Кривчиков Константин : другие произведения.

Перед страшным судом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мрачное средневековье. Уединенный рыцарский замок. И некто, одержимый жаждой мести, начинает безжалостный отчет убийств.

   Перед Страшным судом
  
  
Священник зашел в комнату и остановился около двери.
- Вы звали меня, святой отец?
Лежащий на кровати седой старик с изможденным лицом приподнял руку и проговорил:
- Подойди и сядь рядом... Чувствую, мои земные годы приблизились к концу. Я позвал тебя, дабы исповедаться и причаститься.
- Но, по чину ли мне? Там...
- Это не им решать, - резко оборвал старик. - Ты - мой духовник. Тебе и поведаю тайну, которую ты унесешь в могилу...
  
Голова Питера была повернута набок, а рот слегка приоткрыт. Обычная поза спокойно спящего человека. Утренний свет, проникавший через небольшой проем в наружной стене* (*в описываемый период помещения замков не имели окон, их заменяли небольшие узкие проемы в стенах для дневного освещения и вентиляции воздуха), не столько освещал маленькую комнату, сколько создавал полумрак. Наставник наклонился над трупом и осторожно, одними пальцами, отодвинул конец седой бороды, открывая шею. Лишь теперь стал заметен узкий разрез, рассекавший горло почти от края до края. Верхняя часть серой льняной рубашки пропиталась кровью и не успела подсохнуть в районе ворота - это означало, что убили Питера недавно, перед рассветом... Сдерживая тошноту, я испытал смешанное чувство омерзения и облегчения, как при виде раздавленной гадины...
  
Старик замолчал. Потом, тяжело вздохнув, продолжил:
- Это воспоминание постоянно преследует меня последние дни. И облегчения нет, лишь тяжесть и тошнота... Но, прости, я не с того начал. Я должен объяснить, почему мне так важно успеть рассказать именно об этом... Грехов на мне много, но в одних я уже каялся, а другие не так тяжки, чтобы вспоминать о них перед смертью. Но есть, есть, брат мой, одна неизбывная вина, которая не дает мне спокойно покинуть этот мир и предстать на суд Господний: вина перед моим благодетелем и наставником, отцом Иеронимом... Слушай и не перебивай, какой бы странной и даже невероятной не показалась тебе моя исповедь. Я должен успеть...
  
   Древняя мудрость гласит: детство - всегда дорого. Но мое детство было омрачено невзгодами и лишениями. Рано потеряв родителей, я несколько лет скитался с цыганским табором, добывая на пропитание мелким воровством и попрошайничеством. Как-то в одном городке, приметив на улице упитанного монаха со здоровенной булкой в руке, я осмелился попросить у него кусочек. Цыгане говорили мне: толстые люди часто бывают добродушными, особенно - на полный желудок...
   Монах посмотрел на мою протянутую руку и спросил:
   - Как тебя кличут, отрок?
   - Мартин.
   - Молитвы знаешь?
   Я с готовностью кивнул.
   - Прочти.
   Набрав в легкие воздуха, я скороговоркой выпалил:
   - Через крестное знамение от врагов наших освободи нас, Господь наш. Во имя Отца, Сына и Святого духа. Аминь.
   - Ух, ты, какая длинная! - он с усмешкой прищурил глаза. - И кто тебя научил?
   - Матушка.
   - А разве матушка тебе не говорила, что попрошайничать - грешно? Человек должен зарабатывать на хлеб трудом праведным, если не калека. Ты, конечно, еще юн, но разве родители тебя не кормят?
   - Нет у меня давно ни отца, ни матери, - со слезой в голосе, как учили цыгане, проныл я. - Убили их злые люди.
   Монах задумчиво почесал густую черную бороду, кое-где тронутую сединой.
   - Вон как... Из каких ты мест, Мартин?
   Я назвал родную деревню. В лице монаха что-то изменилось.
   - То-то мне почудилось - говор знакомый. Мы с тобой похоже, из одних краев. Коли не врешь. А чьи это владения?
   - Его светлости графа Абруса.
   Он качнул подбородком, как будто в такт каким-то своим мыслям. Затем, не говоря ни слова, отломил большой кусок булки и протянул мне. Я тут же схватил подаяние и, давясь, начал есть. Мой благодетель грустно смотрел на меня и молчал...
   Так я познакомился с братом Иеронимом, странствующим монахом доминиканского ордена. Узнав, что я обитаю в таборе, Иероним нахмурился:
   - Эти нехристи ничему хорошему не научат, только воровству, да грабежу. Хочешь пойти со мной, пока совсем разбойником не стал? Будешь помогать мне нести слово Божье, а заодно и сам на путь истинный встанешь.
   Монах показался мне куда добрее и справедливее цыганского барона, и я, недолго думая, принял покровительство и дружбу нового наставника. В ту минуту ни он, ни я не догадывались о том, каким невероятным и роковым образом Провидение связало наши судьбы. Постигнуть промысел Божий нам обоим еще только предстояло.
   Какое-то время мы бродили по дорогам Священной империи, пока не очутились в монастыре около Меца, в Лотарингии. Там мы надолго задержались, поскольку наставник, простудившись, сильно заболел. А когда начал выздоравливать, приор, старый знакомец Иеронима, предложил ему место помощника библиотекаря: мол, в его возрасте пора и постоянную крышу над головой иметь. Поразмыслив, Иероним согласился на предложение настоятеля - годы действительно брали свое. Вдобавок монах-библиотекарь был очень стар и почти не исполнял своих обязанностей из-за слепоты. Вскоре он умер, и Иероним занял его место.
   Так прошло несколько лет, в течение которых я нес послушание. Обучившись под присмотром наставника грамоте и письму, я принял постриг и стал помогать Иерониму в библиотеке. Занимался в основном переписыванием старых рукописей, так как быстро проявил способности к каллиграфии. Хотя наставник много общался со мной, о себе он никогда не рассказывал. В монастыре поговаривали, что Иероним происходил из знатной семьи, молодые годы провел при дворе герцога, участвовал в походах, но затем неожиданно ушел в монахи. Что послужило тому причиной - я не знал, а расспрашивать наставника не осмеливался. У каждого - свое прошлое.
   Иероним ко мне благоволил и брал с собой, покидая аббатство по особым случаям. Один такой случай представился, когда с просьбой к приору обратился барон Фридрих. Этот уважаемый рыцарь, внезапно озаботившись историей своего рода, решил перенести на бумагу старинные семейные хроники. Запечатленные некогда на пергаментах, они порядком истрепались от времени, сырости и мышиных зубов. Заодно барон захотел составить для потомков собственное жизнеописание. Слабо владея грамотой и навыками письма, он попросил приора прислать в помощь сведущего и опытного человека. Нет нужды упоминать о том, что обращение добрый рыцарь подкрепил обильными подарками аббатству - да не оскудеет рука дающего, ибо gratum est donum, quod venit ante preces* (*приятен дар, который приходит перед просьбой (с латыни)).
   Прослышав о просьбе барона, Иероним упросил приора поручить дело ему. Он, как мне казалось, тяготился размеренной монастырской жизнью и всегда использовал возможность развеять скуку и познать что-то новое.
   Как обычно, наставник взял меня с собой. Тем более что предстояла работа по копированию текстов, в которой я весьма поднаторел. Если бы я ведал, какое трагическое испытание ждет меня впереди.
  
По дороге мы угодили в сильную бурю и заблудились. Положение мнилось крайне опасным. Мы еле продвигались в снежной пелене, положившись на чутье лошадей и моля Господа о спасении. И тут моя лошадь едва не уткнулась мордой в ворота замка.
Уже стоял поздний вечер. Дружинник запустил нас в привратницкую, где мы начали отогреваться и обсыхать около очага. Через какое-то время появился слуга барона - пожилой толстяк с писклявым голосом. Он отвел Иеронима и меня в донжон*(*главная башня замка; в некоторых случаях использовалась, как жилое помещение, совмещая функции жилого дома и оборонительного сооружения), где на втором этаже находились покои барона. Фридрих сидел в кресле у камина, накрытый до груди шерстяным пледом. При виде поздних гостей он вяло махнул рукой, указывая на скамейку.
- Не думал я, что придется призывать на помощь посторонних, чтобы составить свое жизнеописание. Собирался заняться этим с моими сыновьями. Младший у меня сильно грамотный, два года обучался в Сорбонне...
Он с хрипом закашлял, приложив ко рту кулак. Потом рассеянно посмотрел на нас, словно забыв, о чем говорил.
   - А где ваш сын? - осторожно спросил Иероним.
   - Сыновей у меня двое. Да оба отправились в поход за гробом Господним... Уже больше трех лет минуло, как от них ни слуху, ни духу... А я что-то совсем плох стал. Даже и не знаю, дождусь ли их возвращения. Вот и решил за помощью обратиться...
   - А ваш капеллан? Разве он писать не умеет?
   - Уметь-то умеет, да пальцы у него от болезни скрючило. Ложку в руке с трудом держит, не то, что перо. Стар он уже, как и я... Ладно, я смотрю, вы в дороге изрядно намаялись. К делу завтра приступим. А сейчас вас покормят и устроят на ночлег. Эмилия, моя воспитанница, вам все покажет.
  
   Эмилия оказалась молоденькой черноволосой девушкой, на вид - пятнадцати-шестнадцати лет. Она довела нас до трапезной, расположенной на первом этаже сразу у входа в башню, и ушла на кухню. Вскоре на нашем столе появились две миски теплой похлебки, тарелка с кусками хлеба и кувшин вина. Мы сотворили молитву и принялись за скромный ужин.
   Сноровисто опростав миску, Иероним умиротворенно похлопал себя ладонью по животу. Затем покосился на открытую дверь кухни и негромко заметил:
   - А ты, Мартин, разумею, изрядно смутился при виде девицы. Неужто так приглянулась?
   - Будет вам, учитель, - отозвался я, сосредоточенно вылавливая ложкой разваренный кусок репы. - Что я, девчонок не видел?
   Наставник хмыкнул:
   - Видеть-то ты их, может и видел... Впрочем, девица и впрямь мила, только грустная, словно обидел ее кто, - он зевнул во весь рот и тут же перекрестился. - Слава нашему Господу. В метель не заблудились, приветили нас добром, теперь бы еще выспаться сладко.
   - А Эмилия барону кем приходится? Он сказал - воспитанница. Она что, сирота?
   - Видимо, да, как и ты.
Тут, прервав мои расспросы, по винтовой лестнице спустился грузный рыжебородый мужчина. Зыркнув в нашу сторону из-под кустистых бровей, он неторопливо, вперевалку приблизился к столу.
- Это вы, что ли, из монастыря?
- Мы, - с достоинством ответил наставник.
- Я вам комнату приготовил по указанию барона. Кровать там, правда, одна, но для помощника тюфяк принесли. И камин есть, не замерзнете. В этой комнате раньше старший сын барона спал, сейчас она пустует.
"Рыжий" произносил слова отрывисто и грубо. Взгляд его беспокойно прыгал по нашим лицам, словно пытаясь застать нас врасплох.
- Нам понадобится широкий стол. Мартин будет переписывать хроники, - Иероним мотнул головой в мою сторону. - А ты, добрый человек, видимо, кастелян?
- Кастелян, - буркнул "рыжий". - Стол завтра найдем.
Бросив на нас, напоследок, подозрительный взгляд, кастелян неторопливо покинул трапезную.
- На медведя похож, - сказал я наставнику.
- Точно подметил, молодец, - Иероним одобрительно кивнул. - Натура человечья часто проявляется в звериных повадках. Ибо иной человек - тот же зверь, только на двух ногах. Бог в него душу вдохнул, а тело звериными повадками живет.
- А почему так? Ведь Господь создал человека по подобию своему. Откуда в нем звериные повадки?
- Не откуда, а от кого, - наставник насмешливо прищурился. - Да про то к ночи лучше не упоминать. Есть, есть в человеке звериное. Сам порой удивляюсь. Может оттого, что люди среди зверей да тварей всяких обитают? Вот и перенимают у них... Вот, медведь, он какой зверь?
- Сильный и злой?
- Верно. Но еще и хитрый. Вот и Сегунд, полагаю, себе на уме... Чего рот открыл?
- Вы сказали - Сегунд? А откуда...
- ...имя знаю? Успел с привратником потолковать, пока ты лошадей в конюшню ставил. Смотрю, устал ты с дороги, совсем мух не ловишь.
  
На следующий день слуги принесли в нашу комнату большой дубовый стол, и я занялся перепиской обветшалых пергаментов. А Иероним первую половину дня провел в опочивальне хозяина замка. Барон, измученный болезнью, почти не вставал с постели. Он рассказывал Иерониму о своей жизни, а тот слушал, изредка делая пометки на восковой дощечке. После обеда наставник вернулся в нашу комнату, и я начал, под его диктовку, заносить жизнеописание барона на бумагу.
Работа продвигалась медленно, несмотря на то, что писал я быстро, а Иероним обладал изумительной памятью. Но он часто отвлекался, вступая в поучительные рассуждения и обильно сдабривая процесс вином из кувшина. Сроки работы наставника, видимо, не сильно беспокоили. До ужина я дважды ходил на кухню пополнять кувшин у кухарки Греты - как я понял, Иероним, быстро нашедший общий язык с бароном, выхлопотал для нас особые условия питания. После вечерней трапезы наставник, рассказав мне притчу о вреде чревоугодия, завалился спать, а я продолжил переписывать хроники, пока глаза не начали слипаться.
Примерно в таких же ожидаемых заботах минул и следующий день. Разве что наши содержательные беседы с Иеронимом продолжились и после ужина. Я снова отправился на кухню за вином: Грета пробурчала про ненасытную прорву, но наполнила кувшин живительной влагой. Я обратил внимание на то, что в трапезной, как и накануне, за столом играли в кости Сегунд и слуга барона, толстяк с писклявым голосом. Рядом с ними сидел за столом третий мужчина: седой и сгорбленный, с худыми впалыми щеками. Сам он не участвовал в игре, а лишь наблюдал, часто покашливая в кулак. Около его скамейки стояла железная корзина с древесными углями. "Худой" периодически наклонялся к ней, с хрипом втягивая теплый воздух, словно пытаясь согреться.
Грета, выйдя из кухни, с неодобрением посмотрела на компанию и сказала:
- Венцель, сходи за дровами, сколько можно просить, - потом, покосившись на меня, проворчала: - А ты чего здесь застрял? Ступай к своему святому отцу, нечего пялиться на этих старых бездельников. А то бы помог моему мужу дров натаскать. Он совсем ослаб от болезни.
Я в нерешительности топтался на месте. "Худой" между тем с неохотой поднялся и медленно, шаркая ногами, двинулся к выходу.
- Иди-иди, помоги, - заметив мои колебания, кухарка усилила нажим. - Подождет твой Иероним, не умрет. И без того уже четыре кувшина сегодня опростал.
С этими словами она с выразительным лицом забрала у меня из рук кувшин и поставила на стол. "И, правда, - подумал я. - Помогу больному человеку. Не будет же меня наставник за это ругать?"
Я догнал Венцеля во дворе, на пути к дровяному сараю. Какое-то время мы молчали. Уже в сарае, накладывая дрова в корзину, я спросил:
- Вы служите у барона?
- Все мы - его слуги. Я конюший, как и некогда мой отец, - негромко ответил Венцель. - И тоже, наверное, умру рядом с лошадьми. Мой покойный отец пошел вечером сена давать, да так прямо и помер около стойла.
Конюший внезапно резко согнулся и закашлял: с утробным хрипом, выхаркивая крупные темные сгустки слюны.
- Что за хворь у вас?
- Чахотка, как и у барона нашего. Кровью харкаю, видимо, скоро призовет меня Господь... Эх, грехи мои тяжкие. Спаси и помилуй, - Венцель истово перекрестился, уставившись в угол сарая, будто там висело распятие.
Когда я вернулся с кувшином в комнату, Иероним уже крепко спал. Отхлебнув немного вина, я постоял какое-то время у камина, глядя на огонь, и затушил свечу...
  
Этой же ночью случилось событие, положившее начало целой череде трагических происшествий - перерезали горло Питеру, старому слуге с писклявым голосом. Труп обнаружил Венцель, когда утром заглянул в комнату приятеля.
Весть об убийстве моментально облетела замок и взбудоражила всех его обитателей, от мала до велика. В долгой истории замка, конечно, всякое случалось. Бывали и жестокие драки, приводившие к гибели их участников. Но вот тайных, под покровом ночи, убийств никто припомнить не мог.
Мы с Иеронимом побывали на месте преступления в числе первых. Наставник, верный своему любопытству, даже успел немного осмотреть труп, но тут появился Сегунд и грубо велел всем убираться. Однако не успели мы дойти до своей комнаты, как нас догнала на лестнице Эмилия. Отчего-то сильно волнуясь, она передала, что Фридрих срочно зовет Иеронима.
- Ступай к нам и сиди, пока я не вернусь и не скажу, что делать, - велел мне наставник. - А я пока выясню, как да что.
После разговора с бароном Иероним появился в комнате хмурый и озабоченный. Опустился на лавку, стоявшую у стены, некоторое время сидел, не говоря ни слова. Затем посмотрел на меня:
   - Барон попросил, чтобы я помог Сегунду разобраться. Будем опрашивать всех, вдруг кто, что видел, записи делать... Да, темная история.
- Убийство Питера?
- Не только оно. Немногим позже обнаружили мертвым капеллана, отца Абеляра. Его нашел в часовне дружинник.
- Убитым? - я от волнения выпучил глаза.
- Трудно сказать. Похоже, сам упал и при падении ударился виском об угол алтаря. Такому хилому старику много ли надо? Однако все равно странно. Две загадочные смерти в одну ночь - это много. Особенно если говорить об убийстве Питера.
- А у вас уже есть какие-то догадки, учитель, о том, кто мог зарезать Питера?
Иероним в раздражении махнул рукой:
- Сколько тебе втолковывать, Мартин? Нельзя ни о чем судить, покуда не постигнешь причин происходящего. А как же я могу постигнуть, если только что об этом случае узнал?.. Есть, правда, одно обстоятельство, которое может пролить свет. У Питера пропал кошелек. А все, кого ни спросишь, утверждают, будто Питер был скупердяем, и денежка у него всегда водилась. Смекаешь?
- Вы думаете, его убили из-за денег?
- Про то наверняка говорить рано... Ты, часом, ничего такого не замечал, подозрительного?
Я развел руками:
- Я ведь почти никуда не выхожу.
- И то верно. Ты это, поболтайся сегодня по замку. Послушай, о чем люди шепчутся. Потом мне расскажешь, если чего интересное в ухо залетит... С Эмилией заодно потолкуй, - он усмехнулся. - Чего засмущался? Я ведь сам молодой был, понимаю. Кстати, спрашивал я про Эмилию у барона. Говорит, ее в младенчестве нашел в лесу Сегунд и привез в замок. В то время у баронессы умерла маленькая дочка, и она очень страдала. Вот Сегунд и подобрал сиротку, чтобы баронесса немного отвлеклась и забыла о собственном горе. С тех пор девчонка живет в замке...
  
Весь остаток дня Иероним вместе с кастеляном Сегундом опрашивал челядь и дружинников. Пришел он в нашу комнату поздно вечером. Я в этот момент сидел за столом и осторожно застругивал кончик гусиного пера коротким перочинным ножом.
Наставник постоял сзади, заглядывая в текст хроники. Затем легонько потрепал меня по голове:
- Молодец. Красиво пишешь, не каждому такой гладкий почерк дается. Господь наградил тебя талантом, и не одним. Если приложишь должные усилия и смекалку, станешь важным человеком... Выведал чего-нибудь?
Я опустил заточенное перо на подставку и пожал плечами:
- Ничего интересного, учитель. Люди ни о чем не знают, лишь поражаются, как подобное могло случиться... Разве что...
- Ну-ну!
- Вчера вечером Сегунд и Питер играли в кости. Я сам видел, когда ходил на кухню за вином для вас. Кастелян был здорово пьян и, как говорят, проиграл Питеру то ли два, то ли три серебряных гроша.
- Хм, многовато, даже для кастеляна.
- А еще болтают, будто Питер ссуживал деньги в рост. И, якобы, Сегунд был ему изрядно должен.
Иероним начал ходить по комнате, заложив руки за спину.
- Так... А вчера у них, чем закончилось?
- Кастелян весьма обозлился на Питера, считая, что тот мошенничает. И набросился на Питера с кулаками. Он бы его поколотил, да их разнял Венцель.
- Вот оно как? Любопытно. Сегунд, похоже, азартен и вспыльчив.
- Вы думаете, это важно?
- Вполне вероятно. Алчность и невоздержанность - извечные причины, по которой проливается людская кровь. Никто не убивает без причины, даже зверь - запомни, Мартин. А чужие деньги - весомый повод.
- А у Питера остались деньги?
- У Питера?.. Нет, денег не нашли. Сегунд возмущался, что ни одного гроша убийца не оставил. И ворчал, что деньги мог прибрать Венцель. Он ведь первым обнаружил мертвого Питера, и у него было время обшарить комнату.
- Может, конюший и убил?
- Ты рассуждаешь, как Сегунд. Он тоже намекал на него. Но я отмел эти подозрения.
- Почему, учитель?
- Слишком глупо. Получается, Венцель сам убил, сам забрал деньги, и сам же еще обнаружил труп? Нет, тут дело хитрее... Постой-постой. Кажется, теперь я понимаю, почему Сегунд намекал на Венцеля. Если кастелян убил Питера, то ему было бы удобно все свалить на Венцеля. Но за одним обстоятельством.
Наставник с задумчивым лицом приложил указательный палец к губам.
- Каким обстоятельством? - не выдержал я.
- Конюший стал очевидцем ссоры. И Сегунду опасно просто так обвинять Венцеля. Ведь тот может в свою очередь обвинить кастеляна. Н-да... А ты ведь важную информацию собрал, Мартин.
- Может, донесете барону?
- Барону? Пожалуй, сейчас нет нужды его беспокоить. Уже поздно. А Сегунд, коли он убийца, до утра никуда не денется. Давай-ка лучше спать. Утро вечера мудренее...
Стянув с ног сапоги, Иероним развалился на кровати и почти сразу захрапел. Подбросив в камин дров, я последовал примеру наставника, уютно устроившись на своем тюфяке поблизости от огня. Но сон наш оказался краток.
  
   Ночью нас растолкали слуги и привели к барону в опочивальню. Тот полулежал на подушках, похожий, при свете свечей, на ожившего мертвеца - худой и бледный. Рядом с кроватью стояли Сегунд и Курт, младший брат Венцеля.
   - Что-то случилось? - спросил Иероним, мирно зевая.
   - Случилось, - с угрозой пробурчал кастелян. - Где ты находился сегодня вечером?
- Как где? Мы с тобой вместе допоздна опрашивали слуг. Разве забыл? А потом я ушел к себе.
- А где был твой помощник?
- В нашей комнате. Переписывал хроники.
- Ну вот, - мрачно произнес Сегунд. - Они ссылаются друг на друга. А кое-кто видел, как твой помощник вечером бродил около конюшни.
- Я не понимаю, что происходит, - Иероним покосился на барона. - Мы в чем-то провинились?
Барон закашлялся. Повернувшись на бок, сплюнул в миску, стоявшую на тумбе, рядом с изголовьем кровати. Затем откинулся на подушки и прохрипел:
- Мне неприятно говорить тебе такое, Иероним. Но я вынужден посадить вас под арест, пока не завершится разбирательство... Сегодня вечером кто-то убил на конюшне Венцеля. Труп совсем недавно обнаружила Грета, жена Венцеля... Из-за метели за последние трое суток в замке не появлялось никого, кроме тебя и твоего помощника. А убийства начались после вашего появления. Сегунд считает, что виновны вы... Придется вам побыть под арестом. А я направлю гонца к епископу, лишь только дорога позволит. Судить лиц духовного звания мне не положено.
Наставник кинул на меня напряженный взгляд, но промолчал. Очевидно, поворот событий застал его врасплох.
- Сегунд, отведи их пока в дровяной сарай, - Фридрих снова закашлял. - А потом, как вернешься, запри покои изнутри. Береженого Бог бережет.
Когда мы, в сопровождении Сегунда и Курта, выходили из спальни, я заметил в углу Эмилию. Почти сливаясь со стеной в своем светло-зеленом платье, она испуганно смотрела на нас широко распахнутыми глазами...
  
   До утра мы промаялись в сарае, где хранился всякий хозяйственный скарб и дрова. Не смыкая глаз от волнения и холода, обсуждали, как выпутаться из неожиданной передряги. В результате родилось правдоподобное и связное объяснение всей истории.
   Сегунд много задолжал Питеру, а тут еще проиграл ему несколько грошей. Ночью кастелян зашел в комнату Питера и убил его, забрав деньги. Но случайным свидетелем преступления стал конюший Венцель. А может, он просто заподозрил Сегунда и потребовал, чтобы тот поделился с ним деньгами Питера. Но кастелян не захотел и, улучив момент, отправил к праотцам опасного свидетеля. А затем решил свалить все на нас, пришлых.
   - Что же, вполне допустимый вариант, - подвел итоги ночного бдения наставник. - Н-да... Покуда барон будет подозревать нас, Сегунд заметет все следы.
   - А коли ума хватит, то и новые состряпает, - пробормотал я.
   - Это как? - Иероним с недоумением посмотрел на меня.
   - Например, подбросит в нашу комнату кошелек Питера.
   - А откуда ты знаешь про кошелек? У Питера действительно был большой кожаный кошель с вензелем, где он хранил деньги. Но я, вроде бы, тебе про кошель ничего не рассказывал.
   - Ну, я так подумал... Вы же говорили, что пропали деньги. Наверное, они хранились в кошельке. Где же еще?
   Наставник потряс головой, потом одобрительно хмыкнул:
   - Что-то я к утру совсем соображать перестал. А вот ты - молодец, логично мыслишь. Не зря я тебя заставлял читать Аристотеля... Сегунд, коли он - убийца, и впрямь может подбросить нам кошель Питера. Не ума, так хитрости у него хватит. Теперь я ничуть не удивлюсь, если подобное произойдет.
   Но моему проницательному наставнику все же пришлось удивиться.
  
   Рано утром, едва прокричали петухи, нас выпустил из сарая дружинник. Ничего не объясняя, махнул рукой в сторону донжона:
   - Велено отпустить. Ступайте прямо к барону, он ждет.
   На подходе к опочивальне барона мы едва не столкнулись на узкой крутой лестнице с Эмилией. Выглядела она взволнованной, но испуга в ее глазах, как было минувшей ночью, я не заметил. Эмилия даже улыбнулась, хотя и вымученно.
   - В новом платье она похожа на василек, - негромко пробормотал под нос наставник.
   Тут же, у барона, все разъяснилось. Хозяин замка сообщил, что ночью кто-то зарезал Сегунда. Извинившись перед Иеронимом, барон, не скрывая тревоги, попросил его взять расследование в свои руки. Наставник охотно согласился и немедленно принялся за дело - ведь оказалась затронута его честь. Я старательно помогал. Впрочем, особых усилий и не потребовалось.
   Мы сразу определили, что кастеляну нанесли несколько ножевых ударов. Походило на то, будто убийца отчаянно отбивался или, наоборот, в исступлении хотел искромсать Сегунда на кусочки. Причем убийца так торопился, что оставил в теле убитого кинжал. Вдова Венцеля Грета, которую Иероним позвал в комнату, указала, что кинжал принадлежит Курту. Наставник отправил женщину на кухню, велев молчать до поры до времени. Затем присел над трупом на корточки и задумчиво спросил:
   - Что ты полагаешь?
   - Я полагаю то же, что и вы, учитель, - уклончиво ответил я. - Курт - брат Венцеля.
   - Мудрое замечание. Думаешь, Курт убил кастеляна?.. А ну-ка, помоги мне. Давай закинем его на кровать.
   Мы перенесли труп Сегунда. Наставник вернулся к тому месту, где лежало тело, и стал тщательно осматривать пол.
   - Не пойму. Тут крови почти нет. А одежда кастеляна пропита кровью. Семь ножевых ран. Хм...
   В это время через порог тихонечко переступила Эмилия. Она была бледна, но старалась скрыть волнение. Лишь подрагивали кончики плотно сжатых губ. Я ободряюще подмигнул ей и тронул за плечо Иеронима. Тот обернулся.
   - А, Эмилия. Ты зачем пришла?
   Девушка судорожно вздохнула, но промолчала.
   - Что с тобой? - Иероним произнес это мягко, даже вкрадчиво. - Хочешь что-то нам рассказать?
   Она кивнула, искоса поглядывая на наставника.
   - Так говори, не бойся.
   - Я хотела... Вчера поздно вечером я зашла к Сегунду. Барон послал за ним... Я зашла, а он сидит за столом...
   - Ну-ну.
   - Сидит и считает деньги. Много денег - золото и серебро. Увидев меня, сначала вздрогнул. Но потом успокоился. Сказал: "Видишь, Эмилия, сколько у нас денег? Выйдешь за меня - станешь богачкой. Но пока не болтай никому. Поняла?" Я спросила: "А откуда у вас столько денег?" - "Накопил, - говорит. - Только ты, дурочка, не болтай. Людям не надо знать. Они жадные и завистливые. Ясно?"
Она замолчала. Иероним почесал бороду.
- Я вот что не понял, Эмилия. Ты собиралась за Сегунда замуж?
- Да. На субботу было назначено венчание.
- Вот оно как... А скажи, у Сегунда на столе лежал кошелек?
- Да. Даже два.
Мы втроем обшарили всю комнату, но обнаружили только пустой кошелек Сегунда.
- Ладно, - сказал наставник. - Я, кажется, догадываюсь, как было дело. Надо идти к барону, пока Курт еще чего не натворил. Ступай с нами, Эмилия, расскажешь, что видела.
  
Мы направились в опочивальню Фридриха, где Иероним сразу изложил свои соображения:
- Сегунд убил Питера после ссоры. О том прознал Венцель и стал требовать с кастеляна деньги. Но, опасаясь Сегунда, Венцель сообщил о своих подозрениях Курту. Когда Курт узнал о гибели брата, он решил отомстить той же ночью. Несколько ударов, нанесенные Сегунду, подтверждают то, что убийца находился в ярости - вся одежда пропитана кровью. А Эмилия видела у Сегунда много монет и два кошелька на столе.
Барон удивился и расстроился.
- Сегунд убил Питера из-за денег?.. Мне бы и в голову не пришло подозревать его. Но зачем он хранил кошелек Питера?
- Думаю, чтобы подбросить его в нашу комнату.
   - Подбросить вам? - Фридрих озадаченно уставился на Иеронима.
   - Да, чтобы свалить убийство на нас.
   - Может, он это давно задумал? - робко добавил я.
   Иероним глянул на меня с неодобрением, но барон поднял указательный палец:
   - Говори.
   Я сделал полшага вперед:
   - Я так поразмыслил. Может, Сегунд и вовсе давно хотел прибрать деньги Питера, да ждал подходящего момента?
   Фридрих задумался.
   - Понимаю. Теперь - понимаю... А ты - смышленый, парень. То-то Сегунд с первого дня невзлюбил тебя. Жаловался, что ты все время по замку бродишь, будто вынюхиваешь что... Получается, Сегунд сразу против вас замышлял? Да не успел. Сначала ему помешал Венцель, потом... Подожди... А где подтверждения тому, что именно Сегунд убил Венцеля?
   Наставник приоткрыл было рот, но барон смотрел на меня, и я рискнул опередить Иеронима:
   - Зачем бы Курт стал убивать Сегунда, если бы не был уверен в том, что кастелян зарезал его брата? Знамо, Венцель предупредил Курта, и тот отомстил. Кроме того, Венцелю, как и Питеру, перерезали горло. Их обоих зарезали, словно баранов.
   - Действительно так. Но почему Сегунд перерезал им горло?
   - Наверное, чтобы не успели закричать.
   Фридрих побагровел и прохрипел:
   - Вот негодяй! Воистину, никогда не знаешь наверняка, что творится в душе даже близкого слуги... Ты говоришь, Иероним, что убийца Сегунда находился в ярости?
   - Он колол кастеляна, будто потерял голову.
   - Похоже на то. У Курта и раньше случались приступы бешенства. А за брата он всегда стоял горой, - подтвердил барон. - А что ты думаешь о смерти Абеляра?
Наставник сосредоточено почесал бороду.
- Про то твердо судить не могу. Сдается мне, что сознание у него помутилось, вот и упал оземь. Как учил римский целитель Гален, по жилам человека совершает круговорот кровь, питающая жизненную и психическую пневму. Последняя находится в мозгу и нервах. Коль пневма питания не получает, сознание человека мутится. Со старыми людьми такое часто бывает.
- Почему?
- От старости. Как дерево сохнет от времени, исчерпав установленный срок, так и человек пересыхает в жилах. От того память слабеет и члены мерзнут.
Барон покачал головой, словно подтверждая слова наставника, и с грустью в голосе произнес:
- Верно говоришь. Вот и я мерзну постоянно, даже у камина... Я слышал о твоем уме и проницательности, Иероним. Но действительность превзошла все ожидания. Чем я могу тебя отблагодарить?
- Мои труды не стоят благодарности, - скромно ответил наставник. - Все, чего мы добиваемся, зависит от воли Всевышнего.
- Истину говоришь. Пусть будет так.
По распоряжению барона Курта схватили и посадили в темницу в подвальном этаже донжона. Брат Венцеля отрицал обвинение, но факты изобличали его. Осмотрев немедля комнату Курта, мы нашли под матрасом кожаный кошель Питера, набитый серебром. Видимо, Курт забрал его у Сегунда.
- Видишь, Мартин! Чего я тебе указывал? - вопросил наставник, потрясая кошельком. - Алчность и зависть - вот пороки, толкающие человека на любой грех, даже смертоубийство. Недаром эти гнусные пороки входят в число смертных грехов.
Помолчал и добавил:
- Впрочем, я на месте папы к ним присовокупил бы и глупость. Не могу понять: как Курт мог оставить кинжал в теле Сегунда? По нему не скажешь, что он глупец. Я с ним разговаривал пару раз, и он показался мне смышленым парнем. А тут такая недальновидность.
- Возможно, Курта кто-то спугнул, и он поспешил скрыться с места убийства? Да и кошель... Разве это не argumentum ad rem?
- Кошель? - Иероним подкинул кошелек на ладони и как-то странно хмыкнул. - Аргумент к делу, говоришь?.. Что же, может ты и прав. Взгляну-ка я еще разок на нашего покойника. Глядишь, и шепнет чего на ухо... Что с тобой, Мартин?
- Вы это серьезно, учитель? Разве покойники разговаривают?
- Смотря с кем. Да ты прямо побледнел. Шучу я...
- Мне идти с вами?
Иероним долго молчал, почесывая бороду.
- Пожалуй, не надо. Без тебя справлюсь, коли ты покойников боишься. Лучше выйди на двор, подыши на морозе... А потом садись за хроники. Иначе мы с тобой тут до Рождества застрянем.
  
Но события разворачивались стремительно. На следующий день в замке внезапно появился безземельный рыцарь Рихард, племянник барона. Он добрался до места, несмотря на переметенную дорогу, порядком измучив себя и коня.
Почти тут же выяснилась причина его спешки - Рихард, едва вернувшись из военного похода, торопился предложить руку и сердце Эмилии. Барон дал согласие и даже пообещал небольшое приданное. Эмилия, буквально, светилась от счастья.
- Этот Рихард, видно, славный парень и настоящий рыцарь, - заметил, узнав о помолвке, Иероним. - Полюбил девушку и сдержал слово, несмотря на то, что она простолюдинка.
- Но ведь это неравный брак.
- Неравный? Как сказать. Рихард - сын третьего, самого младшего брата Фридриха. Тому после отца ничего не досталось, всю жизнь промышлял набегами, не гнушаясь и разбоем на большой дороге. Так и сгинул где-то, оставив Рихарду лишь развалившийся дом... Так что у него даже клочка земли нет. Вот и подвизается вассалом у Фридриха. А барон богат, земель больше, чем у графа Абруса. Может Рихарду и деревеньку подарить.
- А откуда у барона столько земли?
- Все благодаря покровительству герцога. В свое время Фридрих в сражении спас сюзерена от верной смерти. В то время у герцога дочь подоспела на выданье. Он ее, правда, сначала собирался выдать за сына графа Абруса, да... В общем, не важно. В итоге на девице женился Фридрих. С тех пор его владения увеличились едва ли не втрое.
- Выходит, покойная баронесса, воспитавшая Эмилию, была дочерью герцога?
- Именно так, Мартин... Конечно, Эмилия - всего лишь воспитанница, да и Фридрих, после смерти жены, девчонку не сильно балует, но Рихард-то ему племянник. Глядишь, и разживется деревенькой под свадьбу... Но дело не только в этом. А может - и вовсе не в этом. Любовь, Мартин, вот - страшная сила.
Произнеся это, наставник вдруг нахмурился и впал в глубокую задумчивость. Он сидел на кровати, а я за столом, не решаясь его беспокоить. Даже писать перестал, чтобы не скрипеть пером.
Но в тот момент Иероним больше ничего не сказал. Какое-то время он продолжал сидеть на кровати, потом, все с тем же задумчивым видом, встал и направился вон из комнаты.
- Учитель, - я попытался остановить наставника, чтобы выяснить причину его непонятной обеспокоенности, но он только сердито махнул рукой.
Я продолжил свою работу, но без особой охоты. Я отчего-то сильно нервничал и даже умудрился поставить большую кляксу. Лист бумаги был безнадежно испорчен, несмотря на все мои старания удалить чернильное пятно. После этого я совсем расстроился и прекратил перепись, чтобы не наломать еще больших дров. Ведь бумага была дорога и барону, насколько я знал, привезли несколько сотен листов аж из Кастильского королевства.
Мне хотелось выйти из башни и погулять по замку, чтобы как-то развеять тревожные мысли. Но я боялся, что наставник внезапно вернется и, не застав меня на месте, разгневается. Что-то подсказывало мне, что Иероним и без того будет сегодня не в духе, и лучше не давать ему дополнительных поводов для раздражения.
  
Предчувствие меня не обмануло. Наставник появился в комнате через несколько часов, под вечер, и грузно опустился на кровать. Когда он заговорил, я невольно поежился - таким резким и холодным показался мне его, обычно добродушный, голос.
   - Сдается мне, Мартин, что мы совершили ошибку в своих умозаключениях.
   - Какую ошибку, учитель?
   - С того момента, как подозрение пало на Курта, у меня не шла из головы одна несуразица. У Курта мы нашли кошелек Питера. Значит, некое время порыться в вещах Сегунда он имел. А вот свой кинжал из трупа вытащить почему-то не успел. Тебе не видится подобное странным?
   Я сделал паузу (зная, что наставник не терпит спешки), затем рассудительно заметил:
   - Вы сами указывали, учитель, что люди, волнуясь, могут совершать странные поступки.
   - Верно. У тебя хорошая память, Мартин... Но я тебе указывал и другое: если хочешь докопаться до истины, всегда обращай внимание на поведение человека. Коли он ведет себя разумно - значит, и твои рассуждения верны. А вот если поступок человека мнится тебе странным, нужно обязательно найти разумное объяснение. Вот я и попытался... Так как мое сомнение вызвал кинжал, то я решил снова внимательно осмотреть труп Сегунда. Помнишь, я тебя тогда отправил на улицу, а сам вернулся в комнату Сегунда?
   - Да. Но мы ведь перед этим вместе осматривали тело.
   - Верно. Но, как выяснилось, упустили из виду существенную деталь. А потому упустили, что не исследовали внимательно раны.
   - А зачем их исследовать? - наивно спросил я. - Ведь Сегунд уже был мертв. Вот если бы его предстояло лечить...
   - Не все так просто, Мартин. Вид раны может многое поведать внимательному и знающему человеку. Вот и я, повторно изучив раны, заметил...
   Иероним встал и медленно заходил по комнате взад-вперед, заложив руки за спину. По знакомым мне приметам, наставник был чем-то сильно расстроен и даже угнетен.
   - Я увидел, что длина разрезов разная. Длина двух ран, включая ту, из которой вынули кинжал, гораздо больше, чем у остальных пяти ран. А что из этого вытекает?.. Удары нанесены двумя разными ножами - вот что вытекает. Два удара - широким кинжалом Курта, а остальные пять - ножом с узким лезвием...
   Удивляюсь я тебе, Мартин. Иногда ты такой смышленый и шустрый, а порой становишься задумчив и туп, словно влюбленный осел... Итак, ножей было два. Но зачем Курту понадобились два ножа? И почему один нож, кинжал, явно указывающий на него, Курт оставил, а другой унес с собой? Глупость, явная глупость.
   Иероним ускорил шаги, выказывая тем самым крайнюю степень волнения.
   - И сия глупость объяснима лишь одним обстоятельством - Курт не убивал. Кто-то убил Сегунда ножом с узким лезвием, а затем дважды ткнул в труп кинжалом Курта. И оставил его там, чтобы подозрения пали на Курта.
   Мой наставник резко остановился и пристально уставился на меня.
   - Уразумел?
   - Но, если Курт не убивал, - промямлил я, отводя глаза в сторону, - тогда кто? И зачем?
   - Глубокомысленные вопросы, - саркастически произнес наставник. - Действительно, кто? И зачем?
   Он задумчиво посмотрел на стену над моей головой, покусал губы. Нахмурился. У меня возникло ощущение, что Иероним борется с желанием в чем-то мне признаться, но, по каким-то причинам, не решается. Наконец, он продолжил:
   - Так вот. Первое. Обнаружив, что кастеляна убили узким, но, достаточно длинным, ножом, я решил поискать его. И направился, первым делом, на кухню... Представь себе, я быстро нашел там подходящий по форме нож. Им обычно чистят репу, морковь и прочие овощи. Более того, присмотревшись, я обнаружил на рукоятке засохшие пятна крови. И тогда мне открылся следующий ход событий.
   Убийца закалывает Сегунда, чья комната расположена в покоях барона. Также как и комнаты других близких слуг. Затем относит нож на кухню. Покои находятся на втором этаже башни, а кухня внизу. Убийца торопится: его могут заметить, а ему еще надо вернуться и скрыть следы. В спешке убийца ополаскивает нож, но небрежно, оставляя на рукоятке кровь. Потом возвращается на второй этаж.
   - Но, подождите, учитель, - собравшись с духом, перебил я. - А если это просто была кровь от мяса?
   - Я узнавал у Греты. С утра никакой живности не резали, только окорок. А вечером Грета сама мыла посуду и все ножи. Кроме того, это специальный нож для резки овощей. Я продолжу, если ты позволишь?.. Убийца проникает в комнату спящего Курта, подсовывает ему под матрас кошелек Питера и забирает кинжал. После чего заходит в комнату Сегунда и втыкает ему кинжал в живот. Все. Убийца думает, что замел следы... Как ты считаешь, кто настоящий убийца?
   Иероним задал вопрос настолько неожиданно, что я непроизвольно вздрогнул, словно получив за шиворот холодную лягушку.
   - Если не Курт... В замке полно народу. Разве догадаешься?
   - Ну, коли ты не хочешь догадываться, придется ломать голову мне. И для начала замечу, что убить могли лишь несколько человек. Ты разве запамятовал о том, что после убийства Питера и Венцеля барон велел на ночь запереть покои изнутри, на засовы?.. Впрочем, ты мог и пропустить это мимо ушей - вечно ворон ловишь. Так вот, покои были заперты. А сие означает, что убийца находился внутри. Лишь он мог убить, отнести нож на кухню и вернуться обратно.
   Иероним снова начал ходить по комнате.
   - Давай посчитаем всех, кто спал на втором этаже. Барон, естественно, отпадает. Если исключить Курта, то остаются две женщины. Грета и... и Эмилия.
   Наставник внимательно посмотрел на меня. Я не смог скрыть нервной дрожи, как не старался. Эмилия... это было ужасно.
  
Милая, тихая и скромная девушка с темно-синими глазами. Я вспомнил, как подошел к Эмилии во дворе замка, когда она вытаскивала из глубокого колодца бадью с водой. Это случилось на следующий день после того, как мы попали в замок. Наставник с утра отправился к барону, слушать его воспоминания, а я, заполнив один лист хроник, решил немного подышать свежим воздухом.
Спускаясь по высокой, установленной на специальные деревянные подпорки, лестнице во двор, я заметил у колодца Эмилию. Она с усилием крутила ворот, поднимая тяжелую бадью. Я поспешил ей на помощь, но она справилась без меня. Подходя ближе, я подумал: "На вид - стройная, даже хрупкая, а плечи и руки сильные. Про таких говорят - ломается, но не гнется".
- Здравствуй, Эмилия.
Услышав мой голос, девушка обернулась с легким испугом в глазах. Однако тут же улыбнулась кончиками губ.
- Здравствуй.
- Я Мартин, - остановившись в нескольких шагах, я замялся, не представляя, как продолжить разговор.
- Я знаю, как тебя зовут, - она снова улыбнулась, теперь уже более открыто.
- Откуда?
- Слышала вчера, как тебя называл другой монах.
Она замолчала, искоса поглядывая в мою сторону. Щеки у нее разрумянились от ветерка и морозца, из под платка выбился вьющийся темный завиток. Она была такая красивая и беззащитная...
  
- Мартин, ты слышишь меня?
Я вздрогнул.
- Да, учитель. Вы сказали... сказали, что Эмилия и Грета...
- Да, я так сказал. У тебя - хороший слух. Я сказал, что убить могли только Грета или Эмилия. Но я почти уверен - это сделала Эмилия.
   - Но... почему не кухарка? - язык еле слушался меня.
   - Грета? Для трусливой женщины, не способной самостоятельно зарезать курицу, убить Сегунда - невероятный поступок.
   - Откуда вам ведомо про курицу?
   - Сам видел, как она просила мужа отрубить головы курицам... Даже представив, что ею двигало чувство мести, не могу поверить. Если бы кухарка знала, что Сегунд убил Венцеля, она, скорее всего, пожаловалась бы барону.
   - Но, учитель, - я лихорадочно пытался найти оправдание для Эмилии. - Вы сами внушали мне - коли хочешь узнать, кто совершил тайный поступок, найди того, кто может извлечь выгоду. Для чего Эмилии убивать Сегунда?
   Иероним ответил не сразу. Присел на лавку, помолчал.
   - Вот и я не мог этого странного поступка уразуметь. Потому и не стал сразу доносить о своих подозрениях барону. Он неплохо относится к Эмилии. Я не мог объявить ее убийцей, не понимая причин. К тому же, мы только что уверили барона в том, что убийца - Курт. И я решил подождать, послушать, о чем шепчутся слуги... Вот причина и появилась, вместе с Рихардом. Это можно сравнить с тем, что ты пишешь некое слово. Но не можешь его закончить, потому что не хватает одной буквы. Возьмем для примера, пусть будет... пусть будет слово МЕСТ... Как ты его закончишь?
- Нужно придумать последнюю букву?
- Да-да. Ну?
- Ну, пусть будет "о".
- И что получилось?
- Место.
- Да, может получиться "место". Но это в том случае, если ты добавишь букву "о". А если ты добавишь другую букву, то получится уже другое слово.
- Какое?
- А какую другую букву можно добавить?
- ...
- Не догадываешься?
Я задумался, но в голову ничего не приходило.
- Не знаю, учитель.
- Экий ты тугодум... Ладно, подскажу. Приставь мягкий знак и получится "месть". Совсем другое слово, не правда ли? А мы всего лишь поменяли одну букву... Вот так и с убийством Сегунда. Мы подставили одну букву, и у нас получилось, что убийца - Курт. А ведь можно подставить и другую букву. И она пришла мне в голову несколько часов назад. Вернее, догадываться я начал раньше. Но мне не хватало понимания причины, чтобы сделать окончательный вывод.
Вот что получается, Мартин. Рихард, вассал и бедный родственник Фридриха, влюбился в Эмилию летом, когда несколько дней жил в замке. Но сладить все они тогда не успели. Рихарду пришлось срочно вставать под знамена сюзерена, герцога Лотаргинского. Перед отъездом Рихард дал обет перед распятием, что женится на Эмилии, если вернется из похода живым... А тут, осенью, у Сегунда умерла жена. По словам слуг, овдовевший кастелян сразу положил глаз на девчонку и начал уговаривать барона выдать Эмилию за него. Хотя та еще и юна, но выглядит почти как взрослая девушка...
Так вот. Барон, ничего не знавший об отношениях Рихарда и Эмилии, согласился выдать ее за кастеляна и даже назначил день венчания. Сегунда барон ценил, тот был для него правой рукой в отсутствии сыновей. Тут у девицы и появилась причина убить кастеляна, заодно свалив убийство на Курта. Она ведь ждала Рихарда, но барону признаться боялась. Фридрих вспыльчив, не любит возражений и крут на расправу. Да и воспринял бы он это признание, скорее всего, как жалкий лепет глупой девчонки.
Иероним замолчал. Испытующе посмотрел на меня, словно вопрошая: ну, как? Я же буквально оцепенел от предчувствия неминуемой беды.
- Что вы собираетесь делать, учитель? - наконец выдавил я. - А вдруг Эмилия все-таки не убивала?
- Тогда кто?.. Мне тоже трудно представить, как подобный ангелочек мог осмелиться на убийство. Видимо, нежное личико скрывает сильный характер... Помнишь тот день, когда убили Сегунда, и нас выпустили из сарая? Мы шли по коридору и встретили Эмилию в синем платье. Я еще сказал, что она - словно василек?.. Эмилия в тот день надела новое платье. А ночью, когда нас приводили к барону в опочивальню, Эмилия была в зеленом платье... Когда я зашел утром на кухню в поисках ножа, ее зеленое платье висело на веревке в углу почти сухое. Это означает, что она его выстирала еще ночью... Зачем? А затем, что Эмилия запачкала платье в крови. Она ведь колола кастеляна ножом, будто свинью...
Воспользовавшись паузой в умозаключениях наставника, я ухватился за первый аргумент, пришедший мне в голову:
- Но почему вы так уверены, что платье было в крови? Может, она его запачкала в чем-то другом и решила постирать?
- Прямо ночью, не дожидаясь утра? Если бы она имела лишь одно платье, такую спешку можно было бы понять. Но у нее не одно, а даже три платья, я узнавал. Достались от покойной баронессы. Та была маленького роста и худая... Но и это - еще не все. Когда я утром зашел на кухню, то услышал ворчание Греты. Она ругалась, что сырые дрова плохо разгораются.
- И что?
- А то, что дрова обычно заносят после ужина и часть из них кладут рядом с очагом, на специальную полку, чтобы они за ночь подсохли. Но в день убийства Венцеля с вечера дрова не принесли. Грете было не до того после гибели мужа. И пришлось таскать с утра. Это значит, что ночью дров на кухне не было. А для того, чтобы стирать одежду, нужна горячая вода. Получается, нужно растопить очаг. Понял?
   - Но, э-э... Почему бы не предположить, что Эмилия ночью принесла немного дров и растопила очаг?
   - Откуда принесла?
   - Из сарая... - начал я и осекся. Ведь в дровяном сарае ночью под арестом сидели мы. Значит, взять дров Эмилии было негде.
   - Ну-ну, - с ехидцей "подбодрил" меня Иероним. Но я молчал, совершенно сбитый наставником с толку.
   - Ты одежду когда в последний раз стирал?
   Я непроизвольно кинул взгляд на одежду. Туника*, как туника (*Туника - одежда монаха в форме мешка с отверстием для головы). Ну, разве что грязноватая чуток.
   - В монастыре.
   - А в какой воде стирал? В холодной?
   - Почему в холодной? Что я, не понимаю, в какой воде грязь отстирывать? - с обидой ответил я.
   - Так в какой?
   - В горячей, конечно... Вы хотите сказать, что Эмилия стирала платье в холодной воде?
   - Именно. И сделала это специально. Ей и не нужна была горячая вода. А почему?.. Ладно, отвечу сам. Потому что кровь надо отстирывать в холодной воде. Это знает любая девушка.
   - Почему?
   Иероним как-то странно поводил носом, потом с усмешкой заметил:
   - Потому что она - девушка, болван. Но это - твои маленькие проблемы. А вот у Эмилии проблемы большие...
   - А если... Вы сказали - платье было в крови. Может быть, накануне Эмилия резала курицу или кролика, и нечаянно запачкалась?
   - А когда резала, не одела фартук? И это - чистюля Эмилия, которая, даже прислуживая в трапезной, всегда одевает фартук? А, измазавшись в крови, ночью решила срочно заняться стиркой?.. Перестань городить ерунду, Мартин. Эмилия виновна. Я обязан донести обо всем барону. Пусть он решает. Но не думаю, что Фридрих простит убийство Сегунда. А коли Эмилия вздумает отпираться - заговорит под плетью... Она виновна. Если, конечно, не найдется какого-то другого объяснения. Чего молчишь?
   Я не отвечал, чувствуя, как кровь теплой волной заливает лицо.
   - Мне очень стыдно, учитель. Мое поведение недостойно человека, выбравшего путь служения Богу. Но...
   - Не тяни время, Мартин. Всевышний и так все знает, а передо мной тебе нет смысла таиться. Если ты хочешь сказать, что влюбился в Эмилию, то я давно это заметил по твоему глупому поведению. И что дальше?
   - Учитель, все не совсем так, как вы подумали. Да, Эмилия мне нравится, но она любит Рихарда. Мы лишь... подружились. Она рассказала мне о себе, кое-что. Она сказала, что Сегунд ее домогается, но она ни за что не пойдет за него...
Когда Эмилия позавчера застала Сегунда, пересчитывающим деньги, она поняла, что кастелян убил Питера. На столе лежал большой кошель Питера с вензелем, она не могла ошибиться. Ей пришло в голову, что если вину Сегунда удастся доказать, она навсегда избавится от его притязаний. Даже если Рихард погибнет в походе. Только Эмилия не знала, как справиться с такой задачей. В конце концов, она решила, что утром расскажет обо всем мне, и мы что-нибудь придумаем.
   Но поздно вечером нашли тело Венцеля, и нас с вами арестовали. Эмилия испугалась и растерялась, и в первые минуты не знала, что делать. Она хотела лишь одного - не дать Сегунду выбраться сухим из воды. И тут у нее родилась идея: а что, если узнать, где кастелян хранит кошель Питера и сообщить об этом барону?
   Увидев, что Сегунд с Куртом повели нас в сарай, она поспешила в комнату кастеляна, чтобы обыскать ее. Но не успела довести дело до конца - кастелян и Курт вернулись раньше, чем она рассчитывала. Услышав шаги, она укрылась в шкафу. Сегунд с Куртом вошли в комнату и начали ругаться. Из подслушанного разговора Эмилия поняла, что Венцель подозревал Сегунда в убийстве Питера. Конюший решил припугнуть кастеляна, чтобы тот поделился деньгами, забранными у Питера. Но, опасаясь реакции Сегунда, Венцель сообщил о своих намерениях брату.
   Когда Венцеля зарезали на конюшне, Курт сразу понял, что это сделал Сегунд. Но не стал говорить об этом, надеясь погреть руки. Едва они вошли в комнату кастеляна, Курт обвинил Сегунда в убийстве Питера и Венцеля. Далее он потребовал, чтобы кастелян отдал деньги Питера, иначе обо всем будет доложено барону. Сегунд отмел обвинения и начал орать на Курта, что тот придурок и негодяй. Взбешенный Курт выхватил кинжал и вонзил его кастеляну в грудь. Затем, поняв, что Сегунд мертв, испуганный Курт тут же убежал.
Воспользовавшись моментом, Эмилия выбралась из шкафа и быстро ушла в свою каморку. Там она разделась и легла в постель, притворяясь, что давно спит. На самом деле она, конечно, не могла уснуть, осмысливая произошедшее и пытаясь представить, чем это все может закончиться.
Вдруг дверь приоткрылась, и в комнату проскользнул какой-то мужчина. В лунном свете, падавшем через проем в стене, Эмилия разглядела Курта. Он подошел к стулу, на котором лежало платье, повозился несколько секунд, а потом тихо удалился.
Эмилия зажгла свечу и увидела, что платье вымазано в крови. Очевидно, Курт обтер об него свой кинжал. Она догадалась, что Курт хочет каким-то образом свалить убийство Сегунда на нее. Надо было что-то делать. Но что? Эмилия надела другое платье, взяла испачканное и отнесла на кухню. Там она выстирала платье. Вернувшись в покои, она, на всякий случай, решила заглянуть в комнату Сегунда. И обнаружила, что в тело кастеляна воткнут кухонный нож. Только в этот момент Эмилии стал ясен до конца злодейский план Курта.
И тогда у нее возникла мысль обернуть подлые действия Курта против него же. Она пробралась в комнату спящего Курта, взяла его кинжал, вернулась к Сегунду и вонзила кинжал ему в живот. Потом она обыскала комнату кастеляна и нашла кошель Питера с деньгами.
В это время закричали петухи, вот-вот могли встать кухарка и другие слуги. Эмилия вытащила из трупа нож и, торопясь, отнесла его на кухню. Но едва она собралась помыть нож, как пришла Грета и послала Эмилию будить Сегунда. Эмилия успела сполоснуть нож, но, видимо, в спешке не заметила, что на рукоятке осталась кровь.
А потом нас выпустили из сарая. Кинжал Курта, оставленный на месте убийства, говорил сам за себя. Эмилия, дождавшись, когда Курта арестуют, подсунула ему под матрас кошель Питера.
  
- Все? - спросил Иероним после паузы.
Собравшись с духом, я посмотрел ему прямо в глаза, но тут же сморгнул, не выдержав тяжелого взгляда наставника.
- Учитель, я не хотел вас обманывать. Так получилось. Я боялся за Эмилию. Ее слово против слова Курта не много значит. Если бы им устроили испытание...
- Понимаю. Не тараторь, - он поднялся с лавки и начал неторопливо мерить комнату шагами. - Так, говоришь, это Курт несколько раз ткнул труп Сегунда кухонным ножом?.. Хитро задумано. Я так и думал, что Курт - вовсе не дурак. Да получается, что Эмилия его перехитрила... Что же, она сражалась за свою жизнь и свое счастье. Постигнешь причины - поймешь следствия. Н-да... Кстати, Мартин. О том, что Эмилия имеет какое-то отношение к убийству Сегунда, я догадался еще до того, как увидел ее выстиранное платье. Когда я вытряхнул кошель Питера, найденный в комнате Курта, то не обнаружил там ни одной золотой монеты. А Эмилия упоминала про золото на столе кастеляна. И я подумал: не держал ли этот кошель в руке еще кто-то, кроме Сегунда и Курта?
Покраснев, в очередной раз, до кончиков волос, я пробормотал:
- Учитель, это Эмилия. Она всю жизнь не имела ни гроша... Не удержалась.
- Я так и полагал. Гнев и алчность... А вот ты, Мартин, я смотрю, готов ради Эмилии на все. Неужто из-за любви?.. Ладно, молчи. Вернемся в монастырь - наложу на тебя епитимью за все твои греховные намерения.
- Я готов хоть сейчас, учитель, - встав со стула, я тут же опустился на колени и попытался поймать руку наставника. Но тот отступил на пару шагов назад и со странной усмешкой произнес: - Не торопись. Еще не исповедался.
Я чувствовал себя побитой собакой, понимая, что страшно упал в глазах наставника. Но не удержался, чтобы не задать беспокоящий меня вопрос:
- Учитель, вы расскажете барону... про Эмилию?
- Пока не вижу в этом смысла. Барон считает виновным Курта и достаточно. Зачем ему лишние подробности? Он и так неважно себя чувствует.
- А Курт? Что будет с ним?
- Фридрих решил отдать Курта на суд герцога. Нет у него сил, чтобы самому проводить розыск, а Сегунд мертв. Курт же не признается, значит, дело затянется... Осталось дождаться, пока очистится дорога, и Курта отвезут.
  
   На следующее утро Иероним сказал, что покинет замок по срочным делам. Я попытался отговорить его, указывая на тяготы пути, но напрасно. Наставник был непреклонен:
   - Уже третий день подтаивает, и снег слежался. Да и Рихард протоптал тропинку. Проеду. А ты не ленись без меня. Задержались мы тут.
  
   Иероним вернулся через двое суток. Мне он поначалу ничего не сказал. Сразу отправился в покои барона. Я же находился в комнате и пытался переписывать хроники. Оставалось совсем немного. Но работа не двигалась. Меня томило тяжелое предчувствие. Томило так, что начали дрожать пальцы. Я подбросил в камин дров, надеясь согреться, но дрожь не проходила.
   Наконец, наставник пришел. Молча опустился на лавку и некоторое время сидел неподвижно, вытянув ноги и сложив руки на животе. Затем заговорил хрипло, с придыханием:
   - Настала пора поговорить нам начистоту, Мартин. Слушай и не перебивай... Причина к поступку - вот что всегда двигает человеком. Мы вместе с тобой рассмотрели поступки нескольких человек, проводя розыск преступника, и в действиях каждого из них обнаруживались свои причины. У Сегунда были причины убивать Питера и Венцеля, у Курта были причины расправиться с кастеляном. У Эмилии была причина желать зла Сегунду...
   Я приоткрыл рот и тут же закрыл под грозным взглядом наставника.
   - Да-да, Эмилия желала избавиться от кастеляна, и ты этого не смеешь отрицать. Только вот мне не очень понятно, почему она так доверяла и помогала тебе? Ведь после смерти капеллана ей уже не грозило срочное венчание с Сегундом. Обряд проводить было некому. А там, глядишь, и Рихард подоспел бы. Однако Эмилия полезла в комнату Сегунда искать кошель Питера, рискуя быть застигнутой. А ради чего? Только для того, чтобы отвести подозрение от тебя? Чем ты заслужил такую заботу?.. И почему ты с такой страстью кинулся на ее защиту?.. Любовь или дружба, говоришь? Да нет, Мартин, тут дело не в этом.
   Мне сразу бросилось в глаза твое поведение в первый вечер, когда Эмилия принесла нам еду. Можно, конечно, немного смутиться при виде смазливой девчонки. Особенно, если видишь девчонок нечасто. Но ты был просто ошарашен. Так ошарашен, что я, в свою очередь, удивился и запомнил. Но, оказалось, ты еще только начинал удивлять меня странным поведением. А что из этого следует?.. Помнишь, как я тебя учил? Если поступок человека мнится тебе странным, нужно обязательно найти этому объяснение. Вот я и начал потихоньку искать.
   Когда убили Питера, ты сообщил о ссоре между Сегундом и Питером с опозданием на целые сутки. Странная забывчивость при твоей отличной памяти. Ведь расскажи ты мне о ссоре наутро, сразу после убийства Питера, подозрения тут же пали бы на кастеляна. И он не успел бы убить Венцеля... Вот я и подумал - не хотел ли ты, по каким-то причинам, смерти Венцеля? Да и ссоры, может быть, не было вовсе? Ведь подтвердить или опровергнуть твои слова про ссору мог только Венцель. А он, к тому времени, уже был мертв... Правда, эта светлая догадка озарила мою голову позднее, уже после убийства Сегунда...
   Но еще перед этим я удивился твоей подозрительной осведомленности. В первый раз ты насторожил меня, когда выдвинул предположение о кошельке Питера. Это еще можно было списать на твою сообразительность, как я первоначально и сделал. Но вот позже, в разговоре с Фридрихом, ты заявил, что Питеру и Венцелю перерезали горло. Как ты мог знать о том, что конюшему перерезали горло?.. Ночью, когда нас арестовали, барон лишь сказал, что Венцеля убили. А потом мы все время находились рядом. И никто не говорил нам про то, каким образом убили конюшего. И я сам об этом не знал, пока ты не заявил про то барону...
   Ты очень хотел убедить Фридриха в виновности Сегунда. И проговорился... Но в тот момент я еще не верил в твою вину, потому что не понимал причин. Я надеялся на то, что ты каким-то образом сумел узнать о подробностях смерти Венцеля, но не успел меня предупредить. Я надеялся... И все же, сомнение уже охватило мою душу. С этой минуты я понял, что тебя не следует посвящать во все подробности расследования.
   Отправив тебя во двор после того, как мы нашли кошель Питера, я прошел в комнату Сегунда. Там я высыпал деньги из кошеля и не обнаружил золотых монет... Затем я осмотрел раны кастеляна и догадался, что они нанесены разными ножами... Вот тогда, стоя над трупом Сегунда, я впервые четко осознал, что ты мог прикончить Питера и Венцеля. Ведь возможности для этого у тебя имелись.
   Наставник приблизился к столу и взял в руки мой перочинный нож.
   - Я все думал - почему убийца перерезал горло Питеру и Венцелю? Неужели это какой-то специальный обряд? Почему просто не засаживал нож в бок или под лопатку? Крови было бы меньше, и меньше риска запачкаться... И вдруг меня осенило: а если у таинственного убийцы был нож с коротким лезвием? Например, как этот? И убийца боялся, что лезвие не достанет до сердца? Тут я и вспомнил про твой перочинный нож.
   Но Сегунду раны были нанесены другим, более длинным ножом. И я отправился на кухню... Там я нашел подходящий по форме нож. Правда, крови на рукоятке не было. Эмилия смыла кровь. А, может, и не смыла. Но в тот момент, когда я вошел на кухню, Грета как раз чистила тем ножом репу. Так что, это обстоятельство уже не имеет значения.
   - Вы обманули меня, учитель? - после паузы тихо спросил я. - Получается, никакой засохшей крови на рукоятке вы не видели?
   - Для того, чтобы увидеть очевидное, не требуется ума, Мартин. Для этого достаточно зорких и внимательных глаз. Ум нужен для того, чтобы обнаружить неочевидное. А мудрость заключается в том, чтобы, сложив очевидное и неочевидное, догадаться о скрытом. Если хочешь научиться читать сущность человека, как развернутый пергамент, запомни это, Мартин. У мудрого человека в одной упряжке работают глаза, уши, ум, душа и сердце.
   Я соединил в одну цепь свежевыстиранное платье Эмилии, семь ножевых ран в теле Сегунда, нанесенных разными ножами, и предположил, что на рукоятке кухонного ножа для резки овощей могли остаться следы крови Сегунда. Конечно, лишь в том случае, если этот нож находился в теле кастеляна.
   А ты поверил в мои предположения и бросился защищать Эмилию. Тебя беспокоило одно - как объяснить следы крови именно на этом ноже. А почему? Потому что ты знал, что именно он был воткнут в тело Сегунда. Хотя, мало ли в замке ножей с узким и длинным лезвием? Занервничав, ты, тем самым, подсказал мне, что я двигаюсь в нужном направлении. Так охотник, преследующий раненного оленя, получает подтверждение по сломанной ветке или капле крови на листке кустарника.
   Впрочем, сейчас это уже не важно. Про нож мы все выснили. Или - почти все... Сейчас меня интересует другое. Ты знал о том, что Венцелю перерезали горло, и тебя видели около конюшни в то время, когда был убит Венцель. Об этом рассказал один дружинник. Удивлен? Помнишь, в опочивальне барона Сегунд ссылался на то, что тебя видели, бродящим по замку?.. Я опросил всех слуг и дружинников и нашел свидетеля... Так что ты делал в тот вечер у конюшни? Ходил давать сена нашим лошадям?
   - Что вы хотите услышать от меня, учитель? - спросил я, смотря в пол.
   - Я хочу услышать от тебя ответ на простой вопрос. За что ты убил Питера и Венцеля?
   - А если я не отвечу?
   - Думаю, что тогда ответит Эмилия. Под пыткой.
   Я поднял голову и посмотрел прямо в глаза наставнику.
   - Я виноват перед вами, учитель. И перед Богом. Позвольте мне покаяться?..
  
   ...В тот день мы собрались в лес, заготавливать дрова на зиму. Нас было четверо, вся наша небольшая семья: отец, матушка, я и Луиза. Луизе на то время исполнилось всего несколько месяцев. Мать не могла ее оставить в хижине одну, а потому взяла с собой.
   Мы дошли до леса. Луиза по дороге заснула на руках у матушки. Та положила ее в тележку и начала собирать хворост в низинке около опушки. А мы с отцом направились вглубь леса. Отец по дороге обрубал топором сухостой и связывал его в охапки. Увязав две охапки, отец закинул их на плечи, и мы двинулись назад. Отец шагал спереди, я семенил чуть в отдалении за ним. Мне было тогда лет пять.
   Дойдя до опушки, отец внезапно замер на месте. Мы находились на пригорке. А дальше начинался пологий спуск, поросший кустарником. Внизу спуска мы и оставили матушку с Луизой. Отец настороженно вгляделся вперед и сказал, опустив вязанки на землю:
   - Побудь здесь. Почудилось мне, что матушка вскрикнула. Я должен сначала сам узнать, что там происходит.
   Промолвив это, он со всех ног бросился вниз. Я же продолжил стоять около дерева, видя все, как на ладони. Рядом с нашей тележкой я заметил группу спешившихся всадников, четырех человек. Отец подбежал к ним и громко выкрикнул:
   - Что вы творите, негодяи?! Не трогайте мою жену!
   Только тут я разглядел за тележкой женскую фигуру. Женщина лежала навзничь с раскинутыми руками. Ее загораживали колесо тележки и один из незнакомцев, коротконогий толстяк. Но по одежде я узнал матушку. Сердце бешено заколотилось в груди, я едва не заревел во весь голос от охватившего меня страха. Но, возможно, этот же страх сжал мое горло, заставив сдержать вопль.
   - Не ори, - грубо отозвался незнакомец с рыжей бородой, стоявший ближе всех к отцу. Судя по голосу, он был сильно пьян. - Ничего не случится с твоей бабой. Так, слегка стукнули по голове. Оклемается.
   - Пустите меня, мерзавцы, - сказал отец. - Я знаю вас, вы - дружинники барона. Но я вас не боюсь.
   Он шагнул вперед, пытаясь обогнуть "рыжего". Но тот сильно толкнул отца, и он, от неожиданности, упал на землю. Незнакомцы захохотали.
   - Смотри, Венцель, какой слабак, еле на ногах стоит, - с издевкой произнес "рыжий". - Он и на жену-то, наверное, залезть не может, а еще хорохорится.
   Затем он с презрением пихнул отца ногой прямо в лицо. Отец, пытавшийся привстать, снова упал под гогот дружинников.
   Некоторое время отец сидел на земле на корточках. Внезапно он вскочил и, выхватив из-за пояса топор, бросился на "рыжего". Но тот отклонился в сторону. А долговязый дружинник с размаху ударил отца копьем в спину. Отец пошатнулся, что-то прохрипел и рухнул на траву.
   - Что ты наделал, Венцель? - спросил после паузы "толстяк". Голос у него был тонкий и визгливый, как у склочной женщины. - Мы во владениях графа. Вряд ли ему понравится, что убивают его крестьян.
   - Ты же видел, Питер, он едва не размозжил голову Сегунду. Совсем одурел, тупой крестьянин. Подумаешь, бабой его попользовались.
   - Что теперь делать-то, Сегунд? - "толстяк" Питер почесал голову и посмотрел на "рыжего". Тот помолчал, затем сплюнул и сердито буркнул:
   - А чего делать, раз вы такие идиоты? Надо возвращаться в замок, покуда кто из крестьян не увидел.
   - А с ней что? - спросил четвертый дружинник, до этого молчавший, и показал на мою матушку. - Она ведь оклемается.
   - Кончай ее тоже, Курт. Где один, там и второй, - ответил Сегунд и оглянулся по сторонам. Испугавшись, что он сейчас меня заметит, я присел на корточки за кустом, зажмурив для надежности глаза.
   Дальнейшее я не видел, а только слышал голоса.
   - Я не могу, - ответил Курт. - Баба, все-таки, жалко. При чем тут она?
   - Сам ты баба и молокосос, - визгливо отозвался Питер. - Венцель, дай копье. Я сам ее прикончу, раз твой братец в штаны наложил.
   Затем я услышал, как заплакала Луиза. Видимо, раньше она спала в тележке и лишь сейчас проснулась.
   - Черт, здесь еще младенец какой-то! - воскликнул Питер и выругался. - Что с ним делать, Сегунд? Оставим здесь?
   - Можно и оставить, младенец не разболтает. Хотя... - Сегунд замолчал. - Может, отвезти его баронессе? Скажем, нашли в лесу. А родителей убили разбойники. У баронессы добрая душа. Глядишь, несколькими грошами разживемся за богоугодный поступок.
   Они снова захохотали.
   Больше я ничего не слышал и не видел. Всадники уехали. Немного придя в себя, я спустился вниз, но обнаружил там лишь трупы отца и матушки. Я прибежал в деревню, но даже ничего не смог толком рассказать. От страха у меня пропал голос и я онемел.
   Меня взял в семью старший брат отца. Но у него самого было шестеро детей, и жилось мне несладко. К тому же, дядя любил выпить и в таком состоянии распускал руки. Мне, как приемышу, доставалось больше других. Однажды, устав от постоянных понуканий и побоев, я примкнул к цыганскому табору, решив, что хуже не будет.
   Со временем ко мне стал возвращаться голос. Правда, я долгое время сильно заикался, но одна старая цыганка постепенно избавила меня от изъяна. Приходилось просить милостыню, а заике это трудно делать. С цыганами я бродил несколько лет, пока не встретил вас, учитель...
  
   Когда я попал в замок барона, мне и в голову не могло придти, что здесь я обнаружу убийц моих родителей. К тому же, минуло немало времени, и многие подробности, казалось, навсегда стерлись из детской памяти. Тем не менее, впервые увидев рыжебородого кастеляна, я почувствовал смутное волнение и тревогу. Кого-то мне этот медвежеподобный здоровяк с грубым голосом напоминал. Но кого?
   А затем Эмилия стала нам прислуживать. Когда она поставила перед моим носом тарелку с похлебкой, я заметил у нее на внешней стороне кисти три родинки, расположенные треугольником. Меня будто молния пронзила. Я вспомнил, что у моей сестренки Луизы были похожие родинки. Матушка часто показывала их и говорила: "Смотри, Мартин, какие пятнышки. Словно звездочки". Она так и называла Луизу ласково - звездочка. Потому мне и запало в голову.
   Тогда, за столом, я чуть не начал выяснять у Эмилии подробности ее детства. Лишь ваше присутствие, учитель, удержало меня. Но на следующий день я подошел к Эмилии во дворе, когда она набирала воду из колодца, и спросил: кто твои родители? Немного удивившись, Эмилия ответила, что она сирота, подобранная в лесу слугами барона. После чего я уже не сомневался в том, что эта красивая юная девушка и есть малышка Луиза.
   Я уверился, что подобная встреча не могла быть случайным совпадением. Где-то, в глубине души, у меня всегда жила надежда, что однажды мне удастся найти свою сестренку. И вот, волею Всевышнего, это свершилось. Когда же я узнал, что долговязого конюшего зовут Венцель, и вслушался в писклявый голос старого оруженосца барона, толстяка Питера, картина трагического дня восстала в моей памяти, будто все произошло вчера.
   Нет, это не случай, сам Господь указывает мне покарать гнусных убийц - так подумал я. Требовалось лишь продумать план мщения, сделав так, чтобы подозрение не пало на меня или сестру.
   Когда я поведал обо всем Эмилии, она сначала не поверила мне. Уж слишком невероятной выглядела вся история. Но я спросил:
   - А зачем мне тебя обманывать? Ты - бедная девушка, сирота. Какая мне выгода? Если ты мне не веришь, можешь пойти к барону и рассказать ему о моих замыслах.
   Подумав, сестра ответила:
   - Нет, я не пойду к Фридриху. Не знаю точно, брат ли ты мне или нет, но тебя послал Бог. Барон решил выдать меня за Сегунда, в субботу венчание. Умолять бесполезно, Фридрих не откажется от обещания, данного кастеляну. Но я скорее наложу на себя руки, чем выйду замуж за этого мерзкого старика. Я готова помочь тебе, если ты поможешь мне избавиться от Сегунда. Если ты говоришь правду, и эти люди - подлые убийцы, Всевышний нас простит.
Так мы сговорились. С учетом того, что предстояло венчание, надо было действовать срочно. Но я не знал - как. И тут я ненароком увидел ссору между Сегундом и Питером. Она случилась как раз тогда, когда мы с Венцелем заносили корзины с дровами. Вернее, это даже нельзя было назвать ссорой - они просто ругались. Сегунд злился из-за проигрыша и обвинял Питера в том, что тот плутует, бросая кости. Питер же огрызался, утверждая, что у Сегунда двоится в глазах от того, что тот много выпил. Венцель подошел и успокоил приятелей. Тогда-то у меня и сложился первоначальный план: использовать эту ссору, как прикрытие для убийства, которое я замыслил.
Я уже принял решение о том, что должен обязательно отомстить Питеру, Венцелю и Сегунду, как непосредственным виновникам гибели моих родителей - Курт меня в тот момент не интересовал. Меня беспокоило другое: сомнение в том, тех ли людей я приговорил к смерти?
С одной стороны, родинки на кисти Эмилии, ее возраст, а также обстоятельства появления в замке, доказывали, что она и Луиза - одно лицо.
С другой стороны, когда все произошло, мне было около пяти лет. А затем минуло еще почти пятнадцать лет. Да, мне казалось, что я узнал рыжебородого Сегунда и писклявого Питера. Но не было ли это самообманом, внушением? Не домыслил ли я, ослепленный жаждой мести, что именно эти люди напали на нас?
Так я рассуждал, оттягивая момент, когда надо начинать действовать. Не находя себе места из-за охватившего меня волнения, я вышел из башни и, спустившись по крутой лестнице, присел на нижнюю ступеньку. Стоял поздний вечер. Было очень темно: лишь луна изредка проглядывала сквозь разрывы в густых облаках, да два факела, воткнутые с обеих сторон ворот, трепетали на слабом ветру, слегка освещая пространство под входной аркой.
С левой стороны ворот располагалась часовня, пристроенная к крепостной стене. У меня возникла мысль зайти туда и там, прямо перед иконой, спросить у Господа совета. Последнего совета - я понимал, что оттягивать дальше нельзя, ведь через три дня должно было состояться венчание Сегунда и Эмилии. А я дал сестре твердое обещание избавить ее от этого негодяя. Но едва мысль о совете с Господом пришла мне в голову, как я заметил, что от конюшни в мою сторону направляется какой-то человек. Приглядевшись, по высокой, но сгорбленной, фигуре, я узнал Венцеля. А тут он еще громко закашлял, и сомнений не осталось.
Конюший приблизился к часовне и открыл дверь. По слабому свечению в проеме я понял, что в помещении горят свечи. "Интересно, - подумал я. - Значит, там кто-то есть? Наверное, капеллан. Но зачем туда так поздно направился Венцель? В такую погоду лучше молиться у себя в спальне, чем в холоде у алтаря". Конюший, тем временем, исчез внутри, слегка прихлопнув за собой дверь. Недолго думая, я быстро преодолел расстояние от донжона до часовни и осторожно, стараясь не шуметь, потянул дверь на себя.
Внутрь я заходить не стал, потому что маленькое строение не имело притвора, и меня сразу бы заметили. Поэтому я просто прижался к стене и просунул голову в образовавшуюся щель. Я увидел, что капеллан, отец Абеляр, сидит на передней скамейке около алтаря, а перед ним на коленях стоит Венцель. Через несколько секунд я понял, что конюший исповедуется.
Как только это обстоятельство дошло до моего сознания, я едва не прикрыл дверь. Ведь я нарушал тайну исповеди, совершая большой грех. И все же любопытство удержало меня. Не обычное праздное любопытство - предчувствие подсказывало мне, что я могу сейчас узнать нечто очень важное. Ведь не случайно у меня возникло желание сначала выйти во двор, а потом заглянуть в часовню. Провидение явно вело меня к какой-то цели.
Не буду подробно пересказывать исповедь Венцеля. Поясню лишь суть. Как я понял, тяжело больной конюший ощущал приближение смерти и, опасаясь, что она застигнет его внезапно, как когда-то случилось с его отцом, он решил заранее покаяться в своем ужасном грехе. Грехе, о котором молчал почти пятнадцать лет. Наверное, нет нужды объяснять, что это был за грех - вы, учитель, уже сами обо всем догадались.
Венцель рассказывал отцу Абеляру об убийстве моих родителей, а я слушал, чувствуя, как сердце едва не выскакивает из груди. Я словно заживо переживал самый страшный час своей жизни, который, видит Бог, я хотел бы забыть навсегда. Но судьба не позволяла мне это сделать...
Когда Венцель закончил исповедоваться и поднялся с колен, я прикрыл дверь и поспешил обратно к донжону, чтобы меня не заметили. Но едва я приблизился к лестнице, как дверь наверху распахнулась, и в проеме появился Сегунд. Я пригнулся и буквально на корточках пробрался под лестницу, спрятавшись в тени башни.
Сегунд начал неторопливо спускаться вниз. Я слышал его тяжелое дыхание и скрип деревянных ступенек под грузными шагами. И в это время из часовни вышел Венцель. Он двинулся по направлению к донжону со склоненной головой, занятый своими мыслями. Сегунд заметил конюшего и остановился в десятке шагов от лестницы, поджидая.
- Ты чего делал в часовне, Венцель? Давно пора под теплый бочек Греты, а ты все замаливаешь грехи? - кастелян говорил негромко, но морозный воздух отчетливо доносил каждый слог.
- Какое тебе дело до моих грехов? - конюший явно не был настроен на разговор и попытался обойти Сегунда, но тот придержал его рукой.
- Как какое? - кастелян пьяно засмеялся. - Мы же вместе грешили, и не один раз. Разве забыл?
Он снова засмеялся. Венцель молчал.
- Так что ты делал в часовне? Молился?
- Молился, - тихо отозвался конюший. И неожиданно с вызовом добавил: - И исповедался.
- Что? Кому? Свой любимой Деве Марии? - кастелян хихикнул.
- Не святотатствуй, Сегунд, - сердито произнес Венцель. - А исповедался я отцу Абеляру.
Он предпринял еще одну попытку обойти кастеляна, но тот вцепился ему в плечо.
- Подожди. Что ты сказал? Исповедался Абеляру?.. Я надеюсь, ты ничего лишнего не сболтнул?
- Дурак, ты, Сегунд. Разве может быть что-то лишнее, когда каешься перед смертью? От Господа ничего не утаишь.
- Подожди, - в голосе кастеляна послышалась угроза. - Скажи толком. Ты что, признался Абеляру в том самом? Скажи, признался?
- Признался. Сколько можно носить такой груз на душе? И тебе бы покаяться надо. Все перед Богом ходим, не ровен час...
- Ты чего мелешь?! Совсем сдурел, праведник чертов?! - почти проорал Сегунд, но тут же, спохватившись, понизил голос. - Ты что, действительно рассказал капеллану о том, как мы прикончили этих крестьян? Он же теперь донесет барону.
- Как он может донести? Это же исповедь. Дурак, ты. Совсем веры нет. Лучше бы о спасении души подумал.
- Это ты дурак, - процедил кастелян. - Да еще какой.
- Пусти, - Венцель с силой скинул руку Сегунда со своего плеча и направился к лестнице. Тот молча проводил его взглядом. Затем демонстративно сплюнул под ноги и выругался.
Конюший уже скрылся в башне, а кастелян все стоял на месте, что-то бормоча себе под нос. Наконец, приняв решение, зашагал к часовне. На мгновение у меня возникло желание повторить недавний трюк - уж больно мне хотелось подслушать разговор между кастеляном и капелланом. Но я тут же отклонил эту мысль - во второй раз затея могла и провалиться. А с кастеляном шутки были плохи. К тому же я вышел во двор в одной тунике и изрядно замерз. Поэтому, едва Сегунд скрылся внутри часовни, я поспешил в донжон, клацая зубами от холода.
  
Но, зайдя в башню, я не пошел к себе в комнату, а спрятался в углу трапезной. Я знал, что Сегунд рано или поздно вернется в донжон хотя бы для того, чтобы лечь спать.
Так и случилось. Сегунд появился минут через пятнадцать. Но не стал сразу подниматься по винтовой лестнице на второй этаж, где располагались покои барона и комнаты ближайших слуг, а, наоборот, спустился в подвал и вскоре вернулся с большим кувшином вина.
Дождавшись, пока кастелян, чертыхаясь, заберется по лестнице наверх, я последовал за ним в безопасном отдалении. Поднявшись на этаж, я направился к спальне Питера, предположив, с учетом последних событий, что Сегунд не будет пить один.
Так оно и оказалось. Сегунда я обнаружил в комнате Питера. Дверь была едва прикрыта, и мне удалось более-менее отчетливо разобрать разговор двух негодяев. Едва я приложил ухо к щели между дверью и косяком, как услышал удивленный возглас Питера:
- Как, ты убил его??
- Да нет же, говорю тебе, лишь встряхнул эту церковную мышь за шкирку. А он упал и ударился головой об угол алтаря.
- Дела-а... Ты, верно, убедился, что Абеляр мертв?
- Верно. Мертвее не бывает.
- Зачем ты вообще пошел к нему, Сегунд?.. Дай-ка кувшин, надо хлебнуть. А то меня аж в пот бросило.
- Как зачем? Должен же я был удостовериться, что он ничего не разболтает Фридриху? А он начал нести какую-то чушь про спасение души. Вот я и взял его за шкирку, чтобы добиться внятного ответа. А он и окочурился.
Питер какое-то время молчал.
- А тебя теперь не обвинят в убийстве?
- Какое убийство? Я же тебе объясняю - капеллан сам упал и стукнулся головой. Его и так ветром качало. Помнишь, один раз он свалился в беспамятстве посреди службы?.. Разве что Венцель...
Дальше они начали обсуждать, что делать с Венцелем. Сегунд настаивал на том, что Венцель от болезни и страха смерти совсем тронулся головой и его лучше бы прибить, пока он все не разболтал барону. Питер, после вялых возражений, согласился, но заявил, что сам марать рук не будет... Далее они пили и спорили о том, кто убьет Венцеля. Наконец, решили разыграть это в кости. На этот раз повезло Сегунду и обязанность палача выпала Питеру... Кастелян начал настаивать, чтобы Питер совершил убийство немедленно, но тот резонно заявил, что тогда придется заодно убивать и Грету, а это - уже слишком... В конце концов остановились на том, что Венцеля надо будет прикончить в течение дня на конюшне, когда тот пойдет кормить лошадей.
Понимая, что Сегунд вот-вот отправится к себе, я вернулся в нашу комнату и, оставив приоткрытой дверь, стал ждать. Через какое-то время я услышал тяжелые шаги кастеляна... К тому моменту я уже знал, что убью этой ночью Питера. Я ничуть не жалел Венцеля, но его преждевременная смерть нарушала мой продуманный план.
Чуть позже я прокрался в комнату спящего Питера и зарезал его. Кошелек Питера с монетами я забрал, чтобы потом, в нужный момент, подбросить его Сегунду. На время я отдал кошелек Эмилии, ведь ее каморку обыскивать никто бы не стал.
Я не знал, что будет делать Сегунд, узнав о гибели Питера, в частности, соберется ли он убивать Венцеля. Для себя я решил, что прикончу Венцеля вечером, когда он пойдет на конюшню давать сена лошадям. Но я опоздал. Когда я зашел на конюшню, Венцель уже был мертв. Первым, раньше меня, успел кастелян, который после смерти Питера совсем потерял голову. Я даже не исключаю, что Сегунд мог заподозрить конюшего в убийстве Питера. Опасаясь Венцеля по целому ряду причин, кастелян перерезал тому горло, решив повторить способ убийцы Питера. Почему он так сделал, я догадался не сразу.
Затем я вернулся в комнату и, дождавшись вас, рассказал о ссоре между Сегундом и Питером. Я хотел, чтобы вы, умея ловко сопоставлять различные обстоятельства, сами, при незаметной подсказке с моей стороны, пришли к нужным мне выводам.
Но в мой план продолжал вмешиваться хитроумный Сегунд, задумавший свалить оба убийства на меня. К тому же, он нашел свидетеля, видевшего, как я заходил на конюшню. Кастелян убедил в своих подозрениях барона, и тот велел посадить нас обоих под арест.
Я очутился в крайне опасном положении. Ведь если бы убийства прекратились, то подозрения в мой адрес лишь усилились бы. Но Провидение распорядилось само. По замыслу Эмилия должна была, после смерти Венцеля, подбросить кошелек Питера в комнату кастеляна. И сестра решила действовать, невзирая на мой арест. Увидев, что Сегунд с Куртом повели нас в сарай, она поспешила в свою каморку, забрала там кошелек Питера и попыталась спрятать его в комнате кастеляна.
Ну, а дальше вы уже все знаете. Венцель, видимо, успел поделиться кое-какими подозрениями с Куртом, и тот предпринял собственные действия. И Сегунда не стало.
  
   Иероним выслушал мой рассказ в молчании, ни разу не перебив. Потом начал мерить комнату из угла в угол. Так он ходил минут десять, если не больше. Затем остановился и заговорил:
   - Не все из того, что ты мне сейчас открыл, стало для меня новым. В тот день, когда в замке появился Рихард и стало понятно, что Эмилия играет в нашей истории очень важную роль, я решил побольше узнать об этой девушке. Сердце подсказывало, что тем самым я узнаю кое-что новое и о тебе... Первым делом я выяснил у барона название деревни, где могла родиться Эмилия. Ведь кастелян сообщил Фридриху кое-какие подробности. Конечно, он почти все наврал. Он сказал, что случайно нашел младенца в лесу. Но деревню Сегунд указал правильно. Он думал, что свидетелей убийства не осталось. А барона в то время подробности не интересовали, потому что селение находилось во владениях графа Абруса.
   Едва услышав название, я заподозрил недоброе. Я вспомнил, что ты был родом из этих же мест и вспомнил историю о гибели родителей, которую ты мне рассказал при нашей первой встрече. Правда, в частности ты тогда не вдавался, а я не допытывался.
   И я съездил в ту самую деревню. Там я переговорил с жителями и достоверно выяснил важнейшую подробность. Оказывается, у погибших крестьян было два ребенка: совсем маленькая девочка и мальчик по имени Мартин. Девочка-младенец куда-то пропала, а мальчика-сироту позже увели цыгане...
   Узнав, что я интересуюсь забытой историей, в деревне ко мне подошел старик. Испросив у меня благословления, он признался, что давно собирался покаяться в одном неблаговидном поступке, да все с духом не мог собраться. "Рассказывай, - велел я. - Покаяться никогда не поздно". И тогда старик сообщил следующее.
   В тот день он собирал в лесу грибы. На обратной дороге, идя по тропинке, он едва не наткнулся на группу всадников, но успел спрятаться в кусты. Кому нужны неожиданные встречи в вечернем лесу? Он узнал всадников - это были пьяные дружинники барона Фридриха, пользовавшиеся в округе недоброй репутацией.
   Пройдя дальше, он обнаружил трупы убитых крестьян и поспешил в деревню, где рассказал о случившемся. Но кое-что этот человек тогда утаил. Он побоялся сообщить о дружинниках, потому что сам совершил греховный поступок. Увидев на пальце убитой крестьянки красивое серебряное колечко, этот бедняк позарился на ценную вещь и снял кольцо с руки.
Иероним несколько раз глухо кашлянул, приложив кулак ко рту.
- После признания старика мне многое стало ясно. Но требовалось еще кое-что уточнить... Вернувшись в замок, я снова переговорил с бароном, а затем - с Куртом. Я потребовал, чтобы он рассказал о том, как они нашли Эмилию. Сначала Курт все отрицал, ссылаясь на забывчивость. Но я убедил его покаяться (ведь от Бога ничего не утаишь), заодно намекнув, что остались живые свидетели. Однако, пообещал я, все останется между нами, если его раскаяние будет искренним. И тогда Курт признался. Рассказал о том, как они изнасиловали молодую крестьянку, а потом убили ее вместе с мужем... Тогда мне стало окончательно ясно, кто зарезал Питера и Венцеля, свершив свой суд... Причины, Мартин, все дело - в причинах.
- Но тогда зачем, если вы... - начал я и тут же осекся под строгим взглядом наставника.
- Ты хотел спросить - зачем я играл с тобой в кошки-мышки, если все знал? Ну, во-первых, знал я не все и кое-что лишь предполагал. Поэтому мне было важно прежде выслушать твое признание... Надо отдать тебе должное - ты был честен и не отпирался от своей вины. Хотя мог бы клясться, что не убивал Питера и Венцеля. Но у тебя хватило духу признаться в своем преступлении, чтобы снять все подозрения с Эмилии. Ведь ордалий* [*Ордалии - приговор, суд, "божий суд" - род испытания огнем, водой и др., с помощью которых якобы устанавливалась судебная истина, согласно средневековому праву] ей не выдержать...
Кстати, тот человек, который видел, как ты входил в конюшню... Это дружинник, стоявший на страже у ворот. Он видел и то, как из конюшни выходил Сегунд. Кастелян убедил его в том, что в тот момент Венцель был еще жив. Но ведь это же не так, да, Мартин? Венцель уже лежал около стойла с перерезанным горлом, и это сделал Сегунд?..
- Так, учитель, - я прижал правую руку к сердцу, но, под строгим взглядом наставника, перекрестился и добавил: - Клянусь Пресвятой Девой Марией, я не убивал Венцеля.
- Будем считать, что я тебе верю. Fatetur facinoris, qui judicium fugot* (*сознается в преступлении тот, кто избегает суда (с латыни)). Пусть будет так. А уж там-то - все взвесят... Эх-э-э, грехи наши тяжкие.
   Иероним замолчал. Он молчал и смотрел в угол, на висевшее там распятие.
   - Где взвесят? - выдавил я из себя. Голос меня почти не слушался. - На суде у герцога?
   - На Страшном Суде, мой мальчик, - тихо молвил наставник. - На Страшном Суде.
  
   Иероним ничего не рассказал барону. Тот так и остался в убеждении, что Питера и Венцеля убил Сегунд, а Сегунда, в отместку, зарезал Курт. На следующий день мы покинули замок, завершив работу.
   Однако по возвращению в монастырь наставник сильно заболел и слег. Трудно судить однозначно, что послужило причиной: простудился ли Иероним во время поездки в мою деревню, или какая иная хворь одолела его. Но ему становилось все хуже. Однажды наставник позвал меня в келью, откуда не выходил последние дни, и сказал: "Я чувствую, что скоро умру. Ты должен выслушать меня, Мартин, перед тем, как Господь призовет мою душу на свой суд".
   И я узнал от наставника потрясшую меня правду.
   Иероним принадлежал к древнему роду Абрусов и был средним сыном графа Роберта де Абруса. Владения графа находились по соседству с землями барона Фридриха. Молодые годы Иероним провел при дворе сюзерена, герцога Лотаргинского, участвуя во всех его походах и набегах. Однажды Иероним получил серьезное ранение и приехал на лечение в замок отца. Там ему приглянулась юная служанка матери Анна-Мари. Как бедной девушке было устоять под натиском благородного рыцаря?
   Греховная связь длилась несколько месяцев, покуда о ней не узнал граф Абрус. Узнал случайно, увидев на пальце служанки дорогое серебреное колечко, подарок Иеронима. Граф, намеревавшийся женить сына на дочери герцога, пожурил его и велел готовиться к выгодной женитьбе. Однако Иероним, потеряв голову от страсти к красавице-простолюдинке, наотрез отказался вступать в брак с уродливой дочерью сюзерена. Взбешенный упрямством сына, граф срочно выдал беременную Анну-Мари замуж за молодого крестьянина.
Но коса уже нашла на камень. Смертельно разругавшись с отцом, Иероним постригся в монахи, навсегда оставив мирскую жизнь. Что касается Анны-Мари, то она вскоре родила мальчика... Видно, не зря гласит древняя истина: fatum est series causarum...*(*судьба - это ряд причин (с латыни)).
А еще наставник добавил: "Запомни, Мартин, кровь брызжет лишь тогда, когда удары наносятся живому человеку". Эту фразу я не сразу понял, вернее, просто не обратил на нее внимания в том состоянии. У меня было ощущение, что я во второй раз в жизни теряю отца.
   Через сутки Иероним скончался. Я долго не мог придти в себя. А потом в монастырь приехал рыцарь Рихард и пригласил меня на свадьбу с Эмилией. И тогда, вновь перебирая в голове события тех трагических дней, я вспомнил фразу наставника. И понял, что он имел в виду.
   Я сказал ему, выдвигая свое объяснение, что Курт убил Сегунда одним ударом кинжала. А множественные удары кухонным ножом он нанес позже, чтобы подозрение пало на Эмилию. Но я не учел, что в мертвом теле кровь не циркулирует. И в этом случае одежда Сегунда не могла бы вся вымокнуть в крови.
   Иероним, по каким-то причинам, не стал прямо говорить мне, что разгадал мой обман. Но он сделал ясный намек. Это была маленькая, предсмертная слабость с его стороны. Он не мог умереть, оставив меня в убеждении, что мне удалось обвести его вокруг пальца.
   А, может, дело в другом? Может быть, он хотел, чтобы всю оставшуюся жизнь я мучился своим обманом? Или, чтобы я знал, что нет ничего тайного, что не стало бы явным? Трудно сказать... Но я действительно обманул его. Не потому, что не любил. Просто, слишком сильно боялся за судьбу сестры, моей маленькой Луизы.
Да, она совершила убийство. Ей пришлось это сделать.
  
После того, как нас с Иеронимом посадили под арест, Эмилия очень испугалась за меня. Она боялась, что Сегунд, взбешенный убийством своих старых приятелей, будет землю рыть, чтобы найти какие-то следы. И она оказалась права.
   Сестра лежала в своей маленькой комнатке на кровати, предаваясь горестным размышлениям, когда туда зашел пьяный Сегунд. Он часто это делал в последние дни, предвкушая, что Эмилия вот-вот станет его женой. Кастелян, возможно, не удержался бы и от насилия, если бы не побаивался гнева барона. Но вел он себя день ото дня все наглее и развязнее. Именно поэтому сестра каждый вечер брала из кухни нож и клала под подушку. Она поклялась, что ни за что не поддастся безобразному старику - лучше убьет или себя, или его.
   В тот вечер, вернее, в ту ночь, Сегунд был очень пьян - они напились с Куртом после того, как заперли Иеронима и меня в сарай. Подойдя к торцу кровати, он криво усмехнулся и сказал:
   - Лежишь, цыпочка? Может, я лягу рядом?
   Эмилия присела на кровати, дрожа от страха. При слабом свете свечи рыжебородый кастелян с кустистыми бровями и толстым носом походил на злодея-людоеда из страшной сказки.
   - Не надо, Сегунд, - сказала сестра, пытаясь сдержать дрожь. - Грех это, домогаться невесты до венчания. Скажи лучше: ты, правда, думаешь, что монахи убили Питера и Венцеля?
   Кастелян громко икнул, потом мотнул головой.
   - Они, конечно. Кто же еще? Я сразу понял, что святоши себе на уме. Особенно этот тощий парень. Один человечек видел, как он вчера крутился около конюшни после ужина. Истинный Бог, он Венцеля и зарезал.
   У сестры все обмерло внутри.
   - А почему... почему ты не донес о свидетеле барону?
   - Барону? Рано еще, - Сегунд усмехнулся. - Слишком он доверяет этому Иерониму. Вот начнется расследование епископа, тогда и выложу. И еще свидетелей найду.
   Он снова икнул.
   - Черт с ними, этими доминиканскими пройдохами. Их песенка спета... Давай займемся тобой. Ты такая спеленькая, как молодое яблочко. Не корчь из себя недотрогу.
   Кастелян, пошатываясь, сделал два шага и очутился рядом с Эмилией. Несколько мгновений он смотрел на нею мутными глазами. Затем схватил за плечо и попытался подтянуть к себе. Сестра уперлась левой рукой Сегунду в грудь. Он ощерил зубы и пробормотал с гнусной усмешкой:
   - А ты упрямая, сучка. Прямо, как покойная мамашка.
   Как потом мне рассказала Эмилия, эти слова-признания, вырвавшиеся у пьяного негодяя в запале похоти, ослепили ее сознание, словно молния. Едва сдерживая тошноту от мерзкого запаха грязи, пота и перегара, сестра схватила под подушкой рукоятку ножа и через секунду вонзила его в живот ненавистному старику.
   Сегунд вскрикнул и пошатнулся. Не помня себя, Эмилия вскочила на ноги и, прижимаясь к стене, нанесла кастеляну еще несколько ударов куда попало. Тот зарычал от боли, но не упал. Более того, сжав руку сестры, он заставил ее выпустить нож.
   Завязалась борьба. В какой-то момент кастелян даже схватил Эмилию за горло, пытаясь ее задушить. Но внезапно руки его ослабли, он захрипел и рухнул на пол.
   Только через какое-то время сестра более-менее пришла в себя. Осмотревшись при помощи свечи, она увидела, что едва ли не с ног до головы измазана и забрызгана кровью. Но, прежде всего, надо было как-то избавиться от трупа.
   Не буду пересказывать, как Эмилия тащила тяжеленное тело в комнату Сегунда. Откуда хрупкая девушка, почти подросток, нашла в себе такие силы, до сих пор остается для меня загадкой. Но ей удалось это сделать. На ее счастье комната кастеляна располагалась рядом по коридору. А еще ей повезло в том, что стояла глухая, предрассветная пора ночи, когда сон у человека самый крепкий. Ни Грета, ни Курт ничего не услышали. К тому же, Курт был мертвецки пьян.
   Затем Эмилия принесла из кухни ведро воды и тщательно замыла кровавые следы. Но это была лишь часть работы. Понимая, что в таком виде она сразу же выдаст себя, сестра пошла на кухню. Там она разделась, умылась и отстирала платье в корыте.
   Только тут, немного успокоившись, Эмилия задумалась над тем, что делать дальше. Она сообразила, что подозрения в убийстве Сегунда все равно могут пасть на нее. Ведь барон велел запереть покои на ночь. А из этого следовало, что убить кастеляна могли только она, Грета или Курт. Вот тогда Эмилии и пришло в голову подстроить все так, чтобы главным подозреваемым стал Курт. И у нее получилось почти все, как она задумала, лишь немного не хватило времени.
   Она вернулась в покои и надела новое синее платье. Потом прокралась в комнату спящего Курта. Там она взяла кинжал и направилась к Сегунду.
   И в это время закричали петухи. Вот-вот могли встать кухарка и другие слуги. Но начатое дело надо было доводить до конца. Сестра зашла в комнату кастеляна и пару раз ткнула кинжалом Курта в труп.
   Оставалось забрать из собственной комнаты кухонный нож, вернуть его на место и помыть, чтобы скрыть все следы. Но она не сразу обнаружила нож. Оказалось, что во время схватки с кастеляном, он отлетел под кровать. Наконец, Эмилия нашла его и бегом бросилась на кухню. Едва она опустила нож в миску с водой, как в помещение вошла Грета. Увидев Эмилию, она сказала:
   - Молодец, сегодня встала раньше меня. Сходи-ка к Сегунду за ключом от подвала, надо принести крупу и окорок. Или пусть сам спустится, коли проснулся уже.
   Эмилия, не заходя к Сегунду, сразу направилась в спальню барона и разбудила его. Узнав о гибели ближайшего помощника, Фридрих тут же велел выпустить меня и Иеронима. А дальше началась суматоха.
   В этой суматохе сестра исхитрилась коротко сообщить мне о произошедшем. А я подсказал ей, чтобы она призналась Иерониму в том, как видела Сегунда с деньгами Питера. Собственно, это "признание" мы обговорили с ней еще раньше, когда спланировали все преступление.
   Эмилия, в итоге, совершила лишь одну ошибку. Она постирала платье в холодной воде. Но что ей оставалось делать? А еще недоверчивый Иероним устроил мне ловушку с кровью на рукоятке ножа. Пытаясь отвести подозрения от сестры, я на ходу придумал неуклюжую версию с Куртом, якобы пытавшемся подставить Эмилию. И, в конце концов, я запутался в паутине собственной лжи.
Иероним раскрыл все наши хитрости и уловки. Но решил нас пощадить.
Истинные причины, которыми руководствовался мой наставник, он унес с собой в могилу. Сначала я думал, что Иероним нас просто пожалел, считая, что Сегунд и его приятели-негодяи заслужили своей участи. Но чем старше я становился, тем чаще меня посещала мысль о том, что наставник знал нечто такое, что мне не суждено понять.
Впервые эта мысль пришла мне в голову, когда умерла Эмилия. Правда, сначала ей очень повезло. Барон Фридрих скончался через несколько дней после нашего отъезда из замка, примерно в одно время с Иеронимом. Изношенное сердце барона не выдержало ужасной вести - оба его сына погибли в Египте, в сражении с неверными под Мансурой. Умирая, Фридрих завещал все свое имущество Эмилии и племяннику Рихарду. Так сестра почти в одночасье стала знатной и богатой дамой.
Чтобы отблагодарить Господа за доброту, она сделала большие пожертвования нашему монастырю. Не буду скрывать, данное обстоятельство помогло мне занять место библиотекаря, ставшее вакантным после кончины Иеронима. В моем возрасте это было невероятным успехом, другие монахи-претенденты едва не скрежетали зубами от злости и зависти. Но наш настоятель очень любил деньги - мир его праху. Да и кто их не любит? Через одиннадцать лет, когда настоятель отдал Богу душу, деньги сестры, найдя прямой путь к сердцу архиепископа, помогли мне стать новым приором нашей обители. Вернее, к тому времени эти деньги уже принадлежали мне.
Увы, моя маленькая Луиза, как я ее всегда называл про себя, прожила недолго. Она умерла, вместе с Рихардом и дочкой-малюткой, во время эпидемии моровой язвы. До сих пор я думаю: может быть, сестру, таким образом, покарал Всевышний? Ведь ничто не скроется от его глаз. Но тогда непонятно, почему он сначала подарил ей счастье? Пусть и ненадолго? И почему он до сих пор не покарал меня?
   И еще одно воспоминание всегда мучило меня. Я так и не осмелился сказать Иерониму о том, что он ошибся, считая меня сыном. Его сын скончался в младенчестве. И уже затем моя матушка, Анна-Мари, воспроизвела на свет Божий меня...
   Правильно ли я поступил, умолчав об этом обстоятельстве перед умирающим, не знаю. Говорят, что есть ложь во спасение. Но спасла ли моя ложь хотя бы одну душу? Ведь я лгал так много...
  
   С трудом вымолвив последние слова, старик судорожно вздохнул, в горле его что-то заклокотало.
   - А еще я так и не понял... что подразумевал Иероним... сказав: fatetur facinoris... qui judicium fugot... мне кажется... хотел пред... упредить... но...
Он захрипел и замолк. Духовник, почувствовав недоброе, наклонился над стариком, с тревогой вглядываясь в его лицо. Затем, осторожно взяв руку умирающего, поднес ее к губам...
Едва священник вышел в зал, к нему тут же торопливо приблизилось несколько человек в красных мантиях и гаперо*.
- Что? Как он? О чем вы говорили?
- Его Святейшество умер, - не поднимая глаз, ответил духовник папы. - Его душа уже на дороге к Богу.
  
  
*Гаперо - кардинальская шапка.
  
Оценка: 8.00*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"