Если честно, я колебалась - выставлять данное произведение на всеобщее обозрение или же нет. Ради шутки решила - будет знак, обнародую. И уж куда больше, чем знак, почти требование.
А почему это знак, поймёт каждый прочитавший роман.
Хотя позволю себе расшифровать транскрипцию Нотр Дам:
Н (надо. Вариант. Наталия - моя сестра)О(Ольга) Тр (первые буквы моей девичьей фамилии)Да (да. согласие)М(Мама)
Пожар в начале Страстной недели в 2019 г в Париже в Соборе Парижской Богоматери прямо перед священнодействиями, (по факту, прямо перед виртуальным варварским культовым ежегодным жертвоприношением ) которые должны были совершаться в очередной раз...но их там не будет, потому что воскресшего не стоит снова предавать и вешать...
Мистика - она только до определённого момента мистика...
Впрочем, если быть до конца откровенной, то Это нужно больше Им, чем мне. Они ещё продолжают верить в здравомыслие человечества в отличие от меня...
Данный уникальный мини-роман входит в Сборник с одноимённым названием, который помимо данного произведения содержит следующие:
Лань и стая шакалов. Сказка-притча.
Сказ о том, как мужик с места на место переезжал. Сказка-притча.
Крылья орла. Новелла
Палач. Мини-роман
По случайности или же нет, но действие в романе Палач происходит во Франции...
Адрес, по которому можно приобрести Сборник в электронном либо в печатном виде:
https://ridero.ru/books/snimite_menya_s_kresta/ - ISBN 978-5-4485-9808-1,
145x205 мм, 208 страниц
С уважением
Ольга Валентиновна Крюкова
Все права на произведение защищены.
Произведение предназначено для личного прочтения.
Все иные действия с текстом произведения только с разрешения и по согласованию с Автором или законными наследниками.
Цитирование в допустимом Законом объёме, в том числе в вольном пересказе и иной интерпретации - с указанием Автора.
Copyright: Ольга Валентиновна Крюкова, 2019
Пролог
И был в глазах моих испуг,
Когда глядела, как распятый
В стенаньях человечьих мук
Смотрел в лицо мне, бородатый.
Взор опустила - слышен хрип.
Смотри. Смотри же! - разрешила.
Лишь подавила в горле всхлип.
Гляди. Гляди же! - так решила:
Пусть я умру в твоих глазах,
В зрачках, расширенных от боли.
И буду я на образах,
В окладах, на крестах, в неволе.
Хоть сверху Бог или Аллах,
Доколь терпеть тебе...доколе?
Перед тобою я в слезах,
Как отраженье твоей доли.
Внизу колышется толпа
Людской рекою вожделённой
Вокруг креста, вокруг столпа
Людской рекою невлюблённой.
Твои я раны залечу
Нерукотворной плащаницей.
А палачей предам мечу,
Мечу любви в моей деснице.
Прошёл в глазах моих испуг.
Смотри. Смотри же, как с улыбкой
Тебя сниму с креста, мой друг,
Признаю пытку не ошибкой.
Признаю злом. Злом, злом,
Тем, что жестокости обучит,
Чтоб неугодных всех потом
Вот так же мучать, мучать, мучать.
К нам опускаясь на луче
В лучах рассветных не распятый,
Ты не скупись для нас речей,
О, мой учитель бородатый.
Хоть не затмишь собой поток,
Идущий из глубин вселенной,
Ты в образах, мой друг, пророк,
А я - оклад второстепенный.
Ты мне однажды приказал,
А я ослушаться не смела,
Когда глазами всё сказал.
Вперёд же, приступай за дело.
Глава 1
В приходе, куда после окончания Тамбовской духовной семинарии прибыл нести православное служение, чтобы прививать христианские ценности местному населению, молодой отец Павел с супругой Ириной, происходили странные события. За последние пятнадцать лет сменилось пять батюшек. Двое с семьями, оставив всё имущество, отбыли внезапно в неизвестном направлении, двое - повесились, один - утопился.
Получив напутствия и укрепившись в вере, готовый сражаться с самим дьяволом, молодой человек рьяно приступил к исполнению нелёгких обязанностей...
Селение, где предстояло нести православный крест семье новоиспечённого священника - проживать и трудиться во славу Господу Богу, - являло собой старинную, коими изобилует русская земля, забытую властными структурами всех уровней глубинку, радующую взоры поселян резным ажуром наличников и расписными, в петушках, ставнями.
Все заборы были выкрашены одинаковой ярко-зелёной краской, завезённой однажды в местный сельмаг, правая половина которого предназначалась для промышленных изделий, а левая - для продовольственных товаров.
Не менее старинная деревянная церковь, сверстница села, гордо возвышалась на высоком берегу извилистой речки, в положенные часы оглашая округу на многие километры малиновым звоном надраенного до нестерпимого блеска колокола; по неведомо чьей прихоти построен был храм не в центре поселения, как обычно принято, а на отшибе.
Приход был невелик. Молодёжь активно уезжала в город и не баловала родные пенаты своим присутствием даже летними погожими днями.
Живописное место привлекало, разве что, редких любителей уединиться: заядлых грибников и рыболовов.
Старики, умирая, покидали покосившиеся бревенчатые хибарки и переезжали поближе к церкви, за увитую хмелем и жимолостью кладбищенскую ограду, чтобы наслаждаться под светлыми кронами деревьев вечным покоем и трелями лесных пичуг.
Кладбище располагалось шагах в пятистах от церкви, в полутенях белоствольной берёзовой рощи, а на полпути от церкви до дощатого сарайчика, притулившегося на самой окраине села и служившего одновременно молодёжным клубом, домом культуры и кинотеатром, находился небольшой уютный домик, где и поселились Павел с Ириной.
После года несения службы батюшка Павел стал отцом прелестной крошечной дочурки, в отличие от светлоглазых и русоволосых родителей рыжеволосой и кареглазой. Супруги списали данный факт на дальнего родственника по материнской линии. Назвали девочку Еленой, Леночкой, Ленусей.
Семья молодого отца почти ничем не отличалась от большинства других молодых семей: скромный быт, бессонные ночи у постели малышки, шквал ежедневных забот.
До рождения ребёнка Ирина пела в церковном хоре, состоящим из двух голосистых певуний, которым сама и руководила. После родов жена попа всецело посвятила себя дочери. В редкие свободные часы занималась разведением цветов и небольшим подворьем.
Священник же пристрастился ловить рыбу и раков, которые в изобилии водились в чистой речной воде, питаемой в пяти километрах выше по течению родниковыми источниками, освящёнными, признанными целебными и посещаемые паломниками.
Раз в неделю, нагрузив рюкзак пластиковыми бутылками, отправлялся Павел за святой водицей. Иногда его подвозили на лодке, но чаще он шёл пешком вдоль берега, цепляя на одежду колючки и репьи.
Службы велись им с превеликим удовольствием и усердием. Они - его любимая работа, любимое занятие и неотъемлемая часть жизни. В Бога верил искренне. Но было одно, что Павел исполнял из рук вон плохо.
Когда приходилось ему исповедовать, он краснел до корней волос, отводил глаза и разглядывал облупившуюся на стенах краску. Румянец настолько ярко окрашивал нежные щёки батюшки, что исповедующиеся, особенно те, что моложе, сами начинали смущаться. В итоге Павел перестал задавать вопросы, исповедь превращалась в короткий или длинный монолог в зависимости от желания выговориться и красноречия его автора, и когда последний выдыхался, заканчивалось таинство. Павел машинально отпускал грехи.
Так в круговерти житейских хлопот и круговороте Библейских страниц пролетело четыре года. И, казалось, закончилось повисшее над приходом проклятие...
Глава 2
Опять тот же сон! Павел проснулся затемно. Чтобы не разбудить жену, тяжело посапывающую рядом, принудил себя лежать тихо, хотя левая рука затекла и ныла. Усиливающиеся неприятные ощущения заставили Павла начать осторожно двигаться, растирать и пощипывать не затёкшей рукой кончики пальцев, ладонь, локоть, поднимаясь выше к плечу и шее.
Он снова видел тот же самый сон, который стал регулярно тревожить мужчину сразу после Пасхи!
Хриплый голос взывает:
- Сними меня. Сними меня с креста.
Звонкий голос вторит:
- Я иду. Потерпи немного. Я тебе помогу.
Очертания двух силуэтов.
Один - высоко на кресте - мученик, истекающий кровью и жизнью.
Другой - идущий навстречу первому - поднимается по узкой тропке в занимающихся лучах невидимого Божества.
События каждого последующего сна в убыстренном темпе прокручиваются с самого начала и продолжают сон предыдущий, приближая спасителя к страдающему.
Сегодня два человека находились друг от друга почти на расстоянии вытянутой руки.
Нарушенное кровообращение заставило батюшку призадуматься. Вообще-то на кресте Христа по Писанию уже давно нет. Снят и точка. Разве что, помянут в отношении него орудие казни в предпраздничные весенние дни и довольно.
Кто же тогда висит на нём, просит, умоляет? Больно, ой, как больно ему! Павлу сейчас тоже неприятно испытывать онемение вперемежку с мурашками и нытьём в плече. А каково распятому? И каким образом спаситель снимет мученика с креста, если под рукой ничего подходящего нет: ни лопаты, ни какого иного приспособления?
Поймав себя на мысли, что рассуждения принимают греховный оборот, далеки от заученного и отдают, в нарушении всех канонов и данных обетов, ересью, Павел заёрзал. Не найдя в себе сил лежать более, аккуратно вылез из-под одеяла, встал с кровати - так, что чутко спящая жена не проснулась: несколько часов назад вставала, чтобы успокоить плачущую малышку, поэтому сейчас не слышала ничего, только повернулась на другой бок. Кроватка дочки стояла рядом с супружеской кроватью со стороны жены.
Павел накинул на себя байковую рубашку, влез в спортивные брюки, обвисшие на коленях, надел шерстяные носки и тапки, пошёл на кухню. В комнатах холодало. Печь почти остыла. За окном тьма непроглядная. Часы показывали четыре часа. Обычно Павел вставал в шесть - полшестого.
Поёжился, сходил в сени за дровами. Растопил печку. Глядя на занимающийся огонь, попытался отвлечься от сна, но не смог.
Согрел чайник. Есть пока ещё не хотелось. Выпив две кружки горячей воды без сахара, опустил голову на стол и задремал...
Глава 3
- Сними меня. Сними меня с креста.
- Я иду. Потерпи немного. Я тебе помогу.
И вот они рядом, и их уже можно разглядеть во всех подробностях. Из-под ржавых гвоздей сочится алая кровь, расплывающаяся по дереву тёмными подтёками. Сухая пена пузырится вокруг перекошенного от нечеловеческих мук и жажды рта распятого. Волны конвульсий пробегают по измождённому телу. Уготована ему участь вечного мученика.
Другой, в серой хламиде, подпоясанной верёвкой, касается руками обнажённых обезображенных посиневших ступней, щиколоток, обнимает их, целует, обильно орошая слезами пергамент кожи и ... поворачивая голову, смотрит прямо в глаза Павлу.
Не ожидая такого исхода, подпрыгнув на табурете, Павел проснулся. Услышал тупой звон будильника, упал на колени и начал быстро-быстро креститься.
Это был он, он, Павел, спасителем распятого Христа, глядевшим самому себе прямо в глаза, отражаясь в них, как в зеркале, а вопросительный взгляд пронизал до самой глубины, которая вдруг дала о себе знать ощутимыми спазмами всего внутреннего содержания и содержимого.
Прочитав полушёпотом молитвы, которые, по его мнению, были наиболее уместны в данном случае, и почувствовав под собой опору в виде табурета, Павел вновь призадумался. Как в такой ситуации можно помочь несчастному?
Идея осенила готовую взорваться голову незамедлительно. Нужно не покладая рук подкопать землю вокруг креста, потом расшатать его и, взвалив на спину, напрягшись, что было мочи, плавно опуститься на колени, дабы аккуратно положить рядом на землю. Только бы хватило сил!
Скептически оглядев своё округляющееся тело с намечающимся животиком и без тени развитых косых, поперечно - полосатых и иных видов мускулатуры, криво усмехнулся. Такой подвиг ему не под силу. Тяжёлый дубовый крест с Христом придавит насмерть. А кто потом будет вытаскивать гвозди, поить, реанимировать?
Нет, так не годится. Вдруг и впрямь понадобится его мужская сила.
Чем чёрт не шутит!
Нужно бы не лениться и незамедлительно приступить к занятиям спортом, пробежкам; за гантелями, что ли, съездить в райцентр. Сегодня у Павла выходной день - в храме затеян косметический ремонт, а с наблюдением за ним прекрасно справляется на добровольных началах дьячок и звонарь Петруха, в молодости снискавший славу озорного гармониста и ловеласа.
Батюшка решил не откладывать задуманное - отправиться с первым же рейсовым автобусом в город. До остановки на шоссе минут сорок ходьбы.
Пройдя в спальню, тихонечко, стараясь не разбудить дочь, прошептал жене на ухо:
- Мне нужно съездить в город.
Спросонья Ирина только мотнула головой. Скорее всего, она не услышала или услышала, но не поняла, о чём он говорит. Поэтому Павел оставил записку на кухонном столе. Накинул непромокаемый плащ с капюшоном, надел резиновые сапоги - незаменимые вещи в сельской местности, и вышел под моросящий дождь.
Подпираемый верхушками деревьев, тяжело карабкаясь на нескончаемую гряду туч, кособоко и трагично вставал неприглядный рассвет.
Чтобы сократить путь до шоссе, мужчина пошёл лесом, пробираясь по едва приметной тропке и стряхивая на лицо и руки с веток противные разнокалиберные капли. Но здесь хоть можно идти, поскольку не заасфальтированная по сей день автомобильная дорога с осени по весну представляет собой сплошное месиво - справиться с ней могут только трактор да вездеход.
Сентябрь выдался проливным и злым. Колючие дождики сыпали один за другим резко и резво, мучая и без того невзрачную действительность неуютным тревожным барабанным перестуком.
Впереди мелькнула полянка. А немного правее...Павел остановился, пытаясь издали рассмотреть то, что наполовину скрывали сырая пелена и редкий кустарник.
- О, Боже. За что?
На дереве, раскачиваясь, висела собака. Большая собака, очень большая. Или ему так показалось, поскольку Павел никогда не видел распростёртых и подвешенных за шею собак.
- Небось, Лёнька с дружками. Тоже мне, нашли развлечение!
Стараясь не смотреть на жертвоприношение, двинулся дальше, но не мог совладать с собой и изредка поглядывал на несчастное животное. В том, что оно мертво, сомнений не было...
Остаток короткого путешествия прошёл без неожиданностей, за исключением одного. Когда Павел всё той же тропинкой возвращался в село, висевшей собаки он уже не увидел. Окинув взглядом землю в радиусе десятка метров, он не обнаружил её и лежащей.
Глава 4
- Что это ты чудишь?
Ирина недоумевающе воззрилась на гантели, эспандер и скакалку.
- У Леночки температура высокая. Я за фельдшерицей послала, а ты только о себе думаешь. Благо, мимо Лёнька проходил. Как я её одну оставила бы?
Не скрывая раздражения на мужа и озабоченности состоянием дочери, Ирина крепко прижимала к себе закутанную в одеяло малышку.
Вскоре присеменила тётя Глаша, так в селении звали пожилую женщину, окончившую медицинское училище и совмещавшую должности всех нужных медицинских работников, вдобавок разбирающуюся в ветеринарии.
Диагноз был суров - тётя Глаша не смогла поставить диагноза. Она заглядывала то в ротик плачущей девочки, то осматривая её кожу, то мяла животик...и ничего не находила. Температура у Леночки поднималась. Девочка горела, бредила и постоянно просила пить.
Посоветовав молодым родителям отвезти ребёнка в город, тётя Глаша удалилась, расстроенно покачивая головой и обещая прислать водителя со старенькой колхозной Нивой - гордостью председателя местного, загибающегося от нехватки рабочих рук государственных дотаций, колхоза.
Время шло ближе к вечеру.
Дождь закончился, оставляя после себя чувство безысходности и нарастающей тревоги.
Вскоре приехала машина. Услышав настойчивый сигнал, Павел поспешно открыл форточку, громко крикнул, чтобы подождали. Ирина оделась сама, одела хнычущую дочку, закутала её в шерстяное одеяло, и, не доверяя мужу маленькое сокровище, спустилась с дочкой по ступенькам низенького крылечка и пошла к машине.
Вместо Фёдора Петровича, личного водителя председателя, за рулём сидел незнакомый мужчина. Картинно выпорхнув из машины и распахнув заднюю дверь, представился:
- Николай Иванович. Прошу-с любить и жаловать. Фёдор Петрович нынче слегка подшофе, а я - его племянник, значится, буду. Глашенька меня попросила. Вам ведь в город нужно-с?
Разглядывая святое семейство сквозь не уместные в сумерках затемнённые очки, странно подёргивая правой скулой, мужчина улыбался широко - под стать распахнутой машине. Не обращая ни на что внимание, Ирина передала девочку мужу, села сама. Павел отдал ей дочь и устроился рядом с водителем. Перекрестился.
- Ну-с, с Богом.
Павел взглянул на Николая Ивановича. А тот уже с совершенно серьёзным видом подытожил:
- С ним, с ним, родимым. Позвольте-с, я верю в Бога. Что вы на меня так смотрите? Не похоже?
Павел промолчал.
Не успела Нива выехать за посёлок, как дороги не стало. Они не поехали, а поплыли по раскисшему чернозёму, выписывая замысловатые зигзаги. Павел поразился - водитель очень хорошо знал каждый изгиб бездорожья. Смеркалось, тусклый свет фар едва освещал размытую колею, а Николай Иванович в очках с тёмными стёклами уверенно вёл машину, как-то очень деликатно объезжая одному ему известные ухабины да рытвины.
Вытряхнув из протекторов комья грязи о груду щебня и вздохнув с облегчением, выехали на шоссе. Шедевр российского автопрома поехал чуточку быстрей, а вскоре, мерцая неприветливыми редкими огоньками, их встречал областной городок. Электроэнергию экономили повсеместно.
Заехали в детскую поликлинику. Она была уже на замке. Достучавшись до сторожа, узнали, где находится городская больница.
Всю дорогу Леночка проспала, укачиваемая сначала тряской, потом тихой шуршащей ездой по влажному асфальту.
Глава 5
В приёмном покое больницы их встретил дежурный врач.
Осмотрев девочку, он удивлённо покачал головой.
- Вы знаете, я ничего у неё не нахожу.
Померил температуру - она оказалась нормальной. Ирина с Павлом недоумённо переглянулись.
- Может, градусник испортился?
- Счастливого вам обратного пути.
Врач по-доброму посмотрел на молодых родителей.
Совершив очередной кульбит на железнодорожном переезде, выехали за город. Натужно крепившееся пару часов небо наконец-то разразилось проливным дождём. Николай Иванович всё так же уверенно вёл машину, тем не менее, Павла обуяло предчувствие ужаса. Он вцепился в сидение, чего-то ожидая...
Вот оно. Визг тормозов. Перегнавший Ниву автомобиль резко затормозил, и столкновения было бы неизбежно, если бы последний не пошёл бы юзом и не направился прямиков в кювет.
Николай Иванович, казалось, даже не заметил дорожной ситуации и как ни в чём не бывало спокойно, не сбавляя скорости, держался за баранку со всё той же широкой улыбочкой.
- Может, нужно остановиться и помочь людям?
Ирина нервно выкрикнула фразу, дрожа всем телом и ещё сильнее прижимая к себе уснувшую дочку.
В ответ Николай Иванович лишь снисходительно процедил сквозь зубы: "Ни к чему".
Супруги оглянулись. Под ночным осенним дождём занималось зарево пожара, расплывавшееся по мокрым стёклам округлыми оранжевыми пятнами, двоилось, троилось, и больше нечего было добавить к словам, цинично сказанных человеком, от которого, Павел с Ириной очень остро ощутили это, зависела их жизнь.