Петров проходил под прозвищем "Внук Большевика". Он и правда приходился внуком легендарному Петрову - старейшему члену ВКП(Б), с партийным стажем чуть не больше, чем у самого Ленина. Почему легенда осталась живой и даже ни разу не была посажена во время довоенных и послевоенных сталинских репрессий, старый большевик однажды объяснил в интервью знаменитому писателю Юлиану Семенову: "Надо не распускать язык и не высовываться", - лаконично сформулировал Петров-патриарх.
Внук не внял заветам деда: и высовывался, и на язык был несдержан, особенно во хмелю. А трезвым его в Гурзуфе никто никогда не видел. Трудился он, в описываемый мной период, инструктором Октябрьского райкома КПСС. Его ближайшими друзьями являлись Костя и Гриша Тимошенко, Петр Львов, Володя Кулаков и Жора Капанадзе. Я приведу пару - тройку случаев, свидетелем которых был сам , характеризующие их времяпрепровождение.
Случай на Ялтинской набережной.
Накануне вечером Петров задал мне неожиданный вопрос: "Ты сможешь завтра одеться прилично?" Вопрос не был праздным - в те годы москвичи приезжали в Гурзуф в "доживавшей" одежде, которую выкидывали сразу после возвращения. Я прикинул - есть ни разу не одетая футболка и ещё вполне пристойного вида джинсы. Договорились встретиться в 8 утра на Пятаке у "бочки". Натуральная бочка-цистерна, как в Москве для кваса, стояла на центральной площади поселения "Пятаке" рядом с камерой хранения и автобусной остановкой. Работала она круглосуточно и торговала портвейном винсовхоза "Массандра", виноградники которого вплотную окружали Гурзуф и Артек.
Придя в назначенное время на площадь, я был потрясен нездешним "обликом" Петрова: костюм-тройка, белоснежная сорочка с галстуком и портфель-дипломат. Ничего не объясняя, Петров подошел к первому же такси, дежурящему на Пятаке, кивком отправил меня на переднее сиденье, сам сел сзади и бросил водителю: "В Ялту!". Прокатиться до Ялты на такси тогда стоило около трёх рублей. Мы с Шурой "Помидором" - моим постоянным напарником по поездкам в Гурзуф - обычно ездили в Ялту или морем на "пьяном" пароходе или на троллейбусе, но "богатые люди - особенные"! Всю дорогу ехали молча. При въезде в город Петров велел таксисту ехать на набережную к Центральной Сберкассе и там остановиться. Минут через семь ожидания из главного входа появился некто, одетый как двойник Петрова, включая "дипломат", и стал спускаться по лестнице. Петров резко достал из дипломата пистолет и выстрелил. Бахх! "Двойник" схватился за грудь и весь в крови картинно скатился по лестнице вниз...
Петров, приставив пистолет к голове таксиста, дал команду: "Гони в Аэропорт!". Не доезжая до места назначения, мы покинули машину, причём Петров даже расплатился.
Я абсолютно ошалел, хотя ещё у Сберкассы в неизвестном узнал Кулакова, соратника Петрова по взрослым шалостям. Вопрос "Зачем?" настолько ясно читался у меня в глазах, что Петров, зайдя в первую же встреченную нами рюмочную, с довольным видом пояснил: они решили таким образом развеяться. "А я на что?". А меня он взял "для солидности".
Обратно в Гурзуф мы возвращались во второй половине дня морем. Пароход гудел: мы услышали сразу несколько версий утреннего происшествия - от ограбления банка до "ликвидации иностранного шпиона".
Рестораны советского периода - тема отдельного рассказа. Речь идёт не об известных ресторанах центра Москвы -"Арагви", "Узбекистан", "Славянский Базар", они в красках изображены дореволюционными и советскими классиками. В каждом районе Москвы присутствовал свой центральный ресторан местного значения: у нас на Автозаводской - "Огонек", на Пролетарской - "Минутка", в районе Песчаных улиц - "Пацха", на Таганке - плавучий дебаркадер "Сокол". Они считались предприятиями общепита повышенной комфортности при полной внешней непрезентабельности. Все заведения предлагали стандартный набор традиционных "московских" блюд: мясная и рыбная нарезка, салаты "Московский" и "Оливье", на горячее - цыпленок-табака или шашлык. Никакой "высокой" кухни, зато вполне подходящая закуска для спиртных напитков, употреблять которые клиенты и приходили. На входе непременно висела табличка "Свободных мест нет", и стоял швейцар - дядя Вася (Петя, Вова), свободно пропускавший всех знакомых, а также незнакомых "за малую толику".
Ресторан "Гурзуф", единственный на весь посёлок, располагался на господствующей высоте - четвёртом этаже "Дома Торговли". На открытой площадке с колоннами, поддерживающими крышу в стиле "постсталинский ампир", панорамным видом на море любовалась "курортная элита" - творческая интеллигенция из "Коровинского" Дома Творчества, восточные торговцы с рынка и прочая занятная публика. Ресторан работал с 6 вечера, в нём играл "кабацкий" ВИА из Москвы, мест - понятное дело - никогда не было. Мы иногда забегали ночью купить у официантов "веселящих" напитков, когда уже все магазины были закрыты. Всё, как в столице.
Петров предупредил с самого утра - днём не налегай, вечером пойдём в ресторан - приезжает Жора, будем отмечать. Для меня это был дебют - ресторан "Гурзуф" я ещё ни разу не посещал за все годы поездок.
В семь вечера у ведущей в ресторан лестницы собралась вся компания - Петров, Кулаков, Львов, Жора Капанадзе, один из внуков маршала, какие-то примкнувшие девушки и я. Все приоделись исключительно цивильно. Войдя в ресторан, Петров вызвал метрдотеля, предъявил красную книжечку - удостоверение и, объяснив, что мы празднуем приезд иностранного гостя, попросил столик недалеко от сцены с видом на море. Тут же кого-то попросили подвинуться, кого-то пересесть - волшебные слова "иностранная делегация" своё действие оказывали. Сдвинули столики, и "делегаты" приступили к культурному отдыху. На фоне остальных приехавший Жора выделялся свежим, не утомленным видом, статной фигурой, медальным чеканным профилем, копной вьющихся иссиня-черных волос и явно не крымским загаром. Итальянец! Эта ассоциация сразу приходила на ум, что и определило дальнейшее развитие событий.
Шутки - прибаутки, тосты, веселье с учётом ресторанных реалий. Ансамбль без перерывов "лабал" по кругу весь свой репертуар - "Листья желтые", "День рожденья раз в году", "Поспели вишни в саду у дяди Вани" и "Мясоедовская улица моя". К девяти часам вечера все уже сильно набрались: кто танцевал, кто обнимался с девушками, уставший "итальянец" Жора дремал. Петров подмигнул Кулакову, подошёл к сцене и сделал знак руководителю ВИА - длинноволосому с залысиной молодящемуся типу. Они недолго поговорили, после чего тип громко объявил в микрофон: "Уважаемые посетители! Сегодня у нас в ресторане - редкий гость. Итальянский тенор из "Ла Скала", проходящий практику в "Большом", решил недельку отдохнуть в "Спутнике". Сейчас он для вас, дорогие друзья, исполнит несколько песен".
В зале раздались восторженные удивленные возгласы и аплодисменты. Кулаков крепко взял под руку пьяного в дым, абсолютно ничего не соображающего Жору и помог ему подняться на сцену. Со стороны казалось, что застеснявшегося итальянского певца, слегка робеющего в непривычной обстановке чужой страны, друзья вежливо, но решительно провожают к микрофону. Утвердив Жору перед микрофонной стойкой, Кулаков вполголоса сказал руководителю " О, Соле мио!" и спрыгнул со сцены. При оглушительном звуке первого аккорда Жора вышел из анабиоза, обеими руками ухватился за стойку и вместе с ней рухнул со сцены, потянув за собой большой басовый динамик. Веселье в зале не поддается описанию. Милиция появилась быстро, и бессознательного Жору забрали в отделение.
"Итальянец", выпущенный утром из камеры, в произошедшее верить отказывался наотрез. Но после предобеденного посещения аллей, когда каждый встречный спрашивал: "Чао, когда следующий концерт?", Жора в своем триумфе более не сомневался.т
"Диверсант" и его тетка.
В тот день я прибрёл на аллеи к семи утра - "алкогольный сон краток и тревожен!". Несмотря на ранний час, народ уже толпился вокруг сидящего на бордюре Игоря "Бамбины", коротая время до открытия павильона "ПИВО" (в просторечии -"Соски"), слушая его байки.
Увидев меня, "Бамбина" вскочил, увел в сторонку и немедленно начал рассказ, для других ушей не предназначенный: " Сидим вчера ночью в камере. Все свои - я, Прайс, Янис, Смеян и ещё пара "пионеров". Заходит майор Иван Андреич (начальник местного отделения) и говорит: "Граждане хулиганы, дебоширы и пьяницы! Вас всех мы хорошо знаем - не первый год отдыхаете. Но сегодня ночью нам пограничники передали одного подозрительного типа. Задержали на пляже, денег и документов никаких, одет во все иностранное, на вопросы не отвечает. Рекомендую вам быть с ним настороже! Возможно - шпион или диверсант!" Отходит в сторону, и два сержанта заволакивают в камеру бессознательное тело. И все дружно, в один голос, с хохотом выдыхают - Петров!".
" Бамбину" выпустили - камера не резиновая, а Серега остался продолжать отдых.
"Иван Андреич просил Тебе передать, чтобы зашел", - заключил Игорь.
Сначала Иван Андреич со словами "Были прецеНденты" попросил меня предъявить паспорт. Потом перешел к делу: "Константин, я тебя знаю не первый год как законопослушного гражданина, поэтому органы правопорядка в моем лице просят тебя помочь!" В беседах с отдыхающими Иван Андреич всегда выражался непросто, таким образом давая понять приезжим интеллектуалам, что тоже не лыком шит. Мужик он был замечательный, как тот постовой в песне, который "вышел из народа". При внешней, чаще напускной, суровости, он всегда "входил в положение" и чаще прислушивался к голосу сердца, чем к букве закона. Из многих встреченных мною за жизнь сотрудников милиции, Иван Андреич проявил себя одним из самых человечных.
" По закону, - продолжил Иван Андреич, - я обязан задержать неизвестного, тем более переданного нам пограничниками. Но раз мы все его знаем - я его выпускаю. Запрос в Москву уже отправлен. Ты, как его друг, должен написать мне расписку". Я опешил: "Какую?". "Что ты несешь за него полную ответственность до восстановления его гражданского статуса, платишь за него штраф, если он во что-нибудь вляпается - он тебе потом вернет, и приглядишь, чтобы он не умер с голоду. До получения им денежного перевода я предоставлю ему комнатку для проживания при отделении, но кормить его я не могу". Это была самая смешная расписка, когда- либо мной подписанная.
Выпущенный на волю "диверсант" повел себя по-деловому. Поинтересовавшись, сколько у меня с собой денег, срочно поволок на переговорный пункт при почте звонить в Москву насчет перевода, документов и, как он сказал, своей тётке. После этого мы "рысью" рванули на аллеи - поправить здоровье и успокоить нервы!
С удовольствием попивая портвейн, Петров рассказал свою одиссею. Текст без купюр: "Решили мы с тёткой поехать отдохнуть культурно в Крым. Взяли билеты в СВ на фирменный поезд "Крым", приехали заранее, вещи в вагон забросили и пошли в кабак на Курском отметить отъезд. То да сё, к вечеру проснулся в купе - смотрю, её нет. С расстройства ещё выпил, с утра в Симферополе вылез из поезда с двумя чемоданами и зашёл у вокзала в пивную подлечиться. Пока брал парочку, глянул - вещей нету. Добрался троллейбусом до Гурзуфа, на последнее серебро купил две "Массандры" и двинул на пляж - на лежаке позагорать. Ночью погранцы и забрали".
У меня возник вопрос, сколько же тётке лет, но задать его постеснялся. Самому Серёге на тот момент было под сорок, так что участь немолодой женщины, оставленной в привокзальном ресторане без денег и документов, внушала мне некоторую тревогу.
Первым делом Петров продал с себя Юрке "Мирону" футболку, а Бамбине - джинсовую куртку. Правда, Игорю пообещал куртку отдать позже, а то ночами - холодно. На вырученные деньги Петров организовал обязательный традиционный сабантуй "с приплыздом". Учитывая, что в Гурзуфе активно претворялась в жизнь улучшенная и дополненная фраза Наркома Микояна "Пиво - жидкий хлеб, портвейн - жидкое мясо, водка - жидкая черная икра", за калорийность Серегиной диеты я не беспокоился и "голодных обмороков" не опасался.
Через три дня приехала Серегина "тётка", оказавшаяся веселой симпатичной девчушкой лет двадцати восьми, так что переживать за пожилую даму я перестал. Она привезла Петрову деньги, вещи и какой-то документ.
Встреченный у Дома Торговли Иван Андреич радостно сказал нам практически словами из песни: "Я в вас не сомневался. У нас в стране правильный человек никогда и нигде не пропадет!".