Аннотация: Предназначение Аспараха - стать тёмным магом. История о выборе и предначертанности.
Автор: Елена Красовская
За краем неба
Драконы срывались со скал и взмывали вверх, кружили над расплавленными в киселе неба вершинами. Жгучие стрелы лучей царапали золотистую чешую, ослепляя устремлённый ввысь взгляд Аспараха. От вида мощных крылатых ящеров звенело в ушах. Драконы не всегда откликались на призыв заклинателей, но здесь, на Ттау, к ним мог обратиться каждый. Такова была сила земли. Такова была воля неба. Когда-то на Ттау возвышались маурийские города, но во время Песчаной битвы цветущий край затонул в пыльных слоях надмирья и превратился в заброшенное перепутье верхних миров. Люди не могли находиться здесь слишком долго. Бесконечные дни, никогда не сменяемые ночами, миражи, завесы пыли, состоящие из частиц застывшего времени и песка разрушали память, сводили с ума.
Аспарах поднимался в гору. Его сгорбленная фигура одинокой, не оборвавшейся ещё нотой повисла на склоне - между небом и землёй. Пепельные пряди волос сбились на спине в хвост, фалды плаща трепетали под хлёсткими порывами суховея, филигранные червонного золота перстни давно потускнели. Здесь, в землях незаходящего солнца, под жарким, иссушающим дыханием Тьм, капля за каплей вытягивающим из тела солёную влагу, путник казался себе выкинутой на сушу рыбёшкой. Обезвоженной. Подыхающей. Обдуваемая всеми ветрами, скитальцу открылась широкая панорама красных земель, разрезанных вереницами гор. Вдали сверкала размытая гладь океана, впиваясь в скалы узкими фьордами. Странник не единожды пытался подойти к воде, но всякий раз нырял в иллюзорный туман, глубже увязая в луковице безбрежных слоёв.
Редкие воспоминания жалкими лохмотьями удерживающиеся в сознании мага, не позволяли восстановить ход минувших событий и то, почему врата между мирами оказались запечатаны. Тот, кто запер его в верхнем мире, лишив возможности вернуться в родной, был сильнее Аспараха. Драконы оставались последней надеждой на возвращение. Они могли доставить в песчаный город хранителей времени, где маг хотел обратить время вспять.
Крылья драконов со свистом рассекали воздух - со свистом рассекали что-то в груди Аспараха. Швы расходились - и за ними открывалась пустота. Та, которая глубже. Глубже тоски о доме, глубже памяти об эльтвейских ночах. Аспарах позабыл, когда глаза тонули в чёрной глубине небосвода. И только скользящие тени крылатых тварей пробуждали смутные образы прошлого.
Старое солнце, размазанное маслом по небу, слепило глаза даже сквозь закрытые веки. Аспарах стоял на вершине. Он воздел руки и говорил слова, певуче разделяя каждый слог, вплетая в созвучия силу, сковывая зверя мощью призывного заклинания, которое прочно вклинилось в сознание мага ещё с монастырской скамьи, как вклинилось худощавое лицо Учителя, жёлтой маской всплывающее в коротких видениях.
***
Красное пламя факелов, закреплённых в руках бронзовых статуй, выхватывало из темноты кельи резные деревянные лавки и кафедру, за которой стоял Учитель. Высокие своды терялись в сумраке и копоти чёрного дыма. Окон не было, и только гулко барабанящий по крыше дождь извещал о существовании внешнего мира.
Учитель говорил, а мы, двенадцать послушников - тощих подростков в льняных робах - смотрели, как в неровном свете движутся его тонкие губы, как искажается лицо зловещими гримасами, множась тысячью незнакомых ликов. Подвижные ущелья морщин испещряли впалые щёки, рисуя странные знаки в наших головах.
Речь Учителя сливалась в однообразный гул звуков. Сосредоточить внимание на отдельных словах почти не удавалось: мы только что закончили разделку туши гардраккера и были измотаны. Зверь попался крупный, он занимал почти весь задний двор - от подсобных помещений до кухни. В лунном свете волчья шерсть отливала серебром, два кривых рога фосфоресцировали белым. Перехватив в руках особой заточки каменные, причудливой формы ножи, мы сдирали неподатливую шкуру. Дождевая изморозь липла к лицу, рассеивая пар дыхания, холод пробирался в каждую клеточку тела, пальцы немели, и чтобы продолжить работу, приходилось греть руки в горячем мясе зверя. В ушах до сих пор стоял рёв гардраккера. В это время года звери подходили достаточно близко к каменным стенам монастыря, поэтому охотникам не нужно было пускаться в многодневные походы за добычей. Нам самим хотелось взвыть диким зверем, но зоркое око надзирателя не давало возможность даже перевести дыхание.
Освежёванного зверя перенесли на разделочный кухонный стол. Мясо было жилистым, жёстче конины, но питательными свойствами превосходило почти все виды нижнемирских животных.
Однако ужин ожидался только к утру.
- Аспарах, - не терпящим возражений тоном произнёс Учитель. Две щели глаз намертво впились в меня, будто хотели выпотрошить изнутри. - Повтори, что я сказал?
Спина покрылась холодным потом. Усталое сознание судорожно пыталось восстановить последовательность слов, слогов... Нужно отвечать, отвечать правильно, иначе - розги и очередные голодные сутки.
- Вы сказали о том, - сглотнув, я заставил непослушные губы шевелиться, - что почуяв твою силу, любая тварь будет повиноваться.
- Да, любая, - удовлетворённо хмыкнул Учитель. - Силу, - с нажимом повторил он. - А что есть сила в наземном мире?
- Сила есть поле, создаваемое всеми живыми существами. Оно окружает нас, и находится в нас, соединяя воедино ячейки наземных миров: верхнего, день которого орошают слёзы Тьм; срединного, утро которого продлевает сияние Тьм; нижнего, ночь которого питает нутро Тьм. Владеющий силой владеет мирами.
...Иногда я задавался вопросом, что есть нутро Тьм, которое питает наш мир. И не мог найти ответ. Мне представлялись глубокие недра земли, чёрные, горячие угли, таящие в себе спящий огонь, готовый в любой момент вырваться на поверхность, чтобы испепелить ярусы всех миров. И жизнь казалась мгновеньем, подаренным по нелепой случайности нам, наземным.
А ещё я вспоминал сны. Не свои - Наги. Она рассказывала тихо, с придыханием, одними губами, и я почти ощущал их влагу. И запах цветов, которыми пахла Нага.
Она не верила в звёзды. Говорила, что они - холодные отражения; что наш мир покоится на панцире черепахи, вдох которой приносит стужу зимы, выдох - жар лета.
- Какой же ты тупица, если не знаешь этого. И как только тебе удалось выбраться из нижнего мира?.. - удивлялась она.
- Когда я стану магом, знания всех миров откроются мне, и сами звёзды станут водить вокруг меня хороводы, будь они хоть четырежды отражениями! - тогда я ещё не был послушником Сакре-кёр, и только помышлял об ученичестве. Я и сам толком не понял, как лабиринты прибрежных пещер вывели на поверхность срединномирья к тэрианской деревне, где я провёл несколько полных неги и Наги недель.
Деревня вислоухих состояла из глиняных хибарок, усеявших пологую долину, спускающуюся к реке. Селение обрамляли низкорослые деревца с мелкими плодами. Я нанизывал терпкие с кислинкой ягоды на ветки и, прежде чем есть, запекал на костре. На юго-западе тянулись хребты гор, преграждая путь к морю, на северо-востоке пестрели квадраты рапсовых и маковых полей, отделяющих Тэру от срединномирской империи, делящейся на многие королевства, которые, в свою очередь, дробились на кучу провинций и городов, но до них вислоухим не было никакого дела. У подножия гор паслись дикие козы, ленивое блеяние которых, словно привычный стрёкот цикад, никто не замечал. Помимо слоняющихся бродячих псов и больших скарабеев, живности в селении не водилось. На первых - не обращали внимания, последних - норовили оседлать ребятишки, чтобы прокатиться с ветерком на гладкой, будто отполированной воском, спине жуков, удерживаясь за хитиновые усики.
Вислоухие целыми днями возились в земле, выкапывая питательные корнеплоды, или грелись на песке, вылавливая из шёрстки друг друга блох. Вислоухие боялись воды и никогда не пели.
Нага была другой. Она не походила на тэрианку. По её венам текла кровь изящных мауриев со смуглой кожей и пылким нравом. Нага часто убегала к морю, бродила по побережью, гладила валуны, разговаривала с ними. Собирала можжевеловые веточки и жгла на берегу костры. Танцевала, пела, когда думала, что её никто не видит. Или не думала. Наверное, ей было всё равно.
Я украдкой наблюдал за ней. За тем, как взвивается в танце её гибкое тело, как вскипают тёмной пучиной длинные волосы, заставляя замереть, словно послушного котёнка под беззвучными ударами плетей.
Нага часто спорила со мной, обзывалась тупицей, доказывала своё. В запале её бархатистые щёчки становились пунцовыми, и я смеялся. Она била меня по голове ракушкой, потом припадала к плечу и шептала:
- Ну, глупый, глупый, не сердись. Хочешь послушать, как дышит Тьм? - и подсовывала к уху ракушку. - Я её видела. Во сне. Во многих снах. Видела, будто вхожу в чёрную, как смоль воду. Совсем нагая. Вода искрится планктоном, пахнет солью. В мои волосы вплетены шелковистые нити с медными колокольцами. Вода облекает тело. Беззвучно зовёт в себя. И я иду, погружаясь всё глубже. Каждый шаг отзывается звоном. Волосы ложатся на воду, медленно падают в неё. Зов усиливается, сливаясь со звоном моих колокольцев. Это музыка. Она льётся откуда-то из нутра вод. Мягкие волны уже обволакивают грудь, колючим холодком впиваясь в соски. Звон оглушает. И вот я погружаюсь уже не в воду, но в него, звучащий всюду. Он заглатывает - и я дышу им. Продолжаю идти... к какой-то черте, хочу отдёрнуть покров, чтобы видеть. Протягиваю руку и вдруг проваливаюсь, оказываюсь за ним, будто вынырнув позади звёзд. И вижу, что это не звон, не воды - а чернокожая шаманка. И не планктон, а бесчисленные созвездия мерцают сквозь толщу тёмно-тягучей субстанции её тела. Где-то в глубинах вод пульсирует её древнее сердце, разгоняя по венам потоки серебристой пыли. Громче, громче. Громче! Шаманка пускается в пляс. И танец её приводит в движение звёзды, придаёт ускорение медленно плывущей по её водянистому телу черепахе. Глаза рептилии затянуты мглистой поволокой - она спит, не слышит, а вместе с нею спите все вы - каждый на своём ярусе карапакса.
- Странный сон... А если шаманка стряхнёт черепаху со своего тела?
- Она не стряхнёт. В самом центре мира растёт могучее дерево, уходящее ветвями за купол неба, - сказала Нага, запрокинув голову кверху, туда, где обрывался её мир. - Серебряные ветви - это волосы шаманки. Как только нити натягиваются, черепаха вынуждена плыть обратно.
Мы лежали на горячем песке, взгляд то и дело возвращался к её влажным губам, шее, нежным теням во впадинах ключиц, скользил вниз, по короткой тунике, стройным ногам, а Нага болтала без умолку о чём-то своём, сокровенном.
- Разве у тебя никогда не было ощущения, будто за небом - кромешное ничто? Пугающее одиночество небытия. Ни звёзд, ни воздуха - только чей-то пронзительный взгляд. Чужой. Безымянный. Из-за черты. Вот и сейчас... Это чувство, слышишь? Будто кто-то следит. За нами. Чьё-то незримое присутствие. Тикает, как часы...
- ...Быть может, мы просто боимся его увидеть, и не смеем удержать взгляд?
- ...И как будто он всегда знает то, что мы говорим друг другу. Иногда ему безразлично, а иногда - нет, и он прислушивается. Тише, тише... ещё глубже.
- Как сейчас?
- Да, как сейчас.
- Ты думаешь, оттуда, из-за черты, он слышит звуки?
- Или ощущает как-то иначе.
Вернувшись в Эльтвею, я принял постриг. Стать послушником Сакре-кёр считалось высокой честью, в адепты допускались только сыновья потомственных магов. Жрецам подчинялись касты воинов, советников, управленцев; маги не подчинялись никому. "Путь мага не прост, он труден и тёмен, но он есть дорога к свободе," - говорил отец, и я знал, что буду следовать пути до конца. В монастыре мы постигали тайные основы силы, обучались послушанию, выносливости, науке побеждать. Нас стригли наголо, заставляли ходить босиком, выполнять изнурительные работы. Мы скудно питались, не принимали тёплых ванн и не умащались благовониями, спали вместе на полу тесной кельи. Нам запрещалось покидать монастырь, провинившихся без пощады избивали плетьми. Десять лет ученичества прошли, как один день. Тянущийся. Свербящий.
Однако последний год обучения разительно отличался. Каждому из нас выделили покои, позволили ухаживать за волосами, украшать оружие и платье. Мы могли открыто демонстрировать магическое мастерство, сходясь в поединках. Учитель говорил с нами, как с равными. А за месяц до посвящения нас впервые отпустили в город.
Льдистыми шарами на небосводе повисли луны, разгоняя тени. Глаза быстро привыкали к блеклому свету, и трава переставала казаться серой, становясь вдруг яркой, отливающей синим. Я брёл вдоль причала, вдыхал морской воздух, и он не казался смесью гари, зловонных выхлопов корабельных труб, но был глотком свободы. Прохладный бриз трепал волосы, пробегал рябью по чёрной воде, шелестел волнами, разбиваясь о борта и пристань. Я собирался пропустить кружку эля в прибрежной таверне, где буянили наши, но вдруг услышал шаги. Это был Ойл. Он поднимался по трапу грузового баркаса.
- Далеко собрался? - негромко кинул его спине, зная, что маг услышит меня.
На миг хлипкий силуэт Ойла замер.
- Хочешь остановить меня? - скрипнул в тишине его неверный голос. - Или сам не решишься подняться на борт? Не дрейфь. Никто не осудит. Все знают, что выжить должен только один. Один из двенадцати.
- Никто этого не знает, - ответил я.
Нам не говорили, чем будет последняя ступень. Все ожидали некого испытания и знали, что его не миновать. Если Ойл решил покинуть монастырь - это его право, я же не собирался отступать. Не сейчас. Я слишком долго шёл к этому, чтобы сдаться так просто. Сомневался ли я хоть однажды? Каждый день. Идти день за днём по проторенной тропе или рискнуть оказаться за краем... Слова Ойла всколыхнули ростки сомнений, которым я давно не давал пищи.
- Брось. Так было всегда. Как думаешь, почему ты знал своего отца, а я - нет? Потому что твой - вернулся.
Ветер сменился и дул теперь в сторону моря. Упоминание об отце царапнуло по самолюбию. Не Ойлу указывать, что мне делать. Я хотел стать магом. Стать лучшим. Во что бы то ни стало.
- Никто из них не бежал в страхе, как корабельная крыса, - бросил я.
Брови Ойла сошлись на переносице. Он угрожающе вскинул руки, пальцы подёрнулись голубым свечением.
- Хочешь отведать вкус страха? - крикнул Ойл.
- Я не голоден, - огрызнулся в ответ, - ешь сам! - и ударил первым. Неожиданно для себя самого. Злости не было - только внезапный азарт. Со звенящей, как натянутая тетива руки сорвался мощный поток. Незримая волна снесла Ойла с трапа, впечатав в борт так, что затрещала обшивка. Металлические листы лопнули, расходясь по швам. В рыбьих глазах адепта отразилось недоумение, затем взгляд померк, проваливаясь в пустоту. Ойл мешком упал в чёрную воду. Слишком быстро. Слишком просто. Он даже не поставил блок...
***
В тот момент, когда сердце Ойла замерло, что-то рухнуло, оборвалось в груди Аспараха - маг больше не останавливался. "Так или иначе, остаться должен только один," - твердил он себе, направляясь в таверну, чтобы найти остальных. Ничто больше не сдерживало его. Ничто в мире не стоило жизни. Он хотел стать магом, испить вкус силы. Пьянящей, бьющей через край.
В Сакре-кёр Аспарах вернулся один.
- Тёмного дня, маг, - приветствовал его Учитель. - Ты прошёл испытание. Теперь перед тобой открыты все пути. Ты можешь вольным магом путешествовать по мирам, можешь учительствовать в монастыре или сотрудничать с главами влиятельных каст, а можешь, - он выдержал паузу, - взять то, что тебе причитается. На правах сильнейшего.
- Почему должен был остаться только один? - спросил Аспарах.
- Ровно столько, сколько может удержать Тьм, - хмыкнул в ответ Учитель.
...Полис за полисом Аспарах покорял нижний мир, уничтожая всякого, кто стоял у него на пути. Жрецы все, как один, склонили головы, признавая власть силы, а Аспарах никак не мог насытиться ею. Ощущение могущества наполняло ликованием его естество. Маг упивался мощью и питал её новыми жертвами. Он не щадил никого. Аспарах владел силой, а сила владела им, соскребая последние частицы души, пока не выела её до остатка, до самого дна. Бледная кожа мага стала черна, как сажа, покрывшись роговыми наростами, тело приобрело очертания зверя, способного одним рывком преодолеть немыслимые для человека расстояния. Сокрушительная мощь магии рвалась наружу, человеческое - отмирало.
Аспарах готовился выступить на срединные земли. Не богатства и слава прельщали его - но сладостная эйфория побед.
Серая бестелесная тень сорвалась с кисти Аспараха, метнувшись из кельи по ступенькам вниз, чтобы определить принадлежность шагов. Визирь. Рутина...
- О, темнейший, дозорные сообщили, что нашли у врат иноземку, - доложил вошедший, не поднимая глаз. - Она пыталась проникнуть в Эльтвею из срединных земель. Мы хотели разделаться с ней, но она...
- На костёр, - нетерпеливо одёрнул маг.
- Мы хотели, - сказал визирь, запнувшись. - Но тэрианка дикой кошкой накинулась на дозорных, угрожая обратить их в тлен и скормить старой Тьм, если её не приведут к тебе. Мы подумали...
Тэрианка? Что-то давнее шевельнулось в груди Аспараха. Визирь съёжился под взглядом мага, не зная, чего ожидать, тысячу раз пожалев, что не сжёг тэрианку сразу.
- Веди.
Спустя несколько минут в келью ввели девушку - связанную, в разорванном платье, висевшем бесформенными лохмотьями, испачканную, со спутанными волосами, из-за которых невозможно было рассмотреть лица, но Аспарах и без того знал, что это Нага.
- Оставьте нас, - приказал маг, подходя к тэрианке, протягивая руку, чтобы снять верёвки.
Нага откинула волосы, смело взирая на Аспараха.
Всё такая же...
Маг отвёл глаза.
- Теперь я сильней всех небес, - сказал он, возвращая взгляд. - Мне открыты знания всех миров. Мне подвластны силы всех стихий. И люди, и боги склонились передо мной.
Нага смотрела на Аспараха, на чёрного зверя, не отстраняясь ни жестом, ни взглядом. Мимолётная улыбка коснулась уголков её губ, в глазах играли знакомые искорки.
- Всё такой же тупица, как и прежде, - сказала она.
Аспарах усмехнулся. И ухмылка на его обезображенном лице вышла горькой.
- Прикоснись ко мне, - попросил Аспарах, и Нага подошла к нему, но, подняв руку, замерла. Мага обволакивал тёмный, вязкий сгусток, который не могли видеть глаза, но осязало чувство. Это был сгусток силы - чёрной, глубинной, всепоглощающей. Тэрианка хотела, но не смогла пронести сквозь него ладонь. Её мутило.
- Ты всё так же чиста. Как утренняя роса... - сказал Аспарах, осознав, что Нага не прикоснётся к нему. Его лицо исказилось гримасой боли и ненависти. - Беги. Беги же отсюда.
Нага бросилась прочь.
Никто не задержал её, и девушка беспрепятственно добралась до прибрежных скал. Её выворачивало, сгибало пополам. Держась одной рукой за камни, второй - убирая волосы, Нага не сдерживала рвоты, позволив выйти чёрной слизи, проникшей в её нутро.
Её рвало, и рвало, и она клялась себе, что отныне не спустится в Эльтвею, чтобы увидеть Аспараха. Все эти годы Нага жила им, бледным юношей из нижнего мира, который умел мечтать и смеяться. Гордость никогда не позволила бы ей явиться на глаза тому, кто давно позабыл о ней, и только слух о том, что Аспарах готовится вступить с многотысячной армией на земли срединномирья, убедил девушку покинуть Тэру.
"Никогда, никогда, больше никогда," - сквозь слёзы шептала себе Нага, засыпая. Ночь прошла в тягостных кошмарах. А наутро Нага осознала, что ей не избавиться от душащего кома в груди, если не увидит Его. И тогда она спустилась в нижнемирье вновь. Ей не препятствовали, позволив пройти в покои. Нага застала Аспараха спящим. Она села в дальнем углу кельи и наблюдала за ровным дыханием чёрного мага. А потом, не дожидаясь пробуждения, сбежала снова.
Нага не понимала, что происходит с ней: она не могла приблизиться к Аспараху из-за смердящего тёмного сгустка, но задыхалась, когда Аспарах оставался вдали. Сквозь слёзы и муки, корчась от боли и тошноты, Нага приходила к Аспараху, и всякий раз, после визита, её выворачивало грязью. Но она не могла прожить ни дня, не увидевшись с ним.
Однажды, глядя на спящего Аспараха, Нага почувствовала, как на бедре холодной дрожью вибрирует клинок. Она не заметила, как оружие нырнуло в её ладонь, как сама приблизилась к телу мага. Заговоренный, клинок мог пробить тёмный сгусток и вспороть кожу, вонзившись в сердце убийцы. Мелкая дрожь била девушку в предвкушении удара, который избавит от страданий - её и весь мир.
Клинок взвился в воздухе, но на грудь Аспараха опустилась пустая ладонь. Нага дотронулась до мага. Она не заметила, что Аспарах приоткрыл глаза, что видел в бессилии опущенный клинок, что осязал её ладонь на груди.
В тот день Нагу рвало неистово. Упав без сил, она сказала себе, что не сделает ни шагу в сторону Аспараха, но с того дня ей стало легче бывать с ним.
Аспарах казался ей зверем, испачканным в скверне, истосковавшимся без тепла. Она гладила его и забирала грязь, не способную удержаться в ней - выходящую наружу и погибающую без тела.
Нага чувствовала приближение рассвета, готового расцветить небо сияющим заревом, и надежда окрыляла её.
- Помнишь, как мы хотели подойти к краю? К самому лику бездны? - спрашивала она.
- Ты обещала, что так и будет.
- Ты ведь её не нашёл? - в голоске Наги прозвучала ревность.
- Кого? - удивился Аспарах.
- Бездну, - засмеялась Нага.
- Нет. Я нашёл дно, - ответил он.
Аспарах заметил, что роговые чешуйки на теле стали отходить и почти отшелушились, открыв чистую кожу. Захват срединных земель казался безумством, проявлением бессмысленной жажды власти, которая теперь была ему не нужна.
- Мы ведь пойдём за край?
- А то, - пообещала она. Ей нужно было завершить ритуал.
***
Нага ступала тихо и мягко. Она не отбрасывала тень и не затмевала свет. Так лисы заходят в свои норы, так Нага подходила к своему дому. О нём никто не знал, его никто не видел. Каждый раз с замиранием сердца, после долгих часов ходьбы, Нага ожидала тот момент, когда взгляду откроется затерянная в прибрежных скалах Её обитель. Каждый раз она ожидала разлитые по рельефу стен пляшущие отблески огня. Это означало приближение. В центре пещеры горел открытый очаг. Никогда не угасал. Дом обнажал себя изнутри, но никто не видел того, что происходило в нём, потому что никто и никогда не приближался к дому. Это было тайное святилище Наги. Её храм и крепость. Здесь тэрианка обращала молитвы к безымянной шаманке, испрашивая силы.
И если чей-то взгляд остановился бы на лёгкой поступи девушки, он проследил бы за тем, как она входит в дом, как нагибается к очагу и ставит на огонь чугунок. Он почувствовал бы, как аромат крепкого сидра обжигает воздух. И тогда он подошёл бы ближе, чтобы видеть, как, прильнув к чаше, глоток за глотком девушка выпивает горячий напиток, как начинает медленно двигаться вокруг огня, и руки выводят в воздухе таинственные руны; как извивается в магическом танце тело, то превращаясь во вьющуюся ветвь, то вдруг вспыхивая пламенем. На лице Наги играют сотни оттенков, отражая созданное, предвосхищая создаваемое. И если кто-то видит её танец, он начинает слышать и её музыку, ту мелодию, которая возникает из тишины.
Вокруг Наги танцуют тени из света и тьмы, и никто не замечает приближение того, кого нельзя узреть по эту сторону небес. Это Безымянная внемлет волшбе дочери. Это она дарует силы, питает верой, очищает нутро от грязи. Но сейчас Безымянная требует платы. И разливается Нага сотнею Наг, бурливой пеной бегущих к вратам всех миров, чтобы запечатать их по воле шаманки.
"Земле - земное, небу - небесное. Не преступить грани, не пересечь врат," - бьёт в барабанных перепонках шёпот шаманки.
И возвращаются Наги прибойной волной в тело матери всех морей и колыбели старой Тьм - за край, за горизонт. Из последних сил цепляется Нага за Аспараха, но ей не удержаться. Тянет его за собой, выше, ещё выше, на Ттау... Но дальше - ей не поднять. Связанная нитями заклятия с той, чью силу черпала - Нага роняет на землю последние слёзы.
***
Я открыл глаза. Гигантские крылья спускающегося ящера заслонили полнеба. Прогнав по выжженной траве упругую волну ветра, дракон тяжело опустился на землю. От золоточешуйчатого красавца разило луком и едва уловимыми нотами чертополоха. Удерживая зверя путами воззвания, я вскочил на него. Но не успел начать плести заклинание пути, как дракон взмыл ввысь. Плоские крылья зверя, словно вёсла, распарывали жаркий воздух, беря курс на Фали - надмирье верхнего слоя. Я ощущал направление так же чётко, как биение собственного сердца. Оставалось загадкой, как зверь сумел выбрать верный путь, хотя маршрут ещё не был начертан... В душу закралось сомнение. Уж не ловушка ли? Я перебирал в уме каждую ниточку, пытаясь понять, что могло дать дракону зацепку, и не находил. Осторожно протянув тонкое щупальце к сознанию зверя, пытался обнаружить следы чужеродного вмешательства, но их здесь не было. Ничего, кроме собственной памяти дракона, несущего меня в песчаный город хранителей времени.
Внизу распахнулось изумрудное крыло леса, с прорезающей его извилистой Тинь. Небо затянуло тяжёлыми тучами. В воздухе пахло озоном и хвоей. Это была Эльтвея. Её послегрозовой запах, её лес - один такой на все миры. Отчего-то светлой грустью защемило сердце. Это был мой дом. Я готов был ринуться головой вниз, лишь бы остановить полёт!.. Но щёлкнул магический щит, заставив очнуться: это была не Эльтвея. Иллюзия. Вот уже два часа, как дракон вошёл в пространство Фали. Это оно играет с сознанием, заставляя верить миражам, сплетая в диковинные узоры реальность и сны, воспоминания и вымысел.
Внезапно пространство сомкнулось обветшалыми стенами отчего дома. Дородная нянюшка в накрахмаленном до ломкости фартуке хлопнула пятилетнего ребёнка по руке.
- Таскать медовые лепёшки не велено, - укоризненно сказала она.
- Без козьего или, на ваш вкус, птичьего молока, - елейным тоном съязвила Нага. Откуда она здесь?
- Что значит - "откуда"? - вспыхнула Нага и подскочила ко мне, выхватив из ножен клинок. В первое мгновение я отпрянул, но в следующее - резко подался вперёд, схватив её за запястье. Скрутив Нагу, заставил выронить клинок. А та, лишившись холодного оружия, тотчас больно укусила меня. И вдруг я заметил, что девушка не одна. Со всех сторон меня обступили тэрианки, как две капли похожие на Нагу, будто были её сёстрами. Они зло сверкали глазами, занося над головой камни, один из которых вдруг полетел в меня. Пытаясь уклониться, я качнулся, едва удержавшись на шее дракона.
Наги растаяли.
Я стоял на поле брани, возглавляя войско, готовое схлестнуться с войсками одиннадцати сильнейших. Двенадцатым был я. Ветер рвал в небе реющие знамёна. И никто не собирался отступать. Победить должен только один. И им буду я. Одиннадцать магов - одиннадцать спущенных псов желтолицего. Одиннадцать ударов. И один - мой. Не отступлю, не покорюсь. Буду идти по острию. На грани мыслимого, у черты позволительного. Я убью всех и покараю желтолицего. Таков мой путь. Путь предбытия и послебытия. И никто из сильнейших не вправе диктовать мою судьбу.
Холодный пот стекал с висков. Удерживаться на драконе становилось всё трудней. Но внезапно иллюзии оборвались. Так же неожиданно, как начались.
Дракон опустился в жёлтых песках Фали перед золотыми воротами, которые возвышались посреди пустыни. Слепящее солнце, близкое, звонкое, жгло глаза, и я не сразу заметил петляющий меж барханов чернильных дух. Он приближался дрожащей мелодией. Это был привратник Фали - слепой тонконогий мальчик, играющий на скрипке. Смычок терзал струны души, срываясь робкими переливами о родном, позабытом. Мелодия казалась до боли знакомой, будто слышал её тысячи раз...
Невидящий взгляд мальчика застилала золотистая пелена. Глядя в глаза скрипача, ощутил, что будто тону в их зыбучей, как песок глубине. Едва удерживаясь на краю, опустил взгляд, вдруг споткнувшись о чёрную шляпу у ног песчаного музыканта. Она была полна золотых монет. То ли красота мелодии, то ли её печаль и затаённая боль заставили снять с пальца перстень - и бросить в шляпу. Оно со звоном ударилось о монеты и, покатившись, легло рядом с таким же - филигранным перстнем мага.
Я тотчас наклонился, сравнивая оба кольца. Они были идентичны. Как одинаков полёт в памяти дракона. Как знакома мелодия, которую слышал не единожды, только не мог вспомнить - когда. Странная догадка мелькнула в сознании. Уж не хожу ли по кругу, возвращаясь в одно и то же место одним и тем же путём? Дорога не исчезает оттого, что по ней прошли... И даже, если о ней забыли.
- Сколько раз я подходил к вратам Фали?
- С дюжину, о, Беспамятный, - тихо ответил мальчик, опустив скрипку. - И всякий раз задавал один и тот же вопрос.
Я нахмурился. Чуял, что привратник не врал.
- Кто сделал меня пленником верхнего мира?
- Тэрианская ведьма, - ответил фалиец. - Её древняя магия.
***
Ноги вязли в зыбучем песке. Я с трудом переставлял их. Буря не унималась. Сонмы песчаных великанов сотрясали пустыню, сошедшись в битве. Они сталкивались плечами, вздымали пыльные вихри, грозящие захватить в смертельный суховорот.
Наперекор разъярившимся хранителям времени, чей сон потревожил смертный, наперекор их громыхающим посохам, я читал заклинание. Суховеи застилали глаза, сбивали с ног, но пески времени уже расступились, готовые заглотить меня. Наклонившись над чашей, вглядывался сквозь бег пространств и мгновений. Я видел себя - чёрное чудовище, крушащее миры, видел Нагу, испивающую силу Безымянной, искал миг, который мог изменить всё...
Прошлое хотело жить. Оно впивалось в вены, распахнув передо мной костяные объятия. Оставалось только испить - и ткань сущего разорвётся; cотрётся разговор с фалийцем, полёт и скитания по Ттау. Глоток - и я вернусь за собой, за прежним. Отчего же возвращение казалось шагом к бесконечному бегству по кругу? От себя - от грядущего? Ведь возвращался, да, возвращался... И я снова здесь - средь зыбучих песков. Беспамятный, на краю времён. Пробудивший разъярённых хранителей. Могу ли я выбирать? Сейчас? Только ли память определяет сознание и бытие - или нечто глубинное, что есть исконно твоё?
Пыльные вихри плевали в лицо, затянув небо. Дышать становилось трудней. Гигантская клешня великана вспорола землю рядом со мной, окатив волной песка.
Но что есть моё?.. Ничего, кроме веры в путь. Тот, на который решусь. Если вера - данность, если абсолют, то она есть и сила. Чистота, не знавшая сомнений, не ведавшая выбора; и сила, дающая право вершить выбор - через сомненья, через страх и боль. Что есть жизнь, если хозяин в ней рок? Не он скрижали и откровенье - вера. Извечная, изначальная, взятая с молоком земли.
Моя вера - мой выбор. С силой опрокинул чашу, расплескав песок, как игристое вино. Я пойду дальше, за край. И загляну вам в глаза.
Не через скалы - они иллюзии края, переходы из одной ячейки в другую. Я пойду к центру - туда, где сквозь миры растёт могучее древо, упираясь ветвями в небосклон и выходя за край.
Я уже развернулся, но жёсткий удар сбил с ног. Ещё один - по плечу, ещё - в грудь, по спине. Я не успевал уклоняться от незримого противника, избивающего песчаной плетью. С каждым ударом колючий песок вгрызался в тело, распарывая его. Через миг плети били уже изнутри. Тело рассыпалось, превращаясь в песчаную массу, взвившуюся круговоротом, растущую ввысь и вширь, как ураган.
Я становился великаном. Песчаным хранителем времени.
Но почему?..
Неужели моя судьба - быть чудовищем?
Чёрным ли, песчаным...
И я понял, что слеп, что наступил на самого себя. Я поддался. На самообман. И ещё эта тоска. Она всё путала. Всё закрывала.
Я взвыл. Скулил, как щенок.
Оковы хранителя времени?
Врёшь.
Не дамся.
Попробуй остановить!
Я делаю шаг. Длиной в тысячи миль. Ещё, и ещё.
Я иду к Древу. Великаны накидывают на шею песчаные лассо, но я рву их, рьяно рвусь вперёд.
Взбираюсь. И чем выше уходит дерево, тем прозрачней становятся ветви.
Я вижу купол. Всё ближе. Это не грань, не сфера, но тысячи фасеточных глаз существ, глядящих вниз, на наши миры. Небесы похожи на полупрозрачных стрекоз с длинными хвостами. В их глазах отражаются звёзды вод, солнце и луны, в них отражаюсь я. Пугливые, небесы бросаются врассыпную, открывая темнеющий провал в Ничто. Я шагаю в него. Неуклюжим телом, непривычным взглядом. Тела небес смыкаются за мной. В зрачки по ресницам вливается глубина. Глубина чьего-то далёкого взгляда, на крае которого меня ждёт Нага. Я иду к ней, родной. Ступаю по серебряным ветвям-путям, а где-то вдали извивается в безумной пляске силуэт чернокожей шаманки.