ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Через перевал Рыбий Хвост шёл длинный караван. Работорговцы гнали свой товар на рынок в Гиркасы - здесь было, наверное, тысячи три невольников, да триста навьюченных лошадей, да сотня стражников. Хозяева каравана, три уважаемых торговца-финикийца, ехали впереди на диплозаврах - мощных песчаных ящерах, каждый из которых был размером куда как больше носорога, но меньше мамонта. Один такой дрессированный ящер стоил целое состояние, и люди не зря отдавали свои деньги. Чрезвычайно выносливые, диплозавры довольствовались лишь часом отдыха в сутки. При желании в скорости бега они могли сравняться с хорошей скаковой лошадью, а их внушительные челюсти служили надежной защитой их хозяевам.

Невольники шли длинными вереницами. На каждом был железный ошейник, крепившийся к общей цепи. Почти все здесь были молодые, здоровые мужчины, так что хозяева-финикийцы предвкушали хорошую выручку. Покачиваясь в своих шезлонгах, финикийцы - толстый, брыластый Эд-Гарух, щупленький, крысоватый Шамышель и кряжистый, толстолобый Абракс - прославляли глупость баронов Вересковых Холмов, уже который год тешившихся междоусобицей. Военнопленные обычно продавались в рабство сразу на поле боя - воинственным баронам нужны были деньги, так что старинное ремесло работорговли обещало процветать.

Почтенные финикийцы дружно посмеивались над своим собратом, кривым эфиопом Барризом, избравшим окружной путь в Гиркасы, долгий и изнурительный. Действительно, короткая дорога имела свои трудности - горы кишели разбойниками, наследие долгой войны, но на силу всегда найдется сила. Сотня воинов, три диплозавра - да против такой силы не устоит ни одна разбойничья шайка, тем более что диплозавры были бодрые, наевшиеся.

Толстяк Эд-Гаррух весело вспоминал, какой Барриз трус, - Барриз имел обыкновение надевать под рубаху сразу две кольчуги, свою охрану он не доверял людям - сроду у его ног терлись два-три дрессированных ягуара, а ещё...

Неожиданно впереди каравана показался какой-то человек.

Человек стоял посреди дороги прямо на пути каравана.

Абракс, первым заметивший незнакомца, озадаченно выругался.

Недоумение длилось недолго. Работорговцы были ребята опытные, всякие виды видавшие. Шамышель отдал приказание командиру наемников, и двое солдат поскакали вперед, обнажив мечи. "С дороги! - закричали они незнакомцу. - С дороги, глупец!" Конечно, для усиления эффекта было произнесено еще несколько нелицеприятных слов.

Незнакомый человек не пошевелился.

Солдаты получили ясный приказ - свирепея, они собрались изрубить нахального незнакомца в капусту.

Вояки уже замахнулись для удара, но тут произошло нечто неожиданное.

Незнакомец вдруг вырос ростом. Его длинные, ниже плеч, волосы словно вспыхнули огнем, он развел руки - и всадники, грохоча доспехами, покатились в разные стороны вместе со своими лошадьми.

Командир наемников, сухощавый, поджарый Бек-Бикар, принялся выкрикивать команды. Надо отдать ему должное, особого страха в его голосе не чувствовалось - сказывался многолетний опыт побоищ и потасовок.

Абракс, хватая двуручную секиру, обернулся к Эд-Гарруху:

- Где там твой колдун, Гаррух? Как раз для него работенка!

Эд-Гаррух покосился на чародея Ферримора, нанятого им за большие деньги:

- Что скажешь, Ферримор? Что там за богатырь такой?

Ферримор, разглядывая незнакомца, прищурился из-под руки.

Командир наемников зло сказал:

- Если позволят ваши милости, мои арбалетчики наделают в этом удальце столько дырок, что их не замажет ни одно колдовство.

- Ну так пускай наделают, - ласково проговорил Шамышель, пробуя тетиву черного тисового лука.

По знаку командира наемников, десять всадников с арбалетами вырвались вперед.

Бек-Бикар не напрасно гордился своими солдатами. В самом деле, это были одни из лучших арбалетчиков Юга, участники бесчисленных войнушек и войн, за сто шагов попадавшие в глаз хоть зверю, хоть человеку.

Ферримор, статный блондин с холеной бородкой, в хламиде коричневого бархата, поскакал следом за арбалетчиками.

Финикийцы придержали диплозавров. Бек-Бикар построил солдат спереди и сзади страшных ящеров - это было не самое лучшее боевое построение, но выглядело весьма устрашающе.

Сейчас работорговцы находились на расстоянии хорошей видимости от незнакомца, так что от них не скрылась ни малейшая деталь того, что случилось дальше.

Когда арбалетчики приблизились к незнакомцу на достаточное расстояние, они разом выпустили стрелы. Арбалетные стрелы этих умельцев легко пробивали кольчугу и даже легкий пластинчатый доспех, однако на этот раз жалам смерти не удалось изрешетить вражескую плоть.

Арбалетные стрелы попросту не долетели до незнакомца. Преодолев половину расстояния, они вдруг вспыхнули ярким пламенем - и просыпались на землю щепотками пепла.

Арбалетчики были людьми действия, к тому же - ребятами отчаянными и азартными. Они толком не поняли, что произошло, поэтому, вместо того, чтобы немедленно ретироваться, они принялись крутить механизмы своих арбалетов, готовясь запустить во врага новую порцию стрел.

Колдун Ферримор был иного замесу. В самом деле, он был щеголь и любил деньги, но вместе с тем не стоило отказывать ему в уме.

Не дожидаясь новых выстрелов, Ферримор развернул коня и поскакал назад.

Арбалетчикам так и не удалось сделать повторный выстрел. В следующую секунду из-под земли с воем поднялось пламя; ревущий огонь охватил десятерых неосторожных всадников, и рев его смешался с громовым хохотом страшного незнакомца.

Видя, как горят и обугливаются наемники-арбалетчики, работорговцы ни на шутку перепугались. Машинально они осадили назад на своих диплозаврах, едва не передавив стоявших позади солдат.

Когда Ферримор приблизился, Эд-Гаррух заверещал:

- За что я плачу тебе, Ферримор? Ты даже не попытался колдовать!

- Колдовать? И что бы я наколдовал? Да простит меня ваша милость, тут колдуну нечего делать.

- Как так "нечего делать"? Разве мы имеем дело не с колдовством?

- Это не колдовство, - покачал головою Ферримор.

- Как "не колдовство"? А этот огонь, а головешки, в которые превратились мои солдаты?

- Это не колдовство, потому что это не колдун, - пояснил Ферримор, прикрывая ладонью усмешку. - Это - не колдун, это - бог. Бог стоит у нас на пути! А боги, как известно, не колдуют. Боги творят или чудодействуют.

Работорговцы заметно погрустнели.

Верткий умом Шамышель проговорил:

- Но разве мы перед самой дорогой не пожертвовали сто быков пресветлым богам Элидны? Разве мы не почтили особой жертвой Меркуля - покровителя всех честных торговцев, нашего учителя, подателя благ? Или мы ненароком уже в пути преступили какой-то закон небесных владык?

- Боги Элидны здесь не причем, - проговорил Ферримор. - Сдается мне, это какой-то из местных божков. Наверное, вы обнесли его со своими жертвами. Вам надо было бы получше расспросить про дорогу.

- Но здесь за пятьдесят миль в округе нет никаких местных духов или богов! - воскликнул Шамышель. - Три года мы водим караваны этой дорогой, и все было благополучно, а тут...

- Хватит болтать! - прохрипел толстяк Эд-Гаррух и зашептал: - Вы что, не видите, он идет к нам! Он идет к нам! Что нам делать, Ферримор?

Незнакомец, в самом деле, шагал к перепуганным работорговцам.

Ферримор сказал:

- Не знаю, что было раньше, но сейчас этот божок владеет этой землею, так что вам придется быть сговорчивыми. Соглашайтесь на всё, что он ни потребует, - может, тогда мы сумеем живыми убраться отсюда.

Незнакомец уже был рядом.

На вид ему было лет пятьдесят, как если бы применить к человеку. Он был среднего роста, огненно-рыжий, с лицом, густо усыпанным веснушками, с голыми до плеч руками, густо покрытыми рыжим волосом. Нижняя челюсть его была массивной и несколько выдавалась вперед, как у бульдога. Копна рыжих волос покрывала плечи; на нем была простая кожаная куртка охряного цвета, и - ни оружия, ни доспехов.

Когда он остановился, страшилища диплозавры неуклюже повалились на передние лапы, словно бы упали на колени, если коленями можно назвать их огромные, покрытые шипами суставы. Одновременно задняя часть тела ящеров поднялась вверх, причем совершенно неожиданно для седоков. Бедняги финикийцы вылетели из своих шезлонгов. Насмерть не убились, но расшиблись изрядно. Больше всего досталось Эд-Гарруху как самому толстому.

Потирая ушибленные места и злобно поблескивая маленькими глазками, Шамышель забормотал:

- Да будет над нами милость твоя, бог! Вижу, прогневили мы тебя - виноваты, виноваты! Укажи, какая жертва угодна тебе, о многосильный!

Незнакомец проговорил трескучим, резким голосом:

- Здесь, в моей земле, нет рабства, торговец. Я - Оронунд, бог огня, и я велю: да будут все ваши рабы свободны!

Шамышель поперхнулся. Эд-Гаррух недовольно заворчал. Абракс глухо забормотал ругательства.

- Кажется, вы заставляете меня ждать? - процедил незнакомец, так что даже неустрашимому командиру наемников стало не по себе.

- Да будет известно твоему могуществу, великие боги Элидны не запрещают рабства, - проговорил Шамышель. - Перед тем, как отправиться в путь, мы принесли жертву Меркулю, и наша жертва была принята.

Заслышав стук копыт, Шамышель скосил глаза. Как оказалось, это дал стрекача Ферримор - колдун поскакал прочь, нахлестывая коня.

Шамышель был умен, а вернее - хитроумен, поэтому он сразу понял, какую оплошность совершил. Злость застила ему разум: ему не следовало говорить таким образом с местным божеством огня, напоминать про всемогущество высших богов, которые сейчас были куда как далеко.

Шамышель верно понял свой промах, да только уже было поздно.

По мере того, как он говорил, лицо Оронунда становилась всё страшнее. Хуже того: по космам, по волосатым рукам бога стали пробегать язычки пламени, а глаза его сделались белы и ослепительны, словно раскаленное железо.

Оронунд дал торговцу закончить, после чего мощно и сильно вскинул руки вверх, растопырив волосатые пятерни. Бормотать слова заклинания ему не пришлось. Ему совсем ни к чему было заклинать стихию, сердцем которой был он сам.

- Ко мне, духи огня! - крикнул Оронунд, и тотчас же отовсюду из-под камней вылезли длинные, жирные саламандры, похожие на ящериц в оранжевых пятнах. - Убейте их! - приказал огненный бог и показал рукою.

Немедленно там, где только что были саламандры, вздулись огненные пузыри. Подскакивая, словно мечи, огненные пузыри ринулись на работорговцев и их солдат. Раздались вопли. Люди заметались, обожженные и ослепленные. Страшно завыли громадины диплозавры - огонь не разбирал правых и виноватых, заодно досталось и ни в чем не повинным песчаным ящерам. Давя людей, ящеры закрутились, словно червяки, оказавшиеся на раскаленной сковородке. Огненный бог захохотал.

Очень скоро все было кончено. Работорговцы и их наемники сгорели дотла. Рабы, которые остались в живых, разбежались. Как ни странно, но все три диплозавра уцелели, даром что побывали в самом центре огненной топки - их спасла толстая шкура. Уцелел и колдун Ферримор, вовремя удравший с опасного места. Оронунд не стал преследовать Ферримора. Огненный бог попросту забыл про него. С наслаждением вдыхая запах гари, Оронунд огляделся. Хорошо!

Счастливый своей силой, гневный и радостный, бог зашагал в гору. Оттуда, с высоты, он хотел обозреть свои новые владения.

Территория, где действовала сила Оронунда, не имела четкой, на века установленной границы. Сила Оронунда проистекала от огня земных глубин, а сила этого огня не была постоянной. Иногда, раз в десять-пятнадцать лет, кипевшая глубоко под землею лава поднималась к поверхности, старый вулкан Барбикар начинал куриться, а то и случалось извержение. В это время власть Оронунда не ограничивалась тремя деревнями у подножия Барбикара, она распространялась на соседние горы - вообще, на весьма обширную территорию. Именно это было сейчас. Уже две недели вулкан извергал тучи дыма и пепла, чего не учли финикийские работорговцы.

С высоты Орлиной сопки Оронунд всмотрелся вдаль. Кругом, куда ни глянь, была его власть: и по западную сторону хребта, и по восточную дымили жертвенники, - это горцы жертвовали ему золотисто-красных петухов и красные цветы. Огромные ноздри Оронунда вдохнули пряный воздух - и вдруг бог уловил запах иной, нежели запах сжигаемых жертв.

Это был душный запах пота, к которому примешивался особый, сладковатый запах.

От этого сладковатого запаха Оронунда замутило.

Человеческие жертвы были противны как великим богам Элидны, так и местным земным богам. Одни лишь подземные божества алкали человеческой крови.

Кто же осмелился пролить человеческую кровь без ведома его, Оронунда, в его владениях?

Сколько Оронунд ни вглядывался в сторону, откуда ветер принес запах крови, он ничего не увидел. Должно быть, горы затрудняли обзор. Ладно же! Оронунд подпрыгнул в воздух, и в следующую секунду огромный сгусток огня, словно метеор, понесся на северо-запад.

Далеко-далеко, за Верблюжьей горою, Оронунд увидел вереницу людей. Около сотни рабов шли по узкой горной тропинке, сгибаясь под тяжелыми тюками. По этой тропинке не прошла бы ни одна лошадь, иное - человек, человек пройдет где угодно. Впереди и позади каравана шествовала охрана; надсмотрщики вовсю орудовали бичами, подбадривая медлительных.

Оронунд ни на шутку рассвирепел.

Сказать по правде, его нельзя было назвать добрым богом, да и справедливым он был с большой натяжкой. Однако рабства Оронунд не терпел - вся его огненная природа восставала, когда он видел ошейник раба.

К сожалению, тропа, по которой шествовали рабы, находилась весьма далеко от вулкана Барбикара - за пределами владений Оронунда. Здесь была уже не его земля, и поэтому Оронунд не мог воспользоваться здесь своей божественной силой.

От гнева Оронунд позабыл обо всем. Нетерпеливый дух огня жаждал расплаты и мести.

Не помня себя, огненный бог спрыгнул на тропинку впереди каравана и загремел, обращаясь к опешившим работорговцам:

- На колени, вы, мерзкие гиены! Я, бог Оронунд, я велю: все ваши рабы да будут отныне свободны!

Этот караван принадлежал барону Ротенмейстеру, владевшему и рабами, и поклажей, и тремя десятками весьма недурственных воинов. Барон Ротенмейстер был родом из соседней страны - Эфросии, однако он два года воевал в стране Вересковых Холмов, чтобы хорошенько поживиться. В своей цели он преуспел, так что теперь барон возвращался в родовой замок с тюками, полными всякого добра.

Ни о каком Оронунде барон и слыхом не слыхивал. Да хоть бы и слышал: человек, преградивший ему дорогу, куда более напоминал сумасшедшего, нежели бога.

Ротенмейстер был мужчина не из пугливых. Его мясистое лицо, обезображенное шрамами, напоминало отбивную: барон никогда не уклонялся от стычки, будь это на поле боя, в придорожной харчевне или вот так, на дороге.

- Проваливай! - заорал барон, быстро свирепея.

Оронунд не шевельнулся.

Барон взмахнул огромной секирой. Оронунд и не подумал уклониться от удара. Он не допускал и мысли, что на него - на него, на бога! - осмелится поднять руку простой смертный.

Только что Оронунд хвастался силой перед куда более многочисленным караваном - и вдруг он упал на землю, обливаясь кровью.

Оруженосцы барона восхищенно зацокали языками. Их повелитель рассек дерзкого незнакомца почти пополам, от ключицы до паха.

Конечно, Ротенмейстер не ограничился одним ударом, это было не в его обычае.

Барон и его оруженосцы рубили и кромсали недвижимое тело до тех пор, пока не упарились. Только тогда Ротенмейстер носком сапога отправил кровавые останки в пропасть.

Вдоволь натешившись страшной расправой, жестокосердный барон поехал дальше. Вскоре он и думать позабыл про рыжего сумасшедшего, так неосторожно преградившего ему путь.

Что же случилось с Оронундом? Разумеется, огненный бог не мог умереть просто так, словно обыкновенный человек.

Спустя недолгое время останки огненного бога стали оплывать и растекаться, будто восковые. Вскоре человеческая плоть исчезла, обратилась в круглую лужу, да и та недолго задержалась на камнях. Легким облачком она поднялась к небу и полетела в сторону вулкана Барбикара.

Оронунда, бога огня, не так-то просто было убить, как непросто убить любое божество. Не в человеческом теле заключалась жизнь Оронунда - чтобы его убить, врагам следовало бы погасить вулкан Барбикар.

* * *

Старик хорошенько прокалил лезвие меча в огне, дождался, пока оно остыло, затем трижды прошелся по нему влажной тряпицей. Влага была непростая: воду осветили в храме Кромалиса... Критически осмотрев лезвие, Брукс, вздыхая, убрал его в ножны

В дверь постучали.

- Кого еще принесла нелегкая? - проворчал Брукс и, делать нечего, пошел открывать.

Брукс, старый сгорбленный солдат, участник семи войн, жил в скромном деревянном домике в предместье Гримлунга - города, названного в честь бога Гримна, повелителя ветров и дождей. Жена Брукса давным-давно умерла, из всех знакомцев у Брукса только и остались что старый пес Буян да постоялец, Вильям Карабет. Брукс не сомневался, что и на этот раз, конечно же, кому-то понадобился его постоялец. А ведь день-то был на исходе! Хорошо еще, что Буян по-прежнему спокойно лежал у самой двери, не ворчал и не кидался. Люди-то к Карабету заглядывали разные - и люди, и не совсем.

- Кого принесла нелегкая? - повторил Брукс уже у самой двери, чтобы тот, кто стоял за дверью, проникся вежливостью.

Как оказалось, на ночь глядя старика потревожил некий толстяк, рыжеватый, с округлой холеной бородкой. На вид незнакомцу было годков под пятьдесят.

Челюсть у толстяка тряслась, сотрясая складки жира на шее.

- Вильям... Вильям Карабет... Я туда попал? Мне сказали... Господин мой, я могу увидеть Вильяма Карабета?

- Едва ли, сударь мой... - проскрипел Брукс. - Господин Карабет откушали и почивать легли. Наведайся-ка утром!

Брукс собрался без долгих разговоров закрыть дверь, но толстяк, трясясь как студень, приналег на дверь обеими руками:

- Нет! Нет, господин мой! О, пресветлые боги Элидны! Карабет мне нужен прямо сейчас!

Старый Брукс побагровел.

- Попрошу не безобразничать! Или кликнуть стражу? Говорю же, сударь, пожалуйте завтра поутру!

- Но... но ты не понимаешь, старик! Мне немедленно нужен Вильям Карабет - рыцарь Света, ужас чернокнижников, сияющий меч короля...

- Да-да, и еще - испепелитель демонов и сокрушитель ведьм. Эй, Буян!

Огромный пес весьма внушительно зарычал. Буяна иной раз пошатывало от старости, но чутье и голос он сохранил вполне.

Толстяк готов был впасть в панику. Высоким грудным голосом он закричал, вытягивая голову в дверную щель: " Господин Карабет! Господин Карабет!" В это время старик навалился на дверь с другой стороны, нимало не смущаясь тем, что край двери мог послужить толстяку чем-то вроде гильотины. Внизу разрывался пес, и когда рык его достиг такой ноты, что было ясно - сейчас цапнет, где-то в глубине дома раздалось:

- Брукс, старина, на кого ты там взъелся? Если опять мертвяк, дай ему промеж глазниц, и вся недолга!

Не дожидаясь, пока старик отреагирует, толстяк заорал что есть мочи:

- Господин Карабет, это я, Том Симмерс! Симмерс из Кукушкиного Гнезда!

- Эй, Брукс, постой! - Вильям Карабет был уже у входной двери. - Да это же Симмерс, односельчанин мой! Буян, на место! Ого, да ты опять поднабрал жирку, Томми!

Брукс, недовольно ворча, потащился к своему креслу у очага.

Том Симмерс, вытирая пот, прошел в дом.

- Как твой трактир, Томми? - поинтересовался Вильям Карабет, показывая позднему гостю на самый крепкий стул. И сразу же, не дожидаясь ответа, истребитель чернокнижников зевнул во весь рот и спросил: - Зачем пожаловал?

Том Симмерс, трактирщик из далекого горного селения Кукушкино Гнездовье, тяжело уселся на стул. С Карабетом они не виделись четыре года, и теперь Симмерс с надеждой и страхом воззрился на этого человека, которого, в самом деле, называли и "сияющим мечом короля Бетерикса" и "рыцарем Света", ну и, само собой разумеется, "испепелителем демонов" и "убийцей чернокнижников".

Вильям Карабет состоял на службе у короля Бетерикса V, должность называлась "истребитель чернокнижников", или, полностью, "королевский истребитель чернокнижников, чернокнижниц и злых духов, а также всякой нечистой твари, демонов и прочих прислужников Стужи Ледящей". Правда, ни одним испепеленным демоном Вильям Карабет похвастать не мог, однако чернокнижников и ведьм он регулярно представлял королевскому правосудию. Вильям Карабет прослужил королю уже одиннадцать лет в этом благородном качестве, что заставляло верить в его везение или, скажем иначе, в его счастливую звезду. До Карабета на этой почетной, но весьма опасной должности ни один человек не удерживался более года. Единственное исключение - предшественник Карабета Тим Валиш, который прослужил "истребителем" и "испепелителем" три полные года, после чего был найден у себя дома, обглоданный до костей.

Ко времени нашего рассказа Вильям Карабет был человек уже не молодой - от природы высокий, атлетического телосложения, он начинал сутулиться, и в усах у него седые волосы дружно забивали черные. До того, как стать "истребителем чернокнижников", Вильям Карабет прослужил короне семнадцать лет в качестве воина. Король примечал Карабета, за отвагу и смекалку помаленьку продвигал по службе. По рождению - простолюдин, Вильям Карабет за семнадцать лет дорос до капитанов, и вместе с капитанским званием он получил рыцарские шпоры. А потом случилось так, что Карабет оставил службу и занял пустующее место "истребителя чернокнижников".

- Так что у тебя стряслось?

Трактирщик Симмерс поймал чуть насмешливый взгляд давнего знакомца и немного успокоился.

Запинаясь, он начал рассказывать:

- Два дня тому будет, как в нашу деревню один человек заявился. Поселился у меня в гостинице. Я думал - купец какой за нашим угольком пожаловал. Уголек-то наш по-прежнему самый лучший в округе, жар дает, что надо, и не дымит ничуть...

- Про уголек я знаю, ты давай про незнакомца.

- Так вот. Человек этот ростом с тебя, наверное, будет, но худой, куда как худой...

- Про приметы потом. Чем тебе не по нраву пришелся, приезжий этот, не худобой же своей? Или у него особые приметы какие, личико щипцами, кривые когти?

- Про щипцы не скажу, - насупился трактирщик, которому не понравилось, что его тревогу не принимали всерьез. - Тут другое завернуло. Постоялец этот прибыл днем, а вечером мой парнишка говорит: постоялец к себе в номер петуха черного понес. У меня сразу на сердце нехорошо стало.

- Отчего же так сразу нехорошо стало? Может, он твоей стряпне не доверяет, самолично решил запечь на огне петушка. Там же у тебя в каждом номере, помнится, очажок есть.

- Не было у меня еще таких постояльцев, чтобы моей стряпней брезговали, - недовольно проговорил трактирщик. - Да не только это, ты дальше слушай. На другой день, смотрю, опять черного петуха к себе постоялец понес. Я дознался, у бабки Баклуши он петуха купил, и ведь не самого жирного и не самого большого выбрал, да и не самого молодого. Выбрал самого черного.

- По петуху за день - это, конечно, многовато, не соответствует тощей комплекции, - проговорил Карабет, зевая. - Вот по мне - оно ничего, в самый раз пришлось бы.

- Да не ел он этих петухов! - воскликнул трактирщик. - И не ел и не жарил, и не варил и не парил! Он колдовал, для колдовства они ему были нужны! Для черного колдовства!

- Ты подсматривал за ним в замочную скважину? Или у тебя в стене глазок просверлен? Ладно, не важно. Что ты увидел?

- Сперва я не подсматривал. Или ты думаешь, я за каждым постояльцем подсматриваю? А потом, когда жареным запахло, ну да, подсмотрел. Это во вторую ночь было. А увидел я вот что. Этот человек - он назвался Кнутом Табешем - в полночь, как только пробило двенадцать, отсек голову черному петуху и ощипал его. Потом он проговорил что-то, какие-то странные слова, - не хотел бы я во второй раз услышать их! Я помню, на столе у него горела черная свеча. Этот Табеш взял петушиные перья в обе горсти и подбросил их под потолок. Свеча вспыхнула и задымила, а потом я увидел под потолком большую птицу.

Трактирщик запнулся. Страх шевельнулся у него в желудке с новой силой; выпученными глазами он смотрел на Карабета.

- Так это была птица, а не маленький такой, с рожками? - уточнил истребитель чернокнижников. - Ты верно разглядел?

- Да. Черный филин. Это был огромный черный филин. С бровями большущими... - трактирщик передернулся.

- Надеюсь, он не спутал тебя с землеройкой?

- Нет! Он не заметил меня, по счастью. Колдун что-то сказал ему, и филин вылетел в окно.

- А дальше?

- Дальше я не стал смотреть.

- Сразу кинулся за мной?

- Избави боги! Я дождался утра, а уж потом поскакал за тобой. Что скажешь, Вилли?

- А что я скажу, - вздохнув, Кабарет направился в свою спальню.

Вернулся истребитель чернокнижников с кожаной сумкой на боку:

- Поехали, что ли. Брукс, где мой меч?

Старик заворчал:

- И охота тебе тащиться в такую даль, на ночь глядя! Кукушкино Гнездовье! Да это же у самых Можжевеловых гор! К утру, разве, доберетесь...

- Значит, к утру и доберемся, - проговорил Кабарет, опоясываясь мечом. - Кстати, Симмерс! Как там твой сынишка? Ты же запретил ему прислуживать этому Табешу?

Трактирщик задрожал лицом. Он почувствовал себя как человек, внезапно оказавшийся в ловушке.

- Как я запрещу... - забормотал Симмерс. - Джек помогает мне по хозяйству. Все-таки у меня такое заведение, руки всегда нужны... Конечно, если бы этот проклятый чужеземец чего-нибудь потребовал ночью, я бы не послал к нему парнишку, и жена не послала бы...

- Ты не помнишь, Табеш не спрашивал у тебя воды?

- Как не спрашивал. Как только я его увидел, он сразу за стол уселся и попросил у меня воды. Я ему предложил сладкого эля, конечно. Он отказался. Ладно, сказал я, пусть пьет воду.

- И воду, конечно, понес твой сынишка?

- Джек и понес.

Трактирщик Симмерс умел читать по лицам людей. Он овладел этим искусством, чтобы вычислять воришек.

То, что Симмерс прочитал сейчас на лице истребителя чернокнижников, вогнало его в ужас.

Хлопнула дверь.

Следом за Карабетом из дома выбежал толстяк трактирщик.

Старый Брукс разразился руганью и причитаниями. Вот так всегда, только Вильям прикорнет немного - и опять на работу отправляйся. А ведь свежим ранам на груди королевского истребителя чернокнижников, - страшным ранам, оставленным когтистой тварью, - еще заживать и заживать.

* * *

Карабет и Симмерс скакали всю ночь. И всю дорогу Симмерс беспрестанно молился, нудился и причитал. Из одиннадцати великих богов Элидны, кажется, не был забыт никто, но чаще всего трактирщик поминал повелителя ветров Гримна, считавшегося покровителем гористой страны, и подателя счастья Меркуля, бога нрава легкомысленного, переменчивого, но временами прямо-таки всемогущего.

Карабет богам не молился. Он посматривал на трактирщика скептически, но молчал, в голос не смеялся.

Постоялый двор Симмерса находился на въезде в Кукушкино Гнездовье. На широком дворе, у козьего загона возилась бесплодная Грета, вторая супружница Симмерса. Свою первую жену Симмерс похоронил пять лет назад.

Едва завидев жену, Симмерс завопил как оглашенный:

- Где Джек? Грета, где Джек?

Грета - маленькая, с остроносым птичьим лицом, мачеха Джека, - едко ответствовала:

- Да где же ему быть-то? В постели, небось, полеживает, лежебока твой! Ты сам лучше скажи, где прошлялся всю ночь?

Раздраженно махнув рукою, Симмерс соскочил с коня и, переваливаясь, побежал к крыльцу.

- А постоялец ваш, красавица, здесь ли еще? - спросил Карабет.

Свою вторую жену Симмерс взял из соседней деревни, поэтому Грета и Вильям Карабет не были знакомы.

- Какой еще постоялец? Что за постоялец? Да и какое тебе дело до наших постояльцев, господин мой? - недовольно отозвалась трактирщица.

- Служба короля, сударыня. Лучше отвечать, если не хотите спознаться с палачом.

Все эти слова Карабет произнес так просто и буднично, что Маленькая Грета, как трактирщицу называли в деревне, не на шутку перепугалась.

- Да простит меня добрый господин, чего не болтнет глупая баба! - зачастила она испуганно, одновременно смекая про себя, уж не наврал ли ей незнакомец, вероятно - собутыльник мужа, о своей королевской службе. - Про которого постояльца ваша милость изволит спрашивать?

- Меня интересует человек, который назвался Кнутом Табешем.

- О, очень щедрый господин! Он расплатился с нами за неделю вперед, по серебряной монете за день. Но он занял самую лучшую комнату в гостинице, ваше милость, самую что ни есть наилучшую!

- Так он еще здесь?

- А где же ему быть-то? Он заплатил за неделю вперед, так что...

В эту минуту в дверном проеме показался трактирщик.

Толстяк Симмерс, в обычное время мясной, свекольный, был бледен как полотно.

- Джека нигде нет, - ответил он на безмолвный вопрос Карабета.

- А чернокнижник?

- И этого злодея нигде нет. О, пресветлые боги Элидны, за что вы так наказываете меня?

Трактирщик, вдруг обмякнув, как проткнутый пузырь, залился слезами.

Маленькая Грета еще ничего не понимала.

Карабет сказал:

- Том, ты это брось. Нашел, когда нюни распускать! А ну - дуй по соседям, по пастухам, кто тут у вас, в деревне, ни свет, ни заря встает! Как я понимаю, вчера Табеш был еще у вас. (Грета торопливо закивала.) Мне нужно знать, когда именно он отсюда убрался - ночью или когда уже рассвело, и куда он направился. Ты был у него в комнате, чего там? - обратился Карабет к Симмерсу.

- Там перья, всюду черные перья... На столе - тушка петуха безголового...

- Это хорошо, что безголового. Ты еще здесь?

Причитая, трактирщик выбежал за ворота. Попутно он что-то сказал Маленькой Грете, сопроводив слова ощутимым тумаком. Трактирщица заметно взбодрилась. Для начала она кинулась в трактир. Две служанки и старик конюший, потирая ушибленные места, живо побежали по соседям. За ними, заполошничая, понеслась сама трактирщица.

Выяснив, где находилась комната Табеша, Вильям Карабет поднялся наверх.

В этой комнате, на самом деле, повсюду валялись черные петушиные перья. Под квадратным дубовым столом Карабет обнаружил огарок черной свечи. Зола в очаге оказалась горячей, и это обнадеживало: очевидно, Табеш покинул трактир на рассвете. Одна находка крайне не понравилась Карабету: на столе лежала прядка русых волос. С одного конца волосы были обуглены.

Вскоре подошли сведения о Табеше. Бабушка Мелуза утром видела, как какой-то худощавый человек шел по улице и вел за руку мальчика лет десяти. Сослепу Мелуза не признала сына трактирщика, а не то, она, конечно, зашумела бы, куда это ребенка уводят. Деревенский пастух, дядя Арчибальд, который круглыми сутками был навеселе, добавил: на заре он видел мужчину и мальчика. Они вышли из деревни и пошли... Пастух неверною рукою показал, куда они пошли.

Выслушав пастуха, Вильям Карабет успокоил трактирщика:

- Ну, Том, твое счастье. Жив твой парнишка, и до вечера ему ничего не угрожает.

- Что это значит "до вечера"? А потом? Я тебя спрашиваю, что потом? Зачем ему мой Джек понадобился? Говори, что ты знаешь! Говори же!

Карабету не очень-то хотелось уточнять, но поскольку толстый Симмерс продолжал бесноваться, королевский офицер нехотя проговорил:

- А затем чернокнижнику твой парнишка понадобился, зачем и эти самые черные петухи. Чернокнижники берут силу от крови... Этот филин, которого ты видел, был демон. Демон-разведчик, как я полагаю.

- А мой сын? Мало колдуну черных петухов - черного козла взял бы. Зачем ему понадобился мой сын?

- Человеческая кровь способна призвать сильнейшего демона. Как и человеческая смерть.

Говоря это, Карабет угрюмо смотрел в глаза трактирщику. Подобные слова, конечно, вогнали бы в штопор любого, однако в тоне Карабета, в осанке, а главное - в серых, холодных глазах чувствовалась такая сила, что трактирщик, как ни был напуган, заметно приутих.

- И что теперь? - проговорил несчастный Симмерс. - Чего мы стоим? Нужно бежать, спасать моего сына! Эх, если Джек ещё жив...

- Жив, я же сказал тебе. Для злого колдовства нужна ночь. А поторопиться нам, верно, не помешает. Пасечник, старый Меклух, жив еще?

- Жив, чего ему сделается. Он-то зачем?

- А затем. Я тут схожу кое-куда, а ты подготовь свежих коней. Да смотри, чтоб добрые кони были, а не клячи какие-нибудь!

- Что я, дурной какой, с клячами, да на такое дело... - заворчал трактирщик, но истребитель чернокнижников уже не слушал.

Карабет обернулся быстро. Он вернулся с двумя кожаными мешками, в одном из которых чудилось некое шевеление. Трактирщик исполнил свое задание еще быстрее. Он поджидал истребителя чернокнижников у ворот, держа в поводу двух прекрасных жеребцов гнедой масти. За спиною у толстяка топорщился огромный арбалет.

Вильям Карабет приторочил мешки к седлу. Тщательно проверив крепление, он вскочил на коня, и они с трактирщиком помчались в сторону, куда указал пастух.

Эта дорога вела в горы.

Трактирщик знал здесь каждую кочку, да и для Карабета места были знакомые, все-таки он родился и воспитывался в Кукушкином Гнездовье. День зачинался ясный, погожий. Видно было далеко, что и сослужило нашим всадникам добрую службу.

Примерно через час, всадники, поднявшись на пригорок, увидели далеко впереди человека - мужчину, который вел за руку мальчика. По счастью, чернокнижник до сих пор передвигался пешком. Это сулило успех погоне.

Показав на чернокнижника, Карабет удержал за повод коня трактирщика.

- Вот что, друг Симмерс. Ты тут не шали: чтоб делал всё, как я говорю! А не то и себя погубишь, и своего мальчишку, да и мне курлыкнется!

Симмерс буркнул "Угу". Пришлось истребителю чернокнижников этим удовольствоваться. Всё равно времени на дальнейшие внушения не было.

Вильям Карабет велел трактирщику следовать за собой след в след. Спустившись с пригорка, они поскакали по лугу к редкому сосняку. Там, по сосняку, тянулся длинный овраг. Всадники перебрались через овраг, после чего они довольно долго мчались по буеракам и перелескам. Толстый трактирщик не раз замирал в ужасе, ожидая, что лошадь вот-вот его сбросит. Наконец, поднявшись на очередной пригорок, они увидели чернокнижника позади себя, чего и добивался Вильям Карабет.

- Теперь - молчок! - Карабет грозно взглянул на трактирщика и для внушительности показал кулак. - Я тебе все зубы выбью, если пикнешь! И ребра переломаю, если сделаешь чего-нибудь без моего приказа!

Карабет и бледный Симмерс опустились в неширокую лощину, по которой пробегала, местами теряясь, узенькая тропка, немногим дальше забиравшая вверх. По этой тропинке в самом скором времени должны были пройти чернокнижник и мальчик.

Карабет сошел с коня и открыл один из мешков.

Черная кошка прыснула, как ошпаренная, прочь от Карабета. Убегая, она пересекла тропинку, что и требовалось.

- Когда они пройдут здесь, морок запутается сам в себе, - пояснил Карабет трактирщику, который ровным счетом ничего не понял. - Но этого мало. Нам надо, чтобы чернокнижник отпустил руку твоего мальчика. Только тогда твой Джек окончательно освободится от чар.

Трактирщик хотел уточнить, но Карабет показал кулак.

Истребитель чернокнижников передал повод коня Симмерсу, после чего, уже знаками, приказал ему спрятаться за кустами терновника, шагах в десяти от тропинки. Сам Карабет притаился рядом с тропинкой, за кустом можжевельника.

Когда чернокнижник с мальчиком вошли в лощину, Карабет, пригибаясь, скользнул к тропинке. Немногим дальше того места, где он выпустил кошку, он вывалил на траву, рядом с тропинкой, содержимое второго мешка. Кажется, здесь был целый улей: соты, мед и пчелы, всё мешалось в одну кучу. Понятное дело, пчелы были недовольны таким обращением, поэтому Карабет, отшвырнув мешок, поспешил убраться в кусты можжевельника.

Теперь надобно было ждать.

Чернокнижник, держа за руку мальчика, быстро шел по лощине. Вскоре Карабет смог рассмотреть их в подробностях. На колдуне был черный бархатный камзол с золотой стежкой, он был смугл - коротко подстриженная бороденка, впалые щеки, морщинистый лоб с выпуклыми надбровьями... На вид ему было лет пятьдесят - но мы-то знаем, что некоторые искусники в колдовстве могли так выглядеть и в сто пятьдесят. Взглянув на мальчика, Вильям Карабет с удовольствием отметил его румяные щеки и, в общем-то, здоровый вид. Хвала богам, чернокнижник, судя по всему, еще не воспользовался жизненными силами ребенка для своего черного ремесла. Конечно, глаза Джека были полуприкрыты, и сам он шел словно сонный, но уж этого следовало ожидать.

Когда чернокнижник с мальчиком прошли место, где дорогу перебежала кошка, Джек вздохнул и открыл глаза. Колдун, кажется, ничего не заметил, погруженный в свои мысли. Хотя и пробудившийся, мальчик не попытался убежать. Пока его рука находилась в руке колдуна, чары продолжали действовать.

Пройдя несколько шагов, Джек опять стал засыпать. Однако частью сознания он противился злому колдовству: борясь со сном, он затряс головой. Колдун пока не замечал ничего.

Но вот колдун с мальчиком приблизились к тому месту, где Карабет опустошил мешок с пчелами. Маленькие жужжащие создания, крайне раздраженные, живо вывели колдуна из задумчивости. Еще через несколько шагов чернокнижник энергично замахал руками - и в ту же секунду Вильям Карабет, стремительный и проворный, как хорь, кинулся к мальчику.

Далее все произошло очень быстро. Карабет схватил Джека за плечи и с силой тряхнул. Мальчик окончательно пришел в себя, - заплакал, заверещал. Истребитель чернокнижников немедленно оттолкнул мальчишку прочь с тропинки. Тем самым Джека словно бы выкинуло не только с этой тропинки, но и с тропы злого волшебства, по которой вел его колдун.

Лицо чернокнижника скрючилось в гримасе; гнев и страх смешались в безобразную, жуткую маску. Кнут Табеш схватился за кинжал. Карабет метнулся к колдуну, схватил сухую, с желтыми ногтями, руку с кинжалом, крутанул ее... Кинжал упал в траву. В следующую секунду колдуну каким-то образом удалось вывернуться. Он прянул в сторону, пригнулся, потянулся за кинжалом... Вильям Карабет уже хватал его за воротник, но тут просвистела короткая арбалетная стрела.

Трактирщик все-таки не утерпел. Враг был на виду, к тому же трактирщик побоялся, он очень боялся, что колдун изловчится, опять завладеет кинжалом. Вот толстый Симмерс и стрельнул. А стрелять трактирщик умел, надо отдать ему должное, все деревенские призы были его.

Стрела попала колдуну в правое плечо. Симмерс готовился поздравить себя с удачным выстрелом. И не убил, не взял греха на душу, и враг был обезврежен. Ведь с одной рукой немного навоюешь.

Как оказалось, чернокнижник придерживался иного мнения.

Колдун взглянул на Симмерса, взглянул на Карабета - и рассмеялся, так что у Симмерса к горлу подкатил ледяной ком.

- А теперь вы оба умрете, - проговорил колдун и, предупреждая движение Карабета, произнес какое-то слово - единое слово - низким и хриплым голосом.

Порыв студеного ветра пронесся по лощине.

Вильям Карабет, к ужасу трактирщика, рухнул на колени.

Здоровой рукою чернокнижник вырвал из раны стрелу, а это была толстая арбалетная стрела, проникшая до кости. Колдун резким движением разорвал одежду в месте раны. Кровь, сочившаяся тонкой струйкой, побежала обильной струёю.

Поймав отчаянный взгляд Симмерса, колдун опять рассмеялся.

- Сейчас вы оба умрете, - повторил он.

Скрежеща зубами, чернокнижник поднес ладонь к ране и набрал полную горсть крови. С усмешкой он взглянул на трактирщика - тот дрожал, как осенний лист. С уст колдуна сорвался какой-то нечеловеческий, звериный рык. Глядя на трактирщика неподвижными глазами, словно змей, колдун вытянул вперед ладонь, наполненную кровью.

Чернокнижник начал медленно поворачивать ладонь, упиваясь страхом несчастного Симмерса. Кровь полилась на землю.

Глухо и грозно колдун заговорил:

- Демоны, демоны, демоны, прислужники Стужи Ледящей! Так говорю я, на этом стою: дань дорогую примите мою! Плату возьмите и сделайте дело: видеть хочу я демона Зела! - Колдун дрожал. С нарастающей силой он дважды повторил, задирая смоляную бородку: - Видеть хочу я демона Зела! Видеть хочу я демона Зела!

С последними словами чернокнижника земля дрогнула. Широкая трещина пробежала в том месте, куда крупными каплями падала кровь колдуна, и из этой разверзнутой раны земли с клубами черного дыма поднялся адский дух. Сперва он был словно сотканный из мглы, но когда порыв ветра развеял копоть, трактирщик увидел странное и страшное существо: демон Зел ростом вдвое превышал человеческий, он был горбат, черная шесть покрывала его всего, его голова напоминала бычью. Длинный хвост с ослиной кисточкой щелкал в воздухе, как кнут.

- Ты звал меня, колдун? - проревел страшилище Зел.

- Да, я звал тебя, - с нажимом произнес чернокнижник, немного удивляясь, отчего Зел не поклонился ему.

Вообще, Зел смотрел куда-то в другую сторону.

Проследив за взглядом демона, чернокнижник прикусил губу.

- Да, я звал тебя, - ясно и чисто произнес Вильям Карабет.

Истребитель демонов, пошатываясь, сидел на земле. У ног его валялся кинжал, - его собственный кинжал, с окровавленным лезвием, - а из рукава его куртки бежала кровь.

Надо сказать, этой недешевой влаги набежала уже порядочная лужа.

- Свяжи ему руки, - приказал Карабет демону и показал на чернокнижника.

- Ты смеешься, колдун? - загрохотал Зел, посчитавший это занятие ниже своего достоинства.

- Свяжи ему руки! - повторил приказ Карабет и подкинул демону ногой моток веревки.

Теперь Зел не мог ослушаться.

Рыча, демон связал чернокнижнику руки за спиной, после чего, следуя приказанию Карабета, исчез.

Трещина на земле закрылась, словно ее и не бывало.

Чернокнижник - ошарашенный, оглушенный, - стоял со связанными за спиною руками. Во все глаза он смотрел на Карабета.

- А знаешь, где ты ошибся, Кнут Табеш, или как там тебя, - проговорил Карабет, зубами отрывая лоскут от туники, чтобы перевязать рану. - Ты не учел, что не одному тебе могут быть известны тайные слова, которые совсем не обязательно выкрикивать. Твари преисподней лучше слушаются того, кто жертвует больше, а не того, кто громче кричит. А ещё лучше они слушаются того, чья жертва желаннее...

Колдун застонал, и стон его по наклонной перешел в рык.

- Ну-ну, порычи, порычи, - одобрил Карабет, а на трактирщика прикрикнул: - Да чего ты встал как соляной столб, Симмерс? Помоги же мне!

Толстяк трактирщик и его мальчик (смелый парнишка, к этому времени переставший сморкаться) кинулись к своему спасителю.

Когда они закончили с перевязкой, Карабет потребовал, чтобы они перевязали и чернокнижника. Симмерс заворчал, а Вильям Карабет пояснил:

- Я должен доставить его к королевскому правосудию.

- Какой милосердный! - проскрежетал колдун. - К королевскому правосудию - это чтобы меня сожгли на костре!

- Это уж как получится, - отрезал истребитель чернокнижников.

После того, как рана чернокнижника была перевязана, его худые руки прикрутили к рёбрам. Конец веревки Вильям Карабет, разумеется, препоручил себе. Теперь можно было возвращаться в деревню.

Трактирщик посадил сына на коня впереди себя, а чернокнижнику пришлось бежать на рысях за Вильямом Карабетом.

* * *

В Кукушкино Гнездовье они вернулись на закате. Немало, все-таки, вышло возни с этим колдуном.

Едва въехав на постоялый двор, Вильям Карабет заявил, что он смертельно устал и ему надобно отдохнуть. Он не спал трое суток, да и крови потерял порядком.

Трактирщик засуетился. Истребителю чернокнижников была отведена лучшая комната в гостинице (конечно, не та, которую занимал чернокнижник, но тоже лучшая). Жареная козлятина, выпивка, спаржа и артишоки - и тут толстый Симмерс не поскупился. Конечно, Симмерс послал и за лекарем, то есть за местной знахаркой, бабкой Лукрецией, но когда Лукреция приковыляла, Карабет заявил, что никаких лекарей ему на дух не надобно. Так что с лекарем пришлось отставить, а вот красному вину Симмерса Вильям Карабет воздал должное.

Покормили и чернокнижника, чего там. Еще до того, как усесться за стол, Карабет позаботился о том, чтобы колдуну приготовили нужные хоромы. Кухонный подвал Карабет отверг; колдуна поместили в угольный сарай, связали его накрепко и приставили к нему трех крепких мужиков для охраны. Уголь из сарая Карабет велел вынести, а пыль - вымести, и чтобы свечи горели в сарае всю ночь, и чтобы свечей было много.

После ужина Карабет сказал, что прямо сейчас уляжется спать. И пусть не будят до утра, а не то без тумаков не обойдется.

* * *

Бедный, бедный Вильям Карабет! Он не поспал и до полуночи.

- Господин Карабет! Господин Карабет!

Истребитель чернокнижников с гортанным рыком сел на кровати.

- Господин Карабет, колдун сбежал! Сбежал, чтоб ему пусто было!

У Вильяма Карабета немного распогодилось перед глазами, и он увидел: вся его комната была забита людьми. Трактирщик в отчаянии заламывал руки. Испуганно вскрикивали женщины. Двое или трое мужчин бранились, используя вместо тяжелой артиллерии весьма крепкие выражения, не позволявшие, однако, разобраться в сути разногласия.

- Всем молчать! - рявкнул Карабет и бросил трактирщику: - А ты говори!

В сущности, рассказывать было особо нечего. Ни драки, ни погони не было. Не было и ленивых сонь: все трое мужчин, приставленных к колдуну, честно бодрствовали, не спуская глаз со своего пленника. Они бодрствовали до того самого момента, до того, как...

- Карп Полукарпий, говори! - трактирщик ткнул локтем деревенского бакалейщика.

Бакалейщик, со страдальческим выражением на лице, залопотал:

- Так вот, сидим мы в сарае, на злодея этого смотрим... Мы договорились: если кто будет засыпать, тот по пощечине от двух других получит. Сидим мы, значит... И тут свечи стали разгораться. Да, свечи сами собой стали разгораться! Господин Карабет, твоя милость, ты же сам велел, чтобы всюду в сарае свечи горели. Вот мы и расстарались: и подсвечники принесли, и к потолку свечную люстру подвесили...

- Вы всё правильно исполнили, - проговорил Карабет. - Итак, свечи стали разгораться. Что дальше?

- Ой, лихо нам, господин Карабет, твоя милость! Дальше-то почти не было ничего. Свечи разгорелись так, что на нас троих ослепление нашло. Верно, мужики? Ничего не видать стало. Это будто на солнце смотришь, кругом свет да огонь. Так продолжалось, не знаю даже, сколько времени. Но недолго, нет. А потом свечи начали притухать. Скоро они горели, как им и положено.

- Но колдуна уже в сарае не было, - догадался истребитель чернокнижников.

- Да! Не было! Куда он сгинул? Ну куда, пес его дери?! Мы всё обыскали, всё! Мы все половицы отодрали - никакого подкопа, никакого подземного лаза. И стекло в оконце целое, и крыша цела...

- А веревки, которыми был связан колдун, веревки-то остались?

- И веревки исчезли! Ахти нам! Что же теперь будет, господин мой?

Вильям Карабет помолчал немного, потом сказал: "Э-хе-хе!" и начал складывать в сумку из буйволовой кожи свои нехитрые пожитки.

Селяне смотрели на сборы истребителя чернокнижников с тихим ужасом.

Наконец трактирщик не выдержал:

- Да будет мне позволено спросить твою милость...

- Я возвращаюсь в город, - сказал Карабет.

- Но как же... Вильям, мы же твои земляки!

- Если колдун вернется, держитесь от него подальше и держите подальше своих детей. Ну и мне свистните.

- Да он нас всех высосет, пока до тебя весточка дойдет! - всплеснул руками трактирщик. - Он сидел у нас в плену, значит, он захочет отомстить! И он отомстит мне первому, сарай-то мой! А я еще плечо ему прострелил, дурень!

- Что плечо ему прострелил, так это ты, действительно, сглупил, старина Том, - произнес Карабет. - Когда в колдуна стреляешь, надо целиться, чтобы сразу насмерть, а не то он сделает заговор на собственной крови, имейте в виду.

- А что такое "заговор на крови"? - спросил кто-то.

- Чтобы сотворить колдовство, чернокнижник должен отдать Стуже Ледящей частицу чьей-нибудь жизни - можно, своей собственной... А для этого надобна кровь. Что получается в результате, Симмерс расскажет, кому интересно. Он всё видел. Да не дрожите особо, - ободрил Карабет, пробежав глазами по бледным лицам деревенских мужчин. - Если колдун опять объявится здесь, то уж не ради мести. Очень ему надо, мстить деревенским простакам вроде вас! Я чую, здесь у него какая-то цель поважнее!

- Но он опасен для нас, ваша милость, - сказал кто-то из мужчин. - Он чуть не погубил Джека...

- Всякий чернокнижник опасен, - сказал Вильям Карабет, - недаром я исполняю королевскую службу. Однако этот чернокнижник приходил сюда совсем не для того, чтобы высосать парнишку Симмерса до последней капли. Мальчик просто подвернулся ему под руку, вот и всё. Что животные, что люди для чернокнижников - всего лишь материал, дрова, которыми питается огонь их колдовства... У этого колдуна была какая-то цель - высшая цель, зачем он явился сюда и зачем он отправился с мальчиком в горы, вот что я хочу сказать.

Вильям Карабет еще долго успокаивал своих бывших односельчан, попутно намекая, что долгожители не забывают про осторожность. Деревенские оставили его в покое уже под утро.

Трактирщик взялся проводить Вильяма Карабета до поворота дороги.

Когда они выехали из ворот постоялого двора, Симмерс произнес:

- Никак не могу взять в толк, Вильям, куда же подевался колдун? Или это часто бывает у вас, что колдуна свяжут, а он - фьють! - исчезает?

- Нет, это бывает не часто, - Карабет не стал уточнять, что на его памяти это был первый случай.

- Так куда же он подевался, этот чернокнижник проклятый? Что там говорит наука, где он вынырнет?

- Да уж не у тебя в спальне, можешь не беспокоиться, - отшутился Вильям Карабет.

Трактирщик шутку не одобрил, но дальше допытываться не стал.

Они расстались у развилки дороги.

От дороги, ведущей в город, влево отбегала узенькая тропинка. Эта тропинка вела к старому святилищу Оронунда - местного бога огня.

* * *

Чернокнижник, которого звали Кнут Табеш, и сам был удивлен не менее своих тюремщиков, когда ослепительный свет залил его узилище. Когда же свечение померкло и глаза стали видеть, колдун обнаружил, что теперь он находился совсем в другом месте.

Кнут Табеш, по-прежнему связанный по рукам и ногам, лежал на полу огромной пещеры. Вдоль темных стен стояли искусно вытесанные из камня колонны; в пузатых медных жаровнях полыхали угли.

У дальней стены пещеры, прямо напротив колдуна, возвышался высокий каменный трон. Создавалось впечатление, что и трон, и пещера, и эти колонны являли собой единое целое - единое творение из камня.

На троне сидел грузный человек с копною рыжих волос, ниспадавших ниже плеч.

- Развяжите его! - приказал человек.

Откуда-то из-за колонн выбежали саламандры - одни были в красный горошек, другие - в оранжевый, третьи - в вишневый. Саламандры споро подбежали к колдуну и не то перегрызли, не то пережгли в одно мгновение его путы.

- Подойди! - приказал колдуну хозяин пещеры.

Кнут Табеш немедленно подчинился. Ерепениться, показывать гонор, требовать уважительного именования "мой господин" не имело смысла. Кнут Табеш был колдун, он быстро сообразил, что имел дело с силой куда более могущественной, чем всё его колдовство.

- Я - Оронунд, повелитель огня, - проговорил хозяин пещеры.

Чернокнижник учтиво поклонился.

- Я знаю тебя, колдун, - сказал Оронунд, - я знаю, ты служишь Стуже Ледящей. Зачем ты явился в мою страну, колдун, - в страну огненной лавы и пепла?

- Я? - Табеш лихорадочно соображал, что же ему соврать.

Словно бы прочитав мысли чернокнижника, Оронунд усмехнулся.

- Уж не за этим ли?

Оронунд махнул рукой.

Слева с грохотом раздвинулась стена. Из огромного проема дыхнуло жаром. Тут же послышалось сопение и похрюкивание. Эти звуки издавали существа, напоминавшие вставших на задние копытца кабанчиков, - все они были со свиными носами-пятаками, щетинистые и повышенной упитанности. Однако, немного всмотревшись, нетрудно было заметить и различия. Кожа у здешних кабанчиков имела красно-коричневый насыщенный цвет; их передние конечности оканчивались руками - не копытами; их мощные тела прикрывали набедренные повязки из козлиных шкур, чего, конечно, не встретишь в хлеву. Одним словом, это были никакие не кабанчики, а дфайеры - младшие духи огня.

Похрюкивая и кряхтя, двенадцать дфайеров на цепях вытащили откуда-то из темной глуби огромный медный саркофаг, инкрустированный золотом. Они подтащили саркофаг к подножию трона своего повелителя, после чего, по знаку Оронунда, откинули крышку саркофага.

- Уж не за этим ли ты явился сюда, колдун? - проговорил Оронунд с усмешкой.

Заглянув в саркофаг, Кнут Табеш вздрогнул.

В саркофаге лежал меч.

Это был огромный, прямо-таки исполинский меч: с лезвием в полтора человеческих роста, с массивной рукоятью, обхватить которую смог бы разве великан. Широкое лезвие испускало синеватое свечение. Рукоять, сделанная в виде двух сражающихся драконов, тоже светилась, но иначе - глубоким вишневым светом.

Кнут Табеш недаром тридцать лет практиковался в колдовстве - он сразу же почувствовал колоссальную магическую силу, исходившую от этого меча.

Сомнениям не осталось места. Это был тот самый легендарный меч Гальдруин, или "Огненный Вершитель". Принц Альдас, могучий чародей, многие века назад выковал этот меч на вершине Барбикара для своего друга, богатыря Кенара.

Вообще-то древняя легенда ничего не говорила о том, удалось ли Альдасу закончить свою работу. Да хоть бы и удалось. Считалось, что извержение вулкана, вызванное колдовством Альдаса, погубило и самого Альдаса, и его труд. Иначе думали немногие, и чернокнижник Кнут Табеш был среди них.

Кнут Табеш имел неплохие познания в астрологии. Как-то он перелистывал книгу "Язык и песни звезд", и вдруг ему пришла в голову мысль: а ведь о звезде Эй-Овен, весьма сильной в магическом смысле звезде, упоминалось именно с того времени, как произошло знаменитое извержение Барбикара. Кнут Табеш немало времени провел в библиотеках магов Имрании и Сабадара, и чем больше он думал над всем этим, тем более уверялся: рождение новой звезды было связано с рождением волшебного меча. Звезда Эй-Овен продолжала гореть на небе до сей поры. Значит, меч Гальдруин не погиб?

Путь Кнута Табеша в колдовстве был путем черного колдуна. От рождения обделенный магической силой, Кнут Табеш взял ее у злобы и зависти к счастливчикам чародеям - обычная история появления нового чернокнижника. Черное колдовство, или чернокнижие, строилось на мучениях и на крови, и основной истиной чернокнижия было то, что наибольшая жертва давала наибольшую силу. Вот Кнут Табеш и подумал: а что, если он принесет в жертву Стуже Ледящей, матери мрака и зла, это величайшее творение своего мира - меч Гальдруин?

Чернокнижник обдумал, как это проделать практически. Он знал, как подчинять демонов преисподней, - он отыщет место, где погребен Гальдруин, он призовет нужного демона и прикажет ему извлечь Гальдруин на поверхность, а потом он проведет ритуал.

Всем известны слова мудрости: есть, есть дорога между людьми и богами, и эта дорога называется магия. Так может, подумал Кнут Табеш, посредством этого магического ритуала, этого великого жертвоприношения, он пройдет до конца свою дорогу - и он сделается богом?

Прежде, чем отправиться в путь, колдун хорошенько всё рассчитал. В своих черных книгах он вычитал, что наилучшим зрением обладал демон Волосатый Ух, видевший на сто саженей под землю. Именно этого-то демона Табеш каждую ночь призывал на постоялом дворе толстого Симмерса. Волосатому Уху понадобилось три ночи, чтобы отыскать на одном из склонов Барбикара, глубоко под землею, тусклый отблеск - свечение магического меча. Теперь чернокнижнику надо было добраться до места и извлечь меч. Чтобы поднять меч на поверхность, Табеш собирался призвать демона Азрака, имевшего лицо человека и тело червя, мастера копаться под землею. Демон Азрак был могучим демоном, и одним жертвоприношением черного петуха нечего было и думать призвать его на службу. Вот поэтому Кнуту Табешу понадобился мальчик, сынишка трактирщика.

Конечно, демон Волосатый Ух мог бы предупредить Кнута Табеша, что меч уже нашел хозяина. Ведь демон прекрасно рассмотрел сквозь землю и саркофаг, в котором лежал меч, и силуэты охранников. Волосатый Ух смолчал по обычной демонской привычке, чтобы затем высмеять чернокнижника в преисподней.

И ещё одно обстоятельство не учел Кнут Табеш.

Чернокнижник и не предполагал, что этот Гальдруин был воистину великанский меч - меч, который смог бы поднять разве богатырь или бог. Табеш не был ни богатырем, ни богом - стало быть, меч был не по его руке. А ведь для того, чтобы жертвоприношение состоялось, Кнут Табеш должен был собственноручно взмахнуть Гальдруином и при этом во всеуслышание объявить Гальдруин своим.

- Что, не по зубам дичина? - проговорил огненный бог насмешливо. - Если ты хочешь стать богом, колдун, кажется, это не твой путь.

- Зачем ты спас меня, повелитель? - спросил Табеш, тщетно пытаясь скрыть за вежливостью досаду и злобу.

Оронунд посуровел.

- Мне нужна твоя служба, колдун.

- Чем же я, обыкновенный волшебник, могу помочь могучему владыке огня?

- Мне не помощь нужна твоя, колдун, - грозно сказал Оронунд, сдвинув брови. - Мне нужно твое повиновение. А за службу я вознагражу тебя - ты получишь то, чего алчешь. Я сделаю тебя младшим божеством.

У чернокнижника заколотилось сердце:

- Я не понял тебя, господин мой...

В самом деле, слова Оронунда нуждались в пояснении.

Боги существовали изначально - и младшие боги, и старшие; даже великие боги Элидны не могли никого сделать божеством. Единственным творцом богов, согласно преданию, была Мать Вечность, да еще имелись те странные слова о дороге между людьми и богами.

- Я говорю: я сделаю тебя богом, - произнес Оронунд веско и грозно. - Но для этого я сам должен стать великим богом, верховным богом Элидны.

Кнут Табеш с почтением ожидал пояснения, и Оронунд, помедлив, продолжил:

- Я знаю, колдун, я чувствую: моя жизнь и мой путь - вобрать в себя весь мир. Я должен стать повелителем Элидны, и я стану им! Но это непросто - я знаю, как это непросто! Моя дорога трудна и темна, и поэтому мне нужен тот, кто светил бы мне рядом факелом.

- Так этот человек - я? - изумился Кнут Табеш.

- Ты? - Оронунд рассмеялся. - Ты будешь показывать дорогу богу? Что ты возомнил о себе, колдун! Нет, колдун, этот светоч - совсем не ты. В таком деле даже один из Одиннадцати не смог бы стать проводником. Нет, колдун, не человек и не бог - камень искузиар, вот кто укажет мне путь к моей цели!

- Камень искузиар? Слеза Матери Вечности?

- Слеза Матери Вечности, говоришь? Напрасно эти камни называют слезами Матери Вечности! Разве ты не знаешь предание, колдун? Все те, кто хоть раз смотрел в камень искузиар - все, все они погибли, какая уж тут вечность! Нет, камень искузиар - это льдинка Стужи Ледящей, частица ее ледяного дыхания. Что же, я не побоюсь - я посмотрю в камень искузиар, и он покажет мне путь, путь к моей цели, и уж я не умру на половине пути!

- Но, мой повелитель, - проговорил Кнут Табеш, - помнится, искузиар последний раз видели лет двадцать назад. Искузиаром владел Бремон Семнадцатый, король Якоря Виссара... После смерти короля ни один из камней искузиаров не показывался людям.

- После убийства короля, ты хотел сказать. Ну да, после убийства Бремона Семнадцатого никто не видел его искузиар, потому что лорды-регенты заперли драгоценный искузиар в королевской сокровищнице.

- Пусть не прогневается мой повелитель, - проговорил Табеш слащаво, - но верны ли эти сведения?

- Вернее некуда. Это мне рассказал Зифрат, мой старинный приятель, бог западного ветра. Королевская сокровищница занимает верхние комнаты Серой башни, что в Якоре Виссара, в королевской резиденции. Окошки, конечно, зарешечены, но Зифрату решетки - не помеха. Он сам видел, как после смерти короля лорды-регенты принесли в королевскую сокровищницу кинжал, в рукоять которого был вделан камень искузиар. Там он сейчас, искузиар, в серебряном ларце... Этот камень ты должен доставить мне сюда, колдун!

Теперь Кнуту Табешу стало ясно, почему Оронунд его спас. Хотя Кнут Табеш и называл Оронунда "своим повелителем" и "владыкой огня", колдун, конечно, прекрасно представлял себе, что могущество Оронунда не шло ни в какое сравнение с могуществом великого Пракуса - небесного бога огня, кузнечного ремесла и упорства. Бедняга Оронунд был владыкой только на своей, весьма ограниченной территории, поэтому ему понадобился слуга, который сумел бы наведаться в Якорь Виссара и доставить ему оттуда этот самый камень искузиар.

- Это непростое дело, доставить сюда искузиар, - проговорил Кнут Табеш медленно. - Ведь я - всего лишь жалкий ремесленник волшебства. Осмелюсь напомнить твоему могуществу: если бы ты, мой повелитель, не вмешался, я бы недалеко уехал отсюда со связанными руками и ногами.

- Я дам тебе силу, колдун, - сказал Оронунд.

С этими словами огненный бог извлек откуда-то из-за трона (а может быть, прямо из воздуха) резной посох. Навершие посоха было инкрустировано золотом и драгоценными каменьями. На глазах у чернокнижника огненный бог острым ногтем сковырнул один из камней. Этот камень - золотистый, пускавший тонкие желтые лучики, - Оронунд передал свинообразному духу огня, сопроводив каким-то приказом. Дфайер с камнем в руке зацокал на копытцах к стене пещеры и скрылся в открывшемся проеме.

Минуты потекли в ожидании.

Оронунд молчал, супя брови в невеселом раздумье. Колдун тоже молчал, прикидывая, как бы извлечь из ситуации наибольшую выгоду для себя.

Наконец огненный дух возвратился. Дфайер с низким поклоном подал своему владыке перстень, в который был вставлен тот самый золотистый камень.

- Этот камень - звезда Элизабель, - проговорил Оронунд. - Когда боги Элидны делили сорвавшиеся с неба звезды, Элизабель досталась мне... Звезда Элизабель приказывает любому оружию, будь это оружие врага или друга, а ты будешь приказывать звезде, колдун! Возьми перстень!

Кнут Табеш живо смекнул, какая огромная сила была заключена в этом перстне с желтым камнем. Если звезда могла приказывать любому оружию, то хозяин этого перстня мог обратить оружие врага против него самого! В чернокнижии имелось несколько колдовских приемов, которые позволяли использовать оружие врага против него самого, но все эти приемы требовали длительной подготовки, долгих ритуалов, кровавых жертвоприношений. Здесь же магия творилась сразу, мгновенно - и сердце колдуна забилось в предвкушении будущего могущества.

Чернокнижник осторожно принял перстень, но надеть его на палец не поспешил.

- Если мне не изменяет память, - произнес Кнут Табеш негромко, - великие боги Элидны не позволяют нам, простым смертным, пользоваться силой звёзд. Только бог может использовать силу звезды, всех остальных Одиннадцать карают даже за мысль об этом жестокой смертью.

- Что ты бормочешь про блаженных богов Элидны! - со злостью произнес Оронунд. - Боги Элидны порхают с планеты на планету, им некогда вникать в такие пустяки, как соглашение бедного земного божества с каким-то колдуном! Конечно, если бы ты потрясал посохом с моей звездою, из этого ничего путного не вышло бы, но ведь у тебя - перстень, и ты будешь пользоваться им осторожно, разве не так?

- Так, мой повелитель, - поклонился Табеш и, довольный тем, что услышал от огненного бога именно те доводы, которые вертелись в голове у него самого, наконец-то надел перстень на указательный палец правой руки. - Именно так!

- Не очень-то радуйся, колдун, - предостерег Оронунд. - Конечно, ты можешь при помощи моего перстня расправиться с кем-нибудь из своих заклятых врагов, но не забывай, зачем я дал его тебе! Знай, колдун: сроку тебе дается до осени. Если я не увижу камень искузиар до этого времени, то в первый день осени я сообщу верховным богам, у кого моя звезда. Допустим, мне придется с десяток лет гнить в оковах, - ну а тебе, колдун, не жить!

Чернокнижнику показалось, что перстень сдавил его палец.

- Я доставлю тебе камень искузиар в срок, - произнес колдун, справившись с приступом страха. - Но и ты - и ты, мой повелитель, ты ведь исполнишь свое обещание, когда станешь безраздельным владыкой Элидны?

Оронунд насупился, но вдруг лицо его загорелось огнем.

- Да, колдун, я исполню свое обещание! - хрипло сказал Оронунд. - Слушай же, колдун! Я, Оронунд, бог огня, я клянусь: я возвышу тебя до величия божества, как только сделаюсь властителем Элидны. Вы, черные стены, будьте свидетелями моей клятвы! - воскликнул Оронунд, и стены его подземного дворца дрогнули. - И вы, мои слуги, будьте свидетелями моей клятвы! - Оронунд простер руки к жаровням, стоявшим по сторонам его трона, и огонь, горевший в жаровнях, взметнулся до потолка. - И вы, свет и тьма Лучезара, будьте свидетелями моей клятвы!

С последними словами Оронунда гул пошел по дворцу его; каменный пол затрясся.

Кнуту Табешу показалось, что кто-то всхлипнул. Колдун пробежал глазами по стенам, по каменным колоннам, изукрашенным барельефами, - но нет, даже напрягая колдовской взор, он не увидел ничего.

Чернокнижник тотчас же позабыл про странный звук. Иное, куда более важное, овладело всем его существом: а ведь Оронунд не лгал ему, не обманывал. Огненный бог и в самом деле собирался сделать его младшим божеством в случае собственного успеха. Недаром Оронунд принес клятву светом и тьмой - это была великая клятва богов Лучезара, - клятва, которую ни один бог не мог нарушить.

Так неужели Оронунд всерьез надеется стать повелителем Элидны? Разве такое возможно?

- Теперь уходи, колдун, - произнес Оронунд и показал рукою.

За спиною у Кнута Табеша в стене открылся проем.

* * *

Как только чернокнижник удалился, один из каменных барельефов, украшавших пещеру, ожил. От стены отделилась какая-то странная фигура, напоминавшая ящерицу, вставшую на задние лапки. Через мгновение эта малоприятная фигура превратилась в маленькую сгорбленную старушку.

Это была нимфа скальной породы Гризетта, нянька Оронунда.

- Ты, как всегда, подслушивала, - пробурчал Оронунд недовольно.

- И подслушивала, и подсматривала. Так что же получается, батюшка мой? Ты собственными руками отдал свою звезду, свою золотую Элизабель, этому чернокнижнику!

- Отдал, но не насовсем. Как только он принесет мне искузиар, я заберу у него мою звезду.

- И на кой ляд тебе понадобился камень искузиар?

- Раз ты была здесь, ты всё знаешь, - произнес Оронунд устало. - Прости, мне надо идти.

Старушка подступила к своему воспитаннику, дрожа дряблыми щеками:

- Нет, постой, постой-ка, милок! В самом деле, я тут кое-что слышала - век бы мне этого не слышать! Ты, кажется, затеваешь бунт против великих богов Элидны? Бойся искузиара, сынок, - этот камень погубил многих сильных и славных. Верно говорят, дыхание Стужи Ледящей живет в нем, и тот, кто смотрит в него, совсем не свой путь видит, не свою дорогу. Там, в этом камне проклятом, дорогу показывает Стужа Ледящая, и эта дорога прямиком ведет к гибели!

- Мне ли страшится смерти, няня? Или ты забыла, что я - бог, а боги, как известно, бессмертны!

- Бессмертны одни лишь блаженные боги Элидны, дружок. Ты же - младшее божество. Когда огонь, который кипит в жерле Барбикара, погаснет, ты умрешь, и ты это прекрасно знаешь. Как бы этот проклятый искузиар не надоумил тебя загасить свой вулкан, твой добрый Барбикар!

- Искузиар показывает всякому, кто смотрит в него, путь к заветной мечте, к желанной цели, - медленно проговорил Оронунд, начиная сердиться. - Разве моя цель - погасить Барбикар? Моя цель - сделаться свободным. Ты слышишь, няня? Свободным! Мне надоело быть огнем Барбикара, я хочу быть солнечным, звездным огнем, я хочу носиться по всей вселенной, я хочу побывать на всех планетах, я хочу жить! Ты слышишь, няня? Жить! Вот ты говоришь про смерть, а разве сейчас я жив? Ну да, я жив, но что это за жизнь! Стоит мне немного отойти от моего вулкана - и сила покидает меня. Я делаюсь слабее ребенка, так что даже простой человек, не бог, может насмеяться надо мной. Насмеяться надо мной, божеством огня! Хорошо же устроила Мать Вечность: одним, этим исчадиям Элидны, - свобода и мощь, а другим, вроде меня, - только темное подземелье внутри старой горы!

Нимфа Гризетта видела, как Оронунд, сраженный бароном Ротенмейстером, возвращался к жизни, - тогда она смотрела на это и плакала. Для огненного бога процедура была малоприятная - заново собрать свое тело после того, как его иссекли в капусту. Боги, как известно, чувствуют боль так же, как и люди, - Оронунд несколько дней стонал и ворчал, пока его тело срасталось, погруженное в раскаленную лаву.

- У каждого свои горести и радости, - проговорила нимфа Гризетта, смутившись. Честно говоря, тогда, видя мучения своего воспитанника, она сама изрядно богохульничала. - Однако твой удел не так-то плох, сынок. Просто тебе следует быть осторожнее.

- Мне, богу огня, - осторожнее? - Оронунд язвительно засмеялся.

- Да, осторожнее, - повторила Гризетта назидательно. - И поменьше обвиняй Мать Вечность, и порви с этим чернокнижником. Ведь чернокнижники поклоняются Стуже Ледящей, или ты забыл? И камень искузиар тебе ни к чему!

- Чернокнижники поклоняются Стуже Ледящей? - переспросил Оронунд, продолжая не то смеяться, не то рыдать. - Эка удивила! А может, я тоже хочу поклониться Стуже Ледящей!

- Ты богохульничаешь!

- Да будь я проклят, если не поклонюсь Стуже Ледящей!

Старушка всплеснула руками.

- Что ты такое говоришь, Оронунд? Тебя породила Мать Вечность, ты - создание огня, как же ты можешь поклоняться Стуже Ледящей?

- Да, Мать Вечность породила меня, - но зачем? Зачем?

Мужественное лицо с всклокоченными рыжими волосами исказилось болью, и Оронунд страшно, с ненавистью зарыдал.

Старая Гризетта сама была готова расплакаться.

Старушка осторожно приблизилась к воспитаннику:

- Ах ты, жалкий мой! Ну что ты, что ты так...

- Уходи!

- Послушай, Оронунд...

- Уходи!

Последнее слово Оронунд выкрикнул с такой силой, что с потолка пещеры посыпались камни.

С глазами, полными слез, старая нимфа удалилась.

Едва Гризетта скрылась в дверном проеме, как Оронунд упал на каменный пол в подножии своего высокого трона и зарыдал, закорчился, забился головой о камень, как безумный.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Так рассказывал старый элларх.

Жил на свете мальчик, который всего боялся. Жил ли он на планете Лаурии, как говорят одни, или на зеленой Бахране, как говорят другие, или на заснеженной Новии, про это я не знаю. Знаю только, что мальчик, в самом деле, был очень трусливый. Бывало, несутся ребята в лес по грибы - а Сандри не бежит, тихонько идет, боится, вдруг - волк? Ребята на речку с удочками - Сандри устроится где-нибудь за кусточком и выглядывает, вдруг - крокодил какой-нибудь приблудный? Про то же, чтобы в речке искупаться, Сандри и думать не смел - там и щуки огромные, и раки такие, что запросто клешнею ногу перекусят, и уж непременно по самую коленку.

Когда Сандри повзрослел, он сделался гончаром, как были гончарами его дед и отец, - древняя, почтенная профессия. А потом умерли родители Сандри, и он остался один в семейной гончарне.

Напротив Сандри жила белошвейка Анна Ветрови, девушка красивая, белолицая. Каждое утро Сандри ставил под окна белошвейки прекрасные цветы в изящных кувшинах собственного изготовления. Не то чтобы Анна Ветрови не замечала Сандри, просто Сандри был очень робкий.

Вот так бежали себе деньки и бежали. А времена между тем стояли непростые - это были суровые, героические времена. Кто-то сокрушал вражьи твердыни, убивал драконов, освобождал принцесс - Сандри знай себе лепил глиняные кувшинчики, да каждое утро ставил под окна белошвейки пышные букеты, пока девушка не вышла замуж.

Вскоре после этого Сандри поменял профессию. Или кувшины стали плохо продаваться, или иная какая причина, но Сандри забросил свою гончарню и поступил в оруженосцы к Меерсу Угрюмому.

Меерс Угрюмый носил герб, украшенный графской короной, однако никакого графства и в помине не имел. Был он отпрыск захудалого дворянского рода, пращуры которого как будто, в самом деле, владели графским достоинством, да только чего вспоминать пустое. Действительность заключалась в том, что Меерс Угрюмый был беден, худощав и совершенно лыс в свои неполные пятьдесят. Рыцарь снимал комнатку у самого чердака, так что Сандри поселился в прихожей.

Обязанностей у оруженосца хватало - и оружие содержать в порядке, и коней лелеять, своего и господского, и еще оруженосец, при необходимости, должен был поддерживать своего рыцаря в бою, прикрывать его со спины. Что касается этой последней обязанности, то от неё Меерс Угрюмый решительно освободил Сандри после первого же боя, когда рыцарю пришлось в одиночку спасать и себя, и оруженосца. Правда, все другие обязанности Сандри исполнял безупречно, и про жалование он никогда не спрашивал, что Меерс Угрюмый особенно ценил в оруженосцах.

Маленькое королевство Гольдстоун постоянно воевало, - на острове было с полсотни таких маленьких королевств, да ещё имелись всевозможные вольные дружины - пиратские, разбойничьи, какие угодно. Меерс Угрюмый от дела не отлынивал - он участвовал во всех набегах, стычках и засадах, иначе на что бы он жил? Сандри от рыцаря не отставал, только время боя он пережидал где-нибудь в кустах.

В войске к Сандри быстро привыкли. Можно сказать, его даже полюбили за незлобивый нрав, как вообще могли полюбить кого-то королевские воины, сплошь усачи, буяны и выпивохи. Правда, первое время им пытались немножко помыкать, но Меерс Угрюмый еще крепко держал в руке меч, и насмешники быстро отстали.

Сандри прослужил у рыцаря год, когда в королевство Гольдстоун пришла беда.

На острове высадилось войско Черного Вилара, короля соседнего острова. Воинственные чужеземцы быстро разгромили три прибрежных королевства и встали у стен Гольдстоуна. Город не мог выдержать долгую осаду, не хватало продовольствия, и поэтому король гольдстоунский Гарольд решил дать бой врагу в отрытом поле. Сразимся - и будь что будет.

Все мужчины, кто мог держать оружие, встали под королевские знамена.

Утром страшного дня, когда должно было решиться будущее Гольдстоуна, на улицах города яблоку негде было упасть. Воины прощались со своими родными. Женщины украдкой всхлипывали (кто поглупее - рыдали навзрыд), дети махали ручонками, старики роняли мутную слезу. С Сандри не прощался никто, как, впрочем, и с Меерсом Угрюмым. А потом пропели трубы, и королевское войско двинулось на битву.

Все, кто оставался в городе, поспешили подняться на городские стены. Сколько здесь было надежд, сколько страха, сколько боли!..

Когда огромное войско чужеземцев стало выползать, словно черный змей, из своего лагеря люди на стенах сжались в тревожном ожидании. Другие же - все те, кто вышел из ворот, - с развернутыми знаменами, с отвагой в глазах двинулись навстречу врагу.

Все воины двинулись навстречу врагу, кроме одного.

Кроме Сандри.

Сандри так и остался стоять в воротах.

- Ну что же ты? - закричали ему со стены. - Что же ты? - закричали опять, и ему показалось, что среди множества голосов он услышал голос Анны Ветрови.

Сандри пошел следом за воинами на подгибающихся коленках.

Он все-таки явился на поле боя, он спрятался за стволом шелковицы, и он простоял так всё сражение, дрожа от страха и поминутно закрывая глаза. Когда же Сандри приоткрыл их в очередной раз, он вдруг увидел: враги бежали. Это не чудо ли, свирепые чужеземцы в самом деле бежали! Тут только до Сандри стали доноситься звуки битвы - рёв боевых рогов, храп лошадей, крики раненых. С противоположной стороны, со стороны городской стены, он вдруг услышал другие голоса - клики восторга, радости, ликования. Говорят, что не бывает чуда - а вот оно!

Но чудо, как известно, невозможно без воли богов, и вскоре со стен города понеслись благодарственные молитвы. В этот день все одиннадцать богов Неба - богов Элидны - были почтены великим молением и великой хвалой.

И ведь не зря, не зря сжигались благовония и гремели тимпаны. Как оказалось позже, из всех гольдстоунцев, кто в этот день бился с врагом, многие были ранены, но не был убит ни один.

Сандри увидел, что победа была полная, и, впервые за всю жизнь, он выскочил из-за своего укрытия до того, как последний враг покинул поле битвы. Молодой оруженосец кинулся к раздвоенному знамени своего рыцаря, реявшему далеко впереди. Казалось, Сандри ничего не угрожало - враги не оборонялись, они бежали, но это только казалось так.

Внезапно один из чужеземных воинов на бегу обернулся и выпустил стрелу. Он не метил в Сандри, он просто выстрелил с отчаяния.

Он выстрелил с отчаяния, наугад, а стрела угодила в Сандри.

На Сандри был короткий кожаный панцирь, укрепленный спереди тонкой железной пластиной. Стрела, пущенная сильной рукою, легко пробила и пластину, и воловью кожу. И Сандри упал.

Никто не заметил, как он упал - ни воины, ни люди, стоявшие на городской стене. Закричи Сандри или заплачь, его, конечно, приметили бы, но Сандри не стал заполошничать. К чему привлекать к себе внимание? Солдаты были заняты делом - они изгоняли врага с родной земли, а люди на стене ликовали, зачем же портить им настроение?

Он так и остался мальчиком, который всего боялся.

Сандри заполз в какую-то повозку и пролежал там, пока холод, шедший от земли, не усыпил его.

Потом, когда враги рассеялись, радостные воины отдельными отрядами, и поодиночке, стали возвращаться в родимый город. Весь город вышел им навстречу. Победителей увенчивали венками, девушки целовали их, их называли героями. И вдруг в толпе воинов кто-то вспомнил: а где же Сандри? Тут и Меерс Угрюмый подумал: "Собачья печень! Где мой Сандри?"

Когда Сандри нашли, он уже не дышал.

Старый рыцарь поднял своего оруженосца и понес на руках. И кто-то сказал: "А жаль". И кто-то вздохнул: "Молоденький!". И кто-то молвил с досадой: "Какая напрасная смерть!"

И отчего-то вдруг стало тихо - отчего?

А у одной женщины - правда, только у одной, - подозрительно заблестели глаза. Кажется, это была Анна Ветрови.

Меерс Угрюмый шел медленно, не торопясь, и вдруг ноша показалась ему тяжелой. Чересчур тяжелой. Впрочем, неудивительно, ведь он сам был ранен в бою.

Меерс был рыцарь, так что, как ни тяжела была ноша, он все-таки донес бы ее до конца, до городской площади, где обычно совершалось огненное погребение. Но Меерс сделал еще шаг - и вдруг опустился на колено. Всего его мужества, закаленного в бесчисленных сечах, хватило только на то, чтобы не упасть, настолько тяжела стала эта ноша.

Рыцарь опустил своего оруженосца на землю - и тут вверху загрохотали небеса. Запрокинув головы, люди увидели, как на небе разбежались облака, и в прозрачной сини загорелись огненные буквы. Это было древнее письмо, - только маги да самые мудрые из людей владели им. Как назло, поблизости не оказалось ни одного мага, только какой-то старик сумел разобрать первые слова: " И станется так".

Что бы это значило: "И станется так"?

Вдруг из золотых букв, прямо из небесной сини, на землю ринулся свет. Этот свет ударил в недвижимое тело, - и вдруг Сандри, мертвый Сандри шевельнулся, - да нет, не могильной нежитью шевельнулся он, он встрепенулся на земле огненно-золотым драконом.

Ну что может быть живее золотого дракона?

Взревев, дракон поднялся над землею, поднялся над городом. Если кто-то и испугался его, то испуг длился всего одно мгновение. "Сандри, Сандри!" - закричали люди. И кто-то подумал: "Ну почему? За что ему такое? Разве он был великим воином, прославленным мудрецом, могучим магом?" Немногие подумали так, большинство не о чем не думало, люди просто кричали: "Сандри! Сандри! Сандри!" - и не было больше печали.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Старушка Гризетта не находила себе места. Ей было о чём тревожиться: Оронунд, ее воспитанник, ее любимец, все больше склонялся ко злу.

После того памятного разговора с колдуном-чернокнижником Оронунд потребовал к себе все старые книги, все свитки, которые имелись в его подземном замке. Он заперся в огромном зале, по стенам которого текла раскаленная лава, и принялся в одиночестве мудрить с древними текстами.

Оронунд не допускал к себе Гризетту, но однажды старушке удалось подслушать, как Оронунд взывал к Стуже Ледящей.

Вообще-то бунтарский дух был в крови у огненной породы богов, к которой принадлежал Оронунд. Старая Гризетта знала семейное предание: некий огненный бог с планеты Пратх, сто семнадцатой планеты Лучезара, как-то, разобидевшись на блистательных богов Элидны, прибегнул к магии Стужи Ледящей. Силой этой магии он разделился на сто язычков пламени, при этом, конечно, сам погиб, но каждый язычок его черного пламени коснулся сердца дитя человеческого. Так у этого бога появилось сто сыновей, и каждый из его сыновей стал великим воином и столь же великим злодеем. Очень скоро сыновья павшего бога начали воевать друг с другом. Более полувека на планете Пратх бушевала эта война, и, наверное, сама планета погибла бы, если бы не вмешались великие божества Элидны.

Такова двойственная природа огня: огонь согревает, но огонь несет и мучительную смерть; светлому огню солнца и неба всегда противостоит черный огонь преисподней.

Старая Гризетта совсем не хотела, чтобы ее воспитанник, которого она принимала за сына, стал огненным богом преисподней.

Увещевания на Оронунда не действовали. В конце концов, Оронунд, в досаде на упреки старой няни, посадил Гризетту под домашний арест.

Когда слуга дфайер хрюкнул, что, дескать, "вашей милости не велено оставлять свои апартаменты", Гризетта покачала головой:

- Ах ты, свинья, свинья...

Гризетта вздохнула ещё разок, облокотилась рукою о стену и - исчезла.

Оронунд в своем безумии позабыл про то, что Гризетта была нимфой скальной породы. Везде, где стояла скала, для Гризетты открывалась широкая дорога, так что во всем подземном дворце Оронунда не нашлось бы места, неподвластного её силе.

* * *

Гризетта вышла из горы у самого её основания. Там, среди терновника и дурнишника, вилась еле приметная тропинка. Бодро стуча клюкой, Гризетта двинулась по тропинке; спустя четверть часа она уже входила в святилище Оронунда, сооруженное на западном склоне Барбикара мужчинами трех окрестных деревень.

Это было единственное святилище Оронунда, и очень скромное. Вообще, местным божкам редко возводились храмы, обычно ограничивались установкой каменных алтарей.

В святилище Оронунду служил жрец Диктис. Если судить по внешнему виду, Диктиса можно было принять за ровесника нимфы Гризетты, в действительности же Гризетта была значительно старше старика Диктиса, лет эдак на двести.

Диктис был единственным жрецом Оронунда, и Оронунд с неизменной благосклонностью относился к старику. Огненный бог нередко посещал Диктиса, сидел за одним столом с ним и слушал его человеческие истории, а на прощание одаривал Диктиса золотом.

Войдя в святилище, Гризетта увидела жреца, развешивавшего по стенам венки из левкоев и анемонов.

Обернувшись на стук клюки, Диктис прищурился подслеповато. Вдруг на какую-то долю мгновения его лицо посветлело - он узнал Гризетту, и тут же он поспешил к ней с озабоченным видом:

- Знаешь ли, светлая нимфа, что у нас содеялось-то?

- А что такое, старинушка?

Диктис возмущенно начал рассказывать: оказывается, намедни в соседнюю деревню наведался колдун-чернокнижник. Колдуна схватили, а тот, не будь дурень, взял да утёк, просочился сквозь запертую дверь. Так вот: королевский офицер, арестовавший колдуна, а потом так бездарно упустивший его, явился сюда, в святилище Оронунда. Он расспрашивал про Оронунда, этот ищейка. Молодчик, видно, совсем с ума рехнулся: он делал намеки, что это Оронунд, бог ослепительного огня, спас чернокнижника от королевского суда!

Закончилось тем, что Диктис выпроводил безумца из святилища.

Жрец был уверен, что Гризетта возмутится человеческому нахальству вместе с ним, но вместо этого нимфа спросила:

- А офицер-то, как из себя, человек солидный? Или так себе, юнец, пустой вертопрах?

- Да нет, он в летах уже, королевский слуга этот, - озадаченно проговорил жрец. - С виду как будто неглупый человек, а такую нагородил чушь!

- Надеюсь, он назвал своё имя?

- Да. Он сказал, что он - Вильям Карабет из Гримлунга. Он службой короля прикрылся, дескать, он - королевский истребитель чернокнижников, а не то я бы его...

- Уж да, ты у нас известный богатырь, - улыбнулась Гризетта. - А теперь послушай: этого человека, видно, нам послало само небо.

- Что ты говоришь такое? Да ты...

- Не сомневайся, я в полном рассудке. Кто не в себе, так это наш любимый Оронунд.

Нимфа рассказала Диктису всё, что знала: и про чернокнижника Табеша, и про звезду Элизабель, и про черную магию, которой занялся Оронунд в отдаленном покое своего дворца. В заключение нимфа язвительно упомянула про свой домашний арест.

- Так что, - подытожила Гризетта, - ахти нам! Может, Оронунд одумается еще, но если к нему попадет камень искузиар - уж тогда он не одумается! Камень искузиар покажет ему дорогу, и, чую я, дорога эта будет дорогой зла и смерти! Теперь ты понял, что ты должен сделать, Диктис?

- Я? - Старый жрец круглыми глазами смотрел на нимфу. Он дрожал. - Я? Я?

- Кого только ты не обвинил в слабоумии, а сам, гляди-кось, умом недалек! - Нимфа покачала головой с укоризной и стукнула клюкой: - Да, именно ты обязан полезное дело сделать! Чернокнижник не должен вернуться сюда с искузиаром! Этот твой королевский офицер, видно, знаком с колдуном. Ну так поезжай сейчас же в Гримлунг, отыщи Вильяма Карабета и скажи ему: пусть немедленно отправляется в Якорь Виссара, пусть найдет и изничтожит проклятого чернокнижника!

Для пущей убедительности старушка опять стукнула клюкой.

Жрец какое-то время смотрел на Гризетту, задыхаясь.

- Чего же ты стоишь? - со злостью спросила Гризетта.

- Я еду, - сказал Диктис, видно, вспомнивший, что он был когда-то солдатом короля.

Покачиваясь, будто сонный, он направился к выходу из святилища.

- А деньги? - окликнула Гризетта. - Вряд ли королевский слуга будет стараться для нас задаром, будь он хоть десять раз истребителем чернокнижников. Пойдем-ка со мною, друг мой!

Гризетта за руку вывела старика из святилища и подвела к самой горе. Прищурясь, нимфа обшарила глазами крутой склон.

Кажется, вот это место подойдет.

Гризетта подошла к замшелому камню-валуну, с помощью жреца встала на него и забила клюкою о скалу.

Из-под старушечьей клюки дождем посыпались золотые чешуйки.

Несколько раз нимфа стукнула особенно сильно, выбивая из породы крупные камни-самоцветы.

- Теперь довольно, - проговорила Грезетта и смахнула пот. - Соберешь всё в мешок и королевскому офицеру вручишь, чтобы старался. Да постой! Не забудь рассказать ему про звезду Элизабель - пусть не берет с собою оружие ни из железа, ни из дерева, ни из камня. Теперь всё. Нет, постой-ка!

Нимфа приблизилась к старому жрецу и поцеловала его в губы. В это мгновение исчезла старая, сморщенная старуха - то озорная девчонка с черными, как смоль волосами, заколотыми драгоценным гребнем, поцеловала седого, как лунь, старика.

В следующий миг нимфа исчезла.

Диктис собрал золото с каменьями в холщовый мешок и пошел запрягать коня.

* * *

По прибытию в Гримлунг жрец первым делом наведался к ювелиру. Расплачиваться звонкой монетой куда сподручнее, нежели драгоценными каменьями и золотым песком, так что от ювелира Диктис вышел с увесистым мешочком золотых.

Теперь надобно отыскать Вильяма Карабета.

На первом же постоялом дворе старому жрецу с удовольствием рассказали, где находилось жилище королевского истребителя чернокнижников. Более того, трактирщик, попробовав на зуб золотой, послал со щедрым господином своего мальчонку, чтобы Диктис ненароком не заблудился.

Вильяма Карабета дома не оказалось. К сожалению, старый человек, отворивший дверь, наотрез отказался сообщить, куда подевался его постоялец. Когда же Диктис позвенел золотом, он увидел нацеленную на себя стрелу арбалета.

Пришлось жрецу отправиться по соседям. Тут ему немножко повезло. Первая же соседушка охотно рассказала, ломая о золотую монету гнилой зубок, что, раз Вильяма Карабета нет дома, то он - на королевской службе, а если он не на королевской службе, то он - в таверне "Золотая бочка". Это недалеко - вон там, за углом.

Моля богов, чтобы Карабет не был в отъезде, Диктис затрусил на своей лошадке к "Золотой бочке".

Таверна "Золотая бочка" оглушила старого жреца хохотом и болтовней нескольких десятков людей, стуканьем кружек, хлопками оплеух и разноголосым дремучим пением. В сущности, это была обычная портовая таверна, просто старик давненько не посещал подобные места.

Золото, полученное от ювелира, лежало на дне холщовой сумы, под караваем черствого хлеба. Поддерживая обеими руками суму, старик начал обходить заведение, подслеповато вглядываясь в лица местных завсегдатаев.

- Эй, старик! Ты что, побираться сюда зашел?

Немудрено, что трактирный служка принял старого жреца за нищего. Вид у Диктиса был не самый привлекательный: свалявшаяся борода, изможденное лицо, глубоко ввалившиеся глаза. Все-таки старик скакал без отдыха почти целый день.

- Я ищу Вильяма Карабета, - проговорил Диктис.

- А на что он тебе?

Затрясшись от злости, Диктис пожалел, что не был помоложе - хорошая зуботычина научила бы трактирного служку вежливости. Увы, старость жалка и слаба - жрец сунул в руку развязному малому золотую монету:

- Я спрашиваю, здесь Вильям Карабет?

Трактирный служка, словно не слыша вопроса, уставился на золотой кружок. Попробовав монету на зуб, он по-новому посмотрел на старика. Наглость боролась в молодчике со страхом: ах, как бы хорошо было взять старинушку за высохшие ноги и протрясти маленько, вдруг откуда-нибудь выпадет еще один золотой? А может, не один... Но, с другой стороны, старик, у которого водилось золото, несомненно, не был нищим. А вдруг это - колдун?

Трактирный служка решил не испытывать судьбу. Он молча показал в темный угол, где под вылинявшей медвежьей шкурой в одиночестве сидел, свесив голову на грудь, немолодой мужчина.

Приблизившись, Диктис понял, что слуга не обманул его: это был тот самый человек, посетивший его несколько дней назад.

Это был Вильям Карабет.

Истребитель чернокнижников не то спал, не то о чем-то думал, сомкнув веки. На столе перед ним стояла фляга с вином и нехитрая закуска.

Диктис откашлялся.

- Могу я обратиться к господину королевскому офицеру?

Ему пришлось повторить свой вопрос дважды, прежде чем Карабет, икнув, взглянул на него.

- А, это ты, старинушка... - проговорил Карабет таким голосом, что нетрудно было догадаться: фляжка с вином, стоявшая перед ним, была отнюдь не первой.

Жреца, конечно, куда больше устроило бы, если бы Вильям Карабет был посвежее, но выбирать не приходилось.

У старика от усталости подкашивались ноги. Без церемоний он сел напротив Карабета (на что тот не обратил ни малейшего внимания) и начал:

- Господин Карабет, твоя правда: это Оронунд похитил чернокнижника, твоего пленника. - Диктис ожидал бурной реакции, однако королевский истребитель чернокнижников не отреагировал никак. Покосившись на флягу с вином, Диктис пояснил: - Оронунд - это бог огня, которому я служу в жрецах...

- Ну да, я знаю, что Оронунд - бог огня, которому ты служишь в жрецах, - лениво проговорил Карабет. - И про то, что Оронунд украл у меня мою добычу, я тоже знаю. Так ты за этим сюда пришел?

- Но ты не знаешь, мой господин, зачем Оронунду понадобился черный колдун - молвил Диктис. Тут старому жрецу показалось, что в мутных глазах Карабета промелькнула искра интереса, и Диктис поспешно продолжил: - Оронунд, мой бог, встал на путь зла. Он восхотел силы большей, чем ему дано Матерью Вечностью, и для этого он решил поклониться Стуже Ледящей. В предании говорится, что "есть дорога между людьми и богами, и...

- И эта дорога зовется магией", - продолжил Вильям Карабет с ленивым зевком. - Что дальше?

- Оронунд решил пройти по этой дороге до конца - из местного, земного бога огня он восхотел стать божеством неба, более того, - верховным божеством Элидны, - сказал Диктис. - А для этого ему нужен камень искузиар. Искузиар показывает пути, и Оронунд собирается увидеть в нем свой путь к высшему могуществу. Но ведь искузиар - это льдинка Стужи Ледящей, и пути, которые он показывает, ведут к гибели!

- А я слышал, что камень искузиар - слеза Матери Вечности, - возразил Карабет, опять начиная подремывать. - Прости, жрец, - сказал он, непрестанно зевая, - не могу взять в толк, к чему мне все эти устремления твоего бога? Останется Оронунд жив, или сгорит в собственном огне, мне-то какое дело?

- Кто знает, а может и не сгорит, может, Оронунд дойдет до конца дороги, которую ему покажет искузиар, и тогда мало никому не покажется! Оронунд воцарится на Элидне - и падут старые боги, а может быть, обрушится вся наша Вселенная!

- Ну, спасение мира - это не для меня, старик.

- Но ведь ты - королевский истребитель чернокнижников!

- Чернокнижников, но не богов! Ты же предлагаешь мне убить Оронунда, не так ли, жрец? - Карабет шутливо погрозил пальцем.

Диктис затрясся от негодования.

- Видят небеса, у меня и в мыслях не было убийства Оронунда! Да сгорит в светлом огне Элидны всякий, кто замыслит такое! Однако ты должен убить - или истребить, как тебе больше нравится, - того колдуна, того чернокнижника, которого спас от тебя Оронунд! Этот чернокнижник, должно быть, сейчас в Якоре Виссара. Оронунд поручил ему выкрасть или как-нибудь иначе раздобыть камень искузиар, который хранится в королевской сокровищнице.

Диктис всмотрелся в лицо Вильяма Карабета. Королевский истребитель чернокнижников словно не слышал его, развозя пальцем по столу винную лужу.

Жрец положил на стол, прямо напротив глаз Карабета, мешок с золотыми:

- Твое старание не останется без награды, господин мой Карабет... - Для пущего эффекта Диктис распустил завязку на мешке, чтобы королевский офицер мог увидеть его содержимое.

Вильям Карабет усмехнулся.

- Золото? На что мне золото? - Он пренебрежительно махнул рукою, и тяжелый мешок упал на колени Диктису. (Хорошо хоть, что золотые не рассыпались по полу.) - К чему мне золото? - повторил Вильям Карабет, багровея. - Разве оно спасет меня вот от этого? - Офицер рванул ворот туники, и Диктис отвел глаза: вся грудь его собеседника была испещрена рубцами, словно от когтистых лап, причем старые рубцы пересекались со свежими полосами. - От смерти золотом не откупишься, жрец, - сказал Карабет спокойнее и в три глотка осушил чашу с вином.

Диктис долго молчал - потемневший, расстроенный. Наконец со вздохом он проговорил:

- Я вижу, ты совсем недавно был в бою, сынок. Что же... Ты - мужественный человек, и не мне осуждать тебя.

Диктис поднялся.

- Нет, сиди, старик! - сказал Карабет тяжело, со злостью, и поскольку жрец промедлил, Карабет, перегнувшись через стол, с силой надавил на узкие старческие плечи. Диктис упал на свой стул. - Ты еще не всё видел, старик! А как тебе покажется вот это?

Карабет закатил левый рукав, и Диктис увидел, что запястье офицера было буквально испещрено прямыми аккуратными шрамами, словно бы от острого ножа.

- Мне многие дивятся, как же, уже одиннадцатый год я - королевский истребитель чернокнижников, и я до сих пор жив, - с усмешкой произнес Карабет. - Мои предшественники не выдерживали и года... Меня называют счастливчиком, мне завидуют... Глупцы! Хочешь узнать мой секрет, колдун? Это очень простой секрет: я побиваю чернокнижников их же оружием. Когда они призывают демонов мне на погибель, я жертвую свою кровь, и поскольку я очень щедр, демон начинает повиноваться мне, а не моему врагу...

- Но ведь эта твоя жертва - не светлым богам Элидны, - произнес Диктис в раздумье, сердцем предчувствуя страшное продолжение разговора. - Постой-ка... Раз демоны начинают повиноваться тебе, значит, ты жертвуешь Стуже Ледящей. Ты жертвуешь Стуже Ледящей свою кровь! Получается, Вильям Карабет, что ты - сам чернокнижник?

- Наконец-то до тебя дошло, - с прежней усмешкой процедил Карабет. - Надеюсь, ты не донесешь на меня королевскому правосудию?

Диктис сидел как оглушенный. В ушах у старика гудело, к горлу подкатывала дурнота, словно бы он заглянул в черную бездонную пропасть. Нет, он не боялся, что Карабет как чернокнижник учудит над ним какую-нибудь шутку - сердцем, душою он понял, что за человек был Вильям Карабет.

- Ты знаешь, что случится однажды? - прошептал жрец. - Однажды у тебя не хватит сил контролировать демона, и тогда демон растерзает тебя!

- Обычный конец для чернокнижника, - пожал плечами Карабет.

- Но говорят... мудрые говорят, что после смерти чернокнижники становятся мелкими бесами - они прислуживают демонам, которыми до этого повелевали, а те уж стараются, вымещают на них свою застарелую злость...

- Из меня получится непослушный бес.

Диктис опять попробовал подняться.

- Не торопись, старик, - остановил его Вильям Карабет. - Так ты говоришь, твой колдун собирается наведаться в Якорь Виссара?

- Да. Если он еще не там.

- Пожалуй, я поеду в Якорь Виссара.

Диктис не смог скрыть облегчения.

- Да, я поеду в Якорь Виссара, - повторил Карабет, - и, черт возьми, я прищучу этого колдуна! Только скажи, жрец: отчего твой чернокнижник (кстати, его зовут Кнут Табеш) сделался такой сильный? Вчера я виделся с ним. Клянусь небом, мне едва удалось спастись! Мой меч, заговоренный и освещенный в храме Кромалиса, отказался повиноваться мне. Мой родной меч отказался повиноваться мне! Меч вывернулся у меня из руки и едва не рассёк мне глотку. Я еле увернулся. А потом начались гонки - меня догонял и мой меч, и демон, вызванный Табешем. К счастью, это был не демон, а так, дьяволенок. Демон Мумми его зовут. Это его коготки. - Карабет показал на грудь. - От обоих я спасся в воде - море-то было недалеко. Демоны вроде Мумми не любят воду, потому что рождены в пламени преисподней, да и оружейная сталь не терпит воды. Так все-таки, жрец, отчего меч отказался повиноваться мне? Что ты знаешь об этом?

Старик Диктис корил себя - а он-то совсем позабыл про волшебный камень, про перстень, о котором ему сказала Гризетта.

- Сейчас у колдуна - звезда Элизабель, - вымолвил жрец. - Она вставлена в перстень. Опасайся ее! Элизабель приказывает оружию из дерева, железа или камня, а тот, у кого перстень, приказывает звезде.

- Значит, Оронунд отдал чернокнижнику свою звезду... - в раздумье проговорил Карабет. - Раз ты знаешь об этом, почему ты не обратился к богам Элидны, не донес им про Оронунда и этого чернокнижника? Насколько мне помнится, есть специальная формула... Не знаю, что небесные боги сделали бы с твоим Оронундом, но вот Кнут Табеш недалеко ушел бы с этой звездой.

- Все-таки я - жрец Оронунда, и подводить его под кару высших богов - не мой удел, - твердо сказал Диктис. - И тебя я молю: не доноси богам Элидны об этом перстне!

Увидев неподдельный страх в глазах, в порывистом движении старого жреца, едва не бросившегося на колени, Вильям Карабет засмеялся.

- Ладно, не донесу я на твоего Оронунда! - проговорил он, продолжая смеяться. - Не донесу! Однако хорошее же ты мне задание подсунул, жрец! Значит, я должен совладеть с чернокнижником, который мало того, что может в любую минуту вызвать демона мне на голову, так еще и умеет заговаривать оружие! А потом колдуна еще нужно сдать властям Якоря Виссара. Да надо проследить, чтобы к нему приставили надежную стражу...

- Какая стража? - воскликнул Диктис. - Зачем передавать его властям? Убей его, господин мой, вот и всё!

- Я все-таки состою на королевской службе, старик. Не забывай про это. Может, так оно и выйдет, что я прикончу его... Но, черт возьми, если будет возможно взять его живьем - я возьму его живьем!

- Но ведь чернокнижники убивают людей, отсюда их сила, - проговорил жрец. - Разве они не заслуживают смерти?

- Это пусть решает королевский суд. - Видя недоумение жреца, Вильям Карабет сделал жест, словно сметает крошки. - Нет, старик, я не из тех дурней, которые готовы расцеловать и простить самого отъявленного мерзавца. Здесь другое. Ты понимаешь, старик, я, - я не должен его убивать! Да ты ничего не понимаешь, старик! Ты сам только что назвал меня чернокнижником, ну так прикинь: если я убью его, в какую сторону я больше склонюсь, к чернокнижию или к Свету? А какой соблазн - убить его и произнести заговор крови над его телом!

Подобным образом жрец и истребитель чернокнижников беседовали еще довольно долго. Под конец Карабет отчего-то развеселился, стал сыпать шутками, так что пришлось и Диктису пару раз улыбнуться за чашей вина.

Но вот жрец поднялся из-за стола.

Вильям Карабет окликнул его:

- Эй, жрец! А как же твое золото? Пожалуй, несколько монет мне не повредят. Надо же чем-то расплачиваться с трактирщиками.

* * *

Вильям Карабет убрался из таверны под утро. Какой-то воришка всё добивался почетного разрешения проводить его до самого дома - закончилось тем, что Карабет так лягнул незадачливого проныру, что у того надолго пропала охота проказить.

До своего дома Карабет добрался без приключений (не считать же приключением два падения и легкий флирт с разодетой дамочкой). Благо, идти было недалеко.

Входная дверь оказалась незапертой.

- Брукс! Где ты, старый ворчун? - заорал Карабет.

Увы, в комнате никого не было.

И ведь собаки, старого Буяна, не было на привычном месте - у порожка.

- Где же ты, старина? - устало протянул Карабет.

Икнув, он уселся на пол. Сил разуться у него не было совершенно, как не было у него сил добраться до постели. Как раз для такого случая нашему истребителю чернокнижников весьма пригодился бы старый Брукс, который, как мы помним, не только сдавал комнаты неугомонному Карабету, но и по совместительству являлся его оруженосцем и камердинером.

Брукс всё не появлялся, и тут только Карабет осознал обстоятельство, которое, конечно, насторожило бы его много раньше, будь он в более приличествующей королевскому офицеру форме.

А ведь входная дверь не была заперта.

Да какого ляда она не была заперта?!

Страшная мысль зародилась в сознании Вильяма Карабета.

Он торопливо поднялся на ноги, так что едва не упал. Шатаясь и подпрыгивая, потому что ноги постоянно задевали за половицы, Карабет понесся по дому. Со стороны эти перемещения Карабета выглядели довольно забавно - но только до той поры, пока воздух не прорезал его яростный, страшный крик.

Крик плавно перешел в звериный вой.

Старина Брукс лежал, раскинув руки, на кровати Карабета. Тело бедняги было во многих местах пронзено холодным оружием. Так какой-нибудь натуралист протыкает мотылька булавками, готовясь поместить в свой гербарий. Два меча, три сабли, два кинжала накрепко пришпиливали несчастного старика к окровавленному матрасу, и это не считая нескольких стрел.

Разумеется, Брукс уже не дышал.

Все кругом было залито кровью, и внизу, у ног старика, королевский офицер заметил арбалет Брукса. Рядом лежал, запрокинув голову с оскаленной пастью, мертвый Буян.

А ведь эти мечи с кинжалами все были его, Вильяма Карабета.

Мечи, сабли и кинжалы в обычное время живописно висели над изголовьем кровати королевского воина, вместе с двумя щитами, круглым и тяжелым прямоугольным, и полным пластинчатым доспехом. Это был арсенал, из которого истребитель чернокнижников нет-нет да изымал ту или иную вещицу для своих похождений. Разумеется, и оружие, и броня были заговорены и освещены по всем правилам, чтобы никакая нечисть не могла использовать их силу против их хозяина.

И вот теперь весь этот арсенал, во всяком случае, его острые составляющие, разместился в теле несчастного Брукса.

Молчаливый, похолоделый, стоял Вильям Карабет подле погибшего друга. И ведь мало того, что Брукс погиб: куда как тяжело Карабету было осознавать то, что в смерти старого человека была и его доля вины. Да что там, не какая-то доля - вся вина лежала на нем, Вильяме Карабете! Ведь если бы он не стоял на постое у Брукса, разве бы Брукс погиб? Ведь это за ним - за ним, королевским истребителем чернокнижников, приходила смерть, а старинушка Брукс, как всегда, оказался невежлив, вот смерть и скосила его вместо его постояльца!

Кто был убийцей, Карабет понял в первую же секунду, как только увидел Брукса.

Это оружие в теле старика - это была визитная карточка. Кнут Табеш и не собирался скрывать, что Брукса убил он. Наоборот, чернокнижник со злорадством демонстрировал собственное могущество - могущество своего перстня, могущество звезды, вставленной в перстень, звезды Элизабель.

Ну почему, почему тогда, в предгорье Барбикара, он, Вильям Карабет, оставил чернокнижника в живых? Ценою своей крови он, королевский офицер, сумел овладеть волей демона, вызванного черным колдуном, - почему он приказал демону связать Табеша? Демон с удовольствием разорвал бы чернокнижника в клочки!

Вильям Карабет прекрасно знал ответ на свои вопросы. Тут речь шла не о праве убивать, это пусть крючкотворы-законники рассуждают о привилегиях и правах. Вильям Карабет просто боялся, он боялся страшной магии убийства, основы чернокнижия. Ведь если он станет убивать своих врагов, да ещё и черной магией, тогда он сделается самым что ни есть настоящим чернокнижником.

Содрогаясь, Вильям Карабет принялся извлекать собственное оружие из тела мертвого друга.

Что же, видно, ему на роду написано стать самым настоящим, без примесей и оговорок, чернокнижником.

* * *

В Гримлунге у Вильяма Карабета был единственный друг - Брукс, теперь не стало и его. Однако осведомителей у Карабета хватало, так что еще до полудня он выяснил: Кнут Табеш отбыл в Якорь Виссара ранним утром на корабле "Черный шквал".

Карабет не стал дожидаться следующего дня, когда в Якорь Виссара должно было отправиться пассажирское судно. Выручили деньги жреца. В этот же день истребитель чернокнижников отбыл в Якорь Виссара единственным пассажиром на арендованной шхуне.

Хозяин судна, пожилой абалонец Карим, клялся, что его шхуна - самая быстроходная на всем западном побережье, так что Вильям Карабет лелеял мечту настичь чернокнижника еще в море. Не удалось. Едва они обогнули Черепаший остров, как на море поднялась буря. Верно, чернокнижник знал или догадывался, что за ним была погоня.

По счастью, Карим оправдал полученное золото. Опасно маневрируя между рифами, он сумел ввести судно в одну из бухт Черепашьего острова - в удобную, глубокую бухту. Таким образом, и корабль, и жизни корабельщиков были спасены. Но время было потеряно.

Буря три дня взбивала море, как какая-нибудь хозяйка взбивает сливки к пирогу. Наутро четвертого дня небо успокоилось. Карим вывел свою "Синюю чайку" из бухты, только теперь не приходилось и мечтать, что они нагонят чернокнижника на море.

Спустя четыре дня "Синяя чайка" вошла в порт Якоря Виссара.

Едва сойдя со шхуны, Вильям Карабет принялся осторожно выспрашивать про человека с короткой бороденкой и впалыми щеками. В порту про чернокнижника никто не знал - а может, кто и знал, да благоразумно помалкивал.

Эти молчуны, надо сказать, не очень-то расстроили Вильяма Карабета. Он держал наготове запасной вариант: в Якоре Виссара у него имелся один знакомец, весьма не пустяшный человек.

По многим городам Западной Ориландии у Карабета, частенько бывавшего в разъездах, имелись такие знакомцы. Как правило, это были люди в быту малоприметные, но хорошо известные тем, кому о них полагалось знать: это были торговцы сплетнями и слухами, словом, продавцы всевозможной информации.

В Якоре Виссара полезного человека звали Зан Пузелан. Финикиец Пузелан жил в районе Рыбьего рынка; там он держал в подвальчике небольшой магазин по продаже всевозможной глиняной утвари.

Из порта Вильям Карабет отправился прямиком к почтенному Пузелану.

Магазинчик Пузелана оказался открыт. Опустившись вниз по разболтанной лестнице, Карабет увидел самого Зана Пузелана, лысого и круглого коротышку с масляными глазками. Помимо Пузелана, в магазине находилась некая дама в плюшевой накидке, весьма преклонных лет. Пузелан и дама препирались и, как видно, уже довольно долго, потому как щеки у старухи горели злым румянцем, а с ярко накрашенных губ то и дело слетали нелицеприятные выражения.

Причину разногласия нетрудно было уяснить. Пожилая дама, совершенно случайно забредшая к Пузелану в лавчонку, возмущалась несусветными ценами на его товары. Цены, в самом деле, были несусветные, но не мог же Пузелан раскрыть старухе, что его истинным товаром было совершенно иное, нежели глиняные горшки, плошки и котята, в обилии расставленные на полках.

Неспешно подойдя к прилавку, Карабет мигнул Пузелану, и тот поспешил выпроводить ни на шутку разошедшуюся покупательницу вон из лавки. Кланяясь старухе вслед, Пузелан закрыл входную дверь на щеколду, после чего, вздыхая, возвратился к Карабету.

- Я к тебе по делу, Пузелан, - проговорил Карабет, вертя подвернувшегося под руку глиняного чертенка.

- А когда ты приходил не по делу? - риторически осведомился лавочник.

- А дело у меня вот какое, - продолжил Карабет, оставив в покое чертенка и пытаясь поймать взгляд финикийца. - На днях в вашем городе появился Кнут Табеш, чернокнижник. Он приплыл на корабле "Черный шквал". Я хочу знать, где он сейчас, и вообще, что он успел натворить в Якоре Виссара за эти дни и за сегодняшнее утро.

Вместо ответа Зан Пузелан принялся со вздохом протирать прилавок.

Когда речь идет об информации подобной той, что интересовала Вильяма Карабета, цену всегда называет покупатель. Карабет прекрасно знал повадки финикийца, поэтому, не дожидаясь следующего вздоха, он высыпал на прилавок горсть золотых.

Движение грязной тряпки замедлилось, однако не прекратилось полностью.

Карабет высыпал на прилавок еще горсть золотых и еще, почти опорожнив свой мешок.

Зан Пузелан, пошатываясь, словно пьяный, продолжал водить тряпкой по прилавку.

- Да ты, кажется, белены объелся, любезный хозяин, - сказал Карабет таким тоном, что у всякого перестала бы охота шутить. - С каких пор твой язык стоит дороже, чем три пригоршни золотых?

Вместо ответа толстый лавочник залился слезами.

Вот это на Зана Пузелана совсем не было похоже.

- Так ты расскажешь мне про Табеша, или нет? - спросил несколько озадаченный истребитель чернокнижников.

Рыдая в три ручья, Зан Пузелан замотал головой. При сём от внимания Карабета не скрылось, как рука лавочника дернулась к кучке золотых и тут же отдернулась назад.

- Кнут Табеш был здесь? - спросил Карабет.

Лавочник едва приметно кивнул.

- Он разговаривал с тобой? О чем? О чем он расспрашивал тебя?

Поскольку Зан Пузелан продолжал отмалчиваться, пуская слюни, Карабет перегнулся через прилавок и схватил несговорчивого лавочника за грудки:

- О чем он расспрашивал тебя? Что ему было нужно? Отвечай!

Лавочник захрипел. Вильям Карабет немного ослабил хватку, однако его неразговорчивый собеседник отнюдь не проникся благодарностью. Вместо того, чтобы подробно и по пунктам отчитаться, Зан Пузелан забормотал совершенно дурацкое:

- Не... не знаю я ничего... ничего... ничего!...

С хриплым выдохом Вильям Карабет отпустил лавочника.

Истребителя чернокнижников разбирала досада. Пузелан был до смерти запуган чернокнижником, и с этим ничего нельзя было поделать. Не пытать же его, в самом-то деле.

Вильям Карабет принялся ладонью сметать свое золото в мешок.

Зан Пузелан не мог без боли видеть, как золотые кругляшки, только что готовые скатиться к нему в карман, исчезают в черном зеве мешка. Это зрелище было не для его нервов. Однако воспоминание о чернокнижнике приводило его в такой трепет, в такой озноб, словно перед его курносым носом щелкали щипцы палача.

Алчность и страх боролись, пожалуй, секунды две. На третьей алчность победила.

- Он сказал, что убьет меня, если я расскажу о нем кому-нибудь! - воскликнул жалобно Зан Пузелан. - Никто не должен знать, что он был здесь. Никто не должен знать, о чем он меня расспрашивал!

- А никто и не будет знать, - ободрил Карабет, слегка приподнимая уголок мешка. - Откуда он узнает, что я к тебе заходил, и что именно ты мне сказал? Или ты думаешь, я пойду к нему докладываться?

- Докладываться? Нет, докладываться ты к нему не пойдешь, - кисло проговорил лавочник. - Только дурень не догадается, зачем он тебе нужен, зачем нужен чернокнижник королевскому истребителю чернокнижников!

- А раз ты такой догадливый, чего же ты трусишь? Этого чернокнижника я истреблю, как уже истребил многих, и никто не вернется к тебе мстить. Вот и весь расчет!

Лавочник сделал попытку улыбнуться.

- Да, хороший расчет, а если выйдет иначе? Если не ты истребишь его, а он истребит тебя?

- Но ведь я везучий. У-у, какой я везучий! Недаром я одиннадцатый год в королевских истребителях хожу!

Зан Пузелан уже собрался рассказать обо всем, что знал, однако язык несчастного словно онемел.

Вильям Карабет опрокинул мешок над прилавком. Это выглядело, словно пролился золотой дождь: золотые монеты запрыгали в разные стороны, отбрасывая солнечные блики. Лавочник кинулся собирать золотые денарии; занятый этим приятным делом, он забормотал:

- Кнут Табеш был здесь вчера. Он спрашивал меня про лордов-регентов королевства - у кого какие привычки, слабости... Хворь какая у кого, и что с кем приключилось занимательного.

Лавочник замолчал.

Немного выждав, Карабет медленно проговорил:

- Уж не хочешь ли ты сказать, что за эти твои несколько слов я отвалил столько золота?

- Нет! - воскликнул финикиец, уже не в силах оторвать ладони от кучи золотых монет. - Нет, конечно, нет! Слушай же, Карабет: больше всего он расспрашивал меня про старого Саймоса, про Ричарда Саймоса, лорда-градоправителя.

Карабет весь обратился во внимание.

- Что именно его интересовало, и что ты рассказал ему про Саймоса?

- А что я мог рассказать ему про Саймоса! Об этом болтает весь город: две недели назад Саймос похоронил сына, единственного сына и наследника. Смелый был мальчик, этот Гюко Саймос, а вернее сказать, отчаянный... Всё произошло честь по чести, на рыцарском турнире. Младший Саймос ответил на вызов графа Роланда Галлозского, победителя прошлого турнира и еще семи предыдущих. Поединщики скрестили копья... Гюко Саймос испустил дух на следующий день. Копье графа Роланда вошло спереди и вышло сзади. Говорят, что только благодаря искусству мага Андроника младший Саймос и прожил этот день.

- Лорд Саймос потерял сына, и что же он?

- А что тут мог поделать Саймос! Я же говорю, Гюко Саймос был убит на рыцарском турнире, сам вызвался... Старик Саймос заперся у себя во дворце. Стража никого не впускает... Кстати, на графа Роланда уже два покушения было. Один раз в день турнира, сразу после того, как он мальчишку Саймоса с коня сбросил. Рыцарь Геракс Ржавый, воин не из последних, но скотина порядочная, набросился на Роланда с топором. Роланд убил его первым же ударом. Да еще, рассказывают, два дня назад Роланда с его оруженосцем подстерегла на мосту целая ватага. Роланд искрошил негодяев в капусту.

- Чернокнижник расспрашивал и про этого Роланда?

- А то как же!

Вильям Карабет задумался. У него в голове всё отчетливей вырисовывалось, отчего это из семи лордов-регентов чернокнижник особенно заинтересовался одним - старым Ричардом Саймосом.

- Так ты говоришь, к лорду Саймосу нет никакого доступа? - уточнил Карабет.

- Говорю, - кивнул лавочник. - Стражники у Саймоса - ребята суровые... Пароли меняют два раза в сутки, в полдень и в полночь.

- Но тебе, конечно, известны все пароли наперед?

- Ты смеешься, Вильям Карабет! Даже великие боги Элидны не знают ничего наперед! Хотя, конечно, кое-что нам известно...

- Значит, Табеш уже говорил с Саймосом, - невесело заключил Карабет, рассудивший, что раз чернокнижник был в лавке вчера, то он уже успел увидеться с лордом Саймосом, получив пароль от прощелыги финикийца.

- Это вряд ли, - неожиданно возразил лавочник. - Я же говорю, я не всеведущ, я не могу знать наперед, у кого какие в городе будут пароли! Однако я могу узнать почти любой текущий пароль, если будет специальный заказ. Кнут Табеш был у меня вчера, а еще - сегодня утром... Честно говоря, он вышел как раз перед твоим приходом. Я не удивлюсь, если окажется, что именно сейчас он беседует со стариком Саймосом.

Вильям Карабет кинулся вон из лавки.

Вдруг он вернулся:

- Пароль! Какой сейчас пароль у Саймоса?

- "Серп Немезиса", если я не ошибаюсь. Не правда ли, прекрасный пароль для такого случая?

Немезис, один из Одиннадцати, был грозным богом мести.

* * *

Летя к дворцу лорда-градоправителя, Вильям Карабет не переставал размышлять.

Собственно говоря, а зачем ему понадобился пароль? Допустим, его пропустят к Саймосу - и что дальше? Если во дворце лорда-регента он лицом к лицу столкнется с чернокнижником, это закончится гибелью его, Вильяма Карабета, а не чернокнижника. Только тайным ударом, ударом исподтишка, ударом вора, он может сразить Кнута Табеша. С другой стороны, если Кнут Табеш уже убрался из дворца, - что же тогда он скажет старику Саймосу?

Сейчас больше всего на свете Ричард Саймос хотел смерти своему обидчику, графу Роланду Галлозскому. Лорд-градоправитель не мог расправиться с рыцарем законным образом, ведь его сын был убит Роландом в честном бою. За эти две недели Саймос дважды прибегал к услугам наемников. Очевидно, Кнут Табеш собирался предложить градоправителю услугу именно такого рода, если уже не предложил. За убийство Роланда чернокнижник потребует от Саймоса вещий искузиар...

И что же он, Вильям Карабет, мог сказать старику Саймосу, если тот уже переговорил с чернокнижником? Что грешно общаться с чернокнижниками? Или что грешно убивать из-за угла? Да это просто смешно. Лорд-регент королевства ни за что не станет слушать увещевания какого-то чужеземного солдата!

Вот так, кидаясь в мыслях, Вильям Карабет добежал до Старой площади, где стоял родовой дворец лорда Саймоса.

Старая площадь недаром так называлась - в самом деле, это была старейшая площадь города. Дворец лорда Саймоса, смотревший на площадь двумя рядами сводчатых окон, отличался небольшими размерами и скромным убранством. Более двух столетий назад его сложили из серого, с черными прожилками, камня, а украшали его только две каменные гаргулии, кривившие рожи по сторонам от главного входа. После смерти короля Бремона XVII Роберт Саймос так и остался жить в своем старом дворце, хотя остальные шесть лордов-регентов в скором времени отстроили себе мраморные, с золотым проблеском, чертоги. За эту скромность и непритязательность горожане любили своего старого градоправителя.

У дворцовой решетки Карабет, в самом деле, увидел с дюжину стражников.

Затевать разговор со стражниками Карабет не стал. У истребителя чернокнижников возник план: у него при себе имелся арбалет, он притаится где-нибудь, и если он увидит чернокнижника, он выстрелит. Он будет целиться в глаз, в сердце или в кадык. Если стрела не подведет его, он убьет колдуна с первого выстрела, и на этом всё завершится.

Вильям Карабет отступил к массивному зданию торговой гильдии, стараясь не привлекать к себе внимание. Прошло полчаса. Чернокнижник не показывался, и Вильям Карабет обратился к мальчишкам, торговавшим вразнос засахаренными яблоками и слипшимися финиками. С помощью двух мелких серебряных монет ему удалось кое-что удалось узнать.

Человек в темно-синей рясе, в самом деле, заходил во дворец Белого Саймоса (так горожане называли своего градоправителя за совершенно седую шевелюру без малейших намеков на лысину). Это было странно: ведь Саймос велел никого к себе не впускать, а тут... А выходил этот человек или нет, кто его знает? Как будто не видели, чтобы он выходил...

- Посмотри, господин, не твой ли знакомый? - белобрысый, с глазами на выкате, мальчишка торговец показал рукой.

Оглянувшись, Карабет увидел чернокнижника.

Кнуту Табешу как раз отворяли кованые ворота ограды.

На чернокнижнике была темно-синяя ряса с капюшоном, какие обычно носили жрецы Селайдоса или бога облаков Сфефта. На таком расстоянии Карабет не мог разглядеть лица человека, к тому же мешал капюшон, однако эту сутулую фигуру Вильям Карабет узнал бы и за милю.

Краем зрения ловя движения чернокнижника, Карабет поспешил отойти от лоточников. Теперь надо было выбрать место для выстрела: и чтобы прохожие не помешали, и чтобы не промазать.

Кнут Табеш пересек площадь и завернул на Страусиную улицу; Вильям Карабет - весь напряженный, как сжатая пружина, - двинулся за ним.

Чернокнижник и его преследователь прошли до Гвоздичного моста, там Табеш свернул на набережную Георга Двенадцатого. Здесь жили люди весьма состоятельные. Сперва Карабет подумал, что Табеш снимал номер в какой-нибудь роскошной гостинице с видом на реку, что, в общем-то, было не свойственно чернокнижникам. Однако цель черного колдуна была совсем иная, и, миновав с десяток домов, королевский истребитель чернокнижников догадался, что это была за цель.

Вильям Карабет увидел впереди нарядный особняк, - единственный дом, стоявший по левую сторону улицы, на самом берегу Луары. Трехэтажный, с обильною лепниной, украшенный декоративными башенками и арками, этот дом выделялся какой-то по-особенному радостной, пряничной красотой.

Особняк окружала низкая ограда, которая не стала бы препятствием даже для ребенка. Препятствием для незваных визитеров было иное, - грозное имя владельца особняка. Это имя смотрело отовсюду - и со столбиков ограды, и с фасада дома, - знаменитой эмблемой - красная роза, пронзённая молнией. "Роза Галлоза" - таков был герб грозного графа Роланда Галлозского, чья воинская слава взросла не только победами на турнирах, но и ослепительными подвигами в жесточайших битвах.

Под гербом вязью был выписан рыцарский девиз: "Не пяться!"

Вильям Карабет не сомневался, что чернокнижнику удастся исполнить заказ старого лорда - убить графа Роланда. Собственно говоря, битвы никакой не будет. Кнут Табеш силою перстня прикажет мечу Роланда рассечь глотку своего хозяина, и меч, будь он хоть сто раз заговоренный, безоговорочно исполнит приказ.

Чернокнижник убьет графа Роланда, если ему не помешает он, Вильям Карабет.

Графа Роланда Галлозского любила чернь - за бесшабашную удаль, за успехи у женщин, за щедрость ( граф никогда не скупился, когда бывал при деньгах), ну и, конечно же, за силу, ведь простые люди души не чают в силачах и великанах. Хотя Карабет не раз наблюдал за удальством Роланда на всевозможных турнирах, истребитель чернокнижников не был почитателем его смертоубийственного таланта. Однако в данном случае речь шла не о вкусовых пристрастиях. "Надо тебе, друг поторопиться с выстрелом, - сказал Вильям Карабет самому себе. - К чему этому отважному и честному рыцарю умирать?"

Как нарочно, на улице было полно народа. По мостовой разъезжали блестящие экипажи с коронами и вензелями, вдоль набережной разгуливали влюбленные парочки с зонтиками и собачками.

Моля богов о том, чтобы какая-нибудь дурочка не забилась в истерике, увидев, как он целится, офицер извлек из заплечного мешка арбалет.

Немедленного выстрела не получилось: помешала группа монахов, целый выводок в бело-зеленых рясах. Монахи совершенно загородили собою колдуна. Вот так - то монахи, то скучающие толстяки, то нарядные старухи в капотах и париках... Прячась за экипажами, Карабет преследовал чернокнижника до самого дома графа Роланда. Улучить момент для выстрела всё никак не удавалось, но уже дальше тянуть было нельзя.

Подбежав к углу беломраморного особняка, Вильям Карабет спустил пружину.

Короткая и толстая, арбалетная стрела просвистела в воздухе. В следующее мгновение гипсовый ангелочек, украшавший ограду графского дома, разлетелся вдребезги.

Поистине, это был не самый лучший выстрел Вильяма Карабета.

Карабет не стал дожидаться, пока чернокнижник заметит его и отдаст приказ его мечу хорошенько поработать над своим владельцем. Вильям Карабет был опытный офицер: на случай неудачи у него, конечно, имелся план отступления.

Не проявляя далее никакого любопытства к чернокнижнику, офицер Его Величества Бетерикса Пятого дал стрекача.

Карабет думал так. Если он быстро скроется из глаз, то чернокнижник не заметит ни его самого, ни его оружие. А значит, чернокнижник не сможет приказать его мечу расправиться с ним.

Расчет истребителя чернокнижников, в общем-то, оказался верен. Вильям Карабет пробежал подворотню и два дома, а его меч по-прежнему безмятежно покоился в ножнах. Тут в голове у офицера зародилась новая мысль. Она еще не успела толком окуклиться, как Карабет с силой саданул свой арбалет о каменную мостовую.

Деревянный лук арбалета треснул. Зубчатое колесо спускового механизма покатилось по мостовой. А в следующее мгновение оказалось, что Карабет поторопился вовремя: из-за угла дома вылетела арбалетная стрела.

Ну конечно, это была та самая арбалетная стрела, которую Карабет выпустил в чернокнижника несколькими мгновениями раньше. Чернокнижник, действительно, не заметил, кто стрелял в него, но уж стрелу в гипсовых осколках он разглядел. Повелевая волшебным перстнем, чернокнижник приказал стреле отыскать её хозяина, вот стрела и кинулась вдогонку за Вильямом Карабетом.

Вылетев из-за угла, арбалетная стрела описала в воздухе красивый полукруг и, дрожа, нацелилась на Карабета.

"Эх, Брукс, старина, не довелось мне за тебя отомстить", - успел подумать Вильям Карабет перед тем, как стрела пришла в движение.

"Да что это такое?" - промелькнуло в голове у Карабета в следующий миг.

Вместо того, чтобы пронзить его сердце насквозь, арбалетная стрела принялась выплясывать около его арбалета. Она как будто пыталась улечься на тетиву, но только сделать этого никак не могла. Ведь арбалет был сломан.

Злясь, стрела билась о камень мостовой с таким энтузиазмом, что сыпались искры. Впрочем, вскоре заколдованная стрела начала уставать. Ее движения делались всё менее и менее стремительными, и, в конце концов, она упала на мостовую неодушевленным предметом, как ей и полагалось вести себя с самого начала. Все-таки стрела еще несколько раз дрогнула, после чего окончательно угомонилась. Волшебная сила, управлявшая ею, иссякла.

Чернокнижника подвело одно маленькое обстоятельство. Звезда Элизабель, заключенная в его перстне, повелевала оружием, но не отдельными деталями оружия. Стрела сама по себе еще не была оружием: она становилась смертельно опасной, только будучи выпущенной из лука или арбалета. Наверное, возможно как-то биться, зажав в кулаке стрелу, но волшебство перстня требовало, чтобы стрела сперва была наложена на тетиву арбалета, затем арбалет должен выстрелить, а уж потом возможно надеяться на желанный результат.

Когда стрела перестала агонизировать, Вильям Карабет с облегчением перевел дух. Да что это он раскис? Или он не королевский истребитель чернокнижников? Очевидно, Кнут Табеш не заметил его, так что сейчас самое время вернуться к дому Роланда Галлозского и из-за угла проследить за событиями.

Вильям Карабет со всей осторожностью возвратился на набережную. Осмотревшись как можно внимательнее, он нигде чернокнижника не высмотрел. Что же касается дома графа Роланда, то домик этот, а вернее сказать, маленький дворец, стоял как ни в чем не бывало: ни дыма из окон, ни треснувших стен или обвалившейся крыши. Только гипсовые осколки по-прежнему валялись слева от распахнутых ажурных ворот.

Так-то, конечно, эта безмятежность ни о чем не говорила. Колдуну Кнуту Табешу совсем не требовалось призывать из преисподней демона-разрушителя, чтобы расправиться с графом Роландом. Чернокнижник мог убить Роланда при помощи его же меча. Так удалась расправа или не удалась? А может, после выстрела Карабета, колдун решил отложить встречу с Роландом? Может, он рыщет где-нибудь поблизости, чтобы для начала расправиться с ним, Вильямом Карабетом?

Тревожась, Карабет положил ладонь на рукоять меча. Его верный меч мог в любую секунду обернуться злейшим врагом. Так что ему делать, выкинуть меч и остаться безоружным?

Оказаться без оружия Карабету совсем не хотелось, против этого восставала вся его многолетняя офицерская выучка. Но чернокнижник...

Тут Карабет увидел: из дома вышел старик в ливрее. Ворча, старый слуга принялся неспешно собирать гипсовые осколки. Если бы в доме совершилось убийство, старик, надо полагать, не был бы столь флегматичен. Очевидно, чернокнижник все-таки не входил в дом, а вот почему? Это следовало уточнить.

Вильям Карабет вышел из своего укрытия и - настороженный как лис, учуявший капкан, - направился к старику.

Сперва Карабет думал только о том, куда же подевался Кнут Табеш. Однако чем ближе истребитель чернокнижников подходил к старому слуге Роланда Галлозского, тем сильнее билось его сердце. Какое-то странное, тоскливое чувство неожиданно сдавило его грудь. Между тем старик не обращал на него никакого внимания. Даже когда Карабет подошел к старику вплотную, тот оставался безучастен.

Вильям Карабет окликнул старика - окликнул довольно громко, памятуя о старческой тугоухости.

Старик обернулся.

На офицера взглянули светло-синие, как отцветшие васильки, стариковские глаза - глаза Роя Брукса.

В первый миг Карабету показалось, что перед ним в действительности стоял его старик, его оруженосец, его единственный друг. Карабет ринулся к старику, готовый обнять его, - и был остановлен скрипучим старческим голосом:

- Да ты, видно, здорово набрался, сынок!

Карабет пришел в себя. Конечно, это никакой не Брукс - и щеки у этого старика висели, как у старого разжиревшего мопса, тогда как Брукс был сухощав, и лысина противно салилась (у Брукса оставалось четыре волоска), и...

- Так чего надо, сынок?

- Мне нужно видеть твоего хозяина, старик, - произнес Карабет, окончательно придя в себя. - Дело касается его жизни.

- Хотел бы я, чтобы мой хозяин хоть раз занялся делом, которое не касалось бы его жизни, - ворчливо проговорил старик. - Нету господина Роланда дома, вот и весь мой сказ!

- А ты не врешь, старик? - Карабет опять вспомнил про своего Брукса, про уловки, к которым тот прибегал, оберегая его покой.

- А не пойти бы тебе куда-нибудь... - Старик заработал метелкой из можжевеловых веток с таким усердием, что во все стороны клубами полетела пыль.

У Карабета остался невыясненным единственный вопрос.

- Ответь, старик, а не спрашивал ли сегодня твоего хозяина человек в синей рясе, сутулый, с бородкой?

- Я ему то самое сказал, что тебе говорю: нет хозяина дома. Разве спустил бы господин граф такое непотребство? - старик с сокрушенным видом показал на круглый каменный столбик, на котором совсем недавно красовался гипсовый ангелочек. - Да не ты ли сделал это? - Старый слуга с прищуром посмотрел на Вильяма Карабета.

Деликатно уклонившись от ответа, Карабет проговорил:

- Передай своему хозяину, что человек в рясе приходил, чтобы убить его.

Старик разинул беззубый рот.

Вильям Карабет быстро пошел прочь от графского особняка.

Оставив заботы о графе Роланде, Вильям Карабет задумался о другом: куда же все-таки подевался чернокнижник? Не очень верилось, что в это время Кнут Табеш ублажал свой тощий живот в какой-нибудь харчевне.

Да что это он? - От неожиданной мысли королевского истребителя чернокнижников прошиб пот. - Зачем он теряет даром время? О чем он раздумывает? Разумеется, чернокнижник, чтобы узнать, кто стрелял в него, прямиком от графского дома отправился к Зану Пузелану, этому прославленному торговцу чужими секретами!

Карабет понесся в сторону Рыбьего рынка, на ходу припоминая, где он видел оружейный магазинчик. Вполне возможно, у Зана Пузелана ему понадобится арбалет.

Нужный магазинчик нашелся под статуей Великого Виссара, основателя города, - как раз у входа в Рыбий рынок. Всё золото Карабет оставил у Пузелана, но у него еще имелась наличность - с горсть серебра, так что арбалет он приобрел самый лучший, насколько это можно было разобрать на бегу, не открывая прицельной стрельбы по шляпе торговца оружием.

С арбалетом наизготовку Карабет подошел к магазинчику Пузелана. Дверь "Глиняных разностей" была открыта. Как будто внутри всё было тихо, и Карабет начал опускаться по замшелым ступенькам вниз.

В магазинчике никого не оказалось. В смысле, не оказалось никого из живых. Хитроумный Пузелан лежал на прилавке, пухлой грудью в луже крови, с рассеченной до самой хребтины глоткой. Рядом глиняные котята строили губки бантиком.

Очевидно, чернокнижник опередил своего преследователя и на этот раз.

Проклиная всё и вся, Вильям Карабет выбежал на улицу. Еще не хватало, чтобы его застали рядом с трупом городские стражники.

Истребитель чернокнижников, силясь собраться с мыслями, прошел целый квартал. Тревожась, он то и дело оглядывался. Нет, никто не гнался за ним, не обвинял в убийстве. И чернокнижника нигде не было видно.

Вильям Карабет опустился в погребок "У Медведя", там чаша с вином и две ставридки несколько успокоили его. Пожалуй, нет смысла бегать за чернокнижником по всему городу, подумал Вильям Карабет. Лучше устроить засаду, как это делают охотники, выслеживая умного и быстрого зверя. Несомненно, чернокнижник рано или поздно опять появится у дома графа Роланда. Если только он не замыслил встретиться с графом Роландом где-нибудь в другом месте...

Истребителю чернокнижников не хотелось и думать о том, что колдун мог опять опередить его, что чернокнижник мог повстречаться с графом Роландом прежде его. Разве можно быть таким неудачливым? Для укрепления духа Вильям Карабет подбросил в воздух монетку, загадав "решку".

Через секунду он вышел из-за стола, так и не посмотрев, что там у него выпало.

* * *

Когда Вильям Карабет снова оказался у ограды графского дома, останки гипсового ангелочка уже были убраны.

Так вернулся граф Роланд домой, или нет?

Старого слуги нигде не было видно. Пришлось Вильяму Карабету пройти за ограду и постучаться в дверь.

После третьего стука в массивной дубовой двери открылось смотровое окошко. Карабет увидел прежнего старика. Истребитель чернокнижников не успел вымолвить ни слова: не затеваясь с разговором, старый хрыч немедленно захлопнул окошко, и до Карабета с противоположной стороны двери донеслись ругательства.

После нескольких тычков в дверь Карабету все-таки удалось добиться от старика нескольких внятных слов. Старый камердинер проворчал, что его хозяин ещё не вернулся домой. Карабет с досадой отошел от крыльца. Приходилось верить старику; не выламывать же во имя правды дверь.

Вильям Карабет присел на декоративной скамеечке у спуска к реке, недалеко от графского дома. На его счастье, ждать пришлось недолго: вскоре на противоположном конце улицы показались два всадника. Первый ехал на красивом кауром жеребце, второй - на черном, как вороново крыло, тяжеловозе. В первом всаднике Карабет без труда признал достославного Роланда Галлозского, знаменитого воителя и героя рыцарских турниров. Второй, с раздвоенным знаменем в руке, был графский оруженосец.

Роланд Галлозский - высокий, свирепого вида мужчина с каштановыми волосами ниже плеч, - хотя и был навеселе, сразу заметил непорядок в ограде. Граф пришпорил коня, и каурый жеребец его с удивительной легкостью понес мощное рыцарское тело к распахнутым воротам. Во дворе своего дома Роланд Галлозский спрыгнул на землю, и в следующую секунду он уже колотил рукоятью меча в дверь:

- Зигфрид! Засоня Зигфрид! Ты проспал герб и честь своего господина! (Гипсовый ангелочек, расколотый арбалетной стрелой Карабета, держал в руках щит с изображением герба и девиза графа Роланда.)

Дверь распахнулась, и очень хорошо, а не то в следующую секунду она слетела бы с петель.

- А вот и нет, не проспал я ничего, - скрипуче проговорил старый Зигфрид. - Вон тот шалопай с самого утра требует вашу милость (старик показал на подходившего Карабета). Уж если не он разбил вашего гипсового мальчишку, то, значит, его разбил сам черт!

Вильям Карабет расслышал последние слова старика.

- Да, это я разбил твою статую, - произнес истребитель чернокнижников, смело глядя графу Роланду в лицо. - Но не нарочно. Здесь по твою душу приходил один чернокнижник. Это в него я целил из арбалета, а попал сюда, - Карабет показал на мраморную подставку.

- Кто ты такой? - не очень-то дружелюбно спросил Роланд Галлозский, кажется, не поверивший ни одному слову Вильяма Карабета.

- Я - слуга короля Бетерикса Пятого, повелителя Гримлунга, - с достоинством проговорил офицер. - Мое имя Вильям Карабет, я - королевский истребитель чернокнижников.

- Слышал я про рыцаря Вильяма Карабета, будто ты побивающего чернокнижников одним мизинцем, - все так же недоверчиво проговорил граф. - Ты, похоже, не очень меткий стрелок. Если ты к тому же и мечник некудышний, значит, ты - не Карабет.

Еще продолжая говорить, Роланд Галлозский принял у оруженосца знамя. Оруженосец Роланда - мясистый рыжий детина с руками как клешни - грузно спрыгнул со своего огромного коня и выхватил меч. Не дожидаясь от хозяина особых распоряжений, верзила набросился на Карабета - видимо, такие упражнения были ему не в диковинку.

Вильям Карабет едва успел увернуться - удар графского оруженосца был таков, что, верно, расколол бы череп королевского офицера как скорлупку.

Делать нечего, пришлось Карабету браться за оружие.

В стычках с чернокнижниками Карабет пользовался холодным оружием не так уж часто. Как мы помним, он предпочитал иные приемы. Однако недаром Вильям Карабет прослужил семнадцать лет королю Гримлунга в качестве солдата - мечом он владел куда лучше, нежели иные прыщавые юнцы из дворянчиков.

Старые навыки помогли Карабету продержаться первые несколько минут боя. А потом он оказался на земле - безоружный, растерянный, злой.

Рыжий детина занес меч над шеей королевского офицера, судя по всему, имея твердое намерение обезглавить своего противника как куренка.

- Погоди, Андре, - услышал Карабет голос графа. - Похоже, это честный воин. Дай ему руку!

Только что у Карабета маячило перед глазами лезвие меча - теперь он увидел огромную пятерню, поросшую рыжими волосами.

Вильям Карабет совсем не горел желанием принимать помощь от мужлана оруженосца, тем более, что он вполне был в состоянии подняться на ноги собственными силами. Но к чему обострять? Карабет ухватился за протянутую руку и сжал ее со всей мочи, так что у самого онемели пальцы. Рыжий детина, имевший прозвище Крепыш, даже не поморщился.

Карабет поднялся.

- Так ты хотел предупредить меня о каком-то чернокнижнике? - спросил граф Роланд. - Будем считать, что предупредил, можешь принять мою благодарность.

На этом рыцарь посчитал разговор законченным.

Роланд Галлозский повернулся спиною к Карабету, собираясь пройти в дом.

Карабет удержал его:

- Нет, не за этим я пришел сюда, граф Роланд, - не для того, чтобы предупредить тебя, а чтобы тебя спасти! Тебе в одиночку не справиться с этим колдуном, поверь мне!

- Ты не смог устоять против моего оруженосца, а собираешься спасать меня? - усмехнулся рыцарь. - Уж если ты управляешься с чернокнижниками так, что пух и перья летят, я как-нибудь против одного чернокнижника выдюжу!

- В схватке с чернокнижниками сила - не главное, - произнес Карабет, с сожалением осознавая, как мало значат его слова для воинственного графа. - Иное колдовство можно победить только колдовством... Кроме того, этот чернокнижник - особенный. У него есть перстень, наделенный тайной силой. Благодаря этому перстню чернокнижник может приказывать любому оружию. Он сумеет обратить твой меч против тебя самого, могущественный граф!

- Мой меч примется кромсать меня самого? - Роланд Галлозский начинал не шутя сердиться, потому как затянувшийся разговор отодвигал его встречу с подушкой. День выдался для графа беспокойный, кутежной; теперь могучее тело рыцаря настоятельно требовало отдыха. - Вот что, истребитель чернокнижников, или как там тебя, убирайся отсюда подобру-поздорову! Ей богу, ты меня утомил!

Рыцарская заносчивость, граничившая с тупоумием, была притчей во языках.

Вильям Карабет уже прощался с мыслью найти в графе Роланде союзника.

Помощь пришла, откуда ее не ждали.

- Клянусь светом Элидны, - густым хрипловатым голосом произнес оруженосец, который, оказывается, умел членораздельно разговаривать, - вашей милости не стоит пренебрегать помощью этого человека. Смею напомнить, вашей милости было предсказано, что вы примите смерть от близкого друга или от своего меча.

- Скорее, я приму смерть от предателя, - произнес граф. - Мой Святоврат никогда не изменит мне, - с этими словами Роланд Галлозский положил ладонь на рукоять своего меча, огромного двуручного меча. В переводе с древнего наречия Святоврат означало "разящая истина". - Или ты забыл, Андре, кем был освящен мой меч?

- Так-то оно так, - проговорил оруженосец, - однако, не в обиду будет сказано вашей милости, лишняя осторожность никогда не повредит. Да и не помешает перенять у этого Вильяма Карабета кое-какие приемчики, как общаться с чернокнижниками накоротке. Вы же сами сколько раз говорили, что в военном деле только тот хороший учитель, кто сам - всегда ученик.

- Это когда я тебе такое говорил? - удивился рыцарь.

Широко зевнув, граф Роланд наконец вошел в дверь собственного дома. Оруженосец проследовал за ним. Карабет еще раздумывал, как ему понимать этот зевок хозяина, разрешили ему пройти внутрь или нет, когда старик камердинер подбодрил его:

- Проходите, сударь. Проходите!

Следом за рыжим оруженосцем Вильям Карабет вошел под расписные своды графского дома.

* * *

Внутри дом Роберта Галлозского оказался таким же роскошным, как и снаружи: повсюду стояли статуэтки, золотые и серебряные светильники, фарфоровые вазы, собачки и слоники. Всех этих милых предметов было так много, что становилось пестро для глаз.

По огромной каменной лестнице с балюстрадой из красного дерева граф сразу же поднялся на второй этаж, в рыцарскую залу. Эта рыцарская зала занимала весь верхний этаж особняка. Посередине залы стоял дубовый стол, ножки которого были выполнены в виде драконьих лап с когтями и шпорами. В простенках между окнами висели шелковые гобелены с изображениями батальных сцен. Поверх на скобах крепилось разнообразное оружие. В глубине залы стояла вместительная кровать под балдахином, украшенным гербами Галлозского дома.

Поднявшись наверх, Роланд, не долго раздумывая, повалился на свою гербовую кровать и захрапел так, что полог заходил ходуном. Камердинер и оруженосец сноровисто стянули сапоги со спящего хозяина и занялись его оружием. Согласно тогдашнему обычаю, меч должен был висеть у рыцаря в изголовье, а кинжал, буде таковой имелся, - лежать под подушкой.

Вильям Карабет устроился в кресле на другом конце залы и неспеша принялся готовить арбалет к стрельбе. На любезность графских слуг он не надеялся - как вскоре оказалось, совершенно напрасно.

Когда камердинер с оруженосцем исполнили свои обязанности, на столе незамедлительно появились свиной окорок, жареный каплун в горчичном соусе и несколько оплетенных бутылок вина пятилетней выдержки. Пусть грубовато, но Карабета пригласили присоединиться к компании. Истребитель чернокнижников не стал скромничать и упираться.

Очень скоро лица сотрапезников раскраснелись, и они разговорились. Старик камердинер и рыжий Андре хотели знать подробности, что за напасть им угрожала. Карабет принялся рассказывать о чернокнижниках. Пусть не удивляются, если в самый неподходящий момент на поле боя появится кто-нибудь клыкастый с рогами и копытами. А ведь этот чернокнижник, с которым им придется иметь дело, был пострашнее многих других своих собратьев.

- У него есть перстень, - сказал Вильям Карабет. - В этом перстне вместо камня - звезда Элизабель. Эта звезда приказывает любому оружию, поэтому чернокнижник, хозяин звезды, может использовать оружие своего врага против него самого.

- Никакая звезда мечу моего хозяина не прикажет, - с уверенностью проговорил оруженосец.

- Еще как прикажет, - с не меньшей уверенностью произнес Карабет. - Даже если меч освященный, ему придется повиноваться звезде Элизабель.

- Святоврат не станет повиноваться никому, кроме моего господина, - твердо сказал Андре. - Хотя Святоврат не освящен.

Карабет удивленно поднял брови.

- Святоврат не освещен, - продолжил оруженосец, - зачем ему какое-то освящение, когда на нем - благословение Гримна!

- Благословение Повелителя Ветров? Неужели сам Гримн... Нет, не может быть!

Гримн, владыка ветров, был одним из одиннадцати великих богов Элидны. Очень немногие могли похвастаться тем, что видели кого-либо из богов Элидны воочию, получить же благословение верховного бога - это, вообще, была вещь чрезвычайная.

- Я не вру, - произнес без обиды оруженосец. - Я сам видел Гримна, когда он явился к моему господину.

Карабет, конечно, потребовал объяснений, но Андре только покачал головой. После этого беседа продолжилась: Андре поинтересовался, отчего этот чернокнижник так взъелся на его хозяина. Не дожидаясь ответа, он тут же принялся рассказывать про похождения графа Роланда, а здесь бывало всё - и бесконечные стычки в подворотнях, и военные заварушки, и умыкание невест прямиком со свадьбы. Вот так непринужденно недавние поединщики беседовали между чарками. Что же касается графского камердинера, то его участие в беседе ограничивалось звуками, которые старик издавал, перетирая беззубыми деснами сладкую курячью шкурку.

Между тем вечерело. По мере того, как сумерки сгущались, Вильяма Карабета все более охватывало чувство тревоги. Чернокнижник мог появиться в любую минуту, но будет гораздо хуже, если он явится ночью. Ночь, как известно, верная помощница чародеев и колдунов; ночью злая сила Кнута Табеша значительно возросла бы, умаляя и без того ничтожный шанс Роланда Галлозского выжить.

Когда камердинер принялся зажигать свечи, Вильям Карабет попросил зажечь как можно больше свечей: нечисть не терпит света. Да и снять оружие со стен не помешало бы, добавил Карабет. Против последнего замечания камердинер и оруженосец хором запротестовали: будет нехорошо, если хозяин проснется и не увидит на стенах оружия. Тем не менее, когда луна поднялась над рекою, беспокойство Карабета передалось и слугам. Зигфрид с Крепышом Андре все-таки сняли оружие со стен, но не стали выносить из залы. Они сложили оружие в простенке за камином, так что теперь все эти мечи, топоры и кинжалы, по крайней мере, не бросались в глаза.

От графского храпа позвякивали цветные стекла в окнах. Когда ночь перевалила за полночь, Вильям Карабет начал подумывать о том, что, возможно, граф Роберт доживет до утра, и все они, его телохранители, доживут до утра вместе с ним.

Истребитель чернокнижников, рыцарский оруженосец и старик камердинер сидели у камина в дальнем углу залы. На коленях у Вильяма Карабета лежал готовый к выстрелу арбалет. Разговор не клеился. Старик Зигфрид клевал носом, Андре задумчиво ворошил в камине уголья. Вильям Карабет, намотавшийся за день, прикладывал немалые усилия, борясь со сном. Было тихо и в доме, и за окнами, только изредка потрескивал огонь.

Неожиданно тишина рухнула и разлетелась звенящими осколками вместе с оконным стеклом.

Карабет вскочил на ноги.

Старый Зигфрид упал со стула.

Крепыш Андре, напружинившись, оборотился к разбитому окну.

Что касается Роланда Галлозского, то он отреагировал быстрее их всех. Рыцарь как будто только претворялся спящим. Ещё звенело стекло, рассыпаясь по паркетному полу, а он уже стоял на ногах.

Когда же в комнату через оконный проем влетел всадник на черном коне, граф Роланд встретил его посредине своей рыцарской залы.

Конь, на котором чернокнижник пожаловал к графу Роланду, разумеется, не был обычным вороным савраской. Этот конь был порождением бездны: ноздри и пасть его изрыгали серное пламя, по гриве пробегали сиреневые огни, глаза горели красными угольями. При виде рыцаря конь поднялся на дыбы, угрожая острыми копытами.

Не сдвинувшись с места, граф Роланд вскричал громовым голосом:

- Чего тебе нужно, колдун?

- Твоя смерть!

Захохотав, Кнут Табеш направил коня на рыцаря. В самую последнюю секунду, когда копыта жеребца уже готовились пробить человеческий череп, граф Роланд ловко уклонился и взмахнул мечом.

Для начала Роланд Галлозский собирался поразить слишком уж ретивого коня, это исчадие ада. Графский меч, ослепительный Святоврат, уже был занесен для удара - но тут вспыхнул камень в перстне колдуна.

Будь Святоврат обычным мечом, то на этом сражение закончилось бы, - собственный меч искромсал бы рыцаря в клочки. Однако Святоврат был осенен благословением могущего бога Элидны - лезвие меча вспыхнуло синим пламенем, меч задрожал, две воли скрестились в нем, воля рыцаря и злая воля чернокнижника.

Кнут Табеш был удивлен и даже несколько напуган. Что это, меч отказывается повиноваться его перстню? Роланд был удивлен не менее - он тщетно пытался обрушить меч на врага, но Святоврат только дрожал в его руке. Лезвие меча ходило ходуном, голубые блики плясали на стенах, странный звон стоял в воздухе - и вдруг стальное лезвие разлетелось во все стороны острыми брызгами.

Роланд, обозленный предательством меча, отшвырнул ненужную рукоять. Впрочем, у него еще хватало оружия - и тут только рыцарь заметил, что оружие исчезло со стен его залы.

- Андре! Меч мне! - закричал граф, не на шутку перепугавшийся. Верный оруженосец был рядом, однако вместо меча Андре подал рыцарю кожаный щит. - Андре, где меч? - раздувая ноздри, вопросил Роланд, и в тот же миг ему пришлось отражать удар каменного копыта.

- Меч не послушается тебя! - воскликнул оруженосец со слезами на глазах.

Больше всего рыжий Андре боялся, как бы рыцарь не счел его за предателя.

Трудно сказать, осознал ли Роланд правоту слуги. Он более ничего не приказывал, ни о чем не простил. Да и до того ли ему было? Роланду приходилось туго: безоружный, он отбивался от копыт дьявольского жеребца, в глазницах которого горела слепая ярость.

Андре, как мог, постарался помочь своему господину. Оруженосец схватил с пола тяжелую дубовую скамейку. Мужественное телосложение и огромная сила позволили ему использовать эту скамейку как оружие. Размахивая скамейкой так, что ветер засвистел, Андре принялся оглаживать ею вороного жеребца по бокам и шее.

Любой такой удар свалил бы обычного коня с ног, но дьявольский конь только вздрагивал да возмущенно фыркал, пуская клубы огненного дыма. Тем не менее, каждый удар оруженосца был чувствителен, тем более что и спереди коня донимал враг. Граф Роланд со всего маху бил коня по голове кожаным щитом, норовя попасть по глазам.

Возможно, рыцарь с оруженосцем чего-нибудь добились бы, однако чернокнижник совсем не собирался дожидаться, когда враги притомят его коня. Дубовая скамейка оруженосца и щит рыцаря отказались повиноваться воле колдуна: ни в кожаном щите, ни в дубовой скамейке звезда Элизабель не увидела оружия. Однако, как раз на такой случай, у колдуна имелся собственный кинжал.

Чернокнижник выхватил кинжал из ножен и подбросил его под потолок. Кинжал юлою закрутился в воздухе. В следующую секунду, повинуясь приказу колдуна, кинжал замер на месте, дрожа от нетерпения. Подобно стрелке компаса, лезвие нацелилось на грудь графа Роланда, и вдруг кинжал сорвался с места, как выпущенная из лука стрела.

Этот первый удар цели не достиг. Рыцарь сумел увернуться. Развернувшись в воздухе, кинжал нацелился теперь уже на шею графа Роланда. И опять наделенное сверхъестественной силой оружие пронзило пустоту. Так рыцарь увертывался несколько раз, демонстрируя чудеса ловкости. Увы, это не могло продолжаться до бесконечности. Простого человека кинжал поразил бы с первого, от силы - со второго захода; Роланд Галлозский держался почти четверть часа, тем не менее и он в конце концов был сражен кинжалом чернокнижника.

Кинжал вошел в грудь рыцаря до самой рукояти.

Странно это было, необычно и страшно. Граф Роланд вдруг почувствовал холод, смертельный холод в груди. Слабея с каждым мгновением, рыцарь вырвал из раны кинжал. Сперва он хотел запустить кинжал в чернокнижника - какая глупость! Конечно, кинжал развернулся бы в воздухе и опять напал бы на Роланда, а скорее - на его друзей, ведь с самим Роландом всё было кончено.

В последний миг сознание рыцаря вспыхнуло, чтобы затем затуманиться навсегда.

Граф Роланд, Роланд Галлозский, последним усилием сломал колдовской кинжал. Лезвие обломилось у самой рукояти, так что теперь ни человек, ни колдун, наделенный властью повелевать оружием, не сумели бы воспользоваться этим кинжалом.

Обломки кинжала Роланд кинул в разные стороны, а потом колени великана подломились, и он с грохотом рухнул на дубовый пол своего дворца.

Колдун захохотал; злая цель его была достигнута.

На этом Кнут Табеш мог бы убраться восвояси, но ему захотелось проучить графского оруженосца - парень слишком смело держался с ним, могущественным колдуном. Вон как он вертел скамейкой и гикал.

Видно, этот рыжий детина не успокоится, пока не уляжется рядом со своим господином.

Чернокнижник повернул коня на оруженосца. А тот, едва увидел, что его хозяин был убит, словно обезумел. Дубовая скамейка завертелась в воздухе словно крылья мельницы в бурю. Да любой конь, попав под такой удар, на месте испустил бы дух.

Однако под колдуном был не простой конь.

То есть это был совсем не конь.

Зверь, на котором сидел чернокнижник, принял несколько хорошеньких ударов - и ничего, удержался на копытах. Только всякий раз колдовской конь ржал разъяренно и выпускал из пасти облачко огня.

А потом так получилось, что и адский конь сумел попасть по врагу.

Боль была такой силы, что Андре на долю секунды отключился. Когда же он пришел в себя, то оказалось: правой рукою он не мог владеть совершенно, конское копыто размозжило плечо. Андре схватил скамейку левой рукой. Для него это было неудобно, ведь он был правшой, как и все нормальные люди. Однако ему недолго пришлось сетовать на это обстоятельство: следующий удар копытом вывел из действия левую руку Андре, а ещё один удар опрокинул оруженосца навзничь.

Увидев над головою каменное копыто, Андре нецензурно попрощался с жизнью (и да простим простому человеку эту невольную несдержанность). В следующий миг он должен был испустить дух - но перед тем, как настал этот самый следующий миг, в рыцарском зале раздался четкий, хотя и какой-то странный, словно сонный, голос:

- Вар-Харрат! - и, с большей силой, - Вар-Харрат!

Так звали вороного коня, лютовавшего под чернокнижником, а точнее, демона, принявшего вид вороного коня.

Но кто же окликнул демона по имени, если его повелитель чернокнижник молчал? Уж, наверное, не рыжий Андре, едва умевший читать, и не старик камердинер, в самом начале действа сползший под стол и теперь дрожавший там от страха.

Демона окликнул другой чернокнижник.

Демона позвал Вильям Карабет.

Мы не очень-то следили за королевским офицером во время боя, потому что особыми достижениями наш Карабет похвастаться не мог. Как только чернокнижник влетел в оконный проем, Карабет выстрелил в него из арбалета - и промахнулся. Ничего удивительного в этом не было: порыв студеного ветра, ворвавшийся вместе с чернокнижником в рыцарскую залу, загасил добрую половину светильников, так что офицеру пришлось стрелять в полутьме.

Сразу после неудачного выстрела Карабет сломал лук арбалета. Теперь можно было не опасаться, что арбалет, волею злого колдовства, выстрелит в своего же хозяина.

Впрочем, Кнут Табеш даже не заметил выстрела заклятого врага.

Чернокнижник был занят, чернокнижник сражался с Роландом Галлозским.

Промахнувшись, Вильям Карабет, конечно, не отказался от битвы. Только теперь он начал биться с чернокнижником классическим чернокнижным оружием.

Собственным мечом Вильям Карабет полосонул себя по руке. Побежала кровь... Карабет тут же швырнул меч в темный угол залы, чтобы чернокнижник не сумел его использовать.

Теряя силы, Карабет прошептал заклинание: он жертвовал свою кровь Стуже Ледящей, чтобы она дала ему иную, нечеловеческую силу... Потекли мгновения. Немало чернокнижников вот так истекали кровью и благополучно отправлялись в мир иной, на радость демонам, которыми они раньше повелевали. То же грозило и Карабету. Всё усугублялось тем, что Карабет был усталый, неотдохнувший, тогда как демон под Кнутом Табешом ярился сильный. И ведь ещё Вильям Карабет должен был совершенно точно знать имя этого демона, любая ошибка здесь могла погубить.

Только четыре демона могли принимать вид вороного коня, и все они служили у демонов в старостах. Перебрав в уме всех четырех демонов, Карабет остановился на демоне Вар-Харрате.

Определившись с именем демона, Карабет принялся ждать. Вот его ногти удлинились и заострились, вот они изогнулись наподобие когтей хищной птицы. Карабет продолжал ждать. И только когда вокруг его пальцев появилось синеватое свечение, знак магического могущества, он окликнул демона по имени.

- Вар-Харрат!

Услышав голос офицера, дьявольский конь позабыл про своего противника - рыжего верзилу, валявшегося перед ним на полу. Конь попятился, взбрыкнул, и вдруг взвился на дыбы. В этом могучем рывке он скинул с себя чернокнижника, и одновременно демон принял свое истинное обличие.

Вильям Карабет совершенно верно учел манеру сражаться вороного коня: этот адский вороной бил копытами, а зубы почти что не использовал. Из четырех демонов, умевших принимать обличие вороного коня, только у одного челюсти были сравнительно слабы - этот демон предпочитал убивать руками, то есть когтистыми лапами. Этого демона звали Вар-Харрат.

В своем истинном обличии Вар-Харрат напоминал огромную макаку: челюсти у него в самом деле были не очень, но зато передние лапы отличались завидной длиной - они волочились по земле, причем каждый из шести пальцев заканчивался огромным костистым крюком. Дополнительное сходство с обезьяной демону придавал длинный пружинистый хвост без малейшего намека на кисточку.

- Вар-Харрат! - Карабет собрался приказать демону уничтожить, убить ненавистного чернокнижника, но тут он почувствовал: силы оставляли его, и демон уже едва повиновался ему. - Вар-Харрат! - выдохнул Карабет из последних сил. - Сгинь в преисподнюю!

Как известно, демоны терпеть не могут повиноваться колдунам, какие бы цели те не преследовали. Приказание убраться в преисподнюю, то есть домой, было единственное приказание, которое любой демон исполнил бы с удовольствием.

Адская макака отвесила истребителю чернокнижников шутовской поклон, после чего с легким хлопком исчезла.

Вильям Карабет потерял сознание.

Упав с коня, чернокнижник здорово расшибся, но, к сожалению, позвоночник не сломал.

Кнут Табеш поднялся на ноги.

Наверное, туго бы пришлось Вильяму Карабету, но тут вскочил на ноги Крепыш Андре. Сила быстро возвращалась к его рукам. Благодаря мясистому телосложению и неслабой жировой прослойке, ни одна кость у оруженосца не была перебита.

Зарычав, воин ринулся на чернокнижника, как дикий буйвол. А тот был совершенно беззащитен перед ним: демон сбежал, кинжал чернокнижника был сломан и рядом не было видно никакого оружия, которому колдун мог бы приказать.

Кнут Табеш издал вопль, полный злобы, и кинулся к окну. У самого окна Андре едва не схватил колдуна за край хламиды - но не успел, не схватил.

Чернокнижник выпрыгнул в окно. Снаружи послышался треск веток: под окнами росли можжевеловые кусты. Оруженосец перегнулся через подоконник. Стояла полная луна, так что он отчетливо увидел примятый можжевеловый куст и убегавшую прочь темную фигуру.

Наверное, осиротевший оруженосец пустился бы за чернокнижником вдогонку, прямиком через окно, но его остановили причитания старого Зигфрида.

Зигфрид бестолково суетился над Вильямом Карабетом. Королевский истребитель чернокнижников лежал без сознания, в луже собственной крови.

Бросив жалостный взгляд на павшего рыцаря, своего хозяина, Крепыш Андре поспешил на помощь к человеку, который спас ему жизнь и которому, очевидно, еще возможно было помочь.

( ПРОДОЛЖЕНИЕ БУДЕТ ВЫЛОЖЕНО 15 СЕНТЯБРЯ 2002 )