Аннотация: Предлагаю вашему вниманию сказочные истории, основанные на западно-славянской мифологии. Главная героиня сказок - Алеся. В ее мире встречаются домовые и лешие, асилки и русалки змеевишна и ужиль, а еще много интересных и забытых персонажей
ЛЕСЕНЬКА, ВНУЧКА ЯГЕНЫ.
САЗКИ
Сказка первая, Алеся и ужиный князь.
В краю голубых озер и дремучих лесов за сплетением синих венок рек жила Алеся. Маленький, покосившийся домик. Прохудившаяся крыша и поваленный частокол - не кому было присмотреть за жилищем. Девушка жила одна. Когда-то была и бабка, Ягена, да сгинула в чаще лесной у черного озера на Купалье. Уходила бабка в ночь и просила: 'Лесенька, коли сгину, ты не кидай дом - он заговоренный - на добро, на спасение стоит на скрыжанне. Живи, как и прежде и жди меня. Как - никак - вернусь я к тебе, совсем одну не покину'.
Больше трех годков прошло уже, а бабки все нет. Так и жила Алеся одна - травки, корешки собирала, как бабка наказывала. Сушила, да слова заветные приговаривала, чтобы на доброе дело...
Раз проснулась девушка и слышит - копошится в доме кто-то, о травку на полу трется. Застелила с вечера Лесенька пол аиром и хлеб душистый напекла - духов озерных приманить - порадовать, чтоб водица была чистая, чтоб не утянул к себе хозяин озера за косу.
Видно, Озёрник пришел, решила девушка и прислушалась. Шуршал аир пожухлый о дощаный пол, свистел тихонечко гость зазванный. Зажмурилась Алеся - не гоже на гостя за пиром пялится, а шорох все ближе - похолодело сердечко. Вдруг холодная и шершавая кожа коснулась щеки девушки. Вздрогнула Леся, но терпит - глаз не открывает. Побыл рядом с ней гость, помолчал и тихонечко прошуршал назад.
Леся села на кровати. Оглянулась - пусто кругом, крошки хлебные лежат, да след голубой, светящийся, изгибистой дорожкой стелется по полу...Лесенька перекрестилась, заперла сени и умыло лицо озерной водой - свежей и студеной.
Утром девушку разбудил тихий стук в дверь. Укутавшись в расписной платок, выбежала Леся босиком на крыльцо и с удивлением взглянула на гостя. Высокий, статный, златоволосый, кудри вьются почти до плеч, лицом красив и только взгляд холодных зеленых глаз насторожил девушку.
- Здравствуй, красавица! Пустишь ли гостя водички испить, да с дороги отдохнуть?
Алеся посторонилась, пропуская путника - негоже отказывать человеку с дороги в воде и крове. Красавец прошел в дом и зашуршал аир у него под ногами.
Назвался гость Ужилем. Был добр и вежлив, много историй знал и удивлял, а вечером на заходе солнца в дорогу засобирался, обещаясь вернуться. На память о себе подарочек Лесе оставил - золотые заушницы.
Понравился Лесе Ужиль - красив и не груб. О ней все расспрашивал и меру знал во всем. Заскучала по нем девушка. Да только ночью бабка ей приснилася и наказала на рассвете в лес идти на Гадью поляну - свадьбу гадов смотреть.
Леся бабку и прежде слушала, и сейчас в лес засобиралася. Темно в лесу. Тихо. Спит живность или стережётся чего - не кажет ни лика, ни голоса. Пришла девушка на Гадью поляну - а там - светло, как днем и свет льется ниоткуда - голубой, искрящийся....Вокруг поляны гады вьются, шипят, языки высовывают, а посредине девушка лежит и Уж огромный над нею извивается! Зашипел уж, разинул пасть, вылез из кожи юноша распрекрасный - ужиный король. Поднял девушку на руки, надел ей завушницы золотые и кинул о земь. Обернулась девушка змеёю черной с желтыми ушками - стала ужовой женой...
Испугалась Лесенька. В дом прибежала и двери закрыла. Кинула сережки Ужилем подаренные в печь. Зашипело золото ужовье, затрещали паленья в печи, голубым пламенем вспыхнул аир. Дикий крик разнесся по лесу. Бился ветер, ломался в сени. Дрожали половицы. И, вдруг, стихло все...
Ночью Лесе приснилась Ягена и велела больше не бояться. Сгинул ужиный князь.
Сказка вторая, Алеся и купальский дедок.
Лето хмурилось дождичком и кидало ласточек низко к земелюшке. Алесеньке грустилося вместе с лесом. Гнулись долу кусты дикой малины, ломали спины тонкие березоньки, рычал, скрипел бурелом, и тропки петляли, путая девушку и заводя в чащобу.
Присела Алеся на кочку, примяла пустой корзинкой мох и слезками прозрачными орошила путей-траву. Учила Ягенюшка: 'Коли заплутаешь, когда, в лесу внученька, духа лешего не гневи, веточку зряшне не ломи, зверя и птицу какую не страшись, а приветь, глядишь - и смягчится лесовик - пошлет тебя тропкою верной и выведет к дому. Поклонися духу леса и оставь ему подарочек. Приветит тебя чудной старичок-то и заступиться когда...Коли ж буянить будет без меры, найди травку красную, что путеюшкой зовется. Сплети себе венок и, надевши, закрой оченьки ясны, внученька, и иди'.
Лесенька смеялася над бабкой: 'куда ж идти-то, Ягенюшка, коли очи закрытые?'
'А увидешь, ты, девонька, в темноте ниточку красную - путеюшку - за нею и выйдешь. Только уж иди, как идется и глаз не раскрывай - порвется ведь нить-то путевая и леший ее знает, где тебя сбросит с красной дороженьки'.
Вот сидела Алеся под сосною скрипучею и плела веночек красненький. А ветер метался по лесу, рвал из рук девушки травку заветную и швырял ее, вокруг разбрасывал. Недовольствовал леший - загубить задумал Алесеньку. Собрала девушка тонкие стебельки красные, доплела веночек тоненький и надела его таки на головушку. Рванул было ветер-лиходей к веночку, но увидела Лесенька тропку красную и шагнула по ней.
Тихо стало вокруг. Холодно. Кто-то злой вслед смотрел недовольно ей, да кидал в нее злые помыслы. Не стерпела Алесенька, не дошла до дому, глазки открыла, оглянулася. Рассыпался трухою венок красный, и пропала ниточка путевая.
Очутилася Алесенька в лесу дремучем, не приветливом. Темно. Страшно и неуютно. Только видется ей - огонек среди елок мелькает, приближается. Сняла Леся платочек с плеч. Расстелила его перед собою и склонилася рядом, поклоном гостя лесного приветствуя.
Подошел Купавик с корзиночкой, что сияла краше солнышка. Улыбнулся, потрепал по головушке и, оставив цветочек волшебный, затерялся во тьме за елями. Зашуршал лес вокруг, ощетинился, потянул к цветку лапы хищные, но Алесенька рассекла о камни руку правую и под кожу цветок примостила. Загорелось вокруг все пламенем, полыхнуло в лицо жаром. Закрыл глаза Лесенька и тут же услышала голос Ягенюшки: 'Не пугайся, внученька. То цветок не простой - Купальский. Чудо-силою обладает. Пожелай только и все исполниться'
Улыбнулась Лесенька и шагнула в пламя, чтобы выйти уже у озера рядом с покосившемся домиком с прохудившейся крышею.
Сказка третья. Ягенюшка, бабка Алеськина.
Холодком пробежалася осень по лесу. Листья красные да янтарные с деревьев порвало ветрами-дождями, помяло их и в ноги кинуло серым прелым ковром.
Сидит на пенечке Алесенька, пальцы мерзлые у губ дыханием теплым согревает, грибки в лукошке перекладывает, да про бабку свою, Ягенюшку, вспоминает.
Не помнит Алеся ни отца, ни матери. Не было их никогда, видать, а коли и были, то давно уж сгинули. И родное самое, что помнит Лесенька - паутинка морщинок вокруг добрых глаз осинового цвета.
Не с рождения ль чуть подобрала бабка Алесю. Подобрала от людей злых и до всего жадных. Спорили муж с женой о подкидыше - закопать немоулятку али в лесу бросить. Зашумел на них лес, закачал хвойными кронами, зашуршал травою и погнал прочь. Вышла из лесу бабка Ягена. Приласкала сиротку и с собою забрала. Приходили потом люди недобрые. По лесу ходили, аукали, под кусты да в норки заглядывали - не нашли Алеську и прокляли Ягену. И пошла молва, что в лесу живет не хозяйка зверей, бабка-травница, а ведьма злая, до младенческих косточек ненасытная, что ловит ребятушек по лесу, жарит малолетушек и Лешего почивает.
Быстро бежала людская молва, дрянным словом Ягену обличая. И что ведьма она, и за мертвыми смотрит, и души из людей тянет, и живет не зазря на скрыжанни, рек-дорог перекрестье, где избушка ее одинокая затерялась. Забранили Ягену, прославили, да дурною, не лесною славой. Стала с тех пор для людей Ягенюшка злобной бабкой Ягой.
Не озлобилась только Ягена. На сплетни людские да зависть не бранилась и хваробушку людям не насылала. Жила спокойно с внученькой в покосившемся домике с прохудившейся крышею. Травки разные заговаривала и добрым людям в помощи никогда не отказывала...
Cказка четвертая, про Лесеньку и ночных гостей
Тёмной-тёмной ноченькой проснулась Алесенька и видит: в хатке свет будто горит изумрудный и искорками малахитовыми переливается, а у печки кто-то речь ведёт тихим голосом, скрипучим.
Прислушалась Лесенька к беседе и подивилась: то домовой с домовихой спорили да на кикимору пеняли.
- Уходить нам отсюда надобно, - собирал домовой котомочку. - Годик, два, простоит дом ещё, а потом и вовсе завалится! Мне ли жить в таком? Негоже! Собирай, жёнушка, скарб да пойдём с тобой по свету - новых хозяев шукать.
- Что ты, дед! - домовиха скардилася. - Ведь тебя ж Ягена приветила, обогрела, от лиха лесного припрятала! Как же можешь ты бросить Алесеньку?
- Что мне девка эта? - ответил дедок всё ж пристыжено. - Не Ягенка она, ей смотреть дом не стану.
- З глузду зъехал, дед, ты! Внученька ведь одна живёт, сиротинушка! Кто ж присмотрит за ней, коль не мы с тобой? Кто воды принесёт да пыль вытрет?
- Пусть Кикимора с этим справляется! А моё дело теперь маленькое. Я ответ держал лишь перед Ягеною, а коль нет её, так и мне тут делать нечего!
Спрыгнул дед со стола и пошёл к сеням. Топнула ногой домовиха - обернулся он гадом ползучим, а сама, вскинув крылья, аистом подлетела к нему, схватила и в дверь отворёную вылетела.
Тихо стало совсем, да не погас свет волшебный. Сидела тихонечко Алесенька да вдруг слышит шажочки лёгкие: кто-то, вроде, к ней приближается, да не видно никого. Вот постель рядышком примялася, как присел кто, и видит Алесенька, как туман перед ней сгущается, а за ним - девица простоволосая сидит, полы платья серого перебирает.
- Ты прости меня, Лесенька, виновата я! Домовой давно на меня бранился, что тебе я не помогаю, а я и рада бы, да не о том мои думы теперича.
Удивлялась на девушку Лесенька да спросить о чём побоялася. А Кикиморка, подождав, продолжала:
- Я теперь не бываю дома, тут. Ждёт меня жених за озёрами, сын седого войлота, асилак Янка.
Вздохнула горько Кикиморка и склонила головушку.
- Не печалься, родная, ну что же ты? - приголубила её Алесенька. - На тебя ведь совсем не серчаю я! Я сама во всём виноватая. Только дом ведь мне не поднять одной... Так что, видно, уйдут от нас домовые... Да и ты ступай к Янке. Что тебе со мною тут маяться? Проживу и так, глядишь - выживу...
Улыбнулась задорно Кикиморка:
- Ты поспи пока, горемычная, а с рассветом, глядишь, все наладится!
И уснула спокойно Лесенька, а во сне к ней пришла Ягенюшка и, обняв, наказала наутро пирогов-блинов напечь и гостей встречать.
Сказка пятая, Алесины гости
Рано утром проснулась Алесенька и гостей встречать приготовилась. Замесила тесто сдобное, раскидала на столе - подходить да дышать оставила. Тепло в хате от печи истопленной, пышет тесто, растет сдобой пористой, а Алеська блины печёт тем временем - блины толстые, на простокваше. Все растёт на столе блинков горочка, и отдельно лежат на тарелочках, дымятся три румяных блинка-солнышка.
Заглянули в хатку домовой с женой. Видят - не забыла их Лесенька да по крынке молока у тарелочек оставила. Домовиха толкнула деда пышным боком и пошла деловито, вразвалочку, от Алесеньки не хаваючись. Подошла к столу, огляделася, ухватилась руками за лавочку и давай тянуться кверху. Пыхтит, бедная, старается, ножками пухлыми в воздухе болтает да сама на себя хмурится. Дед её у двери хохотом заходится, а домовиха всё не сдается. Подошла к ней Алеська, придвинула к ногам ведёрко маленькое, перевёрнутое. Улыбнулась домовиха, на ведерко оперлась, на лавку забралась - и глядишь ты - уже по столу расхаживает. Свой блин съела - дедов доедает! Подошла, тесто пальцем потыкала, почитала над ним наговор, улыбнулася. А тем временем дед её от дверей уж спешит, старается: как старухе такое позволено - над ним, домовым, насмехаться да блином его объедаться?! Прибежал, стал старуху бранить да блин свой забирать. Показалась тем временем Кикиморка. Помогла Алеське пироги в печь посадить да стол скатертью новой, вышеваной прибрать.
Чисто в доме, светло и уютно. Пахнет сдобой да травками разными. Домовые сидят по лавочкам: пузы выперли, угощению не нарадуются. А Кикиморка к окошку всё бегает - посмотреть, не видать ли гостей, не идут ли ещё. Улыбается ей Алесенька, а сама так же беспокоится, что за гости вот-вот к ней пожалуют.
Затряслась вдруг земля, загудела. Дрожь прошла по земле сильная. Улыбнулась Кикиморка и давай волосы причёсывать, а в дому всё дрожит, качается. Домовые сидят, не пугаются да Алесе с Кикиморкой улыбаются. Выбежала Лесенька из дома прочь. Света белого не видно, а стоят перед ней волоты древние, бороды седые в дол ветрами тянутся, а макушка в облаках теряется. А за волотами - асилки. Дубы-дубинушки из руки в руку перекидывают, да с ноги на ногу переминаются. От чего и земля дрожит, да весь лес ходуном ходит.
- Рады видеть тебя, красавица, - забасил самый старый, что пришел. - Мы знавали бабку твою, Ягенюшку, и пришли по наказу ейному, чтоб тебе пособить маленечко да присмотреть-уберечь от лиха какого.
- Рада я вам, гости дорогие, - отвечала старцу Лесенька, - И ждала вас, угощеньице готовила. Только как вам зайти в мою земляночку? Вы ж подуете на неё - она совсем развалится.
- Не заботься об этом, Лесенька. Пригласи нас войти, а мы уж сами не сломать ничего постараемся.
Послушалась Алеся волота и пригласила войти каждого. Подходя к порогу волоты да асилки менялися. Ниже и ниже становилися, и, поклонившись гостеприимной хозяюшке, в поклоне через порог проходили, и в хате садились на лавочки.
А внутри уж домовой с домовихой суетилися, гостям пироги напечённые резали, чаи ароматные заваривали да беседами весёлыми развлекали. А у печки, склонив голову на плечо асилка могучего с волосами пшеницы вызревшей, сидела тихонько Кикиморка и улыбалась улыбкой счастливою.
За беседами задушевными стал и день клониться к вечеру. Гости, поблагодарив за угощение Лесеньку, так же стали в путь-дорогу собираться.
- Ну, пора честь знать нам, красавица! Ты с душою нас всех приветила. Мы добром на добро отвечать приучены. Останется у тебя теперь асилак Федорушка: и по дому чего помогать, и в дороге скорой провожать.
Удивилась тогда Алесенька, да не стала расспрашивать волота о дороге, ей предсказанной, а гостей отправила, прибралась, домовым не ругаться наказывала, Федорушку в сенник спровадила, и сама спать легла - в забытье-сон провалилася.
И приснилось тогда Алесеньке, будто в лесе она заплутала, а Федорушку всё не докличится, и уже к болоту стежка вывела, и сидит болотник на кочке, ей клыки скалит, а за спиной Леший схватить-утянуть подбирается. Только Ягену во сне не видела и проснулась, испугалася, а над ней, видит, сидит змеёвишна и в глаза внимательно вглядывается.
Сказка шестая, Лесенька и змеёвишна
Приползла до Леси Змеёвишна - царя змеиного доченька. Тихо в дом пробралась, домовым поклонилась, не обижать хозяйку обещалась и Алеське на груди ужом примостилась-пригрелась. Лесе в сон забралась. Спит Лесенька, нелегко спит, во сне кидается, а змея голову над ней высоко подняла, глазки гадьи свои прикрыла и со стороны в сторону качается - сны дурные с Алеськи сгоняет.
Увидала змею на груди-то Алеськиной Кикиморка, напужалася, побежала в сенник будить поскорее Федорушку. Только спал асилак сном волшебным, непробудным. Не старалася как Кикиморка, а домой пришлось возвращаться ей, богатыря так и не добудившися.
Прибежала в хатку и плачет, а Алеся пуще прежнего под змеёвишной бьётся. Подойти к ней нельзя Кикиморке: у змеёвишны сила особая - дух домашний над ней не властный. И проснулася вдруг Алесенька, посмотрела на Змейку бедную, обняла ее, приголубила и в дорогу за ней засобиралася. Взяла травок с собой заговоренных, старый серп, что еще был Ягенюшкин, образам святым помолилася и отправилась в путь-дороженьку.
Только вышли из хаты да прочь ушли со путей-дорог скрыжавання, обернулась змея красной девицей:
- Ну, здравствуй тебе, Алесенька, - молвила. - Здесь, где нет уже силы Ягениной , во сто крат сил скопленнем помноженной, я могу колдовать и тебе показаться.
Леся молча глядит, диву дивится. Вот стоит перед ней красавица: волосы черны как смоль и распущены, глаза чёрные, в омут манят, кожа белая да прозрачная, и висят до плеч завушницы, золотом на солнце переливаются. Руки тонкие, пальцы длинные, груди полные, налитые, а внизу - тело гадье чешуёй склизкой по дороге вьётся.
Улыбнулася ей змеёвишна:
- Я не люба тебе, да не по то я здесь! Пособишь суженого моего вызволить из лап деда болотного - отведу я тебя к твоей бабушке, торопись, живы все пока ещё.
Заспешила Леся за змеёвишной. Верить ей не хотелось девушке. И не верить нельзя - вдруг приведет всё ж туда, где Ягенюшка. Добрались они до тропки звериной, что вела на болото топучее. Остановилась тут Змеёвишна.
- Ты одна теперь, без меня пойдёшь, как уведешь духа болотного, вокруг себя три раза обернись, серпом руку порань и кровинушку ему на морду брызни. Коль решит с тобой он тогда разговаривать, из болота весь на кочку вылезет - режь еще руку и за каждый вопрос плати свой кровушкой. Разузнай для меня, Алесенька, где жених мой пропал, а в награду я тебя отведу к Оху-дедушке, что в любой невзгоде пособит и тебя к Ягене проводит.
- Что ж сама не узнаешь?
- Не можно мне. Лес меня на болото не пущает, да и кровь мою не берет болотник оплатою.
Промолчала Алеся, на тропинку ступила лишь, и помчал ее лес в чащу тёмную, захлестал по лицу ветками да в болоте на кочку выплюнул. Забурлило болото, засвистело, показалась голов духа болотного. Испугалась Алеся, да серпом по руке провела, и болотника своей кровью полила. Вылез дух болотный на кочку, хитро стал на Алесю поглядывать, а она, заплатив аброк кровушкой, хрипло спрашивала:
- Отвечай, дух болотный, правду мне говори, кто жених Змеёвишны, и где спрятан он?
Засмеялся болотник диким голосом:
- Был жених её, звали Ужилем, да и сгинул он от рук твоих.
Сжало холодом сердце Алесино, и за лесом раздался дикий крик Змеёвишны, а потом всё затихло совсем...
Сказка седьмая, новое знакомство Алесеньки
Ветер выл над болотом бурым, топь болотная вздыхала, пузырилася. Страх сковал сердце молодушки холодом. Еще раз позвала Алеся Болотника. Руки уж обагрилися кровушкой, силы каплями в топь стекают, но молчит, не выходит Болотник. Села тихо Алеся на кочку, смертушку уж принять приготовилась, с шумом выдохнула горе свое:
-Охх...
Вдруг вокруг светом теплым всё заискрилося, и глядит Лесенька - рядом с ней на кочке кто-то махонький копошится.
- Кто ты? - спросила девушка.
- Я - дед Ох! Ты меня позвала, когда никто уже не поможет, так вот я теперь твой помощничек. Что за беда у тебя, Леся, кручинушка? Чем помочь тебе, внученька?
- Мне б теперь из болота выбраться, да ведь ждёт меня за лесом Змеёвишна. Ждёт и зла мне желает, я чувствую, видишь - волны идут с того боку чёрные, липкие. Это месть мне сочиняет Змеёвишна за её жениха, мной загубленного.
- Не кручинься, Алесенька, да не бойся. Дай, я гляну в твою котомочку.
В торбу дед забрался с головушкой, пошуршал там, пофыркал, почихал да, выбравшися, велел Алеське донага раздеваться. Обвязал Лесе Ох шею, рученьки да ноженьки самопряльною шерстяной красной ниточкой, завязал поясок вокруг тонкого стана Алесеньки, перелёт-травой натер веревочку, а конечик её кинул за кочку и, крикнув громко:
- Лель, тяни! - пропал, как его и не было.
Вдруг схватил будто кто верёвочку да рванул к себе что есть мочи. Завертелось вокруг всё, закружилось. Лес пускать не хотел Алесеньку, руки-ноги хватал, рвал, ветками колючими хлестал, ядовитыми травами кожу обжигал. Не стерпела Алеся, забылася, а вокруг все ревело-гудело да ненавистью наливалося.
Сколько времени прошло - неведомо. Только раскрыла очи Алесенька - видит: Солнышко улыбается, тёплыми лучиками её ластит. И проходят порезы-царапины. Потянулася Алеся на солнышке - спинку выгнула навстречу ясному. Только слышит - кто-то ей усмехается. Обернулась Алеся, видит: молодец стоит. Руки в боки сложил и бессовестно на неё глядит, глаз не прячет. Стало соромно Лесе, да прикрыть наготу не найдётся чем.
- Не стыдися меня, красна девица. Нагота твоя не бесстыжая, - говорит, а глаза горят, и смешинки в них весело искрят.
Распустила Алеся косу да за волосы наготу свою спрятала.
- Кто ты будешь, спаситель мой?
- Я зовуся Лель! Ох к тебе позвал.
Перелет-траву тебе в руки дал.
Мы теперь с тобой связаны вдвоём,
Пока в ночь Купальскую счастья не найдём.
Был свободен я, счастлив без забот,
А теперь с тобой оберусь хлопот.
Красный ремешок, что с тобой связал,
Силы все мои, чары отобрал.
Предстоит теперь мне с тобою жить,
И тебя терпеть, и тебя любить...
Рассерчала Алеся на Леля!
- Не я тебя звала! Уходи, раз так тебе со мною не любо! Видеть тебя, Лель, не желаю!
Но стоит Лель, не идёт.
- Не могу идти от тебя далёко. Мне теперь до купальской ноченьки одна дорога - с тобою рядом. Не серчай и стерпи - авось, всё и обойдётся.
И вернулась домой Алесенька не одна уже, а вот с кем - и самой не ведомо: и не брат, и не жених, и не муж...
Сказка восьмая, месть Змеёвишны
Дни летели вперёд без оглядушки. Начала уж Алесенька привыкать к Лелю, приглядываться. Домовой с домовихой гостю новому обрадовались, вокруг его засуетилися, индюками заходили: то водицы ему поднесут студёной, то Кикиморке крикнут, чтоб пирогов напекла - гостя потчевать, а то и вовсе на Алеську стали пошикивать, чтоб приветливей была к Лелю-солнышку!
Федю дюжего погнали с сенника и постель там для Леля устроили, а Федорушке спать велели под месяцем:
- Здоровей так будешь, - говаривали.
Рассерчала на них Алесенька. За Федорку и Кикиморку заступилася! Федю в дом пустила спать, на запечек. Ну, асилак-то наш на радостях как на печку запрыгивал старенькую - так разрушил её, оставил и дом без очага, и себя без ложка.
Разошёлся тут домовой, разгневался! Зашипел змеёй подколодную, ноздри крыльями раздуваются, глазки кровушкой наливаются, кудри белые, как снег, во все стороны разлетаются, искрами потрескивают, гневом питаются! Домовиха его спужалася да звала прочь из дома Алесеньку. Так шумел домовой, так бранился-бился, что разнёс хатку старую, разломал и осталися все без кровушка.
Ну а дед стары оземь кинулся, обернулся белым голубком, да и прочь улетел, покинул всех и старуху свою, домивиху, ни за что ни про что обидел. Развела старуха руки в стороны да пошла к плетню слёзы лить. Пожалела её Алесенька во беде её, во кручинушке, на ночь песнею убаюкала да оставила под присмотром Кикиморки, а сама пошла к Лелю с Федорушкой - порешать, как и где им жить-то теперича.
- Не кручинься, Алесенька, хатку новую мы поставим до восхода красна солнышка! Ну а ты ступай к домовихе: утешай её да поддерживай.
Ночь берётся крылом вороновым, а работа кипит, ладно спорится, и растет в ивье рядом с озером домик новый, высокий, статный! И к утру уже пили чай с оладками за столом новым, дубовым, крепким. Пахнет хатка свежим деревом, теплотой по сердцу разливается, а жильцы друг дружке улыбаются, и житьё их, глядишь, налаживается.
Только рано они успокоилися: в тёмной чаще у края болотного чёрным гневом заливалось-закрашивалось сердце кинутой всеми змеёвишны. Задумала дочь царя змеиного извести со свету Алесеньку, погубить её смертушкой страшною.
Стала она кидаться на ёлочки, об иголочки их корябаться. В кровь уже изодрала тельце всё, принялась за хвост свой чешуйчатый. Вся израненная, истерзанная, возопила она в небо черное:
- Прилетай, Цмок, приходи скорей, погляди, как мучают детушек-змеюшек. Отомсти за нас! Погуби-покарай обидчиков. Я тебя зову-призываю, договор с тобой кровью своею скрепляю. Ой ли сгинет теперь мой обидчик, то ли ты возьмёшь себе жизнь мою, жизнь мою никчемную...
Билась в лесе, стонала Змеёвишна да проклятия страшные сыпала всё на светлую головушку Лесину на её погибель, на мучение. Пролетал над тем лесом голубок седой. Слышал он проклятья змейки молодой и, взмахнув крылом, полетел домой.
Сказка девятая, про Алесю и Леля
Чернее чёрного стало небо грозное. Ветер не гудит, травка не шелестит, лес вековой, замерев, стоит. Звери, птицы - все затаилися, в норки, в гнёздушки забилися. Только голубок белый над полем летит, над речкой да над озером. Летит в дом родной, возращается, весть дурную несёт - спешит, старается.
А в избушке новой сидит Лесенька на крылечке, говорит Лелю всякие словечки. Идет беседа у них, о кочки спотыкается, на стенки натыкается, прихрамывает, не льётся песнею.
- Вижу, Лесечка, не люб я тебе. Не смотри, девица, каким раньше был: девушек любил да себя хвалил. Я теперь другой. Я тобою живу. Взгляд лишь твой ловлю, твоим дыханием дышу, с твоим сердцем бьюсь... Я тебя люблю...
- Лель, негоже так девушку манить, как же можешь ты вдруг меня любить. Знали мы с Ягенюшкой девушек всех тех, в омуте что сгинули от любви к тебе. Выйди ты ранку к озеру гулять - там русалок столько, что не сосчитать! Выйди да пройдися, Лель, ты среди них. Сколько лиц увидишь для себя родных? Все они забыты, брошены тобой, и озёрный омут стал их дом родной.
Лель повесил голову. Что теперь сказать? Права ведь Алесенька, что уж отрицать. Но все ж чует мОлодец, что в его судьбе не встречалось той ещё, назначенной себе. Леся смотрит, хмурится, сердце затворив. Лель вздыхает, голову на руки опустив.
- Вот, возьми, Алесенька, бусы для тебя из рябины-матушки утром делал я. Всё роса искрилася на восходе дня, и рябина кланялась, ягодки даря. Бусы эти красные делал я, любя, от беды, ненастья, оберегут тебя. Только пару ягодок с них себе сниму, с ними чтоб прислушиваться к сердцу твоему, слышать, что стучится, - значит, ты жива, и найду тебя я, где б ты ни была!
Леся бусы взяла, ягодки сняла и с улыбкой тёплой Лелю подала.
- Что ж, держи! Пусть будут ягодки с тобой, раз уж всё равно мы связаны судьбой.
-----
Вдруг все тихо стало. Ветер загудел, и к ногам Алеси голубок слетел. Еле бьётся сердце в маленькой груди. Он в глаза Алеси жалобно глядит:
- Поспеши, Алеська, уходи скорей, по твою по душу зазван страшный змей! Он летит сюда уж - и земля под ним кровью умывается и огнём горит.
Выбежала Лесенька, глянула кругом: всё багрово-черное, лес затоплен смогом. И, расставив когти черных страшных лап, раздувая ноздри, что огнём горят, крылья-ночь раскинув за своей спиной, Цмок спустился с неба и унёс с собой. Сразу лес проснулся, и растаял смог, солнце разорвало темноты замок, только звери стихли, птицы не поют - за Алесю плачут, слёзы горьки льют.
Сказка десятая, Леся в плену у Цмока
Не дотянется лучик солнышка, трель соловушки не долетит -
Во пещере тёмной да сырой, во хоромах Цмока Лесенька лежит.
Чует: стало холодно - змей над ней навис,
И глаза-рубины смотрят сверху вниз.
По спине скользнуло шершавое крыло,
И дыханье гада душу обожгло.
Цмок вокруг её извивается,
Ближе к сердцу девичьему подбирается.
Ноет, бьется сердце, ужасом полно -
По щеке скользнуло цмоково крыло.
Обернулся хлопцем вдруг ужасный змей:
- Не противься, Леся, станешь ты моей!
Будешь ты хозяйкой под землею жить,
Будешь пуще жизни ты меня любить!
Ты лишь обернися, глянь по сторонам.
Всё, что только видишь, за любовь отдам!
Вспыхнуло вдруг пламя тысячи свечей.
Цмок уж на коленях ползает пред ней.
А вокруг богатством полнится нора:
Солнца ярче горы злата, серебра,
Камни драгоценные катятся к ногам,
Руки Цмока тянутся к рубинам, жемчугам.
Пригоршнями сыпет он к Алесе их,
Не жалеет девушке скарбов он своих.
- Не молчи, Алеся! Дай скорей ответ -
Станешь ли женою ты моей, аль нет?
Смотрит Леся молча. Что ему сказать?
Что любовь на злато ей не променять?
И что сердце бьётся от того ровней,
Что любимый где-то думает о ней?
Все нетерпеливей становился Цмок,
Взгляд его рубиновый душу ей обжог.
Руки гада тянутся, он не ждёт ответ:
Будет с ним Алесенька? Любит, али нет?
Леся в стенку вжалася, боязно дышать.
Цмок своё получит - ей несдобровать...
Лесенька нащупала бусы на груди:
- Лелюшка, любимый, ты меня прости...
Вдруг рябина вспыхнула пламенем на ней:
Цмоку кожу выжгла - заревел тут змей!
Вихрем заметался в клетке золотой
И пропал, Алесю не забрав с собой.
Сказка одиннадцатая, про Леля и русалок
Рано поутру, только лишь заря занималася, вышел Лелюшка из дому, путь держа к озеру Чёрному. Слава шла дурная про лесное то озеро: что душа в нем скрыта, слезами девичьими залита, и всяк, кто рядом с ним пройдёт да студёной воды изопьёт, в этом озере навек пропадёт.
Туман по воде студеной идет-стелется, а за белым за туманом, как за тканым покрывалом, вода черная стеклом лежит, а на глади её, на перине из лилий озёрных - кувшинок белых да жёлтых - столько девиц красных спит, что считать их Лелю - не пересчитать. Лики белые, плечи голые, груди полные, а замест ноженек стройных девичьих - хвосты рыбьи, чешуёй затянутые. Хороши, красивы русалки. Волосы фатой непримеренной по спинам струятся, глаза горят холодом, а губы так и манят к ним устами прикоснуться. Только ведь опасен поцелуй русалки. Вкусив алых губ, нежных да сладких, суждено потом с жизнью распрощаться. Затащит к себе в омут девица-утопленница. В тёмном омуте женихом своим назовёт и навеки уж там жить оставит - ни живым, ни мертвым, а слугою её, ейным прихотям исполнителем.
Вот увидел Лель тех красавиц. По воде рукою провел - рябью гладь пошла чёрная. Вспыхнули тут недобрым огнём распрекрасные глаза русалочек. Зашипели они, спинки выгнули да к Лелю подбираться поближе стали. Стоит Лель, не шелохнётся, а сердечко-то его всё быстрее в груди бьётся. 'Что, как не простят его жизнь былую - пустую да ветреную? К себе в озеро утянут - поделом ведь!' Только горько стало тут Лелюшке, загорелись огнём ягодки рябиновые, домовихой в мешочке зашитые и на грудь ему заботливой рукою надеванные.
Замерли тут русалки. Не шелохнутся. Видят: под рубахой белой любовь в сердце горит, бьётся да горюет от разлуки. Опустили тут утопленницы к Лелю тянущиеся руки. Опустили да, хвостом махнув, уплывали прочь, лишь остались две, обещав помочь.
У одной огнём пряди всё горят, взгляд лучист и светл, хоть и дерзковат!
- Ксанушка, прости, - поклонился Лель. - Я за всё сполна отвечу теперь. Встретил я любовь, сердце ей отдал, но Алесеньку Цмок к себе забрал... Где теперь искать? И увижу ль вновь? И прочту ль во взгляде про её любовь?
- Не печалься, Лель, - говорит сестра, волосы черней воронова крыла, белый лик, во взгляде - прощенье и любовь. - Мы тебе поможем Лесю встретить вновь. Вот подарочки ты от нас прими: ленточки, что сотканы с утренней зари да из синих вод студёного ручья, - пусть ведут тебя, где любовь тоя.
Ксанушка сняла с огненных кудрей ленту красную, словно пламя. К Лелю подплыла и, сверкнув очами, на руку ему повязала.
- Пусть тебя направит, к Лесе приведет, а коли случится на пути вам Цмок или гад другой, злобный дух лесной, - ленту кинь за спину, и огонь стеной тут же вас укроет, от беды спасёт. Недруга отгонит, лихо всё сожжёт.
- А моя вот лента - синяя река, - Веточка сказала, закатав рукав на рубахе Леля, и на локтя сгиб, где синеют вены, узел примостив. - Ты переберёшься коль через овраг, за тобою следом будет мчаться враг, кинь на землю ленту - бурная река в тот же миг наполнит оврага берега. А вода святая - и отрежет путь тем, кто следом мчится...
- Лель, ты счастлив будь! - крикнули русалки хлопчику во след.
- Я вас не забуду! - Леля был ответ.
Сказка двенадцатая, Спасаясь от Цмока
Склонил голову лес дремучий, зашумел, замахал лапами-ветками, провожая в дорогу добра молодца. Лель направился за Алесенькой. Вскинул руки вверх, лентами цветными перевязанные, подлетел тут, подхватил его под руки ветер, а попал поД лучики солнышка. Обернулся наш Лель соловушкой, ввысь взлетел к солнцу красноликому. Сверкнули в лучах золотых два пера: красное да синее, и рванулась птаха прочь, ветром буйным подгоняемая.
Летит Лель да диву дивится: вот и лес родной, поля, луга, речка, озеро святое. Только все родное стало вдруг незнакомым. Лес - чужой, чёрный, злой стоит, хищными глазами-болотами на него глядит. В реке воды потемнели, злостью всё кипят, к домику Алесиному всё бегут, спешат. А дороги вьются тёмными ужами, всё вокруг покрыто тёмными лугами, озеро святое - в том пока вода чистая, и светлы его берега. Но увидел Лелюшка с высоты своей: тьма всё приближается ближе к скрыжаванню, где построен Лесенькин новый дом. Плотным тьма кольцом вокруг вьётся, да вот в дом никак не прорвётся. А внизу - глядит Лелюшка - не асилак стоит, добрый Федорушка, а ужасный змей кольцом свернулся: во дворе лежит и недобро так на домовых глядит. Закричал, было, Лель с высоты скорей, чтоб спасались они: рядом с ними змей, но тут ветер вновь птаху подхватил, силой закружил, и понёс в даль далёкую, в степь широкую, в горы высокие, и о скалы швырнул.
Обернулась тут птаха мелкая. Встал на скале добрый молодец. Видит: рядом дыра, за дырой - нора. Вокруг всё черным-черно. То Цмока поганого подземный дворец, где томится любовь Лелюшки - Алесенька.
Тихо на скале, да голо всё кругом. Ни травинушки, ни кусточка, ни зверюшки нет, ни пташки малой. Только ветер себе порой позволяет в этот край залететь неприветливый. Тучи погонять да пески потрепать. Ступил Лель в пещеру чернющую. Тихо кругом. Ни шороха, ни шёпота. Взял тогда Лель мешочек, что у сердца висел, ягодки рябиновые на ладошку высыпал и пустил их вперёд себя, приговаривая:
- Вы бегите впереди, слёзы-капельки, да горите ярче солнца ясного, приведите меня к любимой моей, Лесеньке, укажите, где ждёт меня девица красная, счастье моё ненаглядное.
Полетели ягодки красные, загорелась огнём пещера рубиновым, только Лель спешит за ними, поторапливается, на богатства горы не оглядывается, златом-серебром с пути не сбивается. Вдруг, как о стену невидимую, ударились ягодки о преграду колдовскую и стекли по ней красными слёзками. Подбежал Лелюшка и видит: чёрная, большая зала, вокруг свечами синими чадит, посерёдушки его любовь - Лесенька - стоит. И вперёд себя глядит, да не смотрит, а сама чужая, неродная. На голове ж её золотой венец, рукой Цмока насилу надеванный. Только он сковал душу-волю девушки. Память обо всём спрятал от неё, укрыл за туманом надёжно. Цмок-то сам парнем статным вокруг неё похаживает, о любви своей чёрной ей рассказывает.
Вышел тут вперёд Лелюшка:
- Цмок! Поди сюда - со мной силой меряться!
Засмеялся Цмок:
- Кто ты предо мной? Так - никто, мурашечка, малая таракашечка! Я тебя огнём спалю, одной лапой раздавлю.
- А ты выдь, проверь, - отвечает Лель.
Ленточку красную с руки левой снял, к телу её прижал и слова такие сказал:
- Обернись мечом красным-огненным, силой святой, праведной попали змея окаянного.
Скинул чары змей. Выполз к Лелю гад. Глаза гневом горят, пасть раскрыта - смердит, из неё огонь голубой летит. Вскинул меч Лель огненный и давай им жечь гада, рубить. Змей кричит-визжит, извивается, огня праведного избежать пытается. Лель же режет его да к Алесеньке подбирается. Тут схватил он девушку да кинулся с ней прочь, а меч за плечи кинул, и взорвалась светом ночь. Цмок в пещере заживо горит: дикий крик стоит, а Лель с Лесенькой прочь бежит. Ветер подхватил их наверху скалы и за лес понёс.
Ветер вдруг затих, Леля с Лесенькой на землю опустив. Лелюшка на Лесю смотрит, расстраивается: девица его не признаёт, всё озирается, где ж Цмок. Тут лес вдруг зашуршал-зашумел, и полезли отовсюду на Леля гады скользкие. Схватил он Лесю вновь и спешит скорей - вон овраг впереди. Там спасёт ручей. Лель бежит легко: не споткнется, на гадов за спиной не обернётся. Только слышит - ближе всё их шипение. Вот-вот настигнут, под собой погребут, его погубят, Лесеньку с собой заберут. Вот уж и овраг. Лель к нему спешит. На пути с руки ленту он сорвал и, овраг перемахнув, кинул, преградив ползучей смерти путь. Забурлил овраг, наполнился водой голубой - святой. Змеи подползти не решились к ней, и домой спокойно шёл с Алесей Лель.
Сказка тринадцатая, о том, как Паляндра хозяйничала у Алеси дома
Воротилися в дом родной Лель с Алесенькой, только вот тяжко что-то Лелюшке на сердце. Пришла в дом Алеся, села на лавку у стола и молча сидит, ни на кого не глядит. А напротив домовые шуткуют с Федорушкой, его шуткам улыбаются, вокруг него извиваются: то молока подольют, то аладков напекут, всё для 'милого Федорушки' стараются, а на Лесеньку с Лелем и не обернутся. А Кикиморка - та вообще на печи лежит, куличи грызёт, к Лелю с Лесенькой и не подойдёт. Лесю Лель обнял, приговаривал:
- Подожди меня, солнышко, в избе. Я к Озёрнику схожу и вернусь к тебе. Может, объяснит мне озёрный дух, что за чертовщина происходит тут.
Лесенька сидит, бровью не ведёт. Плечи опустив, Лель к озеру идет и, на кладку сев, Озёрника зовёт:
- Выходи скорей ты, озёрный дух, я - бог счастья, Лель, пришёл к тебе колени приклонить, слова доброго просить. Помоги, прошу, дай мне свой ответ, что случилось тут, отчего покоя мне нет.
Забурлила в озере студёная вода, выплыл с недр Озёрник-старик . В тине борода, тело все струится свежею водой, и рыбёшки малые шныряю в нём от плеча - за ухо, а потом за брюхо, и аир плетёный служит ему троном.
- Здравствуй, Лель, мой свет! Я уж загрустил. Без Ягены с Лесей дом сироткой был. Я войти не смею - не звали меня, а Поляндре змей двери отворил, слова нужные сказал, в дом её пустил. Ты сыми-ка, Лель, с глазок пелену и увидишь сам: дом ушёл во тьму. Все, кто жили в нём, померли уже. Злыдней полон дом и склизких ужей. Ты Алесеньку там бы не бросал, ведь не ровен час - за неё Поляндра возьмётся, и ведьмаркой злой наша Лесенька обернётся.
Лель домой спешит, духу поклонясь, и заходит в дом, перекрестясь. Видит он теперь: то не Фёдор - уж вьётся над домовыми, мёртвыми уже, не живыми. И Кикиморка на печи лежит и глазами стеклянными ввысь она глядит, из-под печки злыдни во все стороны разбегаются да с ужами по дому гоняются. Дом без домовых стал чернее тьмы: паутина тряпьем грязным заплела углы, крысы шастают по углам, и Поляндра кружится-радуется, к Лесеньке подсаживается. Речи Лесе говорит непонятные, только тёмные, неприятные, а в руке её бьется три души: духи дома вырываются, всё от смерти убежать стараются.
Встряхнул Лель светлою своей головушкой. Не сошло наваждение. А Алесенька уж глядит на Поляндру, прислушивается, а та в клубочек наматывает Алесину душу. Вымотала всю, спрятала, и, на Лелюшку глазами сверкнув злыми да ненавистными, обернулась страшной птицей, и улетела в ночь.
Лель присел на порог и горько вздохнул:
- Ох...
- Здравствуй, коли звал, свет мой ясный, Лель! Неужто самому тебе нужен я теперь? Чем могу помочь, что исправлю я? Говори же ж, Лель, не томи меня.
Оху рассказ Лель свою беду. Долго гладил дед седую бороду, а потом сказал:
- Спать тебе пора. Крепки спи ты, Лель, до самого утра, а наутро в лес поспеши, торбу Ягенину за печкою прихвати. Завтра ночь Купальская, и по лесу много травки нужной можно повстречать. Но тебе нужна разорви-трава да цветок купальский. Разорви-траву ты у птиц найдёшь. Ей любую дверь после отопрёшь, а купальский цвет - счастье принёсёт, и Алесю прежнюю он тебе вернёт. Ну, ложись скорей - утро ночи мудреней!
И исчез старик-волшебник, как сквозь землю провалился. А Лель вышел с хаты да прилёг под рябинушкой. Ночь на него смотрела холодными звёздами, а тьма вокруг бродила, да ближе к Лелю не подходила.