Аннотация: Для любого человека главное в жизни - это его работа, занятие, предназначение. Счастье тому у кого она есть. Поэтому ненавистная работа превращает твою жизнь в настоящий Ад
Собеседование.
Моя история началась с простой металлической двери обыкновенного подъезда сталинского дома, каких полным-полно в центральной части города. Я стоял прямо перед дверью, которая нависала надо мной своим металлической двухметровой массой, и усиленно пытался разглядеть на двери, а вернее рядом с дверью домофонный динамик или подобие какой-нибудь панели, где обычно прикладывают кодовый ридер. Бронзовый оттенок металла придавал двери массивность и отчужденность от окружающего современного мира. Ничего, напоминающего домофонную панель, я не обнаружил. Все, что было на желтой двери это отверстие под массивный плоский ключ.
Я присмотрелся к двери, а в особенности к замочной скважине. Какой же должен быть исполинским ключ на эту дверь, и зачем вообще точить такой доисторический ключ? Делать такой крупный замок, когда сейчас есть неплохие, и, кстати сказать, не большие модернизированные надежные замки. Вывески на двери также не было.
Это был единственный вход из четырех существующих подъездов, который был предназначен для офисных нежилых помещений. Первые три подъезда закрывались простыми деревянными массивными дверями, с облупившейся краской и вмятинами от ударов снизу человеческих ног.
Подняв голову вверх, я насчитал шесть этажей, и попытался всмотреться в окна последнего, на который мне и надо было попасть. "Как же красиво, наверное, смотреть с окон шестого этажа", - подумал я. В этой части города строители еще не успели застроить прибрежную часть, и скорее всего вид из окон последнего этажа выходил как раз на великую реку и голубые сопки вдали.
Как же, черт побери, открывается эта дверь? Осмотревшись по сторонам, я не увидел никого, кто бы направлялся к этому входу. В этом случае, я бы без затруднений прошел бы в подъезд дома. Но, к сожалению, люди пробегали мимо, словно маршрутные лодки, не замечая моей неловкой ситуации.
В какой-то момент мне захотелось прикоснуться к металлической поверхности, чтобы убедиться в своей (пока еще) безвыходной ситуации. Не применяя силы, я тихонько толкнул дверь от себя. Но вместо противоположного усилия, которое должно было отозваться в локте, дверь неожиданно для меня стала медленно открываться. Я сделал изумленный взгляд, и улыбка расползлась на моей физиономии. Дверь открывалась медленно, но без дополнительных усилий. Как будто тысячи мелких механизмов внутри ее работали, толкая друг друга в строгой упорядоченности. Звуков и скрипов я не услышал, в воздухе ощущался только слабый гул от перемещающейся внутрь двери.
Как только между дверью и простенком образовалось достаточное пространство, чтобы я смог протиснуть свое тучное тело, я вошел в прохладу подъезда. Заходя внутрь, я все-таки решил взглянуть на замочный механизм двери, чтобы представить себе возможности ключа от этой двери. А главное -понять необходимость массивности такого дверного замка. Но бегло взглянув на торец открывающейся двери, я не обнаружил на ней прорези для замкового механизма. Создавалось впечатление, что огромная прорезь на двери лишь бутафория, и дверь, должно быть, открывается и закрывается совершенно по-другому.
Я не стал придавать этому факту большого значения. Передо мной открылся подъезд. Совершенно ничем не примечательный он придавал всему, что осталось снаружи на улице некую упорядоченность и стабильность. Тишина, как это ни странно звучит, здесь была слышна как нигде. Не было слышно, ни звуков, которые должны исходить, как правило, от закрытых дверей, ни шума от уличной суеты. Лестничные марши были широкими, и с большим проемом, как и во всех старых домах, проемом. По стенам подъезда на уровне глаз висела керамическая плитка неприятного кирпично-бордового цвета. Местами одна-две плитки отсутствовали. Но это лишь придавало подъезду шарм ретро и стабильности.
Я стал подниматься по ступеням не спеша, понимая, что до шестого этажа идти придется долго. И все из-за таких огромным маршей. Внутри подъезда так же не было вывесок и указателей. Но это меня уже нисколько не смущало. Хуже - было уже уходящее чувство неловкости от закрытой входной двери.
Не преодолев и середины первого марша между первым и вторым этажами, я стал ощущать легкую отдышку. "Что это? Мой избыток веса или все-таки лестница действительно такая огромная как восхождение на кавказские горы", - мысли подобного рода бегали в моей голове. И это при том, что сейчас мне нежелательно было беспокоиться о своих ощущениях и бредовых мыслях, а необходимо, было сосредоточиться на предстоящем собеседовании.
В какой-то момент я почувствовал, как начинают каменеть икры ног. Легкая испарина выступила на лбу. Но носовой платок из кармана брюк исправил это положение. До первой площадки оставалось каких-то шесть-семь ступеней. Уже стали видны двери на площадке - такие же огромные, деревянные и старые. Еще немного и можно было уже разглядеть их реечный скелет, выцарапанные на фанерных основаниях детские надписи, старые пластиковые звонки рядом на стенках, с оглушительными неприятными звуками.
Шесть, семь и вот я уже стою на площадке второго этажа. Под брюками ощущается струящийся пот по бедрам. Мокрое от пота нижнее белье совершенно не вызвало у меня отвращения или неудобства. Только чувство победы, над восхождением ко второму этажу. Я ощущал себя настоящим скалолазом стоя на бетонном полу лестничной площадки и оперевшись пятой точкой на массивные деревянные перила ограждения. Взглянув вниз в проем между лестничными маршами, я не увидел ни синевы лежащих гор, ни дымки зеленой долины с которой поднялся на вершину. Внизу был такой же бетонный пол подъезда, покрытый потрескавшейся плиткой. Сверху была даже видна подъездная пыль с двумя смятыми окурками на полу.
- Вот те раз. А ведь это только второй этаж. - Уже в полный голос сказал я пустоте подъезда.
Еще раз, посмотрев вниз, я оценил для себя широкий проем колодца между маршами. Упав вниз, я не зацепил бы перил, даже расставив на всю ширину свои руки.
- Господи, да почему же никто не подумал натянуть здесь сетку-рабицу? А вдруг кто-нибудь или когда-нибудь свалится вниз?
Я выдохнул, и стал настраивать себя на оставшиеся четыре этажа. В ногах еще ощущалась легкая дрожь. Пятки ног горели, словно я прошел несколько десятков километров по грунтовой дороге. Прилипшая к телу майка и мокрые слипшиеся на лбу волосы говорили о немыслимо затраченных калориях. Из окна межлестничной площадки бил дневной день. Косыми лучами он проникал в полутемное пространство помещения, давая мне понять, что там - за этими стенами кипит жизнь быстрая и динамичная. А я всего лишь пытаюсь подняться на шестой этаж. Этот свет и придал мне силы двигаться вперед.
Сказать, что подъем был тяжелым - значит не сказать ничего. Где-то между четвертым и пятым этажами ощущение времени перестало для меня существовать. Возможно, прошло минут десять - пятнадцать, а может быть прошло несколько часов. Я и сейчас не могу определить, сколько реально я находился в подъезде, поднимаясь наверх. В какой-то момент это перестало иметь для меня какое-то значение. Даже если я опоздаю на собеседование - это уже будет не важно. Главное для меня было подняться.
О чем я думал при подъеме? Этого я тоже не сразу смогу вспомнить, хотя и времени было затрачено - не мало. Я находился в постоянном напряжении. Расставляя акценты на ощущениях своего разваливающегося тела, я старался думать только об одном. С взглядом, прикованным к каждой новой ступени, я думал только о своих силах, покидающих меня при каждом движении. Из спортивного интереса и недоумения мои мысли переросли только в один вопрос - "насколько меня еще хватит?". Иногда я осознавал, что поднимаюсь наверх с совершенно закрытыми глазами.
Стены подъезда стали мне ненавистны, а ступени лестничных маршей - личными врагами. Я продолжал идти, даже не думая о том, чтобы развернуться и пойти назад. Мне казалось, что, даже назад, сбегая по лестницам вниз, у меня уже не останется сил. И я рухну где-нибудь на третьем этаже, так и не добравшись до выхода. А мое тело найдут только к утру следующее дня - мертвое и мокрое.
За все время, что я поднимался никто не выходил из дверей, на каком бы этаже я бы не был. За дверями не было ни звука, ни шороха. Словно здесь никто не жил. И не то чтобы никого не было дома, а вообще - НИКТО и никогда здесь не жил. Это ощущение не придавало мне страха, а только укрепляло во мне уверенность в том, что жить в таком подъезде могут либо люди из высокогорных племен, либо полные идиоты.
Между пятым этажом и лестничной межэтажной площадкой я насчитал восемь ступеней, что было на две ступени меньше, чем между третьим и четвертыми этажами, что навело на мысль о разной высоте потолков этажей. Этот факт меня сильно удивил, но не испугал. Ведь за все время подъема я обозначил для себя не мало совершенно бредовых моментов. Первое, что бросалось в глаза - это разный уклон лестничных маршей. До третьего этажа он был очень крутым, и я взбирался по ступеням, иногда по-настоящему вцепившись в ограждения, чтобы не завалиться на спину. Но между третьим и пятым этажами лестничные марши растянулись в длину на несколько лишних метров, и, поднимаясь по ним, становилось не просто тяжело, а еще и утомительно. Высота ступеней также была разной на различных этажах. Не знаю, может мне и показалось тогда, но один раз я даже поднимал ногу, и мое колено упиралось мне прямо в живот, словно я карабкался на отвесную скалу.
Площадка шестого этажа показалась, когда мое горло от обезвоживания готово было взорваться, а пот струился по моему лицу, словно из открытого водопроводного крана. Жаль было наглаженной с утра рубашки, промокшей насквозь. Вид в ту минуту у меня был ужасный и я понимал, что на собеседовании я буду чувствовать себя неловко. Мышцы ног гудели тупой болью внутри, и весь позвоночник от шеи до пояса ощущался, словно я получил неимоверное радиоактивное облучение, или заболел какой-то немыслимой формой остеохондроза. Еще несколько шагов вверх и я вступил на горизонтальную поверхность шестого этажа.
Первое, что бросилось в глаза, это единственная на весь подъезд табличка около двери справа от лестницы. Табличка с надписью на черном фоне была выведена строгим шрифтом и была похожа на указатель какого-то федерального или муниципального учреждения. Сверху над названием должен был бы красоваться герб государства или края. Но вместо него желтым цветом было нарисовано стилизованное солнце с лучами разной длины. Надпись на табличке гласила:
Комитет космологической статистики
и кадрового отбора
Рядом с дверью была кнопка с маленьким треугольным, вмонтированным в кирпичную кладку динамиком.
- Ну, слава богу. Наконец-то, плоды хоть какой-нибудь цивилизации.
Я всей массой уставшего тела навалился на звонок. Раздался еле слышный сигнал звонка похожий на журчание воды в заржавевшем кране, затем ровный мужской голос.
- Кто там?
- Здравствуйте, я на собеседование. Я предварительно записывался, меня зовут...
- Проходите прямо по коридору направо. - Что-то щелкнуло в двери, и она открылась.
Я вошел внутрь. Голос из динамика не давал мне покоя. Что-то было в этом спокойном и ровном голосе. И это Что-то было не пугающим, а скорее всего непонятным или недопонятым. Мне нетерпелось увидеть хозяина голоса. Проходя по светлому выбеленному коридору помещения, мне пришла мысль в голову: "А вдруг это всего лишь записанный электронный голос, который всегда включается при нажатии на дверной звонок?".
Послушно пройдя по коридору, на стенах которого не было ничего, а лишь мелкие трещинки от уже постаревшей побелки стен, я оказался в большом и светлом зале. Это была большая и располагающая комната с книжными рядами полок по периметру. Посредине комнаты стоял широкий книжный стол с монитором на столе и всем необходимым компьютерным "железом". Книжные корешки разных цветов и толщин смотрели на меня с высоких почти до потолка книжных шкафов. Света внутри комнаты было много. Единственное, что было не понятно - это отсутствие какого-либо искусственного освещения, а также самого обыкновенного окна. Но это не создавало ощущения закрытого пространства или дискомфорта. Наоборот свет заполнял комнату изнутри, словно само пространство вырабатывало необходимое количество люменов света.
Из-за стола поднялась фигура и подошла ко мне на расстоянии вытянутой руки. Это был мужчина (?) средних лет с четко выраженными восточно-азиатскими чертами лица и блестящей ярко выраженной лысиной. Он был одинакового со мной роста, только с неприкрытой худобой и не таким уставшим видом как у меня в тот момент. Хозяин голоса из динамика обратился ко мне.
- Еще раз здравствуйте. Если я не ошибаюсь, вас зовут Александр?
- Да, но ...
- Если не возражаете, я буду вас называть Саша? В целях лучшей коммуникации. - Мужчина (?) был неподдельно приветлив и его голос был магически располагающим.
- Нет, конечно, не возражаю... только...
- Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. - Мужчина (?) пригласил меня к одному единственному столу. - Да, напомню, меня зовут Вади. Не Вадим, а Вади. - Мужчина (?) улыбнулся.
- Как добрались? Я смотрю в этот раз вы почти не устали.
- Лестница тут у вас странная... вам бы это...лифт что ли установить...
- Ах, да, вы про это. Ну, ничего. Вы садитесь, садитесь, не стесняйтесь.
Теперь я стал немного понимать странность этого мужчины (?), а самое главное мной овладело непонятное чувство дежа-вю в отношении него. Нет, он не был похож ни на одного из моих знакомых, родственников или когда-то существовавших в моей жизни друзей. Скорее он, а вернее черты его лица напоминали мне всех моих знакомых людей, которые проходили по вехам моего существования, сразу вместе. Каждая его морщинка и эмоция в отдельности и вместе напоминали мне всех людей, которых я когда-либо знал.
Мы сели за массивный антикварный письменный стол, которому было не меньше чем лет сто, а то и больше. Покрытый, потрескавшимся лаком на красноватом благородном дереве, он неестественно сочетался с тем компьютерным оборудованием, располагавшемся непосредственном на нём и под ним. По обе стороны от монитора на столе лежали две клавиатуры белого цвета, выполненные в стильном современном дизайне. Я сел перед включенным синим экраном с пробегающими полосами в режиме ожидания, а мужчина (?) расположился напротив меня. Из стола выходило множество кабелей к монитору и блоку процессора, стоявшего под столом. Вади сложил белые ладони с очень ухоженными длинными пальцами на столе и обратился ко мне с уже серьезным видом. Я понял, что собеседование уже началось.
- Путь к нам не близкий. Думаю, это вы уже поняли. Но, раз вы до нас дошли - это уже хорошо. Это означает, что вы очень настойчиво хотите получить эту работу. Да! Извините, Саша, вы, кажется, хотели что-то сказать? Или спросить?
- Я, конечно, дико извиняюсь, но мне показалось, что вы упорно даете мне понять, что я здесь уже был?
- Вы о чем?
- Но, вы же сами сказали, что в этот раз я почти не устал...когда поднимался к вам. Это как понимать? Может здесь уже столько кандидатов приходило, что вы уже запутались?
Я постарался максимально улыбнуться, чтобы не создать нелепой ситуации. Мои слова о том, что Вади мог запутаться, могли его оскорбить или что-то в этом роде. Но мой собеседник не смутился, а только не желая меня слушать оборвал меня на полуслове и перевел разговор.
- Так вот немного о вашей будущей работе.
- Подождите, но вы так говорите, будто я уже согласился и меня устраивают все условия. Я даже не представляю, что это за работа. Максим Николаевич мне сказал, что это будет как-то связано с сидячей, но не скучной работой. Я раньше работал киномехаником. Пять дней в неделю. А здесь... В общем, если честно я лично ничего не знаю, чем тут надо заниматься.
- Ну, не переживайте вы так сильно, Саша. Давайте всё по порядку.
- Да, конечно.
- Так вот... Вы сказали, что раньше работали киномехаником.
- Ну да. Еще квартальные были...
- Скажите Саша, что сейчас у вас происходит? Я имею в виду, чем вы сейчас занимаетесь? Как вы содержите семью?
- Это трудно объяснить. Дело в том, что сейчас у меня временные трудности. Как бы вам сказать...я сейчас пока без работы. Если так сказать, я нахожусь в некотором состоянии ожидания. Что касается семьи, то за это не переживайте. С женой мы разошлись уже как полгода, и с дочкой у меня не клеится. Ей хоть и стукнет в декабре восемнадцать, а контакта у нас с ней так и не получается. Светлана, наговорила ей про меня всего. Ну, ничего время покажет. Так, что я согласен сейчас на минимальную оплату. Пока! А собственно в чем состоит работа?
Вади еще раз улыбнулся, понимая, что я от своего не отойду, и на главный вопрос я получу сегодня ответ. В какой-то момент я стал понимать странность моего собеседника. А именно - тембр его голоса и смытые черты лица, похожие на всех, кого я знал и в тоже время мне неизвестных людей. Это был и не мужчина и не женщина. Скорее он был чем-то средним между мужчиной, женщиной, и, черт побери - кем-то еще. И этот кто-то еще - меня совершенно не пугал, а наоборот, создавал ощущение спокойствия и защищенности.
- Вы выпивали? После того как ваш брак развалился. И вам пришлось уйти с работы, правильно? Ведь вы человек честный, судя по всему. И подводить других, а уж тем более работодателя вы не собирались.
- Простите, конечно, но я уже сказал, что это были временные трудности. Если вы все это знали, наводили на меня справки, тогда зачем ждали меня? Если я вам не подхожу, видите ли потому, что я немножко сорвался на старом месте, то зачем тогда я пёрся суда к вам наверх. Чуть не сдох по дороге.
- Саша, не надо на меня обижаться. Пожалуйста. - Влади опять улыбнулся. - Я не хотел вас обидеть. Просто, когда вы поймете, чем, мы тут занимаемся, вам станет понятно, что навести на вас справки, нам не составляет никакого труда. Ну а теперь о работе.
Он придвинул к столу плотнее свой стул, на котором сидел, и наши взгляды стали на несколько сантиметров ближе друг к другу. Влади стал что-то набивать на клавиатуре со своей стороны стола. Моя рука инстинктивно потянулась к компьютерной мышке на столе, лежащей передо мной.
- Так вот о работе. Мы проверили много кандидатов на эту должность. Скажу вам, что ваша кандидатура нам подходит. Ваша усидчивость и внимательность, думаю, здесь пригодятся. Вы скажете, что работа киномеханика не является какой-то интеллектуальной или может стереотипы нас могут испугать. Тогда не беспокойтесь. Здесь не надо много думать или принимать какие-то решения. Вам придется работать по четким инструкциям, которым уже, поверьте мне очень, Очень много времени. Ваше психо-эмоциальное состояние позволяет нам сделать выводы о вашей внимательности и самое главное - о вашем "чувстве формо-ожидания". И самое главное вашу кандидатуру одобрил Глава комитета двенадцати. А он, уж поверьте, в людях не ошибается.
- Формо-ожидание? Что-то новенькое. Я о таком не слышал.
- Взгляните на экран монитора. Сейчас я буду вводить вас в курс вашей работы. Постарайтесь, если не сосредоточиться, то хотя бы, понять кое-какие закономерности.
Неожиданно монитор вышел из состояния ожидания и на синем экране стали появляться некие таблицы и графики по бокам границ экрана. Сквозь бледно-желтый фон монитора проглядывала эмблема в виде стилизованного солнца с разной длиной лучей. Все было сделано мастерски, возможно каким-нибудь профессиональным дизайнерским айти-агентством, даже с учетом нелепой эмблемы. Таблицы были разных цветов, и мне было не понятно, в каком редакторе они были выполнены. Создавалось впечатление, что все они были собраны с разных систем и разных программ. Скорость открытия таблиц была настолько быстрой, что я не успевал прочитать их названия. Мелькали имена и фамилии людей, географические координаты и розы ветров, зодиакальные символы и группы крови.
- Поверьте, но ничего сложного и выдающегося в этой работе нет. Но для нашего комитета она очень важна. - Вади продолжал неторопливо вещать, проговаривая каждое слово, как заученную мантру. - Из пятидесяти девяти специальностей нашего комитета эта стоит в рейтинге первых десяти. Вы должны быть очень благодарны Главе комитета двенадцати об оказанном доверии. Поверьте, не каждому...
- Я извиняюсь, можно подробнее о работе. - Я резко прервал Вади.
Он резко посмотрел на меня, и я понял, что перебивать Вади не следует. Лицо его изменилось, и сквозь резкие мужские черты проступила женская смущенность пополам с обиженностью. Чтобы как-то сгладить нелепую ситуацию и мою нетерпеливость, я продолжил разговор, словно ничего не произошло.
- Скажите, что я должен делать со всем этим хламом?
- Получая строгие ежеминутные инструкции, - Вади указал на радио гарнитуру, лежащую рядом на столе, - вам следует в определенное время отслеживать нужные позиции и сохранять их в накопителе. Назовем его неким буфером отбора. Далее программа сама решает, что делать с тем или иным направлением и кандидатурами. Сама программа была от начала до конца написана самим Главой двенадцати, и носит строгую упорядоченность, в смысл которого посвящены лишь некоторые сотрудники нашего комитета. Это члены совета комитета, которые заседают в главном офисе, и встретиться с ними предоставляется не каждому. Пользоваться записями и памятками в этих стенах вам будет строго запрещено. Да и не потребуется. Понадобится немного времени, чтобы запомнить все наши инструкции и устав комитета.
Видите эту небольшую голограмму в правом верхнем углу экрана? С этого табличного графика вам придется начинать каждый рабочий день.
- Что это? Это похоже на постоянно меняющиеся географические координаты... и что-то еще.
- Да, вы правы Саша, но это не только координаты. Видите ли, это маршрут движения кожистых черепах. Ежегодная миграция вымирающих кожистых черепах будет транслироваться при помощи спутниковой системы контроля их расположения. Ежегодно, с шестнадцатого по двадцать девятое апреля черепахи проплывают тысячу километров от пляжей Коста-Рики, где они откладывали яйца, к своим "пастбищам" в районе Галапагосских островов. Еще десять лет назад на Большом пляже Коста-Рики производили кладку тысячи черепах. В последние пять лет их число сократилось до сотни. Если эта тенденция сохранится, тихоокеанские кожистые черепахи неминуемо вымрут в ближайшее десятилетие.
- Но причём, здесь черепахи? Я так понимаю, ваша кадровая политика связана только с людьми. Мне еще черепахам в глаза заглядывать придется?
- На самом деле здесь ничего смешного нет. Эти создания существуют на нашей планете более ста миллионов лет, они пережили динозавров. Они являются неким катализатором нашего существования в этой части вселенной и их выживание на прямую зависит от нашей популяции. Многие не могут связать сих простых связей, и думают о каких-то там войнах и эпидемиях, которые вроде бы напрямую влияют на человеческую демографию.
Часто причиной гибели этих существ становятся плавающие в океане пластиковые пакеты. Черепахи принимают их за медуз и задыхаются, пытаясь проглотить непроницаемую пленку. Пластиковые пакеты, а не бомбы становятся фактором дальнейшего человеческого существования. Понимаете, о чем я говорю?
- Не совсем, но с черепахами...
- Кожистыми черепахами!
- Да, именно с кожистыми черепахами, я думаю, спорить не буду. - Я улыбнулся, подняв брови, сделав вид малограмотного несведущего простофили.
- Да и самое главное. Не забывайте отмечать движения на небосводе луны и перемещение вот этих звезд (списком ниже). Это напрямую будет зависеть от скорости перемещения в океане всей популяции.
Что касается непосредственно самого кадрового отбора. Здесь, каждые семнадцать минут вам будут приходить сведения от совета правления информативные электронные листы. В них будут представлены краткие характеристики и параметры индивидов отбора. В качестве примера, я покажу, как это выглядит. Не забывайте, что комитет долго искал специалиста на это место. И довольно-таки за долгое время накопилась работа. Так, что первое время придется немного попотеть, чтобы разгрести весь этот накопитель.
Вади пробежался пальцами по клавиатуре и на моем бледно-желтом экране стали появляться совершенно другие таблицы со множеством показателей и координат. Сотни фамилий и имен стали пробегать в доли секунд меняясь местами в каком-то, понятном только самой программе рейтингам и занимаемым местам. Это были имена разных народов, национальностей, с разных стран и континентов. Понять, что их может объединять, и как они попадают в выдаваемый на экран список, мне было не ведомо. Между тем Вади продолжал.
- Если вы обратили внимание, Саша, отбор идет не по умственным параметрам или как вы там привыкли называть коэффициентам ай-кью. А непосредственно по профессиональным навыкам людей. Здесь выдаются четкие данные дат рождения и основных моментов жизненного пути индивидов, отобранных советом Комитета. Как видите, на этой неделе необходим следующий отбор: пекарь из французской долины Луары, пятеро специалистов по обработке металла, или попросту кузнецов с трех материковых равнин. Так... здесь еще есть несколько школьных учителей, кстати, ваших соотечественников. Всех этих индивидуумов необходимо найти, определить и отправить информацию с координатами и дополнительными характеристиками куда?
- В накопитель.
- Правильно, только у нас в комитете это место называется отчет Главе двенадцати. Он лично проводит результаты отбора и смотрит правильность выполнения инструкций.
Я еще раз пробежался глазами по быстро сменяющим друг друга электронным таблицам. Здесь были имена и фамилия людей, находящихся в разных частях планеты. Их профессии и род занятий были необычны и в тоже время просты. Это были плотники, художники, уборщики, операторы конвейерного производства. Были несколько специалистов по дрессировке диких орланов. И далее - рыбаки и всевозможные ремесленники. На Новой Земле в одном из сел с невыговриваемым названием проживала девочка, которая в свои восемь лет понимала язык сивучей.
- Можно задать вопрос?
- Конечно, задавайте Саша.
- Ну, вопросов то у меня более, чем достаточно.
- Да вы не стесняйтесь.
- Я вижу, здесь иногда появляются имена людей, выделенных другим шрифтом. Это еще кто?
- Ну я же говорил, что эта работа для вас, Сашенька. Видите, вы замечаете то, что другие сразу и не увидят. - Вади поднял лицо вверх, застыв словно в молитве. - Все-таки, что ни говори, а Глава всегда прав в выборе сотрудников. - Выделенные имена, Саша, это люди, страдающие синдромом Стендаля.
- Простите, чем?
- Синдромом Стендаля. Понимаете, есть такие особенные люди. Кто-то им сочувствует, кто-то нет, кто-то не понимает. Но эти индивиды очень важны для Главы двенадцати. Их вклад в общую работу комитета бесценен. Я так понимаю, вы не знаете о таком недуге, как синдром Стендаля?
- Нет, но если я не ошибаюсь, я где-то читал, что это психологическое заболевание, и что-то связано с музеями.
- Хм, да, где-то так. Если человек болен этой необычной болезнью, то при попадании в место, где находится большое число предметов искусства, он начинает испытывать не просто волнение, а головокружение, увеличение пульса и даже галлюцинации. Одним из самых опасных для больных синдромом является галерея Уффици во Флоренции. Собственно именно на основе симптомов недомоганий туристов в этом месте и было описано заболевание. Несмотря на множественные свидетельства, синдром был четко описан лишь в 1979 году одним итальянским психиатром, исследовавшим более ста одинаковых случаев. Первый научный диагноз такого рода был вынесен в 1982 году, сегодня такой термин используется и для описания реакции людей при прослушивании "высокой" музыки, музыки - вечной. Если начать рассматривать синдром Стендаля с научной точки зрения и патогенеза, то у него есть "родственные виды": Иерусалимский и Парижский синдромы. Парижский синдром часто свойственный японцам, приезжающим в Париж, и испытывающим огромное разочарование от вида грязных улиц. Выявлены факты, когда некоторые из японцев начинают испытывать чувство преследования, имеют острую форму бредового состояния, им характерна деперсонализация. Если у больного обнаружен синдром Стендаля, первым делом его необходимо увести с места, которое стало причиной развития заболевания. Дополнительно следует убрать физические и эмоциональные нагрузки. Если у больного наблюдаются галлюцинации, истерический психоз, бредовые фантазии, ступор, то вводят капельницами внутривенные препараты. Больному обязательно назначается реабилитационная и общеукрепляющая терапия. Да. И самолечение здесь категорически не допускается. Люди с таким диагнозом рождаются очень редко.
- Но зачем? Зачем комитету информация об этих несчастных? И если я не ошибаюсь, здесь выведены координаты еще не родившихся с диагнозом этого синдрома. Здесь приводятся даты еще не наступивших годов. Это как понимать, шутка?
- Саша, вам еще не все будет понятно в этой работе. Но постарайтесь сосредоточиться на результатах отбора. Вот, что для вас должно быть важным. Этого от вас и ждет Глава двенадцати. А вот индивиды с синдромом Стендаля редкие и нужные для нашего комитета индивиды. Вы же поймите, что смысл нашей работы заключается не в том, чтобы отследить и отобрать кандидатов. Смысл - в своевременности нашего отбора. Я не буду вам объяснять всего, вы и сами во всем разберетесь. Но, если мы не сможем вовремя провести отбор, его сделают за нас совершенно другие компании. И тогда наши кандидаты попадут в совершенно другие руки. И я вам скажу, это будет совсем нехорошо. И нехорошо не только для комитета, а для всего человечества в целом.
- Послушайте Вади! Вы можете, конечно, продолжать здесь рассказывать про великую миссию комитета, про какие-то мифические плохие компании которые занимаются тем же самым, про то, что я не должен всего знать. Или, скажем, должен, но не сейчас, и не сразу... Только ответьте мне на простой вопрос. Бог с ними - с нерожденными. Но как у вас может быть информация о людях с датами их смерти? Это тоже кандидаты для вступления в ряды комитета? Но, если я не ошибаюсь, здесь в этих списках я видел конкретные даты смерти людей. Это я тоже должен отслеживать и передавать в общий программный накопитель? Я, что-то совсем уже ничего не понимаю.
- Саша, вам нужно подписать контракт. Это сейчас очень важно.
- Подождите вы с контрактом. Пока вы мне не ответили ни на один мой вопрос. И кстати, кто это такой - Глава двенадцати? Он вообще существует? И как, скажите, я должен здесь работать, если по вашим характеристикам многие из кандидатов отбора, по вашей же информации, рождаются через каждые пять, а то пятьдесят лет. Я что вам - Макклауд какой-то?
- Постойте, Саша, не начинайте свою работу с вопросов...
- Нет! Это вы постойте. Я ничего подписывать не буду. И скажу больше, я не планирую вообще участвовать в этом дурдоме. Вам ребята, лечиться надо. Я так Максиму Николаевичу и передам.
Резко встав из-за стола, я постарался как можно вежливей попрощаться со своим собеседником. Затем вышел из комнаты, и, пройдя тем же коридором, вышел в прихожую. Выходя из комнаты с книгами, я чувствовал, что Вади смотрит мне в спину. Свет за моей спиной мерк с каждым моим шагом, словно кто-то незримый его вежливо выключал. Выйдя в прохладный подъезд и закрывая за собой дверь, я увидел, что все помещение прихожей было поглощено темнотой. Ни о каком внутреннем свете странного места уже речи не шло. Словно сама жизнь умерла с моим уходом из него.
Мой собеседник не стал меня останавливать. Единственное, что я услышал вслед, это глубокий вздох Вади и еле различимая фраза. Что-то вроде: "ждем вас опять" или что-то подобное. Я еще раз обернулся на висящую рядом с дверью табличкой с надписью. Улыбнулся и стал быстро спускаться по лестнице. Теперь она мне не показалась какой-то необычной или неподъемной. Мне хватило и менее минуты спуститься на первый этаж.
С таким же усилием я толкнул дверь от себя и вышел на улицу. В тот момент меня не удивило, что эта дверь, с которой начался сегодняшний день, открывалась как внутрь, так и наружу. Это было в тот момент и не важно. Главное это то, что я находился на улице, где все так же пробегали озабоченные люди. Одетые в осенние плащи и куртки, они совсем не замечали ни меня, ни моего растрепанного вида.
На улице было тепло, но легкий осенний ветер мог причинить мне немало неприятностей, и я, застегнув верхние пуговицы куртки, шагнул на тротуар. Конечно, простуда мне сейчас ни к чему. Никто не будет платить мне больничных, никто не позвонит и не спросит - что со мной? Сейчас мне хотелось только одного, перейти дорогу и очень быстро добраться домой. Мне нужно забыть это непонятное место, этого "лысого монаха", это огромную лестницу на шестой этаж. Мне надо сегодня просто отдохнуть. Даже не буду ничего планировать. И еще, очень хочется поесть, и при чем, ни в чем себе не отказывая, даже не думать о том, что много есть мне, вообще-то - вредно.
Я прошелся по тротуару до ближайшего перекрестка со светофором. В течение нескольких секунд вокруг меня скопилось человек пять, желающих проследовать со мной через проезжую часть дороги. Кто-то, не отрываясь, смотрел в свой телефон, а кто-то совсем без особого желания демонстративно отвернулся от меня, направив свой взгляд на противоположный через дорогу тротуар. Я стоял в толпе неизвестных мне людей, совсем не интересный никому и не зачем.
Загорелся зеленый свет и люди, подталкивая меня с разных сторон, тронулись через дорогу. Навстречу мне шли такие же скучные люди с занятыми взглядами и совсем не обращающие на меня внимание.
Где-то через пять шагов от меня я увидел, идущую мне навстречу девушку. Ей было где-то около двадцати, может чуть больше. Она была одета в легкое пальто бежевого цвета. Ее юное лицо на какое-то время оторвалось от дороги и посмотрело на меня. Вся мощь ее молодости, сексуальности и доверия поразила меня. Для этого ей, собственно, и не надо было прикладывать особых усилий. Ей достаточно было только посмотреть на меня и немного улыбнуться. Красивый черные глаза, огненно-рыжие волосы, аккуратно убранные назад в хвост, легкий оттенок красной помады на губах и самое главное, это ее походка. Эта улыбка предназначалась только мне и никому более в этой серой массе людей. Я это понял сразу, и постарался также ответить девушке. Возможно, моя улыбка была нелепой и бесстыдно откровенной, но под ней я хотел только одного. Не дать ей испугаться от меня и моего тучного неприметного вида. Конечно, если бы ей навстречу шел совершенно другой мужчина - стройный, высокий, с брутальным взглядом, в дорогой одежде, все могло бы выглядеть совершенно по-другому. Но был я - такой, какой есть. Поэтому и улыбка, адресованная лично мне, делала меня в эту секунду персонажем номер один.
Несколько секунд, и вот уже мы находимся напротив друг друга. Я стараюсь немного развернуться вбок, чтобы не задеть девушку. В какой-то момент я даже ощущаю ее запах - воздушных духов, возможно разбрызганных на ее рыжеватые волосы перед выходом из дома.
Кажется, я слышу ее еле различимое в городском шуме слово "извините". И опять ее глаза встречаются с моими. Теперь она смотрит на меня с неподдельным интересом. И опять эта юная и благостная улыбка на ее лице заставляет мое сердце стучать сильнее. Она проходит за моей спиной, и я чувствую, что ей, как и мне хочется обернуться и еще раз встретиться взглядами. Нелепость этого желания все-таки заставляет меня дойти почти до конца дороги, и я оборачиваюсь назад.
На дороге уже нет людей. В толпе переходивших, я пытаюсь разглядеть ее спину в бежевом подпоясанным на тонкой талии пальто. Но нет, я не хочу видеть ее спину. Я хочу увидеть ее еще раз, брошенный на меня взгляд с улыбкой и интересом. И что бы это был тот самый интерес женщины, чтобы это была та самая улыбка, предназначенная только для меня, и продолжающая нашу случайную встречу. На какой-то момент, я даже вижу ее черные глаза в толпе людей.
Неожиданный свист, разбивающий городскую суету, заставляет меня прийти в себя от мимолетных мыслей. И я понимаю, что сейчас стою на дороге совершенно один. До тротуара пару шагов. Непрекращающийся свист принуждает меня развернуться. Я понимаю, что машины, стоящие на светофоре, еще не начали трогаться. И этот свист тормозов адресован именно тому автомобилю, ехавшему с обычной скоростью, который, как говорят, попал в зеленую волну. Для водителя, сидящего в нем, не было оснований предварительно притормозить перед светофором за долю секунды загоревшегося зеленым светом. И он продолжил движение.
Я успел только разглядеть, что это был совершенно непримечательный бюджетный седан металлического цвета. Двинуться в сторону я уже не успевал, а только, почему-то, попытался закрыть глаза. Словно закрытие век спасало от меня от всех бед этого мира, не говоря уже про несущуюся прямо на меня машину.
Удар я не почувствовал совсем. Странно, но, ни боли, ни хруст ломающихся костей, ничего, что так готовишься услышать в такие страшные минуты. Только ощущение полета от удара, сминающегося об твои бедра автомобильного бампера и броска твоего беспомощного тела на проезжую часть. Ощущение полета без приземления. Темнота и непрекращающийся полет. Не хочется, но я все-таки открываю глаза.
Я стою перед огромной массивной подъездной дверью, нависающей надо мной. Рядом с дверью нет звонка, нет домофонного механизма. Есть только исполинская замочная скважина, предназначенная для ключа из страны великанов. За моей спиной все также пробегают люди, которым нет до меня никакого дела. Неожиданно обрывки памяти выстраивают для меня всю картину происходящего несколько часов назад.
Эта дверь никогда не отпустит меня. Я всегда буду возвращаться к ней и к той работе, которая ожидает меня на шестом этаже этой сталинки. Сейчас я понимаю, что хотел сказать мне Вади. И мне действительно уже не интересуют все подробности и моменты, происходящего со мной некоторое время назад. И было ли это - время? Или же времени нет вообще. И я нахожусь в том самом промежутке пространства и времени, в котором я должен, но не решаюсь долгое время сделать свой выбор. Я постоянно возвращаюсь к этой двери, и каждый раз с трудом поднимаюсь по лестнице, пытаясь подняться на шестой этаж. Каждый раз я вижусь с существом по имени Вади, и каждый раз ухожу от него с болью и злобой в душе. Не стараясь понять, кто является тем самым работодателем, дающим мне шанс после смерти заниматься нужным делом, я пытаюсь каждый раз понимать происходящее разумом. Не пытаясь вспомнить, что я прохожу одним и тем же бессмысленным путем, он - мой работодатель, дает мне еще один шанс - стать кем-то важным, служить общей цели и не совершать больше ошибок, которые я уже совершил в другом мире. Я открываю эту дверь несчетное количество раз, и столько же раз умираю по нелепому стечению обстоятельств от сбивающего меня на полной скорости автомобиля. Каждый раз я слышу визг бесполезных тормозов. Каждый раз...каждый раз.
Нет ни этой двери, ни этого комитета, ни этой чудовищной лестницы. Здесь в мире живых всего этого нет, как нет и меня самого. Все что мне нужно - это принять то, что от меня хочет Он. Осознать этот дар и служить ему столько сколько потребуется. Здесь я занимаюсь для него отбором тех, кто ему нужен. Я действительно должен заниматься этой важной работой. Ему нужны эти души. Ему нужен я.
Единственное, с чем я сейчас стою перед двухметровой дверью, это с ощущением благодарности и сопричастности. Мне предстоит подъем наверх на шестой этаж, долгий и тяжелый. Но почему-то именно сейчас, мне кажется, что этот подъем будет последними и не таким тяжелым как прежде. Потому что я уже не скоро спущусь вниз.