Семёнов проснулся в десять часов утра в состоянии жестокого похмелья. Рывком открыл глаза, затем с трудом разлепил запёкшиеся губы. Привычным движением, не поворачивая головы, пошарил правой рукой около кровати. Движение было чисто рефлекторным - обычно в таких ситуациях, насколько бы не был пьян, перед тем, как завалиться в кровать, Семёнов ставил в пределах досягаемости бутылку пива в худшем случае, в лучшем - водки. На этот раз ничего около кровати не было. Рывком приподнявшись на локте, и с отвращением закурив валяющийся в грязном блюдце бычок, Семёнов быстро просканировал свою одежду, тело, душу и мысли.
"Сухой, хорошо - не обоссался. Проснулся в одежде, значит был вчера здорово пьян, не смог даже раздеться. Похмелиться нечем, денег вроде бы тоже нет. Впрочем, о том, чтобы пойти в магазин и речи быть не может. Тут до сортира дойти, сложнее, чем на Эверест взобраться. Пью девятый, кажется, день, проклятье" - дальше мысли начинали путаться. Семёнов поднялся и, буквально по стеночке, доплёлся до туалета, где помочился, сев на унитаз - стоять сил не было. Похлебав из-под крана воды и брякнувшись снова на кровать, наш герой решил как-нибудь обдумать текущее положение и ужасную перспективу всё более дающего о себе знать похмелья.
Да, состояние было такое, что Семёнов опохмелился бы и одеколоном и денатуратом. Но ничего подобного у него, конечно же, отродясь, не водилось. Не то чтобы его пугало физическое состояние - к такому он давно привык, и не то, чтобы это было совсем уж дикое похмелье - бывало и похуже. Но это всё было раньше и давно пройдено, а он находился здесь и сейчас, а грядущие душевные муки, по опыту, самое кошмарное, что когда-либо с ним происходило. "Любой медик поставил бы мне сейчас простой диагноз - алкогольный психоз" - невесело подумал Семёнов - "но от этого, разумеется, не легче". Ничего не оставалось, как лежать и ждать. "Или переломает и оклемаюсь через пару дней, или произойдёт какое-нибудь чудо в виде друзей с бутылкой водки или неожиданного наследства с доставкой на дом".
Не в силах предпринимать какие-либо действия, Семёнов принялся размышлять о том, что в сущности он сейчас находится не на своём месте. Имея тонкую душевную организацию и будучи весьма начитан и воспитан - почему же он не родился, к примеру, братом Саддама (щёлкнул бы, небось, пальцами - одалиски какие-нибудь мигом выпить принесли бы). Или был бы, например, воспитан с малолетства дзен-буддистом - время сейчас не играло бы никакой роли для утомлённого сознания, не было бы раньше, здесь и сейчас, а была бы сплошная медитация без мыслей и, как результат, блаженная нирвана.
"Мысли - самое гадкое, что может случиться с человеком, а справедливости в мире нет и, следовательно, жизнь говно и будущего у меня тоже нет" - к такому неутешительному и не совсем логичному выводу пришло измотанное полуторанедельным запоем существо, которое пока ещё называлось Семёновым, когда в дверь позвонили. Позвонили два раза, коротко. Никто из знакомых так не звонил. Семёнову одновременно стало и радостно от предчувствия возможного опохмела и жутковато от неизвестности. Спотыкаясь и опрокидывая ногами пустые бутылки Семёнов пошёл открывать дверь, больно приложившись бедром об угол комода в коридоре.
За дверью стоял невысокий полноватый и лысоватый мужичок с усами и живыми глазками, немного похожий на артиста Калягина. В левой руке у мужичка был портфель, одет он был в серое пальтецо до колен.
"Здравствуйте, разрешите войти" - весёлым голосом сказал гость.
"Здрасьте, заходите, сделайте одолжение" - разочарованно ответил Семёнов, приняв мужичка то ли за сантехника, то ли за электрика.
Тем временем тот быстро сбросил пальто, оказавшись в толстом свитере и джинсах и лёгким шагом направился прямиком в комнату, где уселся в кресло напротив кровати и заваленного чёрти чем журнального столика.
"А Вы, простите, кто та...".
"Семёнов, стаканы чистые есть?", перебил посетитель и бухнул на стол литровку "Абсолюта", достав её из портфеля и открутив пробку - всё это неуловимым движением одной руки, словно иллюзионист.
"Зови меня, Семёнов, Агасфером" - услышал хозяин из кухни, где с трудом нашёл один стакан и одну чашку, более-менее чистые. Про себя Семёнов отметил, что похмелье волшебным образом исчезает, что, впрочем, всегда бывало с ним уже при одном виде готовой к употреблению выпивки.
"Можешь, конечно, звать-величать меня и Вечным Жидом, но это больно длинно и тебе воспитание не позволит, я же тебя знаю" - продолжил тем временем загадочный гость и ловко, винтом, налил водки - Семёнову полстакана, себе плеснул в чашку.
"Будем знакомы очно" - опрокинул Агасфер чашку в рот - "потому как заочно мы конечно с тобой знакомы - я тебя знаю, ты про меня читал. Ну, положим, большей частью враньё обо мне написано, но что я существую - это как раз факт, как и то, что сейчас тебе будет легче, давай пей".
Семёнов выпил, с трудом подавив рвотный позыв, помолчал, чувствуя, как водка оживляет ссохшиеся внутренности и тут же без спроса налил себе ещё и снова выпил. Он решил не удивляться бредням пришлого спасителя. "Главное - эгоистично подумал он - вроде бы намечается призрачный душевный подъём, а Агасфер - не Агасфер, да хоть сам Сатана, сейчас полегчает, а потом видно будет".
"Насчёт Сатаны, Семёнов, это ты зря подумал," - опять весело прощебетал гость - я к тебе просто поговорить зашёл". Семёнов решил пока ничего не говорить, особо балаболу этому не верить, а слушать, да водкой поправляться.
"Я ведь, в самом деле, Вечный Жид" - начал свой монолог гость, уже прилично навеселе, не забывая периодически наливать и себе в чашку. "Твоё похмелье - это всё хуйня, по сравнению с моими страданиями-мучениями. Ведь я этого прощелыгу - Исуса пихнул, когда он на меня навалился с крестом, оскалился он своей кривозубой улыбкой, а сам уже мертвец - мертвецом, да попросил он у меня прощения и пожелал долгих лет жизни, да удачи в странствиях. Я же и плюнул ему вслед, больше от смущения - жалко мне его было, да побоялся со стороны насмешек. Но это всё в прошлом, теперь у меня никаких чувств, кроме усталости уже не осталось. Никаких интересов нет - на баб смотреть не могу, на мужиков, между нами, тоже, книг давно не читаю, дано мне вечное знание и вечная жизнь и никакими полётами на Марс и чудесами науки меня не удивишь.
Первые двести лет, когда я понял, что мне этот поц напророчил, мне даже хорошо было, не знал, правда, плакать или смеяться, но перспективы вырисовывались радужные. А ещё лет через пятьсот началось - жестокое время пришло - средние века, человеческая жизнь - копейка, а мне хоть бы хны, вот и измывались надо мной страшно. Свои просто камнями побили и выгнали - дескать, дурной я, приношу несчастья. Татары к лошадиным хвостам привязывали - между деревьев коней гнали. У Тамерлана в зиндане - пятьдесят лет собственное мясо отрезал с боков, им и питался и собственную кровь и мочу пил.
В Византии крестоносцы, прознали кто я - на кресте вверх ногами неделями вешали, ради интереса в гробу хоронили на несколько месяцев, голову отрубали, руки, ноги, и всё в разных мешках в море выкидывали. Потом на потеху в Европу забрали, да инквизиторам на растерзание дали. Сто десять лет в каменном мешке крыс жрал, сам герцог Альба меня пытал для удовольствия - фантастический был садист - лом раскалённый мне в прямую кишку засовывал, член мой в мешок с голодными крысами засовывал и завязывал, а? Каково потом несколько месяцев прямо через гнилую дырку из мочевого пузыря ссать? Всё это у меня потом, конечно, отрастало и заживало, но боли то я испытывал самые неподдельные и настоящие, кошмарные боли. Вот и подумай, а ты со своим похмельем просто смешон".
Агасфер сделал паузу, чтобы достать и откупорить вторую бутылку. А Семёнов решил высказаться: "Вы, Агасфер, без сомнения человек поживший - повидавший, Вам знакома, слишком хорошо, видимо, знакома физическая боль. Но, что касается душевных мук - Вы, человек чёрствый и жлобоватый и не представляете себе, что такое похмельные угрызения совести, помноженные на сто - это обычный мой случай. И я, кажется, готов перетерпеть любые телесные боли, зная, что, в конце концов, у меня такой сладкий Джек-пот, как вечная жизнь. Я бы, пожалуй, с удовольствием поменялся с Вами местами".
Закончив эту трудную и длинную для себя речь, так как от хмеля на старые дрожжи язык уже прилично заплетался, Семёнов удобно откинулся на подушке и нагло посмотрел прямо в глаза Агасферу, наполнявшему посуду из новой бутылки.
"Так я о чём и говорю - оживился Вечный Жид - давай махнёмся, до смерти мне уже надоело быть престарелым вечноживущим жидком. Поменяемся сейчас душами - на этот счёт не беспокойся - доктор Джекил был мой старинный приятель и конечно мне известен рецепт его снадобья. К слову, знавал я и Джека-Потрошителя, во время моей жизни в Лондоне - это был человек весьма благородный и член королевской фамилии. Знаком я также и со спиритом Конан-Дойлем, пытался через его столоверчение снестись с духом Христа и вымолить прощения у Господа - не вышло, Христос дал мне понять, что я теперь представляю интерес больше для науки, чем для него, а старый дурак Конан-Дойл выгнал меня взашей за кощунство по его мнению. Он вообще-то прав, я не то чтобы якшаюсь с Люцифером, но идейку обмена душами именно от него подцепил и очень его как сильную личность уважаю.
"Было бы у нас побольше времени, мой молодой друг, - продолжал свою речь собутыльник, - я бы рассказал тебе и о Маркизе де-Саде, и о Дракуле, и о деревне хорватских упырей - их я учил, какая кровь вкуснее. Но, боюсь, ты уже изрядно накачался и не оценишь по достоинству моих исторических экскурсов. Так что давай, соглашайся, и приступим к обмену душами - процесс напоминает переливание крови, всё необходимое оборудование у меня с собой".
"Вы закончили свою тираду, господин Агасфер? - промычал совсем уже пьяный Семёнов - "Так вот, ик, сдаётся мне Вы, извиняюсь, всё мне тут врёте. Чем это Вы докажете правоту своих слов, кроме как обильной выпивкой и лежалыми байками из бульварных газеток? А?" С этими словами Семёнов, сильно накренившись, налил себе из третьей уже бутылки.
"Да просто всё" - просиял Агасфер, доставая из портфеля резиновый жгут, два шприца и две ампулы с прозрачным содержимым. "Сейчас я возьму у тебя кровь и смешаю с жидкостью из одной ампулы, вколю себе. А свою кровушку с жидкостью из второй ампулы пущу по вене тебе". Агасфер перетянул руку себе жгутом, моментально воткнул в сгиб локтя иглу и выкачал полный шприц крови. Затем, отломав кончик одной из ампул, вкачал кровь из шприца туда, повторил туже процедуру с поплывшим Семёновым, к ранкам приложил невесть откуда взявшиеся ватки, намочив их водкой, ампулы обе взболтал - смесь стала в них зелёной и вязкой.
"Ну что, давай выпьем" - Агасфер налил, они выпили не чокаясь и Вечный Жид с быстротой опытной медсестры вколол в обратном порядке - сначала Семёнову, потом себе.
Дальше произошло следующее - Семёнов рывком встал, он совершенно ничего не почувствовал и, поскольку его давно мутило, открыл балконную дверь и вышел на балкон. На улице уже стемнело, внизу жёлтым горели уличные фонари, размером с лампочку от фонарика с высоты пятнадцатого этажа. Семёнов бездумно поднял голову вверх - звёзд никаких видно не было, погода стояла январская, пасмурная и он почувствовал, как редкий холодный мокрый снег падает на лицо. Чуть-чуть протрезвев, Семёнов опёрся о перила, закурил сигарету и стал думать о собеседнике. Мысли путались. В голове устойчиво вертелась лишь одна крепкая мысль - "Теперь я бессмертен, и могу делать что захочу, как захочу, когда захочу". Потом мысли завертелись, ускоряясь и тормозя и никак не согласуясь друг с другом. Семёнов замёрз и решил пойти выпить с новым приятелем ещё водки.
Он зашёл в тёмную комнату и подумал, что они так и не зажигали свет. Семёнов включил ночник, но гостя не обнаружил, как не обнаружил водки на столе и вообще каких либо следов пребывания Агасфера.
Семёнов снова вышел на балкон, чувствуя себя очень хорошо, и вновь, с ликованием внутри, подумал о своём теперешнем бессмертии и о своём несомненно блестящем будущем. Потом сел на перила, спиной к улице, пропасть за спиной его совершенно не пугала - ведь он теперь бессмертен! С этой прекрасной новой и радостной мыслью он неуклюже перевалился через перила вниз.
