Краснопёров Игорь Александрович : другие произведения.

Илья. Быль первая. Целители. Пролог и начало

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отрывок из романа "Илья. Быль первая. Целители". Я охарактеризовал бы это произведение, как сказку для взрослых, но таких жанров в вышеуказанном списке нет, поэтому пусть будет "славянское фэнтези". Здесь пролог и начало романа. В прологе действие происходит в наше время и заканчивается он переносом ГГ в тело Ильи М.. Очнувшись ГГ пытается понять где он...

Илья.

Быль первая.

Целители.

(Сказка?)

(Для взрослых!)

   Нижеприведённый текст является расшифровкой записей, абсолютно случайно попавших в мои руки. И если кому интересно, сообщу, что получены они были в счёт долга, хрен уж знает сколько времени отвисевшего на одном довольно-таки скользком человечке. Прозвучавшие в ходе переговоров слова "сокровище" и "величайшее историческое открытие", относящиеся к объекту торга, не мои, а этого деятеля, решившего почему-то, что кругом одни идиоты, которым можно влёгкую втюхать полное фуфло. Потому как даже мне, полному дилетанту в вопросах истории средневековой России, сразу же стало ясно, что речь идёт о наглой и неуклюжей попытке нагреть "жирного" лОха, а не о пресловутом "историческом открытии"...
   Э, да что тут говорить, прочитаете - сами поймёте.
   Если говорить начистоту, то на товарища этого давно уж было махнуто рукой. Причиной тому стало присущее мне отсутствие, в принципе, привычки дёргаться по столь малозначительным поводам, каковым была невеликость одолженной суммы. Да и субъект был столь непутёвым, что я и сам был хорош, ссужая столь несерьёзную личность, ибо, как говориться, "бачылы очи, шо куповалы". Оправдывает меня лишь то, что сделал я это по просьбе одного моего хорошего знакомого, который впоследствии не раз пытался загладить свою оплошность, предлагая полностью и даже с процентами рассчитаться за этого дурика. Я же каждый раз отказывался, так как совместная наша деятельность приносила мне неизмеримо больше пользы, чем эта мелкая разовая операция, могущая подпортить сложившиеся между нами доверительные, насколько это вообще возможно в нынешние меркантильные времена, отношения двух солидных людей.
   Но сейчас немножко не об этом.
   А о том, что когда этот жучила появился однажды в моём офисе и, шмякнув об мой стол книжищей немалых размеров и толщины, в переплёте из сильно потёртой кожи, сделал наглую попытку ручного доения, то я тут же поставил орла на место, напомнив ему о его же долге перед родиной, то бишь передо мной. И, как ни божился пациент, что предмет сей стоит в сотни, а то и тысячи раз больше требуемой суммы, я остался непреклонен. Тем более что, как я уже упоминал, заглянув вовнутрь фолианта, я тут же догадался, что меня пытаются конкретно развести. И лишь потому, что меня заинтересовал именно сам текст, я и продолжил нашу "дружескую" беседу. В ходе переговоров мне, практически без какого-либо насилия, удалось уговорить его расстаться с предметом торга, попутно попеняв ему в одно место на то, что привёз он лишь малую толику своего "сокровища". Впрочем, этот недочёт мы тут же и исправили. Так что к вечеру того же дня я стал обладателем нескольких довольно-таки объёмистых картонных коробок, доверху забитых более чем странными предметами, взглянув на которые, я сразу вспомнил кадры, виденные в сюжете о городской свалке.
   Судите сами - здесь вперемешку были свалены как сшитые в готовые уже книги, так и раздербаненные поштучно листы из кожи, бересты, пергамента, ткани, бумаги и прочих подобных материалов, заметно отличавшиеся друг от друга не только цветовой гаммой, качеством выделки, но и, что было наиболее важным, степенью потрёпанности. Объединяло весь этот хлам лишь одно - на всём этом можно было писать. Чем, судя по объёму, кто-то долго и усердно занимался.
   По причинам наличия у писавшего довольно-таки корявистого почерка, хреновастой сохранности "рукописей", а также того, что в коробки всё это хозяйство было свалено без какого-либо намёка на систему и порядок, попытка моего ознакомления с "шедевром" окончилась практически полной неудачей, хотя то, что мне поддалось, меня очень даже заинтриговало. Поэтому я, как человек по природе своей чрезвычайно любознательный и к тому же испытывающий к СЛОВУ, как печатному, так и не очень, некоторую болезненную любовь, решил всёж-таки разобраться, о чём же там, собственно, идёт речь.
   Сотрудник, занимающийся у меня кадровыми вопросами, получил соответствующее распоряжение и сумел-таки найти одного очень головастого товарища, взявшегося за сортировку, расшифровку и приведение в читабельный вид исходного материала. Моим ему условием было сохранение, по возможности, не в ущерб занимательности, стилистики и, как бы это попонятней выразиться, духа повествования. А остальное я оставил на полное его усмотрение. И вскоре один из пустующих кабинетов в моей конторе превратился в нечто среднее между цехом по переработке мусора и реставрационной лабораторией. Вот, в-общем-то, и всё.
   P.S.
   Если кому-то интересно, то сообщаю, что тот деятель, от которого я получил это "богатство", клятвенно уверял меня, что добыто оно было в каких-то там пещерах Киевского храма Святой Софии, и первоначально находилось в двух огромных древних сундуках. Причём сложено всё было очень аккуратно и по порядку, но для того, чтобы его вывезти, во избежание пАлева, он просто перекидал всё в коробки, а сундуки разрубил на части и сжёг.
   Кто бы сомневался!!!
   P.P.S.
   Понятное дело, что товарищ эти записи у кого-то спёр. А потому, буде сыщется подлинный хозяин этого "клада", пусть смело обращается ко мне. Я считаю, что каждый труд должен быть более-менее справедливо вознаграждён, поэтому, надеюсь, мы сможем прийти к консенсусу по поводу гонорара.
   P.P.P.S.
   Комментарии и перевод непонятных слов любезно предоставлены тем самым человеком, который и занимался обработкой исходника. Если б их не было бы, я б и не знал тогда, как эту... (после прочтения слово подберёте сами) можно было б вообще читать.
  

***

  
   Воспоминания о том пакостном вечере, в корне и навсегда изменившем всю мою жизнь, до сих пор, невзирая на огромное количество утёкшего времени, заставляют меня внутренне кривиться мордой и досадливо сплёвывать наземь вязкую слюну. И всё что остаётся мне - с тихой грустью перебирать постепенно тускнеющие картинки предшествующей ему жизни, кажущейся теперь этаким идиллическим образцом размеренного бытия и благодушного спокойствия. А тогда казалось ведь, что полна она суеты и беготни, и утренний бутерброд с копчёным лососем даётся поистине надрывным напряжением всех моих жил...
   Ха-ха-ха!
   Ясен пень, всё познаётся в сравнении. Порой и нынче выпадают мне бестревожные и несуетные моменты, когда сухая корка на моей душе понемногу начинает отмокать в розовых соплях ностальгических мечтаний об тех сладких и, увы, недостижимых теперь временах. Но стоит только этак вот расслабиться, размякнуть нутром, как тут же и случается какая-нибудь очередная херня. И вот уже всё громче торопливый перестук шагов на лестнице, и дверь, чуть не срываясь с петель, со всего размаху лупит о стену, а в образовавшееся отверстие, гремя железом и грохоча пыльными сапожищами, внося с собой горькие запахи степных пожаров, раскалённого на солнце металла и свежей крови, вваливается потный растрёпанный детина и, шумно втянув висящую под носом зелёную каплю, оглушительно ревёт дрожащим басом, озвучивая досадливую догадку: "БЯ-А-А-А-А-ДА!!!"
   Но, не будем забегать попэрэд батьки, а вернёмся к началам.
   А началы моего нынешнего беспокойного существования имели место быть именно в тот самый вечер, с упоминания о котором я и начал свой рассказ.
   Сейчас я, понятное дело, весь такой умный и с отчётливой ясностью вижу красные сигнальные флажки, неторопливо расставляемые тогда на моём пути некоей невидимой рукой, то ли желавшей предупредить, то ли, что наиболее вероятно, загонявшей под дубины охотников.
   Впрочем, изменить случившееся никак уж не удастся, а из дальнейшего повествования станет ясно, что даже и разгадай я тогда эти знаки и прими какие-нибудь превентивные меры, итог всё равно был бы тем же самым, потому как на противной от меня стороне игроки собрались не мне чета, и партия была заведомо для меня проигрышной!
   Итак, тем вечером, а был он, кстати, вечером пятницы тринадцатого, во время послетренировочного возвращения домой, со мной произошло довольно-таки неприятное событие, не случись которое, глядишь, и не читали б вы теперь эту мою писанину!
   Само по себе оно не было чем-то уж таким необыкновенным, и при других обстоятельствах могло закончиться ВСЕГО-ТО ЛИШЬ (!!!) незапланированным общением с доблестными блюстителями общественных порядков.
   Надеюсь, ни у кого нет сомнений, что подобное проведение досуга может негативно сказаться как на моральном, так и на физическом здоровье любого нормального человека, а потому и мне, само собой, в любом ином случае это было бы совершенно ни к чему...
   Однако теперь, зная уже, во что всё это вылилось, мне прям-таки мечтается, чтоб меня б тогда приняли и под белы рученьки сопроводили бы в казённый дом для дачи лож..., то есть абсолютно правдивых показаний, люди в элегантно-мешковатой серой форме!
   Хотя, по здравым размышлениям, сдаётся мне, что при любом, даже бы и при таком раскладе, всё пришло бы к тому, к чему по итогу и пришло!
   Судьба, мать её!..
  

***

  
   Поначалу в тот вечер всё шло, как положено, и тренировочный процесс протёк у меня в полном соответствии с планом.
   Придя в зал, я, согласно уставу, пару минут пожимал руки, хлопал по плечам, спинам и производил другие дружественные действия по отношению к тем, кого знал уже давно. Кивнул, в знак того, что заметил и их, новичкам. Усмехнулся про себя их завистливым взглядам. Наверное, я виделся им практически недосягаемой вершиной, венчающей занятия бодибилдингом. Я понимаю, что при росте метр семьдесят семь и наличии на мне около девяноста пяти килограммов не такого уж и жирного мяса, молодым "спОртсменам" я должен был видеться "большим" культуристом. Разубеждать их в этом я не собирался, хотя сам себя таковым вовсе не считал. Уж за те восемнадцать лет (а было мне на момент описываемых событий тридцать три с мелочью), убитых мной на тренировки, можно было бы добиться и более значительных результатов.
   Восемнадцать - это если считать и два последних класса в школе, когда мы с пацанами ходили на турник и брусья. Тогда мы казались сами себе просто неимоверными богатырями и расхаживали по улицам родного микрорайона, комично выпятив грудь и растопырив руки, как будто немыслимых размеров широчайшие не давали им прижаться к бокам. Потом был институт и шесть лет более-менее серьёзных занятий тяжёлой атлетикой, где я вплотную подобрался к мастерскому нормативу, но, "благодаря" серьёзным травмам спины, преследовавшим меня на протяжении последнего года тренировок, выполнить его так и не сумел. Когда однажды меня в очередной раз скрутило, да так, что воздух категорически отказался заходить в скрюченное болью тело, и врачам "скорой" пришлось тащить мой, не дохлый уже тогда, организм на носилках в машину, я наконец-то (!!!) догадался, что пора завязывать с "большим" спортом.
   Валяясь на больничной койке, я, томясь вынужденным бездельем, мучительно раздумывал над произошедшим, и окончательно прощался со всяческими надеждами на спортивную карьеру.
   Однако постепенно, по мере постепенного улучшения моего самочувствия, во мне зародилась довольно-таки странная, на взгляд любого нормального человека, идея.
   Я решил снова вернуться к тренировкам.
   Прочитав это, многие покрутят пальцем у виска.
   Согласен, решение абсолютно нелогичное для того, кому с большой вероятностью корячилась довольно-таки серьёзная операция, результатом которой вполне могло бы стать последующее проведение остатков дней в кресле-каталке.
   Но в том-то и дело, что я был тогда слишком молод и горяч, чтобы смириться со столь "несправедливым" положением вещей. А знания об устройстве человеческого организма, имевшиеся во мне на тот момент, подкреплённые к тому же случаями с реальными людьми, сумевшими восстановиться после и более серьёзных травм, давали мне определённую надежду на успех. Поэтому я, в пику врачам, в один голос запретившим мне в принципе прикасаться к железу, решил прислушаться к собственной "дурости" и попытаться вернуться к нормальной жизни.
   Но не считайте меня таким уж совсем обезбашенным. Мой голос благоразумия всё же смог внушить мне, что со "штангой" кончено, а вот "бодибилдинг" - это то самое, что "доктор прописал". И, хотя доктора прописали мне совершенно обратное, я, практически сразу же после выписки из больнички, прихрамывая, поволокся в тот же зал, где до того занимался тяжёлой атлетикой.
   Тренер мой, Николай Михалыч, знавший уже о моей контузии, витиевато используя "могучий и солёный", выразил своё сочувствие и поинтересовался дальнейшими планами на жизнь. Когда я заикнулся о своём больничном "озарении", он, к моему большому облегчению, никуда меня не послал, хотя и мог бы, а встретил мою идею с пониманием, и дал согласие на приведение в жизнь моей авантюрной задумки. При этом, правда, истребовал с меня клятвенные уверения, что лошадей гнать я не буду, а буду постоянно себя "слушать", и, при малейших непонятках со здоровьем, занятия тут же прекращу и приду к нему за советом.
   Какое-то время ушло на растяжку позвоночника и целенаправленную закачку пораненной спины лёгкими весами. Не буду врать, что всё шло так уж и гладко. Не раз, да и не два, во мне в ту пору приключались зверские боли, но я к мудрому Михалычу не бегал, а терпел и, стиснув зубы, продолжал измываться над своим организмом.
   Постепенно рабочие веса росли, а с ними росла сила и мышечные объёмы.
   Не буду врать, что благодаря тренировкам с железом все мои спинные болячки враз прошли и забылись. Периодически, обычно на сырую, холодную погоду, или на перегруз позвоночного столба чрезмерными весами, он, этот самый столб, выражал мне своё возмущение, коварно защемляя мне седалищный нерв, который тоже, не будь дурак, тут же воспалялся, да так жестоко, что я и передвигаться-то толком не мог, не обожравшись предварительно обезболивающим. Но постепенно к этим делам у меня выработалась своеобразная привычка, позволявшая расценивать их как неприятные, но всё же, мелочи.
   А лет этак за семь до описываемых событий я, помимо железа, пристрастился ещё и к битью по различным предметам, в чём также достиг определённых успехов.
   На этом небольшое лирическое отступление, предварившее рассказ о дальнейших событиях, прерву и продолжу всё-таки свой рассказ.
  

***

  
   Покончив с обязательными мероприятиями, предваряющими обычно любую тренировку, я принялся за разминку. Сильно себя ею не измучивал, потому как на битьё было отведено двадцать минут, а этого времени организму вполне достаточно, чтобы разогреться до такого потного состояния, при котором можно тут же валиться на жимолёжную скамейку.
   Прокачав пресс и длинные спины, я направился в "бойцовский" угол.
   И вскоре уже тяжеленный мешок взмывал, содрогаясь, до почти горизонтального положения, чтобы затем обрушиться обратно, и тут же снова взлететь вверх, наткнувшись на встречный удар.
   К тому времени я давно уже бил голыми руками, потому как на своём же горьком опыте постиг, что на улице никто ждать не будет, пока ты наденешь боксёрские перчатки. Да и чувство удара и дистанции при таком тренинге максимально приближены к реальному бою. И пусть многие "специалисты" говорили мне, что так разбиваются суставы и можно покалечиться, я продолжал заниматься именно так. Другое дело, что к такому состоянию набитости рук я подошёл не сразу, а постепенно, перейдя от перчаток к одним только бинтам, а затем и с ними потихоньку распрощался, плавно уменьшая количество намотки.
   Не скажу, что за семь лет я стал таким уж великим рукопашником. Но и того, чего я достиг, мне вполне хватало, к тому же эти навыки подкреплялись неплохой массой тела и оставшейся от занятий тяжёлой атлетикой способностью к взрывному выбросу силы. Так что всё это в сумме не раз выручало меня на неспокойных улицах родного города.
   Было, правда, и ещё одно интересное свойство моего организма, которое давало мне ещё больше преимуществ перед другими, но о нём, для того, чтобы замутить некую интригу в повествовании, расскажу чуть позже.
   Отработав положенное по мешку, я понял, что вполне разогрелся и подошло время грузиться железом.
   Начав с жима лёжа, я плавно, "пирамидой"*, "шагами" по двадцать килограмм, добрался до ста пятидесяти.
   И хотя по плану у меня этот вес стоял на шесть раз, но, под скрежет зубовный и с небольшой помощью страховщика в самом уже конце, я добил аж до восьмёрочки. И пусть серьёзные силовики, увидав такие цифры, усмехнуться, замечу, что достигнуты они были мной без "химии" и с неплохой техникой. К тому же и отдых, даже между самыми тяжёлыми подходами, я никогда не затягивал дольше трёх минут, так что, как мне кажется, результат такой не так уж и плох.
   Чуток передохнув, я сделал пару сетов отжиманий на брусьях.
   Тренировку я закончил растяжкой груди и трицепса.
   Заболтав в раздевалке поднадоевший уже послетренировочный коктейль, я, стараясь не фиксироваться на ощущениях, одним махом влил его в себя.
   Немного потрепавшись с пацанами за жизнь, переоделся и двинул на остановку.
   Замечу, что пользование общественного транспорта никогда не входило в число моих самых любимых занятий. Но и гонять машину из-за пары-тройки остановок тоже, согласитесь, не сильно умнО. Тем более что и гаражный кооператив, в котором обретался мой железный конь, располагался в паре кварталов от дома. Так что, в принципе, то на то и выходило. Риск же, оставив машину у подъезда на ночь, обнаружить её утром без колёс и прочих необходимых в транспортном средстве предметов, что не раз уже происходило с моими незадачливыми соседями по двору, был слишком велик. Учитывая же то, что на следующий день у меня было намечено одно грандиозное мероприятие, в котором мне без моего четырёхколёсного друга было никак не обойтись, так и вовсе мои поездочные мучения того вечера можно было б считать следствием немалой моей рассудительности и благоразумия, если б не то самое происшествие.
   ______________________________________
   * - Пирамида - тренировочный принцип бодибилдинга, заключающийся в том, что к "рабочему" весу подходят плавно, начиная с малых весов, тем самым позволяя связкам, мышцам и суставам разогреться и втянуться в работу.

***

  
   Не прошло и пары минут, как я уже трясся в чреве полуразвалившегося фанерно-жестяного монстра, коего лишь в шутку можно было б назвать троллейбусом.
   Растопырив поустойчивее нижние конечности и всеми руками покрепче уцепившись за поручни, я постарался отключиться от окружающей меня действительности. Что мне, благодаря многолетней практике таких поездок, более-менее и удалось. Напряжение, имевшее место быть после интенсивной тренировки, понемногу отпускало. Перед глазами, за грязным стеклом, размытыми пятнами мелькали огни города, готовящегося к бурной предвыходной ночи. Голова была абсолютно пустой, и лишь изредка какая-нибудь одинокая мысль вдруг сдуру, непонятно откуда, появлялась в этой пустоте, какое-то время беспрепятственно болталась там, натыкаясь впотьмах на стенки моей черепной коробки в поисках выхода, и потом также потихоньку куда-то исчезала, не замеченная мной.
   Внезапно гладкая поверхность моего расслабленно-задумчивого состояния пошла вдруг мелкой волной, словно кто-то метнул в тихий омут булыжником. Что-то в окружающей меня обстановке изменилось, причём, похоже, не в самую лучшую сторону.
   Обернувшись, я увидел, что какой-то раскормленный гражданин немалых размеров туловища, с руками густо "изукрашенными" партакАми* и симптомами серьёзного подпития в поведении, зажав в углу тощего парнишку, что-то ему там втирает.
   Судя по доносившимся до меня обрывкам фраз, щедро сдобренным матом и феней*, происходил банальнейший отъём материальных ценностей, без применения, по-крайней мере, на тот момент, физического воздействия, то есть, говоря человеческим языком, самый обычный грабёж. Пацан же, бедолага, напуганный до белизны лица, с глазами полными тоски, стоял молча и на помощь почему-то не звал...
   Почему, почему?..
   А хрен бы его знал почему. Гордый, видать, шибко был.
   Я в его годы тоже гордый был. Но только ещё и наглый. И я б в такой ситуации саданул бы уже дяде коленкой по яйцам, или пальцами в глаза, а то и основанием открытой ладони снизу в нос. Очень, замечу вам, отрезвляет. Главное - не переборщить! Особенно при наличии целого троллейбуса свидетелей.
   Я оглянулся по сторонам.
   И почему же это у меня не вызвал никакого удивления тот факт, что все вышеупомянутые "свидетели" резко вдруг нашли себе различные занятия, не позволяющие замечать происходящего?
   Кто-то внезапно увидел за окном что-то необычайно интересное, да такое, что прям и глаз не оторвать, иные, вдруг, также внезапно, задремали. И хотя один из моих внутренних принципов гласит, что если меня не трогают, то и я не лезу, но уж больно жалко выглядел пацан. И уж больно отвратно вёл себя свиноподобный гражданин. Я снова посмотрел на парня, встретил его испуганный взгляд, в котором читались и неверие в то, что кто-то поможет, и слабая, но всё же надежда.
   Вздохнув, я опустил сумку на пол.
   Сделал шаг.
   Тот самый, первый шаг, решившись на который, мы преодолеваем ту незримую черту, за которой поздно уже отступать...
   - Слышь, мужик, ты б нашёл себе кого-нибудь по габаритам? - спокойно сказал я в жировые складки на не очень свежем воротнике и кончиками пальцев постучал в его правое плечо. Но тот, словно бы и не заметив появления нового действующего лица, продолжал общаться со своей жертвой. Я немного подождал, и, по отсутствию реакции, решив, было, что до него с первого раза не дошло, снова потянулся рукой для повторения своих действий. Но тут он, осознав-таки, что что-то мешает ему культурно проводить досуг, на полуслове умолк и начал разворачиваться в мою сторону. Закончив разворот, он несколько мгновений мучительно пытался сконцентрировать на мне свой расфокусированный взгляд. Когда это ему, наконец, удалось, он ещё какое-то время тупо продолжал рассматривать невесть откуда взявшегося возмутителя его спокойствия.
   - Ты чё, козёл, чё-та тут прокрякал? - обдав меня вонью гнилых зубов и застарелого перегара, заметно заплетаясь языком, процедил он и довольно хрюкнул. И хотя реплика его содержала явное противоречие (ну сами подумайте, как козёл может крякать?), его, заросшим жиром и залитым водкой, мозгам фраза эта представлялась, по всей видимости, верхом остроумия. Но мне его веселье показалось несколько неуместным, наверное, имело место быть некоторое несовпадение в нашем с ним понимании смешного. И поэтому я начал немножко разазливаться.
   - Я тебе, уроду, сказал - оставь, пидор, человека в покое, а то стоматологи уже не принимают.
   - Чё-о-о? Какие, бля, стоматологи? - охренело вытаращился он на меня, явно не поняв мой тонкий намёк.
   - А такие, бля, стоматологи, которым придётся тебе зубы вставлять, если ты отсюда резко щас не свалишь, - как можно спокойнее предотвратил я дальнейшие накопления двусмысленностей в нашей с ним беседе.
   Несколько долгих секунд этот урод пытался осмыслить мои слова, после чего, доперев-таки, с рёвом: "Ах ты, гнида, бля!", махнул мясистой правой ручищей.
   Чего я, собственно, и добивался. Потому как, дойди дело до разборок с органами защиты правопорядков, мне было крайне необходимо, чтоб присутствующие подтвердили, что "фулюган" ударил меня первым.
   Если скажу, что с техникой боя у пузана было слабовато, то это всё равно, что сделаю ему комплимент. Потому как техники этой самой, у него не было и в помине. К тому же, слава богу, проявилось некое свойство моего организма, упоминавшееся уже мною мельком раньше и подробно о котором я вскоре расскажу, и мне его движения виделись в тот момент заторможено корявыми, словно при замедленной съёмке. Поэтому у меня было предостаточно времени, чтобы спокойно откачнуться назад и увидеть, как его кулак проплывает в нескольких сантиметрах от моего лица. Всё это произошло настолько неспешно, что я даже успел рассмотреть его совершенно ненабитые суставы, утопавшие в жировых подушечках и поросшие неопрятным рыжим мехом, да наколотые на пальцах перстни, один из которых был украшен пауком, сидящим в паутине, и с белым крестом на спине.
   Дождавшись когда товарища, силой его же инерции, развернуло следом за конечностью, я вернулся в исходное положение и коротким прямым правой вполсилы ударил в область печени, "пропилив", как учили, место удара. Утробно хрюкнув, он тяжело сложился в середине туловища. Я тут же, на отшаге, подсёк его под колени. Дядя рухнул сначала на четыре кости, но руки его бессильно подломились и он, завалившись на бок, скрючился в позе зародыша на немножко загаженном полу. Тут как раз подоспела очередная остановка. Я, приподняв это туловище под мышки (тяжёлый был, гад!), со словами: "Осторожно, гражданину нехорошо!", выволок наружу, совершенно игнорируя удивлённые взгляды входящих пассажиров. Аккуратно пристроив страдальца спиной к чахлому деревцу, вернулся в троллейбус.
   И тут же на меня обрушился "праведный" гнев какой-то тощей старушенции, ещё минуту назад старательно отводившей глаза в сторону от безобразий, творимых этим засранцем. Старая задница с чего-то вдруг необычайно осмелела и начала выступать в том духе, что, мол, как не стыдно, человек выпил немножко, а его тут же чуть и не убили, да ещё и выкинули из "транспорту".
   И так далее, и всё в той же струе.
   Блин, ну до чего ж подлый народишко кругом!
   Ведь ещё секунду до этого, падла, боялась рта раскрыть перед пьяным мордоворотом, который мог и не посмотреть, что перед ним старуха. А тут, каким-то поганым своим чутьём определив, что меня в этом плане можно не опасаться, пасть-то свою и растопырила!..
   Я ж в тот момент тоже оказался, блин, хорош!
   Нет, чтоб смолчать, сделав вид, что в упор её не замечаю, или просто рассмеяться ей в её же сморщенную физиономию, я что-то вдруг вышел из себя и из меня попёрло...
   - Слышь ты, мразь старая, завали-ка по-быстрому своё засохшее хлебало, а то, бля, когда пидор этот парнишку задрачивал, так вы все, суки ёб...ные, морды в сраки позасовывали, а тут, глянь-ка, раздухарилась, бл...дь, овца сушёная!..
   И это было только начало моего монолога, длившегося потом ещё довольно-таки приличный промежуток времени.
   Не без некоторой гордости замечу, что обороты речи, если не учитывать связующие слова, в нём практически не повторялись. За это большая человеческая спасиба обеим моим бабушкам, детство, молодость, зрелость, а также и совсем уж полная перезрелость которых совпали со всеми основными историческими вехами современной России, украсившими их речь настоящими шедеврами устного народного творчества, и переданными впоследствии мне в качестве практически единственного наследства.
   Нехорошо, конечно же, получилось, но нельзя же, в самом деле, после тяжёлого трудового дня, после интенсивной за ним тренировки, и, наконец, после последовавшего совсем уже за ними героического подвига по спасению в общественном транспорте, ожидать от человека адекватной реакции на вонь каких-то там мерзких засохших жаб.
   Я и так-то представляю из себя довольно-таки темпераментную личность, то дают себя знать имеющиеся у меня в недалёких предках запорожские казаки, цыгане, и поволжские, то ли башкиры, то ли ещё какие-то половцы. И хотя, становясь старше, я понемногу и продвигаюсь в нелёгкой науке самосдерживания, но тут, будучи в некотором напряжении после предыдущих событий, контролировал себя не вполне, а потому - не вынесла душа поэта!..
   Бабка, по всему видать, не ожидамши такого хамского базара от приличного с виду гражданина, сначала опешила, но потом собралась и, злобно сверкнув мутными очами, снова растопырила свою малозубую пасть в попытке продолжить своё выступление. Тут, однако, в нашу светскую беседу вмешался пожилой, самого что ни на есть пролетарского облику дядька, сидевший от неё через проход с ведром яблок на коленях:
   - Мать, ты чё к парню прицепилась? Да был бы я лет на тридцать моложе, сам бы этой свинье морду начистил. Ты ж сама подумай - а если б на месте этого парнишки внук твой был? - и уже мне, - молодец, парень! Таких сволочей давить надо!
   Ещё несколько голосов поддержали мужика, и дряблая поборница справедливости, по всей видимости, вспомнив судьбу фашистской Германии, тоже пытавшейся воевать на два фронта, нехотя заткнулась. Но до конца так и не успокоилась, а, отвернувшись к окну, продолжала что-то раздражённо бурчать по поводу хамства и свинства нонешней молодёжи, имея в виду, похоже, и вставшего на мою сторону пожилого садовода. Я же, кивнув нежданному союзнику, обвёл вопрошающим взглядом остальных пассажиров, как бы интересуясь, а не найдётся ли ещё желающих подискутировать и по достоинству оценить мои героические действия по наведению порядка в отдельно взятом троллейбусе. Таковых почему-то больше не оказалось, по-крайней мере вслух об этом никто не объявил. Тогда я подобрал сумку с формой, и, отвернувшись к окну, закрыл глаза, пробуя снова абстрагироваться от окружающей меня действительности. Но это мне так и не удалось, и я с закрытыми глазами стоял и думал о том, как всёж-таки хреново устроен мир и что нету в жизни счастья...
   ______________________________________
   * - Партаки - воровские, и не только, наколки.
   * - Феня - воровской жаргон.

***

  
   А сейчас, как мне кажется, пришло самое время рассказать о весьма любопытной особенности моего организма, дважды уже мной упомянутой.
   Это стало происходить со мной ещё в детстве.
   Почему-то врезалось в память, как однажды мы с братом дурковали в комнате у родителей и толкнули стол, на котором стояла горячо любимая мамой хрустальная ваза, имевшая в себе в тот момент немалый букет с какими-то там "гладиолусами". От толчка она покачнулась, упала на бок, и, расплёскивая воду и теряя по дороге цветы, покатилась к краю.
   В первое мгновенье нас от испуга словно парализовало. Не знаю уж, что чувствовал в это время мой братец, я же, обладая неимоверно богатым воображением, словно наяву, в мельчайших деталях, видел уже страшные картины красиво разлетающихся в разные стороны осколков хрусталя, окружённых веером сверкающих брызг. И, как следствие этого, последующие получания ремнём по нашим тощим задницам.
   И тут меня, видимо под огромным впечатлением от увиденного недалёкого и, как бы это помягче выразиться, ни фига не радужного будущего, будто окатило жаркой волной, и я потянулся к переваливавшейся уже через край стола вазе. Падала она, на моё удивленье, как-то слишком уж медленно, задумчиво вращаясь вокруг своей оси, и, наверное, не меньше меня была поражена, когда мои ладони мягко приняли в себя её рубчатый бок буквально в паре сантиметров от пола.
   Ваза была спасена, но нагоняй мы с братом всё равно получили. Потому что, когда на шум пришли родители, то увиденное вызвало у них сначала смех, а затем и праведное негодование.
   Представьте себе - стоят два малолетних охламона, один весь мокрый, с вазой, крепко прижатой к груди, а второй с бесформенной охапкой цветов в руках. К тому же, видимо с перепуга, мой братец не придумал ничего лучше, чем протянуть этот "букет" маме и дрожащим голосом поздравить её с "Восьмой Мартой". Учитывая, что на дворе заканчивалось лето, уместность его поздравления выглядела несколько сомнительной.
   В тот раз, в силу своей малолетскости, на эту свою странную быстроту я особого внимания не обратил, хотя сам момент запомнил очень даже хорошо. Вполне вероятно, что нечто подобное происходило и до, и после этого события.
   Своё отличие от других я осознал значительно позже. Лет этак в семнадцать. Тогда, после окончания школы, я со всего маху окунулся во "взрослую" жизнь, со всевозможными её приключениями, некоторые из которых были довольно-таки опасны с точки зрения нормального функционирования организма. Примерно тогда я и начал осмысленно фиксировать эту свою особенность.
   А заключается она в том, что в экстремальных ситуациях во мне вдруг включается некий внутренний механизм, позволяющий двигаться мне заметно быстрее обычного. Если не вдаваться в подробности, то в такие моменты всё происходящее вокруг меня очень сильно напоминает фильм, пущенный на замедленной перемотке. И всё бы ничего, да вот только, когда всё заканчивается, то каждый раз наваливается такая усталость, будто я несколько часов подряд занимался тасканием мешков с картошкой, и чем дольше я нахожусь в этом состоянии, тем тяжелее потом отходняк.
   Осторожная разведка позволила сделать мне следующие выводы: многие люди хотя бы раз в жизни испытывали нечто подобное, но у большинства всё сводится к пассивному созерцанию, и лишь единицы, подобно мне, способны преодолеть некий внутренний ступор и заставить себя двигаться.
   Трудно сказать, какова природа моего "феномена", но меня он неоднократно выручал во время драк или других подобных мероприятий, требующих хорошей реакции и быстроты передвижений. Замечу, что до описываемых событий, к моему тогдашнему величайшему сожалению, я так и не научился контролировать ни эту свою способность, ни величину своего в эти моменты ускорения. И проявлялась она лишь в минуты серьёзной опасности, когда, выражаясь мудрёным языком милицейских протоколов, существовала большая вероятность получения мной или другими близкими мне людьми тяжких телесных повреждений, либо наличествовала прямая и явная угроза для жизни. В обычном же состоянии активировать этот процесс у меня как-то всё никак не получалось. И потому я каждый раз немного опасался - включится он или нет.
   Не возьмусь судить, потянет ли такое свойство организма на некое "суперменство", но я себя в таковой ипостаси уж точно никогда не ощущал. Тем более что капризность его срабатывания совершенно не предполагала его практического применения в нормальных условиях, а потому и возможности зарабатывания на этом денег я серьёзно никогда не рассматривал.
   Конечно же, я не раз задумывался о природе этого явления.
   Думаю, в моём случае имела место быть некая необычная мутация, случившаяся во мне под "благодатным" воздействием на мой растущий организм неких экологически "полезных" факторов. Список их, как поодиночке, так и в различных комбинациях, может быть довольно-таки обширен.
   В него можно смело засунуть имевшийся в сравнительной близости от нашего города испытательный полигон в Семипалатинске, и чуть дальше располагавшийся космодром на Байконуре. А ещё, мало кем нынче, почему-то, вспоминаемое, ПО "Маяк"*, бывшее, если кто не знает, во время Оно главным производителем оружейного плутония в нашей стране. Как я слышал, тамошние аварии, из тех, что были рассекречены, по своему суммарному ущербу намного превысили катастрофу на Чернобыльской АЭС. Так ту хоть прикрыли, а эта лавочка, по-крайней мере на момент описываемых событий, благополучно продолжала исправно (исправно ли?!) фунциклировать, и нет-нет, да и испражнялась, по заявлениям независимых экологов, различной радиоактивной гадостью в окружающую нас среду. А что, если ветерок в нашу сторону случался попутный?
   Не забыть бы добавить сюда содержавшие "в пределах нормы" вредные вещества воздух и воду города-миллионера, державшегося только на промышленных предприятиях, среди которых большая часть работала либо на сверхсекретную, а посему мало кем контролируемую, оборонку, либо на нефтехимию. И кто б ещё обзаботился бы у нас чистотой окружающей среды?!
   А насквозь химическая жратовка и питовка, первые воздействия которой на нас начинаются ещё до рождения!
   Папанька ещё, покойничек, любитель был заложить за воротник, да и закусить потом не какой-нибудь там дистрофичной сигареткой с фильтром, а именно могучей "беломориной", считавшейся в те незабвенные времена признаком настоящего мужика.
   В общем, гадать можно до бесконечности, только что от этого толку! Даже точное знание причины, приведшей к столь интересным последствиям, чем бы нибудь мне в жизни помогло?
   И ещё, как человек до чрезвычайности скромный в общении с государственными структурами, я для себя давно уже решил, что во избежание излишнего с их стороны ко мне внимания, абсолютно нет никакой нужды в распространениях об этой моей странной способности...
   ______________________________________
   * - ПО "Маяк" расположено под г.Челябинском.

***

   Из задумчивого состояния меня вывело лёгкое прикосновение к моему плечу. Обернувшись, я увидел перед собой давешнего парнишку, про которого я как-то, во всей этой кутерьме, и позабыл совсем. Весь вид его выражал немалое смущение. Он, видимо, уже какое-то время стоял за моей спиной и не решался со мной заговорить.
   - Большое Вам спасибо! Если б не Вы... - робко улыбаясь, проговорил он и замялся под моим взглядом.
   - А, не за что, - усмехнулся я, немного помолчал, и, не дождавшись продолжения, спросил: - Ты в порядке?
   - Да! Спасибо большое... - снова начал он и опять смущённо остановился на полдороге.
   Я, не имея в себе абсолютно никакого желания выслушивать его бубнёж, и, решив на этом закончить "поток" благодарностей, буркнул: "Ну и хорошо", и, стараясь больше не обращать внимания на его присутствие, снова отвернулся к окну. Через какое-то время я почувствовал, что он, наконец, освободил мою зону биолокации, но всё равно что-то в окружающей меня среде было не по вкусу моему организму. Сигнал был слабый, на уровне фона, как бы говорящий: "Особого повода бздеть и понтоваться нет, но ты уж немного поднапрягись, и проверь чего там снаружи не того". Обычно это означало, что реальной опасности для меня в данный момент нет, но кто-то проявляет интерес к моей скромной персоне. Вняв ненавязчивой просьбе своего определителя возможных опасностей, я огляделся по сторонам. "Тот" парень стоял ко мне спиной в дальнем углу площадки. Всем остальным пассажирам тоже до меня особого дела не было.
   Всем. Кроме одного.
   У двери, привалившись к ней спиной, стоял какой-то мужик, и явно усмехаясь, открыто меня рассматривал. Я с вызовом глянул на него и автоматически, согласно давнего навыка, приобретённого ещё во времена хулиганистого детства и не менее беспокойной молодости, прошедших в бетонных дебрях провинциального мегаполиса, оценил потенциального противника.
   Результаты оценки мне как-то не очень понравились.
   Был он сантиметров на десять меня повыше. Совсем даже не слабак. Определённо не качок, но с "железом" знаком. По-восточному смуглый. Жёсткое, с примесью азиатской крови, лицо. Следы от давнишних рассечений на надбровных дугах. Немного деформированный, как у боксёра, нос.
   Но главную пищу для размышлений, как всегда, дали руки.
   Жилистые, без намёка на подкожный жир, предплечья, были иссечены в нескольких местах узкими, явно резаными, шрамами. Кулаки тоже были все в мелких рубцах, обычно появляющихся, когда со всей дури попадаешь по чему-то твёрдому и ребристому, и кожа в этом месте просто рвётся об кость. А ударные суставы были набиты так, что вспучились изнутри, приобретя твёрдость камня. По ним сразу было видно, что ими очень часто, подолгу и с удовольствием по чему-нибудь бьют. И хорошо, если не по чьей-то голове, а только лишь по мешку или макиваре.
   Но больше всего смутили его глаза.
   Под их взглядом я даже слегка поёжился и пришёл в ещё большее волнение.
   За насмешливым спокойствием в них скрывалась невероятная, какая-то даже чудовищная мощь, способная легко сокрушить любого, кто посмеет встать на её пути.
   Короче, если оставить в стороне всю эту лирику, то мой внутренний "Я", отвечающий, в том числе, и за оценку предполагаемой угрозы, как-то болезненно поморщился, и озадаченно поскрёб тыковку, и я был с ним абсолютно согласен, так как человек, стоявший передо мной, и в самом деле был ой как не прост.
   И уж что мне и вовсе не понравилось, так это то, что он не особо-то и пытался скрыть свой ко мне интерес.
   И, как это частенько со мной бывает в моменты опасности, по моему позвоночнику, стекая по ногам в пятки, пронёсся холодный ручеёк. Сделав вид, что мне пофиг его меня рассматривания, я отвернулся к окну, спиной, продолжая, однако, ощущать прямо-таки физическое давление его взгляда. Он, впрочем, никаких активных движений не совершал и продолжал стоять на том же самом месте, непринуждённо подпирая спиной двери.
  

***

  
   Вскоре подошла моя остановка, и я направился на выход.
   Снова встретив его насмешливый взгляд, я отвернулся и, придав лицу отсутствующее выражение, спустился по ступенькам.
   Очутившись в душной темноте летней ночи, я, не оглядываясь, пошёл к своему дому, на ходу гадая, будет ли иметь продолжение вся эта история или нет.
   Какого-то особого страха я не испытывал, но и той сонливой расслабухи, которая была у меня после тренировки, теперь не было и в помине. Внутреннее состояние было сродни тому, что ощущает бутылка с шампанским, которую вот-вот должны открыть. Кровь была полна адреналина и только и ждала, вспениться ли, расплёскивая алые брызги, или, перетомившись, успокоиться до следующего раза.
   Двигаясь по мрачной аллее, ведущей от остановки к моему дому, я всё время прислушивался, и порой мне даже казалось, что сзади слышны чьи-то шаги. Наконец я не выдержал и обернулся. За мной, по крайней мере, в пределах видимости, никого видно не было.
   Зайдя в свой двор, я взглядом окинул все тёмные закоулки.
   Как обычно, не горел ни один из фонарей, и лишь слабый свет, полузадушенный шторами, проливался из окон, безуспешно пытаясь разгонять темноту.
   Возле одного из подъездов, мимо которого мне предстояло пройти, расположилась на отдых группа из нескольких молодёжных человеков. И вот она-то мне как-то очень даже сразу и не понравилась. Ибо человеки эти, привольно расположившиеся на скамеечках, предавались слишком уж бурному веселью. Сопровождалось оно громким ржанием, весьма нехудожественным матом и прочими атрибутами, "обязательными" при проведении подобного рода народных гуляний. Сюда б ту троллейбусную защитницу униженных и оскорблённых мною пьянствующих граждан. Посмотрел бы я, что бы она запела, если б всё это происходило у неё под окнами. Хотя, пожалуй, для неё я входил в ту же категорию, что и эти весельчаки.
   Ещё не дойдя до места дислокации отдыхающих, я жопой уже почувствовал приближение неприятностей.
   И как в воду глядел.
   Когда я поравнялся с шумной компанией, до меня донеслось:
   - Э, м-мужик! Скок в-время?
   Голос явно принадлежал человеку ощутимо перебравшему. Язык его заплетался, заторможено растягивая слова. Я про себя чертыхнулся, но даже и не приостановился, а лишь бросил на ходу:
   - Я те чё - стрелки на ощупь искать буду?!
   И продолжил двигаться своей дорогой.
   - Э, ал-л-лё! А ты чё такой борзой, в натуре? - с немалым удивлением поинтересовался мне в спину всё тот же голос.
   На этот раз я промолчал, понадеявшись, что оболтусам будет лень отрывать свои задницы от скамеек и всё ограничится лишь парой крепких выражений в мой адрес.
   Ну не было во мне в тот момент абсолютно никакого желания снова махать кулаками. Тем более в своём дворе, где меня каждая собака знает. Случись какая-нибудь серьёзная поломка в ком-нибудь из этих раздолбаев в результате превышения мною "необходимой самообороны", хрен же потом отмажешься. А всё потому, что какой-то престарелой партизанке, до того недовольно подсматривавшей в щёлку за разгулявшимися засранцами, и шёпотом посылавшей на их головы всяческие проклятья, вдруг, по совершенно неведомой причине, взбредёт брякнуть следаку, что это именно я начал драку и изувечил бедных детишек. И опять все встанут на сторону разухабившихся молокососов, несправедливо пострадавших от "нехорошего дяди".
   А оно мне было совершенно ни к чему. И так-то вечерок получался что-то уж больно насыщенным.
   Но не прошло и пары секунд, как мне стало ясно, что без рукоприкладства всё же не обойтись, поскольку за спиной послышался невнятный мат и шлёпанье по асфальту нескольких пар ног.
   Хочешь, не хочешь, а пришлось мне останавливаться и готовиться к встрече с "шалунами", бодро-заторможено догонявшими меня.
   И вовремя.
   Один из них был уже совсем близко. Остальные немного приотстали, но это было мне только на руку. Торопыга остановился в паре шагов от меня. Его заметно штормило. Я аккуратно опустил сумку на землю и незаметно переступил, переместившись в левостороннюю стойку. Рук, однако, поднимать не стал.
   По причине ночного времени и отсутствии освещения видимость была хреновастой, но всё же её хватило, чтобы рассмотреть, что противник мой был выше меня примерно на пол головы, но намного тощее. Внутренне я был уже готов, а потому его удар правой ногой не стал для меня неожиданностью. Мой организм, второй уже раз за вечер, отреагировал надлежащим образом, и "крутой" боец, и так-то не отличавшийся особой быстротой движений, в глазах моих затормозился до уж и вовсе полнейшего неприличия. Поэтому в момент, когда его нижняя конечность плавно подплыла ко мне, я не спеша сдвинулся вперёд, и, чуть отклонившись, легко поймал её на сгиб левой руки, и несильно, но резко, снизу вверх, чётко воткнул правый кулак в переднюю часть соединения его шагательных отростков. Пациент утробно "хэкнул" и начал заваливаться назад. Я добивать его не стал, лишь оттолкнул от себя, чтоб не мешался под ногами и вернулся в стойку.
   Второй из нападавших был уже неподалёку, и, похоже, немножко удивлялся, с чего это его дружбан, который, по всем понятиям, должен был бы уже завалить борзого козла и теперь топтать его, удовлетворённо похрюкивая от радостного возбуждения, оказался вдруг лежащим на земле в позе зародыша. Не знаю уж, какие такие гениальные умозаключения родились в его обдолбанном организме, но он с криком: "Хана те, петух задроченный!" - попытался нанести мне рукой боковой справа. Удар был абсолютно нетехничный, с длинным замахом снизу вверх, - я называю такие "деревенскими".
   Когда его кулак приблизился к моей голове, я жёстко встретил его запястье левым предплечьем. Блок был настолько жёстким, что балбес, отдёрнув конечность, вскрикнул, прихватил её второй и прижал к себе. Но долго ему страдать не пришлось, потому что я тут же, вполсилы, ткнул его основанием открытой ладони в лоб, опрокинув тем самым на спину. В этом положении он и замер, обалдело уставившись в ночное небо, не забывая придерживать при этом пострадавшую клешню.
   Третий и последний охламон, и так-то не сильно торопившийся к месту сражения, по-видимому, осознав внезапное изменение диспозиции, резко затормозил и замер на безопасном от меня расстоянии.
   - Чё-т хотел? - поинтересовался я у него.
   - Д-да нет... - после небольшой заминки выдавил он.
   - Ну нет - так нет, - подвёл я итог и наклонился за сумкой.
   И тут, начав уже разгибаться, я, краем глаза уловив какое-то движение, попытался резко с разворотом уйти в сторону, но закончить мне так и не удалось. В области затылка вспыхнула сверхновая, и её огонь, под аккомпанемент невкусно захрустевших костей черепа, тут же выжег последние мои мозги.
   А без оных организм, как известно, долго находиться в вертикальном положении не может, поэтому я, просто и без затей, рухнул мордой вниз.
  

***

  
   ...Голова раскалывалась от нестерпимой боли, и было полное впечатление, что её вот-вот разнесёт в клочья. В желудке по-хозяйски обосновалась тошнота, судорогой скрутившая диафрагму. Остальное тело чувствовало себя немногим лучше, и казалось мне состоящим из отдельных разрозненных кусков, по которым только что, печатая шаг, колонной по одному, прошла женская рота солдат, обутых в сапоги на шпильках. А может быть, и не одна...
   В-общем, состояние моего организма было настолько говённым, что впору было огорчаться, что вообще очухался.
   "Нехило меня приласкали..." - кое-как собрал я в связное предложение расползшиеся по закоулкам черепа буквы.
   Ощущения от пропущенного удара были как-то по-особенному выпуклы и свежи, и казалось, что произошло это всего-то лишь пару секунд назад.
   Не открывая глаз, я обследовал затылок. На нём, под коркой запёкшейся в волосах крови, обнаружился здорове-е-енный такой болючий шишак.
   А ещё мои пальцы ощутили нечто такое, что удивило и возбудило меня до такой крайней степени, что я тут же изумлённо выпучился и рывком сел, хоть это и отдалось по всему моему, и без того-то немало страдающему, организму.
   И лишь только хорошая реакция спасла меня от втыкания моей, и так-то контуженной, верхней конечности в безобразно низкий потолок. Благодаря ей, то бишь моей реакции, в последний момент я всё же сумел пригнуться и только лишь волосами шоркнул по закопчённому бревну.
   Избежав таким образом нового мозгового потрясения, я, тем не менее, был пронзён совсем даже с противоположной стороны. То коварно напомнил о себе воспалившийся вдруг седалищный нерв (действительно - как же тут без него?!). Раскалённой иглой пронзив всё тело от правой пятки до изнурённой головы, он с лёгкостью завалил меня обратно в горизонтальное положение, заставив на несколько долгих мгновений позабыть обо всём остальном, в том числе и о причинах, заставивших меня так резко подброситься вверх.
   Немного отдышавшись и переждав приступ, я вновь вернулся к тому, что собственно и повлекло столь болезненные последствия.
   Правда, к этому моменту к первоначальному источнику моего изумления прибавилось и кое-что ещё, успевшее появиться за краткие мгновения нахождения меня в сидячем положении.
   Итак, по порядку.
   Первое, что и заставило меня подскочить - это состояние моей причёски. Волосы оказались настолько отросшими, что, судя по ним, получалось, что, с момента получения мною по кумполу и до моего очухивания тут и сейчас, прошло уже несколько месяцев, а не пара секунд, как мне показалось. И если к тому же принять во внимание, что обменные процессы в организме во время сна или других длительных бессознательных состояний заметно замедляются, то возможно, что и целый год. Но тут я не специалист, могу и ошибаться. Да это и не принципиально. Полгода, год - не так уж и важно!
   Тут я должен пояснить, что хотя дальнейшее моё повествование и будет более или менее внятно и плавно описывать увиденное и ощУщенное мною тогда, на самом же деле поначалу я был в полнейшей прострации, и моё восприятие окружавшей меня действительности было довольно-таки хаотичным и фрагментарным. Мозг зрительные и всякие прочие образы фиксировал малосвязанными между собой обрывками, суетливо перепрыгивал с одного объекта на другой, частенько зависал в полном тормозе, или возвращался к уже виденному. И если кто-то назовёт тогдашние моё состояние лёгкой паникой, то я с ним соглашусь без каких-либо возражений и посоветую лишь убрать слово "лёгкая". Так что всё далее написанное следует читать, постоянно об этом помня.
   Следующей не менее шокирующей деталью явилось наличие на моей физиономии усов немалой степени запущенности, плавно переходящих в...
   Несмотря на то, что на языке вертится слово "окладистая", всё же, справедливости ради, замечу, что борода у меня в тот момент хоть и была чуть ли не до пояса, но окладистой-то уж никак не являлась. Скорее ей подошло бы сравнение с бородой старого козла. Длинной, редкой и запутанной!
   В сомнениях подёргав всю эту запущенную растительность, я убедился, что вся она моя, а не приклеенная неведомыми шутниками, пока я был в бессознанке.
   Теперь об одежде.
   Из неё на мне была только странная длинная рубаха далеко не первой свежести, пошитая из грубой серой ткани, видом своим более всего напоминавшая мешок с дырками для головы и рук, хоть и "украшенный" по краям всех отверстий корявой вышивкой в народном стиле.
   И всё!
   То есть вообще всё!
   Полное отсутствие каких-либо трусов, штанов и прочих атрибутов верхней, либо нижней одежды, так необходимой в мужском гардеробе.
   На шее, правда, обнаружился плоский чехол, поверху стянутый тесьмой, в горловину которого уходили концы толстого витого шнурка. Все эти предметы были кожаными, а по изрядной степени их засаленности легко можно было догадаться, что носили их на теле (вопрос - на чьём?!) уже довольно давно и снимали редко.
   Растянув края, я вытянул на свет немалых размеров увесистую металлическую фигулину, представлявшую собой чуть выпуклый круг со вписанным в него необычной формы крестом, концы которого заканчивались тремя лепестками. Свободные от него места были заполнены стилизованным под старину растительным орнаментом. Судя по различным характерным признакам, изготовлен сей артефакт был из серебра.
   "Постелью" мне служило нечто, очень сильно напоминающее старый мешок-переросток из-под картошки, набитый, судя по фактуре внутреннего материала и его сухому шуршанию, каким-то сеном. От этого странного матраса, перебивая вялый запах гербария, шибало в нос тяжким духом застарелой болезни, немытого тела и чего-то ещё, заставлявшего тревожно сжиматься сердце. Располагался же он, в развитие общей тематики окружавшей меня обстановки, на традиционном русском обогревательном приборе, называемом в народе "печкой".
   Абсолютно в том же ключе была выдержано и всё остальное, окружавшее меня.
   Справа - засаленная бревенчатая стена, над головой - не менее бревенчатый же, и как я уже упоминал, чрезвычайно закопчённый потолок. Обзор слева перекрывала ветхая залапанная дерюга.
   Очень медленно, стараясь не особо тревожить израненный организм, я повернулся на бок и отодвинул "занавеску".
   Хотя именно чего-то подобного и следовало бы ожидать, но увиденное всё же ввело меня в состояние ещё большего опупения.
   Мне открылась большая комната всё с тем же бревенчатым потолком и такими же стенами, в боковых из которых было прорублено по двери.
   Та, что справа, судя по висевшей рядом с ней на колышках одежде, должна была быть входной. По обе стороны от неё стояли широкие скамьи, накрытые каким-то лохматыми шкурами. Под одной рядком выстроилась непривычного фасона обувь, под другой валялся странной формы топор и стоял ящик с какими-то инструментами, а совсем возле печки - небольшая поленница, ощетинившаяся изрядными лоскутами бересты.
   Вторая дверь, кроме как вовнутрь дома, больше никуда вести не могла.
   Справа от неё скромно притулилась небольшая икона, настолько закопчённая подвешенной под ней лампадой, что рассматривание изображений, размещённых на ней, было лишено какого-либо смысла. С другой стороны, гордо выпирая могучим амбарным, самого наиантикварнейшего облика, замком, раскорячился огромный деревянный сундук, окованный по углам позеленевшей от времени медью.
   На стенах в живописном беспорядке было приколочено несколько полок, заставленных домашней утварью, среди которой совсем не наблюдалось изделий из металла. Между ними, добавляя картине ещё больше сельской экзотики и "украшая" стены, висели длинные связки сухих трав, чеснока, лука, низки сушёных грибов и прочей сухофруктины.
   Посреди комнаты расположился здоровенный стол, вернее немалых размеров деревянная плита, вытесанная из цельного куска дерева и опёртая на два толстенных чурбака, врытых в земляной, плотно утоптанный пол. Две, до блеска вытертые чьими-то седалищами, лавки, стоявшие тут же, завершали столовый гарнитур.
   Напротив печи было прорублено одно-единственное, но тоже довольно-таки странное, на мой взгляд, окно. Оно выглядело намного меньше всех виденных мною ранее в сельских домах, и закрывалось, судя по всему, не, как обычно, двумя половинками, подвешенными на петлях, а деревянной рамой, стоявшей в тот момент на полу возле стены. К тому же рама эта была не застеклена, как полагается, нормальным человеческим стеклом, а затянута какой-то мутной и неоднородной по фактуре плёнкой.
   С моего места в эту пародию на окно я сумел разглядеть лишь небольшой кусок земли и пёстрого петуха, сосредоточенно в ней ковырявшегося.
   Доносившиеся снаружи звуки лишь укрепили меня в моей уверенности о месторасположении данного жилища, ибо шум гомонящей домашней живности не спутаешь ни с чем. Из него я даже сумел вычленить кудахтанье кур, кряканье то ли гусей, то ли уток, меканье козы, а может быть и овцы.
   Иногда порывы ветра доносили откуда-то заливистый брёх какого-то чересчур разошедшегося от усердия "шарика" и лениво подгавкивавших ему товарищей по собачьему цеху.
   Где-то неподалёку, на два голоса, визгливо бранились хавроньи.
   Умиротворённо шумели листвой невидимые мне деревья.
   И, где-то совсем уж рядом, видимо над самым окном, усирался бодрой песней неведомый мне "соловей".
   Запахи тоже витали какие-то чересчур уж сельскохозяйственные. Пованивало навозом, тянуло сырой землёй, ароматилось какими-то травами и много ещё чем другим, в сумме и составлявшим тот букет, по которому любой безошибочно отличит деревню от города.
  

***

  
   Здоровенные жирные мухи, лениво гудя и солидно резвясь, кружили по комнате, неспешно выписывая замысловатые фигуры высшего пилотажа. Наблюдая за ними, я заметил ещё одну, очередную, странность. На потолке не было лампы! И не похоже было, что она там вообще когда-то имелась. Да и в принципе в комнате, даже при самом внимательном изучении, вообще не обнаружилось никаких электрических осветительных, как впрочем, и любых иных, бытовых приборов. Были, правда, в нескольких местах вбиты какие-то странные приспособления, имевшие на концах кривовато пришпандоренные кольца, но для чего они могли служить, я в тот момент так и не понял.
   "Это где ж такой домишко-то откопали? И сколько ж я провалялся? И где вообще нахожусь?" - такими, после долгого процесса прихождения в себя, были первые родившиеся, наконец, осмысленные мысли.
   Контузия отступала неспешно, явно никуда не торопясь. Оно и понятно. Всё ж такая резкая смена информационных потоков, поступающих в мозг, не проходит бесследно. Ведь все мои предыдущие восприятия действительности со всей определённостью привязывали меня к городским реалиям, и прерывались, казалось, на какой-то лишь миг ни фига нерадостными ощущениями от получения тяжёлым предметом по черепу. Теперь же, причём без какой-либо заметной паузы, зрительные, как впрочем и все остальные прочие образы, сообщали мне, что нахожусь я в сельской местности, причём, по всей видимости, в конкретной глухомани.
   Вдобавок к этому и физическое моё состояние продолжало быть чрезвычайно далеким от нормального.
   Как я уже упоминал, в организме моём наличествовала полнейшая разбитость и обширнейший упадок сил. Головная и жопная боли отягощались волнами то и дело накатывавшей дурноты. Однако моему инстинкту самосохранения были до фени все эти "незначительные" проблемы, и он самым категоричным образом толкал меня на какие-нибудь решительные действия, направленные на сберегание моего драгоценного туловища в состоянии, хотя бы не намного худшем моего нынешнего.
   Поэтому, с большим трудом превозмогая вышеуказанные негативные факторы, я решил предпринять попытку по спуску своего организма вниз. Но так как для этого, в силу опять же указанных выше причин, мне требовалась некоторая моральная подготовка, то ею я, превозмогая слабость, и занялся, параллельно озадачившись различными вопросами, могущими хоть как-то прояснить увиденное мною.
   Понятно, что описанное мною помещение никак не походило на больничную палату. Помня о получении по кумполу, можно было бы с большой долей вероятности предположить, что меня похитили и прячут где-то в деревне. Только вот на фига? Если ради выкупа, то кто это, интересно, за меня платить-то будет? Сам я далеко не миллионер. Заработков моих на жизнь вполне хватало, но каких-то особых накоплений, в силу некоторой безалаберности моего внутреннего мироощущения, так до сих пор и не собралось. Или они рассчитывают мою хату к рукам прибрать? Так шиш они её получат. Или всё же?.. Говорят, со свежеразогретым паяльником в заднем проходе люди ещё и не на такие вещи соглашались!
   Если брата под это дело попытаются подписать, так у него тоже денег особых нет. Понятное дело, он захочет мне помочь, но много всё равно не наберёт. Квартиру только если заложит. Так это хлопотно. Да и ждать долго.
   Кстати, о "долго". А ведь именно из-за долготы прошедшего времени все мои предыдущие умопостроения особого смысла вроде как бы и не имеют. Ведь, судя по гриве, имеющейся на моей голове, в бессознанке я провалялся несколько месяцев. Какой же похититель будет ждать столько времени, да ещё и вошкаться с таким тяжёлым пациентом. Разве что о-очень уж терпеливый!
   А может это из-за моей работы? Может, хотят через меня до кого-то из моих боссов добраться?.. Только зачем такие сложности, не проще ли напрямую - у всех у них есть дети, жёны, и прочие любимые домашние животные?..
   Да и в этом случае опять же всё упирается в величину периода моего "отсутствия". Не хочу ни на кого бросать тень, но моим работодателям, как, в общем-то, посторонним мне людям, по большому счёту на какого-то там бухгалтера, даже самого и распрекрасного, абсолютно насрать, тем более после столь долгого моего отсутствия. Давно уж, поди, замену нашли. Свято место пусто не бывает!
   Короче, все мои логические построения разбивались об неумолимые факты, а именно об слишком большое количество времени, проведённого мною в растительном состоянии.
   Так и не найдя с ходу каких-либо вразумительных ответов, я решительно распинал всю эту хренотень по разным углам, отложив её прояснение до лучших времён. А именно до момента, когда собранной информации будет достаточно, чтобы вразумительно ответить на простой вопрос - а за каким таким, собственно, корнем, который редьки ни разу не слаще, я тут вообще оказался?
   Закончив с умствованиями, я ощутил себя морально готовым к началу движения.
   Я снова попробовал пошевелиться. И хотя за это время состояние моё нисколько не улучшилось, но беспокойство относительно полной неясности моего положения побуждало всё же превозмочь разбившую меня дистрофию и предпринять хоть какие-нибудь конкретные действия. Поэтому я, помогая себе руками, начал потихоньку продвигаться к краю. Шипя от боли и матерясь сквозь зубы, я всё же пододвинулся достаточно, чтобы увидеть, что под печью стоит лавка. Это порадовало, так как значительно облегчало сам процесс сползания, несколько затруднительный для меня в тот момент.
   Блин, как же я ненавижу эту хренотень со спиной!
   И тут, посреди раздумий о том, что неплохо бы наконец спуститься и посмотреть, где это я очутился, а заодно раздобыть какое-нибудь обезболивающее против спины и головы, да плюс к этому вооружиться замеченным под лавкой топором, я поймал себя на том, что какое-то уже время ожесточённо терзаю ногтями, тоже, кстати, немалой длины, голову и кожу под бородой. И это можно было бы принять за стимуляцию мыслительного процесса, если б не странный зуд, то тут, то там, возникающий на различных участках волосяного покрова моей самой верхней конечности. При более тщательном обследовании я почувствовал в волосах какие-то крошки и попытался их оттуда вытянуть. Что, после нескольких попыток, мне и удалось. Каково же было моё изумление, когда я, поднеся эту фигульку к глазам, увидел, что под ногтём у меня шевелиться, бодренько суча крохотными лапками, какое-то мелкое насекомое довольно-таки несимпатичной наружности.
   - Это чё - вошь, что ли?! - с немалым возмущением поинтересовался я сам у себя. И сам себе ответил: - Ну ни фига себе, как у них тут всё запущено!
   После чего посторонний подслушиватель, если б таковой в тот момент имелся бы в наличии, мог бы различать лишь негромкие сухие щелчки и сосредоточенные матюки, обычно сопровождающие выполнение любым нормальным русским человеком какой-либо важной и кропотливой работы.
   Потратив немалое время и все свои невеликие силы на борьбу с этим страшным врагом, мучимый к тому же головной и жопной болью, я внезапно как-то вдруг притомился и не заметил, как снова отрубился.
  

***

  
   Не знаю, сколько времени я так провалялся, как вдруг кто-то, под аккомпанемент бренчания вусмерть расстроенной гитары и яростный собачий лай, благим матом, жутко при этом фальшивя, заорал под раскрытым окном:
   - Уж ты гой еси*, Илюшенька, славного Иван Тимофееца чадушко люби-и-имое, еди-и-инственное-е-е!..
   И тут же, без какой-либо паузы:
   - Уди на хрен, сука брехливая!
   Несчастную мою голову от такой побудки чуть в клочья не разодрало. Раскалённые иглы вонзилась чуть повыше правого виска, в правый же глаз и разбитый затылок. "Чё, м-мать вашу, охренели там совсем! Не нашли, падлы, другого места поеб...нь свою орать!.." - продираясь через обжигающие всполохи, проползло у меня в голове.
   Боль и злость буквально ослепили меня, и я, неимоверным усилием воли собравшись с духом и преодолев навалившуюся дурноту, выдал следующий звуковой ряд:
   - Э, ал-л-лё, хорош там под окнами базлать! И без вас башка раскалывается! Валите, давайте, отсюда на хрен, пока рыло набок не своротил!
   Этот мой словесный подвиг вызвал ещё более серьёзное ухудшение моего самочувствия, и я обессилено повалился на "перину".
   За окном притихли, потом послышалось невнятное бормотание, шушуканье, потом ехидный голос насмешливо произнес:
   - Енто как же ты, Илья, да свет Ивановец*, рыло-то на бок нам воротить станешь, коли вот уж как три десять зим да ишшо троя лет к им*, с самого-то твоего да рожденьица, сиднем на печи ты сидишь, да и вовсе-то с её не спускаисся?!
   Чёт я не понял - это он мне что ли? Я, вообще-то, сколько себя помню - Олегом всегда был. Да и с перемещением своего организма в пространстве хоть и испытываю порой некоторые трудности, но всё ж не до такой же степени. Ну, да ладно, с именем разберёмся попозжа, а вот со свободой передвижения на данный момент и в самом деле как-то не очень. Так что, "рыло на бок" - это я так, для ради красоты речи вставил, чтоб прониклись и повернее бы заткнулись там, за окошком. Но, теперь делать нечего. Как говорится: "Пацан сказал - пацан сделал!".
   Поэтому со словами: "Ну, всё - писец вам, суки! Сами напросились!", - превозмогая мозговые и задничные страдания, всячески помогая себе руками, я начал потихоньку подниматься. И вот, через какое-то время, моё туловище, кряхтя и матерясь, приняло, наконец, более или менее вертикальное положение.
   За окошком, с трудом в него вместившись, расположились две основательно заросшие мехом физиономии, с признаками явного изумления на них, принадлежавшие, по всей видимости, местным аборигенам сильно пьющей наружности и трудноопределимого возраста.
   - Ну и хрена ли вылупились?! Ждёте, когда я совсем спущусь и по шее вам накостыляю?!
   И так как ответом мне было молчание, сгоряча показавшееся мне довольно-таки издевательским, то я не догадался сделать ничего умнее, чем начать потихоньку сползать с печи, стараясь нащупать стоящую под ней лавку. И всё бы ничего, да вот только когда я, стоя уже на поганском предмете домашнего обихода, перенёс вес тела на левую ногу, чтобы осторожно спустить правую, болезную, на пол, колченогая зараза покачнулась. Потеряв и без того-то не очень устойчивое равновесие, я рефлекторно соскочил на пол. И как ни старался я, чтобы основная нагрузка пришлась бы на здоровую конечность, второй, раненой, поучаствовать в приземлении всё же пришлось. Понятно дело, что такого над собой надругательства организм мой вынести не смог и жуткая боль пронзила меня насквозь, на какое-то время совершенно вынеся наружу моё ощущение реальности, и, наверное, пробила им даже и крышу избы, но в тот момент мне было как-то не до рассматривания свежеобразованных в потолке отверстий.
   С диким воплем: "Ёб-б...на ты, с-су-ука, мать!!!", - я обрушился на пол.
   Пока я с трудом приходил в себя, пытаясь волевым усилием отогнать наглые искорки, затеявшие весёлый хоровод вокруг моей головы, виновники моего столь бедственного положения уже вбежали в дом и начали бережно поднимать меня на ноги. Усадив меня всё на тот же предмет мебельного гарнитура, с которого я так позорно сверзился парой секунд назад, они начали дружно суетиться. Один из них, пристроив на стол какую-то хренотень со струнами (типа, чё, гусли что ли?!!), достал из холщёвой сумки, висевшей у него через плечо, небольшой кувшинчик и глиняную плошку, протёр последнюю грязноватым подолом и набулькал в неё какой-то бурды. Другой тем временем принялся разводить в печи огонь.
   - Пошто ж ты, Илюшенька, всполохнулси-та так? Ты уж не серчай-кась, да помилуй нас - дурней-то непутёвых! То ж не по злобе мы! То ж мы из шутейности! Шли мимо, дай, мыслим, боляшшего навестим. А ты тут же ж и изобиделся весь! Горяч, горяч ты, Илюшенька!.. То ж ты, поди-кась, от горячности своей запамятовал-та, што ножки твои неходяшши, а? Да ты нат-кось, испей-ка взвару, испей! Енто супротив болей всяческих самое што ни на есть первейшее дело, - причитал тем временем возле меня один из "посетителей".
   Заметив на моём лице некоторые сомнения, он сунул мне в руки посудину с плескавшейся в ней зеленоватой жидкостью и продолжая с жаром: "Да ты пей, не сумлевайся, сё не зелье лихое! Сё настоечка целительная, на травках! Сам собирал, сам настаивал!", - мигом смотался к полкам, принёс оттуда ещё одну кружку, плеснул немного и себе, выпил первым. Второй успокаивающе улыбался и одобряюще кивал головой.
   Я, с некоторой опаской, пригубил...
   Оказалось вполне терпимо, пить было можно. По вкусу было похоже на зелёный чай с мятой и земляникой. Понятно, что букет у питья был намного сложнее, но не мне, горожанину со стажем в целую жизнь, описывать вкусовые ощущения от травяных настоек. Запасный словарь жидковат.
   Допив до конца, я посидел, прислушиваясь к себе. Вроде ничего особенного внутри не осуществлялось. Боль, правда, малость поутихла, от острой перейдя к тупой, ноющей, почему и сидеть было всего удобней только очень сильно перекосившись и опёршись об предательскую скамью рукой.
   На мужиков я уже не злился, потом что искреннее беспокойство на их лицах и готовность помочь, искупили эти их идиотские вопли, разбудившие меня. Свинство, конечно, так под окнами орать, но откуда ж им было знать, что я тут мозгом страдаю.
   Понемногу приходя в себя, я рассматривал этих забавных аборигенов.
   Больше всего они были похожи на этаких героев русских народных детских сказок. Такие все из себя фольклорные персонажи в длинных холщёвых рубахах, щедро расшитых орнаментами, сильно смахивающими на те, что я обнаружил после очухивания и на своей "одёжке". Прикид дополняли неопределённого цвета штаны, с торчавшими из них отменно грязными босыми конечностями, "подсвежёнными" к тому же тутошними куриными сирушками. И уж вовсе не казались чем-то особенным на фоне этого всего окладистые бороды до пояса, немалой длины волосы, и бесформенные войлочные колпаки поверх всего этого, снятые, правда, при входе. Имелись у них и сапоги немалой степени заношенности, но, судя по всему, всегдашнее их местоположение было всё же не на ногах, а на дорожных палках, носимых на плече, совместно с небольшими узелками, потому как всё это добро валялось теперь общей кучей сразу возле двери.
   Этот их балаганно-маскарадный наряд под деревенских дурачков из фильмов про старину и странная стилистика ведения разговора вызвали у меня, само собой, определённое недоумение. Но, после всех предыдущих странностей, это кололо глаз уже не так сильно. И если это не спектакль, разыгрываемый с какой-то неясной мне пока целью, то тогда получается, что меня, неведомо как, занесло в какую-то уж вовсе настолько несусветную глушь, в которой граждане с такой внешностью и манерой речи должны быть совершенно обыденными и никого не удивляющими.
   А может это участники каких-нибудь фэнтезийных ролевых игр? Хотя староваты, вроде, для такого-то времяпрепровождения.
   Возникшая было следом мысль о том, что они могут являться теми самыми похитившими меня людьми, была мною тут же отброшена, как абсолютно нелепая и смехотворная. Ну где вы, в самом деле, видели бандюков с таким внешним видом и манерой мыслеизложения? Появившиеся затем сомнения по поводу возможного ими меня отравления, тоже, после некоторых логических построений, угасли сами собой. Ну действительно, будь они даже людьми, меня сюда доставившими, что не вяжется с принесёнными с собой вещами, то им проще было б придушить меня по-тихому, пока я в бессознанке находился, чем травить сейчас, когда я наконец-то в себя пришёл. Опять же, любое похищение подразумевает обычно конечным результатом получение какой-либо выгоды от сего процесса, и если уж они дотянули до того, что клиент, остался жив и очухался, значит, нужен я им для чего-то живым. Так что особо переживать по поводу только что выпитой бурды я не стал, а откинувшись спиной на начинавшую уже нагреваться печь, отметил про себя, что в дом они проникли свободно, из чего получалось, что дверь заперта не была, и меня никто не сторожил, а, следовательно...
   Хотя, что именно "следовательно" я так и не додумал, так как мысли в голове ворочались пока ещё хреновасто.
   - Ну и чё вам ещё нужно, кроме как болящего попроведовать?
   - Странники мы, Илюшенька. Люди божия - калики перехожия. А назвища наши - Голуб, да Борич, а ежли держишься ты нового лада*, то можешь кликать нас - Глеб и Борис.
   При этом старший на имени "Глеб" приложил ладонь к сердцу и отвесил глубокий поклон, а при имени "Борис" то же самое проделал и младший.
   Деление их мною по старшинству было чисто условным, просто Глеб держался у них как бы за главного, а Борис, в основном, помалкивал.
   - Бродим мы по свету белу, добрых людей за слово доброе, за мзду малую от хворОб-нЕдугов избавляем. Тем и кормимся...
   - А-а-а, частной медицинской практикой, значит, промышляете?
   - Ась?
   - Ну, типа, платная скорая помощь на дому.
   - Мудрёные словеса речёшь ты, Илюшенька. По всему зрю я, што на пещи-то* сидючи, многия премудрости ты превзошёл, однакож, прав ты как есть - коли люду скорбящему от немочи телесной избыться помогаем, то именно так и выходит, што "скорбную" пОмочь творим! Да и от платы тож не отбрыкиваемся. А как же ж! Кажное ремесло, с толком излаженное, должно быть по правде, да по совести вознаграждено, а иначе весь наш уклад порушится. Вот ежли, к слову молвить, коваль*, али тесляр*, али ишшо коий* мастеровой человек за так урок* исполнит и деньгу в дом не притягнет, то как же ж он опосля детушек, да жёнку свою, да стариков дряхлых, коль живы ишшо, насытит, да и сам есть быть смогёт? По сему вот и выходит, што и нам лишняя деньга тож мошну не оттянет.
   Я, поняв, что тема общественно-экономических отношений ему очень интересна и близка, и лекция может подзатянуться, решил закруглить его словесный поток:
   - А сюда-то вас как занесло? Чё тут-то посеяли?
   "Странники" недоумённо переглянулись:
   - Дак вроде ж не пахали ишшо?
   Тут уж не вдуплил уже я:
   - Причём тут - пахали вы или нет? Я спрашиваю - чего здесь вам понадобилось?
   - Дак я ж к тому и веду - кормленье наше ведь в том-то и есть, што бродим мы пО свету, лЕку* хворобому люду ладим. И вот давеча, в сельце одном, недалечь отсель, назвищем Барсуки, люди добрые нам поведали, што живёт в местечке-то да во Карачеве, што под Моровийском-городищем стоит, богатый хресьянин - Иван, Тимофея сын, и есть у него чадушко любимое, единственное, а прозваньицем-то он - Илюшенька. Всем хорош - и смышлён, и пригож, да вот беда - вот как уж три десять зим да ишшо троя к им, с самого-то да с рожденьица, на пещи он сиднем сидит. Ни поле не пашет, ни с девками красными не пляшет, ни отцу-матушке пОмочь ни в чём не окажет. Вот тогда и решили мы, да промеж собой, што не грех бы нам до тех мест добечь, да и глянуть бы, што там есть, да как. Ну а после уж, будь на то воля божия, да уменья нам в том достанет коль, то и взяться нам, попытаться нам, исцелить его от хворОбы той, от хворобы той, да злой немочи...
   Окончание своего монолога он пропел на одном дыхании, затем перевёл дух, и закончил уже прозой:
   - Ну а ежли дело сладится, да сумеем мы тя* на ноги поставить, то тут уж батюшка твой, глядишь, и не поскупится, да отблагодарит нас по правде, да по совести.
   Голова моя к этому моменту, не знаю уж, благодаря чему - настойке ли, или ещё другой какой причине, болеть стала намного меньше. Но зато в ней появилось место для некоторых довольно-таки забавных мыслей. А мысли эти были о том, что весь этот бред, который несут мне тут эти приколисты, до безобразия напоминает начало сказки об одном из самых героических товарищей древней Руси - Илье Муромце!
   А что?
   И Ильёй вон меня зовут, и говорят, что я уже тридцать три года на печи сижу. И хоть и переврали название села, в котором, помнится, былинный богатырь проживал, потому как с детства в голову запало странное слово - "Карачарово", и стояло-то оно уж точно где-то под Муромом, но всё же близко, ой как близко по звучанию. И одеты мужики как-то уж слишком необычно. А ещё этот странный музыкальный инструмент, напоминающий гусли из русских народных сказок... Или взять, к примеру, их вопли, которыми они меня разбудили: "Гой ты еси, на небеси"...
   Да, весело народ тут прикалывается!!!
   Стоп! А может это я, после получения по тыковке, до сих пор в отключке нахожусь и всё мне это глючится?
   А на самом деле лежу это я сейчас на больничной койке, с воткнутыми в меня в разных местах трубочками?
   А что, вполне может быть. Про коматозное состояние народ-то всякое рассказывает!
   А то, глядишь, и вовсе валяюсь мордой в пыли и истекаю последними мозгами и кровью?..
   Сколько я помню, для проверки того, спишь ты или нет, ущипнуть себя надо?..
   А хрена ль тут щипать-то? Чё, мало было, когда с лавки звезданулся?
   Так что же, получается, что это не глюк? Или это мне только глючится, что мне больно?!
   А может для глюка такие методы проверки не работают?
   Без пол литры, как говорится, не разберёшь!
   ______________________________________
   * - Гой еси - традиционное приветствие у древних славян, букв. - "жив будь".
   * - Есть мнение, что в средневековье на Руси отчества оканчивались на "-ец". Далее по тексту писавший эту х...ню путается и иногда употребляет в своих записях привычные нам окончания, а иногда снова сбивается на "-ец".
   * - Три десять зим да ишшо троя лет к им - 33 года.
   * - Довольно странное высказывание, потому что в летописях нет никаких упоминаний о "новом ладе", при котором одни имена (народные?) заменялись другими, похожими по звучанию (благородными?).
   * - Пещь - печь.
   * - Коваль - кузнец.
   * - Тесляр - плотник.
   * - Коий, кой, коя, кои и т.д. - сокращённо от "какой, который", "какая, которая" и т.д..
   * - Урок - работа.
   * - Лека - лечение.
   * - Тя, те - сокращение от "тебя", "тебе".

***

  
   Видимо, вся эта напряжённая работа мысли отразилась на моём лице, и Глеб, истолковав её не совсем верно, а вернее - совсем неверно, решил меня успокоить:
   - Да ты, Илюшенька, не сумлевайси - хуже-то оно всё одно уж не станется. А и помрёшь ненароком от леки-то, так ить с кем не бываит?! Дел-та житейское! Оно и таперя, к слову молвить, рази ж то жисть - на батюшкиной, да на матушкиной шее сиднем сидеть до самоёй-то твоёй смёртушки!
   Успокоил, называется!
   Я от возмущения аж потерял нить размышлений.
   - Ни хрена себе, ты, мужик, придумал - "даже если и оттопыришься, так и фиг с тобой"! Во ты здорово разложил! А я, может, привык уж к жизни такой, за тридцатину-то с лихом годов! И на тот свет что-то не шибко пока тороплюсь!
   - Да Род* с тобой, Илюшенька! Не шуми ты, не терзайся так! Мы ж себе тож не вороги. Ведь ежли што с тобой, Велес* того не допусти, не по добру, да не по толку станется, Иван Тимофеец-то небось шибко судить, да рядить не станет, а мошну-то ужо порастрясёт, да сышшет нас, да и сказнит по-страшному. Потому и не бзди ты так шибко уж. Мы ж и сами, коль узрим, што не по уменью нам исцелить тебя, так отступимся от затеи сей и никоей платы с батюшки твово не потребуем!
   Голова моя меж тем совсем прошла, да и спина, практически уже не беспокоила. И это без употребления вовнутрь каких-либо обезболивающих таблеток! Видно, и в самом деле мужички что-то могут. Похоже, не так просто языком тут трепали. Вот только как мне реагировать на всё эту комедию?
   И тут мне пришла в голову одна мысль.
   Ведь если они несут эту чушь, целенаправленно развивая тему Ильи Муромца, то должны соответственно и время указать какое-нибудь срендевековое!
   - Ну-ка, погоди-ка об лечении моём толковать. А поведай-ка мне сперва - какой такой сейчас год на дворе?
   Глеб с Борисом переглянулись, совсем, мол, болезный с глузду съехал. Но, тем не менее, старший ласково так, словно малому ребенку, мне улыбнулся, и понёс полную околесицу, подходящую, однако, как нельзя кстати ко всему, до этого момента происходившему:
   - Людишки мы, значица, тёмные. Но, однако ж, и мы кой-какие премудрости за свой долгий век превзошли. И посему ведомо мне, свет Илюшенька, што ноне, ежли брать, значица, согласно древнему Круголету, што получили наши славные щуры* в дар от многомудрого Коляды*, получается ажна три тьмы лет, да к им едина тысяща, а вослед ишшо четыри ста, да шесть десять лет, и к им ишшо пято лето*. Зело ж мудрые Бизантские времячётцы* глаголят, што начало времён след* вести от сотворения Мира в Звёздном Храме. По ихнему слову выходит ужо, как есть, шесть тысящ лет, да ишшо к им четыри ста, да седмь десять лет, и сызнова к им пято лето*. А ишшо возможно, как иные мудрецы вершат, счёт вести по-самарийски, али, как люди в Спасителя Христа верующие, от рождения его, али вот ишшо, молвим, как хазаре - по жидовинскому счисле...
   - Постой, постой-ка! - довольно грубо, на полуслове, оборвал я его. - Какой, говоришь, год-то от рождества Христова?
   Мужичок, вознамерившийся, по всему видать, прочесть мне полновесную лекцию об известных ему стилях летоисчисления, обиженно умолк, поджав сухие губы.
   Не дали, мол, учёность показать.
   Потом нехотя буркнул:
   - От рождества Спасова минуло уж девять соть лет, да к им ишшо шесть десять лет, да к им добавь ишшо седьмо лето, а месяц ноне травень, а день уж четверт*.
   Слово, которым он обозначил месяц, мне совершенно ничего не сказало, а вот год, после перевода с его абракадабрского языка на нормальный получился ни много, ни мало, а девятьсот шестьдесят седьмой! Сама по себе дата эта не сильно меня удивила, я, в принципе, и ожидал услышать нечто подобное, а вот, как бы это попонятнее выразиться, зацепила его абсолютная естественность при оперировании древними принципами летоисчисления, да к тому же и наложившаяся на всю предыдущую манеру разговора. Именно так, в моём представлении, и могли бы разговаривать наши предки в средние века.
   И даже если допустить, что передо мной был селянин из глухой деревушки, где всё ещё сохранилась в относительной первозданности древняя речь, то что-то мало вериться, чтобы такой замшелый тип смог бы с таким, более чем профессиональным, артистизмом разыгрывать сцену из спектакля по мотивам русских народных былин.
   Я всяко не вчера родился и имею уж некоторое представление о том, что такое работа профессиональных актёров.
   Так вот, этот человек не играл! Он просто разговаривал!
   Он, в этой своей более чем странной одежде, с архаическими словесными оборотами, с бросающимися в глаза особенностями жестикуляции и мимики, был настолько естественен, насколько естественна была бы рыба в воде, или лисица, полюющая мышь.
   И именно это и произвело на меня поистине неизгладимое впечатление. И именно поэтому-то моё рациональное восприятие действительности, с самого пробуждения злобным нападкам этой самой, так называемой, действительности, подвергавшееся, невообразимо вдруг эдак раскорячилось, пытаясь хоть как-то удержать зыбкое равновесие рассудка. Да так на раскоряку и замерло в совершенно неописуемой позе, более подходящей какому-нибудь не на шутку разошедшемуся полупьяному цирковому акробату-фигляру, чем серьёзному внутреннему чувству, отвечающему за устойчивость человеческой психики.
   А внутри моей головы, от одного уха к другому, чёрным ужом прошуршала паническая мысль - вот так вот и сходят с ума!
   Как ни странно, но якорем, удержавшим меня на поверхности здравого смысла, стало его простодушное лицо.
   Испытующе всматриваясь в него, и, почему-то, именно на нём пытаясь найти хоть какие-то признаки, указавшие бы мне на начало моего съезжания с катушек, я, однако ж, не видел ничего, кроме некоторой досады и желания продолжить "учёную" беседу.
   И тут, посредине всех этих моих сомневательных размышлений, перед моим мысленным взором вдруг явственно нарисовалась довольно-таки необычная картина.
   Я словно бы очутился под огромным стеклянным колпаком, стоявшим перед неведомым наблюдателем, обладающим, однако, огромным могуществом, в том числе и способностью свободно проникать в суть любых явлений и вещей.
   И именно в данный момент наблюдатель этот внимательно на меня смотрел и словно бы ожидал чего-то, каких-то лишь ему ведомых действий с моей стороны. И именно от них и зависело, по какому пути направится дальше вся моя жизня.
   От реализма увиденного я ощутимо вздрогнул, и тут же, почему-то, мгновенно успокоился. И мало того, что успокоился, так ещё и немало разозлился на эту его такую хамскую бесцеремонность. Следствием чего стало мысленное просовывание большого пальца правой руки между указательным и средним. Получившуюся внушительных размеров фигуру я и продемонстрировал тому, "кто ждал с той стороны".
   Он сначала удивлённо округлил глаза, потом нахмурился, и, наконец, в сердцах плюнул и отвернулся.
   Тогда действительность, в ожидании его реакции всё это время проведшая в испуганном и настороженном оцепенении, судорожно вздохнула, затем шмыгнула носом, потом кашлянула, пытаясь привлечь к себе его внимание. В конце концов, поняв, что в данный момент ему до неё нет абсолютно никакого дела, обиженно пожала плечами и решила на всякий случай остаться самой собой.
   И тут же исчезло видение стеклянного колпака и тяжёлого взгляда с той стороны, и ко мне вернулась способность рассуждать более-менее здраво.
   ______________________________________
   * - Род - один из богов раннеязыческого славянского пантеона, прародитель богов и вселенной.
   * - Велес - один из богов языческого славянского пантеона, "отвечавший" за различные направления жизнедеятельности славян: охоту, скотоводство, торговлю, лекарское дело и т.д..
   * - Щуры, пращуры - предки.
   * - Коляда - один из богов славянского языческого пантеона, "курирующий" в том числе и хронологические мероприятия древних славян.
   * - Три тьмы лет, да к им едина тысяща, а вослед ишшо четыри ста, да шесть десять лет, и к им ишшо пято лето - 31465-й год.
   * - Бизантские времячётцы - византийские хронографы - историки, учёные, занимающиеся вопросами летоисчислений.
   * - След - сокращённо от "следует, следовательно" и т.д. в словах с подобным корнем. В каждом случае необходимо учитывать общий смысл предложения.
   * - Шесть тысящ лет, да ишшо к им четыри ста, да седмь десять лет, и сызнова к им пято лето - 6475-й год.
   * - Девять соть лет, да к им ишшо шесть десять лет, да к им добавь ишшо седьмо лето, а месяц ноне травень, а день уж четверт - 4-е мая 967-го года от рождества Христова.

***

  
   Чё-т фигня какая-то получается!..
   Такой была моя первая здравая мысль. А дальше понеслось лавиной!
   Выходит, что я действительно очутился либо в реальном прошлом, либо в параллельном мире, на него чрезвычайно похожем?!
   Нет, возможен ещё, конечно, вариант, что я умираю, либо уже умер, или же пребываю в коме, и всё это глюк коматозника, либо предсмертный бред. Только вот откуда ж это, интересно, в нём взялись различные принципы летоисчисления. Ведь до этого разговора я, мало того, что вообще не интересовался такими вещами, но даже и не помню, чтобы от кого-то что-то подобное слышал. Или на то он и глюк, чтоб даже самые странные и нелепые вещи казались реальными и правдоподобными?!
   Интересно, а это так и должно быть, чтобы пациент вот так вот здраво и свободно размышлял - глючит его или нет?
   Варианты же с похищением, либо розыгрышем и вовсе разбиваются об элементарнейшие логические построения.
   Ну, посудите сами.
   С момента, как меня отключило в результате удара по голове и до моего прихождения в себя, прошло время, достаточное для того, чтоб волосы, усы и борода отросли до такой невероятной длины, до которой я даже и за полгода ни разу не дотягивал.
   Отсюда вопрос - какой похититель и ради какой-такой великой цели будет ждать столько времени?
   Ответ простой - никакой! Потому что я, хоть и считаю себя любимого самым-разсамым, но с реальностью связи не теряю, и прекрасно понимаю, что не представляю из себя абсолютно ничего ценного, тем более стоящего почти годового ожидания.
   Дальше - если меня розыгрывают...
   Это что же получается - лишь ради того, чтоб приколоться над моей скромной персоной, о малой ценности которой - смотрите выше, некий богатый шутник нанял приличного рукопашника, сумевшего так аккуратно приложить меня по тыковке, чтоб я хоть и отрубился надолго, но кони насовсем так и не задвинул, а к нему до кучи ещё и профессиональных актёров, которые несколько месяцев просидели под окнами избушки в ожидании, когда я очнусь?
   Тем более что с последними-то явная нестыковочка выходит!
   Потому как, по замеченным мной некоторым мелким деталям, ну никак не могут быть они служителями Мельпомены.
   Какие такие детали, спросите?
   А вот, к примеру, руки. Они у мужиков совсем даже не актёрские. Кисти крепкие, жилистые, в давнишних шрамах и мозолях, кожа грубая и загорелая, какая бывает у людей, много работающих физически и постоянно находящихся на солнце и свежем воздухе. Или ноги. Возможно, что за хорошие деньги и найдутся желающие изгваздать их в дерьме, вот только я совершенно не представляю, кто бы из манерной артистической братии взялся бы немалое время разгуливать босиком, чтобы превратить свои ступни в совсем уж полное непотребство.
   Поэтому этой версии место примерно там же, где и предыдущей!
   Вся прочая ерунда, мелькающая в голове, типа: испытание на мне психотронного оружия, наркотическое обдолбание, моё участие в эксперименте по ускоренному ращению волос и тому подобная ахинея, и вовсе не заслуживала серьёзных о ней размышлений.
   Ах да, как же я забыл-то совсем - бред сумасшедшего!
   Типа, спятил я и всё это мне мерещится!
   Я, конечно, не дипломированный психиатр, но, сколько мне помнится, психи своей ненормальности не осознают. И, будя я б действительно спятимши, я б такими вопросами себя б не озадачивал. Или я и тут ошибаюсь?
   Короче, пока всё сходится на том (по-крайней мере, я предпочитаю именно этот вариант), что я, каким-то абсолютно невероятнейшим образом, действительно оказался в десятом веке от рождества Христова!
   Ну, или как вполне достойная тому замена - в некоей иной реальности, сходной по многим параметрам с той эпохой! Что тоже, согласитесь, невелика радость.
   Есть, правда, определённые странности, оставляющие пищу для некоторых сомнений.
   Например, такая довольно-таки непонятная деталь, которая поначалу проплыла мимо моего сознания - кровь-то на темечке, почему-то, свежезасохшая и шишка под ней так до сих пор и не прошла! Что никак не стыкуется с длиной волос, ибо давнишняя корка на ране должна была давным-давно сама собой отпасть при их отрастании.
   Хотя эта странность легко объяснима именно с позиции переноса меня в чьё-то тело. И если моя догадка верна, то именно в тело некоего Ильи, сына некоего Ивана Тимофеевича, проживающего в селе Карачево.
   Я не помню, если честно, как звали Илью Муромца по отчеству, и уж тем более имени его деда, но всё остальное очень даже похоже. И пусть есть небольшие расхождения в названии села и города, возле которого оно расположено, но именно это, как это не покажется странным, и подкрепляет мою версию о переносе.
   Потому что, на мой неискушённый взгляд, современным актёрам выдали б всё-таки текст, в котором фигурировали бы более привычные для нас названия родины Ильи - "Карачарово" и "Муром".
   А вот при действительном попадании меня в раннее средневековье, подобная нестыковка вполне могла бы быть. При столь больших временных отрезках (как-никак больше тысячи лет!) такие искажения известны сплошь и рядом.
   А ещё я заметил, очередную уже, едва уловимую странность в нашей "дружеской" беседе. Мне, на самой грани восприятия, порой чудилось, что артикуляция моих собеседников не совсем совпадает с теми звуками, которые я слышу. Если сравнивать с кино или телевидением, то было такое чувство, будто смотришь иностранный дублированный фильм, в котором видеоряд не соответствует наложенной на него звуковой дорожке. Заметив это, я тут же принялся внимательно присматриваться к губам собеседников. Но как только я этим занялся, как всё сразу же встало на свои места и странность эта тут же исчезала.
   Как говаривал незабвенный Иван Васильевич Бунша, управдом и грозный царь: "Терзают меня смутные сомненья!..".
   А вот интересно, что мне эти "доктора" расскажут по поводу моего предстоящего лечения. Ведь если я и в самом деле очутился в древней Руси, то имеющаяся во мне картина, рисующая будни тогдашней медицинской практики, есть какая-то уж больно ни фига не радужная.
   Сколько мне помнится из различных обрывков воспоминаний о книгах и фильмах, повествующих об тех временах, методы врачевания, бывшие в ходу у средневековых медицинских "светил", не всегда были совместимы с дальнейшей жизнедеятельностью организма пациента, в руки к этим "светилам", по какому-то недоразумению, попадавшего. Да и представления того времени о гигиене и санитарии были и вовсе, скажем мягко, далековасты от современных. Всяческие там заражения крови и всевозможные инфекции косили народишко, словно косой. Помнится, читал в каком-то историческом романе, как во время эпидемии чумы "учёный" лекарь ковырялся одним и тем же инструментом, причём без какой-либо его стерилизации и санобработки, во всех болящим, как в чумных, так и во всех остальных прочих, что немедленно сказалось на благополучном увеличении смертности в данном населённом пункте. И это только небольшой пример, показывающий все прелести тогдашних методик оказания врачебной помощи. Причём происходило всё это уже в "просвещённой" Европе, и во времена гораздо более поздние, чем конец десятого века.
   - Ну, и как же вы, старинушки, собираетесь меня лечить-пользовать? - решив подыграть своим собеседникам, сымпровизировал я в духе местной манеры речи. - Ежли резать что собралИсь, так сразу колитесь, а то вам же потом и хуже будет. А вот ежли как-то иначе, то не грех тогда и попробовать. Только знайте - ежли мне что не так покажется, то буду обо всём вас расспрашивать, а то и вовсе погоню взашей.
   Один из мужичков, который Борис, пробормотал нечто похожее на: "Ну и клиент нынче пошёл, совсем людям в белых рубахах не доверяет!". А Глеб ласково, словно дебилу, улыбнулся мне:
   - А мы, мил человек, перво-наперва поглядим тя, да поишшем - из откудова это взялась беда-бОлесть твоя, а уж опосля-то и покумекаем, как нам лЕку ладить вернее. А уж как смекнём, што тама, да как, вот тогда-то и покалякаем об делах наших скорбных. А резать мы тя не станем, так толь, ежли спонадобится жилочки твои отворить, штоб руду* худую наружу изринуть*. Так и тогда шибко-то во всполох* не ввергайси, мы своё дело крепко ведаем, наперва ножичек булатный на святом огне прокалим, а опосля ишшо и тряпицей чистою, в горюч вине смоченной, оботрём.
   И, после некоторой паузы, как бы уступая капризному пациенту и против воли заменяя лечение действенное, но немного болезненное, на вариант заведомо малоэффективный, но приятный в ощущениях, добавил:
   - Ну, а на тощой конец, опять жа и пиявками обойтиться можно.
   Вот те раз! Только-только я поразмышлял об том, какая в ту далёкую пору была сплошь антисанитария и антигигиенИя, как он мне тут же о стерилизации хирургических инструментов рассказывает. Или мне вдруг, на удачу, местные медицинские светила попались? Ведь если на дворе конец первого тысячелетия от рождества Христова, то такой уровень знаний должен быть не ниже, чем у нашенских докторов наук.
   Прикиньте, академики по домам шастают, разыскивая, кому бы это страдания облегчить. Смешно! Чёй-та его рассказ о дезинфекции хирургического инструмента лишь подбросил дровишек в костёр моих сомнений. Потому как, по моим представлениям, всё же в те далёкие времена всё должно было бы быть гораздо гаже, проще и грязнее. А эти двое прям как с картинки про светлое прошлое спустились. И даже не потным телом от них тянет, а травами и дымом костра.
   Вот только не надо думать, будто я, из своей извечной подозрительности, снова увидел подвох там, где его нет! Думаете, просто было свыкнуться с мыслью о переносе своего?..
   И тут же, кстати, возник такой ещё вопрос: а что именно от меня ТОГО перенеслось сюда, если это действительно произошло?
   Надо бы зеркало какое-нибудь найти, посмотреть хоть - лицо-то моё на месте? И если не моё, то сразу тут же охренею и во всё поверю! А если всё-таки увижу самого себя, то так и буду дальше колбасится, терзаясь безответными вопросами.
   Или такой вот ещё философский вопрос - если я всё-таки в коме и мне бредится, что у меня болят спина и голова, то насколько эффективным будет лечение, произведённое приглючившимися мне средневековыми лекарями?..
   ______________________________________
   * - Руда - кровь.
   * - Изринуть - выпустить.
   * - Всполох - испуг, переполох.

***

  
   И тут, видимо под воздействием "магических" слов "философский вопрос", мой мозг нашёл гениальнейший по своей простоте выход из положения. Если всё тут происходящее есть мой персональный бред, то вести себя нужно соответственно, то есть плыть по течению согласно его законам, словно это и есть для меня в данный момент самая что ни на есть наиреальнейшая реальность. А это означает, что я буду вынужден в меру своих сил адекватно реагировать на события и относиться ко всему со всей возможной серьёзностью. То же самое и в случае с переносом меня в прошлое или параллельное.
   Недаром кто-то из великих назвал философию матерью всех наук!
   Короче, вопрос, что мне теперь с этими "докторами" делать, тут же отпал сам собой. Согласно новым правилам игры придётся соглашаться на лечение, а уж потом действовать по обстоятельствам. И то сказать, спине-то к этому моменту явно полегчало, голова же, до того раскалывавшаяся на куски, и вовсе прошла. Вялость и разбитость, терзавшие меня после прихождения в себя, тоже постепенно сменились вполне приличным физическим состоянием. И даже мозги как бы прочистились и начали шевелиться намного интенсивнее. И пусть это ситуацию пока что до конца так и не прояснило, но кое к каким решениям я всё же уже пришёл!
   Короче, самочувствие улучшилось настолько, что, сказать по правде, давно я себя так хорошо не ощущал! И если это глюк, то я тогда вовсе даже не против, чтобы вся моя жизнь, в плане здоровья, таким бы вот глюком была!
   Так что пусть попробуют, полечат. А замечу что неладное - разгоню их к едрене фене!
   - Ладно, чёрт языкатый, уговорил! Лечи!
   - Не поминал бы ты, паря, нечисть-то попусту! А так-то - мОлодец! Так-то ладно измыслил! ХудА мы тебе не учиним, а токмо добро одно! - просветлел лицом Глеб.
   - Ладно, ладно. Понял я уже всё. Говори, чё делать-то?
   - Перво-наперво, разоблачайся-ка, да и взбирайся-ка, Илюшенька, на божью ладонь*, а то лавка больно уж те узка. Тут и глядеть тя почнём...
   - Не-е-е. Сначала жрать будем, а то я тут с голодухи оттопырюсь, пока ты обследуешь меня всего.
   Собеседники мои, похоже, уже начали привыкать к моему мыслевысказыванию, поэтому на этот раз никак не среагировали на "обследовать".
   - И то дело! А то и мы оголодали малька. Люди верно глаголят: "Ежли лечЕц* сыт, то и хворобому легше!" - согласился со мной "старшой".
   Тут же, не теряя времени, с весёлыми шутками-прибаутками, мужички споро обшарили хату, натаскали откуда-то всяческих крынок, плошек, мисок и другой местной посуды, наполненной всевозможной едой. Я, как неходячий пациент, в готовке не участвовал, тем более что всё равно не знал, где что лежит.
   Не прошло и пяти минут, как немалых размеров стол оказался заставлен почти полностью. Судя по обилию блюд, хозяин этого домика был и в самом не из бедняков!
   Закончив с сервировкой, мужички живенько так ко мне подскочили, норовя подхватить под белы рученьки.
   - Я сам!
   - Да как же ты сам-то, Илюшенька? Ты ж ведь безножий совсем?
   - А вот щас и поглядим, как у меня дела с самостоятельным передвижением обстоят.
   Опёршись всё-таки, на всякий случай, об Борисово плечо, я с опаской начал вставать. В глазах моих новых знакомцев читалось явное недоверие.
   Понятное дело, поясница, нога и правостороннее полужопие ещё побаливали, но уже не так жестоко, как после падения с лавки, а потому и двигаться я мог уже более-менее свободно. Немного прихрамывая и тревожно ожидая возврата боли, я осторожно одолел несколько шагов до стола. Когда я перешагивал через стоявшую возле него лавку, в ягодице ощутимо кольнуло, и что-то, по-моему, даже хрустнуло, будто порвалось, но я перетерпел, лишь тихонько матюкнулся и с немалым облегчением устроил своё седалово на скамье. За спиной послышался изумлённый шёпот и шебуршание. После чего сотрапезники мои появились в поле моего зрения и расположились напротив. Лица их крупными буквами исписаны были сложной смесью различных чувств, основным из которых было недоумение. Не удивительно, что мои новые знакомцы тут же попытались внести ясность в создавшуюся ситуацию:
   - Так, што же это, Илья, сын Ивановец, по всему выходит, што на кривде нас людишки те объехали, што баяли*, будто неходяшший ты? Али не в ту хату мы по неумию своему впёрлися?
   - Да хрен его ведает, что и ответить-то вам, люди добрые! Спина-то у меня частенько побаливает, на непогоду особенно, а то ещё ежли что тяжёлое подыму. Тогда на ногу, либо на одну, либо на другую, вовсе ступить невмочь. Но, обычно, когда эта хвороба меня не терзает, ходить, вообще-то, могу. Так что, ежли в деле лекарском истинно так уж добро сведущи, как допреж тут сказывали, то опосля трапезы приступайте-ка, помолясь, к врачеванию, но только упаси вас бог навредить в чём-нито. Потому как тогда самим вам лекаря понадобятся. Поняли ль меня? - последние слова я говорил, напустив на морду лица дюже грозный вид, и сурово насупив брови.
   А ещё я смог, наконец-то, внятно осознать то смутное ощущение, которое в течение долгого уже времени болталось во мне. А заключалось оно в том, что в моей голове словно бы поселился некий посторонний подсказчик, и вот он-то, во время разговора, и подсовывал мне вместо нормальных слов какие-то другие, вроде как старославянские. Не скажу, что мне это прям так уж сильно нравилось, но я не знал, как мне от этого советчика избавиться, и что-то мне подсказывало, что его присутствие желательно не обнаруживать перед моими гостями.
   А лекари мои, после таких суровых речей, очень даже сильно призадумались. Вернее, размышлял о чём-то старший, а младший лишь старался ему в этом не мешать. Наконец, после немалой паузы, со всей возможной важностью на лице и в осанке, как и подобало бы такому "сложному", для их медицинской практики, случаю, Глеб, явно что-то для себя решив, "ответствовал":
   - А и будь по-твоему, Илья, сын Ивановец, берёмся мы за дело сие. Учиним всё по разуму, да по правде, как и быть должно. А ежели боль кую ненароком тебе и изделаем, так не обессудь-ка ты нас, батюшко, да не побей-ка тут смертью лютою, ибо содеяно то будет не со злого умыслу, а токмо лишь оттого, што раз иной без оного и исцелить-то неможно есть.
   - Вот и славно. Вот и сладились! - поставил я точку в беседе и навалился на еду.
   ______________________________________
   * - Божья ладонь - стол.
   * - Лечец - лекарь.
   * - Баять - говорить.

***

  
   Жрал я так, что за ушами трещало. А когда отвалил от стола, то понял, что если и дальше буду также пузо набивать, то скоро не девяносто пять килограмм буду весить, а все сто пятьдесят пять!
   И тут до меня внезапно дошло, что физическая моя форма осталась прежней, по крайней мере, мышечные объёмы нисколько не уменьшились, а ведь, как я уже говорил, судя по запущенности растительности на моей голове, провалялся я без движения никак не меньше полугода, если и того не больше!
   Ещё одна странность из той же серии, что и наличие свежей ссадины на моём затылке, ибо любой нормальный человек, а тем более тренирующийся, за такое продолжительное время превратился бы в полнейшее непотребство в плане телесного здоровья.
   Хотя, если разобраться, и эта нестыковка неплохо укладывалась в версию с переносом меня в хрен его пока знает куда и в кого. Вот только перенос-то получился у них (у кого это, интересно, - у них?!!) не простой, а какой-то уж больно хитрожопный, с частичным сохранением и наложением друг на друга наших с ним общих признаков...
   И в этот момент, видимо, не совладав-таки с такими-то сложными внутренними процессами, моя думательная машинка как-то внезапно вдруг зависла. Её логические цепи не выдержали столь долгого и явного нарушения причинно-следственных связей, и в ней произошло как бы короткое замыкание. Не знаю уж, сколько времени ушло на "перезагрузку", но когда я очнулся, то лекари стояли уже возле меня, и Борис интенсивно и довольно-таки болезненно разминал мне мочки ушей.
   Заметив моё "возвращение", Глеб участливо спросил:
   - Да всё ли ладно с тобой, Илюшенька? Уж на што привышны мы к разным нЕдугам, а и то малёк труханули. Сполохнулись* даж - не падучая ль у тебя?
   - А что, долго я так просидел?
   - Долго-недолго, а когда человек сам-друг посередь трапезы, раззявив едалово, обмирает враз, а зенки выпяливаются, как у рака варёного, да ишшо и слюна по бороде текёть, тут кого хошь оторопь имёть*! - после чего, с профессиональным интересом глядя на меня, спросил: - А бывало ль такое с тобою досель?
   - Да вроде как нет, - ответил я, а потом, подумав, добавил: - Хотя сдаётся мне, что был я какое-то время в беспамятстве, потому как, очнувшись ныне по утру, нашёл на голове гулю изрядную и запёкшуюся корою кровь. Потому, может, и нашло на меня нынче?
   Глеб осмотрел мой затылок, ощупал со всех сторон шишку и выдал план лечения:
   - Неплохо б руду пустить, из желви-то*. А не то, не ровён час, гнить почнёт, тады - амба! - И кровожадно чиркнул сухой ладошкой себя по шее.
   Борис потянул его за рукав в сторонку, что-то шепнул. Глеб с сомнением в голосе буркнул: "Вона как...", с задумчивостью на челе обернулся и какое-то время молча меня разглядывал. Затем, вернувшись к моему темени, снова тщательно его обследовал. Потом, видимо, обернулся к "коллеге" и что-то просемафорил ему глазами. Потому что тот, тоже начав, было, ответную лицом сигнализацию, заметив, что я за ними наблюдаю, тут же измучивать свои мимические мышцы прекратил и пожал плечами. Глеб же поскрёб пятернёй теперь уже свой собственный затылок, и, наконец, решился:
   - Ну да ладно, с ентим погодим покедова, перво-наперво тыл те наладим, а там уж и покумекаем, што там ишшо у тя неладно.
   От всех этих переживаний и предыдущего набивания брюха я ощутил вдруг внезапную и крайнюю необходимость проведать места общего пользования, а потому молча поднялся из-за стола, этим опять-таки вызвав заинтересованные взгляды сотрапезников, поискал среди обувки, стоявшей у двери, что-нибудь по ноге. Этим чем-нибудь оказались некие необычного фасона сандали, изготовленные полностью из натуральных материалов. Подошвой им служили вырезанные по ноге куски древесной коры, к которым толстой нитью были пришпандорены несколько кожаных ремней, удерживавшие всю эту конструкцию на ноге. В них-то я и не преминул всунуть ноги и выбрался на двор.
   ______________________________________
   * - Сполохнуться - испугаться. Сполох - испуг.
   * - Имёть - возьмёт.
   * - Желвь - нарыв, гнойник, шишка с кровью.

***

  
   Представшее моему взору никак не поспособствовало улучшению моего настроения, а лишь в очередной раз подтвердило самые говённые мои предчувствия и подозрения, зародившиеся от общения со странными "странниками", и от разглядывания того небольшого кусочка пейзажа, что уместился в невеликом оконце.
   Вокруг, хотя обзор и перекрывался частично могучим забором, собранным из толстенных, старательно заострённых поверху брёвен, я сумел рассмотреть лишь приземистые избы, своим видом совершенно не похожие на все виденные мной в моих не очень частых поездках по сельской местности.
   Ну не бывает так, чтобы повсюду деревенские дома были бы примерно одинаковы, или хотя бы узнаваемы, а в данной конкретной местности выглядели б уж вовсе наособицу. Это в какой же глуши должны были сохраниться подобные архитектурные изыски, при взгляде на которые в памяти упорно бы вставали картины из различных фильмов и книг, рисующих быт древней Руси?
   Все видимые глазу постройки были целиком и полностью деревянными, и, несмотря на кажущуюся неказистость, выглядели довольно-таки основательными и крепкими. Поверху все они были крыты дёрном, весёло щетинившимся молодой зелёной порослью, а кое-где так и вовсе обзавелись уже мелкими кустами. Каждую крышу, а именно верхний её стык, венчали головы коней различной формы и реалистичности исполнения.
   А ограда, окружавшая двор, в котором я очутился, выйдя из дома?
   Это ж не забор был, а вполне самостоятельное фортификационное сооружение, могущее бы вполне прийтись к месту при какой-нибудь небольшой крепости. И уж точно никоим образом не походил он на те ветхие палисадники, встречавшиеся мне повсюду, и не нёсшие обычно никакой иной смысловой нагрузки, кроме зримого воплощения границ приусадебного участка.
   Слегка, правда, повеселило, что хозяева этой "изгороди", видимо в попытке сгладить немалую суровость облика оной, обильно украсили её щербатой глиняной посудой различных форм и расцветок, да ещё и поразвесили в немалых количествах на толстых витых шнурках камни замысловатых форм, в каждом из которых, без исключения, была дыра. Мы такие же, только размером помельче, собирали в детстве на берегу Иртыша. Назывались они - "Куринный бог".
   Не меньший интерес вызвали у меня и ворота.
   Столбы их были не гладкими, как обычно, а резными, и, насколько хватало моего буйного воображения, являли собой отменно могучих и бородатых мужиков обёрнутых ко мне тылом. От пояса и ниже они были украшены причудливыми узорами в древнеславянском стиле, сочетавшими в себе изображения различных животных, людей, растительных элементов и тому подобных художеств.
   Всё увиденное возбудило во мне жуткое любопытство, заставившее на время забыть об нуждах моего организма и пихнувшее меня выглянуть наружу.
   Что я и сделал.
   Как-то совсем уже не удивило, что на представшей мне улице даже и в помине не было, пусть плохонького, но асфальта. Вся она состояла из грунтовой дороги с густо заросшими обочинами, которой больше бы подошло именоваться широкой тропой, и вольно раскиданными вдоль неё несколькими десятками дворов, стандартно огороженных одинаково могучими заборами.
   А на заборах...
   Прикиньте мою оторопь, когда на заборах я увидел черепа.
   Хотя их было и немного, и, по большей части, были они всё-таки животного происхождения, ручаться, что некоторые из них не принадлежали ранее гуманоидам, я бы всё же не стал.
   В каких это, интересно, местностях подобным образом ограды украшают? Не подскажете?!
   И если б не упомянутые уже мною всевозможные глиняные горшки и плошки, весёленьких, довольно-таки, расцветок, развешенные по соседству с этими зримыми подтверждениями немалой кровожадности здешних аборигенов, то картина была бы уж и вовсе зловещей! Хотя и так-то особого повода для веселья что-то не виделось!
   Кстати парочка, похоже, "традиционных" здесь черепов торчала и на "нашем" тыну. Но из-за того что висели они мордами наружу, я поначалу принял их за посуду необычной формы.
   И что, по вашему, в вышеописанном пейзаже могло бы мне напомнить нормальную российскую деревню, пусть даже и пришедшую в немалый упадок в результате "демократических реформ", постигших Россию в последние годы?
   И уж менее всего окружавшее меня походило на декорацию. Несмотря на необычность общего стиля, на всём увиденном лежала такая печать "неновости" и основательности, что надо было быть бы уж вовсе идиотом, чтобы принять всё это за новострой или муляж. Да и смысл городить такое? Только ради надо мной прикола? Не слишком ли много чести? Кому бы понадобилось тратить такие средства, лишь для того, чтобы посмеяться над никому неизвестным мелким служащим? Не чересчур ли дорогая получается шутка?
   Или такая ещё деталь. Если судить по звукам, доносившимся всё это время до меня, до сих пор ни разу мимо не проехало ни одного механического транспортного средства! Какой-нибудь трактор, "жигуль", "мопэд", или "лисапет", на худой конец, даже в самой разубогой деревушке должен же иметься в наличии. К тому же в пределах видимости абсолютно не наблюдается совершенно никаких, даже пусть коряво примитивных, линий электропередач, имеющихся нынче даже в самой распоследней глухомани.
   Ах да, как же это я позабыл совсем - какому-то очень богатому шутнику понадобилось надо мной поприкалываться, поэтому всю технику заперли под замок, а столбы с проводами снесли!
   Короче, всё увиденное лишь ещё глубже ввергло меня в пучину тоскливой уверенности в том, что я нахожусь именно в там, где и сообщили мне двое моих гостей, если только может так называть других людей человек, хозяином в доме никак не являющийся.
  

***

  
   И тут, посреди немалого умственного опупения, я заметил ещё одного аборигенского жителя.
   Им оказалась средних лет тётка, одетая в некое подобие сарафана коричневого цвета, из-под которого виднелась рубаха, пошитая в виде бурого мешка, практически идентичная той, в которой в тот момент "щеголял" и я. На голове у неё имелось странное сооружение из неопределённого цвета ткани, долженствующее было, по-видимому, обозначать головной убор. Вся её одёжка была щедро расшита всё тем же затейливым русским народным узором. Шею украшала целая связка металлических предметов, нанизанных на проволочный обруч.
   Женщина, до того спокойно направлявшаяся по улице в мою сторону, увидев мою, торчащую из щели между воротных створок, голову, вдруг резко остановилась и изумлённо раскрыла рот.
   Я даже немного растерялся, силясь сообразить, что же именно могло послужить поводом для столь неадекватной реакции, ведь лекари же в такую контузию при виде меня не впали!
   Постояв немного и видя, что пауза подзатянулась, я, чтоб как-то её заполнить, решил немножко пошутить. Выйдя за ворота, я, решив посоответствовать всему меня окружающему, отвесил ей поясной, как я его себе представлял, поклон и гаркнул:
   - Здрава будь, селянка!
   Мои действия произвели на неё очень даже интересный эффект.
   Тётка поднесла ко рту ладонь, замерла так на несколько долгих мгновений, после чего с огромной скоростью начала творить перед собой какие-то замысловатые знаки, даже близко не похожие на православное крестное знамение. Завершила же она свою хитроумную пальцевую комбинацию складыванием и сованием в мою сторону не совсем приличной фигуры, всем своим видом подозрительно смахивавшей на банальнейший кукиш. После чего, громко шмыркнув носом, смачно харкнула себе под ноги, резко развернулась и, мелькая грязными босыми пятками, со всех ног ломанулась по дороге обратно. Причём, то и дело оглядываясь и шевеля губами.
   То ли молилась про себя, то ли материлась потихоньку, то мне не ведомо.
   Я же, абсолютно не готовый к столь бурному проявлению чувств, так и остался стоять в немалой озадаченности, интенсивно шкрябая ногтями тыковку около шишки на затылке, и всё более и более уверяясь в истинных причинах, вызвавших столь странные действия с её стороны.
   Ведь именно так, с поправкой на обычаи десятого века, по идее, и должен был бы вести себя человек, увидевшей вдруг, как реальный калека, всю жизнь проведший в полнейшей парализации, вдруг разом захорошел здоровьем и вышел слегка пробздеться.
   Продолжая смятённо разглядывать окружавший меня ландшафт, я постоял ещё немного, но, в конце концов, природа взяла своё, и я вернулся во двор. Оглядевшись, и не найдя ничего похожего на туалет, чего, в принципе, и следовало ожидать от той "варварской" эпохи, я зашёл за какую-то сараюшку и отлил на куст.
   Вернувшись к дому, я присел на колоду для колки дров, подпёр голову рукой и отрешённо стал наблюдать за домашней живностью, копошащейся во дворе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"