Она умерла под утро, между 3 и 4 часами. по большому счёту мало что изменилось, её жизнь и так уже несколько месяцев теплилась лишь в приборах, а этим утром кривые линии сменились прямыми, скачки цифр прекратились и всё замерло. Включилась какая-то сигнализация, по коридору пробежала медсестра, потом ещё несколько людей в халатах, а вскоре стало тихо. Я даже не вставал со своего кресла в конце коридора, когда началась суета, почему-то сразу уловив, что на этот раз у них ничего не получится; была какая-то странная ночь, чем-то отличавшаяся от всех тех, когда тело в очередной раз пыталось умереть окончательно и официально. Каждый раз говоря "она", мы подразумевали тело, говорить о большем уже давно не приходилось. И вообще всё это время о говорить чём-либо имело смысл исключительно в прошедшем времени. Но официальная часть в таких случаях очень важна, раньше мне казалось, что даже слишком важна, но теперь я уже так не думаю. Ведь пока кто-то продолжает существовать, пусть даже его мозг уже никогда не проснётся, кто-то другой ещё может хранить надежду, невнятную и робкую. Он ещё может думать так, словно не стал бесконечно одинок. Он ещё может думать и даже говорить "мы", сам не замечая того, что знакомые смотрят на него с лёгким и всё менее скрываемым подозрением. "Как бы мы не потеряли ещё одного" - возможно, что они думают нечто подобное, когда слышат это потустороннее "мы".
Я сидел и перечитывал Коупленда, который был настолько близок к происходящему, что становилось не по себе, как будто мир только из таких историй и состоит. Внешнее сходство таковым и осталось, однако я не мог оторваться, лишь изредка выходя на лестницу покурить. Там-то я и заметил, что ночь сегодня другая, та же непроглядная тьма глядит на меня сквозь давно не мытые больничные окна, та же, но не та, чёрный цвет из тюбика с надписью "чёрный", только из другой коробки. В какой-то момент, уже за полночь, я стал терять буквы на странице, слишком сильно мои мысли переплетались с книжными эмоциями, в конце концов мои неразборчивые, но упорные мысли взяли верх и книга была отложена. Сходил к дежурной сестре, мы заварили кофе, перекинулись парой слов ни о чём, я взял очередную сигарету, чашку с ещё горячим кофе и блокнот. Вернулся на лестницу и поглядывая на тьму, порою прямо ей в глаза, кое-что набросал.
как мы будем? в холод и слякоть, ночь и снег - мы будем! сквозь несовершенство мира, обречённость и тоску, глупость и злость - мы будем, обязательно. через всю хрень, что может обрушиться на нас, и что-то обязательно рухнет однажды, сквозь зависть и ненависть - пройдём и будем. даже смерть... ну да ладно. а, так ты же спрашиваешь КАК мы будем? отдыхая в тени, нежась на согретых солнцем камнях, выбиваясь из сил и приходя в себя, здесь или где-нибудь ещё, но главное - улыбаясь. и мы не продадимся дёшево, нет, это не про нас. мы продаёмся только очень дорого, как минимум за все радости мира, закаты, которые никогда не повторятся, взгляды, которых уже не бросят, не поймают или не заметят. мы не продадимся за свет из окошка, мерное гудение и вообще за что-то, что можно отмерять. только вот эти мы - это не мы.
Я курил, курил и курил. Набросок получился гораздо менее оптимистичный, чем я хотел. Тьма в застеколье ещё густа, но осталось ей совсем немного, даже для этого времени года, она подмигивает мне, не знаю, в чём это выражается, но я это чувствую, я это знаю. Она хочет сообщить мне что-то, намекнуть о чём-то, что известно пока только тьме. Догадываюсь, что это о теле, значит косвенным образом и о "нас". Как мы будем... Что мы будем... Я уже так привык общаться с эфемерными созданиями, живущими в моей памяти, что в подмигивании тьмы не вижу ничего необычного. Каждый вечер по телевизору можно услышать гораздо более странные вещи, гораздо более невероятные и болезненные новости, чем сообщения от грязного ночного окна в клинической больнице г. Москвы. Реальный мир стремится стать потусторонним и наоборот. Я закидываю ногу на ногу, перечитываю свой набросок, взгляд падает на подошву ботинка, вижу налипшие там сухие листья, пару тонких веточек, тоже странно, на улицах уже целую вечность царят снег и лёд. Надо бы пройтись хоть немного, посмотреть на тьму изнутри. Изнутри? Хочешь посмотреть на тьму изнутри? Встаю, уже почти выйдя на лестницу слышу, как запиликали приборы в палате. Хлопнула дверь, голос, сначала один, видимо в телефон, потом ещё и ещё, опять голоса, но уже приборов, возмущённых поведением тела. Я падаю в кресло, сообщение получено. Нас нет.