Зачем трудиться самому, если можно силой, обманом, угрозами и другими возможными ухищрениями принудить работать на себя других.
Зачем платить этому принужденному к наёмному труду за работу, если можно весь доход от его труда присвоить себе.
Эти нехитрые истины заложены в основе отношений в человеческом обществе.
Если человек не работает на себя или на структуру, которая, взимая с него налоги, использует их в итоге на благо работника, тогда такому человеку предписан один путь - в рабы или, на определённом этапе, в полу рабы.
О рабстве писали, пишут и будут писать. Я не могла обойти данную тему стороной. Я не ставлю задачей конкретизировать место действия не потому, что повествование ведётся от лица раба, абсолютно не имеющего представление о частях света, о материках и государствах, а потому, что события могли происходить в прошлом, где угодно, могут происходить в настоящем и в будущем.
В зависимости от того, какой труд присваивается, рабский труд можно подразделить на чистые физический ( работа костно-мышечного аппарата) и интеллектуальный ( работа головного мозга по продуцированию новых идей и мыслей) и смешанный в различных процентных соотношениях.
Имеет место быть также духовное порабощение, когда частично или полностью подчинена чужая воля (зомбирование), и человек слепо выполняет указания.
Читателя ждёт захватывающий сюжет, и повествование от первого лица позволит полнее прочувствовать на себе все перипетии жизни белого раба Арда, "насладиться" его ощущениями и чувствами.
Ни от чего нельзя зарекаться и, возможно, недалёк час, когда вновь на планете Земля начнёт повсеместно процветать рабство и крепостничество, а вам и вашим детям посчастливится самим лично вкусить их прелести на себе в качестве невольников и закабалённых, которым не принадлежит даже их собственная жизнь.
Разве можно отказаться от такого перелома в отношении людей, когда мало что осталось до осуществления заманчивого сценария? А вам останется однажды утром проснутся полностью себе не принадлежащими.
Глава 1
Я - раб. Сколько я себя помню, я всегда был рабом, хотя кожа моя белая. Не такая бледная, как у господ. Она - смуглая. Почти чёрная, и, тем не менее, я - раб. Белый раб.
Всё, что мне запомнилось из моего прошлого - как увеличивалась нагрузка на мои руки, ноги, спину, пока они росли, как увеличивался вес переносимых мной камней под нещадно палящим солнцем.
Где-то в глубинах памяти, которые казались однажды виденным сном, промелькнул качающий на руках маленького мальчика взрослый мужчина, ушедший рано утром и вернувшийся затемно. Мальчик это время провёл на соломенной подстилке, растягивая удовольствие, крошку за крошкой отправляя в рот лепёшку, а потом долго смотрел сквозь прутья решётки на огромный булыжник, смотрел до тех пор, пока не одолела дремота...образ того, кто или же что меня укачивало размылся.
В непогоду на работу нас не выводили, но не потому, что жалели скотину, а потому, что жалели белых надсмотрщиков. Нас готовы заставить работать и по ночам - без сна и отдыха, если бы самим нашим тиранам они не были бы необходимы, как воздух, которым мы дышим.
Я - белый раб в каменоломне. Это мой мир, другой мне не знаком. Это моя жизнь, другой я не знаю.
Мои темнокожие товарищи смеются над белыми, говоря, что мы немощны и не выносливы. Однако я не уступаю им ни в чём.
Сколько смеху было, когда наш новый белый надсмотрщик в широкополой шляпе, защищающей от солнца, и в светлой лёгкой хлопковой одежде потерял сознание после того, как парочку раз ударил бичом старого беззубого раба Секста, чьи кости, обтянутые кожей - иссушенным пергаментом с серым налётом, выпирали их тела настолько, что, казалось, внутри у него нет ничего, кроме этих костей.
Мы все покатились от хохота. А Секст смеялся громче всех, несмотря на то, что и ушей его хлестала чёрная кровь.
Надсмотрщика унесли в тень под тент, поили и долго выхаживали, а нам в тот день не дали ни капли воды.
Удары бичом и плетьми - наше обычное состояние, мы живём от удара до удара, которого поначалу ждёшь, а потом перестаёшь ждать, привыкаешь, как привыкаешь дышать серой пылью, как привыкаешь обливаться потом, как привыкаешь к пустому пойлу, которым нас кормят два раза в день - до работы и после. Количество и сила ударов зависит от настроения надсмотрщика.
Кто-то недавно обмолвился, что молодые крепкие рабы стоят нынче дорого и, видимо, поэтому до смерти никого из нас за последние годы не забили. Я не знаю, сколько мне лет, но, кажется, я молод, если сравнивать с моими товарищами.
Я - сильная молодая скотина, работающая в карьере по добыче камней. Я даже не знаю, для чего им нужны эти камни. Я вообще мало что знаю. Одни из нас работают кайлом - откалывают куски породы. Другие грузят камни на подводы и куда-то увозят. Где может проехать тележка - мы нагружаем её так, что толкать её намного сложнее, чем просто таскать камни.
- Глядите. Женщина...женщина...женщина...
Невзирая на грозные окрики, свист бичей и их удары каждый из нас осмелился поднять голову и убедиться, что невдалеке стоит и внимательно разглядывает нас фигурное создание с ярко синими глазами в длинной небесного цвета хламиде и такой же небесной тканью, накинутой на голову.
Женщина... Это была первая женщина, которую я увидел. До этого о женщинах я только слышал. Слышал совсем немного и из скупых сведений почерпнул, что меня родила женщина и что мужчина, если не трудится так тяжко, как мы, хочет женщину иметь, а если трудится, то тоже хочет её, а если женщины нет, то мужчины делают друг с другом то, за чем я никогда не подглядывал. Больше ничего я о женщинах не знал. Я засыпал; засыпал, пока мои товарищи в полголоса вели полуночные разговоры. Они были старше, иногда им хотелось разговаривать, а мне всегда нестерпимо хотелось спать.
Только один раз на протяжении трёх ночей я, борясь со сном, слушал рассказ нового чёрного невольника Талая, огромного, словно скала. Взор его горел ненавистью ко всему свету, с которым он готов был сражаться насмерть. Он и сражался. То место он назвал ареной. Он сражался сначала с одним, потом с двумя, потом с тремя...когда количество противников дошло до десяти, а они, по его словам, были славные воины, его перекупил некто, который не поскупился и стал препятствием для обретения Талаем свободы, обещанной ему в случае победы. Что делать со свободой раб не знал, но жаждал хотя бы умереть свободным, нанявшись на ту же арену платным бойцом.
Однако жизнь Талая поменяла русло - потекла по морю-океану. Так я узнал, что кроме скалистой местности есть место, где много солёной воды, где волны, бури и шторма, и по которому движется судно, называемое галерой, где ты срастаешься с кандалами и огромным веслом бок о бок с такими же прикованными к вонючим скамейкам рабами, исхлёстанными бичами и выдыхающими остатки жизни из вонючих голодных ртов.
Мёртвых выбрасывали за борт и набирали на берегу новый скот, чтобы судно могло двигаться от суши до суши, на которую Талай вновь ступил только прибыв сюда к нам в каменоломню.
Незаживающие на спинах язвы от бичей, лопнувшая кожа на руках и ногах от напряжения и солнца, мясо, разъеденное до костей солёным потом, и там нет возможности смочить раны мочой. Этому способу облегчать страдания растерзанной плоти меня научили старшие. Слюна и моча - наше спасение. Слюны почти нет, а мочи так мало, что приходится занимать, отдавая взамен лепёшку, миску баланды или же воду. Мы не враги друг другу, но и не друзья. Мы выживаем - каждый как может. Нас сплачивают ежедневные мытарства и ненависть к тем, кто их нестерпимо усугубляет.
Через три дня Талай скатился по крутому склону и расшибся насмерть. Сказали, что это был его выбор и что он так решил сам. Я не видел, как он это сделал, я видел только, как его оттащили в сторону - кровавый ручеёк из разбитого виска оставил след. К окончанию работы двое наших под надзором надсмотрщика сняли с него металлические цепи - кажется, это именно та свобода, о которой он грезил, - и увезли бедолагу туда, куда увозят мёртвых и тех, кто уже не в силах таскать камни.
Жили мы в клетке, три стены которой примыкали к скале, а одна, через дверь которой нас выпускали на работу, была мелко зарешечена металлическими прутьями. Спали мы на колючих тюфяках, но тогда я ещё не знал, что они колючие, на которых мы лежали и которыми мы укрывали свои истерзанные тела.
Раз в неделю по воскресениям мы работали до полудня, а потом нам читали проповеди. Круглый и лоснящийся от пота проповедник под раскинутым над ним палантином. Мерный усыпляющий голос, размерно внушающий нам, что нужно любить ближнего своего и чтить руку, наказывающую тебя. Он внушал нам, что нужно быть скотом, набраться терпения в ожидании вечного блаженства и покоя, а пока их нет, нужно терпеть.
Мы стоим и слушаем, позвякивая цепями, и пытаясь спать, не закрывая глаз. Зато потом мы вознаграждены - нам раздают по куску мяса, настоящего, жёсткого и вкусного, дополнительную пресную лепёшку, а главное, нам дают воду. Мы получаем её больше обычного и даже можем умыться и обтереться, но никто из нас так не делает, а напивается вдосталь. Нам позволяют наполнить живительной влагой все глиняные миски, которые имеются в нашей клети и остались от наших предшественников. Они у нас ценятся, потому что требуют бережного отношения. Каждая разбитая миска означает, что мы сделаем меньше запасов.
Женщина...Она постояла, поглазела и исчезла, пока я нёс очередной камень к подводе. Синеглазое создание оказалось дочерью хозяина каменоломни, умершего внезапно. Надсмотрщики обронили пару фраз, их подслушали и разнесли. Так до моих ушей дошло, что прежний наш хозяин был убит из-за женщины, которую он увёл у другого мужчины, отомстившего сопернику. И вот теперь хозяйкой каменоломни стала женщина.
В глубине души каждый из нас порадовался новости. Богатый и знатный умер, а мы ещё живём, хотя даже своей жизнью мы не вольны распоряжаться. Мы живём, глотаем солёный пот, дышим серой пылью, перед глазами расплываются красные круги. Мы живём, позволяя себе на мгновение изнемочь, чтобы в следующее мгновение напрячься и выдавить из себя остатки сил, которые могут оказаться остатками жизни.
Почти сразу меня позвал старший надсмотрщик. Он ткнул меня в спину, сказав:
- Идём.
Я побрёл следом за ним, едва волоча ноги и отдыхая, дыша полной грудью. Потом меня окунули в чан с горькой вонючей водой. Потом облили ещё водой пресной - я успел подставить рот и сделать несколько глотков. Мне дали чистую набедренную повязку, надели цепи и повели в господский дом. Никогда прежде мне не приходилось к нему приближаться. Хозяин жил в нём, когда приезжал наведать свою собственность. А приезжал он нечасто.
Меня взашей втолкнули в помещение. Передо мной предстала та, синеглазая богиня. Она улыбнулась, показав свои ослепительно белые зубы.
- Оставь нас, - богиня кивнули моему стражу, на что он возразил:
- Хозяйка, госпожа, вы не боитесь его?
- Нет, не боюсь, потому что я не причинила ему боль, но я хочу сделать ему маленькое предложение, - женщина взглянула мне в глаза, которые я осмелился поднять от мозаичного пола и от своих израненных ступней, - у меня не может быть белого раба, а ведь он - белый, поэтому я хочу, чтобы он стал надсмотрщком. Причём губернатор недавно намекнул, что белые не могут быть рабами. Впрочем, почему я должна с тобой откровенничать, - женщина спохватилась, - Агон, оставь нас. Жди снаружи. Моя Лейла позовёт тебя, когда понадобишься.
Старший надсмотрщик вышел, а женщина подошла ко мне совсем близко. От неё пахнуло чем-то приятным, отчего у меня закружилась голова и побежали мурашки.
- Тебе холодно?
К кому она обращается? Ко мне? К рабу? Так ласково и нежно? Я молчал и только дрожал сильней и сильней.
- Какая же я глупая. Ты, верно, хочешь есть?
Что за вопрос? Когда я не хотел есть. Но я снова промолчал.
- Лейла, подай на стол напитки и что-нибудь поесть. Быстро. А то наш гость упадёт в обморок, - женщина привыкла командовать. Это чувствовалось по её тону. Они, хозяева, все умеют командовать и властвовать.
- Садись, - это меня приглашают сесть? Куда же мне сесть? Я опустился на пол, больше не смея поднять глаз.
Громкий смех прозвенел, вновь обдав меня запахом, от которого я почувствовал, как по всем членам побежала застоявшаяся кровь. Женщина продолжала смеяться, а кровь продолжала бежать. Когда смех закончился, она остановилась в месте, скрываемом набедренной повязкой и я почувствовал что-то новое. Я почувствовал, что хочу. Хочу всё и ничего. Хочу есть, хочу...но дальше еды я не позволил себе ни о чём думать.
Служанка принесла на подносе ароматные блюда. А богиня повторила настойчиво:
- Раб, встань и сядь, куда я тебе укажу. Ты привык только к такому обращению. Кстати, как тебя зовут?
Я резко вскочил.
- Ард.
- Это твоё имя? Тебя зовут Ард? Садись же.
Богиня кивнула на кресло рядом со столиком.
- Не смею, госпожа.
- Садись. Иначе я прикажу тебя выпороть. Какой же ты глупый. Ты - белый, а белые не могут быть рабами. Понял?
Я не испугался её наигранной угрозы, сделал несколько шагов по направлению к указанному мне месту и тяжело присел на краешек кресла.
- Ешь.
Я принялся есть, хлебая через край из голубой миски что-то запредельно приятное.
- Бери лепёшки.
Я взял одну и принялся быстро жевать. Она была мягкая, и тоже очень вкусная. Таяла во рту. Вот так питаются белые. Вот так едят наши хозяева.
- А теперь пей.
Богиня сама налила из графина в плошку розовую жидкость и протянула мне. Я взял. Она вздумала поиграть со мной в доброту, хорошо, я подыграю ей. Я выпил. Меня разморило и страшно захотелось спать. Я закрыл глаза.
Я делал, что мне приказывала богиня. Это казалось сном. Я вот-вот должен проснуться, но я не просыпался и внезапно понял, что это не сон, а явь и, когда я это понял, то был ошарашен от ждущих меня перемен в моей жизни.
- Эй, не спи. Слушай меня внимательно. Повторяю. Ты будешь жить с твоими бывшими мучителями. Тебе выдадут хорошую одежду и станут хорошо кормить и поить вдоволь. Принимай каждый день ванну в порошком, который я тебе дам. Ты будешь надзирать за неграми. Мне всё равно, как ты это будешь делать. После работы, когда надзиратели пьют вино, прогуливайся недалеко, тебя позовёт моя служанка. Иди за ней. А теперь повтори, что я тебе сказала. Да не спи же, - голос женщины донёсся откуда-то издалека.
- Я...я...я...меня...меня...- я силился вспомнить, что она мне сказала и, когда вспомнил, то мне стало обидно, что я не могу повторить её фразы так же складно, хотя зрительно картина перемен стояла передо мной явственно.
- Я - белый.
- Так, уже хорошо. Дальше.
- Я буду надсмотрщиком.
- Прекрасно.
- Я буду хорошо есть, пить и мыться.
- Замечательно. Что ещё? Что ещё я тебе сказала?
- Гулять...когда вечером все будут пить и играть в...- я запнулся.
- Играть в карты, в кости или во что они там играют, мне безразлично. Тебя позовёт моя служанка Лейла, и ты пойдёшь за ней, - тихо произнесла богиня.
- Лейла, позови Агона, - женщина зычно крикнула, а я понял, что окончательно проснулся.
Служанка неслышно прошмыгнула мимо нас к двери и так же неслышно скрылась за ней.
- Забери его, - обратилась женщина к появившемуся через мгновение Агону. А дальше она слово в слово повторила ему то, что меня ожидало. Кроме последней фразы, вместо которой она добавила:
- Я уезжаю сейчас. Ты отвечаешь головой, если не выполнишь указаний. Скоро поступит новая партия рабов, мне он, - женщина кивнула в мою сторону, - нужен.
Глава 2
По отношению к моим чёрным товарищам по несчастью я чувствовал себя предателем. Они косились на меня. Они мне завидовали. Я не стегал их плетьми. Я никогда не смог бы так поступить после того, как сам побывал под ними. Я пытался помочь грузить камни, но меня оттеснили, процедив сквозь беззубые рты:
- Вон отсюда. Сами справимся, хозяйская подстилка.
Я прекрасно их понимал и, тем не менее, в первый же свободный вечер, которым я мог распоряжаться, отправился к клети, где содержались невольники, неся лепёшки и воду.
Они их приняли, не поблагодарив, но благодарности я не ждал. Я делал то, что считал необходимым делать для них и то, что мог, и каждый вечер стал к ним наведываться. Старший надсмотрщик выследил меня и хотел, было, огреть плетью, но одумался. А мне перепала достаточная доля ругательств. Он меня ненавидел, также как и другие, с которыми меня, раба, поставили вровень одной лишь господской прихотью.
После тяжести физической я познал тяжесть душевную. Носимые мной камни легли вначале тяжким грузом на душу, и я продолжал носить их в себе какое-то время. Однако постепенно становилось легче хотя бы от того, что я мог чем-то помочь своим товарищам, а на ненависть надсмотрщиков мне было наплевать. Пусть злятся.
К вечеру стал накрапывать дождик, обещающий усилится, и я уж было решил изменить свою привычку, но ведь я дал слово взамен на свою облегчённую участь.
Накинув дождевик и сунув за пазуху лепёшки, завёрнутые в тряпицу, я вышел из хижины, где телу было тепло и уютно, а душе - сумрачно и тревожно. Жить рядом со своими насильниками, у которых руки обагрены кровью, в том числе и моей, несладко. Некоторые из них живут не здесь. У многих есть семьи, к которым они уезжают верхом на лошадях.
Кормит нас чёрная стряпуха, вечно разговаривающая сама с собой. Мне сказали, что за еду и за кров с меня будут вычитать из моего заработка. О деньгах я узнал, что они круглые и блестящие. Каждый вечер в хижине на деньги играют в...я, как всегда позабыл, как называются их игры. Я беру дополнительные лепёшки, пусть вычитают что хотят, тем более что я совершенно не знаю, что мне с деньгами делать. Моя жизнь протекает в каменоломне, за пределами её меня не ждёт ничего и никто.
Землю и воздух наполняла тьма, смешанная с белёсым туманом, из которого сочилась влага. Под сандалиями, которые я наконец-то научился носить, хрустели камушки. По мне застучали капли дождя. Сквозь хруст и стук я едва смог различить мелодию своего имени.
- Ард, Ард. Да постой ты. Ард, - я оглянулся на окрик. Через мгновение из тумана вынырнула, а ещё через одно - со мной поравнялась чёрная женщина, высокая, ростом почти с меня, и плечистая - служанка синеглазой госпожи Лейла. Рабыня удержала меня рукой, выпростанной из-под накидки.
- Не беги так. Ты, верно, знаешь дорогу наизусть. Я еле догнала тебя по бездорожью.
В другой руке рабыня держала прозрачный сосуд, внутри которого теплился огонёк, свет от которого не способный осветить практически ничего, тем не менее, шипел от собственного бессилия.
Я остановился и приготовился слышать указания.
- Скидывай верхнюю одежду. Быстро. Надевай мой плащ, я надену твой. Иди к госпоже. Да быстрей же.
Мы обменялись накидками. Я протянул рабыне лепёшки:
- Их нужно отнести моим товарищам. Но вы не сможете найти дорогу...- я запнулся. Я не мог быть одновременно и тут и там.
- Не беспокойся. Пойду потихоньку. Я знаю, где содержат ...- рабыня тоже замялась, - твоих товарищей.
Женщина потрепала меня по щеке:
- Колючий. Иди. Моя госпожа ждёт тебя. Дверь не заперта. В окнах темно - они занавешены. Охрана отпущена, а другая смена прибудет только через пару часов. Госпожа обо всём позаботилась.
Не поняв, о чём позаботилась синеглазая богиня, я кивнул и, круто развернувшись, направился к господскому дому.
Дождь усилился и внезапно перестал. Налетевший невесть откуда взявшийся ветер развеял туман, обнажил непроглядную тьму на земле и небо в ярких звёздах, силящихся осветить округу, а на помощь им спешило тонкое лезвие месяца.
Надвинув капюшон как можно ниже, я поднимался по склону невысокого покатого холма, а после того, как прошёл немного по равнине, пейзаж поменялся - здесь росли деревья и трава, не пахло стоящей в воздухе каменной пылью, которая забивала нос и глотку и которую не в силах побороть даже дождь.
Господский дом был обнесён невысокой тёмно-красной каменной оградой, которую я разглядел в прошлый раз. Это были "не наши" камни. Я слышал, что неподалёку есть ещё одна каменоломня и что их вообще очень много. Ещё я слышал от надсмотрщиков, что есть металлические и деревянные механизмы, которые можно использовать вместо рабов, однако они дороги, быстро изнашиваются и часто ломаются.
В этих раздумьях я дошёл до двери дома, где меня ожидали. Я толкнул её, переступил через порожек и остановился. С накидки на мозаичный пол потекли струйки воды, и я хотел было уже выйти, чтобы стряхнуть воду и хотел сказать об этом моей хозяйке. Синеглазая богиня сидела спиной ко мне за столиком, подперев рукой голову. Женщина не обернулась, видимо, так сильно углубилась в мысли. Я прошептал:
- Госпожа. Я...
Она подскочила:
- Наконец-то, - резво подбежала к двери и закрыла её. Потом встала напротив меня.
- Скидывай плащ прямо на пол и сандалии тоже - нежная рука коснулась моей щеки, и я во второй раз услышал фразу, - какой ты колючий. Потом к ней присоединилась ещё одна:
- И какой же ты красивый, Ард. Иди. Погляди на себя, - женщина дотронулась до меня сначала слегка, потом решительно потянула за рукав к противоположной стене, где находилось нечто, в котором мне улыбалась вторая синеглазая богиня, а рядом с ней стоял незнакомый мужчина.
- Госпожа...
- Это зеркало, глупыш. А это - ты, я тебя таким вижу, - женщина перехватила мой взгляд, - а ты меня видишь тоже одинаково наяву и отражённой. Не называй меня госпожой. Меня зовут Нина.
Автор: Ольга Валентиновна Крюкова
Обнародовано по техническим причинам...произошла ошибка, сбой в программе компьютера, в результате которой произведение может оказаться в чужих руках...поэтому оставляю за собой авторство...кто хочет читать дальше, собирайте подписку
Все права на произведение защищены.
Произведение предназначено для личного прочтения.
Все иные действия с текстом произведения только с разрешения и по согласованию с Автором или законными наследниками.
Цитирование в допустимом Законом объёме, в том числе в вольном пересказе и иной интерпретации - с указанием Автора.