кьян смутно различил шаги за стеной, там, где спиралью вонзалась в крышу винтовая лестница, и произнес:
  - Вот что, господин Сури. Я как-нибудь выясню, что происходит на уме у господина Язу, а вы притворитесь, будто не считаете приказ королевы странным. Если у меня появится ответ на ваши вопросы, я пришлю к вам своего оруженосца, и он постарается как можно детальнее все объяснить. Но не забывайте, - он перешел на глухой шепот, читаемый разве что по движениям губ, - что наш предполагаемый противник - шаман, и он гораздо хитрее нас обоих. Чтобы его обмануть, надо как минимум не сопротивляться. Мы поплывем к берегам Этвизы, примем участие в бою и, возможно, отберем у рыцарей их древнее королевство, но при этом нашей истинной целью... - он жестом показал, что командиру мечников пора отойти от дубовой створки, - будет рыжая лиса, и ее мех мы повесим на стену Комнаты Трофеев, как свое величайшее достижение.
  
  Когда Эльва проснулся, Драконий лес все еще был темным и неприветливым. Зато разошлись тучи, и небо горело россыпью голубоватых и красных звезд. Они висели над пышными оранжевыми кронами, болтались над широкой тропой и над крышами домов хайли, но особенно красиво складывались в тиару у вершин горного хребта Альдамас, обрамляя неприступные, покрытые снегом вершины.
  Эльве почудилось, будто под горами спит, едва дыша, огромное измученное чудовище. Ровно, чуть заметно вздыхает, и по склонам пробегает легкая дрожь, а птицы бросаются в полет, перепуганные до полусмерти.
  Как человек любопытный и бесстрашный, некромант решил прогуляться до подножий и посмотреть, что же там такое творится, но деревья не позволили - они смыкались непролазной чащей, как живая стена между Альдамасом и землей хайли. Эльва прикинул, не разогнать ли их каким-нибудь заклятием - и с грустью осознал, что господин Уильям наверняка обидится, а господин Альберт схлопочет сердечный приступ. Для хозяев замка Льяно лес был чем-то вроде запасной части тела, не такой полезной, как ноги или руки, но достаточно важной, чтобы ее утрата свела с ума.
  Заинтригованный, Эльва бродил по опавшей листве и поглядывал на горы, посылая к ним короткие - упаси Аларна разбудить подземного зверя, - поисковые импульсы. Они то пропадали, то безутешно бились о непреодолимые каменные стены гор, а два или три вообще запутались в подземных лабиринтах и блуждали по мрачным переходам, минуя синевато-черные пятна озер и порой ласково обнимая тех, кто возле этих озер жил. Эльва с ходу опознал русалку, пещерного гоблина и гнома - Эс ему рассказывал, что на Тринне бородатое племя делится на хороших и плохих, причем плохие питаются человечиной. Некромант не уловил, почему никто из местных колдунов не открыл охоту на "плохой" гномий тип - и постановил для себя, что убедит Эса проводить его к перевалам и указать, где расположены их селения.
  А еще Эс рассказывал мужчине о великанах, и, вспомнив об этом, Эльва похолодел. Поисковые импульсы дрогнули и рассыпались, как рассыпаются искры.
  Великаны. Не одно мертвое создание, уснувшее под горами, а тысячи - тысячи тел, распятых между основаниями долин, погруженных в озера, спрятанных в такой глубине, что и саберниец не отыскал бы туда пути. И они все еще хранят в себе силу, их можно использовать - во благо или нет, успешно или... не особенно успешно. Четырьмя годами ранее Эльве довелось коснуться магией скелета дракона, и этот дракон с готовностью воспарил в голубые небеса - даром что провел добрых два столетия на дне, опять же, озера, и выглядел гораздо хуже горных великанов.
  Что ж, по крайней мере, у Эса и компании есть весомый аргумент против Талайны, настроенной так враждебно, будто хайли оскорбили и королеву Дитвел, и ее неряху-мужа, и народ, некогда считавший Уильяма своим принцем. К слову, сам Уильям утверждал, что вплоть до его побега народ наперебой восхвалял Ее Величество, но о наследнике престола имел прохладное мнение.
  Копаться в бедах королей - похоже, судьба Эльвы (или воля Аларны, чье покровительство так мощно влияло на некроманта) крутилась вокруг такой ерунды, как небесные тела крутятся вокруг своих солнц. За тридцать с хвостиком лет третьему сыну семьи де Лайн пришлось едва ли не силком затащить на трон Ландары Сэтлео, дальнего родственника тамошней королевской династии, свергнуть и заменить императора, поссориться и вступить во вражду с мертвой душой правителя Хеаша... И познакомиться с расой antera sannet , что отнюдь не послужило источником милых и добрых эмоций.
  Светало, на листву Драконьего леса легли розоватые солнечные лучи. Красные крыши домов народа хайли вспыхнули, как розы на клумбе у графа Тинхарта, старого друга Эльвы. Розы этот граф любил просто фанатично, хотя у многих его гостей они вызывали ассоциацию с кладбищем богатеев, где есть, чем поживиться, если выкопать яму и разбить роскошную крышку гроба.
  Льяно, белый замок, отразил сияние солнца, и оно теплыми разводами растеклось по его башням и галереям. Витражные окна загорелись так ослепительно, что на них было больно смотреть, и некромант закрылся рукавом кожаной куртки. Будто насмешка, полыхнули шипы от локтя до плеча, вшитые по заказу - удобно бить, если некогда - или, допустим, лень, - возиться с мечом.
  Во внутреннем дворе, на пороге внешней галереи, Эльва наткнулся на сэра Говарда. Рыцарь сидел, закинув ногу на ногу, и смотрел, как огненное светило выползает из-за деревьев. Светло-карие глаза на мгновение отвлеклись, чтобы показать некроманту: мол, мы тебя видим, - и вернулись к своему занятию.
  Эльва сел рядом.
  Зрелище было потрясающее: редкие облака окрасились в оранжевый, и без того яркая листва приобрела, кажется, свой собственный, запертый внутри, свет, капли росы в серебристо-серой траве стали драгоценными камнями - или звездами, упавшими вниз, чтобы не угасать. Сэр Говард улыбнулся, а некромант медленно, словно бы даже с опаской, перевел синий мерцающий взгляд на Альдамас.
  Потревоженное существо, дремавшее под горами, недовольно зароптало, заворочалось, беспокойные стаи птиц метнулись к Вилейну - родине храмов, - а снег на вершинах заблестел, принимая те жалкие крохи тепла, что были ему предназначены.
  - Странные у вас горы.
  - Да? - невесть чему удивился рыцарь. - А мне они всегда кажутся такими красивыми...
  Эльва покачал головой.
  - О красоте Альдамаса я ничего не говорил. Я сказал, что он странный.
  Сэр Говард покосился на горный хребет, почесал щеку, заправил за ухо прядь каштановых волос. Он явно проснулся около получаса назад, но чего ради? Полюбоваться рассветом?
  Некромант усмехнулся. Подозревать людей в каких-нибудь скрытых пороках - это была его стихия, но в замке Льяно мужчина пробыл не так долго, чтобы судить о мотивах поступков рыцаря. Да и, по сути, к чему? Он приехал на месяц, а близкое общение с "детьми" Эса в его планы не входило.
  - Как-то раз я принимал участие в охоте на великана, - поделился Говард, - и ползал по горным тропинкам целую неделю, если не две. Мои товарищи работали с таким воодушевлением - дескать, никто, кроме нас, не поймает и не убьет огромную тварь, а мы рыцари, это еще не предел наших способностей! Так вот, они все погибли. Я с самого начала был не в курсе, как они собираются ловить подобную тварь, но мой дедушка заявил, что убийство горных уродов - подвиг, достойный отпрыска семьи Ланге. И мне, - он отвернулся, оставляя на обозрение Эльве лишь свой затылок, - пришлось наблюдать, как великан давит в колоссальных ладонях тела моих спутников, рисует их кровью цветы на склонах, пытается вырвать позвоночники - но не может, потому что для этого у него чересчур большие, неуклюжие и грубые пальцы. Альдамас - не странный. Альдамас - это худшая вещь на Тринне, и когда милорд всерьез думает, не устроить ли ему переговоры с великанами, я... - сэр Говард запнулся.
  Эльва помолчал.
  - Я тоже однажды потерял своих друзей в горах, - тихо произнес он. - И это было не менее страшно.
  Рыцарь обернулся через плечо - ровно настолько, чтобы его лицо по-прежнему оставалось в тени, но зато он сумел бы различить лицо некроманта.
  - Мерзкая штука - горы, - продолжал тот. - Согласен?
  - Согласен, - кивнул сэр Говард. - Но издали они все равно красивые.
  Эльва рассмеялся. Безусловно, оруженосцу короля Уильяма было, чем веселить окружающих.
  - Я слышал, у тебя есть какой-то священный меч? - поинтересовался рыцарь, едва смех отзвучал.
  - Ну да, есть, - невозмутимо подтвердил некромант. - А что?
  
  Уильям повстречал Эса на нижней площадке лестницы: дракон сидел, пошатываясь, и прижимал ко лбу солидный кусок льда. В ушах у него шумело, веки норовили смежиться, а виски раскалывались так, что крылатый звероящер уже сочинял, где хочет могилу и какие цветы надо на ней посадить. Заключив, что береза во внутреннем дворе замка подойдет, он с невероятным усилием выпрямился - и вымученно искривил губы.
  - Доброе утро.
  - Доброе, - опасливо отозвался юноша. Ему-то вчерашняя попойка не аукнулась ничем, кроме частых прогулок в сторону туалета. - Как ты себя чувствуешь?
  - Ужасно, - вынужденно признал Эс. - Меня тошнит, мозги с минуты на минуту вытекут через нос, черепушка треснет, и я вверяю тебе, - он с бесконечной любовью поглядел на короля хайли, - отнести ее к саркофагу Тельбарта, чтобы ему не было одиноко.
  Уильяму показалось, будто просьба дракона содержит какой-то подвох. Он задумался, укоризненно сдвинул брови - одна черная, вторая белая, - и буркнул:
  - У моего дедушки нет саркофага. Если угодно, я выброшу твой череп в окно или подарю господину Эльве - ему симпатичны чужие кости.
  - Нет-нет-нет, не смей! - возмутился крылатый звероящер. Его свитер с оленями, слегка потускневший после праздника, оскорбленно зашелестел. Уильям зажмурился, избавляясь от иллюзии, что олени слишком сердиты и с ними страшно заводить беседу, а Эс тем временем продолжал: - Драконий череп на поясе - это не столько метод усилить свои заклятия, сколько метод нажить себе гору неприятностей! Вообрази, Уильям, - мои сородичи набросятся на Эльву, как стервятники - на свежего мертвеца, а ведь он жив и, к своей же неудаче, соображает! - он осекся. - Что это?
  Его Величество напрягся. Минуя крепкие стены, отдаваясь эхом, до подножия башни долетел звонкий металлический лязг, а за ним - чей-то азартный крик: "Нападай!" На голос Альберта, единственного, кто порой тренировался в искусстве владения мечом, этот крик ни капли не походил, и король народа хайли поспешил ему навстречу.
  Просторный тренировочный зал, обставленный таким образом, чтобы его обитатели могли и подраться, и от всей души отдохнуть, и построить себе недолговечное укрепление из кресел, диванов и шкафов, было освещено факелами и фонариками-тыквами. Свечи за оскалами зловещих рож почти растаяли, и фонарики получились неубедительными, но их затухающие отблески играли на двух обнаженных до пояса фигурах, стремительных, будто звери, и грациозных, как эльфы.
  Они двигались так быстро, что крылатому звероящеру стало дурно, и он опустился на колени у выхода, испытывая желание то ли съесть изрядно похудевший кусок льда, то ли бросить его, прилечь и прижаться щекой к упоительно холодному полу.
  - Милорд, - фигуры замерли, их мечи отразили огоньки свеч, и Уильям с удивлением узнал Говарда и господина Эльву. - Мы вам помешали?
  - Нет, - отмахнулся Его Величество, похлопывая по спине Эса. Тот был таким тощим, что позвонки и ребра весьма болезненно впивались в тонкую ладонь юноши, однако дракон с благодарностью что-то простонал и растянулся на плитах, побледневший, дезориентированный и печальный. - Не отвлекайтесь. Я буду вашим судьей.
  Сэр Говард обеспокоенно шагнул к Эсу:
  - Ты умираешь, презренная рептилия?
  - Не-е-эт... - протянул тот. - Не дождешься...
  - Не отвлекайтесь, - повторил Уильям. - Я с удовольствием прослежу за вашим поединком. И за Эсом, - сочувственно добавил он. - Чтобы он наверняка не умер.
  Сэр Говард смущенно переступил с ноги на ногу. Эльва отсалютовал ему священным мечом, и тренировочная битва загремела с новой силой.
  Рыцарь был осторожнее, некромант - решительнее. Два лезвия сталкивались и расходились, иногда - высекали искры, а бывало - скользили в опасной близости от одинаково крепких тел, замирая за миг до удара - так, что Уильяму рисовались глубокие ровные раны, однако в реальности противники умело их избегали. Поединок больше походил на танец - мягкий, уверенный танец мастеров, чьи клинки прошли через настоящие сражения, не такие, какие испытывал на себе король народа хайли. И он впервые, пожалуй, отметил для себя, что сэр Говард - это все-таки воин, опытный и умелый. А господин Эльва... господин Эльва скорее убийца, хладнокровный и немного безумный: мало того, что вырежет врагу сердце, так еще и брякнет какую-нибудь грубоватую шутку на этот счет.
  Несмотря на то, что некромант был старше, противники ничем не уступали друг другу. Третий сын семьи маркизов де Лайн больше полагался на магию, чем на меч, и не работал над собой так усердно и скрупулезно, как сэр Говард. И под конец - к неподдельному восторгу Уильяма, - именно сэру Говарду удалось выбить оружие из рук господина Эльвы, да так, что священный клинок отчаянно, жалобно зазвенел о черный мрамор с белыми прожилками, словно жалуясь хозяину: вот, до чего меня доводит твоя беспечность!
  - Браво, - некромант поклонился. - Ты, наверное, мучился над этим с рождения?
  - Я не мучился, - улыбнулся оруженосец. - Я учился.
  У дверей зала, где безутешно проклинал судьбу Эс, господина Эльву настигла забавная мысль: а ведь совместная тренировка рассказала некроманту и рыцарю друг о друге больше, чем длинный обстоятельный разговор.
  - Ну как ты, жив? - любезно осведомился он, дотронувшись до левой скулы дракона кончиками пальцев. - Помочь тебе заклятием? Я, правда, сомневаюсь, что оно не прижмет тебя еще сильнее, но...
  - Не нужно, - слабо прохрипел Эс. - Ни черта мне от тебя не нужно. Испытывай свои заклятия на военачальниках Измиальта, а меня, пожалуйста, оставь тут...
  - Пожалуйста, - серьезно покивал мужчина. - Лежи. Но если до вечера тебе не полегчает, помни - я в гостевой комнате, а помощь ближнему своему избавит меня от множества грехов, совершенных дома.
  
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
  
   В КОТОРОЙ ЭЛЬВЕ СНЯТСЯ КОШМАРЫ
  
  За береговой крепостью Этвизы поднимались в небо рассеянные дымы Шакса, крупного города, где протекала основная доля торговли с Талайной - благодаря близости перевала и тому, что жители горных деревень предпочитали соседей родному королевству, где добираться до Ринны им пришлось бы втрое дольше.
  Корабли Эдамастры - скопление парусов и чуть изогнутых силуэтов над волнами, - приближались к огонькам каменной твердыни. Ее стены, увы, не охранялись, рыцари проводили вечер в компании друзей, вина и хороших книг, а о том, что совсем рядом прячется вражеская армия, как и о том, что враг СУЩЕСТВУЕТ, не имели зеленого понятия. Счастливые, глупые, бесшабашные люди, но у них под ногами не трескается песок, не рождается огонь, их города стоят невредимыми и будто насмехаются над горем королевы Ами.
  Так думал господин Язу, болезненно сощурившись из-за ветра. Ночная тьма, густая и как будто осязаемая за полтора часа до рассвета, обволакивала "Maledar", и капитан корабля нервничал, а командиры отрядов бегали по нижним палубам, раздавая приказы. Островком относительного спокойствия в этом безумии был Кьян - он замер на квартердеке и следил за рядовыми солдатами, растерянными, испуганными, как дети, и дрожащими от холода, несмотря на теплые меховые куртки. Им предстояла первая в истории Эдамастры война, а не обычные конфликты между знатными семьями или землевладельцами. Им предстояло убивать, а не сажать за решетку, и они боялись - а сумеют ли, а выживут ли, а какова будет кара за побег с поля боя...
  - Канониры, - громко окликнул военачальник, бросив полный сомнения взгляд на господина Язу. Ему все больше казалось, что битва с рыцарями выгодна лишь верховному шаману, а королеве Ами никакой пользы не принесет, но отступать было поздно - да и некуда. - Приготовиться к залпу!
  Господин Милайн, временно исполняющий обязанности цейхватера, поднял руку. Под верхней палубой одобрительно загудели голоса его подчиненных.
  Кьян мысленно проклял и себя, и Первую Центральную Армию, а затем выдохнул:
  - Огонь!
  "Maledar" покачнулся, море недовольно зашелестело, громыхнули пушки - вразнобой, хотя разница между выстрелами была не столь важна. Краткий миг - и грохот повторился, но издали, от береговой крепости. Яркие вспышки ознаменовали удар флота Эдамастры по Этвизе, королевству рыцарей, и, не давая никому опомниться, Кьян скомандовал:
  - Зажечь сигнальные фонари!
  Красное пламя по левому борту корабля нашло ответ у пылающего краешка Тринны, и старшие товарищи рядовых солдат фрегата, чьи лодки болтались над пустотой у песчаного берега, сжали мечи и выбрались на вражескую территорию.
  Знамя Эдамастры грязным пятном заколебалось там, где они бросили ненадежные деревянные скорлупки и весла. Сотни стремительных фигур по-звериному осторожно пересекли пляж, миновали крепость, объятую огнем, и равнодушно добили ее хозяев. Местами завязались одиночные схватки, зазвенело оружие - человек сквозь безумный рев не различил бы, а Кьян услышал, и сердце у него забилось так часто, словно хотело разорваться в клочья.
  Выбора нет. Выбора нет, иначе королева Ами погибнет. Он должен победить, должен отобрать у невинных людей Этвизу, он должен...
  - Хорошо горит, правда? - оскалился верховный шаман, заглядывая на квартердек. - Нашим воинам пригодится свет.
  - Спустить лодки, - отвернулся от него Кьян. - Приготовиться к высадке. Командование кораблем я передаю господину Тартасу, и да пребудут с ним великие Боги.
  Адмирал, чьи пепельные волосы были абы как перетянуты косицей из багровых и черных ниток, а рассеченная верхняя губа и ожог на виске зловеще темнели в оранжевых отсветах, поклонился.
  - Вперед, господин военачальник, - тихо сказал он. - Представьте, что ваши враги - не люди. Представьте, что они - животные, и что вы - охотник, представьте, что вы не убиваете, а позволяете сбыться смыслу их бытия. Так заведено: одни животные питаются другими. Идите, и да сохранит вас великая любовь королевы Ами. И да сохранит...
  Кьян криво улыбнулся - скорее гримаса, чем проявление добрых эмоций, - и помчался к лодкам, где уже занимали свои места рядовые солдаты. Их мечи, копья, арбалеты и луки смутно поблескивали в темноте, звенели кольчуги, звучали ругательства, сержанты пытались удостовериться, что отряды сформированы правильно, господин Милайн сердито искал своего младшего заместителя... словом, царил хаос, но разбирать его по составным частям было бесполезно.
  Тыловой отряд армии пересек тот же путь, что и залп из бортовых пушек, шагнул на белый песок. Береговая крепость по-прежнему горела, из треснувших от жара окон изредка доносились отчаянные стоны, в башне кричала девушка, не зная, чем стать - обугленным трупом или изломанной лепешкой в озере крови внизу, если прыгнуть с перил балкона.
  Рыцарского сопротивления, разумеется, не последовало. Большинство из воинов Этвизы встретило смерть после подарка господ канониров, а те, кому удалось выскочить из крепости и обнажить меч, смотрели на врагов мертвыми слепыми глазами, такими бесстрастными, будто никогда и не были живы.
  - Милорд, - оруженосец Кьяна с уважением поклонился, - возьмите.
  Военачальник стиснул пальцы на рукояти палаша, и Мальтри удовлетворенно кивнул.
  Основные отряды армии вовсю потрошили город, но дома не жгли - только убивали мирных жителей, потому что делить с ними Этвизу детям народа эделе было не выгодно. Им требовалось очистить землю, куда вскоре переедет королева Ами и ее дорогие подданные, им требовалось отыскать для них крышу над головой, и настоящие хозяева Шакса падали на скользкие мостовые, а раны расцветали на их загоревшей коже, как диковинные цветы.
  Перед городской ратушей господина Кьяна ожидал сюрприз - гора из трупов солдат, жаркое сражение, и победу явно одерживала маленькая, но весьма загадочная компания. Пожилой седобородый гном, человек с ясными голубыми глазами и худой самоуверенный маг безжалостно крушили врагов, закрывая своими спинами девочку лет десяти. Она следила за этим действом, застыв, словно ледяная скульптура, и слезы неудержимо текли по ее щекам и капали на раскаленные камни.
  Памятуя, как быстро были уничтожены рыцари у крепости, Кьян предположил, что эта троица воспитывалась вне Этвизы, а боролась ради ребенка. Их отвага происходила из отчаяния, будто у крыс, которых загнали в угол, и военачальник заорал:
  - Стоп! Воины Эдамастры, будьте так любезны оставить в покое этих людей!
  - Милорд? - сдержанно удивился Мальтри, на всякий случай опуская меч. - Что вы задумали?
  Ветераны Первой Центральной Армии покорно отступили, дождались немого разрешения и бросились дальше по улице - опустошать трехъярусные особняки здешних богачей. Богачи свирепо оборонялись, а нанятые ими стражники стреляли из аркебуз, и подожженные фитили крохотными искрами блестели сквозь разбитые стекла.
  - Уходите отсюда, - посоветовал господин Кьян, притворяясь, что бравая троица его нисколько не интересует. - Если знаете, как уйти - уходите, пока не поздно. Вы - не рыцари Этвизы, и я не обязан вас убивать.
  Позади что-то загремело, ледяные копья посыпались на город из облаков, пение шамана сотрясло воздух. Голубоглазый человек, так похожий на сородича господина военачальника, дернулся и метнулся назад, за центральное городское строение. Его товарищи побежали следом, колдун посадил к себе на плечи девочку, и все трое немедленно исчезли в темноте узких переулков, куда Первая Центральная Армия не совалась без факелов. Не совалась, но это пока - пока не смолкнут основные очаги битвы, пока Шакс не погрузится в тишину и не умрет, чтобы вскоре получить новое имя и постепенно перестроиться в обитель народа эделе.
  От улицы, где ледяные копья рухнули и раскололись на тысячи граней, повеяло таким холодом, что господин Кьян поежился. Мальтри этого не заметил и бодро поднялся по ступеням, ведущим к приемному залу ратуши - в конце концов, она была самой главной точкой управления городом, и ее следовало захватить сразу.
  - Никого нет, - переступив порог, заявил юноша. - Заходите, милорд. Внутри безопасно.
  
  Тхей, Кельвет и господин Кливейн вырвались из города лишь благодаря западным воротам, уткнувшись прямиком в подножия Альдамаса. У них было три варианта: использовать перевал и вернуться в Талайну, что не очень разумно, поскольку они помогли сбежать принцу Уильяму, обойти стены и увести свою нынешнюю заказчицу по тракту в Сельму или выйти к рубежам Этвизы, оповестив о вторжении ту половину рыцарей, что живет вдали от крупных поселений.
  Пожилой гном напряженно размышлял, то и дело косясь на девочку. Та, едва не обезумев от пережитого, присела в корнях каштана и обхватила маленькими ладошками уши, словно так могла спасти себя от грохота боя.
  Да какой там бой - планомерное, спокойное, безжалостное избиение! Господин Кливейн грязно выругался, поправил воротник синего камзола, напоминая себе, что является честным и, более того, мудрым гномом, и принялся рассуждать:
  - Если пойдем к Сельме, то здорово поможем рыцарям, - они запрут все городские ворота, разошлют вестников благородным и, вероятно, отправят послов к Талайне, Вилейну и Драконьему лесу, и противник уже не застанет ребят врасплох. Я также не исключаю возможности, что нам хорошо заплатят.
  - Ясно, - с кривой усмешкой произнес Тхей.
  - В Талайне нам делать нечего, - продолжал господин Кливейн. - Конечно, ничто не мешает плюнуть на Сельму и доставить малышку Сплат домой, не обращая внимания на этих уродов, - он обернулся к Шаксу, - но лично мне такое поведение претит.
  - Значит, пойдем к Сельме, - развел руками колдун. - У тебя нет возражений, Кельвет?
  Голубоглазый человек отрицательно качнул головой. В пылу схватки ему было не до собственных ран, но сейчас, за стенами, рваный разрез вдоль правой лопатки и сквозная дыра в плече доставляли наемнику немало хлопот, и он сосредоточенно перетягивал их чистыми повязками, до поры спрятанными в сумке. Кровь неумолимо проступала поверх, и Тхей, убедившись, что армия эделе не собирается выбегать из распахнутой пасти ворот и ловить везучих беглецов, пришел приятелю на помощь.
  - Сплат, солнце мое, - обратился к девочке господин Кливейн, - ты в порядке?
  - В порядке, - отозвалась девочка. - Спасибо. Вы свое задание выполнили, вот награда.
  Она протянула старому гному серый мешочек с двадцатью пятью золотыми - достойная плата за то, чтобы глава Гильдии вывел юную наследницу бургомистра из обреченного города. Сам бургомистр, скорее всего, умер, а его труп выбросили из ратуши или сожгли, чтобы не утруждать себя даже братской могилой.
  Девочка гордо расправила худые плечи.
  - Я пойду к бабушке, - деловито сообщила она. - Моя бабушка живет в деревне у Драконьего леса. Родители отвозили меня к ней на праздники в прошлом году, а в этом обещали забрать ее в Шакс, но бабушка не захотела никуда ехать. Я объясню ей, как получить деньги, собранные мамой и папой за те годы, что они работали в ратуше, и мы... мы будем счастливы...
  Ее горло перехватил спазм, и девочка замолчала. Для своих десяти лет она была необычайно умной, и Кливейн потрепал ее испачканные сажей пряди, то ли утешая, то ли давая понять, что лучше выплакаться, чем держать горести в себе.
  Тхей неожиданно вздохнул, подобрал девочку с покрытой инеем земли и понес вдоль тракта, не рискуя выходить из рощи. Акации, каштаны и тополя громоздкими неуклюжими лапами прикрывали его от посторонних.
  - Пойдем, - вежливо пригласил он. - Я тебя отведу.
  
  В Сельме троицу наемников приняли, как героев. Накормили, разодели, позвали травника, и тот аккуратно склонился над ранами Кельвета, изучая их на предмет яда или заражения. Заверил, что наемник будет жить ("а я и не догадывался", - скептически бросил тот), и залил обе раны каким-то розовым, дурно пахнущим зельем. Почетного гостя рыцарей чуть не стошнило, и он, резко побледнев, улегся в постель и накрылся одеялом, заявляя, что на дух не переносит магов и ему поплохело исключительно из-за них.
  Господин Кливейн обсудил с командирами бойцов Сельмы обстановку, сделал вывод, что Этвизу не спасут ее многочисленные гарнизоны, и согласился доставить письмо королю Драконьего леса, Его Величеству Уильяму, сыну Элизабет и наследнику талайнийской династии Хилл. Безусловно, Талайна отреклась от своего принца, посмевшего пересечь Альдамас и надеть корону хайли, но люди все еще называли его воспитанником госпожи Дитвел, а ровесники старого гнома с печалью вспоминали, какой красивой парой были госпожа Элизабет и господин Фридрих, отец нынешнего властелина лесного племени.
  - Мы поедем в Драконий лес? - удивился Тхей вечером, когда глава Гильдии рассказал ему об этих переговорах. - К Уильяму?
  - К Его Величеству Уильяму, - поправил господин Кливейн. - И нашему уважаемому клиенту. Убегая из Талайны и доверив нам свою безопасность, он заплатил столько, сколько до него не платил никто. Я признателен юноше и считаю, что сейчас мы не имеем права обращаться к нему так же, как обращались до коронации.
  - Ладно, - покладисто кивнул маг. - А что, если он припомнит рыцарям старые обиды и прикажет не впускать людей в Драконий лес? Что, если он решит обороняться в одиночку, а Этвизу предоставит своему, кхм, почтенному отцу?
  - Талайна не явится, - невозмутимо возразил гном. - Услышав, что на подмогу придет Его Величество Уильям, Талайна не явится.
  Тхей зажмурился и медленно сосчитал до пяти.
  - То есть ты намерен поддерживать королевство, - протянул он, - чьи союзники...
  - Да, - перебил его господин Кливейн. - Я намерен.
  
  Послы господина герцога уехали, слуги вынесли тыквы и сняли украшения, и замок Льяно вернулся к обычной жизни. Этвиза почему-то притихла, Талайна не поддерживала отношений с лесным народом, Хальвет и Никет ограничились предложением союза около двух недель назад, Саберна извинилась перед Уильямом за непонимание, возникшее по вине королевы Дитвел (это было особенно сложно доказать, но Эс благополучно справился), и в жизни Уильяма наступило затишье. Сэр Говард советовал вплотную заняться тренировками, Эс говорил, что его "ребенку" давно пора отдохнуть, а господин Альберт защищал своего короля от чужого давления, повторяя, что он сам придумает, как распорядиться выпавшей неделей спокойствия.
  И Его Величество, разумеется, придумал.
  Библиотека, освобожденная от власти пыли и пауков, да к тому же согретая камином, получила прозвище запасных покоев юноши. Он проводил там сутки напролет, читая то изящные эльфийские романы о приключениях за пределами Тринны, то исторические фолианты о ведьмах и колдунах древности, то магические трактаты об амулетах, то королевские отчеты о заговорах и предательстве. Все это было страшно увлекательным, и порой Уильям не выходил из библиотеки даже ради завтрака, ужина или обеда - госпожа Эли приносила ему послания поварят на золотом подносе и спрашивала, как долго Его Величество собирается торчать за высокими стеллажами. Тот рассеянно отмахивался, не отрываясь от рунической вязи, наскоро перекусывал, дочитывал то, что запланировал на день, и плелся в Милу - поспать хотя бы часа три, если рассудок, переполненный образами, не взбунтуется раньше, чем юноша донесет свои бренные конечности до кровати.
  Господина Эльву искренне поражало такое поведение.
  - Он же король, - сокрушался мужчина. - Разве короли запираются в библиотеках, чтобы насладиться книгами?
  - Нет, - пожимал плечами сэр Говард, и беседы на эту тему заканчивались, не успев начаться.
  Некромант несколько раз прогуливался по колоссальному залу, в лабиринте шкафов и полок, и поглаживал книжные корешки, словно подыскивая что-то для себя. Однако результатом его поисков оказалась увесистая стопка желтых бумаг, еле-еле прошитая голубыми нитками и подписанная как "Основы алхимии", и эти основы господин Эльва шлепнул на стол под самым носом Уильяма.
  - А?.. - оторвался от истории Саберны тот.
  Некромант весело подмигнул:
  - Говард как-то упоминал, что у тебя, по твоему же мнению, нет никаких талантов. Так вот я полагаю, что ты все-таки ошибаешься.
  Он подтолкнул к юноше "Основы алхимии". Его Величество с нескрываемой тоской поглядел на небрежный заголовок, но полистал древние страницы и, к удовольствию господина Эльвы, заинтригованно перехватил слабый переплет.
  - Ого!
  Некромант устроился напротив, похлопал себя по карманам куртки и вытащил четыре бумажных упаковки, помеченных идеально ровными символами, незнакомыми, впрочем, юноше, и стеклянную узкую колбу, а секундой позже - и стальную треногую подставку к ней.
  - Страница восемь, "наипростейшие сочетания", - сообщил он в хорошо поставленной манере, будто все свои тридцать лет преподавал юным чародеям разные магические фокусы. - "Алхимическую реакцию можно вызвать при использовании таких элементов, как порошок из костей дракона, семена шиповника, пепел и капля сока волчьей травы..." - он жестами показал, что цитата окончена.
  Ловкие пальцы, на левой руке - сплошь израненные, опустошили бумажные упаковки - нечто серое, нечто красноватое, нечто хрупкое, - и вытащили из рабочей сумки бутылочку, по верхние венцы горлышка заполненную зеленовато-голубой жидкостью. Бутылочка Уильяма впечатлила, а щепотки остальных реагентов, бережно отмеренные по весу, доверия не внушали. Однако стоило господину Эльве бестрепетно высыпать все эти вещи в колбу, как они перемешались в единый карминовый состав, а капля сока волчьей травы и заученное встряхивание завершили реакцию - за стеклом тускло переливалась маслянистая субстанция, по характеру похожая на ртуть, и, судя по внимательному взгляду некроманта, столь же опасная.
  - Страница восемь, выводы, - улыбнулся он. - Прочти, пожалуйста, вслух.
  - "Полученный в результате яд применяют при охоте на вурдалаков, упырей и прочих представителей нежити, чья туша состоит из мертвых человеческих тел..." - послушно пробормотал юноша. И отшатнулся: - Погоди, ты что, вот так запросто взял - и смешал в библиотеке яд?!
  - Окстись, Уильям, - обиделся Эльва. - Прочитал бы до конца абзаца: "данное смешение алхимических элементов для человека безвредно", если он жив, здоров и его ни разу не кусали нечистокровные вампиры, потому что нечистокровные - это, в своем роде, тоже мертвые люди, и на живых они влияют не самым лучшим образом. Меня вот, например, не кусали.
  Для наглядности он перевернул колбу (Уильям чуть не умер от ужаса) и вылил содержимое себе на ладонь. Обособленные карминовые капли заблестели на коже некроманта, словно рубины, и он уверенно потыкал их ногтем.
  - Мягенькие, потрогаешь?
  Его Величество посмотрел на капли с невольным трепетом. От них почему-то исходил аромат роз и дождя, истрепавшего лепестки.
  И протянул руку.
  - ...действительно, мягенькие, - умиленно заметил юноша. Капли больше походили на крохотные мячики, упругие, но податливые, и послушно прогибались под любым прикосновением. - А как отравить ими вурдалака?
  - Нужно бросить, - пояснил некромант. - При столкновении с мертвой плотью они разбиваются и, как правило, прожигают в ней солидные дыры. Когда это происходит, цветочный запах рассеивается, и начинает вонять мясом, протухшим еще две недели назад.
  Уильяма передернуло, но он все же нашел в себе силы для вопроса:
  - Получается, мертвая вурдалачья плоть - тоже алхимический элемент?
  - Ага, - радостно покивал господин Эльва. - Молодец, на лету схватываешь. Не то, что ученики факультета алхимии в Алаторе. Эти соображали около получаса, пока я не смирился и не озвучил очевидные факты сам.
  Его Величество ощутил мимолетный укол гордости.
  - Скажи, - попросил он, - а как раздобыть эти алхимические элементы? Потому что, как ты понимаешь, охотиться на драконов и собирать волчью траву я немного... э-э-э...
  - Боишься?
  Повисла тишина. Юноша уставился на краешек пожелтевшей страницы, а некромант - на юношу. Его так и подмывало пошутить, что или ты убиваешь драконов сам, или не являешься господином алхимиком, но несчастное выражение лица Уильяма не располагало к подобным шуткам.
  - Если честно, - вздохнул Эльва, жалея, что беседует не с коллегой, - то большую их часть продают в специальных торговых лавках. Меньшую, если никак не получается найти ее лично, твои будущие товарищи приобретают на черном рынке. И я бы рекомендовал, - он перешел на вкрадчивый шепот, как будто в замке хайли кто-то рискнул бы всерьез подслушивать, - обращаться за такими штуками к эльфам - они буквально чувствуют, как именно их надо собирать и хранить.
  Уильям нахмурился. Да, никто не чувствует живой и мертвый миры так, как чувствуют эльфы. И остроухое племя свободно пользуется своим даром, подбрасывая семечки льна в кубок эля бывшей королеве Талайны, чтобы проклятое растение разорвало девушку изнутри, уничтожило, не заставив никого предположить, что ее неизлечимая болезнь - это следствие чужого плана, успешно исполненного послами Хальвета.
  После коронации юноша размышлял, не рассказать ли о своих видениях господину Альберту - тому, кто действительно знал и госпожу Элизабет, и ее отца, и причины приезда хальветской знати в королевство за горными перевалами. Но что-то внутри одергивало короля всякий раз, как он подходил к оруженосцу дедушки достаточно близко. Что-то словно бы запрещало ему говорить о смерти матери, и он испытывал смутный, какой-то совершенно дурацкий страх: что, если господин Альберт не поверит, что, если он посмеется - мол, это всего лишь твое глупое подсознание?
  - Что с тобой? - насторожился некромант. - Я что-то не то ляпнул?
  - Нет, - покачал головой Уильям. - Все нормально. Слушай, пока ты здесь, ты не мог бы заняться моим образованием? Я буду тебе платить, например, по десять золотых за каждое занятие, а если оно затянется, то по двадцать. Идет?
  - Нет, - укоризненно отказался Эльва. И, заметив беспокойство, промелькнувшее в серых глазах Его Величества, невозмутимо добавил: - Пока я здесь, я займусь твоим образованием бесплатно, в благотворительных целях. Может, оно, - некромант улыбнулся, - повлияет на список моих грехов не меньше, чем спасение Эса от похмелья. Как ты думаешь?
  Уильям улыбнулся в ответ, но как-то мрачно, про себя прикидывая, что за грехи вынуждают господина Эльву быть таким щедрым, и не пытается ли он, случайно, разбудить в своей душе милосердие...
  
  Незваного гостя светловолосого дракона в образе человека регулярно видели повсюду: у дверей кухни, в магической башне, во дворе замка, в библиотеке, где он учил короля Уильяма основам алхимии, а порой и у выхода из казематов. Стражникам иногда казалось, что он не умеет уставать, а потому и не нуждается в отдыхе, до того любопытным и пронырливым типом выглядел господин Эльва.
  Он обновил все ритуальные рисунки, расположенные вокруг Льяно, убедился, что к юноше не пробьется голодная нежить, уделил немало внимания сэру Говарду, чьи тренировки с мечом становились день ото дня сложнее. Он проводил по шесть-семь часов напролет в обществе Эса, обсуждая с ним грядущие перспективы народа хайли, предаваясь веселым воспоминаниям о визите дракона в Ад и обмениваясь различной информацией, от системных потоков заклинаний до бесполезных глупостей. Он принимал живое участие в работе господина Альберта, корпевшего над обновленной летописью Драконьего леса, он давал стоящие подсказки поварятам. Он терпеливо таскался туда-сюда с госпожой Эли, внимая азартным историям о том, как девушка заставила своих коллег вылизать Иройну, уговорила господина Эса впустить уборщицу в Кано и тащила по коридору двуручник господина Говарда, оставленный рыцарем у порога трапезной.
  Словом, его поведение было крайне подозрительным, и однажды крылатый звероящер не выдержал.
  Он следил за Эльвой сутки, с полуночи до полуночи, но так и не обнаружил ни единой минуты, когда некромант позволил бы себе прилечь. Даже ночью он работал над свитками, явно привезенными из дома - исправлял ошибки, добавлял грани к магическим символам, нараспев зачитывал заклятия. Благодаря подобному развлечению пол в отведенных ему комнатах оброс ледяными глыбами, затрещал и едва не поглотил своего создателя, но маг вовремя обратился к стихии пламени и растопил его, а воду вынудил испариться.
  В три часа утра он снова покинул свои покои, прогулялся в тени замковых стен, подменил на посту стражника, которому приспичило в туалет, и уселся почитать книгу на подоконник возле факела, флегматично листая главы, богато украшенные картинками из чернил. Эс, упорно продолжая торчать за углом и всеми силами скрывать свое присутствие, слегка видоизменил глаза - вертикально вытянулись черные зрачки, теплый внутренний свет растекся по радужным оболочкам, - и прочитал название: "Одиночество на земле".
  Усталость отразилась разве что на веках некроманта: покрасневшие, воспаленные, они явно жаждали сомкнуться, но Эльва не менее упрямо, чем Эс, таращился на ровные строки. Дракон сообразил, что скрыть вышеупомянутую усталость магу было легче легкого - он списывал все на последствия глубокого шрама, жаловался, что края давно зажившей раны зудят и влияют на его зрение, но не признавался, что банально хочет спать.
  - Хочешь ведь, - бормотал Эс, преследуя некроманта до библиотеки. - Хочешь, так почему не спишь?
  - Привет, - поздоровался Эльва, присаживаясь напротив Уильяма и принимая протянутую королем книгу. - Что у нас по плану сегодня? Алхимические реактивы?
  - Да, - согласился Уильям. И, не дав некроманту перейти к теме урока, спросил: - Тебе Эс нигде не попадался? Позавчера он будто исчез, никак не могу найти...
  Совесть крылатого звероящера попробовала устроить бунт, но Эс подавил ее в зародыше. Безусловно он жалел юношу - и был искренне благодарен, что Уильяма пугает пропажа приятеля. И все же дракон всей душой стремился выяснить, в чем кроется причина неприязни Эльвы к здоровому отдыху, положенному всем людям.
  Как ребенок неба, Эс был способен не спать неделями, но как человек, он путался в собственных ногах и дважды едва не вывалился из своего укрытия. Некромант не обернулся и не напрягся, что давало крылатому звероящеру понять: ему столь же дурно.
  Время шло, солнце рухнуло за вершины Альдамаса, Драконий лес погрузился во тьму. Господин Эльва наконец-то заглянул в свою спальню, тяжело вздохнул и упал на подушки, а по его спине пробежали мурашки, отчего колдун содрогнулся и глухо выругался. Судя по тому, насколько равнодушно он это сделал, подобное происходило с ним отнюдь не впервые, и Эс по-звериному повел ушами, рассчитывая лишь на свой идеальный слух.
  ...Люди засыпают, дыхание становится размеренным и ровным, они расслабляются и словно бы частично умирают. Эльва не мог уснуть, ворочался под пуховым одеялом, сжимал пальцами амулет на грубой надежной нитке, но, будучи измотанным, под конец ночи все-таки забылся и притих.
  Крылатый звероящер зевнул, буркнул себе, что следовать примеру некроманта нельзя, но слабый человеческий образ одержал над его уверенностью победу. Эс на короткий миг сомкнул веки, и его тут же - на самом деле далеко за полдень, но для светловолосого парня солнце все еще торчало под берегами Талайны, - разбудил крик, страшный хрипловатый крик, расколовший сонное молчание надвое...
  
   ГЛАВА ПЯТАЯ,
  
   В КОТОРОЙ СЭРУ ГОВАРДУ ПЛАТЯТ ЗА МОЛЧАНИЕ
  
  - Прости меня, прости, прости... - бормотал господин Эльва, обхватив ладонями голову и не замечая, как слезы катятся по скулам и блестят у краешков глубокого шрама. - Умоляю, умоляю - прости меня...
  Эс потянулся было к нему, намереваясь хорошенько встряхнуть, но на полпути передумал и растерянно переступил с ноги на ногу.
  Некромант выглядел сумасшедшим. На его крики сбежалась половина замка и гомонила за дверью, не в силах войти, потому что крылатый звероящер опустил засов и велел подождать снаружи, пока он не уладит ситуацию.
  Но ситуация исчерпалась без него.
  Эльва озадаченно моргнул, смолк и сообразил, что события вышли из-под контроля. Он посмотрел на дракона несколько виновато, приподнял краешки губ и уточнил:
  - Я опять сорвался?
  - Хочешь сказать, что подобное с тобой не впервые?
  Вымученная улыбка некроманта погасла. Эс прижался лопатками к упоительно холодной стене.
  - Твои грехи, - негромко произнес он. - Что это за грехи? Ты натравил покойников на деревню, принес Шэтуалю новый материал для экспериментов или, Боги упаси, помогал ему пришить чужое лицо к черепу серафима?
  Эльва не ожидал от крылатого звероящера такой настойчивости, а потому опешил.
  - Нет, - тем не менее, возразил он. - Ничего из этого списка я не делал.
  - Отлично, - обрадовался Эс. - Тогда подожди минуточку, я прогоню излишне любопытных детей леса и впущу тех, кто имеет полное право услышать, чем ты знаменит у себя дома и почему так стремишься избавиться от своих ошибок.
  Некромант сдвинул брови, но не использовал ни единого аргумента против.
  Дракон распахнул двустворчатые двери, вышел навстречу хайли и уверенно приказал:
  - Расходимся, господа, расходимся, ничего страшного не произошло. Господину Эльве стало дурно, я уже разобрался, такое с людьми порой бывает. Поврежденная психика, знаете, слабое сердце... кстати, вам уже пора начинать работу... Уильям, Говард - на пару слов, обсудим возможные варианты лечения. Благодарю за внимание, господа. Нет, Эли, твоя помощь нам не понадобится, лучше иди мои занавески постирай.
  Он втолкнул в комнаты Эльвы короля и рыцаря, вытолкнул девушку и поскорее заперся изнутри, пока Эли не принялась возмущенно объяснять, где именно окажется чертова ажурная ткань, если крылатый звероящер не перестанет обращаться с ней, как с хайли низшего сорта.
  - Итак, - продолжил допрос дракон, подпирая деревянные створки спиной во избежание прорыва вражеских сил. - Эльва, что с тобой?
  - Тебе не стоит вляпываться в это, - посоветовал некромант. - И твоим, как ты выражаешься, детям - тоже.
  - Уильям, ты с ним согласен? - хитро сощурился Эс.
  Его Величество, одетый в серо-голубой парадный костюм, сердито отмахнулся:
  - Конечно, нет!
  - Уильям с тобой не согласен, - донес до Эльвы дракон. - Ну?..
  Некромант пересел на край постели и уткнулся носом в широкий белый рукав рубахи. Его босые ступни коснулись пушистого ковра, и мужчина грустно отметил:
  - Как в особняке отца. Уютно, светло и... не спастись...
  - От кого?
  - От нее. - Эльва жестами обрисовал нечто маленькое и хрупкое. - Она беспощадна.
  Эс едва не задал очередной вопрос, но Уильям ткнул его локтем под ребра и, помедлив, сел рядом с некромантом, положив тонкую руку ему на плечо. Мужчину передернуло, но юноша держал крепко.
  - Ты нам не доверяешь? - спросил король, и его серые глаза отразили участие и тепло, будто убеждая мага: давай, откройся, не смей противостоять. - Если мы в состоянии тебе помочь, мы обязательно поможем. Если дома, в особняке отца, тебе не спастись, давай мы спрячем тебя там, где она не сможет найти.
  Эльва покосился на Уильяма... и рассмеялся, горько, тоскливо рассмеялся, умудряясь вкладывать в этот смех больше смысла, чем иные его сородичи вкладывают в слова.
  - Она отыщет меня повсюду, - признался некромант. - В любом из миров, даже в Аду, а в Раю - тем более. От нее не сбежать. Она... беспощадна.
  - Это мы уже слышали, - фыркнул Эс. - А подробностей все еще не получили.
  Сэр Говард молча подошел к окну и выглянул во внутренний двор. Смущенно отвернулся, бросил предупреждающий взгляд на дракона и сбивчиво пояснил:
  - Там Эли. Она показывает кое-что неприличное.
  - Тогда я не буду подходить, - немедленно решил тот.
  Уильям, не отвлекаясь, наблюдал за поведением гостя. Эльва дрожал, пусть и едва ощутимо, его черты выражали какое-то особенное, обреченное спокойствие, а кожа была горячей, словно у мага вместо крови по венам бежал огонь. Пальцы юноши, обычно прохладные, согрелись, и теперь отпускать плечо некроманта было жалко по двум причинам.
  - Ты горой стоишь за каждого, кого называешь другом, - тихо обратился к Эльве Его Величество. - Я не верю, что ты бы добровольно совершил плохой поступок.
  - Я - смерть. - Некромант нервно перебирал шнуровку у ворота своей рубахи. - Я несу смерть, как если бы она была моей любовью, несу, прижимая к себе, как сокровище, которое нельзя потерять. Она просит меня: убей, убей кого-нибудь снова, и я буду счастлива, буду сильнее, чем до убийства. Она просит меня: беги, не ищи укрытия, обойди все измерения, все дороги, но не смей, ни за что не смей спотыкаться, беги так, словно от этого зависит моя, а не твоя, жизнь.
  - Это она... - Уильям запнулся, - по-твоему, беспощадна?
  Эльва улыбнулся, на этот раз - по-настоящему, широко, хоть и слегка неловко.
  - Нет. Нет, она... прекрасна.
  - Некроманты все двинутые, - вынес вердикт Эс. - Велика вероятность, что он обожает предмет своего страха, и поэтому не скрывается от него. Если так, то мы действительно ему бесполезны.
  - Смерти я не боюсь, - прямолинейно сообщил гость. - И не боюсь ее дочери, хотя госпожа Аларна бывает немного диковатой. Я боюсь...
  Он осекся, глаза цвета морских глубин потускнели, утратили блеск, лишая некроманта видимых эмоций. Впрочем, его с поличным выдавала все та же едва ощутимая дрожь, и Уильям, в отличие от своих друзей, ни капли не испугался.
  - Это было во сне, - признался Эльва, и его пальцы на шнуровке замерли, сжимая прочные нити. - Меня часто обвиняли, что я ворую чужие сны, но, клянусь, у меня и в мыслях не было воровать. Мне снились, - он перешел на вкрадчивый, осторожный полушепот, - высокие башни, опустевшие замки, пустоши, а над ними - бесконечное множество часовых механизмов. Мне снились демоны, чьих имен я не различал, мне снились изувеченные тела. Мне снились лабиринты внутри зеркал, мне снились железные дороги... у вас их, наверное, не скоро изобретут... Мне снились книги, но я никогда не читал их в реальности, а во сне они были куда более полезны, чем если я просыпался и записывал то, что успел запомнить... и она, - некромант накинул на себя одеяло, будто оно сумело бы его защитить, - в конце концов, не выдержала. Она пришла и спросила, какого черта я лезу в ее мир, какого черта создаю в нем свои законы. Я ничего не создавал, серьезно, у меня... опять же, и в мыслях такого не было, но она так разозлилась, что не поверила. Она посмеялась надо мной, а смерть... смерть наклонилась над моим ухом, наклонилась и...
  - И? - напряженно повторил юноша. - Что она сделала?
  - Она удивилась. "Зачем ты позволяешь какой-то слабой девчонке управлять собой, зачем ты позволяешь ей себя оскорблять? Убей, убей ее, убей ее для меня, ну же, не стой на месте"...
  Голос некроманта оборвался, и в комнате воцарилась тишина. Сэр Говард потрясенно уставился на всколоченный льняной затылок, где нижняя часть прядей была мокрой от пота, а верхняя забавно топорщилась.
  - И ты...
  - Я не хотел, - простонал гость. - Я не хотел ее убивать. Но смерти... смерти было плохо, она исчезала, она не могла быть со мной там, где была жива та... та девушка. А если бы исчезла смерть, от меня бы ни черта не осталось, я бы рассыпался на кусочки, как снеговик, едва проходят морозы. И я...
  Уильям побледнел, но не бросил Эльву одного.
  - Это было так легко, - продолжал некромант, и юноше показалось, что сейчас, наконец-то рассказав о своей беде хоть кому-то, он уже не откажется от нее, не бросит, мол: извиняйте, а на этом надо бы и закончить. - Смерть не ошиблась, эта девушка была такой слабой... но все же не умерла. Она до сих пор истекает кровью в моих снах, умоляет пощадить ее, воскресить, потому что некроманты способны пользоваться ритуалом воскрешения. Она лежит на плоской поверхности, похожей на стекло, а под ней парят, как звезды, сотни и сотни золотых огоньков. Ее кровь прожигает крохотные дыры в этой преграде, и огоньки постепенно багровеют, обрастают шипами, начинают биться у меня под ногами, надеются разорвать, стекло темнеет, и по нему бегут размашистые трещины, а потом...
  Он задумчиво погладил края шрама.
  - Тебя убивают, - пробормотал Эс.
  - Да, - неожиданно спокойно подтвердил гость. - Меня убивают. К утру, если у меня получается уснуть, девушка говорит: "Ты никогда больше не достигнешь покоя. Ты никогда не скроешься от меня, потому что я - Бог, и ты посмел ударить Бога, обречь на страдания, завладеть его миром, как жалкий, наглый, подлый преступник, и я тебя не прощу, пока сами Врата Верности не погибнут, а они будут стоять долгие, долгие тысячелетия. Ты никогда не скроешься, никогда не получишь ни крупицы истинного счастья, ты не познаешь любви, не почувствуешь тепла, и все живое в тебе сделается мертвым, настолько мертвым, что и сама смерть не отберет у тебя этого. Никакой сон больше не принесет тебе отдыха, ты будешь умирать, едва закроешь глаза, умирать вечно, так, чтобы я наблюдала за каждым твоим падением, чтобы я пила твою кровь, пока она не переполнит мое тело. И однажды она исцелит все мои раны, и я встану, и я отберу у тебя все то, что ты украл".
  - И как много крови она уже выпила? - опасливо уточнил дракон.
  Эльва пожал плечами:
  - С тех пор, как я ее ранил, прошло три года.
  - Три?!
  - Три, но мои шрамы толком не кровоточат. Я сомневаюсь, что Богине удалось накопить достаточно алой жидкости, чтобы заставить себя подняться.
  Некромант мягко освободился из-под руки Уильяма, поглядел на него с явной благодарностью и сказал:
  - И ее угрозы пока что не сбылись. Я жду, пропадет ли из моей жизни истинное счастье, пропадет ли из нее вообще хоть что-нибудь, но она течет по прежнему руслу, если не считать бессонницы. Я сутками не сплю, лишь бы не сталкиваться с Богиней зря. Терять сознание от усталости - приятнее, чем быть мишенью.
  Он двинулся к выходу из спальни, на ходу затягивая ворот, и напоследок ввернул:
  - Это секрет. Я могу рассчитывать, что вы нигде о нем не обмолвитесь?
  
  Подробная карта Этвизы черными линиями горела на столе - разноцветные фигурки бросали тень на город Сельма, обнесенный каменной стеной в три человеческих роста и уже готовый к обороне.
  Господин Кьян бил по уголку пергамента грифелем карандаша, и мысли у него были весьма далекие от войны. Его не заботило, проиграет или выиграет армия эделе. Он вспоминал, как господин Язу - известный благодаря своим отважным поступкам, - стоя не берегу, обернулся к туманному горизонту, а там сквозь густую серую дымку пробивались одинокие багровые вспышки. Что горело - Дьярра или скопление дорог, ведущих к воинскому форту Кадар? Почему шаман смеялся, а не хмурился, как его товарищи?
  Военачальник ударил кулаком по столу так, что фигурки покатились прочь, а карта свернулась в трубочку. Он понятия не имел, что происходит на уме у врага, но врагом определенно был Язу, а не рыцари.
  Штурмовать хорошо вооруженный город, вдобавок - оснащенный магическими амулетами, штука безрассудная. Копейщики, лучники, арбалетчики, мечники и прочие бесполезны под высокими стенами, откуда защитники со злорадным смехом начнут бросаться камнями или, хуже того, лить раскаленную смолу. Значит, вперед надо отправить шаманов - и заодно лелеять в себе надежду, что кто-нибудь из рыцарей или магов Тринны случайно отрубит (откусит, раздавит, нежно взорвет) рыжую хитрую башку господина Язу.
  - Милорд, - в походный шатер, расположенный в центре лагеря, заглянул Мальтри. - Я собрал господ командиров. Пускай заходят, или вы пока еще заняты?
  - Пускай, - коротко ответил Кьян, отпихивая фигурки ногой так, чтобы они закатились под лежанку и пропали в тени.
  Над лежанкой кто-то из немногочисленных слуг зачем-то повесил новенькое зеркало, такое блестящее, что и сияние желтых свеч в канделябре, отразившись, на миг ослепило военачальника. Затем он мрачно подумал, что немного похож на верховного шамана - такая же лиса, но цвет волос немного светлее, как расплавленное золото, а небесно-голубые глаза не сощурены с неизменным желанием забраться в душу собеседника и выудить из нее все, что после окажется хоть сколько-нибудь ценным.
  - Добрый вечер, мой господин, - приподняв тяжелый полог шатра, внутрь шагнул Сури. За ним осторожно двинулся Милайн, командир лучников, арбалетчиков и тех, кто бегал со стрелами от одного колчана к другому и обратно - к телеге с вооружением. Командир копейщиков, близкий приятель господина Милайна, вежливо поклонился Кьяну, а последним к собранию присоединился Язу, и военачальнику тут же остро захотелось вырвать ему кишки.
  Небольшая компания столпилась над картой, помеченной крестиками там, где должна была пройти армия.
  - Шаманы пойдут вперед, - сообщил Кьян, - и снесут ворота. Охранять их будут ваши стрелки, господин Милайн, и ваши мечники, господин Сури. Они проследят, чтобы никто из подчиненных господина Язу не пострадал, а, собственно, его защиту я возьму на себя.
  - Я не нуждаюсь в твоей защите, - ядовито бросил верховный шаман. - И мои товарищи не будут острием твоей чертовой армии, как ни проси. Мы - важная и, увы, незаменимая сила, в отличие от рядовых солдат. Вполне естественно, что они платят своими жизнями за то, чтобы продлить наши.
  Брови господина Милайна выразительно поползли вверх.
  - Естественно? - повторил он, растягивая слоги. - Естественно. Значит, вы, господин Язу, считаете моих бойцов неодушевленным мясом?
  Шаман брезгливо поморщился.
  - Нет. Я ценю жизни, отобранные этой войной, но рядовые солдаты не владеют магией. И рядовые солдаты, как любезно донес до каждого из нас господин Кьян, не сломают ворота Сельмы, а Сельма укреплена хорошо, гораздо лучше, чем павший под нашим натиском Шакс. Ее защитники в состоянии держать оборону хоть вечно, если мы проявим настойчивость и перезимуем у стен.
  - Поэтому ты, - военачальник наклонился и посмотрел на господина Язу так, что у того побежали мурашки по спине, - возьмешь своих чертовых драгоценных колдунов, принудишь их надеть кольчуги и пойдешь к городу первым. И я тебя об этом не прошу. Я даю приказ, и если ты его не выполнишь, моя армия сочтет тебя дезертиром и покарает согласно законам королевской династии.
  - Ты не посмеешь! - вспыхнул верховный шаман, и его ладонь сжалась на рукояти меча - магия, конечно, хороша, но иногда на заклятия просто не хватает времени.
  - Еще как посмею, - отрезал господин Кьян. - Не ты, а я - военачальник Первой Центральной Армии, и мне без разницы, насколько драгоценным созданием ты себя мнишь. Если судьбе и великим Богам угодно, чтобы ты умер - значит, ты умрешь. Но если это не так, ты поможешь воинам Ее Величества захватить второй крупный город Этвизы, и мы наконец-то отправим вестника домой.
  Господин Язу оскалился, будто зверь, и сделал шаг назад, словно решительность Кьяна причиняла ему боль.
  - Ладно, - отрывисто согласился он. - Прошу меня извинить. Я погорячился.
  - Прекрасно, - холодно отозвался военачальник. - Эту проблему нам удалось решить. Теперь я предлагаю вернуться к общему плану действий. Касательно копейщиков...
  
  Сэр Говард рисовал, едва касаясь углем белого холста. Смутные очертания человеческого лица никак не хотели складываться, но рыцарь упорно переходил от носа к линии губ, от линии губ - к ровным, чуть растрепанным волосам, а от волос - к левому уху, исколотому серьгами. Бежали минуты, и лицо становилось все более и более узнаваемым .
  Вечерело, слуги сноровисто зажгли факелы, госпожа Эли с восторженными вздохами крутилась по комнате, болтая о художниках из народа хайли и о том, что потрясающе видеть человека, способного с ними сравниться и даже превзойти. Сэр Говард не обращал на нее внимания, и девушка, помедлив, покинула его апартаменты, насквозь пропитанные запахом разнообразных красок - все та же акварель, и гуашь, и масло...
  На подоконнике россыпью лежали новомодные мягкие карандаши, такие популярные среди эльфов. У рыцаря пока мало что выходило, когда он за них брался, но расстраиваться он не спешил - практика выручит.
  Было около полуночи, когда сэр Говард удовлетворенно отошел от своей работы, полюбовался ею на расстоянии и потянулся к палитре.
  В животе печально заурчало.
  Рыцарь поежился, будто все еще находился дома и его ожидал упрек вроде: "ну вот, опять ты со своими картинами и пообедать, и поужинать забыл!" Но замок хайли прятался в полумраке и тишине, его обитатели давно спали, и если бы сэр Говард поплелся на кухню прямо сейчас, над ним никто не осмелился бы смеяться.
  "Я так люблю этот лес..."
  Помимо холстов, сваленных в углу, пока еще чистых, на полках и тумбочках валялись толстые тетради с идеями и набросками, грубо зарисованными в походах. Там были и горы Альдамаса, летние, обросшие травами, словно бородой, и великан, чьи сильные лапы давили изломанный силуэт старого приятеля сэра Говарда, и диковинные птицы Хальвета, чьи серые крылья рвали воздух на части - умные, покорные существа, привыкшие к остроухому племени больше, чем люди. Там были храмы, церкви и площади Вилейна, там были северные и восточные берега Тринны, там была Тропа Великанов - древняя, со всех сторон окруженная руинами, где раньше, еще до прихода на Талайну королевской семьи Хилл, обитали гномы - сородичи основателей Саберны.
  Сэр Говард улыбнулся. Он исходил Тринну вдоль и поперек, он помнил все ее дороги, новые и не очень. И все эти дороги - разбитые, блестящие лужами, пламенеющие листвой, - отпечатались в его памяти, жили в ней, как осколок личности самого рыцаря. А без них он стал бы неполноценным.
  Серебристая луна взошла над багряными кронами, а возле нее загорелось одинокое красное пятнышко - звезда или планета, чей путь по небесному своду сегодня обернулся вокруг ночного светила. Оно мягко, вкрадчиво мерцало, и в рассеянные лунные лучи вмешивался редкий кровавый отблеск, будто небо намекало на скорую беду.
  Сэр Говард не особо уважал астрономию, но Эс любил пропадать в недрах Фильты и таращился в дорогие гномьи телескопы, "щелкнутые" из Нота еще до того, как Уильяма возмутило беспечное драконье отношение к чужому имуществу. И он ежедневно упоминал о том, что различил в бесконечном танце планет и звезд. А еще он ощущал настроение неба, потому что был драконом, а драконы - это часть глухой синей высоты.
  - Не нравится оно мне, - говорил Эс, вылезая из башни и направляясь к трапезной. - С ним уже неделю что-то не то.
  Рыцарь подхватил со стола очередную тетрадь, перешитую темно-синими нитками, и открыл на относительно чистой странице - лишь в углу сиротливо болталось нечто вроде башмака, за шнурки привязанного к переплету. С удивлением его осмотрев и заключив, что рисовалась обувь параллельно Хэллоуину, в окружении десятков оранжевых тыкв и летучих мышей, сэр Говард покрутил между пальцев черный эльфийский карандаш, привыкая к его толщине и весу, и поднес к бумаге.
  Неполная луна - третья четверть, - тянула голодные лапы к спящему Драконьему лесу, а ее случайный спутник полыхал, как магический огонь в храмах Вилейна. Волей карандаша он был черным, но воображение рыцаря облекло его в маслянистый карминовый цвет.
  Сэра Говарда передернуло. Будучи нарисованной, эта картина внушала куда больший страх, чем бестолково пережидая нашествие облаков над замком.
  Он закрыл тетрадь, аккуратно сложил рабочие инструменты и вышел из комнаты.
  Коридоры Льяно, опустевшие потому, что Эли и ее уставшие подчиненные давно легли спать, были залиты светом факелов. Одинокие стражники застыли, как статуи, поблескивали серые лезвия копий, поднятых остриями вверх. Иногда звенели доспехи - за внешними галереями дозорные обходили двор, наблюдая за всем, что происходило вокруг - в том числе и за ветром, плясавшим в сухой листве, и за витражами, где уютное домашнее тепло согревало тех, кому повезло находиться внутри.
  - Доброй ночи, сэр Говард, - поздоровался один из них. - Не спится?
  - Бессонница, - пожал плечами рыцарь. - Какова обстановка?
  - Тихо. - Дозорный повернулся к лесу, постучал латной перчаткой по забралу шлема. - Но что-то не так. Мои товарищи у границ докладывают, что с Этвизой неладно: будто бы над Шаксом поднимаются клубы дыма, а люди бегут из ближайших деревень к Сельме. В том поселении, где господин Эс продавал драконьи головы, шепчутся: мол, рыцари поспешно ремонтируют стены, мастерят катапульты на уровнях благородных и призывают простых мужиков идти в добровольцы - мол, скоро нам придется принять бой, а с кем - непонятно. Вы бы написали весточку родителям, а, сэр?
  Говарду стало дурно.
  - Принять бой?
  - Так точно, сэр. Завтра к Его Величеству Уильяму прибудут послы вашего короля, и я, как, впрочем, и вы, догадываюсь, о чем они попросят.
  Дозорный жестами показал своему напарнику, что все нормально, и сдержанно поклонился:
  - Берегите себя.
  Его размеренные шаги пересекли площадку у фонтана, выбили перестук из мраморных плит и медленно растворились в направлении Великих Врат.
  Сэр Говард выдохнул. Этвиза - не такое крепкое королевство, как Хальвет или Саберна, однако ее воины - ее гордость. Как рыцари Шакса посмели отступить перед кем-либо, зная, что будут опозорены до конца жизни?
  По счастью, родители и дедушка сэра Говарда жили в Сельме, но даже так ему было, о ком беспокоиться - троюродные брат и сестра, кузен и кузина оруженосца, а также дядя и тетя еще четыре года назад поселились у Академии Наук, расположенной неподалеку от береговой крепости. Рыцарь как-то рисовал портрет госпожи Гертруды, а Габриэль, ее близнец, походил на девушку почти всем, кроме цвета глаз и менее вздорного характера. И он бы не выбрался из Шакса, если бы туда - черт возьми, откуда?! - пришла вражеская армия. Не потому, что был рыцарем, а потому, что его задержало бы увечье, а скорость - самая важная вещь, если речь идет о побеге.
  Если взять лощадь, оставить Уильяму письмо и броситься к Этвизе немедленно... если погнать животное галопом, пускай оно и погибнет у рубежей Драконьего леса... если купить у жителей деревни другое...
  Сэр Говард отвесил себе звонкую пощечину. За стеной галереи выругался кто-то из стражников.
  "Спокойно, - размышлял рыцарь, пересекая двор. - Спокойно. Я никого не спасу, если необдуманно брошусь к Сельме. Я поеду со своим королем. Он любит помогать окружающим, а значит, и Этвизу не бросит, он обязательно прикажет хайли хватать оружие и..."
  Оруженосец не додумал, потому что за дверью кухни царила абсолютная темнота. Пришлось наощупь зажигать свечи.
  Пока перевернутые капли огоньков набирали силу, в углу что-то едва различимо зашелестело, и сэр Говард обернулся, ожидая увидеть крысу или мелкую нежить вроде домовика... но увидел светловолосого парня в очках и с бутербродом.
  - Э-э-э... - протянул рыцарь, ощущая неловкость и смутно подозревая, что и до этого встречал высокого, худого человека в синем вязаном свитере.
  - Я - твоя иллюзия, - шепотом сообщил тот, и его голос - то есть голос крылатого звероящера, - в клочья разорвал тишину.
  - Эс? - не поверил сэр Говард. - А почему ты... ну, такой? И давно ты носишь очки? Я ни разу...
  Дракон в человеческом теле раздраженно сдернул черную оправу с носа, засунул ее в карман и повторил:
  - Тебе, черт возьми, показалось, Говард. Ничего я не ношу.
  - Но я же...
  - Говард! - Эс почти кричал, и в его тоне рыцарю почудилось то ли отчаяние, то ли затаенная обида. - У меня отличное зрение, какие, к Дьяволу, очки? Я - страж синего осеннего неба, хозяин замка Льяно, покровитель и отец Уильяма, твоего господина... и я настаиваю, чтобы ты не шутил при нем о некоем слепом пятисотлетнем парне, которого встретил к полуночи в... - он замялся, будто осмысливая нечто новое, - в кухне... Кстати, ты в курсе, что потолстеешь, если будешь ужинать в полночь?
  - Я не ужинал вместе с милордом, значит, не потолстею, - отмахнулся рыцарь.
  - Это что, намек? - восхитился Эс. - Но Уильям не толстый. Он ест много сладостей, но он не толстый. Интересно, как это получается?
  - Может, благодаря вину? - предположил сэр Говард. - Сладости милорд обычно запивает вином.
  - Вином твой милорд вообще злоупотребляет. Вот возьму и спрячу все ключи от кладовых, и пускай пьет водичку, это полезно. Будешь бутерброд?
  Он протянул кусок хлеба с маслом и вяленой олениной куда-то правее и ниже силуэта оруженосца. Тот покладисто притворился, что не заметил, и послушно сменил позицию.
  Зеленые глаза Эса были широко распахнуты. Расширенные зрачки бестолково шарили по кухне, иногда натыкаясь на сэра Говарда, но не задерживаясь на нем.
  Человеческое и драконье. Если соединить, то никакие очки не понадобятся, но Эс балансировал между этими двумя обликами, не принимая их полностью. Он был сородичем и людей, и крылатых звероящеров, он прожил пятьсот лет попеременно тем и вторым. Драконьи зеленые глаза по-прежнему четко видели Тринну, а человеческие, до предела измотанные таким колоссальным сроком, утратили былую зоркость и нуждались в дополнительных линзах. Повезло, что гномы изобрели их немногим позже, чем Эс перестал ориентироваться на местности, не меняя структуру зрачков так, что при сэре Говарде, Уильяме и народе хайли она была неуязвима, но подходила скорее крылатому звероящеру, чем высокому светловолосому хозяину замка.
  - Надень, - улыбнулся рыцарь. - Я никому не скажу.
  - Точно? - сощурился дракон, а его рука замерла у кармана. - Ты клянешься?
  - Если тебе угодно - клянусь.
  Эс облегченно пробормотал что-то о Богах и созданных ими воинах, достаточно благородных, чтобы не шутить жестокие шутки и ценить здоровье своих друзей. В очках он выглядел диковато, но сэр Говард старался на него не коситься и уплетал замечательный бутерброд - своеобразную плату за молчание.
  - И давно ты... ну... - осведомился рыцарь, сомневаясь, что крылатый звероящер ответит на вопрос.
  - Давно, - вздохнул тот. - Около двухсот лет, наверное. Я потому и не впускаю Уильяма в Кано, что сижу там в очках. Меня как-то подняли на смех выскочки из Вилейна, и я решил: с этих самых пор мои слабости будут моим секретом.
  - Милорд не рассмеялся бы, - с упреком возразил сэр Говард. - Милорд бы тебя пожалел.
  - В том-то и беда твоего милорда, что он слишком жалостливый, - посетовал Эс. - Ладно, доедай, и пошли спать. Поздно уже, а завтра нам придется хорошо поработать...
  
   ГЛАВА ШЕСТАЯ,
  
   В КОТОРОЙ УИЛЬЯМ ЗНАКОМИТСЯ С ГАБРИЭЛЕМ
  
  Мальтри, оруженосец господина Кьяна, крался по спящему лагерю к шатру верховного шамана, ступая бесшумно и мягко - не хуже бывалого кота. Кольчугу, меч и сумку он бросил у костра, где дремали, укрывшись походными одеялами, товарищи юноши, и рассчитывал на то, что куртка не заскрипит, а под ботинками не хрустнет какая-нибудь ветка или, Боги упаси, камень.
  Поведение милорда юноше совсем не нравилось, как не нравилось и поведение господина Язу. Военачальник Первой Центральной Армии был подчеркнуто равнодушен ко всему, кроме планов скорого сражения, а к ним прилагал несвойственное ему усердие, словно они представляли собой способ отвлечься от чего-то иного. Командир колдунов, напротив, так и давился весельем и предвкушением грядущего боя, но со своими подчиненными общался лишь официальным и предельно емким тоном, чтобы они не уходили от интересующей верховного шамана темы.
  Мальтри сообразил, что милорд в чем-то подозревает господина Язу, а вот в чем - было для него загадкой. Помимо тех недолгих минут, когда господин Кьян раздавал приказы или объяснял, как именно следует поступить в грядущей битве копейщикам или арбалетчикам, он хранил задумчивое молчание и таращился в книги, карты, письма, лишь бы никто не счел его свободным от работы и не заговорил о госпоже Ами и о гибнущей Эдамастре. Побеседовать с ним стало труднее, чем добраться до поверхности луны, и Мальтри двинулся обходным путем, намереваясь подобраться к милорду по кругу, попутно выяснив, что же его так раздражает в господине Язу.
  Шатер верховного шамана трепетал под порывами ледяного ветра - тот шел от подножий Альдамаса, падал с вершин, приносил редкую россыпь белых, острых снежинок. Справа от шатра темнота пожирала очертания предметов, и Мальтри доверил себя ей, замерев у краешка плотной ткани, накинутой на деревянные столбы и перекрытия.
  - Вы подвергаете опасности Орден, - донеслось изнутри, и оруженосца бросило в дрожь. Как эделе благородный, верный своему господину и общему делу, он никогда раньше не подслушивал, и смешанное чувство страха, стыда и гордости было ему в новинку. - Мастера не нуждаются в той силе, что вы собираете. Во-первых, она раздобыта ложью, и за нее уплачено смертью. Во-вторых, вы продолжаете меняться, и не эта ли сила, такая желанная для вас, уничтожает ваше сознание?
  - Заткнитесь, - гневно приказал господин Язу. - Ваши паршивые мастера - пережиток прошлого, и не более того. Они на дух не переносят перемены, даже если эти перемены несут в себе пользу - как для юных шаманов, так и для стариков, чей дар почти полностью исчерпался. Я обеспечу своих сородичей неугасимой, воистину бессмертной, магией, и никакие ваши уговоры...
  - Вы сошли с ума, - перебил его собеседник. - Вы не способны здраво оценить угрозу. Сила, обещанная вами, не стоит подобных жертв. Мне жаль, но вы - убийца, а не спаситель.
  Верховный шаман расхохотался.
  - Убийца? И пусть, но зато я - повелитель подземной огненной реки, и те жизни, что я забрал, отныне - ее частица! Они все еще там, на Эдамастре - убивают своих друзей, своих детей и своих любимых. Они все еще там, в дыму над последними дорогами, в трещинах, откуда выползает лава, они - в ней, они поглощают стены, рвы и ворота. Королева Ами погибнет еще до того, как закончится бой с рыцарями Сельмы, и эта ее судьба - заслуженная штука. Вы не согласны?
  Собеседник господина Язу фыркнул и стремительно покинул шатер, но Мальтри удалось разглядеть только его спину, а рыжеватая коса могла принадлежать любому из эделе - этот цвет в их роду преобладал. Вместо него в глаза бросались менее приметные: иссиня-черные, как у Милайна, пепельные, как у адмирала Тартаса, плавные серебряные, как у Ее Величества Ами... словом, опознать позднего гостя верховного шамана предстояло либо по голосу, либо никак.
  Повелитель подземной огненной реки... юноша, конечно, догадывался, что господин Кьян подозревает колдуна не просто так, но чтобы смерть Эдамастры была делом его рук?.. Нет, здесь явно какая-то ошибка. Господин Язу оборонял гибнущий континент полжизни, доблестно служил королеве, учил молодых шаманов не только магии, но и военному ремеслу. Кстати, зачем? Никаких врагов, кроме драконов и нежити, у племени эделе не было, а гражданские войны канули в лету задолго до того, как престол перекочевал под хрупкую власть женщины. Да и в сражениях с бунтующими торговцами, аристократами или охотниками шаманы не принимали участия, высокомерно заявляя, что их умения росли и крепли ради великих дел, а не таких мелочей.
  Мальтри углубился обратно в лагерь, стараясь не оборачиваться на просторный шатер господина Язу. Он плохо смыслил в чужих стремлениях, но не сомневался, что о разговоре верховного шамана и его товарища необходимо доложить Кьяну, а Кьян решит, как с ними разобраться.
  Но тонкая холодная ладонь поймала его за локоть в десяти шагах от временной обители военачальника, и кто-то ласково, с отеческой нежностью, спросил:
  - Разве ты спешишь, Мальтри?
  
  Дозорный не прогадал - послы Этвизы прибыли на рассвете, еще до того, как Уильям проснулся и достиг вменяемого состояния. Добрую половину ночи (или, вернее, недобрую половину) юноше снился какой-то бред: огненные реки глубоко под землей, сгоревшие города, трещины в земле, заполненные морем, и белый песок, похожий на снег. Кто-то сидел на краю мертвого континента и пел, но из многих и многих слов, растянутых им, Его Величество различил всего одну фразу:
  
   - Белый песок сотворяет ряды пустынь;
   Тесно в пустынях, повсюду - одни кресты.
  
  - Я как будто всю ночь работал, - пожаловался он Альберту. Бывший оруженосец дедушки сопровождал его к приемному залу, где ожидали послы, и, как всегда, со спокойным вниманием относился к откровениям своего короля. - И совсем не отдыхал. Голова болит...
  - Выпейте вина, милорд, - посоветовал хайли. По его мнению, вино быстро и просто решало все проблемы, возникающие в жизни людей. - Или, если пожелаете, я прикажу Эли приготовить вам травяную настойку. А чтобы она не была такой паршивой, как в прошлый раз, я лично подброшу в нее весь тот сахар, что найду в кухне.
  Уильям содрогнулся:
  - Да брось, не нужно. Само пройдет.
  - Ну, если вы уверены... - засомневался Альберт, но, по счастью, от его дальнейших рассуждений юношу спасли двери приемного зала, возникшие впереди. Хайли уверенно их распахнул, переступил порог и объявил:
  - Его Величество Уильям, владыка Драконьего леса и повелитель народа хайли - к вашим услугам, господа.
  Троица послов - старый седобородый гном, голубоглазый человек и до смешного серьезный колдун, - низко поклонились, выражая свое почтение.
  Изумленный Уильям замер у входа, моргнул и растерянно уточнил:
  - Тхей? Кельвет? Господин Кливейн?
  - Они самые, - улыбнулся гном. Его явно обрадовало, что юноша, чье положение после побега из Талайны взлетело до небес, с прежней невозмутимостью обращался к наемникам, хотя уж теперь-то они были не более чем жалким мусором под его ногами. - Доброе утро, мой король. Мы прибыли из Этвизы, со срочным посланием от Его Величества Нойманна, чей дворец, да будет он навеки благословенен, возвышается на Сельмском холме.
  - Неужели вы там обосновались? - не поверил юноша.
  Господин Кливейн почесал бороду.
  - На самом деле нет, - вмешался Тхей. - Мы предупредили Сельму о том, что неизвестная армия атаковала Шакс. Оставила его целым, если не учитывать сожженную береговую крепость, но жителей перебила, а сбежать удалось исключительно тем, кому помогли мы.
  - Троих мы точно спасли, - гордо сообщил Кельвет.
  Уильям нахмурился, но все же похвалил:
  - Молодцы.
  Господин Кливейн кашлянул и вытащил из дорожной сумки свиток пергамента, исчерканный крупным детским почерком.
  - Если позволите, я зачитаю. Прекрасно. "Я, полноправный король Этвизы, обращаюсь к Его Величеству Уильяму, владыке Драконьего леса и повелителю народа хайли. Между мной и лесным племенем до сих пор не было союза, но сейчас моему королевству грозит смерть, и я прошу о помощи всех, кто может ее оказать и кто является достаточно благородным, чтобы не бросать в беде того, кто отчаянно хочет ее предотвратить".
  - В этом письме, - перебил его Альберт, чей силуэт притаился у книжного шкафа, где блестели корешки стихотворных произведений, - мне так и чудится пренебрежение, милорд. Я предлагаю ответить Его Величеству, что ради спасения он мог бы обратиться к нам и с большим уважением.
  - Тише, Альберт, - попросил король, бросив на бывшего оруженосца дедушки веселый взгляд: действительно, хозяин Этвизы мог бы и постараться, а не вкладывать в свое послание столь прозрачный вызов. - Извините, господин Кливейн.
  - Не беспокойтесь, Ваше Величество. - Старый гном покосился на хайли со смутным интересом. - Тут еще пара строк. Наш наниматель пишет, что будет бесконечно благодарен королю Уильяму, если тот не откажет ему в поддержке. И еще пишет, что Этвиза готова стать другом лесного племени, особенно теперь, после того, как трон по праву достался вам. Его Величество считает, что ценность народа хайли всей Тринне ясно доказала госпожа Элизабет, а все войны с Драконьим лесом были недоразумением, спровоцированным скорее людьми, чем вашими подданными.
  - Какая тонкая лесть, - проворчал Альберт. - Семилетний мальчишка, и тот использовал бы ее осторожнее. Я не спорю, что причиной конфликтов постоянно были мерзкие человеческие выходки, вроде убийства вашей матери, мой король, или пьяного нападения на пограничный пост со стороны Этвизы, после чего мои разгневанные сородичи показали рыцарям, как нехорошо и опасно связываться с народом хайли. Но меня, если честно, бесит, что прежде эту информацию отвергали и называли фальшивкой, а теперь вспомнили, надеясь тем самым заслужить вашу признательность. Опять же, я предлагаю ответить Его Величеству, что...
  Уильям вздохнул. Бывший оруженосец был по-своему прав: люди причинили Драконьему лесу немало зла, и прощать их на ровном месте, не получив хоть какой-то компенсации (сошла бы даже моральная) хайли не собирались. Но бросить Этвизу умирать ради застарелых обид, ради шрамов, пускай и глубоких, как рана на переносице Эльвы, значило поступить так же, как поступили бы те, кого презирали дети лесного племени - и сделаться ничем не лучше.
  - Нет, Альберт, - разочаровал мужчину он. - Мы поможем.
  - Поможем?! - бывший оруженосец едва не подавился своей же отповедью. - Но, мой король, они подумают, что мы - бесхребетные идиоты, забывшие, как...
  - Нет, не подумают, - возразил Уильям. - Если мы будем правильно себя вести, ни за что не подумают.
  Альберт намеревался было спросить, как это - правильно, однако в коридоре что-то загрохотало, деревянные створки содрогнулись, и в зал залетел пушистый, обросший плесенью, перепуганный и совершенно не подлежащий опознанию шарик - и принялся биться о стены с энтузиазмом самоубийцы.
  - В Аду для тебя уже готовят отдельную сковородку, и я отправлю тебя туда, скотина, чего бы мне это ни... ой, прости, Уильям!
  - Эс, что это за уродец? - осведомился юноша, пока наемники в замешательстве наблюдали за безумием черно-белого комка шерсти.
  Но ответил ему не перепачканный сажей и паутиной дракон, а маг, с профессиональной точностью заключив:
  - Марахат, низшая нечисть. Я его изгоню, если вы...
  - Нет! - заорал Эс. - Не смей! Я посажу его на поводок, построю будочку, и он будет моей цепной собачкой!
  - Он - демон, - терпеливо пояснил Тхей. - Демоны разрушают все, до чего дотягиваются их загребущие лапы.
  Крылатый звероящер фыркнул:
  - А вот и нет! Я так понимаю, тебе не приходилось заводить полезные знакомства с обитателями Ада? Нет? Вот и молчи, не мешай более везучим... э-э-э... созданиям заниматься своими делами.
  Он в прыжке изловил бешеную тварь, нежно прижал к себе и шепнул:
  - Назову тебя Тузиком...
  Пойманный, марахат походил скорее на толстого круглого кота, чем на пса, но оскаленные зубы и ненависть в янтарных глазищах ясно давала знать, что он гораздо страшнее. Кельвет перевел опасливый голубой взгляд с него на дракона, сдвинул светлые брови и пробормотал:
  - Где-то я тебя раньше видел... не подскажешь, где?
  - Нет, потому что я тебя вижу в первый раз, - пожал плечами Эс. - Но я бывал в Этвизе, Вилейне, Хальвете и Талайне, так что, вполне возможно, ты мельком заметил меня в тамошних тавернах или в переплетении улиц. А твой приятель что, маг?
  В его поведении сквозила какая-то неискренность, и Его Величество помнил, почему. Руку бывшего талайнийского наемника и по сей день украшали с трудом заживающие раны, некогда нанесенные крылатым звероящером песочного цвета. Впрочем, оправдать Эса было проще простого - его поврежденный мозг вообще много чего натворил, пока дракон, наконец, не вытащил из него серебряное револьверное ядро. Но Кельвета вряд ли успокоили бы такие объяснения.
  - Да, маг, - с достоинством отозвался Тхей, пока Уильям лихорадочно прикидывал, вывести из зала дракона или отвлечь послов какой-нибудь ерундой типа завтрака. - А что, у тебя есть ко мне вопросы?
  - Есть, но задать их я предпочел бы наедине, - хитро сощурился крылатый звероящер.
  Он вел себя, как обычно, дурашливо, но до Тхея чудесным образом дошло, что за беспечным выражением лица скрывается дело весьма важное.
  - Что ж, я был бы рад, если бы ты прогулялся со мной по замку, - предложил маг, оглядываясь на господина Кливейна - убедиться, что старый гном не против.
  - Иди, иди, - отмахнулся тот.
  
  Эс покорно устроил Тхею демонстрацию наиболее красивых помещений Льяно - тронного зала, астрономической башни, апартаментов сэра Говарда (рыцарь так возмутился, что едва не запустил в незваного гостя палитрой), внешних и внутренних галерей (первые славились витражными окнами, вторые - масляными картинами) и фонтана. Маг помалкивал, дракон, наоборот, не молчал и секунды. Он пересказывал истории, услышанные от Альберта после пробуждения хайли, он пересказывал истории, произошедшие с ним самим, пока Эс пытался привыкнуть к Лунной Твердыне, он, захлебываясь радостным смехом, болтал, как смешно терялся в коридорах Уильям, еще не привыкший к замку. Последнее вызвало у Тхея не менее счастливый смех, и с этого момента наемника и крылатого звероящера можно было называть лучшими друзьями.
  Маг, в свою очередь, поведал Эсу о своих злоключениях, таких, как случайная встреча с Кельветом, пропажа соленых огурцов по вине отца (этот наглый мужчина съел все, что должно было достаться Тхею), поездка через перевал Альдамаса, напрасные стремления господина Кливейна заново основать Гильдию на землях герцога и так далее. Затем он почему-то свернул на подробное описание жизни своих родителей, и Эс понял, что и мать, и "подлого, коварного, безжалостного" отца наемник любит настолько сильно, что это чувство, собственно, уже гораздо сильнее любви.
  - За многие века чистую талайнийскую кровь, конечно, неплохо разбавили гонцы и переселенцы Этвизы, - талдычил он, - однако я все равно выделяюсь, как акула в стае дельфинов. На Тринне, как правило, попадаются лишь светло-карие глаза, а у меня они совсем темные. Мой отец - беглый варвар с архипелага Эсвиан. Талайна взяла его в плен около сорока пяти лет назад, когда он был еще молод, неопытен и глуп - он сам так выражается, я ни при чем. Моя мать приютила его и спрятала от королевской погони. Они вместе построили дом на отшибе, но как в подобных условиях зародились их взаимные чувства - неясно. Я бы отдал... не половину, но лет восемь своей жизни за то, чтобы это выяснить. Родители воспитывали меня бережно и аккуратно, и благодаря им я превосхожу, - Тхей весело ухмыльнулся, - чертового Кельвета во всем, кроме умения красиво убивать. Убийства, совершенные мной, выглядят ужасно.
  Эс едва не поделился, что вряд ли убийства мага по степени ужаса превосходят его собственные - он-то людей и жрал, и давил, и разрывал на два ровных (или нет, тут уж как повезет) сиротливых кусочка, но сообразил, что эти факты из жизни крылатого звероящера Тхею не понравятся. Особенно если не забывать, что Тхей не в курсе о том, кем, по сути, является его забавный высокий спутник.
  - Ладно, - сказал Эс, приглашая мага в пустую трапезную - и принюхиваясь, чтобы уловить посторонние запахи - запах Эльвы, например, - до того, как они приблизятся. - Вернемся к моему вопросу. У тебя, приятель, есть какой-нибудь способ оказаться в чужом сне?
  
  Господина Кьяна разбудило тревожное пение рога: кто-то из дозорных извещал командиров, шаманов и военачальников о беде, и низкий, раскатистый звук пронесся над военным лагерем, как морская волна.
  - Мальтри, что там такое? - сонно спросил мужчина, памятуя, что юный оруженосец обычно стоит у полога шатра задолго до появления господина.
  Но ответом ему послужила тишина, и Кьян окончательно проснулся.
  - Мальтри? - снова окликнул он. - Ты где?
  Полог шатра дернулся, и на военачальника ошарашенными, хоть и несколько виноватыми глазами уставился парень-лучник, тоже недавно поднятый с походного одеяла.
  - Господин, у границ лагеря нашли тело убитого эделе...
  - Что?!
  Лучник подождал, пока мужчина влезет в любимые штаны и застегнет куртку, а затем повел его сквозь самое сердце лагеря туда, где собралась беспорядочная толпа растерянных воинов. Кто-то из них не произнес ни слова, а кто-то вовсю обсуждал странное событие, недоумевая, как врагу удалось проникнуть на территорию, захваченную бойцами Эдамастры, и даже убить одного из них. И те, и другие отходили, пропуская Кьяна и образуя как будто живой коридор, пока военачальник не увидел огненно-рыжую башку верховного шамана, склоненную над чьим-то телом и лужей крови, растекшейся по сырой траве.
  - Язу, что здесь...
  Колдун посторонился, и у мужчины перехватило дыхание.
  Мальтри, его оруженосца, пригвоздили к земле копьем, и он промучился, вероятно, всю ночь, пока потеря крови не взяла свое. Побелевший, измученный, он умер ближе к рассвету, и в его распахнутых небесно-голубых глазах все еще отражались тяжелые серые тучи, скрывшие солнце, появления которого Мальтри ждал. Его черты выражали удивительное спокойствие, словно оруженосец умер не от боли, словно его уничтожили не страдания, а чертово отсутствие дневного светила, одинакового над Этвизой - и Эдамастрой.
  - Лазутчики рыцарей, - зло бросил верховный шаман, обернувшись к военачальнику. - Мальтри их обнаружил, но не успел никому об этом доложить.
  Воины вокруг зароптали, широкоплечий тип из четвертого отряда копейщиков послал проклятие на головы тех, кто напал на оруженосца господина Кьяна. Язу чуть различимо вздрогнул, но никто на него не смотрел - военачальник слепо таращился на мертвого юношу, а остальным была более любопытна реакция товарищей, чем повадки верховного шамана.
  Только Сури яростно сжал и без того искусанные губы, и если бы он не стоял к господину Язу спиной, у колдуна екнуло бы в груди.
  Неважно, какой ценой, но его сегодняшняя цель была достигнута.
  В душе Кьяна бурей поднимался гнев, испепеляющий абсолютно все на своем пути. Лазутчики рыцарей... Мальтри их обнаружил, и за это его убили... верно, он всегда был наблюдательным, но увы, недостаточно осторожным...
  Военачальник эделе повернулся к Сельме - силуэт города просматривался у горизонта, мрачный и неприступный, окруженный тучами, будто короной. Его прятали высокие и надежные стены, его обороняли тысячи солдат, его заранее приготовили к вражеской атаке, но теперь Кьян не испытывал ни страха, ни желания подобраться к Сельме исподтишка. Нет, он будет убивать рыцарей так, чтобы они проследили за каждым его движением, так, чтобы они ощутили вдесятеро больше боли, чем юный оруженосец Мальтри, чьи мечты о возвращении домой рухнули в одночасье, будто ни гроша и не стоили.
  
  Особняк семьи Ланге находился чуть севернее столицы. Розовато-белый, облицованный мелкими угловатыми камнями, он прятался в тени берез, а в саду усердно возились гибкие силуэты слуг.
  Госпожа Ванесса неподвижно сидела у окна, выпрямив спину и сложив тонкие руки на подоле платья. Чуть волнистые каштановые волосы она собрала в пучок, воротник парадной одежды затянула так, что мужчины могли полюбоваться разве что ее шеей, а запястья украсила витиеватыми золотыми браслетами - змеи, переплетенные между собой, оплетали ее плоть.
  - Не мучай себя, дорогая, - проходя мимо, дал совет супруг госпожи Ванессы, суровый бородатый мужчина по имени Хандер. Его походка, осанка и поведение с поличным выдавали рыцарскую натуру: в молодости господин Хандер исходил Тринну вдоль и поперек, отыскивая нежить, верных друзей и вообще всякие приключения. - Я понимаю, что принимать столь важных гостей тут, в нашем особняке, глупо, но король настаивает - никто, кроме нас, не совладает с повелителем народа хайли. К тому же ты сама приглашала его на Рождество. Вот и считай, что он приехал, хотя и с опережением...
  - Ничего ты не понимаешь, любимый, - ответила Ванесса. - Экипаж с минуты на минуту появится, я хочу выйти и поздравить господина Уильяма с прибытием до того, как эту задачу возьмет на себя дворецкий. О, мне уже пора!
  Стражники торопливо распахнули ворота, и экипаж, запряженный четверкой белых коней, оказался во дворе.
  - Скорее, скорее! - подгоняла себя госпожа Ванесса, пересекая просторный холл. - Ох, старовата я для подобных упражнений!
  У крыльца она остановилась, отдышалась и снова гордо выпрямилась, намекая всем, какой утонченной и благородной женщиной является. Дворецкого хозяйка особняка все-таки обогнала, и он улыбнулся в усы: характер госпожи Ванессы не давал покоя никому, кроме ее мужа, поскольку при господине Хандере супруга становилась мудрой и доброй.
  Кучер из народа хайли, со странной серо-голубой кожей и зрачками звездчатой формы, дернул на себя дверцу экипажа.
  Хозяйка особняка глубоко вдохнула.
  Сначала во двор с облегчением выбрался высокий светловолосый парень, поклонился госпоже Ванессе и на правах первопроходца выдал:
  - Добрый день! Если вы не возражаете, я представлю вам короля Уильяма, владыку Драконьего леса и повелителя народа хайли, а также его...
  - Оруженосца, - сэр Говард вылез на божий свет следом за драконом, посмотрел на женщину и протянул к ней ладони. - Привет, мама.
  В его объятиях госпожа Ванесса ощутила себя той слабой и хрупкой женщиной, какой, по сути, была. Но при этом сын обеспечивал ей надежную защиту, и она простояла рядом с ним дольше, чем допускали правила этикета.
  - Ты подрос, - отметила хозяйка особняка, окинув сэра Говарда взглядом. - Тебе надо разучиться расти, иначе отец почувствует себя ущемленным.
  - Пока что я чувствую лишь радость, что мой сын идет по верному пути, - вмешался господин Хандер. - Но, дорогая, ты забыла о нашем главном госте. Прошу прощения, мой король, помилуйте великодушно...
  И он преклонил колено перед худеньким, по мнению госпожи Ванессы, юношей. Королевский венец - более простая и удобная замена короне, - блестел в черных, как уголь, и белых, как снег, прядях, а искристые сапфиры бросали на них синеватые отблески.
  - Милорд, - сэр Говард повернулся к Уильяму, - разрешите представить: это моя мама, госпожа Ванесса Ланге, и мой папа, господин Хандер. Они бесконечно рады, что вы согласились поселиться в нашем семейном особняке. Это большая честь и для них, и для меня.
  - Приятно познакомиться, - улыбнулся Уильям, и хозяйка дома окончательно растаяла.
  - Вы такой милый! - не выдержала она. - Я боялась, что вы похожи на короля Талайны, а вы... вы...
  - Да, милорд похож на свою мать, госпожу Элизабет, - перебил ее сэр Говард, прекрасно помнивший, на какие сентиментальные речи способна его родительница. Самому рыцарю они были привычны, и он пропускал их мимо ушей, порой благодарно щурясь в необходимых местах, а вот Его Величество был обделен материнской любовью и не догадывался, какое испытание ему угрожает. - Как я похож на тебя, мама.
  - А где твой дедушка? - подал голос тот высокий светловолосый парень, что обратился к госпоже Ванессе первым. - Я хочу побеседовать с твоим дедушкой. Ты нас не познакомишь?
  - Чуть позже, презренная реп... то есть... чуть позже, Эс, - вовремя спохватился рыцарь. - Мама, я слышал, что вражеская армия атаковала Шакс, и что моим товарищам не удалось вывести оттуда жителей. А как насчет кузена, кузины и дяди с тетей? Они... ну...
  Сэр Говард запнулся.
  Госпожа Ванесса покосилась на мужа. Хандер, как воин, не раз и не два сталкивался со смертью, но для нее известие о родичах, в одночасье погибших посреди сгоревшего города, стало серьезным ударом и добавило немало серебряных нитей в косу.
  Оруженосец Уильяма сжал кулаки:
  - Их тоже убили?..
  - Не все так плохо, сынок, - попробовал утешить его отец. - Твои дядя и тетя, к сожалению, не спаслись, но Гертруда и Габриэль живы.
  Его Величество сообразил, что сэр Говард сейчас либо совершит что-нибудь безумное, либо разорвется на две части - грустную и счастливую, а потому вмешался:
  - Так ведь это чудесно. Я полагаю, их родители сделали все, чтобы помочь своим детям, и они были бы недовольны, если бы вместо радости и гордости за их поступок ты испытывал боль, Говард.
  - А вы очень проницательны, - удивился господин Хандер. - Гертруда действительно рассказывала, что мой брат приложил все усилия, лишь бы вражеская армия не обнаружила подземный ход, по которому ушел Габриэль. Если бы они нашли вход, то настигли бы юношу без труда.
  - Разумеется, настигли бы, - со смирением отозвался кто-то.
  Уильям обернулся.
  Спокойный зеленоглазый человек с такими же темно-зелеными радужками, как у госпожи Ванессы, присел на нижнюю ступеньку крыльца и наблюдал за встречей рыцарской семьи и короля хайли, чье непобедимое войско расквартировали в цитадели у западных окраин Сельмы. Он был, пожалуй, чуть ниже сэра Говарда, рыцарскую традицию коротко стричься не брал в расчет, а на левой щеке имел две приметные родинки.
  - Габриэль, Ваше Величество, - кивнул он.
  Уильям ожидал, что человек, сбежавший от битвы, или скорее - от избиения, будет выглядеть потрепанным и побитым. Но у сэра Габриэля насчитывалось всего одно, скрытое под голенищем сапога увечье: левая нога, поврежденная в бою с нежитью. Кузен оруженосца короля относился к убийству драконов куда серьезнее своего троюродного брата, но по части мастерства ему уступал, и даже у обычной выверны получилось вцепиться в его тело так, чтобы с тех пор оно мучилось непрерывно.
  Уильям подошел к сэру Габриэлю и обменялся с ним рукопожатием. Теплая шероховатая ладонь на мгновение стиснула его пальцы.
  В замке Льяно хранился портрет госпожи Гертруды, сестры сэра Габриэля. Они были похожи, как две капли воды, за исключением цвета глаз и вышеупомянутых родинок - те выбрали щеку юноши, а щеку девушки обошли стороной.
  - Я о вас наслышан, мой король, - сказал сэр Габриэль, подхватывая солидную костяную трость, явно вырезанную из рыцарского трофея вроде туши поверженного упыря. Опираясь на нее, тяжело поднялся, стараясь не перетруждать раненую ногу. - И о вашем дедушке тоже. Говорят, он погрузил Драконий лес в сон, чтобы избежать войны с Талайной. Это правда? Если так, то господин Тельбарт был куда отважнее, чем казался.
  - Правда, - согласился Уильям, и по его хмурому тону семье сэра Говарда стало ясно: Талайной, своей родиной, где умерла госпожа Элизабет, он крайне недоволен.
  
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
  
   В КОТОРОЙ УИЛЬЯМ СТАРАТЕЛЬНО ДЕРЖИТ СЕБЯ В РУКАХ
  
  "У меня есть идея", - сказал Эльва перед тем, как уйти из Драконьего леса к черным силуэтам гор, вымытых дождем и обросших красными листьями дикого винограда. Альберт попробовал остановить некроманта, а Эс коротко отмахнулся - мол, делай, что угодно, - и даже не поднялся с дивана.
  Альдамас был сердит, но Эльва понятия не имел, на что или на кого. Горы размеренно, сладко вдыхали соленый морской запах, принесенный ветрами с побережья, горы любовались морем со своих заснеженных вершин, а кое-где над ущельями висел туман, такой густой, что некроманту не удавалось рассмотреть, не прячется ли там великан. Впрочем, на таких ничтожных высотах они, кажется, не водились, а вот в долинах или на плато повыше их следы - огромные вмятины в каменной твердыне, - наводили на мысль о том, что Эльва зря полез в такое нелюдимое место.
  Сэру Говарду повезло выбраться из пут Альдамаса, но здесь были целые полчища его менее удачливых сородичей. Тут и там, пока некромант все поднимался и поднимался над лесом, ему попадались желтые старые скелеты или отдельные кости, например, позвонки или черепа. Тут и там ему попадались чьи-то древние стоянки - останки шалашей, пятна костров, порой - крохотные домики, построенные не особо опытными руками, и обжитые людьми норы со звериными шкурами на стенах. В них давно никто не жил, к началу ноября все эти обиталища покрылись голубоватым инеем, и над ними кружился, толком не падая, мелкий колючий снег.
  Эльва, как и раньше, почти не спал, и его синие воспаленные глаза протестовали против такого обращения. Хорошо, что у некроманта были запасные способы следить за обстановкой - крысы, сотканные из теней, носились повсюду, поставляя мужчине информацию о тропе, распугивали своих живых сородичей, предупреждали: берегись, вот-вот за изгибом отвесного склона тебе встретится волкодлак! Священный меч выпил, наверное, целое озеро крови, пока Эльва не наткнулся на заброшенную крепость, где восемь с половиной столетий назад жили сабернийские гномы.
  Как и любая постройка, возведенная низкорослым племенем, крепость была приземистой, угрюмой и печальной. Она вызывала необоснованное желание поскорее уйти, но уставший некромант осознавал: еще немного, и он рухнет прямо посреди дороги, и его не разбудят никакие горные великаны. Поэтому, пошарив по коридорам крепости и обнаружив, что ни сабернийских, ни пещерных гномов там давно нет, как нет и кровожадной нежити, он выбрал роскошную (или, по крайней мере, просторную...) комнату, закутался в походное одеяло и задремал, едва смежив покрасневшие веки.
  Раненая богиня привычно прошипела свои угрозы - и счастье потеряешь, и все живое в тебе умрет, а я встану и отберу украденное тобой, - но Эльва не ощутил прежнего страха перед ней. Он так вымотался, что, когда обагренные кровью огоньки разорвали в клочья лицо мага, он продолжил с удовольствием валяться на стеклянной поверхности, не выражая сильных эмоций. Он закрыл глаза - дважды, во сне и наяву, - и на этот раз не увидел ничего, погрузился в благословенную темноту, а в ней кто-то монотонно пел, бормотал, плакал...
  Эльва проснулся далеко за полдень, сел и до хруста в суставах потянулся. Крепость по-прежнему была тихой, пустой и безопасной, а вот за ее пределами крысы вновь окружили волкодлака - вероятно, друга того, что некроманту довелось убить накануне. Тварь скулила не хуже домашней собачонки, несправедливо оскорбленной хозяином, но бросилась на противника с яростью настоящего демона. Священный меч оборвал ее напрасные муки, и по светлому лезвию поползла блеклая розовая кровь.
  Некромант зевнул. В юности, когда он еще не умел убивать, но знал, что однажды это будет необходимо, некромант испытывал хоть какой-то трепет, а теперь мертвые твари в лучшем случае вызывали в нем смутное отвращение, и он думал: вот бы не испачкаться, надо ранить их аккуратно и не подходить, пока не закончится агония...
  День выдался дождливый, шагая по крутой тропинке, обросшей лишайником, Эльва до нитки промок и расчихался так, что его приближение перестало быть секретом для кого-либо. Эхо радостно подхватывало каждый чих и разносило по всему Альдамасу, сотрясая им горные деревни - редкие клочки дыма над наиболее закрытыми долинами, - далекие перевалы и пещеры.
  Драконий лес внизу слился с рощами Хальвета, храмы Вилейна поблескивали, будто клинки, а Сельма, столица Этвизы, была окружена войсками союзников. Жаль, что Эльва не видел, кто, помимо народа хайли, пришел рыцарям на помощь и готовился обнажить мечи. Но предчувствие, заставившее некроманта уйти из Льяно и направиться в горы, ясно говорило: рыцари, хайли и гномы, если гномы, конечно, явятся, не совладают со своими врагами без магии, а колдуны Тринны - жалкая пародия на коллег самого Эльвы. Коллеги Эльвы были способны без усилий разобрать обитаемую землю по камешку, а потом сложить обратно так, чтобы обновленная версия ничем не отличалась от прежней. А те, кто родился тут, пусть и держались подчеркнуто высокомерно, могли разнести максимум улицу, да и то если она не тянется через весь город.
  Стемнело, и синие глаза некроманта отразили крупные, с кулак, огни звезд. Тропа оборвалась, и склоны гор нависли над мужчиной, словно предупреждая: дальше тебе нельзя, дальше ты обязан был идти по талайнийским перевалам. Но Эльва, не смутившись, полез наверх, ловко цепляясь за любые выступы, опираясь носками сапог на трещины, вонзая в тело Альдамаса ножи - и не оборачиваясь, потому что иначе он бы не удержался, и его кости разлетелись бы по горам не хуже прочих костей.
  Он лез упрямо и уверенно - спасибо странствию по Южному Хребту империи Ильно четырехлетней давности. Там тоже приходилось прижиматься всем телом к холодному, как лед, камню, бояться, что запоздалая дрожь помешает поиску точки опоры, и все будет потеряно - ты сам, твои надежды, и, главное - та причина, по которой ты вообще сюда явился. Невыносимые размышления, заявил себе Эльва и принялся про себя рассуждать о великанах - съедят ли они его, а если съедят, то сырым или жареным, а может, бросят по кусочку в суп? Интересно, какой он - суп из человеческого бульона? До некроманта доходили слухи, что человечина куда вкуснее свинины, но отрезать кому-нибудь ногу или, на худой конец, руку он до сих пор не рискнул. Во-первых, это заклеймило бы его людоедом (забавно, конечно, только ведь люди окончательно перестанут пользоваться его услугами, и заработать на темном даре станет еще труднее), во-вторых, этого не одобрил бы капитан Мильт, а в-третьих, руки и ноги сородичей, по мнению мужчины, выглядели недостаточно аппетитно, чтобы идти на такие жертвы.
  Склон изменился, а затем - оборвался неким подобием плато, и Эльва с облегчением опустился на снег. Небо приблизилось настолько, что, кажется, прямо сейчас некромант находился в его брюхе, а землю далеко внизу скрыли пушистые облака. Они медленно уползали к югу - или нет? Мужчина сомневался, потому что голова у него кружилась, дышать было тяжело, а горы мелко, испуганно дрожали - вероятно, их королю не нравилось, что незнакомец преодолел такую высоту и вознамерился ее испоганить.
  Эльва похлопал себя по карманам куртки, усмехнулся и вытащил гладкий черный нож. Присел на корточки, отмахнулся от снега - тот растаял, будто над ним загорелся костер, - и нарисовал первый угол будущей пентаграммы, идеально ровный, укрепленный четырьмя символами и петлей. Творение некроманта послушно впиталось в гору, и теперь стереть его не сумел бы никто, включая драконов, демонов... и Богов.
  - Левитировать, что ли, - предложил Эльва сам себе, тоскливо поглядывая на противоположный склон - чуть более пологий, он все равно неизгладимо впечатлил мужчину. - А если я это сделаю - хватит ли у меня энергии, чтобы завершить ритуал?
  Он немного постоял, привыкая к своему новому состоянию - нанесенная на плато часть заклятия засела иглой под сердцем, - и, спрятав черный нож, опять ухватился за обычные.
  Нет, энергии не хватит. И ради того, чтобы ее сохранить, придется спускаться тем же методом, что и залезать, пускай и в другую сторону...
  
  - Ты никуда не пойдешь! - бесилась госпожа Ванесса, сжимая тонкое запястье хмурой девушки в просторной белой рубахе, узких черных штанах и высоких сапогах на шнуровке - мужских, а потому широковатых относительно стопы, но хозяйка не променяла бы их и на самые красивые туфли. - Никуда не пойдешь, ясно тебе, Гертруда?!
  - Габриэль, - шепнул Эс на ухо ее близнецу, - можно мне семечек? Под такое зрелище семечки просто необходимы.
  Парень усмехнулся:
  - Или бутерброд. Но, если не боишься, я могу заранее рассказать, чем закончится этот спор.
  - Чем? - приподнял правую бровь крылатый звероящер.
  - Поражением госпожи Ванессы, разумеется. Мою сестру невозможно переспорить.
  Эс деловито кивнул и вернулся к наблюдению за матерью сэра Говарда и сестрой Габриэля. Гертруда опоздала к ужину, не успела увидеть короля хайли, невесть почему обиделась на господина Хандера ("почему вы не задержали его под каким-нибудь дурацким предлогом?!") и торжественно объявила, что присоединится к отряду лучников Сельмы, поскольку военное искусство изучала наравне с братом. Отец Говарда не возмутился, ведь считал, что в трудные времена женщины имеют полное право сражаться наравне с мужчинами. Зато госпожа Ванесса - утонченная, хрупкая хозяйка особняка - завопила так, что в отведенных ему комнатах проснулся и поежился Уильям, в общем-то вполне довольный как родителями сэра Говарда, так и вестями с будущего поля боя: следом за лесным народом через Драконий лес пришли эльфы, а тремя часами позже прискакал гонец из Талайны и сообщил, что Его Величество Фридрих во главе трехтысячного войска прибудет не позднее послезавтрашнего полудня - ему повезло гостить в пограничной крепости, когда вестник принес первое тревожное письмо от короля Этвизы.
  Предполагаемая встреча с отцом юношу нисколько не испугала. Он был королем племени хайли, а значит, не уступал Фридриху по статусу. К тому же бояться стоило бы, если бы отец принимал хоть какое-то участие в судьбе сына и принес ему хоть какое-то добро, а Фридриху было без разницы, есть у него ребенок или нет.
  Господин Хандер, выслушав Уильяма, посоветовал: "не суди поспешно". Юноша долго ворочался в постели, не в силах понять, что именно он поспешно судил, ведь с Его Величеством он девятнадцать лет прожил в одном замке, а внимания получал не больше, чем фамильное привидение. Фридрих не ценил даже сходство между сыном и матерью, хотя Уильям был точной копией госпожи Элизабет, а госпожу Элизабет король Талайны, вроде бы, любил.
  - Раздражает меня все это, - пожаловался юноша, а господин Хандер сочувственно улыбнулся:
  - Ты не обрел семьи дома, но зато обрел ее в Драконьем лесу. По-моему, это стоящая замена.
  - Это не замена, - возразил Уильям. - Это нечто гораздо большее.
  Юноша отыскал свои ботинки, застегнул их, надел свитер и зашагал на крики. Мало ли, вдруг родители ругают Говарда или Эса, и Говард или Эс нуждаются в спасении? Но нет - голосу госпожи Ванессы отвечал независимый девичий голос, и король народа хайли замер у двери, прикидывая: обозначить свое присутствие или нет. С дивана ему весело подмигнул Эс и помахал рукой Габриэль.
  - Я сказала, что пойду, значит, я пойду! - яростно кричала Гертруда. - Меня этому учили, в стрельбе из лука я талантлива, а наш отряд будет под защитой мечников и...
  - Мне без разницы, где он будет, но в нем ни за что не будет тебя! - отрезала госпожа Ванесса. - Ты - девушка, а девушки должны...
  - Что девушки должны? Сидеть дома и вышивать крестиком, пока их мужья умирают на войне?!
  - У тебя нет мужа!
  - Ничего, умрет мой будущий муж, и по вашей вине я навсегда останусь вдовой, ни разу его не встретив!
  Госпожа Ванесса опешила. Аргументы Гертруды были тяжелы, как удары чугунным котелком по затылку. Тем не менее женщина молчала от силы пару секунд, после чего продолжила:
  - Ну и пусть умирает! У тебя сотни ухажеров, примешь кого-нибудь из них и...
  - И буду несчастна до самой смерти, - замогильным тоном донесла до нее девушка.
  Мать сэра Говарда едва не задохнулась от гнева.
  - Хандер! Хандер, немедленно объясни этой дурочке, что в битве с эделе ее непременно убьют раньше, чем ее воображаемого любимого, иначе я...
  - В битве с кем? - неожиданно вмешался побледневший Эс. - Простите, мне показалось... или я ослышался?..
  - В битве с эделе, - растерянно повторила госпожа Ванесса. - А что?
  Дракон вытаращил зеленые глаза, дернулся так, будто ему нанесли смертельную рану, и, запинаясь, пробормотал:
  - Да так, мелочи. Нам их не победить.
  - Это еще почему? - обиделся господин Хандер. - Воины Сельмы превосходно обучены, а их командиры - опытны. Армия эделе насчитывает всего четыре тысячи пеших, конницы у них нет, и мы буквально раздавим их копытами лошадей, прежде чем они успеют хотя бы затрубить в рог.
  - Ха-ха, - нервно отозвался Эс. - Ха-ха-ха. Ну конечно. Раздавите. Растопчете эделе.
  Он поднялся и подошел вплотную к неуловимо потемневшему камину:
  - Это не смешная шутка.
  Уильям, до сих пор никем, кроме Эса и Габриэля, не замеченный, с недоумением следил за высокой и худой фигурой дракона. Тот был непоколебим, словно скала, но его страх зацепил и господина Хандера, и госпожу Ванессу, и Гертруду, и ее неподвижного брата.
  - Вам уже случалось бороться с этой расой? - уточнил отец Говарда. - Почему вы утверждаете, что рыцарям с ней не совладать?
  - Потому что с ней не совладал даже я, - тихо пояснил Эс, и до Уильяма, наконец, дошло, при каких обстоятельствах новое слово упоминалось при нем раньше. Это было в тронном зале твердыни Льяно. Крылатый звероящер рассказывал девочке из народа хайли о том, как попал в Драконий лес: "Семнадцать лет назад я жил на соседнем континенте, среди племени эделе"... - Эти твари - дети ангела, и они живут под его благословением. Согласно их легендам, однажды на землю спустился небесный принц и полюбил смертную женщину, а она родила от него ребенка. Потомки этого союза несут в себе пополам человеческую и ангельскую кровь. Около девяти сотен лет назад на их родине разбушевалась чума, и все чистокровные люди погибли, а выжили только не подверженные болезням эделе. Эти твари сильны, как черти, их магия во многом превосходит магию колдунов Тринны. Они зовут себя шаманами, и скорее они разнесут Сельму, чем рыцари переступят с ноги на ногу и прикажут подать сигнал к атаке...
  - Чепуха, - неуверенно отмахнулся господин Хандер. - Непобедимых врагов не существует.
  - Я бы не был столь категоричен, - покачал головой Эс. - Но ваше право - не верить моим словам, как мое - не обращать на это внимания. Уильям, - он повернулся к юноше, выдав его с потрохами, и Гертруда сощурилась, оценивая рост, внешность и выражение лица короля народа хайли. - Мы обязаны увести отсюда лесное племя. Стратегия Альберта для воинов эделе не страшнее, чем весенний дождь.
  Его Величество пожал плечами:
  - Я не собираюсь никого уводить.
  - Уильям! - вспылил дракон. - Неужели ты не понимаешь - они...
  - Я все понимаю, - спокойно ответил юноша. - Но если сила эделе - в магии, то у нас все-таки есть надежда.
  - Если ты говоришь об Эльве, то мы понятия не имеем, скоро ли он придет, и понятия не имеем, что конкретно он задумал. Рассчитывать на его способности глупо!
  - Хорошо, я буду рассчитывать на свои, - улыбнулся Его Величество. И тут же посерьезнел: - Давай рассуждать здраво, Эс. Ну, бросим мы Этвизу сейчас. Ну, закроем Великие Врата. И станем причиной гибели тысяч людей, хотя в нашей власти было ее предотвратить. Нет, я останусь, - он посмотрел на дракона решительно и без колебаний. - Я останусь, даже если придется остаться одному.
  Эс поморщился.
  - Тетя, - буркнула Гертруда, покосившись на госпожу Ванессу, - почему вы позволяете идти воевать ему, но не позволяете мне? Моя мать гордилась бы моей решимостью. Я буду частью отряда лучников, хотите вы того или нет. И на этом наш разговор, - она подхватила со стола чашку с малиновым чаем, - окончен. Приятных сновидений.
  Дверь за девушкой захлопнулась, и Уильям с удивлением осведомился:
  - При чем тут я?
  - При всем, - тяжело вздохнула госпожа Ванесса. - Будь моя воля, и я бы никуда вас не отпустила. Вы слишком юны и слабы, чтобы принимать участие в битве.
  - Я не слаб, - отмахнулся от ее заявления король. - Я молод, но не слаб, госпожа. Вы совершаете ошибку, если думаете обо мне в подобном ключе.
  И он по примеру девушки пожелал госпоже Ванессе приятных сновидений, но сам до рассвета просидел, закутавшись во все доступные одеяла и переживая, как бы завтра на Совете никто не повторил ее фразы...
  
  Гонец явился за Его Величеством рано утром, виновато помялся у порога и все-таки постучал. В его коротко остриженных, в неизменной манере Этвизы, волосах блестели мелкие дождевые капли, и они же обрамляли доспехи, как своеобразный водяной ореол.
  - Милорд, - сказал гонец, переступая границу комнаты, - вы идете?
  - Иду. - Уильям с третьей попытки попал пальцами в рукав, зашнуровал воротник и потянулся к венцу. Выглядел он так, будто всю ночь подвергался атакам нежити и стоически их отбивал, но на деле юношу беспокоила головная боль. По ощущениям, череп внезапно отказался иметь всякие связи с плотью и теперь потихоньку, ма-а-аленькими кусочками от нее отрывался, а кровь текла - пополам серебряная и красная. - Говард, мне...
  - Вам? - вежливо переспросил рыцарь, потому что Его Величество запнулся и не закончил.
  Уильям надел куртку, проверил, хорошо ли выходит из ножен меч - вдруг захочется что-нибудь кому-нибудь отрубить, - и проворчал:
  - Нет, все в порядке. Забудь. Как ты провел вечер?
  Сэр Говард расплылся в такой счастливой улыбке, словно ждал этого вопроса всю свою жизнь.
  Разумеется, вечер он провел замечательно. Накануне рыцарь отпросился погулять со старыми друзьями, такими же воинами, как он сам, и до трех часов после полуночи пропал в таверне. Друзья попеременно болтали, ели, пили и пели песни, рассказывали о своих последних кампаниях, делали ставки, кто перебьет больше эделе в грядущем сражении, и вообще были полны оптимизма. Судя по радостно звенящим интонациям сэра Говарда, этих своих друзей он обожал и был вне себя от восторга, получив шанс повидаться с ними снова.
  - ...но вернемся к Совету, - осекся он за воротами особняка, потому что к Уильяму присоединился почетный эскорт из хайли, присланный господином Альбертом. - Там будут Его Величество Нойманн, Его Величество Улмаст, а гонец вашего отца представит интересы Талайны, как полноправный заместитель своего короля на землях Этвизы. У него при себе грамота, и эта грамота подтверждает его права, но... милорд, он меня так злит! Будьте с ним осторожнее, хорошо?
  - Хорошо, - покорно согласился Уильям. - Я обещал Альберту вести себя так, чтобы соседние короли ни за что не посмели возомнить, будто хайли - бесхребетное племя, позабывшее старые обиды. Поэтому, - он поманил сэра Говарда к себе, и тот наклонился, подставляя ухо, - как бы я ни поступал, притворяйся, будто это мое обычное поведение.
  - Я вас не подставлю, клянусь, милорд! - горячо произнес рыцарь.
  Совет на протяжении долгих тысячелетий проводился в цитадели Сельмы, и нынешний король, чей наследник болтался по миру и охотился на вурдалаков, пока его родина страдала от жестокости эделе, не стал перечить древним традициям. У арки входа Уильяма встретила тройка солдат, одетых в зеленовато-серую военную форму, и сопроводила до двухстворчатых дверей приемного зала, где уже сидели господин Улмаст, повелитель остроухого племени, Его Величество Нойманн, полноправный король Этвизы, и седой мужчина лет сорока - вероятно, талайнийский посол. Солдаты бодро объявили имя и титулы владыки народа хайли, и Уильям невозмутимо сел в предложенное господином Нойманном кресло.
  Король Этвизы нервничал, его явно смущало такое обилие высокородных гостей. Господин Улмаст выразительно покосился на юношу, но промолчал, а талайнийский гонец, наоборот, язвительно рассмеялся:
  - Я и не чаял, что эти тупорылые крысы придут, Ваше Величество! Неужели вы действительно уговорили лесных выродков оказать вам военную поддержку? Вы уверены, что они умеют хотя бы правильно держать мечи? С тех пор, как я видел этого мальчишку, он ни капли не изменился - все такой же наивный, хлипкий и безмозглый идиот!
  Звякнуло, и острие меча сэра Говарда уткнулось гонцу в нос. Темная струйка поползла по его губам и подбородку, а Уильям все с той же невозмутимостью приказал:
  - Тише, Говард. Убери оружие, иначе господин гонец, упаси великие Боги, обгадится от ужаса.
  Словом "обгадится" юноша был обязан Кельвету - и весьма благодарен за него.
  - Что вы себе...
  Меч рыцаря опять звякнул, на этот раз - входя в ножны, и мужчина благоразумно заткнулся, потому что ладонь сэра Говарда сжимала рукоять все так же крепко.
  - Господин Уильям, - начал король Этвизы, почесывая седую бороду и опасаясь, как бы гости не нарушили хрупкое равновесие между тремя разными народами, - мы признательны вам за то, что вы пришли и привели армию племени хайли. Конечно, никто не ждал от вас менее благородного поступка, и все же...
  - Мы приехали только потому, - даже в кресле юноша умудрялся восседать, как на троне, - что, если Этвиза падет, следующей целью станет Драконий лес. И все. Ваши предложения о торговом союзе нам абсолютно безразличны, от Вилейна, Хальвета и Саберны мы получили более выгодные.
  Уильям едва-едва поклонился эльфийскому королю, и тот, слегка недовольный упоминанием вражеского королевства (эльфы с гномами не ладили) сдержанно поклонился в ответ.
  - В-вот как, - запинаясь, кивнул Его Величество Нойманн. - Что ж, от этого моя признательность не исчезнет.
  - Меньше лести, пожалуйста, - потребовал юноша. - Признательны вы мне или нет, я здесь только ради себя. Но-но, не заставляйте меня выслушивать этот бред снова! Лучше перейдите к основному вопросу: как вы планируете обороняться и где, по вашему, моя армия будет наиболее полезна?
  - Мы планировали... э-э-э... - король Этвизы потупился и виновато уставился на свои кожаные башмаки.
  - Мы планировали отправить хайли за конницей, - сообщил господин Улмаст, посмотрев на Уильяма из-под белых пушистых ресниц. Его глаза, странного сине-зеленого цвета, словно кто-то сперва рисовал синим карандашом, а затем поверх добавил ветвистый узор зеленым, сощурились. Сэр Говард буквально различал, как извращенный эльфийский ум пытается найти стоящую причину, чтобы раз и навсегда избавиться от лесного племени, и жадно подался вперед - хальветский король в той же мере, что и гонец Талайны, заслуживал укола мечом в безупречный нос.
  Однако Уильям переосмыслил ситуацию быстрее.
  - Значит, рыцари, защитники Этвизы, те, для кого Сельма - родина и последнее укрытие на случай беды, трусливо спрячутся за спинами своих союзников-хайли? Милые же вы существа.
  - Если честно, я тоже не одобряю эту идею... - смущенно признал Его Величество Нойманн. - Однако господин Улмаст убедил меня, что никто, кроме хайли, не удержит первые рубежи обороны. Ведь ваша армия известна, как heltie, непобедимая.
  - Это безумие, милорд, - коротко заключил сэр Говард.
  - Верно, безумие, - спокойно согласился Уильям. - Я не понимаю, почему бы эльфам самим не пойти вслед за конницей? Вы, в свою очередь, известны, как мастера ближнего боя, а бой завяжется именно ближний, если обереги и придворные маги Сельмы спеленают шаманов.
  Господин Улмаст ничем не выдал своего недовольства. Эльфийский венец из черного серебра смотрелся неуместно на его волосах, таких же белых, как и ресницы, а одет хальветский король был традиционно в серое с голубым.
  - Что ж, - помедлив, произнес он, - в чем-то вы правы, господин Уильям. Мои мечники и копейщики станут вторым после конницы рубежом, а лучников я поставлю на стенах, чтобы, если город будет вынужден закрыть ворота, мы все еще могли бить противника чем-то, кроме оскорблений.
  - Мои рядовые рыцари возьмут на себя фланги, - решил Его Величество Нойманн, - а хайли разделятся на три отряда и укрепят все возможные линии обороны - если вам, господин Уильям, моя просьба не покажется чересчур смелой.
  - Этот вариант меня, в принципе, устраивает, - кивнул юноша. - Однако напоследок я поставлю вам одно условие.
  Король Этвизы и господин Улмаст одинаково насторожились.
  - Какое?
  - Воины-хайли не будут подчиняться приказам людей. Они будут действовать по своему выбору.
  Его Величество Нойманн хотел было возразить, но правитель Хальвета сделал предупреждающий жест рукой, и в зале повисло тяжелое молчание. По счастью, спустя пару минут условие Уильяма приняли и предупредили, что, раз так, то и отвечать за ошибки армии хайли рыцари и эльфы не намерены. Юноша равнодушно пожал плечами, и в этот момент снаружи донесся низкий, раскатистый, бьющий по ушам сигнал дозорного рога. Отозвались колокола, кто-то забил в набат на центральной площади Сельмы, и Нойманн, ругнувшись, выскочил из комнаты, оставив Уильяма наедине с Улмастом и гонцом Талайны.
  Эльф поудобнее устроился в кресле, поправил манжеты рукавов и сказал:
  - Вы очень похожи на свою мать, господин Уильям.
  - Благодарю, - отмахнулся юноша. - Говард, что там происходит?
  Рыцарь стоял у окна, выглядывая из-под шторы на улицу, но не видел ни черта дальше внутреннего двора цитадели.
  - Солдаты бегают, - рассеянно пояснил он. - О, командиры привели отряд арбалетчиков. Маленькие они все какие-то, я в толк не возьму - как они стрелять-то будут? А-а-а, это, кажется, маги, и арбалеты им нужны про запас - не стрелять, так по башке противнику настучать. Я, знаете, однажды так поступил, и результаты были неплохие.
  - Не сомневаюсь, - улыбнулся Уильям.
  Господин Улмаст повторил его улыбку:
  - Но характер у вас дедушкин.
  Уильям напрягся. Он так и не рассказал о своих снах ни Эсу, ни сэру Говарду, и сейчас нести это в одиночку оказалось труднее, чем строить из себя высокомерного ублюдка, убежденного, что люди должны лизать подошвы его ботинок.
  "Не воспринимай всерьез", - посоветовал он себе. - "Не воспринимай всерьез. Не меняйся в лице, иначе он догадается, что ты испытываешь страх".
  - Полагаю, с моим дедушкой вы были знакомы лично? - несколько потеплевшим голосом спросил он, как если бы упоминание о господине Тельбарте согрело его надежнее, чем пламя в камине.
  - Я руковожу Хальветом вот уже восемь столетий, - поделился господин Улмаст. - Разумеется, по долгу службы я был лично знаком с королем Драконьего леса. Он хорошо разбирался в своей работе, хотя его дочь, госпожа Элизабет, своего отца превосходила.
  "Не меняйся!" - строго напомнил себе Уильям.
  - Да, я слышал, что мама была весьма талантлива, - подтвердил он.
  - Я удивляюсь, - лениво протянул эльф, - почему вы до сих пор не отобрали ее вещи, оставленные вам, у Его Величества Фридриха? По сути, вы - наследник обоих королевств, и Драконьего леса, и Талайны, и вы имеете право получить оба престола.
  - Что за чушь! - вмешался талайнийский гонец. - Этот щенок не имеет права даже находиться в Лайвере, а вы даете ему повод мнить себя еще выше, чем он и без вашей помощи мнит!
  - Это потому, что я, - гордо ответил господин Улмаст, - в отличие от вас, прекрасно осознаю, в каком положении находится Тринна. Ладно, - он поднялся и поправил воротник, - нам пора идти. Господин Уильям, вы не составите мне компанию?
  
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
  
   В КОТОРОЙ У ЭСА СТРАННОЕ НАСТРОЕНИЕ
  
  До сих пор война рисовалась крылатому звероящеру, как нечто забавное - столкновение между людьми и людьми, а люди, по сути, безобидны - серьезных увечий земле не принесут, громить города не станут - им же выгоднее нажиться на родине павшего противника. Но война с эделе выглядела для него, как событие крайне жуткое, и, вспоминая краткий поединок с шаманом, вынудивший дракона признать, что спастись не получится никаким иным способом, кроме бегства, он весь покрывался холодным потом и мелко дрожал: колдун будет не один, колдунов будет целый отряд, и лишь Боги знают, выдержит ли Этвиза хотя бы первый удар.
  Но армия эделе, подходившая к Сельме уверенно, неотвратимо и грозно, как цунами, неожиданно остановилась. Человеческому глазу она была еще не видна, а вот глаза Эса, за неимением очков перестроенные в драконьи, различали ровные ряды воинов, чем-то смущенных, переступающих с ноги на ногу, нетерпеливо перебирающих пальцами древки зачарованных копий и рукояти мечей.
  Что-то происходило, а вот что - крылатый звероящер не мог понять. Высокий золотисто-рыжий эделе - кажется, военачальник, - носился по стоянке, словно кого-то разыскивая, а за ним следовал некто с небрежно заплетенной, редкой медовой косицей. Дракон не забыл, как дети ангела гордо говорили, что их отметили цвета солнца, и насмешливо, чтобы унять свой ужас, пробормотал:
  - Солнце белое.
  - Прости, что?
  Эс обернулся. На городскую стену поднимался Уильям в сопровождении сэра Говарда и господина Альберта. Его спутники были суровы и непреклонны, будто заранее готовили себя к битве, а юноша сохранял свое привычное дружелюбное расположение духа.
  - Я сказал - солнце белое, - покорно повторил крылатый звероящер. - Некоторые думают, что оно оранжевое или красное, но солнце белое. Это особенно видно в полдень...
  Все, как по команде, посмотрели вверх. Синие радужки господина Альберта были точь-в-точь, как потеплевшее осеннее небо.
  - Я догадывался, - со смехом сообщил рыцарь.
  - Ты догадывался, - передразнил его Эс. - А мне это известно доподлинно. Я летал так высоко, что оно...
  Парень осекся и враждебно уставился на патрульного, проходившего мимо. Патрульный почему-то забеспокоился и едва не рухнул со стены.
  "Обжигало мои крылья". Оно обжигало мои крылья, оно едва не сбросило меня вниз, и я разбился бы на тысячи влажно блестящих осколков - непомерно высокая плата за полет... и за наслаждение полетом.
  Крылатые звероящеры всегда были врагами человеческого рода. Отчасти из-за голода, гораздо более сокрушительного, чем у людей, а отчасти - из-за того, что в час нужды утоляли его в том числе и вполне разумными двуногими созданиями, а те месяцами носили траур.
  На фоне всего этого настоящая причина неприязни между смертными и драконами стерлась, как стирается рисунок, начертанный веточкой на влажном песке: набегает волна, и его уже нет, его как будто и не было вовсе. Но Эсу перевалило за пятьсот, и все, что имело место до того, как люди изменились и переняли традиции вечных рас, отпечаталось в его памяти ясно и подробно. Крылатый звероящер знал многое из того, о чем и эльфы - бессмертное, вечное племя, - не догадывались, разбирался в таких вещей, что у королей бы волосы встали дыбом.
  И даже так - боялся шаманов.
  - Они близко, - заметил господин Альберт, чье зрение было ненамного слабее драконьего. Звездчатые зрачки народа хайли профессионально обшарили вражескую стоянку, и мужчина заключил: - И они чем-то расстроены. Надеюсь, их кто-нибудь предал, и теперь они вынуждены возвращаться домой.
  Уильям тоже сощурился, но доля человеческой крови в нем накладывалась на кровь народа хайли, и различить армию эделе вдали юноше не удалось.
  - Ведьма, - спустя пару минут обозвал господина Альберта Эс.
  - Ведьма? - удивился тот.
  - Накликал. Ну чего тебе стоило молчать? - крылатый звероящер отвернулся от пейзажа, и его зеленый, слегка испуганный взгляд заскользил по городу: жители Сельмы торопливо сновали по центральным улицам, тащили свое добро в цитадель, рассчитывая, что там их не достанет никакая магия. Толстая розовощекая женщина рыдала, потому что муж наотрез отказывался выносить из дома старую, побитую молью шубу. Она смахивала на свинью, по ошибке одетую в потрепанное серое платье, а ее муж - на козла, обряженного в грязную рубаху и разношенные штаны из грубого полотна.
  - А почему не колдун? - продолжал недоумевать господин Альберт. - Я ведь не глупая девица, и хижины в глухом лесу у меня нет.
  Эс, не выдержав, захихикал.
  - Нет хижины в лесу? У тебя?
  На серо-голубых скулах мужчины-хайли выступило некое подобие румянца.
  - Господин Эс, ну какая хижина? Я в замке живу, а замок...
  - Оправдывайся, - беспощадно веселился крылатый звероящер. - Все ведьмы так делают.
  - Ваше Величество, объясните ему, что я не...
  - Эс, он отнюдь не...
  - Милорд, а зачем вы его слушаете?..
  Три голоса, такие знакомые, заученные до каждой ноты, приятные, родные, помогли дракону избавиться от липких щупалец ужаса. Он выпрямил спину, словно это прибавляло ему сил, и бодро, не вникая в детали разговора, предложил:
  - Говард, не пора ли сходить за кольчугами и мечами? Хотя я предпочел бы саблю, если у вас на складах они, конечно, есть.
  - Что-нибудь подыщем, - пообещал рыцарь.
  Уильям остался на стене, у края неуклюжих каменных зубцов - их либо строил кто-то пьяный, что, в общем-то, свойственно жителям Этвизы, либо у этого кого-то не хватало камней, и часть ограды он сократил, а часть - увеличил.
  У Альберта кольчуга уже была - сделанная кузнецами народа хайли и значительно превосходящая кольчуги людей. Она пряталась под военной одеждой, черной с серебряными вставками, и порой мелодично позвякивала.
  - Мой король, - обратился Альберт к Уильяму, - а вы раньше убивали... ну, хоть кого-нибудь? Например, зайца на охоте, или таракана подошвой... было с вами такое?
  - Нет, - безучастно отозвался юноша. - Но я выпихивал недоброжелателей из окна своей комнаты в Лайвере, и вряд ли после этого падения они все еще были живы.
  - Но вы не выглядывали?
  - Нет.
  - И значит, мертвецов не видели?
  - Не видел.
  Альберт напрягся.
  - Мой король, хватит ли вам решимости принять участие в битве, если вам ни разу не приходилось наблюдать... ну, за смертью?
  - За смертью я наблюдал. Она высокая, светловолосая, синеглазая, у нее широкие плечи и набор черепов, привязанный к поясу, - пошутил юноша.
  - Зачем вы приплели сюда господина Эльву? - обиделся бывший оруженосец короля Тельбарта. - Я серьезно спрашиваю, из волнения. Вы - последнее дитя королевской династии народа хайли, и если вы погибнете, Драконий лес навеки осиротеет. Я обязан вас уберечь.
  Уильям вымученно улыбнулся:
  - Тогда найди мне, пожалуйста, лекарство от боли в голове.
  Хайли помедлил.
  - От боли в голове? - он сдвинул темные брови. - Мой король, вам дурно?
  - Да нет, - соврал юноша. - Просто не хотелось бы, чтобы всякие мелочи отвлекали меня во время боя. Насколько я понял Эса, армия эделе на подходе, а встретить ее нам надо во всеоружии.
  Альберт покосился на запад. Пожалуй, совсем скоро противника можно будет различить и без такого острого зрения, как у дракона и ребенка леса.
  - Хорошо, - сказал он и торопливо шагнул к лестнице, рассчитывая отыскать в Сельме травника, а если не травника - то хотя бы "ведьму", превосходящую его собственные способности.
  Уильям снова остался на стене. Ему спешить было некуда, а здесь, по крайней мере, никто не обратил бы внимания на его дрожащие колени и похолодевшие ладони. Да, он пришел на зов короля Этвизы, он ни за что не позволил бы себе не прийти, но липкий, противный, тянущий страх поселился в его сердце и не давал покоя ни ночью, ни днем - и особенно теперь, когда вражеская армия неотвратимо, словно бедствие, приближалась к высокому холму Сельмы.
  Его Величество медленно, осторожно выдохнул, будто воздух был в состоянии его ранить. Рыцари идут на бойню решительно и без колебаний, эльфы абсолютно бесстрастны, хайли - отважны и бесконечно верны своему королю, так чего он боится? Количеством нынешнее войско Этвизы превосходит племя эделе, колдуны готовят свои позиции на стенах, Эльва, опять же, клялся и божился выручить Эса, Уильяма и компанию, но...
  Это было сродни предчувствию: ты понятия не имеешь, что произойдет, но оно заранее тебе не нравится.
  Уильям сжал тонкие пальцы на рукояти меча. Надежная, прохладная, она, тем не менее, ни капли его не успокоила.
  Прошло, наверное, около минуты - он по-прежнему стоял, присматриваясь к полосе горизонта, - и армия эделе наконец-то показалась. Дорожная пыль реяла над ней, словно запасное знамя.
  Уильям смотрел на вражеских воинов, как через битое стекло. Боль размеренно, вкрадчиво расползалась от виска по всей голове, вызывая острое желание прилечь, а лучше - упасть и не шевелиться.
  Вновь гортанно и низко затрубил рог, и рыцари Этвизы ответили азартным боевым кличем. Они, в отличие от юноши, были готовы одержать победу - или умереть за нее.
  Его Величество спустился по лестнице и направился к цитадели, едва заметно пошатываясь и прикидывая, доживет ли до вечера, а если нет - то по какому из поводов?
  
  До сих пор война рисовалась крылатому звероящеру, как нечто забавное, и сегодня он впервые выступал против кого-то не в образе дракона, а в слабом человеческом теле, пускай и вооруженном парными мечами. Мечи были довольно легкими, но Эса, не привыкшего пользоваться чем-то, что, по идее, в битве должно ощущаться продолжением руки, невыносимо раздражали. Он мечтал выбросить их к чертовой матери и воспользоваться драконьими когтями, но вокруг торчала целая прорва бойцов Этвизы и Хальвета, а бойцы Этвизы и Хальвета жили в счастливом неведении, не представляя, что поблизости находится крылатый звероящер, и что этот крылатый звероящер выступит на их стороне.
  Черно-белая макушка Уильяма, макушка без венца и короны - жалко потерять в бою такую драгоценную вещь, - маячила впереди. Юноше предоставили сердитого вороного коня, и этот конь вел себя так, будто столетиями перекусывал своим противникам шеи. Рядом с Уильямом устроились господин Альберт - на правах генерала хайли, и сэр Говард - на правах оруженосца. Оба были преисполнены уверенности, что сыграют роль защиты Его Величества, и оба мрачно оглядывались, прикидывая, чего будет стоить битва для лесного племени и для юного короля.
  Уильям, как показалось дракону, слегка покачивался в седле и порой болезненно, подслеповато щурился, будто его подводили ясные серые глаза. Эсу стало нехорошо, и он попробовал было протолкнуться к приятелю, чтобы убедиться, что он в порядке - но ворота Этвизы распахнулись, выпуская на разнотравное поле перед холмом конницу и эльфов, и хайли, ударив пятками боевых копий по мостовой, двинулись навстречу армии эделе. Их провожали испуганные горожане - тщетно стараясь утаить свои переживания, бросали цветы с балконов, желали удачи, шептали, что уж кто-кто, а лесное племя справится, не зря же господин Нойманн его позвал - и закрывали побелевшими ладонями лица, не в силах выдержать натиск своих эмоций.
  Далеко за стенами столкнулись конница и внешний ряд войска небесных детей. Грохот, крики, ржание лошадей и лязг оружия в клочья разорвали относительную тишину, спутники Эса настороженно перехватили свои мечи, а кто-то и обнажил. Уильям поднял руку, повелительно указал направо и налево, и армия послушно разделилась на три части: две отправились поддерживать фланги, а одна присоединилась к линии фронта, где уцелевшие конные безжалостно уничтожали тех эделе, кому не оказывали поддержку шаманы.
  Перед боем Эс объяснил - магия шаманов пахнет чем-то вроде пепла, и, уловив этот запах, любому хайли, а особенно Уильяму, следует немедленно отойти, а в идеале - отбежать от опасного места. Юноша передал информацию рыцарям Этвизы и эльфам - благо, Его Величество Улмаст относился к своему коллеге с почтительным интересом, - и пока что воины Сельмы успешно избегали магических атак.
  Но затем появился он.
  Две косы цвета меди обрамляли его насмешливые черты. Он хохотал и бросался пламенем, он призывал острые ледяные копья, он ронял на землю невидимый молот - и, когда этот молот падал, рыцари, остроухие и народ хайли были уже не собой, а сплошным скоплением крови и костей на сломанной, изуродованной траве, и черепа зловеще скалились из-под сохранившейся плоти: мол, здесь умер я, и ты умрешь тоже...
  Отмахиваясь мечами, разрубая двумя лезвиями чужие шеи, не присматриваясь, кого именно разит - врага или, нечаянно, друга, Эс пробивался к Уильяму, прокладывал себе дорогу из мертвецов. Но вокруг царило сумасшествие, крики, лязг и ржание лошадей стали оглушительными, так сильно несло кровью, что различить запах пепла не получалось ни у кого, и защитники Этвизы гибли, как гибнут высокие упругие стебли под взмахами косы.
  Небесно-голубые глаза эделе беспощадно следили за боем, и никто из них не задумался - а все ли правильно, а не ошиблась ли королева Ами, а надо ли убивать всех этих людей, эльфов и хайли? Тяжелый палаш рассек спину сэра Говарда, двуручный меч ловко разорвал - даже не разбил, разорвал - правое плечо господина Альберта, и хайли уронил оружие, но тут же перехватил его уцелевшей левой и, как зверь, бросился на противника - впрочем, не сомневаясь, что опоздает...
  Эс неловко споткнулся о тело погибшего рыцаря, ткнул рукоятью в зубы подскочившего с метательным ножом наголо эделе - и дико огляделся, но не увидел черно-белой макушки. Надрываясь, подали голос боевые рога - не от Сельмы, а из тыла армии небесных детей, приказывая бросить разнотравное поле и отступить. Растерянный, наполовину оглохший, крылатый звероящер то ли преследовал противника, то ли бесполезно рыскал по окрестностям, периодически натыкаясь на союзников, бегло извиняясь и опуская рефлекторно вздернутые мечи.
  - Уильям! - плюнув на все, заорал Эс. - Уильям, ты где?!
  Армия эделе уходила, быстро, как-то панически, будто предатель, так и не обнаруженный на стоянке, нашелся в бою. Жаль, что крылатый звероящер пока не догадывался, насколько точно это предположение.
  Уцелевшие хайли, эльфы и рыцари собирались в нестройные, лишенные командиров отряды. Кто-то отчаянно звал господина Альберта, из города спешили к раненым лекари, Нойманн, король Этвизы, в покрытом ржавыми потеками шлеме наводил порядок среди своих подчиненных, напрасно пытаясь их приободрить. Эльфы с Улмастом во главе, потрепанные, едва живые, терпеливо ждали, пока шум уляжется.
  - Презренная... рептилия, - кто-то поймал крылатого звероящера за лодыжку, стиснул, как стальными клещами, и потянул на себя. Мгновением позже хватка ослабла, но утраченное равновесие было не вернуть, и дракон позорно шлепнулся на задницу, перепачкав штаны багровым. - Стой...
  Внутри у Эса оборвалось что-то очень важное, рассыпалось в порошок, на прощание зазвенело - мол, мы расстаемся до конца времен, так не забывай же меня, крылатый звероящер!
  - Милорд... они забрали милорда...
  - Кто? - безучастно спросил дракон, потому что чувствовать ему, кажется, стало нечем.
  - Эделе... - сэр Говард попробовал встать, но спину будто обожгло, мир помутился, и он сам не понял, какого черта опять лежит на земле, а его нос радостно щекочет выжившая травинка. - Помоги мне, презренная... рептилия, милорд нуждается... в моей помощи, и я... обязан...
  Огонь зародился под кожей Эса - хищный, полный ненависти огонь, - но он сдержал его и жестом подозвал ближайшего лекаря. Тот поглядел на сэра Говарда с огромным сомнением.
  - Если вы его не спасете, - тихо, но твердо сказал крылатый звероящер, - если вы его не спасете, клянусь, я уничтожу весь этот проклятый континент!
  Наверное, лекарь принял его за безумного, зато покорно подозвал товарищей с носилками, и рыцаря унесли к пострадавшим воинам Этвизы, хотя его военная форма, черная с серебром, говорила о принадлежности к войску Драконьего леса, а не Сельмы.
  Эс убедился, что сэр Говард больше не одинок, и, пошатываясь, побрел прочь.
  Он молил Богов, чтобы на него не обратили внимания, чтобы никто не сунулся ему наперерез, чтобы хайли, эльфы и люди занимались только ранеными, а живые боевые товарищи были им безразличны.
  Потому что во рту стало тесно от клыков, а лопатки приготовились лопнуть и выпустить на свободу крылья, уставшие сидеть взаперти.
  
  Уильяму снился голубой лен.
  Гибкие цветы оплетали его скелет, росли в беспокойных легких. Он дышал хрупкими лепестками, задыхался, кашлял, падал на снег, и алые капли убивали крохотные снежинки, на этот раз - упавшие с неба, а не принесенные ветром с горных вершин.
  Он проснулся, лихорадочно хватая ртом воздух.
  Болела голова.
  Уильям с трудом отодрал себя от простого деревянного лежака, накрытого чьим-то зеленоватым мундиром. Вдохнул, и холод обжег его изнутри.
  Не понимая, где находится и как туда попал, юноша осмотрелся. Влажные стены, солидных размеров решетка, снаружи - замок, под лежаком - крайне унизительное ведро. Коснулся виска и скрипнул зубами - кожу разрубило надвое, и отчасти кровь запеклась, но редкие одинокие капли порой скользили по щеке или скатывались к уху, отвратительно щекоча.
  Уильям не помнил, кто и как его ударил. Помнил только свое странное состояние: убивать, не задумываясь о том, что сделал. Но теперь-то время задуматься было, и юношу затрясло, а по спине побежали до смерти ошарашенные мурашки, царапая позвонки.
  Невероятным усилием он воздвиг себя на ноги. Покачиваясь, подошел к решетке. Длинный коридор уходил в обе стороны от нее, но в темноте горели всего два факела: у камеры, где стоял Его Величество, и напротив. Там же смутно блестел недобрый небесно-голубой взгляд. Уильяму почудилась усмешка, но он сомневался, что мог по-настоящему различить ее в полумраке.
  - Болит голова? - с наигранным сочувствием спросил незнакомец. - Да, Милайн тебя здорово приложил. Я бы помог, если бы меня тут не заперли.
  На языке Этвизы он говорил с таким кошмарным акцентом, что юношу передернуло. Словно кто-то водил кинжалом по стеклу, насмехаясь над пленным королем.
  - Кто ты? - отозвался Уильям.
  - Шаман, - вежливо сообщил сосед. - Во всяком случае, я был шаманом, пока военачальник не посчитал, что я виновен в гибели Эдамастры.
  Он весело рассмеялся.
  - А ты не виновен?
  - Виновен. Но мне, если хочешь знать, абсолютно ее не жалко.
  Уильям помолчал, переваривая услышанное. Мысли путались и переворачивались кверху брюхом, как дохлые рыбы.
  - Что такое Эдамастра?
  - Моя родина. Если бы здесь было окно, мы бы с тобой посмотрели, как она догорает там, за морем.
  - Догорает? - повторил юноша. - Погоди, то есть погибла твоя родная земля?
  - Верно, мальчик, - похвалил его собеседник. - Моя родина умерла. Она породила меня на свет и умерла, чтобы я достиг верхнего рубежа своего магического величия.
  Уильям замялся:
  - Прости, я не вполне...
  - Все это было до смешного легко, - признался невидимый пленник, и смутный блеск за решеткой его камеры погас, как угасает ночью свеча, поставленная у кровати ребенка. - Я мечтал о власти и силе, а Эдамастра подсказала мне, как их достичь. Она всегда была нестабильной. Один Мертвый Лес на севере и пустыни на западе и востоке чего стоили... Однажды я ощутил, что сила, такая для меня желанная, расположена прямо подо мной. Подземная огненная река, непобедимая, бесконечная, беспощадная, как сами Боги - и созданная ими, вероятно, для того, чтобы кто-нибудь из разумных рас мог сравниться... или превзойти их. Доказать, что мы, несмотря на свое низкое происхождение, тоже крылаты...
  Колени короля народа хайли подогнулись, и он сел, придерживаясь пальцами за острые камни.
  - Я подчинил ее себе, но взамен река потребовала пищи, а в пищу ей были пригодны лишь эделе, такие же, как я. Эделе не живут нигде, кроме Эдамастры, и я пообещал принести ей в жертву целый континент - мне он все равно был без надобности. Она пылала от восторга, пожирала город за городом, разжирела, как жиреют виверны в плодородных лесах... но когда она поглотила все, и Эдамастру сожрало море, - его тон сломался, как ломается ветка дерева благодаря охотничьему топору, - она отвернулась от меня. Она дарила мне свое могущество, пока я был ей нужен, пока она опасалась, что я расторгну наш договор. Но теперь мне уже нечего, - он, кажется, снова усмехнулся, - расторгать, и моя родина мертва... как и моя магия.
  Он заворочался - шелест одежды и короткий стон, - и осторожно, прикрывая обрубком руки вспоротый живот, выполз под свет факела.
  Уильям отшатнулся.
  Страдание изуродовало господина Язу, чья насмешка убила многих из объединенной армии эльфов, людей и народа хайли. Внутренности волочились за ним по каменному полу, от левого предплечья остался лишь сиротливый огрызок, как если бы у палача долго не получалось отрубить кость, и он бил по ней, и бил, и бил, пока злосчастная белая дрянь все-таки не треснула. На губах верховного шамана лопались и заново надувались алые пузыри, остатки зубов щерились, подобно челюстям животного, и это впечатление усиливала щека, разорванная так, что лицо нельзя было назвать лицом.
  - Спасибо, мальчик, - пробормотал он, прижимаясь носом к решетке. - Ты выслушал меня. Ты выслушал, а они... они никогда не хотели слушать.
  Небесно-голубые глаза дрогнули, отразили нежность - и остекленели. Правая рука, обхватившая живот, напоследок приподнялась и бросила юноше маленький серебристый предмет.
  Он воткнулся в трещину между камнями, и Уильям безо всяких усилий выдернул его и забрал. Изящный стилет, из тех, что так любят современные девушки, удобный в использовании, а главное - заточенный и зачарованный так, что резал даже гранит, - заблестел в кулаке юноши.
  Господин Язу ненавидел своих сородичей, и его предсмертная выходка была призвана еще больше им навредить.
  Он был сволочью, честолюбивой сволочью, но король народа хайли шепнул:
  - Это тебе спасибо.
  Замок поддался легко - так же легко, как сработал безжалостный план верховного шамана Эдамастры. Уильям перехватил его у самого пола, аккуратно поставил на плиты - и, выхватив из железной скобы факел, отправился на поиски выхода.
  Удача была с кем угодно, но явно не с ним, и сперва юноша уткнулся в разинутую пасть колодца, оплетенную винтовой лестницей. Она вела на нижние ярусы тюрьмы, предназначенные для преступников, осужденных на бессрочное заключение. Пришлось идти обратно и снова проходить мимо трупа господина Язу, чтобы выйти к дверному проему с выбитой створкой, валявшейся в тени поодаль - видимо, эделе она была бесполезна. Господин Язу без магии выбрался бы разве что в Ад - что он в итоге и совершил, - а пленника никто не боялся. Кстати, интересно, зачем небесным детям пленник? В Шаксе они убили всех, даже благородных, хотя за них заплатили бы хороший выкуп - а Уильяму сохранили жизнь. Чего ради?
  Из проема веяло сквозняком, куртка юноши исчезла где-то у поля боя, и он принялся подгонять себя, спасаясь от морозного дуновения. Подошвы сапог, подбитые железом, глухо звякали по ступенькам, хриплое дыхание наводило на мысли о вурдалаках, безобидный стилет мерцал в отсветах огня факела, и Уильям поспешно погасил свою путеводную звезду.
  Столкновение было случайным и неловким - эделе вынырнул из арки там, где заканчивалась лестница, и врезался в юношу, с недоумением ойкнув. Больше он не издал ни звука - подаренное господином Язу оружие вонзилось в относительно мягкую плоть в тени его подбородка, и Его Величество бережно усадил убитого на шестую ступеньку, чтобы ни у кого не вызвал подозрения звук падающего тела.
  - Поторопись, Аст, - произнес кто-то за аркой. - Господин Кьян...
  Уильям сноровисто, но какими-то чужими руками обыскал мертвеца, присвоил себе его тяжелый палаш и револьвер, явно не гномий - гномы работали над оружием куда старательнее, и получалось оно у них более тонким.
  - Аст? - насторожились вверху. - Ты там?
  - Да, - нарочно грубо отозвался юноша. - Слушай, приятель, тут что-то странное происходит...
  Товарищ погибшего эделе выглянул из просторного, ярко освещенного зала. Взмах, серебристый росчерк, и его голова улетела в темноту, а перепачканная стена зашипела и породила облако пара, горячее и пахнущее металлом.
  Уильям с усилием подавил рвотный позыв, поднял револьвер и покинул залитый алыми блестящими лужами лестничный пролет.
  В зале, где обычно, должно быть, коротали рабочие часы стражники, было так же холодно, как и в тюремных коридорах. Слабое пламя в глубине камина не согревало, а словно бы усиливало впечатление, что здесь царит самый настоящий зимний мороз. У потолка над противоположной камину стеной белыми и голубыми пятнами виднелись колючки инея.
  Револьвер бесплодно обшарил окружающий короля мир, не нашел противника, но и не опустился.
  Юноша двинулся дальше, оставляя на ковре красные следы. Его покачивало, мертвенная бледность расползалась по хмурому лицу, неоправданно быстро стучало сердце. Болела голова - по-прежнему остро и мучительно.
   Различив голоса, он замер у обитых стальными шипами створок, перехватил оружие - рукоять палаша, рукоять револьвера, - пощупал стилет, абы как заткнутый за пояс. Его не учили убивать, это было отвратительно, он брезговал, он кривился, но, кажется, больше не боялся...
  - Куда они подевались? - спрашивал первый, низковатый и слегка охрипший, голос. - Я послал их за пленником полчаса назад!
  - Они долго болтали у костра, - виновато отвечал ему второй. - Спорили, кто пойдет. Там же господин... то есть... там же Язу, и никто из наших сородичей не хочет на него наткнуться. Пусть он и говорит, что потерял магию, но после всего, что он сделал - кто ему поверит? Вы правильно поступили, когда отдали его на общий самосуд. Правильно, что каждый получил шанс заплатить ему за все те лишения, на которые он обрек племя эделе. Я всегда вас уважал, господин Кьян, и сегодня...
  Тощий мужчина, чья одежда выглядела, будто мешок, повисший только за счет ширины плеч, ощутил прикосновение стали к озябшей коже и застыл, как ледяная скульптура. Растрепанные золотисто-рыжие волосы приятно сочетались с небесно-голубыми глазами - одинаковыми у всех ангельских детей.
  - А вот и пленник, - безо всякого испуга заключил господин Кьян. - Я упоминал, что надо было сразу его убить? Или вы пропустили мой приказ мимо ушей?
  - Он хайли, мой господин, - растерянно пояснил его спутник, не зная, что делать: бежать за подмогой или спасать военачальника самому. - Вы же сказали, что хотите поймать живым хотя бы одного хайли. Их серебряная кровь...
  - У меня красная, - со злостью перебил Уильям.
  
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
  
   В КОТОРОЙ ГОСПОДИНУ КЬЯНУ ПРЕДЛАГАЮТ ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ
  
  Вместе с магией господина Язу умерла и магия остальных шаманов - или, правильнее сказать, вернулась туда, откуда в незапамятные времена пришла. В составе подземной огненной реки она сожгла Эдамастру, она приняла обратно всех детей ангела, наивно построивших дома там, где проходили ее смертоносные притоки.
  С побережья Этвизы, из опустевшего Шакса было видно, как она полыхает вдали, за морем, как поднимаются и пачкают облака клубы дыма. Багровые всполохи бились в синих тревожных небесах, дрожали звезды, а соленые волны приносили с собой лохмотья серого пепла - полной противоположности снега.
  Армия эделе расположилась у особняка благородных - вернее, бывшего особняка, потому что его хозяев сожгли вместе с телами жителей города. Он успел подобраться к кованой ограде вплотную, прежде чем кто-то из дозорных встрепенулся, натянул тетиву лука и заорал: "Дракон!"
  Песочного цвета чешуя не отражала, а как будто впитывала рассеянный лунный свет. Он промчался над лагерем, словно кошмарное сновидение, и редкое зрелище - драконье брюхо, раскаленное докрасна, - промелькнуло над воинами Эдамастры.
  Он чувствовал, где находится Уильям. Это было сродни волшебству, но зарождалось не в драконьей сущности крылатого звероящера, а в человеческой. Уильям - драгоценный друг, и он ни за что не должен пострадать. Значит, крышу следует убрать аккуратно...
  Когтистые лапы вцепились в деревянные перекрытия, разнесли добрую половину постройки - так, что камни полетели во все стороны, словно дождь, но внутрь упало всего три-четыре булыжника. Казалось, дракон, будто охотничья собака, пытается раскопать нору своей будущей добычи. Он пыхтел, рычал, его глотка пламенела во мраке не хуже солнца, а хвост, длинный шипастый хвост лупил по земле, превращая в мокрые пятна самых смелых копейщиков.
  Каменный осколок зацепил правое плечо Уильяма, и рука, сжимавшая рукоятку револьвера, дрогнула и безвольно опустилась.
  Кьян, кажется, только этого и ждал. Широкий нож промелькнул в его грубоватой ладони, и дракон негодующе заревел - так, что эделе на макушку посыпались оранжевые искры, больше похожие на комки пламени.
  - Эс, хватай меня! - закричал Уильям. - Хватай, скорее!
  Когтистая лапа покладисто перехватила его за пояс и дернула. Такой способ передвижения был для юноши в новинку, и на мгновение он потерял то ли сознание, то ли зрение - перед веками поплыли круги и пятна, смешиваясь и образуя нечто настолько тошнотворное, что горло Его Величества перехватил спазм.
  Хлопали драконьи крылья, вопила армия эделе, шаманы боязливой сиротливой кучкой собрались у самого берега. Чуть дальше, на расстоянии выстрела от полосы прибоя, болтались над пучиной гибкие силуэты кораблей: легкие парусники и фрегаты, скопление парусов, мачты, вымпелы, реи...
  Эс в свое удовольствие гробил и крушил противника. Почуяв безнаказанность, понятия не имея, почему шаманы не огрызаются, он ронял на эделе вырванные с корнем деревья, плевался огнем, кого-то глотал... и все это время кружился над песчаным берегом, кружился так, что голова Уильяма, изначально просто болевшая, едва не слетела с плеч.
  Его Величество попробовал ударить по чешуйчатой лапе, но для нее человеческий удар был не опаснее комариного укуса. И если бы внимание дракона не привлекла одинокая фигурка всадника за воротами особняка, юношу наверняка бы стошнило.
  - Как там тебя - презренная рептилия?! - азартно окликнул всадник, а его товарищ, сидевший позади и нежно обнимавший спутника за талию, улыбнулся. - Спускайся к нам, мы тоже хотим кататься!
  Уильям похолодел. Что она тут забыла, более того - зачем она притащила с собой брата-близнеца?! Ясно, что крылатый звероящер от всей души устроил настоящий бардак, но армия эделе по-прежнему опасна!
  Эс изобразил нечто, похожее на усмешку, и приземлился. Разоренный город сотрясло так, что последние стекла высыпались из оконных проемов, и прозрачное крошево, подобно снегу, замерцало на мостовой.
  - Герррртруда, - прогремело из гортани дракона. - Что ты здессссь забыла?
  - Ого! - восхитилась девушка. - Рычит, как лев, шипит, как змея! Вот это я понимаю - сила!
  - Герррртруда, - строго повторил Эс. - Какого черррта ты сссюда приехала?
  Девушка подбоченилась.
  - Я же сказала госпоже Ванессе, что пойду на бой вместе с отрядом лучников - и пошла, но мы толком не пригодились. А когда Говард сообщил, что эделе украли господина Уильяма, я тайком взяла из конюшни лошадь и...
  - Не так уж и тайком, - спокойно возразил Габриэль. - По крайней мере, я услышал и пошел за ней. Она, конечно, отказывалась меня брать, но я пригрозил, что буду вопить, и на мои вопли сбежится половина особняка с господами Ванессой и Хандером по главе, так что...
  - Прррридурки, - тяжело вздохнул Эс. - Недоумки. Ну чего вам стоило доверить всссе это мне? Неужели вы думали, что я, крррылатый дракон, не спрррравлюсь в одиночку? Или Говарррд вассс не предупредил?
  - Предупредил, - радостно донесла до него Гертруда. - Но я решила, что помощь не помешает никому, даже крылатому дракону, и... вот, я саблю захватила!
  Она помахала искристым голубым лезвием - явно зачарованным.
  Уильям застонал.
  - Ой, Ваше Величество! - опомнилась девушка. - Извините, я вас в потемках не разглядела... ой, Ваше Величество! - уже другим тоном воскликнула она. - Что с вами? Вам плохо?
  - Мне... будет хорошо, - пробормотал юноша, - если Эс перестанет... так сильно сжимать... свои пальцы...
  - Черррт, - спохватился дракон. - Просссти...
  И он поставил Уильяма на твердую землю. Отряхнул, убедился, что король народа хайли не падает, и обернулся на подозрительно притихший город.
  Благословенно твердая земля содрогнулась. Юноша посчитал, что это иллюзия, поскольку ему до сих пор было не по себе - дышать получалось через раз, раненое плечо горело, из носа текла кровь, - но дрожь прокатилась по дороге снова, и он все-таки упал, а боль пронизала все его тело, словно молния.
  И опять прозвучали крики, шелест оружия, чьи-то разудалые проклятия... Кое-как разлепив неподъемные, опухшие веки и обнаружив, что Эс, Гертруда и Габриэль с одинаковым благоговейным трепетом уставились на ближайший склон Альдамаса, Уильям повернулся к охваченному белым туманом хребту - и замер.
  Покачивая огромной секирой, роняя каменные осколки на равнину, к армии эделе размашисто шагал великан - колоссальный, по росту превосходящий вышеупомянутый склон. А за ним шагал еще один, и еще, и еще...
  - К лодкам! - приказал господин Кьян, указывая на песчаный берег - там, у наспех сколоченных пирсов, зависли над пустотой крохотные по сравнению с горными жителями деревянные посудины. - Возвращаемся на корабли!
  "Не успеют", - подумал Уильям, не сходя с места. Эс, Гертруда и Габриэль тоже были неподвижны.
  Великан ударил секирой по дозорной башне - вероятно, ему чем-то не понравились арбалетчики и патрульные, торопливо сбегавшие по лестницам. Его товарищи, походя развалив городскую стену, бросились бежать - один давил отступающих эделе, другой прыгнул - и тяжело рухнул на лодки и пирсы, а над ним вспыхнула такая туча брызг, что кого-то излишне ретивого смыло в море, и выплыть он не сумел.
  Это была уже не война - это была азартная односторонняя охота.
  Четвертый великан, тот, что замыкал нестройную компанию, двинулся к парусникам, злобно сжимая кулаки. Море едва дотягивалось до его колена, и корабли казались игрушечными. Чем-то раздраженное дитя гор схватило их неуклюжими пальцами, разломало надвое чудесный "Maledar", а его младших сородичей отшвырнуло прочь, будто мусор. Деревянные щепки изранили его желтоватую плоть, и великан возмущенно завыл - распахнутый рот исторгал из себя тягучее обиженное "О-о-о-о-о!".
  - Так ведь они же меррртвые, - неожиданно удивился Эс.
  Габриэль встрепенулся:
  - Да? А я полагал, они ради статуса воняют - великаны же...
  Гертруда неуверенно рассмеялась.
  Уильям напряженно присматривался - но равнина была безлюдна. Тряслась высохшая трава, обросшая доспехом из инея, подпрыгивали земляные комья, повсюду пестрели невероятно большие следы, у склона Альдамаса мучительно плакало разбитое дерево - юноша не слышал его жалоб ушами, но в душе знал, что они звенят и катятся по Этвизе, сетуя на судьбу.
  - Где же ты... - шептал юноша, левой рукой зажимая плечо - по ощущениям, оно должно было вот-вот отвалиться. - Где...
  И, наконец, увидел - хрупкая человеческая фигурка стояла на неказистом воротнике хозяина гор, стояла беззаботно, почти расслабленно, и светлые волосы трепал соленый морской ветер.
  От армии эделе ничего не осталось - только мертвецы да останки замечательных кораблей. Нет, перебил самого себя Уильям, еще уцелел тот самый господин Кьян - вон, обнажил палаш и готовится умереть в битве, а если не в битве - то хотя бы в ее подобии...
  - Стой! - почему-то вмешался он, вспомнив, как говорил о родине этого мужчины шаман: "Подземная огненная река поглотила все, и Эдамастру сожрало море..." - Стой, не надо его убивать!
  Четверо великанов одновременно споткнулись, и миру наступил конец. Пыль, подобно буре, взметнулась над всадниками, драконом и королем, по земле и песку побежали трещины, волна окатила побережье и жадно облизнула обугленные руины крепости.
  Уильям бестолково закрылся рукавом. Лошадь встала на дыбы, и Габриэль шлепнулся на дорогу, а Гертруда - на Габриэля, и он сдавленно запричитал сквозь плотно стиснутые зубы. Эс, коварная скотина, спрятал рогатую башку под перепончатое крыло.
  Священный меч выбил из ладони господина Кьяна палаш, и Эльва насмешливо, с кривой улыбкой осведомился:
  - Почему господин Уильям тебя жалеет?
  - Я не прошу его о жалости, - огрызнулся эделе. - Мне без надобности его чертова жалость.
  - С ума сойти, какой гордый, - пренебрежительно бросил некромант. Он, как и Уильям, выглядел не лучшим образом, но не по вине ран, а по вине магии: в синих безучастных глазах проявились яркие зеленые искры, исхудавшее лицо пестрело лопнувшими сосудами. Чтобы руководить сразу четырьмя горными детьми, пришлось принести в жертву такую бездну сил, что теперь Эльве и шевелиться-то было лень, но впадать в забытье, как четыре года назад, он не собирался.
  Драконий облик слетел с крылатого звероящера, как пух, и он снова принял человеческое обличье - к горькому разочарованию Гертруды и Габриэля. Опираясь на его подставленный локоть, Уильям с горем пополам доковылял до некроманта и военачальника армии эделе, сощурился и сказал:
  - Я вызываю вас на дуэль, господин Кьян.
  - Что? - сдержанно приподнял брови тот.
  - Что?! - не поверил Эс.
  - Я вызываю вас на дуэль, - процитировал себя юноша. - Четверо на одного - нечестно. Вы ранены, и я тоже ранен. И вам, и мне будет довольно трудно бороться, но мы все-таки попробуем: я - ради справедливости, а вы - ради спасения. Правила... наплевать, давайте доверим свои судьбы госпоже Смерти. Мой товарищ Эльва послужит ее свидетелем...
  Он наклонился и подобрал палаш - почти такой же, как у господина Кьяна, и вежливо отсалютовал. Эделе скопировал его стойку и грациозное, мягкое движение, а затем, избавляясь от явного преимущества, вслед за юношей перебросил клинок в левую руку - раненое плечо не позволяло Уильяму особых вольностей.
  Человек и небесное дитя помедлили, оценивая друг друга.
  И сорвались - Его Величество осторожно, будто камень был слишком хрупкой точкой опоры, а военачальник - решительно, быстро и напористо. Уильям перешел в глухую оборону, лезвия сталкивались и лязгали, как челюсти капкана. Юноша сделал танцующий, потрясающе красивый шаг назад, как-то странно выгнул спину, подныривая под палаш господина Кьяна, и... поставил ему подножку. Грубо, расчетливо, сомневаясь, что эделе вообще почувствует коварный прием - но военачальник, словно бы даже с облегчением, уткнулся носом в истерзанную траву.
  Уильям ткнул его острием под лопатку.
  - Вы проиграли, - безразлично сообщил он.
  - Ну так добейте меня.
  Юноша посмотрел на господина Кьяна с неодобрением.
  - Лодка, - коротко произнес он. И, сообразив, что военачальник не понимает, пояснил: - Вы возьмете лодку и покинете Этвизу, уплывете куда-нибудь на острова, если угодно - к Эсвиану, поможете варварам в их извечной нелюбви к Талайне... мне без разницы, где именно вы умрете, но, будьте так любезны, убейте себя сами. Я вымотался, меня ноги не держат...
  И, подтверждая эти свои слова, он сел на чей-то изувеченный труп.
  Эс подавился на вдохе и едва не скончался, пытаясь выдохнуть. Разумеется, он подозревал, что Уильям бывает загадочным человеком, но чтобы НАСТОЛЬКО?!
  - Погоди, - прохрипел он. - Не спеши. Ты осознаешь, какую совершаешь глупость? Этот парень угробил едва ли не все население Этвизы, пострадала в том числе и твоя непобедимая армия, целый город затих, будто на его улицах никогда и не смеялись дети, женщины, влюбленные мужчины... Влюбленных мужчин особенно жалко... а ты берешь - и отпускаешь убийцу восвояси?
  Уильям бросил на господина Кьяна рассеянный серый взгляд.
  - Он достаточно заплатил.
  - Он отдал приказ, - вмешался Габриэль, - по которому убили моих родителей. Он отдал приказ, по которому разрушили Академию, выбросили из окна бургомистра и копьем прибили к бортику фонтана девочку из семьи Вилат, а ей было всего лишь семь.
  - И что ты предлагаешь? - устало уточнил юноша.
  - Я предлагаю заставить его уплыть домой.
  Небесно-голубые глаза господина Кьяна чуть расширились, но угадать эмоцию точно не сумел никто - то ли благодарность, неуместная в подобной ситуации, то ли гнев - реакция на заслуженный, по сути, приговор.
  - Эдамастра погибла, - напомнил приятелю Уильям.
  - Эдамастра погибла, - согласился тот. - И я хочу, чтобы он полюбовался мертвой землей, где до этого дурацкого нашествия был, наверное, счастлив. Я хочу, чтобы он полюбовался, и хочу, чтобы до него дошло: на такую же судьбу, не больше и не меньше, он едва не обрек Этвизу. Люди - не эделе, - усмехнулся Габриэль, - но они умирают столь же страшно.
  По мечтательному выражению лица Эльвы было ясно, что он бы с радостью поспорил - заодно и перестали бы так давить на хребет события минувших суток. Уильям загородил его собой - насколько мог, потому что некромант превосходил его и ростом, и шириной плеч, - и бесстрастно велел:
  - Уходите прочь, господин Кьян, пока я не передумал. Плывите к Эдамастре, а потом - куда угодно, лишь бы впредь вы не попадались мне на этих берегах. Эс, - он повернулся к светловолосому парню и потянул его за рукав, - ты проследишь, чтобы он добрался домой и как следует... насладился зрелищем?
  - Прослежу, - покладисто кивнул крылатый звероящер.
  Господин Кьян выпрямился, отряхнулся, поправил мундир - бесполезное, но заученное движение, оно въелось в его привычки, как въедается алхимическая кислота, например, в дерево.
  - Я не просил вас жалеть меня, - глухо сказал он, - и не просил о пощаде.
  - Вы попросили, - невозмутимо ответил Его Величество. - Но, к сожалению, сами себя не услышали.
  Военачальник Первой Центральной Армии передернулся, будто его ударили, и, закусив нижнюю губу, поскорее зашагал к морю. Эс тенью последовал за ним, напоследок буркнув:
  - Эльва, не своди с Уильяма глаз.
  - Ладно, - пообещал некромант.
  - А почему сразу - Эльва? - обиделся Габриэль, когда крылатый звероящер покрылся чешуей и опять воспарил в небо. - Почему не я? Почему не моя сестра? Шесть глаз - это гораздо лучше, чем два, и меня искренне оскорбляет подобное отношение. Между прочим, я - потомок благородной семьи.
  - Твое благородство не добавляет зоркости твоим глазам, - отмахнулся колдун. Верный своему слову, он отмечал каждую перемену в настроении Уильяма: спровадив, наконец, эделе и дракона, Его Величество погрустнел, как-то разом осунулся и двинулся по тракту к Сельме, памятуя, что идти до нее пешком долго и муторно, а лошадь у пестрой компании лишь одна.
  
  Пересечь море на лодке - не самая разумная затея, но Кьяну было уже все равно, существует ли на земле разум.
  Все, что происходило за полосой прибоя Этвизы, для военачальника... хотя какой он теперь военачальник - так, бывший солдат, невесть почему спасенный чужим обидным милосердием, - слилось в бесконечно-длинный кошмар: волны, ветер, соленые, обжигающе-холодные брызги и хлопанье крыльев крылатого звероящера...
  От королевства рыцарей до Эдамастры - полдня пути, но звезды, совсем недавно горевшие над родиной господина Кьяна, потускнели и выцвели, будто оплакивая горе последнего эделе, и порой он терял всякие ориентиры, бессмысленно сидел в своем крохотном деревянном убежище, слепо таращился на белые гребешки, ползущие по синей размеренной поверхности. Море, как это водится, дышало ровно и глубоко, тысячи и тысячи тварей прятались в его неизведанных глубинах, чьи-то гладкие мощные плавники прорезали воду, словно острия кинжалов, и вновь уходили ко дну, а бывало - внизу, под слабым донышком лодки, гортанно и протяжно пели безликие серые существа.
  Восходила и тонула за горизонтом луна, поднималось и падало ослепительное солнце, не приносившее господину Кьяну тепла. Дракон время от времени доверял себя волнам, раскладывал перепончатые крылья, как покрывало, и зависал над пучиной. Накануне его коварно укусила то ли акула, то ли какой-то ее сородич, абсолютно лишенный мозга, и звероящер сожрал его с потрохами, а потом раздраженно плевался мелкими косточками, хрящами и клыками.
  Он явно пребывал в скверном расположении духа - то ревел, оглушая себя, Кьяна и всех подводных созданий на тысячи миль окрест, то извергал пламя из докрасна раскаленного горла, то ловил распахнутой пастью рыб и глотал, не жуя. Как-то раз он шутки ради опрокинул деревянное убежище бывшего солдата, и эделе не утонул разве что чудом.
  Впрочем, по мере приближения к Эдамастре дракон все мрачнел и мрачнел, пока вовсе не плюнул на своего спутника. Его крылатый силуэт затерялся в низких закатных облаках - мелькнул и пропал покрытый шипами хвост, солнечные лучи сверкнули на гребне. Господин Кьян, предоставленный самому себе, схватил весла и относительно бодро погреб к поредевшему дыму, чей запах уже доносился до ноздрей и здорово их щекотал - мужчину постоянно тянуло чихнуть, кашлянуть или хотя бы почесать нос манжетой грязного рукава.
  На второй день, опустошенный, вычерпанный до капли, эделе все-таки добрался до своего дома.
  И обомлел.
  Тревожное ощущение в груди - скорее ожидание развязки, чем страх, потому что страх бросил господина Кьяна еще на Этвизе, - мучило бывшего солдата с вечера, а утром, едва рассвет выкрасил море в красновато-розовые тона, он различил обугленные береговые скалы, а за ними - ничего, только безмятежные волны.
  Он плыл, и морская вода стала горячей, и над хрупким убежищем господина Кьяна закручивался в спирали пар. Вернулся дракон, его крылья рассекли воздух, а мощные когтистые лапы сжали верхушку башни - она торчала над уровнем моря, и полоскался на ветру черный флаг Эдамастры, словно приветствуя своего выжившего сына.
  Глубина здесь была не такой серьезной, чтобы королева Ами и ее подданные погибли, не успев добежать до лодок. Окрыленный надеждой, бывший солдат подумал: а что, если они уплыли, что, если резервные капитаны увели их к северо-западному архипелагу, по слухам - необитаемому? Истрепанная лодка пересекла воинский форт Кадар, и Кьян различил под собой улицы, широкие силуэты ворот, а еще - тут у него екнуло за ребром - стражников на посту... их тела - без ран и без ожогов, неповрежденные, неизменно живые тела - торчали под водой, как шахматные фигурки - на доске. И при желании ими можно было поиграть, но для этого следовало родиться Богом, а не дальним потомком человека и ангела.
  "Люди - не эделе", - прозвучало в ушах бывшего солдата. - "Но они умирают столь же страшно".
  Я ведь тоже человек, тоскливо подумал он. Пускай лишь отчасти, пускай ангельская кровь преобладает в потомках изначального союза между землей и небом, но - человек, такой же, как тот мальчик с его ясными серыми глазами, как парень-калека с неподвластной исцелению ногой. Как самоуверенная девушка, в чьей душе нет места ужасу или отвращению даже перед крылатым звероящером - что уж там говорить об армии эделе?..
  "И если бы мы родились братьями, - размышлял господин Кьян, - если бы я родился там же, где родились они, меня бы никогда не окрестили убийцей, я бы не смотрел, как мои сородичи заживо рвут на части Язу, я бы не был вынужден приказать им остановиться... И, вероятнее всего, действительно был бы счастлив".
  Лодка плыла - сама, без участия весел, будто у нее возникла собственная твердая цель. Промелькнул и растворился в дыму позади воинский форт Кадар, потянулась полоса тракта, а после - оборвалась...
  Черные, обугленные трещины вспыхнули под волнами, а в самом их сердце алым биением отзывалась огненная река, и волны вспучивались пузырями - болезненно и судорожно, как язвы на теле моря. Господин Кьян, не выдержав, содрогнулся, и заинтересованно выгнул шею песочного цвета крылатый звероящер - посмотреть на пламя, оценить его несомненное величие, порадоваться, что племени драконов оно подвластно. В его невозмутимом зеленом взгляде Кьяну почудилась очередная насмешка.
  Он отвернулся.
  У Эса, друга Его Величества Уильяма, были все поводы недолюбливать и причинять неудобства бывшему солдату армии эделе. К тому же именно тут, на Эдамастре, его когда-то ранил верховный шаман, сгинувший в казематах под особняком высокородных. Господин Кьян так и видел, как ликует и злорадствует мерзкая крылатая тварь, пока дракон не лег на морскую воду спиной, утопив роскошный костяной гребень, и не... заплакал, и его плач странной, низковатой, звенящей музыкой зазвучал над погибшим континентом.
  - Ты-то чего? - хмуро окликнул мужчина. - Ты нас ненавидел, и ненавидел вполне обоснованно. Порадовался бы, что поганые, причинившие тебе столько боли эделе вымерли, как до нас вымерло множество иных народов.
  - Были дети, - всхлипывал Эс. - Были молодые девушшшки и юноши. Были супррружеские пары, одинокие женщины и мужчины, были старики. Были пожилые библиотекари в полутемных ззззалах, среди сотен и сотен сссвеч, были звездочеты в астрономических башнях, были трактирщики и менестрррели, были травники, поэты, музыканты...
  - И Ами, - зачем-то поддакнул ему Кьян. - Еще была Ами.
  - Коррролевская дочка?
  - Королева.
  Крылатый звероящер помедлил.
  - Она была твоим дррругом?
  - Она... - бывший солдат свесил руку и коснулся воды кончиками пальцев. Обожгло. - Она была для меня всем. Я так и не понял до конца, почему из десятков достойных знатных эделе Ами выбрала меня. Я ведь... не примечательный. Не остроумный. Не красивый, в конце концов. Я такой, какой я есть, и во мне, увы, гораздо меньше важного и драгоценного, чем она могла получить, если бы предпочла кого-то другого.
  Он замолчал, а дракон покачивался на волнах, будто младенец - в колыбели. Его морда уже не казалась господину Кьяну такой уж мерзкой, а зеленые радужки, прорезанные вертикальным зрачком, приобрели неожиданно теплый и приятный оттенок.
  - Рано или поздно, - сказал Эс, - каждый из нассс делает свой выбор, господин Кьян. - Имя бывшего солдата он все-таки произнес со своей привычной насмешкой, и эделе горько рассмеялся, не зная, задевает его это или нет. - Непрростой выбор. Тяжелый, если чессстно признаться, выбор. Быть хорошшшим или плохим. Быть верррным - или быть подлым. Быть сссобой - или кем-то еще, более доссстойным, но фальшивым. Бессстолковой подделкой. Мечтать о возвышенных матеррриях - или пррринимать в свою короткую жизнь обычного парня из военной сссемьи, не потому, что он - оссстроумный или красивый, а потому, что он - настоящий. Я как-то ззззаходил в торговые ррряды, где эльфы пррродавали алмазы, и, уверрряю тебя, подделки сссовершенно не стоят того внимания, что оказывает им подавляющее большшшинство...
  Господин Кьян посмотрел в противоположную от крылатого звероящера сторону и часто заморгал. Может, он и прав, этот своенравный парень с хитрыми зелеными глазищами, но толку, если королева Ами исчезла, а найти ее - задача явно для кого-то более сильного и настойчивого, чем бывший солдат, чья армия умерла на вражеских берегах?
  - Я слышал, что драконам очень вредна морская вода, - сменил тему разговора он. - Я слышал, что вода им вредна вообще. А ты валяешься на ней, будто она служит твоей постелью, и тебе, кажется, вполне уютно...
  - Не помню, чтобы всссерьез называл себя драконом, - пожал огромными плечами тот. - И не помню, чтобы всерьез называл себя человеком. Хотя мои-то ррродители, - он покосился на господина Кьяна так мрачно, словно прикидывал, не позавтракать ли его кишками, - вне всяких колебаний, были истинными драконами - и ненавидели выррродка, в котором смешались два облика, и второй - человеческий - ввиду своего удобссства был более почитаем.
  Он ударил по синим волнам краешком распростертого крыла.
  - Это потом, спустя двести, а то и триссста лет, я понял: человеком и драконом мое сердце не ограничивается. Взбррредет мне такая мысль - и я стану морем, приссспичит - поднимусь на небо луной. Буду чрезмерно пьян - обернусссь островным архипелагом, а потом выпущу плавники, словно горрры, и вместе с теми, кто рискнет на мне поселиться, нырну в такие глубины, где не плавают ни рррыбы, ни крупные их сородичи, потому что их тела не способны сссопротивляться тамошнему сокрушшшительному давлению. Надоест ходить по земле человеком - интереса ррради побегаю дикой ланью, оленем или медведем, трех-четырех непутевых охотников задеру...
  Лицо господина Кьяна потрясенно вытянулось. Он догадался, но Всеобщая речь не имела таких слов, чтобы выразить эту его догадку.
  - Laerta Estamall", - прошептал мужчина, таращась на дракона так, будто увидел его впервые.
  - Ага, - спокойно подтвердил тот. - Предссставляешь, каково мне?
  Бывший солдат помолчал, пытаясь переварить свои выводы и тот очевидный факт, что они оказались верными. Крылатый звероящер все так же болтался над морской пучиной, поглотившей Эдамастру, и подземная, а теперь - подводная огненная река плясала карминовыми отблесками на его гребне и хвосте, трепетала от восторга, что такое важное существо находится здесь, рядом с ней.
  - Зачем ты мне все это рассказываешь? - спросил господин Кьян.
  - Зззачем? - уточнил дракон. Его пасть исказило нечто вроде улыбки, но драконья башка не была приспособлена к чему-то подобному, и получилась жуткая гримаса. - У меня нет определенной цели. Ты рррассказал о себе, я - о себе. Это будет нашшшим знакомством. К тому же, - он указал на обугленный островок впереди - осколок прежнего континента, - ты все ррравно умрешь и заберешь мою тайну с собой на морское дно. Прощай, потомок племени эделе, тот, на ком ангельская кррровь обрывается. Мне пора улетать.
  Его крылья взметнули к небесам тысячи бирюзовых капель, и господин Кьян, щурясь на черный неприглядный кусочек то ли земли, то ли застывшей лавы, различил в ореоле их падения блеск длинных серебристых волос.
  
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
  
   В КОТОРОЙ УИЛЬЯМ ОТЧАЯННО ВСЕМ ВРЕТ
  
  - Мы выражаем вам свое искреннее сочувствие, - распинался Его Величество Улмаст, - и готовы предоставить любую помощь, в том числе и прислать опытных специалистов, чтобы они временно заменили господина Уильяма на посту короля - разумеется, пока не отыщется герой, который отберет его у небесных детей.
  Альберт стоял ровно и непоколебимо, как скала.
  - Благодарю, но мы сами справимся, - вежливо ответил он. - И никакие герои нам не нужны.
  И, словно оправдывая его надежду, загремел рог на дозорной башне цитадели Сельмы, оповещая короля Нойманна и его союзников о прибытии гостя благородных кровей.
  
  Уильям, Эльва и Габриэль единодушно уступили единственную лошадь Гертруде. Поначалу девушка отнекивалась, но вскоре притихла и задремала, забавно устроив щеку на лошадиной гриве. Она была храброй, но пока слабоватой, чтобы совершать подвиги и пускаться в путешествия, особенно если спутниками в нем выступят раненый девятнадцатилетний юноша, сумасшедший некромант и брат-близнец, чья покалеченная нога не позволяет передвигаться быстро.
  Раны Уильяма кое-как обработали и перетянули чистыми повязками, благоразумно прихваченными из дома, но это не очень помогло: он по-прежнему мучился от головной боли, а правая рука опухла и утратила всякую чувствительность, словно ее оторвали от чужого тела и пришили к телу юноши, не зная, что она ему не подходит. И все же Его Величество терпеливо и упрямо шел туда, где его ждали верные друзья.
  Армия хайли выступила к поверженному Шаксу утром, на следующий день после того, как эделе забрали Уильяма, но пошла напрямик через поля - а потому разминулась со своим королем: он-то шагал по тракту, а тракт причудливо изгибался, минуя редкие холмы и курганы.
  За сутки до его прибытия в цитадель пошел снег. Белые невесомые хлопья падали с неба и ковром ложились на землю, укрывали ее, словно одеялом, оберегая от предстоящего мороза. Гертруда, Габриэль, Эльва и Его Величество Уильям, одетые слишком легко для пешей прогулки из Шакса в Сельму, дрожали и единогласно проклинали погоду, причем юноша с каждым часом делал это все более вяло, а потом и вовсе перестал отзываться на реплики товарищей. Его мучил жар, ноги стали ужасно тяжелыми, и, чтобы идти, приходилось убеждать себя: ну же, еще немного, совсем чуть-чуть, вон она, белая сельмская цитадель - смутно виднеется у самого горизонта...
  Его Величество Нойманн встретил Уильяма у ворот, горячо прожал протянутую левую ладонь:
  - Какое счастье, что вы все-таки вернулись! Вас, должно быть, освободили ваши воины? Нет? Но они покинули Сельму и наверняка уже обыскали все прибрежные улицы! Неужели вы сами выбрались? Но как? А что армия эделе?
  - Разбита, - коротко сообщил юноша. - Но не моими воинами, а господином Эльвой. Он - талантливый черный маг.
  Таким образом, внимание Его Величества Нойманна сосредоточилось на некроманте, и король народа хайли деловито ускользнул прочь, жестом показав Габриэлю, что силы на исходе и позориться, схлопотав обморок на глазах у старого рыцаря, Уильям не желает.
  Госпиталь тоже располагался в цитадели, и юноша доверил себя услугам болтливой женщины-лекаря: она профессионально осмотрела рубец на его виске, цокнула языком, выражая негодование, и на пару минут скрылась в маленькой смежной комнате. Оттуда она принесла дурно пахнущую магическую настойку, чистые нитки и тонкую косую иглу.
  - Края вам соединили бездарно, милорд, я немедленно все исправлю. Придется потерпеть...
  Уильяму, терпевшему всю дорогу, было без разницы, и он с достоинством пережил и спасение от рубца, и перепуганные охи-ахи над разбитым плечом.
  - Знаете, у вашего генерала была похожая проблема, - поделилась женщина-лекарь. - Он еще хотел пойти за вами вместе с воинами-хайли, но те наотрез отказались принимать в свои ряды раненого и заявили, что вверяют господину Альберту похороны погибших.
  - И скольких он был вынужден похоронить?
  - Мы сложили погребальный костер и, если честно, уже не считали своих павших товарищей, но потери армии хайли общеизвестны: сорок четыре воина. Подумайте, Ваше Величество, только сорок четыре! По сравнению с потерями Этвизы и Хальвета это - потрясающе маленькая цифра.
  Юноша закрыл глаза. Сорок четыре. Да, это действительно меньше, чем он боялся, и все же - кому-то пришлось принести себя в жертву ради скоротечной битвы с небесными детьми, а в Драконьем лесу его родственники пока даже не подозревают, что их сын, отец или муж никогда не переступит порог снова.
  - Отдохните, милорд, - посоветовала женщина-лекарь. - Вам необходим покой, хотя бы какой-нибудь. Тут, конечно, бывает шумно и так несет травами, что у некоторых больных развивается аллергия, но за восемь-девять часиков вы вряд ли успеете ее ощутить...
  - Нет, спасибо, - покачал головой Уильям. - Лучше скажите, где я могу найти сэра Говарда из армии Драконьего леса и господина Альберта, ее генерала?
  Работница госпиталя тут же нахмурилась. Она не любила, когда больные пренебрегали общими правилами, одинаковыми для всех - будь ты хоть королем, хоть нищим, - но не посмела перечить, потому что юноша решительно выпрямился и первым двинулся к выходу.
  
  Тремя днями позже в замке Льяно разразился бурный праздник по случаю прибытия короля Уильяма и его товарищей домой. Непобедимая армия хайли гордо промаршировала по центральной дороге, вгоняя в краску юных девиц. Гертруда и Габриэль, приглашенные принять участие в грядущем пире, улыбались и попеременно кланялись особо важным господам, вроде начальницы прислуги (госпожа Эли при этом так покраснела, словно ей сделали предложение руки и сердца) и придворного библиотекаря, сухонького старичка с длинной белой бородой.
  Эс покосился на него как-то странно, но не издал ни звука. Лететь обратно ему довелось, минуя Этвизу, над сонным и неприветливым Альдамасом, а перевоплощаться - у восточных его подножий. На вопрос Уильяма, куда отправился господин Кьян после визита к мертвой Эдамастре, дракон поджал губы и тихо произнес:
  - Он умер.
  - Как - умер? - удивился Его Величество. Рубец на виске, стянутый аккуратными ровными стежками, темно-красным пятном виднелся под белой половиной его волос.
  - Ну вот так - умер, - отмахнулся крылатый звероящер. - Ты что, ни разу не наблюдал, как эделе умирают?
  - Наблюдал, но там ведь не было угрозы!
  - Была, - сердито возразил Эс - и уединился в башне Кано, сверх меры чем-то раздраженный. Впрочем, он, один черт, не был намерен писать стихи: стиснув пальцами гротескный амулет-коготь на серебряной цепочке, он улегся прямо на холодный пол и приготовился хорошенько выспаться, а если не выспаться - то хотя бы довести до ума важное дело, связанное с определенной личностью и с ее снами.
  - Звезды каплями - вниз, вниз, ветер с моря несет бриз, - пробормотал он - и мгновенно уснул, спрятанный за тяжелой дубовой створкой, запертой изнутри.
  Он стоял на поверхности, возведенной из дорогого стекла. Под ней бились пушистые скопления света, пока что безобидные и ласковые, подобно котятам. Эс даже попробовал прикоснуться к ним и погладить - комки тут же собрались безмолвной радостной стайкой у его ладони, тыкались в прохладную кожу, и сами по себе тоже были продрогшими. Любопытно, если их согреть - получишь какую-то награду, или все, что останется - это благодарный звон, едва различимый и неуловимо, загадочно нежный, как смех матери?
  Крылатый звероящер плохо помнил свою мать, но законы, вбитые в податливый характер молодого драконыша ее лапой, невозможно было искоренить. Они жили с ним наравне и были ему полезны. Иногда он задумывался: а что, если она все-таки знала, кем родился ее сын, названный выродком и с позором изгнанный из родных земель? Что, если она рассчитывала - он, брошенный всеми, предоставленный самому себе, использует ее уроки в качестве защиты, закроется ими от чужих нападений, выживет - и однажды сумеет унаследовать предназначенный ему дар? И что, если она сама до сих пор жива и здорова, что, если она ждет изменений, вызванных этим даром? Ждет счастливой секунды, когда песочного цвета крылатый звероящер покажется в небесах над островами драконов, и победно заблестят его хитрые зеленые...
  Нет, оборвал сам себя Эс. Она мертва. Даже если она, как и прежде, взлетает по утрам над вулканами, она мертва, для него - мертва, потому что позволила старейшинам обречь сына на вечные бесприютные скитания. Повезло, что это они обозвали их бесприютными, а на деле дракон повстречал таких замечательных людей, как сэр Говард и его семья, как полукровка-Уильям, как лесное племя-хайли с господином Альбертом во главе. А до них был предыдущий король Драконьего леса, чей скелет рассыпался и наконец-то обрел упокоение после того, как украшенная сапфирами корона завершила и без того примечательную внешность Уильяма, признав его своим новым владельцем...
  Эс шел, стекло под ногами не исчезало. Порой оно едва слышно, музыкально похрустывало, порой - растягивало кошмарный скрипучий звук, словно лопнувшая струна. Крылатый звероящер то морщился, недовольный этим сочетанием, то вовсе закрывал уши, но затем произошло нечто, что заставило его забыть обо всех недостатках ярко освещенного сна.
  Посреди пустоши - во всяком случае, Эс назвал бы окружающий мир пустошью, - возвышался храм. Белоснежный, кое-где сверкающий драгоценными камнями - алмазы, изумруды, одинокий топаз над аркой входа, - он бросал одинокую тень на прозрачное стекло, и там, куда она ложилась, не было ни единого светового шарика. Зато они облепили ее очертания, словно рассчитывая прогнать, и нетерпеливо ерзали: мол, давайте поднатужимся и сдвинем эту штуку с места, чтобы она больше не оскверняла наше непостоянное измерение!
  Семь ступенек составляли собой храмовое крыльцо. Эс поднялся по ним бестрепетно, однако в душе у него зародилось некое опасливое, осторожное чувство, и оно говорило: а не стоит ли нам, дорогой, пойти своим путем и не совать нос в пустые белые храмы? Но врожденное любопытство было сильнее, и крылатый звероящер прогулялся по анфиладе комнат - чудесная архитектура, изящная резьба по камню, особенно красивая у основания колонн, открытые окна, ветер качает занавески - но нет ни мебели, ни скульптур. Все, что дракону удалось найти - это алтарь, некогда искусно вырезанный из глыбы черного камня, покрытый желобками - они складывались в размашистые цветочные лепестки, шипами уходили к полу, а в нем неизвестный создатель храма выдолбил небольшое углубление. Вероятно, там собиралась кровь того, кого приносили в жертву, и Эсу показалось, будто и сейчас в углублении босыми ногами топчутся высокие, одетые в балахоны существа, а на алтаре неподвижно лежит девочка с белыми-белыми, как снег, волосами и такой бледной кожей, будто ее тоже вырезали из камня - из мрамора .
  - Поздно, laerta Estamall", - прозвучало словно бы из сердца алтаря, обрывая поток бессвязных идей в настойчивом драконьем воображении. - Ты пришел сюда слишком поздно. Такхи уже спит.
  Он с удивлением огляделся. Поблизости не было никого, кто мог бы заговорить с ним, и он понятия не имел, кто такая Такхи и чего добиваются высокие существа в балахонах, замирая от восторга по колено в ее крови.
  Храм неожиданно исчез, будто нити, вшитые в канву пространства, кто-то выдернул. Крылатый звероящер снова стоял на тонком стекле, а под его подошвами кружились, отмечая пропажу тени, крохотные подвижные огоньки. У них не было ни глаз, ни ртов, но они умели петь - тот самый нежный звон, похожий на материнский смех, растекся по сну и принялся вплетаться в его границы, не нарушая их местоположения.
  Прошло, наверное, несколько столетий, прежде чем он добрался до места встречи Бога и некроманта. Раненая девушка - измученный силуэт на прозрачной поверхности, - шептала Эльве свои привычные угрозы, но осеклась на полуслове и с трудом повернулась к незваному третьему участнику сна.
  - Эстамаль? - недоверчиво окликнула она, и весь ее облик выразил такую надежду, что кто-нибудь другой ее непременно пожалел бы. - Это действительно ты?
  - Я, - ласково улыбнулся дракон, присаживаясь на корточки рядом.
  Эльва следил за ним со страхом и недоумением. Подобные эмоции в его синих, как морские глубины, глазах были редкостью, и крылатый звероящер наслаждался ими, словно дорогим вином, причем его любимым - белым полусладким, безо всякого шоколада, пирожных и конфет.
  - Ты пришел, чтобы спасти меня, Эстамаль?
  Она произносила имя дракона мягко и гортанно. Для нее каждый слог, каждый звук были так дороги и ценны, что запнуться - значило убить саму себя.
  - Увы, Инн, - с любовью начал он, - но я здесь не за этим.
  Между его пальцев сверкнуло узкое серебряное лезвие, и раненая богиня отшатнулась, отчаянно закричала, ударила кулаком по стеклу, пытаясь позвать на помощь.
  - Нет, Эс! - Эльва метнулся вперед, протягивая руку - спасти, и без разницы, кого: женщину или мужчину, Бога или...
  ...но опоздал: острие вспороло кожу на шее девушки, выпустило наружу такое озеро крови, что в нем впору было утопиться.
  Некромант заорал, как будто это его, а не ее, кровь расползалась по стеклянной пустоши, и... проснулся, отчаянно хватая ртом воздух.
  Светало, над лесом таяли редкие голубые звезды, луна призраком белела у горизонта, встречая свою сестру.
  А воспаленный шрам на переносице Эльвы чесался, потому что начал заживать.
  
  Из комнаты сэра Говарда в коридор доносились преисполненные боли стенания. Красками не пахло, холсты, накрытые чистыми покрывалами, сиротливо стояли на подставках у стен. Баночки с красками, эльфийские карандаши и палитры были аккуратно, с любовью разложены по столам и полкам, незавершенная работа - портрет господина Эльвы, - укоризненно проглядывала из-под черного лоскута ткани.
  - Я так больше не могу! Перестань! Умоляю тебя, пожалуйста, перестань!
  Судя по тону, сэр Говард собирался расплакаться, а если не расплакаться, то разрыдаться. Уильям похолодел и ворвался в его спальню так порывисто, что Эли, сидевшая на краю кровати с миской в руках, дернулась и все разлила.
  - Милорд... - с явным страданием в голосе протянул несчастный рыцарь. - Какое счастье... Боги, какое счастье...
  Эли покраснела, словно рак, брошенный в кастрюлю с горячей водой:
  - Мой король, я его не мучила! Клянусь горными ветрами, у меня и в мыслях не было его мучить! Но лекари же сказали, что ему надо двигаться как можно меньше, вот я и решила - покормлю с ложечки, а господин рыцарь пускай лежит, отдыхает... клянусь, Ваше Величество!
  Уильям нахмурился. Куриный суп расплылся по одеялу и вызывал отнюдь не самые добрые чувства к начальнице прислуги. Впрочем, после двух сражений с воинами Эдамастры, каким бы коротким ни было второе, юноша вообще был кошмарно зол на всех и каждого, и жители замка Льяно пребывали в недоумении - что с ним творится-то?
  Его Величество зачем-то протер глаза, подслеповато их сощурил и, старательно вымучивая из себя мягкие интонации, попросил:
  - Эли, принеси еще супа. Я сам покормлю сэра Говарда, если он, конечно, не возражает, потому что парой минут раньше он вопил так, что впору было звать стражников и сажать тебя в казематы под замком.
  - Все вы шутите, милорд, - с облегчением вздохнула девушка. И заботливо спросила: - Как ваше плечо?
  Уильям покосился на свою бесполезную правую руку. Та болталась на перевязи, и бледные пальцы все так же не хотели ни двигаться, ни хоть как-то реагировать на ужасы, ежедневно совершаемые придворным лекарем.
  - Господин Ильвет говорит, что все будет нормально, - произнес юноша. - Но придется потерпеть. И, что самое смешное, - он рассмеялся, хотя ему было совсем не весело, но сыграл этот смех так хорошо, что все поверили в его искренность, - с Альбертом то же самое. Мне предлагали временно поручить самые важные дела ему, а со всякими мелочами повременить, но Альберту, как и мне, пока что не по силам удерживать перо. Поэтому я разработал иной метод - я читаю письма и документы, а потом диктую свой ответ или заключение придворному летописцу, велю подделывать мою подпись и ставлю печать левой рукой, чтобы никто не усомнился: писал совершенно точно я.
  Эли весело расхохоталась и приготовилась уточнить, нравится ли придворному летописцу новая работа, но Уильям сдержанно, с улыбкой напомнил:
  - Суп.
  - Точно, Ваше Величество! - опомнилась девушка. - Уже бегу, простите, что задержалась!
  И она вылетела из комнаты, причем впопыхах едва не сломала дверь.
  Уильям подошел к сэру Говарду.
  - Надеюсь, вы не станете кормить меня с ложечки по ее примеру, милорд? - настороженно уточнил тот.
  - Не стану, - покачал головой Его Величество. - Я всего лишь помогу тебе сесть.
  Рыцарь посмотрел на него с такой благодарностью, будто юноша только что спас его из когтей голодного упыря.
  - Я вас обожаю, милорд, - признался он. - И я очень рад, что с вами все в порядке. Я боялся, что вы... ну...
  Сэр Говард запнулся и покорно проглотил слово "сломаетесь".
  Уильям снова улыбнулся, чувствуя, как под ребрами расползается мерзкое чувство сродни стыду. Что, если он должен был без опасения рассказать, как ему противно, как ему дурно, как он ненавидит себя за каждое свое действие? Что, если все это не получится подавить, и чуть позже оно полезет из его горла - жалобой? Пользуясь тем, что рыцарь повернулся к окну и бодро похвалил погодные условия, Его Величество упрямо стиснул зубы и пообещал сам себе: нет, никто ни за что не узнает, как дорого обошлись ему два сражения с эделе - и приговор, предназначенный господину Кьяну. Казалось бы - возьми и повесь этот приговор клеймом на Габриэля, казалось бы - о чем тут переживать, но убивать эделе с помощью меча было гораздо легче, чем убить безрассудным приказом: "Ты проследишь, чтобы он добрался домой и как следует... насладился зрелищем?"
  Улыбка, словно приклеенная к лицу Его Величества, продолжала цвести.
  Эли наконец-то принесла суп - и умчалась в башню Мила, потому что юноша поручил ей заменить высохшие цветы в своем кабинете на живые, чтобы девушка не влияла на нервы сэра Говарда - едва завидев ее, рыцарь побледнел и сжал краешек одеяла, будто намереваясь раздавить. Уильям поскорее всучил ему поднос и пожелал приятного аппетита.
  Он сидел на неудобном деревянном стуле, ровно, несмотря на правую руку - будто на троне, будто перед ним все еще торчали Улмаст и Нойманн, короли Этвизы и Хальвета. Стремление выглядеть благородным - более благородным, чем все, кто его окружал, и пусть ни одна душа не усомнится в его праве быть королем, - превратилось в настойчивую привычку, и Уильям уже сам не замечал, как она постоянно проскальзывает в самых обыкновенных вещах.
  - Спасибо, милорд, - с некоторой неловкостью сказал сэр Говард, потому что юноша лично забрал у него поднос, увенчанный опустевшей миской, прикидывая, отнести в кухню или поставить на подоконник.
  - Не за что, - рассеянно отозвался тот. - Тебе принести альбом с карандашами?
  Рыцарь понял, что Эли где-то обнародовала эту его просьбу, вероятно - прямо перед Уильямом, и поэтому он пришел. Но отступать было поздно, да и некуда.
  - Я бы с радостью нарисовал определенные сцены из битвы, если бы вы мне позволили.
  Его Величество все-таки устроил поднос у окна, в солнечных лучах, утративших свое заманчивое тепло, и отправился в рабочую комнату рыцаря. Подхватил со стола альбом, щелкнул крышкой деревянной коробочки для карандашей - проверить, все ли на месте, - и отвлекся на портрет господина Эльвы, или, если правильнее - набросок портрета господина Эльвы. Сэру Говарду удалось передать даже самые неприметные черты некроманта, вроде крохотных морщинок во внешних уголках век, и Эльва - уставший, но не готовый окрестить себя таковым, - глядел на Уильяма с белого холста. У юноши почему-то побежали мурашки по спине, и он провел пальцем по уху нарисованного колдуна, словно бы запинаясь о каждую серьгу, его проткнувшую.
  Эльва ушел из Драконьего леса на рассвете предыдущего дня. Он тепло попрощался с Его Величеством и сэром Говардом, а с Эсом так и вовсе обнялся, едва не раздавив крылатого звероящера в своей крепкой хватке. Эс потом ворчал - ребра, мол, ноют, и лопатки странно трещат...
  Но особенно любопытным для Уильяма было то, что дракон как-то избавил некроманта от неизменного сна с участием раненой Богини. Когда он без обиняков уточнил, как именно светловолосый парень это сделал, оба уставились на юношу с такой непоколебимостью, словно у них появилась общая тайна, и хранить ее они собирались до конца времен. Хотя в полумраке замковых коридоров, ночью освещенных факелами, зажженными через один, вели себя абсолютно иначе, и Уильям прекрасно помнил, как Эльва донимал крылатого звероящера и повторял один и тот же вопрос:
  - Чем ты ее убил? Что это была за... штука?
  А Эс наигранно удивлялся, таращился на него, подобно сове, и восклицал:
  - Черт возьми, о ком ты? Я никого не убивал!
  Юноша бросил последний неуверенный взгляд на небрежно прикрытый холст - видимо, господин Эльва чем-то не угодил начальнице прислуги, и она заключила, что его портрет беречь не обязана, - и поплелся к сэру Говарду, на ходу размышляя, не ошибся ли, посчитав, что Эс убил ту самую раненую Богиню.
  Рыцарь с удовольствием человека, у которого давно отобрали все развлечения, а теперь, спустя долгие столетия, вернули, перебрал эльфийские карандаши. Уильям подвинул неудобный деревянный стул к его кровати и попросил:
  - Я посижу, понаблюдаю, как ты рисуешь, ладно?
  - Хорошо, милорд, - серьезно кивнул сэр Говард.
  
  Рано утром, когда король народа хайли еще спал, пограничный патруль привел в замок странного человека.
  У него были длинные, чуть ниже плеч, пепельные волосы, аккуратно расчесанные, кое-где заплетенные в крохотные косички - то ли от скуки, то ли чтобы выделиться среди сотен и сотен почти одинаковых человеческих мужчин. У него были тонкие пальцы, унизанные кольцами из черного серебра, а глаза - о, таких невероятных глаз пограничный патруль не видел еще ни разу. Правый - карминовый, левый - молочно-розовый, и оба - с вертикально вытянутыми зрачками, пробирающими до костей. Помимо всего этого, чужак носил на шее дохлого паука, покрытого чем-то блестящим, а его уши вызывали ассоциацию с эльфами, хотя эльфийские, пожалуй, немного превосходили их по изящности.
  - Я прибыл к лаэрте, - повторял он, словно заведенный. - Мне все равно, кто здесь король и какими он пользуется законами. Я прибыл к лаэрте. Я - хранитель, и вы не имеете права не пустить меня.
  Растерянные, смущенные - впервые в их жизни случилось нечто подобное, - пограничники переминались у основания башни Кано, умоляя крылатого звероящера выйти.
  - Какой хранитель? - подозрительно спрашивал Эс, не спеша открывать. - Я не звал никакого хранителя. Гоните его взашей, самозванца проклятого, и передайте, что лаэрты нет в Драконьем лесу.
  Чужак, покорно ожидавший своих провожатых у витражного окна галереи, поднял брови:
  - Неужели он забыл? Я сочувствую, господа, но вам придется еще раз пройтись к его покоям и сообщить, что я вовсе не самозванец. Меня зовут Шель, и если он забыл меня, то это лишь его собственные проблемы, но никоим образом не мои.
  - Вы что, - ужаснулись пограничники. - Мы не можем так обращаться к господину Эсу!
  - Ничто не мешает вам передать мою фразу вежливо.
  Окончательно сбитые с толку, хайли опять позвали крылатого звероящера, и на этот раз дверь башни Кано распахнулась - рывком, выдав с поличным волнение своего хозяина, - а дракон метнулся к галерее так, словно там его ожидала сама судьба.
  - Шель, - потрясенно прошептал он, разглядев незваного гостя. - Шель, с какой луны ты сюда свалился? На кого ты оставил Карадорр, Шель?
  Странный человек повернулся к нему, равнодушно осмотрел - все ли на месте, не отрезаны ли руки, ни отрублены ли ноги, - и глухо отозвался:
  - Карадорра больше нет, лаэрта. Отыщется ли в этом замке уголок, где наша беседа будет лишь нашей?
  Уголок отыскался, да какой! Обитатели Драконьего леса привыкли, что Кано - запретная твердыня, и туда нет хода никому, кроме, собственно, крылатого звероящера, сделавшего ее запретной. Но Шель, хранитель, чужак в королевстве хайли, бестрепетно переступил порог, и створка за ним закрылась, отрезая все шансы подслушать, для чего он явился.
  Увеличивая степень безопасности, дракон и его спутник поднялись на самую вершину башни, встали - первый у каменных зубцов, а второй - у лестницы, - и посмотрели друг на друга, как заклятые враги, чей пакт о перемирии неожиданно был разорван.
  Шель широким жестом обвел замок и лес:
  - Они в курсе?
  - Нет, - грубовато возразил дракон. - А если и в курсе - что с того?
  Хранитель повернулся к нему спиной и тяжело опустился на ступеньку. Звякнул охотничий нож, привязанный к его поясу.
  - Как это... получилось? - поинтересовался он.
  - Что? - настороженно уточнил Эс.
  Шель погладил паука. У горизонта размеренно, медленно рождался чуть зеленоватый свет.
  - Я спрашиваю, как это получилось? Почему это произошло с тобой, лаэрта? Ты - солнечный круг, лунное пламя и звезды, грозовые тучи и облака. Ты - горы, ветер, колючий снег, ты - пламя, зола и россыпь золотых искр. Ты - все, что существует от границ Бесконечного Океана и до Проклятых Вод. Ты - весь мир.
  - Я бы предпочел, чтобы ко мне, раз уж я такой важный, обращались на "вы", - оскалился Эс, и под его губами кровожадно заблестели смертоносные драконьи клыки. Маленькие, подогнанные под человеческое тело, но все такие же острые и страшные.
  Шель покосился на него с явным пренебрежением.
  - Ты бережешь Тринну, - произнес он, - как своего драгоценного ребенка. Но вспомни же Эдамастру, вспомни Карадорр, вспомни и скажи мне - из-за чего они погибли на самом деле?
  Его собеседник молчал - угрюмо, покладисто. Хранителю были глубоко безразличны любые оправдания - он пришел обвинять, а не принимать причины.
  - Ты покинул Карадорр, - мрачно продолжал он, - и его занесло метелью. Ты бросил Эдамастру, и она сгорела. Какой конец уготован Тринне, лаэрта Эстамаль?
  Дракон молчал - по-прежнему, упрямо, но, уловив перемену в настроении гостя, все-таки недовольно буркнул:
  - Уильям.
  - Извини, что? - несколько изумился тот.
  - Уильям, - повторил крылатый звероящер. - Эли, сэр Говард. Господин Альберт. Габриэль и его милая сестра... теперь ситуация другая, Шель, и я не солнце и не луна. Я забавный парень по имени Эс, и у меня наконец-то появился дом. Знаешь, как страшно было жить без него?
  Хранитель нахмурился, и дракон понял, что его речь пропала впустую. Шелю было без разницы, о ком печется лаэрта. Шель не сомневался, что всех этих людей и нелюдей настигнет такая же судьба, как известных ему предыдущих.
  - На "вы", значит? - задумчиво повторил он. - Хорошо. Кто на этот раз умрет по вашей вине?
  Тишина. Высокий светловолосый парень только отмахнулся от своего собеседника, и в его пустых зеленых глазах отразилось темное осеннее небо.
  
   3 октября - 5 ноября 2018
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"