Александра Ивановна, мама моего друга детства, юношества и большей части молодости Эдуардика, заведовала отделом "Мясо - Фрукты" в нашем магазине "Продукты". Продмаг находился на первом этаже одного из трёх семиэтажных сталинских домов, образующих двор, в котором я жил с 6 лет. Приятельствуя с моей мамой, она знала меня с малолетства и относилась по-родственному. Вернувшегося из рядов Советской Армии Эдуарда мой отец устроил работать к себе на "почтовый ящик" по просьбе Александры Ивановны, что ещё больше скрепило дружеские отношения родителей.
Устроившись электриком -слаботочником в сменную вахту - сутки через трое, Эдуардик немедленно свёл знакомство с медсёстрами из заводской санчасти, охотно снабжавшими его настойкой пантокрина на спирту, которую вошедший во вкус слаботочник успешно применял для укрепления и без того "тесных" отношений с медперсоналом в ночное время.
Мы с Эдуардиком при всей нашей внешней несхожести (он - голубоглазый блондин с располагающей славянской внешностью, я - сероглазый тёмный шатен "средиземноморского" типа) носили один размер одежды при одинаковом росте выше среднего. Интересы наши сильно совпадали, а уж кураж зашкаливал у обоих. При этом наши ранние женитьбы никак не отразились на крепкой мужской дружбе, тем более, что территориально мы остались проживать в том же районе. Я проживал в примаках в своём же дворе прямо над "Продуктами", на Велозаводской улице, а Эдик - через три квартала, на улице Трофимова.
Встречались мы с Эдуардиком большей частью по вечерам после работы, предварительно созвонившись и конспиративно, дабы не вызывать тревоги у близких, мы договаривались встретиться у "Вечного Огня". Моя жена наутро раздражённо интересовалась: "Что вы там регулярно празднуете, в Александровском саду?!".
Местом "строго мужских" посиделок служил центральный ресторан нашего района "Огонёк", расположенный на Автозаводской улице точно посередине дистанции между нашими домами.
"Огонёк" достоин отдельного рассказа: типичное заведение общепита советских времён с малосъедобной кухней, небогатым выбором алкогольных напитков, постоянно висящей на входе табличкой "Мест нет", и музыкальным ансамблем среднего пошиба. Завсегдатаями кабака являлись работники торговли всех мастей из ближайших магазинов, офицеры Пролетарского военкомата и восточные негоцианты с расположенного по соседству Велозаводского рынка. Редкий вечер обходился без драки, причём в бой сразу ввязывались все посетители, как в салунах на Диком Западе в американских фильмах. Но, как ни странно, мебель не ломали и посуду не били.
В каждом районе Москвы обязательно присутствовал такой ресторан, но "Огонёк" очаровывал буквально всех приводимых мною приятелей.
Мои институтские друзья полюбили заведение сразу, во время первого визита! Толик "Фёдор" сказал, что "атмосфера ресторана очень радует", и ассоциируется исключительно с Гражданской войной, но объяснений по этому поводу не дал. Местные красавицы всегда замечали Толика и первым выдёргивали на танец даже из-за дальнего столика. "Итальянца видна издалека!", - напоминание о далёких итальянских предках, стало девизом "Фёдора".
Прозвище "Экстрасекс" прочно и надолго приклеилось к Шуре Клейну, после того, как подойдя к столику, чтобы познакомиться с автозаводскими продавщицами, он объявил им, что работает экстрасенсом. В подтверждение сказанного, Шура тут же провёл "эксперимент". Предложив всем присутствующим наполнить бокалы водкой и, растопырив пальцы вытянутых рук, он отдал команду выпить, после чего не без основания заявил: "Тепло пошло! Чувствуете?!". Ответом был заливистый девичий смех, и две торговые дамы немедленно изъявили желание испытать на себе его "экстрасенсорные" способности на заднем сиденье припаркованных около ресторана Шуриных "Жигулей". "Отстрелялся" Шура только к утру, и с тех пор стал в ресторане вип-персоной.
Меня, как местного жителя, опекало по одной официантке из каждой смены: Любаша была сестрой друга далёкой юности, а Людмила - первой женой приятеля молодости. Поэтому вход в ресторан происходил безо всяких затруднений. Немедленно находился свободный столик, и за "червонец" можно было получить все удовольствия, за исключением "переднего".
Однажды, погожим летним днём мы с братом, Борисом, пришли пообедать. Расторопная Любаша "с дальним прицелом" подсадила нас за столик к двум миловидным девчушкам, только откупорившим "Шампанское". Заказав "всё, как обычно!", мы разговорились с подружками, оказавшимися фельдшерицами с ближайшей подстанции "скорой помощи": девушки зашли между рейсами наскоро отметить день рождения. Любаша, улыбаясь и заговорщицки подмигивая, со словами "Горячее чуть позже!" принесла нам стандартный набор: бутылку "Столичной", "боржоми", блюдечко с оливками и два салата "оливье". Выпив первую рюмку и выдохнув: "Ухх, какая сладкая!", Борька принялся за салат. Оторопев, его визави абсолютно серьёзно прошептала подружке: "Некоторым по блату даже водку сладкую подают!", чем очень нас повеселила.
С начала 80-х в нашем "Огоньке" появился районный "крёстный отец", Коля "Кайман", всегда восседавший за персональным столиком у окна. Коля учился в нашей школе на год младше меня и умудрился в первый раз "погостить у хозяина", ещё не закончив десятого класса. Коля имел обыкновение приглашать за свой столик понравившихся ему дам или "почётных гостей" по собственному разумению. Он часто привечал моих друзей, особо выделяя "Фёдора", для которого однажды лично исполнил со сцены песню из репертуара, ныне называемого "шансон". Пел "Кайман", кстати, вполне прилично. В случающихся в ресторане "товарищеских недоразумениях" Коля лично участия не принимал, это было ниже его достоинства. Столик его оставался неприкасаемым незыблемым островком в любом многобалльном шторме драки, сотрясающей зал.
"Плюшевый десант" и красная рыба.
В конце 70-х, как теперь говорят, была эра тотального дефицита. Но к праздникам, и, частности к Новому Году на прилавки "выбрасывали" что-то дефицитное, и тогда в очередях было просто "смертоубийство". Все продуктовые предприятия торговли переходили на удлинённый режим работы с 8 утра до 11 вечера, и всё равно "яблоку упасть было негде". Весь советский народ готовился к встрече, наверное, не главного, но всеми горячо любимого праздника.
Так что в канун этих самых новогодних торжеств в "Продуктах", что на первом этаже моего дома, к прилавкам было не пробиться. Вечером 29 декабря, зайдя в магазин, я с трудом протиснулся в мясной отдел: зал был битком набит "плюшевым десантом". Так, в просторечии москвичи называли жителей ближнего и дальнего Подмосковья, приезжавших на закупки в "специально организованном" транспорте из своей "глубинки". Пассажиры таких автобусов десантировались у магазина и заполняли всё пространство торгового зала, плотно облепляя каждый прилавок. И пока каждый "десантник" не отоваривался по кругу, остальным в магазине было просто делать нечего.
Внезапно из двери в подсобку вынырнул Эдик с большим свёртком под мышкой: "Тебе к празднику красная рыба не нужна? Матери завезли немного холодного копчения!", - гаркнул он мне на весь магазин. Гул в торговом зале стих, и наступила тревожная тишина.
Среди полного молчания неожиданно громко прозвучал вопрос одной из "плюшевых" тёток, обращённый к мужу: "Петь, ты чего смотришь?! Эти москвичи совсем охалпели! Мы там, у себя, последний х.. без хлеба доедаем, а они тут от красной рыбы на праздник морды воротют!".
С этими словами резвая покупательница попыталась выхватить у Эдуарда свёрток, но выросший в торговой семье Эдуардик знал цену дефициту. Находясь в приподнятом алкоголем, предпразничном настроении, он не мог отказать себе в удовольствии затеять "товарищеское недоразумение": драться у нас на Автозаводской любили все. Резко отпихнув наседавшую женщину и сбросив "драгоценный" свёрток под мясной прилавок, Эдик сокрушительным ударом отправил подоспевшего на вопль жены Петю в глубокий нокаут.
Мы своих в беде не бросаем: отработав "одной левой" двух ближайших "десантников" и раздавая в толпе удары налево и направо, я с трудом протискивался на помощь другу. Не впустую же я, выпускник МАИ, известный как "спортивный институт с инженерным уклоном", потратил драгоценные молодые годы в боксёрском зале, потом и кровью зарабатывая разряды и звания. Нам, прижатым спиной к угловой витрине сильно превосходящими силами противников, грозило быстрое оглушительное фиаско, если бы не "помощь зала": оба дюжих мясника, выскочив из-за прилавка, вступили в бой на стороне "автозаводских земляков", вдобавок из соседнего отдела нам на подмогу продирались "с боями" приятели Эдуардика - магазинные грузчики.
Но решительный перелом в схватке произошёл только после внезапного появления из "разделочной" единственного худощавого мясника, "интеллигента" Юры, который со словами: "Сейчас я вашу половую принадлежность на пятаки порублю!", привычно держа в руках жуткого вида топор, ринулся в толпу. "Плюшевые" тётки, первыми поняв, в какой переплёт попали, толпой ринулись на выход с воем и криками "Убивают!". Слабо отбрёхиваясь, за ними последовала "менее прекрасная" половина "десанта", на ходу вытирая рукавами окровавленные носы и выплёвывая осколки зубов.
Многоопытная и деликатная Александра Ивановна вышла в зал только после завершения побоища и, с грустью обозрев место битвы, утвердительно подытожила: "Вас вдвоём в приличное место пускать нельзя!", скорбно глядя на рассеченную губу Эдуардика и мой левый глаз, начинающий синеть.
Вечер продолжился в "Огоньке": в кругу друзей мы активно отпраздновали наступающий Новый Год, убедительную победу в рукопашном бою, выпили за здоровье всех друзей и родственников, особенно бурно был воспринят потрясающий по содержанию тост Эдуардика - "За дефицит! И чтоб он у нас был!".
Полночного возвращения домой я не помню, но услышанный утром телефонный разговор тёщи, нахваливающей подруге зятя-добытчика, подтвердил мою догадку, что красную рыбу к новогоднему столу я вчера домой всё-таки донёс.