Книга не дописана. Поэтому у нее такое название. К содержанию книги оно не имеет отношения. Книга о простых людях, об одной коренной петербургской интеллигентной семье, которой как и всему нашему народу на протяжении всей жизни, достаются нелегкие испытания. Вадим Шефнер когда-то написал. "Время жить не выбирают в нем живут и умирают". Конечно, были и более тяжелые времена. И тем не менее, про время, что досталось людям живущим в России во второй половине двадцатого века и вот уже в первое десятилетие нового века и нового тысячелетия, не скажешь, что оно легкое,оно другое, может быть,не такое страшное и кровавое как война, и всё же, это опять смена эпох, смена общественного строя, опять передел собственности, а значит, опять деление людей на красных и белых,опять кипение страстей и желание взяться за оружие, хождение по краю обрыва, свалиться с которого это заново пройти по пути гражданской войны, и пока этому страшному состоянию неопределенности конца не видно,поэтому о нынешнем поколении людей не скажешь, что им повезло, и в шлагбауме российской истории они попали в светлую часть его полосатой раскраски. Много сегодняшних россиян родилось когда давно уже отгремели победные залпы орудий знаменующие окончание страшной войны унесшей более двадцати миллионов жизней, кто выжил, радовались, казалось теперь страна оправится от большой беды и разрухи и они заживут хорошо, счастливо. Тем более, им все это обещали вожди сменяющиеся один за другим. А счастье, счастливая жизнь не с одним из них не завязывалась, не начиналась. Потому что все они были авантюристы и жизнь россиян превратилась в одну сплошную перманентную трагическую авантюру. Последние вожди вообще отказались от народа, предоставив его самому себе. "Хватит,- сказали они,- водить его на помочах. Пусть привыкает к самостоятельности. Так живет весь мир, - врут они. Теория Дарвина объективная реальность, по ней живет не только животный мир, так должны жить все люди" - считают они. Человек человеку волк, выживает сильнейший, самые замечательные высказывания этого великого натуралиста вкупе с багажом высказываний Ницше, Гитлера составили идеологию пришедших к власти подонков. Люди устали от войн, бардака, крови, беззакония. Они хотели покоя. Они не стали бороться с новыми завоевателями и захребетниками, замкнулись в себе, каждый живет сам по себе. Они настолько пассивны, что положились на провидение на какие-то космические, эзотерические силы, надеются на них, как обреченный на смерть больной надеется на чудо, они тоже думают, что, зараза, вроде чумы, поразившая страну, это очередное Божье наказание, страна переболеет ею и они заживут счастливо. Но так не получается. Получается так как рассказывается об этом в моей книжке. В ней мало веселого, мало вымысла и это не детектив. Это повесть о тяжелом времени, в котором опять живет русский народ,совершенно незаслуженно, очередном лихолетье, с которым хочет он того или нет, ему придется сражаться и как всегда победить.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Игорь Валентинович любил приходить к своей могиле на Смоленском кладбище. Рядом с могилой, приготовленной для себя, была могила, в которой покоилась его жена, единственная женщина, которую он любил всю свою жизнь. Он не был бы мужчиной, если бы не видел других молодых, красивых женщин, наверно, с которыми ему было бы хорошо, но кроме жены ему был не нужен никто. Каждая женщина всегда сначала закрытая комната и для того, чтобы её хорошо узнать, надо войти в эту комнату, только проведя здесь какое-то время, мужчина может составить представление о женщине и что-то сказать о ней. Он не предпринимал таких попыток ему, это было не интересно. И судил, поэтому, обо всех женщинах путём сравнения их достоинств с достоинствами своей жены. Да и то, если ему приходилось сталкиваться с другими женщинами и оценивать их, то чаще всего это приходилось делать по необходимости. Они в данном случае нужны были ему не для секса, а, как правило, как функция, необходимая в его служебной деятельности. В его праведной жизни было одно исключение, особые отношения,с близкой хорошо знакомой ему молодой женщиной, исключение, которое, как позже выяснилось, оказалось для него роковым и во многом из-за этой ошибки молодости, из-за неё, сейчас он сидел перед заготовленной впрок своей могилой. В этом месте на кладбище было хорошо. Это была старая часть Смоленского кладбища, здесь давно никого не хоронили. Изредка в старые могилы делали подхоронения урн с прахом, ныне усопших родственников. Игорь Валентинович изрядно потратился на устройство своей могилы, так как не хотел сгореть в печи крематория и прахом в урне лечь в могилу жены. И после смерти он хотел быть с ней рядом. На могиле стоял памятник, самому себе. На черном полированном гранитном обелиске был выгравирован его портрет, осталось добавить даты рождения и смерти. Эти надписи сделают работники кладбища после его смерти, у него был с ними такой уговор.
Игорь Валентинович не любил когда на кладбище много народу. Это обычно бывало в дни больших церковных праздников. Он приходил к жене или до праздника или уже после него. Сегодня праздника не было, и он пришёл, как приходил последнее время, теперь это бывало довольно часто, пообщаться, поговорить со своей единственной, той, которая была ему дороже всего на свете, и теперь вот её нет, но остался след ее пребывания на земле, её могила, которую он превратил в свой фетиш и приходил на кладбище, как приходят к священнику в церковь, для встречи с Богом. Игорь Валентинович тоже встречался здесь с родной душой, с душей своей единственной, на мгновение он забывался и ощущал её присутствие, они опять были вместе. Звала сюда, на кладбище, изводящая его тоска, которая поселилась в нём и не отпускала ни ночью, ни днём и только здесь у могилы жены ему становилось чуть-чуть легче. Он мог поплакать, здесь это можно было. Слёзы в его жизни он исключил ещё, будучи пацаном. Навсегда. Последнее время ему хотелось реветь белугой от той жизни, которую он вёл и альтернативы ей не видел, но привычка носить всё в себе, не распускаться, ощущать себя выше эмоций, которые захлестывали его, заставляла терпеть всё и только ещё глубже запахивать душу, которая превратилась в слезоточивый камень. Если кто-то видел в его глазах слезы, он списывал их на усталость глаз, напряжение от чтения поганых газет, других просто не было.
Боже! Как получилось, что он дошёл до такой жизни. Человек, у которого, казалось, в жизни было всё. Редкая профессия, должность, которую он получил не сразу, а постепенно, поднимаясь по ступеням выбранного на всю жизнь дела, которым заболел ещё мальчишкой, начитавшись книжек о море, и романтике трудных морских дорог. Он достиг того чего хотел, это был его профессиональный потолок, и быть выше не стремился. Своему любимому делу он отдавался самозабвенно, и других увлечений в его жизни не было. Рядом всегда была жена, его единственная, которой он посвятил свою жизнь. И надо же было так случиться, что его жена, умерла без него. Он в это время вёл караван судов по Северному морскому пути, и покинуть мостик атомохода, считал бегством. Эта проводка была одна из тяжелейших в его практике судовождения, и он остался. Жену похоронили без него. Наверно, здесь с этого места началась та точка отсчёта времени, когда, вдруг, он ощутил вокруг себя пустоту.
Когда Людмила, его приёмная дочь, с отличием окончила педагогический институт ей предлагали остаться в аспирантуре, но она, не долго думая, улетела вместе с матерью, в Тикси. Туда, в затерянный где-то в Арктике посёлок, где между ледовыми походами жил Игорь Валентинович. Преподаватели в ВУЗе вздыхали, жалели перспективную выпускницу, считали, что девчонку сбили с толку комсомольские вожаки рассказами об экзотике крайнего Севера. Да нет. Просто она хотела жить вместе с родителями. В Тикси стала учить детей чукчей грамоте. Жена Игоря Валентиновича всю жизнь проработала в высшем морском училище имени адмирала Макарова, на заочном факультете, преподавателем русского языка. Она учила русскому языку будущих известных капитанов советского флота. Это был удивительный человек. Красивая, всегда жизнерадостная, чрезвычайно интеллигентная, о её профессионализме можно было говорить только в превосходной степени, Вера Терентьевна прекрасно знала свой предмет. У неё был острый ум, она мгновенно "сканировала" своего студента и скоро знала "кто, чем дышит"; была доброжелательна ко всем ученикам, терпеливо занимаясь с отстающими, всегда отличала талантливых ребят и если им не давался русский язык, она умела из технарей сделать гуманитариев.
Конечно, они познакомились на кафедре русского языка в училище им. Макарова, Вера Терентьевна принимала первый раз у незнакомого заочника курсовую работу по русскому языку. Она положила курсовую работу в стопку работ и стала беседовать с курсантом, так сказать, неформально знакомилась с ним. Он рассказал о себе, о том, что плавает на пароходе. Плаванье каботажное. Он выбрал север и ходит на сухогрузе в караване судов доставляет грузы в отдаленные города и посёлки нашей страны обеспечивает жителей этих городов продуктами на зиму. Потому что зимой они остаются отрезанными от "Большой земли" и живут до следующей навигации запасами, которые доставляются к ним летом по морю. Молодой, статный, красивый, с уже орлиным властным взором, лет тридцати курсант заочник понравился Вере Терентьевне. К тому же в отличие от других курсантов курсовая работа у него была написана почти без ошибок и это ещё больше расположила к нему молодого преподавателя русского языка. Игорь Валентинович в свою учительницу русского языка влюбился с первого взгляда и за курсовой пришел с огромным букетом роз, чем немало смутил молодую женщину. Общались они недолго, так как моряку надо было опять в море, но и того времени, что они провели вместе было достаточно, чтобы оба почувствовали что не смогут жить друг без друга. У Веры, так скоро стал называть её моряк, а она его Игорем, были родители и маленькая дочь от первого брака, который распался, не выдержав первых же испытаний. Муж был аспирант в каком-то институте биологии и делил свою любовь между женой и наукой, предпочитая всё же последнюю, так что жена видела мужа только поздно вечером и ночью. Утром он исчезал в своём институте. Когда появился ребенок, он стал обузой для молодого отца, всё воспитание маленькой девочки перешло к матери Веры. Строгой властной женщине, эстонке. Национальный характер, это было очевидно, доминировал во всём. Она отстранила от воспитания дочери Веру и сама стала заниматься ребенком. Людмила всю жизнь не любила рассказывать о своём детстве, которое прошло под строгой опекой бабки. Это была постоянная муштра, нотации, тренинг. В доме была идеальная чистота и порядок и этому она с первых шагов стала учить и маленькую девочку. Малышкой она засадила её за пианино, маленькая девочка часами сидела за инструментом. Бабка поставила на пианино метроном, и каждую следующую неделю метроном начинал стучать чаще. Это означало, что девочка должна была играть гаммы, арпеджио в новом ускоренном темпе. Многие дети бунтуют от такого насилия, начинают ненавидеть инструмент, считая его первопричиной истязаний, которым они подвергаются. Скоро уже не могут видеть этюдов Черни, альбомов с музыкальными произведениями великих композиторов написанных для детей. Бунт иногда выливается в невроз ребенка и родители отступают, музыкой они ребенка больше не донимают, но всё равно не хотят примириться с мыслью, что их чадо будет как все. И ищут ему новое модное занятие, которое бы привело ребенка к звёздным вершинам. Людмила была не в мать, а в бабку такая же упрямая. Красивая Вера мало походила на эстонку, наверно потому что отец у неё был русский, и была мягкой доброжелательной женщиной. Бабка и внучка сошлись в поединке характеров, упрямы были обе, уступать никто никому не хотел. Внешне Людмила была вылитой эстонкой, как их обычно представляют себе русские, и очень похожа на бабку. Белокурые длинные волосы, платья она носила с национальным орнаментом. Все вышивки делала сама бабка и научила вышивать и внучку. Лицо бледное, правильные черты лица, уже в детстве просматривалась хорошая фигура, у неё были длинные ноги. Она была молчалива, замкнута, стеснительна и упряма. Ей, конечно, не нравилась муштра, за пианино, но инструмент она не возненавидела и музыку не бросила, пошла в музыкальную школу, которую закончила с отличием. Она ненавидела бабку, которая продолжала воспитывать внучку с пристрастием. Заставила её учить французский язык, читать книжки, только те, которые она сама подбирала для чтения. У девочки был жесткий распорядок дня, она минуты не могла посидеть просто так, ничего не делая. Бабка всё время что-нибудь придумывала. Вера пыталась вступиться за дочь, но её, как нашкодившую девчонку, бабка выгоняла из комнаты, в которой занималась с внучкой. И в другое время пресекала всякие дебаты по поводу методов её воспитания. У Люды не было подруг, те девочки, с которыми она дружила в школе, никогда не могли придти к ним в дом. Бабка считала, что они плохо воспитаны. Район был рабочий, школа самая обыкновенная. Мальчика для внучки бабка тоже подбирала сама. Безусловно, хорошая родословная, и чтобы не гопник. У неё было несколько подруг из Эстонии и она объявила поиск хорошего мальчика эстонца для своей внучки. Подруги нашли мальчика отвечающего всем требования бабки. Люда стала встречаться с эти мальчиком. Ей нравились эти встречи, хоть какая-то отдушина в её тюремном бытие.
В это время у Веры появился Игорь, она боялась показывать его матери. Разочарованная первым браком своей дочери мать теперь подозрительно относилась к любому мужчине, появляющемуся возле неё. Отец Веры в устройстве судьбы дочери почти не участвовал, так как его жена, мать Веры, в судьбоносных решениях их семьи мужу отводила второстепенную роль, он мог только советовать, все окончательные решения принимала она одна. Надо сказать, что, несмотря на его роль в семье, отведенную ему женой, это был замечательный в своём роде человек с богатой биографией, он был уже в том возрасте, когда можно писать мемуары, наверно, если бы эта мысль пришла ему в голову, получилась бы интересная захватывающая книга, так много всего пережил в своей нелегкой жизни отец Веры. Его юность совпала со становлением Советской власти. Не очень разбираясь в событиях,которые кипели вокруг него и скоро ставших историческими, о них стали писать с большой буквы, нечаянно заразившись большевизмом, отец Веры примкнул к большевикам. Их комиссары кричали громче других и обещали в случае своей победы, то по чему все так соскучились: мира, хлеба, земли. Скоро ему пришлось доказывать свою верность и преданность большевикам, он простой матрос с одного из кораблей Балтийского флота, участвовал в подавлении Кронштадского мятежа, из всех антиправительственных выступлений того времени это было самое опасное, большевики были на краю того, чтобы потерять власть. Они это прекрасно понимали и послали на подавление мятежа свои лучшие силы: большевиков и комиссаров участвовавших в проходившем в Питере съезде большевиков. Рядом с молодым матросом, дедом Людмилы, бежал Климент Ворошилов, уже тогда известный большевик и комиссар, они бежали по льду Финского залива, всё время взрывавшегося от снарядов защитников Кронштадта. В огромные промоины с переворачивающегося от взрыва снарядов льда скатывались в студеную воду сотни людей. В этом штурме цитадели контрреволюции, большевикам удалось разгромить мятежников, но при этом погибли тысячи людей, штурмовавших Кронштадт. Дед Людмилы, Терентий Павлович, уцелел и получил из рук одного из вождей революции, за храбрость, именные серебряные часы с соответствующей надписью и подписью Ворошилова. Судьба оставшихся в живых мятежников была к ним немилосердна, Те, кто сдались в плен большевикам, были здесь же без суда и следствия расстреляны. Остальные бежали по льду Финского залива в Финляндию. Гостеприимство финнов было таково, что многим казалось, лучше было остаться с теми защитниками крепости, кого расстреляли большевики. В Финляндии после неудавшегося мятежа в Кронштадте оказалось несколько тысяч русских, это были моряки Балтийского флота. Среди них были и офицеры, но основная масса мятежников состояла из простых матросов, в прошлой, довоенной жизни, простых неграмотных крестьян. Финны не гнали русских назад под пули большевиков, но и разрешения осесть в Финляндии, тем более стать её полноправными гражданами, морякам не давали. Гуманитарной помощи не оказывали и русские стали дохнуть как мухи от голода, чтобы как-то уцелеть многие согласились, по существу, в кабалу к финским землевладельцам, хуторянам. Финны их превратили в рабочий скот и эксплуатировали его нещадно, кормили отбросами, так что жили попавшие в рабство русские на грани выживания. Не национальная черта, о которой так много сказано самими же русскими, духовными лидерами нации, нет, в данном случае не лень, а жестокий голод заставил их воровать. Самое короткое высказывание по этому поводу принадлежит Карамзину. Русский царь, спросил писателя, как человека, хорошо знающего русскую жизнь: - Как живут его подданные, простой народ?
- Плохо живут, государь - ответил ему Карамзин:
- А как же справляются с нуждою?
- Воруют, государь, - дал исчерпывающий ответ ему писатель и историк.
Финны держали дома открытыми и замков не знали, пока не появились русские. До их появления всё было нараспашку, теперь чтобы сохранить своё имущество финны должны были каким-то образом обезопасить себя. Особенно выдумывать ничего не надо было. Закон к ворам в Финляндии тогда был не просто суров, жесток. Ворам отрубали пальцы. Два пальца: большой и указательный. После этого человек обречен на медленную мучительную смерть. Потому что становится изгоем. Гонимым отовсюду. Худшее чем к этим преступникам отношение возможно было разве что к собакам. "Меченых" правосудием преступников не брали даже в рабство. Бежать из Финляндии было некуда, без денег, без паспорта, да ещё с такой приметой. Много русских осталось в земле Финляндии из-за этой беды, у них даже могил не было. Закапывали где придётся. И вот я думаю. Власть у нас мучается, делает вид, что ищет наказание для воров, которыми полонена сегодня Россия. Особенно много беловоротничковой преступности, среди чиновников властных структур; сама власть не без греха. Высшие руководители государства не раз попадались на элементарном воровстве. Вспомним Чубайса в тот период, когда он был в правительстве Гайдара, в должности первого заместителя премьер-министра. Именно тогда, благодаря генерал-лейтенанту Коржакову, начальнику охраны Ельцина,стала известна история с коробкой долларов, которые Чубайс стырил и нёс к Ельцину. Дело происходило среди бела дня в Кремле. Если бы не ссора главного кремлевского сторожевого пса с Ельциным, возможно, эта история и не всплыла бы на свет. Тогда можно было бы рассказать другую историю о "писателе" Чубайсе, да что там говорить, на него, как на настоящего вора в законе, столько компромата.
Стоит присмотреться и к безупречной честности вождя "бархатной" революции Б.Н. Ельцина. Давайте вспомним один эпизод из книжки Юмашева, холуя и зятя вождя революции 1991года. Эпизод с боевой противопехотной гранатой, которую Ельцин одной рукой придерживал, а другой бил по ней молотком. Граната взорвалась у него в руках. Ельцин остался цел и невредим, но потерял два пальца на руке: большой и указательный! Ни один фантазёр не придумал бы истории более неправдоподобной с таким, более или менее, счастливым концом нежели придумал её Юмашев. Любой человек служивший в армии скажет, что должно было случить в этой истории с Ельциным. Сегодня мы бы славили Господа Бога, били бы ему бессчетное количество поклонов, что спас нас от проходимца и лиходея. Но не мы, а те, кто обязан Ельцину всем, прежде всего огромными состояниями, которые они смогли сделать, благодаря его своеобразному отношению к собственности вообще, а позже на посту руководителя государства, к народной собственности, так называли государственную собственность в СССР, сегодня славят и поминают Ельцина-благодетеля, с помпой отмечают его 80-летие. Ельцин рассказывал Юмашеву о своих детских и юношеских годах и той среде, которая его окружала, о незабываемой для него поездке с уголовниками на крыше вагона поезда, на котором он ездил отдыхать на Юг. Всё его детство и юность связаны со средой уголовников: воров карманников, форточников, бандитов. Шла война большая и страшная и нормального детства, конечно, у Ельцина не было. Воровали, чтобы выжить, все, я не думаю, что Ельцин стоял в стороне и грозил всем пальчиком, что донесет в НКВД на них, он сам посильно, а сил у него было много, участвовал в жизни маргинально-уголовного сообщества, которое его окружало. Я думаю, сам он никогда не скрывал своих амбиций , своего стремления быть везде первым, в детстве и юности он успешно утверждал себя с помощью кулаков. Вот откуда растут ноги истории о взрыве гранаты. Был он или не был, не так важно, важно другое. Откуда у него граната? Явно краденая. Значит, Ельцин тоже воровал, где-то переступил законы воровского мира и вот остался без пальцев: большого и указательного, в той среде, которой он рос, так клеймят провинившихся воров. Он хорошо знал, что означает такое увечье и всю жизнь стеснялся его. У него была привычка натягивать рукав пиджака на кисть руки.
Мне кажется, что не так сложно найти соответствующее наказание для воров из правящей элиты нашего государства, впрочем, как и вообще для всех воров, кто растаскивает нашу страну, кто много лет держит наш народ на голодном пайке, из-за немыслимого по масштабам казнокрадства. Достаточно клонировать закон Финляндии о наказании, применяемом там к ворам в наше законодательство. Представляете, что начнётся. Ведь почти вся Государственная Дума будет ходить без двух пальцев. Не один беспалый депутат другому не сможет показать "козу", показать, что он не только вор, но и рогоносец. Я не думаю, что наша правящая элита не позаботится о себе. Бешеными темпами разовьется пластическая хирургия. Медицинские ВУЗы буду осаждать, как на кастинге красавиц, толпы молодых людей желающих учиться, нет, не на лечебных факультетах, а где-нибудь поближе к косметологии. Будет получать огромные государственные дотации, не "Роснано" Чубайса, а какой-нибудь институт протезирования, и впервые Чубайс будет лоббировать в Госдуме интересы другого ведомства, поскольку сам окажется среди пострадавших от нового закона, ему одному из первых должны будут отрубить пальцы. Представляете себе картину, когда в каждом государственном учреждении, куда не зайдёшь, везде сидят беспалые люди. Ведь воруют все. Что же получится, если тех, кто сегодня катается как сыр в масле, потому что ворует, всех подвергнут, суровому наказанию? Выражение, "Россия -страна воров", превратится в брэнд, а словосочетание русский-вор, как кафе-мороженое, станет устойчивым оборотом речи. Такого же не может быть, возмущенно скажете вы. И возможно будете правы. Наверно будет достаточно для острастки зарвавшегося ворья, показать несколько судебных процессов, показать обязательно место наказания. Это обязательно должна быть Красная площадь, Лобное место, где поставят деревянную плаху и рядом топор. И быть может, воровство утихнет. А спустя какое-то время люди научатся жить не воруя. Начнут работать, и статистическое ведомство перестанет накручивать ВВП, и показатель благополучия в государстве, уже только из-за отсутствия воровства в стране, начнёт ползти вверх. И его удвоение, о чём так страстно мечтал Путин, в начале своего президентского пути, не окажется химерой, а превратиться в реальность.
Терентий Павлович отец Веры не сделал революционной карьеры, закончил среднюю мореходку и всю жизнь плавал механиком на разных пароходах гражданского флота. Однажды, в конце двадцатых годов попал в Турцию, пароход стоял долго, он ходил в портовые кабаки, познакомился в одном из них с дочерью хозяина и так влюбился в неё, что остался, тем более, хозяин ничего не имел против русского моряка ухаживающего за его дочерью. Отец Веры, надо сказать, до глубокой старости был очень сексуально озабоченным человеком, не пропускал не одной юбки. В Турции он не изменил своей привычки и потихоньку от своей возлюбленной стал трахать портовых шлюх всех подряд, конечно, отцу девчонки турчанки доложили о похождениях русского моряка и тот посадил его на цепь в глубокую яму. Если бы не девочка турчанка, на которой он обещал жениться, сгнил в этой яме от голода заживо. Турчанка помогла бежать моряку, которого очень любила, посадила его на какой-то баркас под парусами, который доставлял контрабанду в Россию, и скоро он был дома. Терентия Павловича в России приняли гостеприимно и сразу посадили в тюрьму, как немецкого шпиона, а он по-немецки не знал ни одного слова, следователь хотел слышать немецкую речь, что послужило бы доказательством в суде, что он не ошибся в профессии пойманного моряка. Славные чекисты лупили деда, он захлебывался кровью, но по-немецки говорить не хотел. Выручили деда часы, которые подарил ему Ворошилов, дед сохранил их не смотря на все передряги, которые он перенёс. Часы каким-то образом умудрялся прятать у себя в заднем проходе. И вот в нужный момент предъявил свой "мандат" на освобождение. Чекисты извинились перед Терентием Павловичем и даже часы ему вернули.
Скоро он вновь оказался в Петрограде. Холостым моряк ходил недолго,он опять плавал, ему надо было, чтобы кто-то всегда ждал его на берегу, познакомившись в Пярну с красивой эстонкой, он полюбил её сразу как только увидел, привез теперь уже в Ленинград и здесь, не откладывая свадьбу в долгий ящик, женился на ней. Суровая эстонка, по достоинству оценила его сексуальную прыть, так как ей пришлось лишиться очень много, самой большой потерей для неё,было расставание с чистой и уютной родиной, она распрощалась с ней навсегда. Она стала жить вдали от родных в грубой невежественной стране, постепенно привыкая к ней и людям, которые теперь окружали её. Скоро появилась Вера. Она выросла, женилась. Потом развелась, и теперь опять стоял вопрос её супружества. Если бы не Терентий Павлович, свадьбы Веры и Игоря наверно бы не было. Молодой моряк пришёлся по душе отцу Веры, тоже флотскому человеку. И он уговорил жену дать согласие на брак с моряком. Сказал, что хотел бы, чтобы его дом стал кузницей династии моряков. Сказал и напророчил.
Скоро Игорь Валентинович переехал к Вере, её родители отдали им комнату, в которую супруг Веры перевёз всё своё богатство, большое количество книг, среди которых было всё, что душе угодно. Для читающего человека его книжные богатства стали бы раем. Много было и специальной литературы по судовождению, и по тем предметам, которые Игорь должен был знать на пять, чтобы не сесть где-нибудь на мель в прямом и переносном смысле этого слова. В комнате стало совсем тесно, но это не смущало молодых, для любви им хватало пространства, которое было отведено им большой удобной двуспальной кроватью. Ещё стоял стол, за ним молодые занимались, каждый своим делом. Они не стали замыкаться вдвоём, не смотря на то, что любовь захватила их с головой и о другом, по крайней мере, на первых порах, они почти не думали, у них часто бывали гости однокурсники Игоря, люди, как правило, уже состоявшиеся, все они на различных должностях плавали на судах, которые принадлежали различным пароходствам страны. Тогда стол накрывали праздничной скатертью, и шум веселья долго не смолкал в стенах квартиры, в которой раньше редко звучал смех, танцевальная музыка, или, что было совсем необычно, в ней теперь танцевали, на крохотном пятачке в комнате или в коридоре, тогда дверь из комнаты широко распахивалась и музыка, голоса, танцующих, шарканье ног по натёртому до блеска паркету, заполняли всё пространство небольшой двухкомнатной квартиры. Комнаты были проходными, дверь между ними не запиралась, кроме того она открывалась в комнату молодых и это неудобство забирало несколько метров полезной площади. В случае ликвидации проходной двери можно было расположиться в небольшой комнате гораздо удобнее. После недолгих дебатов с матерью Веры, она уступила, и Игорь поставил между комнатами глухую стену. Это даже из соображений звукоизоляции было на руку всем проживающим в квартире. Молодые часто занимались любовью и звуки, доносившиеся из комнаты, не могли оставить равнодушными родителей Веры, особенно её отца, он начинал приставать к супруге, которая была в том возрасте, когда начинают забывать о сексе. Кроме того надо было оградить нравственность подрастающей Людмилы от этого бурного проявления чувств. Ей пришлось хуже всего с появлением у Веры нового мужа. Теперь она даже ела без матери; на кухне, бабка ей выделила место за столом у окна, где они с дедом ели сами. Игорь пытался наладить контакты с девочкой, приручить её, но ему на первых порах это удавалось плохо. Она не протестовала против появления у матери нового мужа, теперь её отчима, она была, видимо, наследственная черта, очень восприимчивой, умной девочкой и понимала, что её протест ничего не изменит, кроме того, Игорь, чтобы завоевать расположение падчерицы баловал её, покупал много нарядной одежды. В отечественных магазинах продавалась ужасная, немодная, неудобная, некрасивая детская одежда. Игорь имел валютные сертификаты и ходил с ней в 'Березку', и там одевал её. Конечно, ей это нравилось. Просто он по-прежнему оставался для неё чужым человеком. Ей надо было к нему привыкнуть. Папой она называть его не могла. Людмила не раз слышала, когда Вера воркует с Игорем, то часто называет его Ишей, так она любовно перекроила его имя. Первое время девочка никак не называла своего отчима. Постепенно Людмила стала привыкать к Игорю. Как то его долго не было, девочка, видимо, соскучилась без него, и когда он появился, она была рада ему, это было заметно, бабка в комнате молодых накрыла стол, и они отмечали его возвращение из долгого плаванья. Людмила попросила Игоря что-то со стола, ей было не достать, и впервые назвала его Ишей. За столом на мгновение, затихли, у Игоря что-то дрогнуло внутри, их отношения перешли в другую стадию, они стали теплее, теперь они стали дружескими.
Бабка по-прежнему не могла угомониться и девочку и так загруженную сверх всякой меры заставила заниматься спортивной гимнастикой. И она вечерами после классных занятий, ходила два раза в неделю в секцию спортивной гимнастики при школе. Конечно, больших результатов ожидать не приходилось. Девочка занималась физически уставшей, сама она не ощущала эту усталость, но тело иногда уже не слушалось её и не всегда разучиваемое новое упражнение давалось сразу. Тем не менее, она продолжала заниматься гимнастикой, ей нравилось то, что тело постепенно становилось гибким, как у кошки, было приятно ощущать, появившуюся у него особенную легкость и податливость, оно слушалось её, теперь она могла выполнять ещё недавно недоступные ей упражнения, иногда от этой новой легкости хотелось летать. Возвращалась она с занятий поздно и дворовая шпана, иногда приставала к ней, не пускала домой, пыталась проделать с ней какие-нибудь мерзости. Игорь узнал об этом и как-то вечером пошёл встретить Людмилу после занятий в школе, в секции спортивной гимнастики. Пацаны поджидали Людмилу во дворе её дома, они не ожидали, что у неё будет защитник, она всегда ходила одна. Игорь поймал одного из хулиганов в подворотне дома, слегка приподнял и встряхнул его так, что его голова в шапке откинулась назад, он потерял равновесие и упал. Игорь за шкирку поднял пацана, другие бросились в рассыпную, кинули своего дружка, и сделал хулигану соответствующее внушение. Пообещал, что в следующий раз, если узнает, что кто-то из его компании пристаёт к Людмиле, оторвёт ему голову. Этого воспитательного мероприятия было достаточно, чтобы девочку оставили в покое. Иногда Игорь, чтобы не мерзнуть на улице, заходил в школу, в спортивный зал, садился на низенькую длинную скамейку и смотрел, на занимающуюся Людмилу. Она и впрямь была как гибкая кошка. Её тело уже не было телом девочки, но и в юную девушку оно тоже ещё не оформилось. Черное трико обтягивало её изящную фигурку, не заметить прелестную грудь уже было невозможно. Игорь впервые подумал, что у него растёт замечательная падчерица, скоро она превратится в чудесную девушку. Подумал об этом совершенно спокойно, как и должен был подумать об этом факте отец девочки, без какого-либо сексуального интереса.
Людмила училась в последнем классе школы, когда Игорь в училище имени адмирала Макарова получил диплом судоводителя. Окончил он училище с красным дипломом. Это имело для него приятные последствия, он сразу же получил повышение по службе, стал старпомом на корабле сухогрузе, котором плавал не один год. Когда Людмила окончила школу, она без особого напряжения поступила в институт им. Герцена. Наконец она вышла из-под опеки бабки, старая женщина больше не вмешивалась в её личную жизнь, она по-прежнему критиковала её образ жизни, но теперь могла давать только советы, которые Людмила часто оставляла без внимания. Бабка постарела, часто плохо себя чувствовала, ей казалось, что в квартире живёт много народа, ей не хватало воздуха, она задыхалась, ещё эта крутая старинная лестница. Когда-то до революции, квартира была намного больше, целая анфилада комнат. В квартиру попадали по парадной лестнице, не такой крутой, как черная, через которую ходила прислуга. Потом квартиру разделили на две, в одной квартире, той что выходила на чёрную лестницу стали жить дед с бабкой. В другой половине, гораздо большей по размеру стали жить какие-то начальники из Смольного. Бабка из-за крутой лестницы, на которой она задыхалась, почти перестала выходить на улицу. Дед любил свою бабку, прожил с ней всю жизнь. У него были кой какие сбережения, Игорь отдал свою комнату в коммунальной квартире, и после сложного размена, дед с бабкой стали жить отдельно от Игоря с Верой, оставив молодым квартиру и почти все свои вещи. Дед долго ещё, даже после смерти бабки, приходил к дочери навестить её и в каждое своё посещение, он уносил к себе, какие-то мелочи, памятные ему: рюмки, мельхиоровые ножи, книги, рылся в шкафах, забирал, какие-то накидки, шерстяные платки, свои костюмы, снимал со стены фотографии и картины, всё, что считал своим, оставленным на хранение. У Людмилы после переезда родителей Веры в новую квартиру появилась своя комната.
Институт, в котором теперь училась дочь Веры, был преимущественно девичий, мальчиков было мало и все они были какие-то малохольные, так, по крайней мере, казалось молодой девушке. Бой-френда в институте она не завела, и на стороне не получалось. Мать, интеллигентная женщина, не вмешивалась в личную жизнь дочери, она могла бы помочь ей завести друга. В училище им. Макарова каждую субботу были танцы. Людмила могла попасть на них без труда. Но она, зная об этой возможности, никогда не просила мать оказать ей помощь найти таким способом бой-френда. Людмила была увлечена учебой, и поиски любви были пущены ею на самотёк. Она была очень скрытная девушка, и догадаться насколько ей нужна сексуальная близость с другим человеком не могли даже её институтские подруги. В общежитии института, где они жили, часто устраивались вечеринки с мальчиками, выпивкой, за которой, как правило, подруг Людмилы тянуло на что-то большее. Она не заводила себе никого, оставалась по-прежнему одна и домой её никто не провожал.
Игорь скоро стал капитаном сухогруза. Но ему хотелось большего за границу, на большом, пассажирском пароходе. Но эта была несбыточная мечта. И дело было не в молодости капитана. Он носил в себе страшную тайну, тяготившую, сковывающую его в карьерных намерениях. Игорь все годы учебы в училище им. Макарова, боялся, что его тайну откроют, он не говорил о ней даже Верочке. Она иногда интересовалась у Игоря 'почему он плавает только на Севере', и когда они были уже вместе, предлагала ему помощь, сделать протекцию по поводу устройства Игоря на пароход, который плавает за границу. Он отшучивался, говорил, что влюбился в Север крайний, и за границу его не тянет. Оказывается, его тайну знал не только он один, его тайну знали, кому положено это знать, в Ленинградском управлении КГБ. Ему не мешали учиться, не мешали стать капитаном, ему не могли разрешить одного, плавать за границу. Оказывается у Игоря был брат, старше его. До войны они жили в Ленинграде вместе с родителями. Когда началась война, брат Игоря ушёл добровольцем на фронт, не дожидаясь призыва. Отец пошёл воевать в народное ополчение и погиб почти в первом бою где-то под Пулковом. А брат Игоря попал в плен в июле 1941 года. Ему было всего 17 лет, страшно хотелось жить, и он попал к генералу Власову. Он не воевал, не стрелял в советских солдат, ему повезло, выручило знание немецкого языка, в школе он был отличником, всю войну, брат Игоря, был переводчиком у немцев. После войны он остался в Германии, так как понимал, какая участь его ждёт в России.
Когда началась хрущёвская оттепель, он написал Игорю, хотел знать, что с отцом и матерью и этого было достаточно, чтобы жизненный сценарий Игоря перечеркнуть раз и навсегда. Брат звал Игоря к себе, говорил, что устроился неплохо. Работает на НТС, редактор одной из программ на радиостанции Голос Америки. Потом он присылал посылки. Игорь попросил его не присылать ничего и больше не писать ему писем. Связь с братом у Игоря прервалась, но ситуации это не исправило. Игорь стал невыездным. Поэтому он плавал только на Севере, там шла полярная надбавка, и были другие льготы. И всё же долгое отсутствие дома, месяцами он не видел Верочку, тяготило его. Людмила училась уже на третьем курсе в институте, когда он принял решение покинуть Север, и плавать где-нибудь поближе к дому, Верочка помогла Игорю осуществить его желание. Он вернулся в Ленинград, высшее морское училище им. Макарова имело собственное учебное судно, парусник 'Сириус'. Игорь стал капитаном этого судна. Оказывается, он хорошо знал парусное дело, у него был опыт плавания на таком судне. Когда-то молодым матросом он на паруснике бороздил Черное море. Тот опыт плавания на парусном судне теперь ему пригодился. 'Сириус' плавал только летом и недалеко, зимой судно стояло у причала, курсанты изучали парусное дело, не выходя в море. И только летом в море они приобретали практические навыки плавания на парусном судне. Конечно, Игорь потерял в зарплате, но зато теперь если отлучался из дома, то ненадолго. Семья теперь была вместе, и эта жизнь нравилась Игорю. Он как-то внутренне расслабился и позволял себе многое из того, на что раньше у него лежало табу. Он стал выпивать с друзьями и иногда домой приходил под шафе. И дома стали часто появляться гости, друзья его и Верочки, в основном, из училища им. Макарова. Веселье длилось заполночь Людмила с удовольствием принимала участие в этих мероприятиях. Собирались интеллигентные, умные люди их интересно было послушать, каждому из присутствующих было что рассказать. Захватывающие истории из жизни сидящих за столом гостей, следовали одна за другой. Когда гостей не было, а Верочка вечерами задерживалась на работе, Игорь читал или уходил гулять. Однажды, вот также, Верочки не было, он оделся, сказал Людмиле, что пойдёт погулять, хлопнула дверь и в доме наступила тишина. Людмила читала лёжа у себя в комнате. Она не заметила, как заснула. Проснулась оттого, что кто-то вошёл в её комнату. Это вернулся Игорь. Она заметила, что он не в себе, был пьян больше обычного. 'Игорь, - спросила она его, - ты, где так напился'? Он присел к ней в ноги на диван.
- Встретил знакомого капитана, зашли в 'Асторию', в ресторан, немного посидели, выпили. Давно с ним не виделись. Он, как и я в недалёком прошлом, тоже плавает на Севере, ходит на сухогрузе. Приехал домой в отпуск, вот мы и отметили это дело.
Людмила в махровом халате лежала на диване, укрывшись шерстяным пледом. Она выпростала из под него руки, и плед спустила немного ниже. Халат разошёлся и стала видна часть её неприкрытой груди. Игорь пьяными глазами уставился на эту часть открывшегося тела падчерицы. Обычно он старался не замечать этих прелестных частей её тела, но сейчас не мог отвести глаз. Он почти бессознательно, подвинулся к ней повыше и стал гладить её руку. Потом наклонился к лицу Людмилы и поцеловал её в губы. Поцелуй не был поцелуем родственника, это был поцелуй мужчины, который хотел с ней секса. Она не испугалась своей догадки и продолжала лежать на диване, позволяя Игорю гладить её руку. Вдруг Игорь резко встал, погасил в комнате свет и вернулся к Людмиле. Он что-то бормотал, о том, что не может больше терпеть эту муку, что хочет её давно и ничего не может сделать со своим желанием. Он откинул плед, распахнул халат на ней, трусики и лифчик не остановили отчима. Людмила не испугалась, не закричала и не стала отталкивать его. Лежала молча, словно бесчувственная, бессознательно желая продолжения, боясь только одного, что Игорь очнется и оставит её в покое. Этого не произошло. Она дала раздеть себя и отдалась ему. Игорь торопился, задыхался, лицом уткнулся в подушку, и у Людмилы было такое впечатление, что он трахал не её, а куклу. Она ничего не почувствовала, быть может, потому, что всё произошло слишком быстро, её либидо только проснулось, заполняя всё тело желанием, но после того как Игорь кончил, желание быстро пошло на убыль и сменилось отвращением, к тому что произошло между ними. Игорь какое-то время лежал рядом с ней и молчал, видимо, не понимая, как такое могло с ним произойти. Людмила поторопила его. 'Уходи', - попросила она его: - 'Уже поздно сейчас должна придти мама'. Он встал и, пошатываясь, подтянув трусы с брюками, вышел из комнаты. Ему было плохо, стыдно и гадко, но пьяный туман, вроде анестезии ещё защищал сознание, мешал полностью осознать случившееся. Однажды в своей жизни он испытал нечто подобное. Он был маленьким мальчиком, мылся в бане, вдруг почувствовал сексуальное возбуждение, которое было не сдержать. И вот он стоит голым перед взрослыми, мучаясь от невыносимого стыда и ужасно краснея, а они смеются, глядя на него.
Когда пришла Вера, в доме все спали. Она, конечно, не узнала о том, что случилось в их доме. Оба участника этой семейной драмы молчали, в их отношениях наступило отчуждение. Людмила перестала называть Игоря Ишей и вообще опять как в детстве не называла его никак. Она избегала с ним любых разговоров, обращалась, если нужно было узнать что-то от него, к матери. Та стала каким-то передающим звеном от Людмилы к Игорю. Часто, не понимая происходящего, но подозревая, что между ними что-то произошло, спрашивала Людмилу: - 'А ты сама не можешь спросить Игоря'? Дочь отмалчивалась. Так этот роковой случай навсегда поставил зарубку в отношениях Людмилы с Игорем. Время шло и рана, нанесенная ей отчимом, подзатянулась. Они продолжали жить вместе и не общаться не могли, а тут ещё выпускные дела у Людмилы в институте привели к тому, что она была вынуждена обратиться к отчиму с просьбой о помощи. Игорь в это время собирался опять на Север, семья привыкла жить, не отказывая себе ни в чем, вдвоем с Верочкой они неплохо зарабатывали, однако капитану 'Сириуса', платили немного и скоро пришлось сократить свои расходы, реже встречаться с друзьями, отказывать себе в обновках, сложнее стало с отдыхом на юге, куда они ездили каждый год. В Хосте их встречали как родных, в домике недалеко от моря они всегда могли рассчитывать на две удобные комнаты. Вера к тому же была очень гостеприимной хозяйкой и любила устраивать по любому поводу праздники, всё это стоило денег. А запасы их иссякли, возможность пополнить домашнюю кубышку была только одна, опять вернуться на 'Север крайний'. Свой 'Сириус' Игорь сдал капитану Чечулину, большому приятелю известного писателя и морехода Виктора Конецкого. Людмила писала в институте диплом. Дипломная работа была посвящена творчеству этого писателя. Подруги уговаривали её не придумывать себе лишних забот, как все сдать выпускные экзамены и получить диплом. В институте обычно диплому предпочитают экзамены. Людмила была увлечена творчеством писателя, с книгами которого познакомила её жена капитана Чечулина, она работала редактором в Лениздате. Людмила выбрала несколько его рассказов и писала по ним свою дипломную работу. Конецкий был доступным человеком, не болел как другие известные писатели звёздной болезнью, однако его было сложно поймать. Он не сидел на месте, всё время передвигался никому не известными маршрутами, жена капитана Чечулина подсказала где его можно будет перехватить. Сказала, что он часто бывает на 'Сириусе'. У её мужа. Игорь договорился с Чечулиным о встрече, когда у того будет Конецкий. На 'Сириус' для встречи с Конецким он взял с собой Людмилу. Они встретились. Людмила показала Конецкому свою готовую дипломную работу. Писатель сказал, что о нем уже написано много критического материала, а вот, чтобы кто-нибудь защищал диплом по его творчеству, он не помнит. Добросовестно прочитал дипломную работу, сказал, что всё очень верно, претензий у него нет, и он будет у неё в институте на защите её диплома. И сдержал слово приехал в институт, где произвел фурор своим появлением. Они встречались ещё несколько раз, Конецкий катал Людмилу на катере, подарил какую-то косметику, потом ушел в море и больше они никогда не виделись. У Конецкого был родной брат и тоже писатель по фамилии Бусыгин. Брат взял эту фамилию, чтобы его не путали с писателем Конецким. Предисловие к одной из книг писателя Бусыгина написал академик Лихачёв. Он жил рядом с Людмилой на канале Круштейна, что у Новой Голландии. Конецкий познакомил Людмилу со своим братом, их знакомство было более удачным, они дружили с ним много лет.
В педагогическом институте им. Герцена, который окончила, она была активной комсомолкой и даже входила в бюро комитета комсомола института. Иногда на заседание бюро комитета комсомола, проводившегося по какому-нибудь важному поводу, после съезда комсомола, тем более съезда КПСС, приезжал кто-нибудь из вышестоящей комсомольской организации; из обкома комсомола, как правило, приезжал инструктор, куратор института по комсомолу, молодой парень Паша Волин. Он обычно выступал с докладом по итогам прошедшего партийного или комсомольского форума на высшем уровне. Потом начинались прения, на которых все выступающие одобряли политику партии, они клялись быть верными заветам Ленина, быть активными помощниками партии, и помогать ей проводить в жизнь решения состоявшегося съезда КПСС. Даже Людмиле пришлось пару раз выступать на заседаниях бюро и принимать участие в этом экстазе глупости. Паша заметил её и под предлогом того, что хочет побеседовать с ней о комсомольских делах, задержал, чтобы после бюро, когда все приглашенные уйдут и останутся только секретарь бюро комсомола и её заместители, пообщаться с ней. Обычно такие торжественные мероприятия, когда приезжал комсомольский начальник, закачивались застольем в комитете комсомола.
Паша Волин был большой серцеед, любил общество молодых девушек, институт им. Герцена в этом плане был идеальным местом, где можно было найти себе ненадолго подругу комсомолку, с которой можно было по вечерам и в другое время суток говорить не только о комсомоле, но и заниматься сексотерапией, в институте было много девушек без парней, на этой почве у будущих педагогов могли развиться неврозы и Паша по мере сил занимался профилактикой этого явления. Он считал, что девушка, будущий педагог, к тому же комсомолка, должна иметь здоровую нервную систему. Людмила, видимо, нравилась ему и попала, в его список опекаемых им девушек комсомолок из института. Ей было почти 22 года, а с сексом было никак. Эта недоработка комсомольской организации, конечно, не отражалось в её учетной карточке, Паша учетной карточки понравившейся ему комсомолки не видел, а выяснил этот факт путём собеседования во время одного из застольев, которым окончилось заседание бюро комсомольской организации института им. Герцена. Они уединились в одном из уголков комитета комсомола под бархатным знаменем комсомольской организации института, на котором шелком был вышит профиль дорогого всем Ильича. С бутылкой шампанского, которую Паша прихватил со стола, он пытал Людмилу по поводу её успехов на сексуальной ниве. Его интересовало, прежде всего, наличие у неё бойфренда. Она сначала как всегда отмалчивалась, но после шампанского, её потянуло на откровенность, и она поведала грустную историю своего одиночества. Паша предложил ей свою помощь. Они поехали к нему, он жил в коммунальной квартире, у него была комната, скромно обставленная, но удобная для занятий сексом. Рядом с комнатой была персональная душевая, гордость Паши. Там был чуланчик, но Паша отвоевал его у соседей, дело в том, что в его комнате в углу, как раз в том месте, где за стеной находился чуланчик, проходила фановая труба, каких только чудес не бывает на свете, труба была действующая, был даже отвод для унитаза, круглые сутки можно было слышать приятный шелест, спускаемого откуда то сверху по ней говна. Он подсоединился к отводу, провёл в чуланчик, благо кухня была рядом, воду и теперь имел персональный душ и раковину. Размеры чуланчика не позволяли засунуть в него унитаз, его можно было поставить только в комнате, но Паша на это не решился. Неопытная Людмила сначала была испугана его инструментом сексотерапии, его "viola d'amore", (скрипкой любви). Паша пообещал, что ей будет хорошо и не будет больно, он оденет баранку. 'Какую ещё баранку'? - вздрогнула Людмила. 'Ту, что продаётся в аптеке, а ты думала в булочной'? - засмеялся её наивности Паша. Так в её жизнь вошёл настоящий секс, и разбуженная плоть оказалась, видимо, проявился наследственный фактор, очень жадной до этого удовольствия. Паша не замыкался в привязанности к одной женщине, у него были старые обязательства перед другими пациентками его сексотерапии и по этой причине встречались они с Людмилой нерегулярно. Ей же, хотелось теперь секса постоянно. Но не пойдёшь же на улицу предлагать себя и спать с первым встречным. И тут ей можно сказать повезло, у неё появился бой-френд, она уже собиралась на танцы в училище им. Макарова, несколько раз она ездила в училище, на кафедру к Вере, та просила дочь помочь ей с проверкой работ по русскому языку, и возможно, если бы не случайная встреча с будущим бой-френдом, в одну из суббот она пошла бы на танцы, с целью найти замену неверному Паше, но этого делать не понадобилось.
Как-то вечером Людмила возвращалась с Васильевского острова, где находилось училище им. Макарова, домой пешком. Она была у матери на кафедре и помогала ей проверять письменные работы по русскому языку курсантов, шла по моcту Лейтенанта Шмидта, когда услышала, что кто-то преследует её, идёт, не отставая, за ней. Она обернулась и увидела преследующего её молодого парня. Тот понял, что его засекли, догнал её, и они пошли рядом. Это был разговорчивый молодой человек, и пока они шли к её дому по Английской набережной, он сумел рассказать многое о себе, наговорил ей кучу комплиментов и когда они подошли к дому Людмилы, у неё было такое чувство, что она знает его давно. Парень предложил ей встречаться, и она не раздумывая, согласилась.
Они не стали откладывать секс надолго, предпочли сразу без шелухи ненужных фраз, какой-то предварительной раскачки, как будто в омут, броситься в его объятия. У Кости была комната в двухкомнатной квартире, в одной комнате он жил сам, а в другой жила одинокая старушка, которая присматривала за ним, готовила ему, стирала, больше у него никого не было, мать недавно умерла. Они с Людмилой были одного возраста. Одногодки. Ему тоже был 21 год. Скоро в чистый секс вмешалась любовь. Они полюбили друг друга, но отчего-то с закреплением отношений тянули. Быть может потому, что дальнейшие жизненные сценарии обоих четко не были прописаны. В карьерном плане у Кости пока не было перспективы, он окончил энергетический техникум, но по специальности не работал. Поступил в институт, стал учиться дальше, хотел стать экономистом. Чтобы держались штаны, стипендия была маленькой, он подрабатывал на детской молочной кухне, ночами принимал бидоны с молоком, платили копейки, но зато у него дома всегда было отличное натуральное молоко и другие молочные продукты. Он не воровал ничего, заведующая молочной кухней, толстая, необъятных размеров, раскормленная женщина, при приёме на работу сказала, что ему разрешается брать домой молоко, сливки, детский кефир. Потом в своей жизни он ни разу не видел такого огромного количества тараканов, сколько их было на молочной кухне. Полчища тараканов оккупировали самые тёплые и уютные места молочной кухни, когда он входил в комнату, где в специальных бутылочках заткнутых ваткой созревал детский кефир, зажигал свет, он на секунду становился дальтоником, все столы представляли собой черную шевелящуюся массу, раздавался тихий шелест и вся эта шевелящаяся масса в миг исчезала, где-то пряталась в комнате. Бедность, конечно, мешала ему, он не мог даже прилично одеться, но на маленькие радости деньги всегда находились. Они любили красное грузинское, сухое вино 'Саперави', стоило вино копейки и поэтому, как молоко, всё время присутствовало в доме. Для того чтобы любить требуется немного, когда любишь, как будто одеваешь розовые очки, свет любви позволяет многое идеализировать или просто не замечать. Вино будоражит подсознание, палитра чувств становится богаче, ирреальность бытия, вызванная игрой подсознания, как пологом, накрывает влюбленных и они живут в этом придуманном мире, созданном их воображением. Так жили и Костя с Людмилой, они не спешили в будущее, наслаждались настоящим. Но жизнь, есть жизнь, она постоянно напоминала о себе, прорываясь сквозь созданный ими для себя уют. Людмиле надо было строить свою жизнь, ведь чистая, стерильная любовь когда-нибудь кончится, ей, как и любой женщине нужна будет семья, дети, а у Кости впереди пока ничего нет. Он мог быть только любовником, но мужем? Людмила была трезвая девушка и не строила иллюзий, по поводу их отношений с Костей. При всей её любви к нему, она понимала, что в недалёкой перспективе ей придётся расстаться с ним, кроме того планы Игоря и Веры быть вместе заставляли и её принять какое-то решение быть с ними или остаться в Ленинграде и строить свою жизнь отдельно, без них. Это был сложный выбор, но его надо было сделать и время для того чтобы принять решение с каждым днём оставалось всё меньше.
Игорь не стал пропускать навигацию на Севере, получил под своё командование сухогруз и отправился месту назначения, улетел в Тикси, полярный посёлок у моря, где швартовался ожидающий своего капитана сухогруз. Здесь в Тикси теперь он должен был и жить, сюда немного позже собиралась прилететь к нему и Верочка и, может быть, если надумает, и Людмила. Жизнь у семьи, как говорится, менялась на все 180 градусов. Вера оставила кафедру в училище им. Макарова и, скорее всего, навсегда. До пенсии ей оставалось ещё несколько лет, но работать в Тикси она не собиралась. Хотела посвятить всю себя мужу. Это было странное решение, но любовь к ближнему, иногда в своём ослеплении, бессознательно жертвенна, поскольку во имя неё некоторые поступки с позиции здравого смысла необъяснимы.
Терентий Павлович не забывал дочь, появлялся по-прежнему регулярно. Он тоже не понимал, зачем Вере бросать всё и отправляться во тьму таракань к Игорю. Он придерживался того мнения, что любовь в разлуке крепчает, как коньяк в бочке. Расплескай, его по бутылкам и процесс прекратиться. Коньяк умрет. Так и любовь, ежедневная близость губит её, она выдыхается и постепенно умирает. 'Разлука непременный стимулятор и необходимое условие сохранения любви', - объяснял он дочери свою позицию. Она не слушала его. Отец Веры жил один после смерти жены, но не долго, его изводило неукротимое libido. Ему было 65 лет, а он как молодой был готов оттрахать любую подвернувшуюся ему красавицу. С красавицами было туго, они не обманывались насчёт его возраста, когда смотрели на него. Перед ними был старый человек, измотанный жизнью, всё в морщинах дряблое лицо напоминало гриб сморчок. Лечь с ним в постель. Упаси боже, даже за деньги соглашались немногие. И всё же он нашёл себе подругу жизни. Она была моложе его на двадцать пять лет. Конечно, авантюристка. Она считала пока не легла с дедом в постель, что старичок скоро отдаст богу душу и квартира достанется ей. Как она пролетела! За несколько лет до встречи с Терентием Павловичем, её брак с первым мужем внезапно прервался. Муж погиб в автокатастрофе. Грешно так говорить, но, может быть, это было даже к лучшему. Они с мужем жили в коммунальной квартире, в деревянном доме, в поселке Жихарево, под Ленинградом. Муж работал в совхозе трактористом, перспектив на улучшение жилищных условий у неё не было. Да и в личной жизни, любовь, которая соединила их когда-то вместе, крепко обманула её. Мужиком её муж оказался хреновым. За всю совместную с ним жизнь она ни разу не кончила. Он трахался как кролик. Она заработала с ним невроз и приобрела фригидность. После него редкие встречи с мужчинами, когда у неё с ними был сексуальный контакт, вызывали только отвращение. И вот случайная встреча с Терентием Павловичем. Человек решительный он недолго обхаживал женщину выяснил её прошлое, она жаловалась ему на своё одиночество, сказала о своём желании стать кому-нибудь нужной, она ещё не старая женщина, ещё может любить. Эти слова елеем заполняли уши деда. Слово любить из её уст вызывало у него эрекцию, он не мог больше терпеть жалоб на одиночество, он готов был ей помочь. Он привёл одинокую, жаждущую любви женщину, в свою квартиру, показал всё как есть. Квартира сияла чистотой, и достатком, которого у нее не было. Первый натиск деда она кое- как отбила. Правда, он был в бешенстве. Она объяснила ему, сказала то, что говорят в таких случаях все женщины, что ей сегодня нельзя, а в следующий раз будет можно, пообещала она ему.
Квартира, конечно, произвела на неё неотразимое впечатление, советоваться ей было не с кем, и она приняла решение пойти с Терентием Павловичем под венец. Его сексуальные домогательства она приняла за эпатаж. Деду просто хотелось походить перед ней петухом, показать, что разница в возрасте ничего не значит и он готов оттрахать её в любой момент. 'Хорошо ещё штаны не спустил' - подумала она и засмеялась. Она почему-то была уверена, что дед протянет недолго, а потуги показать себя эдаким буцефалом, ничего не стоят. Ошиблась барышня. Свадьба деда прошла втайне от Веры и Игоря. И как ни странно Вера узнала о том, что её отец опять женат от женщины, которая стала женой Терентия Павловича. Она пришла плакаться и жаловаться на отца Веры. Она рассказала ей, как женщине, какие муки она терпит от её отца. Он насилует её ежедневно, по несколько раз в день. 'Старик совсем сошёл с ума' - причитала она.
- Милая, - спросила её Вера, - А выходя замуж, на что же вы рассчитывали? Такие вопросы как сексуальная близость, мне кажется, - сказала она, - надо было выяснить до свадьбы.
- Я постеснялась. И потом его возраст. Я не думала, что в таком возрасте можно быть насильником. Я десять лет не имела ни с кем секса. Я забыла, что это такое. Я больше не могу. Вера! Помогите мне.
- Послушайте, вы, по- моему, обращаетесь не по адресу. Чем же я могу вам помочь. Сказать, папа, эта женщина не хочет секса, оставь её в покое. Тогда зачем вам нужно было замужество? Я подозреваю, что у вас была совсем другая цель, когда вы выходили за моего отца замуж, вам, голубушка, нужна его квартира и только. Так я вам по этому поводу напомню пословицу: 'любишь кататься люби и саночки возить'. Разводитесь, - если полноценная жизнь супругов вас не устраивает. Единственное, что я могу вам посоветовать. Женщина похныкала ещё и ушла.
На следующий день пришёл Терентий Павлович и накинулся на дочь. Он сказал:
- Вера, - я попрошу тебя не вмешиваться в мою личную жизнь. Что ты наговорила моей супруге? Она собирает вещи и хочет уйти от меня.
- Извини папа. Она приходила жаловаться на тебя. И я сказала, что думала по поводу её цели, с которой она женилась на тебе. Может быть, ты скажешь, что вы любите друг друга? Что она всё тепло своей любви отдаёт тебе? Вы живёте, душа в душу?
Отец Веры сразу как-то сник и присел на стул: - Да какая любовь, она не знает, что такое любовь, она всю жизнь прожила без любви, она не женщина, она в постели кукла. Мне неудобно с тобой говорить на эту тему. Поэтому я скажу только одно. Она обманула меня.
- Ну, так пусть уходит.
- Господи, Вера, как ты не понимаешь, какая ни есть, но всё-таки жена. Я не могу жить без женщины в доме. И потом она прописана у меня.
- Папа, тогда живите вместе. В конце концов, воспитывай её. Сходите к врачу, к сексологу, может быть он вам поможет.
- Какой сексолог? Мне не нужен никто. Я здоров.
- Ну, если ты не хочешь жить один должен быть какой-то выход. Наладить с ней отношения. Пусть она сходит к врачу. Лучше поздно, чем никогда. И потом, я уверена, она от тебя не уйдёт. Она постепенно привыкнет к тебе, и потом прости за откровенность, но у неё слишком многое поставлено на карту она не бросит тебя.
Дед молча посидел, попил чаю, встал, одел на лысую голову, он брил её всю жизнь, фуражку с крабом, поцеловал Веру и ушел. Жизнь у 'молодых' так и не наладилась, его жена, действительно, только пугала деда, что уйдёт от него. Она осталась. Да и уходить ей, собственно, было некуда.
Приближалась осень. Вера стала собираться в Тикси. Людмила должна была принять решение, принять предложение ВУЗа, который она окончила в этом году, учиться дальше в очной аспирантуре, или лететь с матерью. Она выбрала Тикси.
Скоро Костя провожал свою подругу и её мать в аэропорту Пулково. Проводы затянулись, стоял туман. В то время была модной песня, по-моему, Тухманова: 'Туман, туман, седая пелена, а внизу, под крылом, за туманами наш дом'. Посадки в самолет не было и впору было петь эту песню. Друзья Людмилы радовались этой отсрочке, пили шампанское, была большая и веселая компания. Туман прошел, и она улетела. Расставаясь, и Костя и Людмила обещали друг другу сохранить любовь и верность и как только станет это возможным, встретиться вновь и больше не расставаться, быть всегда вместе. Первое время у Кости было ощущение, что он потерял что-то, ему не хватало его подруги. Потом это чувство притупилось, а когда он наладил половую жизнь, исчезло вовсе.
Я часто слышу клятвы в вечной любви или вижу молодых людей, которые расстаются надолго, они, естественно, говорят о любви и верности друг другу, как будто бы любовь - это непотопляемый корабль, я знаю, что нет ничего выше и сильней природных инстинктов, а слова всего лишь намерения.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Зачем Людмила вместе с матерью поехала в Тикси к отчиму? Загадка, которая на первый взгляд кажется неразрешимой. Учить детей чукчей в школе и получать большую зарплату? В Тикси в школе она стала преподавать русский язык и литературу в старших классах. Возможно, она посмотрела фильм 'Доживём до понедельника' и ей понравилась роль популярного у старшеклассников учителя истории или роль молоденькой преподавательницы английского языка. Ей, может быть, тоже хотелось такого обожания старшеклассников, сценарий был списан из реальной жизни, такое отношение подростков к своим учителям нередкость, впрочем, как и другой пример, тоже присутствующий в фильме, нелюбви к учителю за его ограниченность, граничащую с профессиональной непригодностью, душевной черствостью, зашоренностью, взглядами на проблемы любви, в основном, как недопустимые, запрещенные для обсуждения в школе. Людмила была уверена, что найдёт общий язык со старшеклассниками. Ведь она сама из-за парты недавно и участь беспомощного преподавателя, над которым издеваются дети, ей казалось, не грозит. Но почему в Тикси? Если бы она отказалась от аспирантуры, то при распределении её наверняка оставили бы в Ленинграде. Всё-таки, зачем ей понадобились эти экстремальные условия? Крайний Север, где вечная зима, зашкаливающие морозы, отсутствие элементарных, цивилизованных условий жизни. Да ещё к тому же рядом был отчим, с которым у неё были сложные отношения, и от которого, наверно, всё же лучше было быть подальше. Большая зарплата учителя для неё не имела решающего значения при выборе места, где она будет работать. Условия работы преподавателя школы, в общем, везде одинаковые. Обычно неблагоприятные. Забота о матери? Вера Терентьевна последнее время плохо себя чувствовала и этот бросок на Север, за мужем, напоминал бросок на амбразуру ДОТа, у неё прогрессировало сердечное заболевание, ей были противопоказаны нагрузки на сердце. Полярный климат только усугублял тяжесть её болезни. Конечно, Людмила любила мать и хотела оказать ей посильную помощь, хотела быть с ней рядом. И всё же это было не главным в выборе своего дальнейшего жизненного сценария. Она была умная, начитанная девушка и кое-что читала о карме или причинно-следственной связи. У неё после всего прочитанного о карме сложилось четкое убеждение, на самом деле это было самовнушение, что вся её жизнь - это сценарий трагедии, которую ей предстоит пережить. Ей хотелось переломить судьбу, она читала, что сделать это можно, надо уйти от своего сценарного плана, изменить его, вот главный стимул резкого поворота в её жизненных устремлениях. Она, конечно, не знала, не могла знать своего жизненного сценария. Никто не может знать своей кармы, но при определенных условиях, плохой сценарий можно изменить и сделать это может сам человек, носитель кармы, если видит или чувствует, что вопреки, как ему кажется, правильно выбранного жизненного пути, его жизнь несёт в себе разрушительные тенденции. Она участвовала в создании своего жизненного сценария, когда только появилась на свет и потом, когда стала взрослой девушкой. Но ещё большее значение на её карму, или жизненный сценарий мог иметь наследственный фактор или генетика, матери, отца, других родственников. Людмила знала, в чём конкретно проявляется её неблагоприятный жизненный сценарий. Сначала её изнасиловал отчим, потом, чтобы избавиться от чувства стыда, она отдалась первому встречному мужчине, к которому не испытывала никаких чувств. Мужчина этот оказался 'Казановой' он развратил её, и теперь она всё время хотела секса, вот где сказалась наследственность, в ней были гены деда, который отличался сексуальной несдержанностью. Она была женщиной, и ей надо было всё время скрывать эту свою почти патологическую склонность к сексу. Она жила с Костей, но ей этого было мало. Она не хотела перебирать мужчин, как крупу, постоянно менять партнеров и таким образом насыщать своё либидо. Это унижало её достоинство. Она хотела жить вопреки требованиям своей природы. И вот она оказалась здесь в Тикси. Она пыталась переломить судьбу с помощью барьера, который создала сама, серьезно затрудняющего, как она думала, реализацию её гиперстрасти. Не идти же ей в монастырь. Она слишком далеко была от церкви, и потом по слухам, обет жить монашкой, ровным счётом ничего не стоил. В таких местах, как женские монастыри, часто лесбийская любовь заменяла подлинную. Нет. Слишком круто Людмила свою жизнь менять не стремилась.
Она не собиралась оставаться в Тикси вечно. Сколько она пробудет, здесь, среди полярных снегов, она не знала, в конечном счете, всё зависело от планов Игоря. Зима с трескучими морозами ещё не наступила. Жизнь в поселке ещё не замерла, на улицах встречались люди, разъезжали вездеходы, дети не занятые в школе, светлую часть дня проводили на улице. На улицах можно было увидеть людей. Она побывала в школе, где ей предстояло работать. Деревянное двухэтажное здание, внутри было тепло. У школы была своя котельная, которая отапливалась углем. Приняли её в школе хорошо. Преподавательский состав в основном молодёжь. Значит, ей будет легче находить со всеми общий язык. Она побывала в классе, в который её сразу же назначили классным руководителем. Директор школы просила не затягивать свой период адаптации в Тикси и выйти на работу как можно скорее. В школе преподавателя русского языка и литературы в старших классах не было, и её ждали с нетерпением. В классе, в котором она побывала, и где ей предстояло быть классным руководителем, вопреки её ожиданиям, аборигенов было мало, в основном, это были дети моряков и людей, работающих в Тикси по контракту, в порту. Другой работы в поселке не было. Недалеко стояла воинская часть, но там была своя школа для детей военнослужащих, да и вообще, военные жили автономно, жизнь в Тикси их интересовала мало.
Постепенно она включилась в свою работу, трудности были, но они не носили тотального характера. Старшеклассники, поначалу пытались проверять её терпение на прочность, устраивали мелкие, обычные в школах подлости, она не оставляла их без внимания, но и не мстила хулиганистым ученикам, придирками, низкими оценками, так как извести хулиганство в школе, наверно, как и везде, дело невозможное. Наказание двойками по поведению мало что давало. Здесь требовалось изменить стиль поведения такого ученика, постепенно повышая его культуру, исправляя ментальность, обусловленную низкой культурой родителей учеников.
Жизнь в Тикси, как и других полярных поселков, имела свои особенности. Люди здесь получали большие деньги, по сравнению со средней зарплатой по стране, но часто эта разница нивелировалась, местной дороговизной жизни. Потом, многое, учитывая здешний климат, зимние морозы, шторма, снежные заносы, приходилось покупать впрок. Продукты, которые были дороже чем на Большой земле, полярники брали мелким оптом, особенно дефицит, колбасу твёрдого копчения, консервы; шампанское, коньяк брали ящиками. Долгие полярные вечера, когда делать было нечего, люди коротали, собираясь вместе. В компаниях они находили то, что оставили на Большой земле, радость общения, умеренное безумство пьяных поступков, дружбу, любовь. Людмила нашла свою компанию, из педагогов школы, где она учила детей русскому языку. Они весело проводили время. Конечно, такие вечера не обходились без алкоголя. Пили в основном шампанское в немереных количествах. Мужчины пили коньяк. В Тикси была своя комсомольская организация, секретарём комитета комсомола был Артур Чилингаров, позже он стал известным полярником, а в новые времена стал даже заместителем Председателя Госдумы. Тогда это был молодой парень очень активный, как и положено комсомольскому вожаку, на какой-то вечеринке он познакомился с Людмилой, узнал, что она в Тикси недавно, работает в школе учителем русского языка. Он, не долго думая, сделал её секретарём комитета комсомола школы, прежде всего для того, чтобы был повод с ней общаться. Людмила понравилась ему. Дело шло к естественной развязке. Челингаров не давал обета воздержания, как комсомольский гуру, заботливо пас стадо своих комсомолок, старался не мучить их комсомольскими собраниями и прочим официозом, предпочитал им непринужденность неофициальной обстановки, где налаживал неформальные связи своими подопечными. Людмиле он уже не однажды показывал длинный строительный гвоздь, говорил ей, что это дубликат его ключа к сердцу любой девчонки, давал ей в руки подержать его. И всё-таки что-то помешало перевести их отношения в интимные. До секса у них дело почему-то не дошло. Она потом жалела об этом, потому что чувствовала в нём породу. Это был настоящий мужик. О его победах она узнавала, в основном, от своих школьных подруг, молодых, как она, училок школы. Ей осталась только дружба с Чилингаровым, потому что бой-френд, который скоро появился у нее, был очень ревнив.
В конце учебного года, её первой длинной зимы, которую она провела в Тикси, она совсем освоилась в школе и достигла даже того признания, о котором мечтают все учителя, здесь, наверно, ей помогла небольшая разница в возрасте между ней и её старшеклассниками, они все любили её, и готовы были ради неё, если бы потребовалось на любые жертвы. Она стала реже проводить время со своими коллегами, учителями школы, а приглашала своих старшеклассников к себе домой. В Ленинграде это бы было невозможно, а здесь учительница и ученики составляли одну кампанию, она была не очень строга, и на столе часто появлялось шампанское. Когда у Людмилы бывали ученики, Вера Терентьевна не заходила в комнату к дочери, чтобы не мешать ей заниматься с детьми из школы, которых, как она объясняла матери, приглашала домой к себе для поддержания в классе атмосферы дружелюбия и коллективизма. Класс у Людмилы был в основном девичий, но были и мальчики, совсем большие, некоторым из них уже исполнилось шестнадцать лет. Они и вели себя как взрослые настоящие мужчины. Галантные с учительницей, со своими школьными подружками, среди которых было несколько симпатичных якуток. Её ученики пили шампанское, курили, старались сесть поближе к учительнице. Якутки тоже не оставались без их внимания. Атмосфера, царящая в комнате, приближалась к интимной. Полумрак, кайфующие вместе с учительницей её ученики. Им было хорошо. Девочки целовались с мальчиками. Учительница закрывала на это глаза. Считала, что поцелуи невинны.
У неё в классе учились брат и сестра их семья жила в Тикси постоянно. Тая была якуткой, полукровкой, так как была от первого брака отца с местной женщиной. Её брат Сергей был от второго брака отца с русской женщиной, поварихой на судне, которым командовал отец Сергея. Сестра подавала большие надежды, что будет красавицей, уже сейчас девочка- девушка подросток привлекала к себе взгляды и одноклассников и молодых людей постарше. Сергей был обычный парень, ничем не выделялся среди других ребят, разве, что неумеренным нахальством, в котором, скорее всего, проглядывала его невоспитанность. Отец, не смотря на то, что был капитаном, был не очень образованным человеком, к тому же он часто вместе с матерью отсутствовал дома и воспитанием сына практически не занимался никто, за детьми приглядывала старая женщина, мать отца Сергея. В классе Сергей был среди отстающих учеников. Сестра его училась прилежно, а с Сергеем Людмиле пришлось заниматься отдельно, тем более об этом её попросил его отец. Они с Игорем были большими друзьями. Сергей стал приходить к ней по вечерам. Он не дружил с грамматикой русского языка. Она это, в принципе, знала, по диктантам и контрольным работам. Работы с ним был непочатый край. Однако ученик не стремился к постижению 'великого и могучего' русского языка, его устраивал матерный, которым он владел в совершенстве. Не задумываясь над тем, что так говорить учителю, по крайней мере, бестактно, сказал Людмиле, что приходит к ней ради её красивых глаз, а грамматика лишний повод увидеть её.
- И вообще, Людмила Александровна, вы мне нравитесь как женщина, - сказал он ей и заулыбался во весь рот своей особого шарма неподражаемой улыбкой.
- Пацан,- сказала она ему, - думай что говоришь. В следующий раз, если скажешь какую-нибудь пошлость, подобную этой, выгоню, и отцу скажу, что заниматься с тобой не буду.
- А что же мне делать, если это так, молчать, но это ведь не справедливо, мне уже шестнадцать лет и я могу говорить с вами как взрослый.
- Взрослый, только не на голову.
- Это интересно. А на что? Какая часть тела достигла размеров взрослости? Может быть, вместо русского, будем изучать на моём примере анатомию человека? Углубимся в изучение части тела, которую вы считаете у меня взрослой.
- Опять хамишь. Лучше бы научился грамотно говорить и писать. Ты же не чукча, у чукчей есть свой язык, русский у них вроде иностранного языка, и поэтому их трудности понять можно, учить второй язык всегда сложно. Ты русский мальчик из интеллигентной семьи, а говоришь и пишешь как абориген, тебе не стыдно, что они грамотнее тебя?
- Нет. И потом, я тоже, абориген, здесь в Тикси родился и вырос. Меня учили в этой школе. Учитель чукча, он был до вас, учил нас русскому, результаты, как говорится, налицо.
- Ну, возможно. Я не знаю твоего учителя, поэтому, естественно, не знаю насколько он плох или хорош как педагог, но это вряд ли служит оправданием твоей безграмотности.
- Про голову это вы зря, она управляет всем телом, и если тело получает от головы импульс, от которого я таю, когда вижу вас, хочу вас, я не думаю, что это от того, что я страдаю умственной отсталостью, и как у животного у меня это инстинкт и только. У меня есть глаза и если я не бросаюсь на первую встречную девчонку, это потому что глаза сообщают мозгу, о том, что это не то, с ней будет не интересно. И они же мои глаза подсказывают мне цель.
- Цель это я. Да? Так следует понимать твои слова. Ты, Сережа, заговариваешься. Я не обижаюсь на чушь, которую ты несешь. Это как раз от недочетов твоего воспитания, от пустоты в той части твоего мозга, где должны прочно сидеть основы нравственности, культура поведения, их забыли в тебя заложить. Ты физически почти созрел, тебя всё больше беспокоит твое либидо или сексуальная энергия, которая переполняет тебя, незрелое либидо загружает голову глупостями, о которых лучше молчать, только твоя безнравственность делает возможными твои откровения. В них ты пытаешься говорить о своих сексуальных фантазиях. Знаешь, совсем маленькие дети не разделяют мир и себя. Они считают, что всё принадлежит им. Почти у всех детей этот эгоцентризм скоро проходит. У тебя, видимо, этого, по каким-то причинам, не произошло, поэтому ты ко всему относишься как к своей собственности, тебе всё кажется доступным. Ты ошибаешься. Я не твоя собственность. И никогда не буду твоей. Ставь перед собой достижимые цели.
- Я не понимаю ваших объяснений. Какой эгоцентризм. Если бы я действительно считал вас своей собственностью, я просто этой собственностью овладел, зачем мне было бы говорить вам комплименты, говорить вам какая вы. Всё было гораздо проще. Нет. Вы мне нравитесь, и я хочу взаимности, моя задача сложнее, нежели просто овладеть вами. Создать условия, в которых вы сами предпочтете меня другим. И я буду добиваться этого. И мне кажется, что моя цель вполне достижима.
- Ну, ты и нахал. Не стесняешься говорить мне такие вещи. Я должна была бы после твоих слов выгнать тебя, и только просьба твоего отца заставляет меня не делать этого. Ты приходишь и признаёшься мне в том, о чём ты не должен даже думать и тем более говорить вслух, ты должен заниматься русским языком, а не использовать занятия в качестве предлога, для того, чтобы реализовать свои сексуальные планы. Я понимаю, у тебя такой возраст, но почему я, выбери себе другую цель более реальную, так будет лучше и для тебя и для меня спокойнее. Если ты и дальше так будешь себя вести, будешь продолжать говорить свои глупости, мне придётся отказаться от индивидуальных занятий с тобой.
- Хорошо, извините. Я больше не буду говорить вам пошлостей. Мы будем заниматься русским языком. Я буду терпеливо ждать, когда вы мне разрешите говорить с вами не только о спряжениях и глаголах, но и о чувствах.
Людмила махнула рукой: - Ты неисправим. Хватит, давай заниматься. Что без толку терять время.
- Если хотите мы можем провести его с толком, - опять схохмил Сережа. Он засмеялся.
- Перестань, выгоню, - сказала ему Людмила.
Сергей стал постоянным гостем в доме Людмилы. Её домашние скоро к нему тоже привыкли. Он стал в доме, почти своим. Иногда проводил целые вечера с Людмилой, ужинал со всеми. Играл с Игорем в шахматы. Если был повод выпить, а такой повод, если захочешь, всегда можно найти, Игорь доставал из серванта бутылку коньяку, Людмила и Вера Терентьевна пили шампанское, к ним присоединялся Сергей. В Тикси на то, что несовершеннолетние лакают шампанское, взрослые смотрели снисходительно, особого вреда от этого напитка они не видели. Вера Терентьевна пила совсем немного, и почти целая бутылка шампанского доставалась ученику с учительницей. Игорь отдельно от них пил свой коньяк. Его жена и здесь в Тикси оставалась верной своим пристрастиям. На столе стояло всегда что-нибудь вкусное. Она увлекалась кулинарией. Книга рецептов имела затрапезный вид, так часто она её штудировала. Поэтому нередко радовала домочадцев какой-нибудь особенной кулебякой или борщом с пампушками. Её страстью были домашние торты, всевозможное печенье и пироги. Она любила, когда её кулинарный талант хвалили, высокая оценка её кулинарного искусства, подпитывала настроение, улучшала самочувствие. Потом они играли в карты, по копеечке, и Сережа уходил домой. Людмила после выпитого шампанского к себе в комнату его не пускала.
Праздник Первого мая, День международной солидарности трудящихся, Людмила отмечала вместе со своим классом. Утром они сходили на демонстрацию. Артур Чилингаров, вместе с меcтным начальством, стоял на трибуне. Когда проходила школа, в которой работала Людмила, он заметил её и помахал ей флажком. Потом спустился с трибуны и подошёл к ней. Сергей был рядом с Людмилой. Он уступил Чилингарову место рядом с Людмилой, а сам встал в другой ряд колонны демонстрантов. Он постоянно оборачивался, видимо, ждал, когда Артур отойдёт от неё.
-Люда, - спросил Чилингаров её, не хочешь сегодня вечер провести со мной. Будет весело, много знакомых, хороший стол, танцы. Будет твой отчим и другие капитаны. Он показал на Сергея, и его отец тоже. Что он смотрит на меня как маленькая злая обезьянка? Никак ревнует? Ну, у тебя и поклонники, - Артур засмеялся: - я шучу. У тебя есть друг? А то могу предложить свои услуги, - сказал он и внимательно посмотрел на неё. Чтобы ты была уверена, что попадёшь в надёжные руки, я могу показать тебе символ надежности, - он полез в карман своей куртки на меху.
- Не надо ты уже показывал, - сказала Людмила.
- Да, а я забыл.
- Я с удовольствием присоединилась бы к тебе, - сказала Людмила, - но обещала ребятам, что праздник будем справлять вместе. У меня дома. Хочешь, приходи. Выступишь с докладом о международном политическом положении. Расскажешь, что замышляют наши вечные враги американцы. Потанцуем. А потом посмотрим, - пообещала она ему и засмеялась. Договорились?
-Не знаю, но я постараюсь вырваться к вам. Твои дети, что пьют?
- Шампанское.
-Хорошо. Я приду с шампанским.
- Артур, тебе не надо опять идти на трибуну? - спросила его Людмила: - Демонстрация ещё не закончилась. Вдруг хватятся, будут искать вождя комсомола.
- Да, нет. Они все уже хорошо выпили. На морозе стоять тяжело. Ещё с моря дует слабый, но противный ветер. Без подогрева не обойтись. Ладно, я, действительно, пойду на своё место на трибуне. А вечером, скорее всего, приду к тебе.
- Артур, я буду ждать, - сказала вслед ему Людмила.
Он не оборачиваясь, в прощальном жесте скрестил над головой руки
Школьники прошли трибуну с местными вождями, поприветствовали их, выказав таким образом единение партии и народа и свою солидарность с трудящимися всего мира, после чего обычно демонстрация считалась оконченной и они решили отметить это дело. У кого-то был припасен коньяк для такого случая, шампанское пить на холоде никому не хотелось. И пока Людмила разговаривала с Чилингаровым, и таким образом, ослабила контроль над своими подопечными, они по очереди приложились к горлышку бутылки с коньяком. Сергей подошёл к Людмиле, когда Чилингаров уже ушёл от неё. Он поинтересовался у неё, о чем они договорились.
- А тебя почему это так волнует? - спросила она своего ученика.
- Ну, он же комсомольский вождь, какие-нибудь ценные указания вам наверно давал, поделитесь секретом. Куда приглашал? В кино? Или в компанию, к нему домой?
- Хорошо, непременно поделюсь с тобой ценными указаниями, которые он давал, на очередном комсомольском собрании, - пообещала ему Людмила: - Почему от тебя несет коньяком? - спросила она Сергея.
- Да мы по чуть- чуть, чтобы согреться, холодно, демонстрировать больше ничего не надо, немного расслабились. Это не опасно, наоборот, только улучшает самочувствие.
- А Чилингаров вечером будет? Поинтересовался у неё Серега.
- Почему ты суешь свой нос не в свои дела?
- Почему не мои? Если он придёт я его не пущу.
- Ты совсем обнаглел. Ты претендуешь на какое-то место рядом со мной. Запомни, ты для меня ученик и только. Поскольку ты отстающий ученик, я с тобой вожусь. Сейчас я уже вижу определенный прогресс в наших занятиях, есть результат, последние диктанты ты пишешь почти без ошибок, больше нет необходимости заниматься с тобой отдельно, у меня нет. Я скажу твоему отцу, что наши с тобой занятия закончились и чтобы ты больше не приходил к нам.
-Людмила Александровна это вы зря. Наши занятия даже не начинались, - Сергей захохотал.
Людмила не стала развивать эту тему. Ей не хотелось портить себе настроение. Она понимала, что все увещевания прекратить его грубые попытки, сблизиться с ней перейти в отношениях грань, отделяющую ученика от учителя, стать с ней на ты, напрасны. Он всё равно будет добиваться её. Школьная жизнь пестрит такими историями. Ученики влюбляются в учителей часто. Иногда это только платоническая любовь, обожание, которое проходит, как только ученик оканчивает школу, и встречи с любимым учителем прекращаются. Гораздо реже бывает так, что ученик или ученица, влюбленные в учителя пытаются добиться с ним сексуального контакта. Это не патология, это определенная сексуальная ориентация, незрелого либидо, на человека другого пола старше себя. Подобное случается не только в школе, но и в обыденной жизни. Людмила рассчитывала, что с прекращением дополнительных занятий с этим сексуально озабоченным учеником, он оставит её в покое и будет искать себе кого-нибудь из школьного окружения. "Якутки красивые девочки, вот пусть дружит с ними" - подумала она.
- Вечером её ученики собрались у неё. Вера Терентьевна целый день не отходила от плиты и наготовила много вкусного. У ребят было шампанское. Игорь предложил всем объединиться вместе, но Людмила запротестовала. Взрослые, Игорь пригласил гостей, среди них были и родители Сергея, после банкета в пароходстве, были уже на кочерге, и единой компании, конечно, не получилось бы. Учительница и ученики уединились у неё в комнате. Сергей сел рядом с Людмилой. Она ждала Чилингарова. Постепенно градус настроения у присутствующих повышался. Пустели бутылки с шампанским, ученики объедались стоящими на столе лакомствами, все всем были довольны. Вечер пролетел незаметно с разговорами, пением, танцами. Ученики Людмилы и гости Игоря всё-таки объединились. Людмила играла на пианино, песни по заказу присутствующих. Игорь купил этот инструмент здесь в Тикси у соседей, которые уезжали насовсем на Большую землю. Он с Верой любил, когда она играет. Вечер прошёл незаметно, пора было расходиться. Чилингаров не пришел, и надежде Людмилы, что новая встреча получит свежий импульс к развитию их отношений, которые помогут ей совсем избавиться от назойливого ухажера-школьника, и на этот раз сбыться было не суждено. Почти все разошлись. Вера с Игорем пошли провожать гостей. В квартире стало тихо. Людмила осталась с Сергеем одна. Он сидел на диване с ней рядом. Она выпила с ним ещё шампанского, какая-то нотка отчаяния одиноко звучала в её душе. Сергей стал к ней приставать. Положил руку на колено и повёл выше. Делал он это, молча. Она не сопротивлялась и ничего не говорила по поводу его смелого рейда к её трусикам. Наверно, потому что она была немного пьяна, она позволила мальчишке его сумасбродство. Он продолжал свой несмелый натиск. И она не выдержала, она почувствовала, как уже забытая ею волна желания охватила её. Он стал торопливо раздеваться, снял штаны и трусы, носки снимать не стал. Она ждала его. Как под гипнозом, сама сняла с себя колготки и трусики и устроилась на диване удобнее. Сережа навалился на неё, она почувствовала его фрикции, но они все были мимо, она взяла его фаллос в руки и хотела направить его движения в место, в котором он должен был быть, и почувствовала, как что-то тёплое потекло у неё по рукам. Сережа кончил, так ни разу не побывав в вагине. Он стал целовать Людмилу, прижиматься к ней. Она поняла, что он ни разу в жизни не имел женщины. 'Вот, испортила мальчика', - с какой-то горькой внутренней усмешкой подумала она про себя. Полежала ещё немного, потом присела на диване. 'Ладно, хватит, оставь меня', - попросила она его. Стала одевать трусики и колготки.
- Люда, - подожди, давай ещё раз, я не хотел, так получилось.
- Ты считаешь, что получилось, а мне так не кажется.
- Я перегорел в своём желании. Давай ещё раз. Всё будет хорошо. Давай, попробуем, - умолял он Людмилу.
- Нет, хватит, пробуй с другими. Может быть, научишься попадать в вагину и не кончать мне в руки. Давай одевайся. Я и так рискую с тобой. Должны вернуться мама с Игорем.
Людмила выпроводила Сергея из дома. Когда кончились праздники, и начались занятия в школе, Людмила сказала Сергею, чтобы он больше не приходил к ней. Он умоляюще посмотрел на неё.
-Нет. Всё, наши занятия закончились. Не могу же я быть твоим постоянным репетитором во всём, - она улыбнулась ему: - Ты не расстраивайся. Всё будет хорошо. Ты совсем грамотный человек, я помогла тебе один раз, надеюсь теперь, обойдёшься без помочей. Теперь ты не должен делать ошибок.
Людмила повернулась и пошла от него прочь. После разговора с ним результата не последовало. Вечером Сергей был у них дома опять.
- Ты такой непонятливый, что тебе надо повторять одно и то же несколько раз? - спросила его Людмила: - Я не поленюсь и схожу к тебе домой, скажу твоим родителям, что наши занятия закончились и тебе больше нечего делать в нашем доме. Сходить? - повторила она и посмотрела на Сергея.
- Не надо. Пожалуйста. Я исправлюсь. Я буду хорошим, - как-то жалобно улыбнулся он ей.
- Ты мне обещаешь хорошо учиться? Что ж меня это радует. Но повторяю приходить ко мне и докладывать о своих успехах не надо. Я могу посмотреть классный журнал.
- Людмила Александровна. Я не могу жить без вас, хочу видеть, говорить. Я не могу ни о чём другом думать. Помогите мне. Не прогоняйте. Я не буду мешать вам. Я буду сидеть, и молчать, смотреть на вас.
Людмила поняла, запретом не приходить к ним в дом от него не избавиться. Тут надо что-то другое. Она пока не знала что предпринять. "Попросить Игоря, Сергей его уважает и побаивается, он, конечно, его послушает", - но ей не хотелось пока использовать это оружие.
- Сережа, давай несколько дней отдохнем друг от друга, а там что-нибудь придумаем, - пообещала она ему: - а сейчас иди домой, - попросила она его, - я устала, хочу отдохнуть.
Сергей ушёл. Какое-то время она видела его только у себя на уроках. Она не могла решить для себя как быть дальше. Это было затишье, перед очередным его натиском, она была в этом уверена. Последнее время приступы депрессии по вечерам наваливались на неё, и она знала, что это означает. Если Сергея опять пустить к ним в дом, она боялась, что не справится с собой. Нужна была какая-то альтернатива его появлению в их доме. Эта мысль не давала ей покоя. Она должна была во что-то вызреть.
Её отступление от сценарного плана жизни не принесло результата, так как действовало кармическое предписание, она была недостаточно автономна, чтобы его игнорировать, и пошла у него на поводу.
Пришла весна. Кругом была вода от таящего снега и льда. Было такое впечатление, что проезжающие по улицам посёлка вездеходы, грузовые машины, плывут по талой воде, словно речные трамвайчики. Люди ходили по деревянным тротуарам, проложенным вдоль домов. Корабли стали готовить к навигации. Они стояли вмерзшие в лёд. Их стали обкалывать от льда, не дожидаясь когда лёд растает сам. Ледокольные буксиры должны были вывести их на чистую воду.
Игорь теперь появлялся дома только поздно вечером, когда Вера уже спала. Люда кормила его ужином, иногда он выпивал рюмку другую водки и отправлялся спать. Они почти не разговаривали. Игорь был уставший, Людмила была сонной. Она почти простила его, и жили они вполне мирно, старались не вспоминать тот эпизод их жизни на Большой земле, всё равно уже ничего исправишь. Как-то Игорь вот также поздно вечером пришёл домой и был уже нетрезв, он достал из шкафа графинчик водки, поставил перед собой рюмку, наполнил её и собирался выпить. Людмила разогревала ему ужин. Ставшая уже привычной тоска грызла её, и она попросила Игоря налить и ей рюмку водки. Положила ему в тарелку макароны с котлетой, и себе тоже. Села к нему за стол, ели они молча. Людмила налила себе из графина ещё водки, Игорь удивленно посмотрел на неё, она продолжала молчать.
- А мне? - спросил он у Людмилы: - Или ты собираешься надраться в одиночку? Разреши полюбопытствовать, отчего такая прыть? Неприятности в школе?
- Нет, Игорь, в школе всё в порядке, я отчего-то сама не своя, наверно весна во мне колобродит, чего-то хочется. Того чего нет. Страшно хочется. Ещё этот ученик долбанный пристаёт, замучил.
- Кто тебя мучает? - спросил Игорь, - Сергей? Давай я с ним поговорю или отцу скажу, чего мне с пацаном разговаривать. Если он не понимает, что кроме благодарности других чувств к тебе у него не может быть. Ты прости меня, но я вижу, как этот молокосос клинья к тебе подбивает. Ещё молоко на губах не обсохло, а он в постель к тебе хочет забраться. Я ему покажу, где раки зимуют, - рассердился Игорь.
- Не трогай его. Я сама с ним справлюсь. Но от его провокаций мне не по себе, хочу на Большую землю, в Ленинград, к нормальной жизни, мужика хочу. В рюмку Людмилы звонко капнула слеза.
- Ну, ты даёшь! Совсем расклеилась. Игорь придвинулся к ней, ему просто по отцовски стало жалко свою падчерицу, он обнял Людмилу, стал гладить её волосы. Она не рассердилась, наоборот, ей было плохо, и она доверчиво, как маленькая девочка, уткнулась лицом ему в плечо.
- Ты только Верочке ничего не говори, а то она расстроится, у неё сердце заболит, - попросила его Людмила.
- Нет, конечно, ничего не скажу. Просто расходились нервы. Подожди, до навигации осталось совсем немного. Я уйду в море, у тебя начнутся каникулы. Полетите с Верочкой домой, отдохнёте. Там и здоровье своё поправишь, - улыбнулся ей Игорь: - Хочешь чуть-чуть? Показал он на рюмку. Она кивнула ему головой. Они допили графинчик водки, и Игорь ушел к себе в комнату. Людмила осталась сидеть на кухне. Потом погасила в кухне свет и тоже пошла спать. Разделась, легла в постель, но уснуть не могла. Когда она сидела с Игорем на кухне, тоска прошла, сейчас это грызущее её чувство с новой силой набросилась на неё. Людмила встала, принесла из холодильника шампанское, апельсины. Задача была в том, чтобы открыть бутылку с шампанским бесшумно. Она это делать не умела. На кухню, покурить, вышел Игорь. Людмила запахнула халат, взяла бутылку шампанского и тоже вышла на кухню.
- Открой, пожалуйста, - попросила она Игоря и протянула ему бутылку шампанского.
- И мне нальешь? - спросил её Игорь.
Она приложила палец к губам: - Тише, а то разбудим маму.
От шампанского ей стало совсем хорошо, они сидели с Игорем у неё в комнате.
- Игорь, - попросила она его пьяным голосом. Посиди со мной, помнишь, как в детстве, погладь мне спинку, а то я не могу уснуть. Он сел к ней на диван и стал гладить её голую спину.
- Закрой дверь на ключ, - вдруг попросила его Людмила.
- А как же Верочка? - спросил её Игорь: - Вдруг услышит, - забеспокоился он.
- Ты что не знаешь нашу маму. Если она храпит, её и пушкой не разбудишь.
- В этот раз всё было чудесно. Людмила заснула, а Игорь открыл дверь и какое-то время сидел возле падчерицы, прислушиваясь, что делается в комнате рядом. Там было всё тихо, только раздавался мощный храп его жены.
- Утром как будто ночью у них ничего не было, они сидели на кухне, пили кофе, курили, потом Людмила стала собираться в школу, а Игорь к себе на пароход.
- Люда я увижу отца Сергея и скажу, чтобы своего щенка держал от тебя подальше - сказал он.
- Она наклонилась к Игорю и тихо сказала. А мне понравилась, хочу ещё.
- Игорь посмотрел на неё задумчиво, он был в некотором замешательстве. Ему было стыдно перед Верочкой, но перед глазами стояло молодое, прекрасное полное жизни тело его падчерицы, сейчас он смотрел на неё, и ему было не справиться со своим желанием овладеть этим
телом ещё раз, он хотел быть с ней, знал, что хочет её опять.
- И всё же как всегда в трудные минуты своей жизни он волевым усилием отогнал от себя это наваждение и сказал: - Люда, я не знаю. Это так неожиданно, это нехорошо, Верочка, что будет с ней? Ведь я люблю её.
Она с какой-то жесткой, незнакомой ему улыбкой сказала, - Игорь, я же не отбираю у тебя твою любовь к маме, просто прошу тебя поделиться ею, помочь мне как родственника, мама ничего не узнает.
- Ну, хорошо, я подумаю.
-О чем ты будешь думать? - спросила она его: - Как раз то чем мы будем заниматься, не требует раздумий. Твоя известная трезвость здесь ни к чему. Отдайся чувству, ведь с тех пор, как ты меня почти изнасиловал, ничего не изменилась, я знаю, ты по-прежнему хочешь меня. Я сама предлагаю себя отдаюсь тебе, что тебе ещё надо? Неужели ты своей постоянной тренировкой воли настолько засушил себя, что не можешь преодолеть себя, своё воспитание, мораль, сойди с ума, наконец, - Людмила засмеялась, - и ты почувствуешь, всё станет проще.
- Люда, кругом люди, Верочка, я не могу сломя голову броситься в омут, - это не логично и просто самоубийственно, - я не самоубийца. Да, если откровенно, я хочу тебя, это аморально, но не преступно, потому что ты мне не родная дочь. Поэтому если продолжать нашу связь, нужно думать, как её обезопасить со всех сторон. Дома мы это делать не можем. На корабле тоже. А ты говоришь, не думай. Всё не так просто. Твой щенок будет за нами шпионить. От него можно ожидать любой подлости. Он безбашенный. Узнает, чем мы с тобой занимаемся, постарается отомстить за то, что его, пацана, отвергли, за то, что ты выбрала себе другого.
- Я займусь им, он нам мешать не будет, сказала Людмила.
- Хорошо. Буду искать какой-нибудь приемлемый выход, - пообещал Игорь. А пока, давай больше не будем делать глупости, - сказал Игорь, он встал, оделся и пошёл на работу.
Испытывая мучительную потребность в любви, которая достала её, и практически, готовая отдаться любому, кто предложит ей свои услуги, Людмила одержимая желанием, не смотрела по сторонам и не видела препятствий, которые были на пути их отношений с Игорем, если бы они превратились в постоянную сексуальную связь. А ситуация была тупиковая. В Тикси, как в большой деревне, все знали друг друга. И спрятаться потенциальным любовникам было негде. Время шло, а возможности повторить ночь, которая была у них однажды, в их доме, не было. Сергей перестал приходить в их дом. Игорь выполнил своё обещание и переговорил с его отцом. Теперь Людмила виделась с ним только в школе. У себя дома она больше не устраивала вечеринок. Долгие зимние вечера закончились, май был на излете. Все готовились к каникулам. Последний раз школьники и учительница встретились в самом конце мая дома у одной из её учениц. Отец девочки постоянно находился на корабле, мать уже улетела на Большую землю, умер кто-то из родственников, и ей надо было быть на похоронах. Дочка должна была прилететь к матери позже. Она осталась в квартире одна за хозяйку. Окончание учебного года и переход школьников Людмилы в выпускной класс они отмечали с размахом. Сергей как всегда сел рядом с Людмилой, это место никто не занимал, одноклассники знали, что он старается понравиться учительнице, подсмеивались над ним, но не мешали ему домогаться её особенного внимания к нему. Пили, как всегда шампанское, мальчики ходили на кухню и тайком пили коньяк, к концу вечера все были пьяны, и расходиться не хотели, знали, что у Татьяны, которая принимала одноклассников у себя, родители отсутствуют. Завтра школьники хотели продолжить пир. Татьяна была не против, того чтобы продолжить веселье и на другой день и гнать никого не стала, и только настойчивость Людмилы, как классного руководителя, заставила почти всех школьников разойтись по домам. Завтра договорились, что все встретятся снова. Остались у Татьяны несколько человек. Татьяна, пользуясь отсутствием родителей, оставила у себя мальчика с которым дружила, не уходили Людмила и Сергей. Они пили чай и собирались тоже уходить. И тут Татьяна вызвала Людмилу на кухню.
Людмила Александровна, - попросила она её, - не уходите, зачем вам домой оставайтесь с нами. Сережа Кочкин млеет, не может без вас, он очень просил, чтобы я уговорила вас остаться. Сказал, что будет вести себя хорошо.
-А сам он этого мне не мог сказать? - спросила Людмила Татьяну.
- Стесняется.
- Но, я же не ваша одноклассница. Я классный руководитель, наверно, такие просьбы неуместны со стороны ученика. Если я соглашусь, завтра все в классе, а может быть, и школе будут знать о моих особых отношениях с Сережей Кочкиным. Нет, девочка, Серёжа выпил лишнего и ты тоже и поэтому вам кажется, что я ваша подружка. Между учеником и учительницей всегда должна быть дистанция, в любой обстановке.
- Ну, я прошу вас. Никто ничего не узнает.
-Почему тебе так хочется, чтобы я осталась с Кочкиным у тебя?
-Потому что, я знаю, как Сережа любит вас. Он плакал, сказал, что сделает с собой что-нибудь, если вы не будете обращать на него внимания. Ну, посидите ещё. Не оставляйте его одного.
-Поздно уже.
- Так вы оставайтесь у меня до завтра. Я боюсь за него. Надо с ним что-то делать, он последнее время не в себе, поговорите с ним.
Просьба Татьяны была какая-то странная. С Кочкиным она просидела вечер и почти не общалась с ним. И вдруг такая жаркая мольба его одноклассницы, посидеть с ним, успокоить его. На провокацию не похожа и она решила поговорить с Сергеем.
Татьяна оставила их вдвоём. А сама ушла в другую комнату. Спустя какое-то время она зашла к ним, предварительно постучавшись, сказала, что заходить больше не будет. Если захотят уйти, то пусть за собой захлопнут дверь.
- Ну, что с тобой? - спросила она его: - Татьяна говорит, что тебе совсем плохо, страдаешь, просила поговорить с тобой. Вот задержалась. Мне кажется, страдания твои всё те же, что и раньше и носят беспочвенный характер, и поэтому, говорить нам особенно не о чем. Ты создал себе проблему, которую тебе не решить, в силу своего молодого возраста, она сидит в тебе как заноза, которую, если не удалить, будет всё время беспокоить, если ты сам не можешь освободиться от неё, кто-то должен тебе помочь. Я думаю, тут нужен врач психотерапевт, только он может помочь тебе освободиться от гнёта проблемы, в основе которой ошибочная установка твоего незрелого libido, он сможет перенаправить твою сексуальную энергию и освободить тебя от страсти к созданному твоим подсознанием кумиру. Вокруг тебя столько девочек - вот путь к твоей сексуальной разрядке, вот где ты можешь освободиться от своей незрелой страсти, найти новую, это будет любовь к твоей сверстнице, ты красивый парень и сможешь реализовать свою потребность любить. Пойми, я не могу быть твоей девушкой, я старше тебя на шесть лет, когда мужчина старше женщины - это нормально, а когда женщина - это нонсенс, мы с тобой не совместимы. У нас нет ничего общего, ты прости меня, но ты мне не интересен в любом плане. Разное образование, разный интеллект, ты не умеешь любить, твоя страсть ко мне это твоя забота, ты будешь получать удовольствие от любви. А я? Буду возле тебя нянькой? Нет, дорогой мой, мальчик. У нас с тобой разные пути и они не пересекаются. Тебе ещё рано думать обо мне. Не дуйся. Я пытаюсь помочь тебе советом. Но я не врач и мои слова не очень убедительны. Но это всё, чем я могу тебе помочь. Я, наверно, пойду. Ты, надеюсь, не будешь заниматься глупостями? А то Татьяна меня напугала. Нужно терпение и работа над собой и всё будет хорошо. Ты вылечишься от своей глупой болезни.
- Не надо. Это не глупая болезнь. Я люблю вас Людмила Александровна. По-прежнему люблю. И любовь не становиться меньше, не затихает. Она, как огонь, жжёт меня.
- Какое место? - насмешливо спросила Сергея Людмила.
- Не смейтесь. Секс не основное для меня в наших отношениях. Я люблю вас скорее платонически. Мне иногда достаточно видеть или слышать вас.
- Вот и хорошо. Сегодня ты получил порцию вдохновения от общения со мной. Потерпи до понедельника, когда ты получишь новую порцию вдохновения, чтобы говорить мне о любви, ведь мы увидимся снова, для того, чтобы попрощаться до следующего учебного года. Перестань, Сережа, возьми себя в руки, ты уже взрослый парень или лечись. Хватит объяснений в любви.
-Вот, видите, вы же сами признаёте, что я уже взрослый человек, почему вам не поверить в мою способность любить, мы уже были с вами вместе, умоляю, дайте мне ещё один шанс.
- В прошлый раз я была неосмотрительна, была не в себе, потеряла чувство реальности, так уж получилось, забыла о разнице в возрасте, ты ещё созрел для любви, то, что ты называешь любовью одна похоть, я не хочу быть у тебя нянькой в постели.
- Такого не повторится. Я тогда перегорел. Может быть, попробуем? А? - с надеждой произнёс он и рот его пополз в хитрой полной мальчишеского вожделения улыбке. Он придвинулся к Людмиле совсем близко, положил руку на ногу и как в прошлый раз полез к ней в трусики. Людмила тот час же почувствовала мурашки, которые поползли по ноге и расползались по всему её телу: "Боже, что я делаю. Прочитала мальчишке лекцию, а сама хочу его". Она сбросила его руку. Они сидели молча. Волна желания захлестнула её и не отпускала. Она налила себе шампанского и выпила. Сергей начал новую атаку. И Людмила снова, как в прошлый раз не смогла победить овладевшее ею чувство. И больше не сопротивлялась натиску Сергея, который почувствовал момент когда сопротивление ослабло, осмелел и, в конце концов, овладел ею. В этот раз он был намного лучше, наверно, потому что был пьян, и ему было никак не кончить. Они несколько раз занимались любовью. В постели Сережа оказался способным учеником. Она кончила нескольку раз, пока они не слились в коитусе экстаза, и тогда она кончила ещё раз, но уже с ним вместе.
Они ушли от Татьяны, раньше того времени, когда просыпался посёлок, стоял полярный день, который длился сутками, Людмила не хотела, что бы кто-нибудь увидел их вместе. До её отъезда на Большую землю, который определялся и концом занятий в школе и началом навигации, когда Игорь уходил на своём сухогрузе в море, она ещё не раз трахалась с Кочкиным, используя для этого любую возможность. Возможность искал Сергей, и иногда, то чем они занимались, становилось рискованным мероприятием. Особенно если они трахались у школьных приятелей Кочкина. Ей казалось, что в школе, никто не догадывается об этой связи ученика и учительницы. Но это было не так. Директор школы вызвала к себе Людмилу и простыми словами по-русски, называя её блядью и распутной девицей, совращающей школьников, попыталась вернуть в лоно школьного целомудрия, которое предусматривало в рамках проповедуемой морали недопустимость подобной связи. Директор была доброй, многое понимающей женщиной. Фабула отношений ученика и учительницы была ей ясна. Учительница не совращала ученика, она попала в капкан собственного разбушевавшегося, видимо, от природы буйного инстинкта. Ей было не справиться с собой, не то чтобы с учеником, с рано проснувшимся беспокойным либидо и способностями Казановы, подсознательно почувствовавшем в своей учительнице от природы заложенную в ней гиперсексуальность. Директор не стала применять к Людмиле никаких санкций, тем более, впереди были каникулы, и вообще раздувать скандал было не в её интересах. Она оставила до осени всё как есть, лишь напомнила Людмиле, где она работает, сказала, что школа не бордель, если ей так приспичило, пусть не возвращается, а остаётся в Ленинграде, хотя она как директор школы будет сожалеть о её решении. Она хороший учитель по русскому языку и литературе, сюда, в Тикси, как правило, такие учителя не приезжают. "Неужели,- спросила она почти по-матерински, - ей, в полярном посёлке, не найти мужика, который, наверно, всяк был бы лучше её недоросля, с которым она связалась".
Людмила в ответ пожала плечами и сказала: - "Что предлагать себя ей как-то неудобно, а с кем она хотела бы быть, инициативы не проявляют. Навязываться кому-то не в её правилах". С тем они и расстались.
Игорь ушёл в море и Верочка с Людмилой стали собираться домой, в Ленинград. Кочкин остался в Тикси, отец взял его к себе на корабль матросом. Корабль, ледокольный буксир, далеко в море не заплывал, каждый день он возвращался домой. "Заработаю на шампанское" - сказал Сергей Людмиле.
До Верочки доходили слухи о том, что для Людмилы Сергей Кочкин больше чем ученик, якобы у них предосудительная связь. Людмила совратила пацана. Верочке было неудобно спрашивать об этом Людмилу, Игорь сердито молчал, когда она заводила разговор об отношениях Людмилы и Кочкина, лишь отмахивался, говорил: "что это всё ерунда". Верочка была уверена, что подобного её дочь допустить не могла, она была морально устойчивой девушкой, аморализм претил ей, сказывалось воспитание бабушки. Но пересуды насчёт её дочери расстраивали Верочку.
Людмила ждала встречи с любимым городом, она соскучилась по нему, по друзьям, своему бой-френду, который писал ей, присыла свои фотографии, последняя была чудесной, он сидел где-то на поляне в лесу, вокруг него раскинулось белое море подснежников. Билетов на самолёт было не достать, и они прилетели в Ленинград только в начале июня. Конечно, была радостная встреча с друзьями, с Костей. Она прилетела, как ей казалось, с большими деньгами. У неё был денежный сертификат, с отрывными талонами по 50 рублей каждый. В сберкассе она обменяла два талона сертификата на деньги, и они славно отметили её возвращение. Сначала пили у неё дома, потом в лучших ресторанах города: в гостинице "Астория", и "Европейская". Попасть туда, особенно вечером, всегда было трудно. У Кости была новая работа. У него было удостоверение в красных кожаных корочках, когда он их доставал, швейцары кланялись ему и заветные двери ресторана перед ним и его компанией распахивались, словно по взмаху волшебной палочки.
Людмила сразу же после возвращения из Тикси, после ресторана, первый раз осталась у него дома на ночь. Раньше она этого никогда не делала. После секса с Костей она вспомнила своего директора школы, мудрую женщину, которая советовала ей найти мужика. То, что она испытывала сейчас, не шло ни в какое сравнение с её сексуальными утехами в Тикси, она забыла, что такое возможно. Она буквально летала от наслаждения, ей хотелось кричать от восторга, и она не сдерживала себя, хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно долго и Костя, чувствуя это её желание, сдерживал себя и как хороший наездник управлял движениями слившихся в коитусе разгоряченных, взмокших от быстрых движений, тел. Потом уставшие они затихали в постели и мгновенно засыпали, чтобы проснувшись снова повторить всё сначала.
Вечером они почти не говорили о том, как каждый из них прожил год разлуки. Было не до рассказов о себе, они оставили их на потом. Теперь, когда оба немного насытились сладчайшим из всех наслаждений, которые скупо отпустил человеку Бог, они могли говорить, рассказывать друг другу о своём одиночестве, конечно, обманывали друг друга, говорили о том, как тяжело было ждать того момента, когда снова соединятся вместе. Костя поменял место работы. Получилось это случайно. Для этого понадобилось опять вступить в комсомол, с которым он расстался, как только появилась такая возможность, потому что формальное членство в этой молодёжной организации не приносило ничего для ума и сердца. Молодёжь в комсомоле зомбировалась, все её устремления нацеливались на достижение ложной цели, построения коммунизма, инструментом превращения молодёжи в строителей коммунизма, служила коммунистическая идеология, с помощью которой одно за другим, все поколения советских людей, обращали в людей с замусоренными мозгами, которые верили в фальшивые идеалы потом всю жизнь. Историю КПСС они зубрили, как священное писание. Марксизм-ленинизм был для них чем-то вроде Библии для верующих. Избежать этой умопомрачительной глупости совсем, было невозможно. Но если не вступать в комсомол и партию можно было чувствовать себя чуть посвободнее, в пространстве ограниченном частной жизнью. Потому, что как только ты выходил из своего дома на улицу, ты становился единицей общности советских людей, и уже не мог брыкаться и тем более качать свои принципы, на таких быстро одевали смирительную рубашку. Инакомыслие преследовалось сурово вплоть до тюремного заключения или помещения в дурдом.
Как-то школьный приятель сказал ему: - Хватит воровать у детишек молоко, и всё равно быть нищим, подумай немного о своей карьере. Ну, окончишь ты свой финансово-экономический институт, станешь экономистом на заводе или клерком в банке, это же такая скучища, есть интересная, живая работа и очень перспективная.
Сам приятель работал освобожденным секретарём комсомольской организации какого-то большого оборонного института, дружил с первым секретарём Петроградского райкома комсомола и тот ему по знакомству предложил работу, которую он, уже определившийся с дальнейшей карьерой, предложил Косте.
- Я же не комсомолец и не член партии, - сказал ему Костя. - В армии не служил, и поэтому возможности вступить в КПСС у меня не было. Легко вступить можно только... Костя прервал себя, спросил приятеля: - Знаешь анекдот насчёт вступления в партию?
Нет. Наверно, какая-нибудь крамола? Ты с этим поосторожнее, - предупредил он Костю: - На работе, куда я тебя сватаю, никаких анекдотов, сразу выгонят или посадят.
- Что за работа такая, анекдот нельзя рассказать? - спросил его Костя
- Позже скажу, - пообещал приятель.
- Да нет, - сказал Костя, - я тебе расскажу безобидный анекдот. Слушай.
Приходит Хаим домой. Говорит жене, - я сегодня в партию вступил.
- Ну, вот вечно тебе не везёт, - растроенно посетовала жена: - Вчера в говно, сегодня в партию.
- Всё? - спросил Костю приятель.
-Да. А тебе что, мало. Могу ещё рассказать. Хочешь?
-Нет, спасибо не надо. Он с детства, так его воспитала мать, очень не любил русский матерный.
На следующий день приятель принёс Косте его новый комсомольский билет. Сказал, что поставил его на учет в Октябрьском райкоме комсомола, то есть по месту его работы. Детская больница, при которой существовала молочная кухня, находилась в Октябрьском районе.
-Я же вроде должен состоять на учете в комсомольской организации института, где учусь - сказал Костя.
- Слушай не пудри мне мозги - отмахнулся от него приятель. Там поставить тебя на учет незаметно сложно. И вообще, переводись на вечернее отделение института. Или ты не сможешь работать. Он, послушался приятеля, съездил на собеседование на новую работу в Смольный. Там отнеслись к нему доброжелательно и в работе не отказали. Ему действительно нарисовали неплохую перспективу, обещали карьерный рост, которому он, правда, в силу своего некоторого инфантилизма, связанного с издержками воспитания, не придавал особого значения. Так Костя стал одним из винтиков партийно-государственой машины.
- Я бы наверно отказался от этой работы, холуем работать противно, но в той перспективе, которая есть в моей работе, - похвастался он Людмиле, - я смогу улучшить свои жилищные условия, если буду прилежно работать, то получу квартиру. Меня поставили в ведомственную очередь на улучшение жилищных условий. Стоит немного потерпеть и у меня будет своя, представляешь, собственная отдельная квартира. Знаешь, работа хоть и противная, не приносит морального удовлетворения, занимаешься какой-то ерундой, но, тем не менее, я работаю среди молодёжи, среди ровесников, и это в какой-то мере компенсирует мне издержки от бесполезного труда, от которого если не тупеешь, то всё равно стоишь на месте и не развиваешь что-то, что, быть может, было заложено в тебя Богом при рождении. Например, я хотел стать музыкантом или врачом. Меня по-прежнему тянет к музыке. Я тебе не рассказывал, я, как и ты, занимался музыкой, неплохо владею тромбоном, но без практики, конечно, всё забывается. Сейчас, без предварительной подготовки меня никуда не возьмут. Я не смогу играть даже на танцах в каком-нибудь городском парке культуры.
- А зачем ты тогда учишься в экономическом институте? Учился бы музыке, это совпало бы с твоим призванием - сказала Людмила
- Нет у меня призвания к музыке, это у тебя абсолютный слух, у меня музыкальный слух обычного человека. Конечно, за время учебы музыке, профессиональный слух стал лучше, но всё равно этого недостаточно, чтобы комфортно чувствовать себя в музыке. У меня есть приятель флейтист. Он, как и я из детского дома, стал заниматься музыкой случайно, когда его хотели отправить в колонию для несовершеннолетних, он своим поведением доводил до истерики свою воспитательницу. Я тоже два раза бегал из детского дома, меня искали с милицией и поэтому директор детского дома, добрая женщина, пожалела меня, не стала выгонять из детского дома, чтобы отправить в колонию, а пристроила учиться музыке. Это была совершенно уникальная музыкальная бурса, она готовила музыкантов для оркестров советской армии. Выгоняли из детдомов естественно не самых лучших воспитанников, сюда сплавляли, в основном, потенциальных колонистов, детишек, у которых сценарий жизни был написан уже при рождении, мыкаться всю жизнь по тюрьмам. Но у всех у них в большей или меньшей степени определялись музыкальные способности и поэтому их на исправление направляли сюда в музыкальную бурсу, справедливо считая, что прекрасное, что есть в этом мире, в частности вот музыка, производит чудеса, и действительно потенциальные преступники, правда, далеко не все, становились здесь музыкантами, некоторые, особо одаренные дети, жаргон нашей бурсы, стали отличными музыкантами, и потом играли в лучших музыкальных коллективах страны. Так вот мой приятель был исключением, его отправили из детского дома в школу военно-музыкантских воспитанников, без, как правило, обязательных для музыкального учреждения данных. У него напрочь отсутствовал музыкальный слух. Про таких говорят: "Ему медведь на ухо наступил". Отправлять, назад в детдом его не стали, пожалели, и сам он обещал хорошо учиться и слушаться воспитателей. Я в этой бурсе, в которой мы стали учиться, потом крепко с ним подружился. Он оказался человечком не без способностей и кроме того его отличала с "младых ногтей" железная воля и благодаря ей, он сделал себя сам, стал настоящим музыкантом, развил свой музыкальный слух, которого у него не было, довёл его до абсолютного. Все кругом удивлялись. Он на флейте шипел как змея, не давался ему инструмент, и здесь он добился успехов. Сейчас учится в консерватории и где-то уже в оркестре подрабатывает. У меня в отличие от моего приятеля нет такой воли, а быть посредственностью, сидеть в какой-нибудь оркестровой яме всю жизнь, я не хочу для себя такой карьеры. Может быть, работая в той организации, где я сегодня теряю время, что-нибудь высижу, это будет то, к чему стремятся: моя душа и мои эстетические потребности. Я сейчас часто встречаюсь с художниками, музыкантами, эстрадными певцами. Мне нравится быть в этой среде. Кажется, что здесь присутствует особая аура. Это энергия таланта, которой так много, что этой энергией заряжаются и те, кто или случайно или какими-то делами связан с этими людьми. Не сведущему человеку, такому, как я, далекому от кухни творческой богемы, кажется, что тут нет бытовой грязи, люди как будто существуют в другом мире, совсем другое мышление, другие интересы. Я хотел было работать с ними. Мне уже предлагали стать директором одного музыкального коллектива, я даже собирался уйти со своей новой работы, но начальник не пустил меня. Сказал, что я быстро сопьюсь и съебусь, потом меня использовав вышвырнут, и я буду загибаться в какой-нибудь психушке никому не нужный. Я просто не знаю богемы, её нравов. Это клоака, которая только на поверхности пахнет розами.
- Твой начальник хороший человек и умница. Своим рассказом ты меня удивил, оказывается, я совсем не знаю тебя.
- Теперь, после рассказа о себе я стал хуже и лучше?
- Другим, но не менее желанным. Может быть, займёмся любовью?
- Охотно. А ты мне расскажешь, как ты вела себя без меня, полярной ночью, среди снегов. С кем ты мне изменяла? С каким-нибудь чукчей? Говорят, что их моют один раз в жизни, при рождении. Это правда? Я читал очерк Михаила Лоскутова, забытого советского писателя, о парфюмерной промышленности страны того времени, об уникальных людях, которые составляют парфюмерные букеты будущих духов. Он писал, что самые дорогие советские духи "Красная Москва" делают по рецепту, где среди ингредиентов, один особенно экзотический, это китовая ворвань, очень ценный парфюмерный продукт, её получают, промышляя китов. Ворвань обладает стойким отвратительным запахом. Экстракт из неё в микроскопических количествах присутствует в рецепте лучших духов. Говорят, когда чукча трахается и при этом потеет, запах его пота напоминает запах китовой ворвани, - Костя засмеялся.
- Какой ты, однако, - обиделась на него Людмила: - иногда твоя бурса просыпается в тебе и напоминает окружающим о том, что ты рос среди особо одаренных детей. Я же сказала, что была почти верна тебе.
- Что значит почти? - спросил он её.
- Ну, был один экстрим. Но не имел продолжения. Как видишь, я честна перед тобой. А ты, наверно, среди своей богемы не устоял и завёл интрижку с какой-нибудь балериной.
- Художницей.
- Правда?
- Шучу. Мы дружим. Она взялась расписать у приятеля комнату. Обои он не признаёт. Вот и старается. Когда Наташа работает, мы все вместе пьём.
- Так, - говорит она, - натура видится лучше, приходит вдохновение, появляются мысли, которые исчезают, когда трезвеешь.
- Она не боится спиться?
- Наташа совсем молодая девушка. И потом это её проблема. Раз вдохновение приходит к ней, таким образом, а не так как советовал Петр Ильич Чайковский, "во время труда", я считаю можно некоторое время использовать этот источник, надо только вовремя от него отказаться. Но я говорю, что это её проблема. Я только использую её талант. Я не воспитатель. И вообще ты предложила заняться любовью. Может быть, перейдём от разговоров к делу?
Он потянулся к ней поцеловал её в губы, она была в его рубашке, он расстегнул её, стал целовать ей грудь, потом опустился ниже, страсть охватила их, они забыли обо всём другом, сейчас у них не было иной цели, кроме одной, к которой они оба стремились; превратившись в одно единое целое, они ощущали блаженство и оно нарастало по мере приближения к его вершине, они достигли её и буйствовали в экстазе; молча перенести это было невозможно, раздались стоны, нечленораздельное бормотание, спустя какое-то время, когда экстаз растворился в их телах, они со стоном расстались друг с другом, лежали рядом, умиротворенные, обессиленные и счастливые.
Костя не обманул Людмилу, когда рассказал ей о другом своём увлечении. Девушка художница, она училась в училище им. Серова, в её отсутствии стала его постоянной подругой. Её звали Наташей. Это была оригинальная девчонка, совершенно без комплексов, своей больше эпатажной распущенностью она поражала окружающих. Костя познакомился с ней в кинотеатре "Ленинград". И он с приятелями, и она с подругой пришли сюда не в кино. Внизу, в подвале кинотеатра, находилось кафе, довольно большое, оригинально оформленное помещение. Для посетителей здесь были устроены удобные открытые кабинки, с диванами и круглым столом посередине. Столики в кафе обслуживали официантки. В меню всегда были сосиски и всегда свежее хорошее бутылочное пиво. Костя один или с приятелями часто бывал здесь. Кинотеатр находился недалеко от его работы. У Наташи тоже всё было рядом с кинотеатром: и дом, в котором она жила и училище, в котором она училась живописи. Раньше он никогда не встречал её в кафе кинотеатра, хотя она призналась, что бывает здесь тоже часто. В тот вечер их знакомства они напились; была поздняя осень, было уже холодно, должен был выпасть снег, всё это не способствовало время препровождению на улице, но разгоряченные выпитым, у друзей Кости был с собой коньяк, кафе в девять вечера закрылось, они решили продолжить вечер, не расставаться, и пошли в садик у Смольного. Валера, приятель Кости, работал в 9 службе КГБ, которая, в частности, охраняла покой работающих в Смольном чиновников. Коньяк купить не было проблем, а вот стаканов ни у кого, естественно, не было. Валера сходил в Смольный за стаканами. Стаканы из Смольного были из тонкого стекла; в отличие от обычных граненых стаканов, пить коньяк из них было приятно. В садике у бюста Карла Маркса была удобная гранитная скамеечка и на ней они продолжили веселье. Скоро, видимо, кто-то позвонил в милицию и сообщил о резвящихся у бюста Карла Маркса, вождя мирового пролетариата, нетрезвых людях, и к ним подъехала хмелеуборочная машина, чтобы всех веселящихся, у Смольного, здания, в котором расположилась вся партийная верхушка города и области, несознательных граждан отвезти в вытрезвитель. Однако, это был тот редкий случай, когда хмелеуборочная машина изменила маршрут и развезла всех по домам. Костя вышел с Наташей у её дома на набережной Робеспьера. Напротив, через Неву, угрюмо темнели зарешеченными окнами "Кресты". Расставаться они не хотели. Они застряли в парадной её дома, это был старый особняк и в большой парадной было тепло и уютно. Костя прижал Наташу к тёплой батарее, и они долго целовались. Девушка жила в огромной коммунальной квартире и поэтому завершить вечер, тем чем обычно завершаются подобные встречи, если люди с первого взгляда чувствуют неодолимую тягу друг к другу, не получалось, хотя Наташа была не против продолжения вечера. В парадной трахаться было стремно, но им очень хотелось поставить достойную их встречи точку. Костя вышел на набережную, поймал такси и отвёз Наташу к себе. Ему очень понравилась трахаться с ней, и они решили встречаться, не делать эту встречу единственной. Так в его жизнь на какое-то время вошла художница, и даже возвращение Людмилы не прервало их отношений. Наташа была интересным, разносторонне одаренным человеком, не смотря на свою молодость, она многое уже успела, помимо того, что она рисовала, она училась режиссуре на заочном факультете института им. Крупской. В школе-интернате вела драмкружок. Директором интерната был лет сорока выходец с Кавказа. Как призналась сама Наташа, это была её первая любовь. Пока она трахалась с ним он позволял ей многое. Помог поступить в институт, в котором недавно учился сам. С приходом в этот институт нового ректора, до ссылки в библиотечный институт он работал в Смольном заведующим сельскохозяйственным отделом обкома партии, библиотечный институт был переименован в институт культуры им. Крупской, в нем произошли большие перемены в лучшую сторону, появились новые факультеты, и студенты стали учиться в нем как во всех других гуманитарных институтах страны пять лет. Прежде в библиотечном институте и ещё в архивном институте в Москве высшее образование получали за два года. Корочки о высшем гуманитарном образовании были ничем не хуже, тех, которые, скажем, получали в институте им. Герцена. Это было удобно, особенно для выходцев с Кавказа, которым корочки были нужны только напоказ, для того чтобы все знали, что они образованные люди, имеют высшее образование. Работать по специальности эти выпускники ВУЗа не собирались. Бой-френд Наташи был исключением и хотел учиться дальше, рассчитывал поступить в аспирантуру, но за аморальное поведение его из института отчислили. Однако не смотря изменившиеся карьерные планы, этот homo erotikus, с присущей ему слабостью в отношении женского пола, свойственной многим несдержанным и как правило плохо воспитанным людям с Кавказа, сохранил хорошие отношения с влиятельными в институте людьми. Вернуться домой к себе на Кавказ он не стремился и стал не без помощи своих влиятельных друзей директором интерната для детей из неблагополучных семей и малообеспеченных родителей. Он неплохо руководил интернатом и свидетельство тому тот же драмкружок, которым он разрешил руководить Наташе. Драмкружок неоднократно участвовал в различных мероприятиях проводимых управлением культуры и даже был награждён почетной грамотой. Кроме драмкружка в интернате действовали секции бокса и дзюдо, мальчишки гоняли на картерах, побеждая на городских соревнованиях своих сверстников, эти спортивные машины для детей директор интерната купил на свои деньги. Разрыв с кавказцем, который считал её своею собственностью, закончился для Наташи более или менее благополучно, он не стал устраивать ей сцен ревности, а просто запретил ей появляться в интернате, и она лишилась места руководителя школьного драмкружка. За свою работу в интернате Наташа не получала ничего, однако отсутствие возможности ставить свои спектакли и расставание с детьми, к которым привыкла, стали для неё если не трагедией, то большой потерей, и первым серьезным жизненным уроком, когда она поняла, что за всё в жизни надо платить и бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
В интернате Наташа подружилась с детьми, особенно теми, кто занимался у неё в драмкружке. Она была для них непререкаемым авторитетом, трудные дети, которые не отличались хорошим поведением, а их шалости часто граничили с уголовными преступлениями, слушались её, и беспрекословно ей подчинялись. Первое время, после того как директор интерната запретил Наташе появляться в интернате, они скучали без неё. Поскольку дисциплина имела для них чисто символическое значение и угроза быть отчисленными из интерната их не пугала, они убегали из него по одному или сразу несколько человек, прибегали к Наташе в жуткую коммунальную квартиру. Возможности оставить их у себя у неё не было, и Костя стал часто встречаться с её воспитанниками. Она отправляла сбежавших детей к нему домой. Особой радости от общения с ними он не испытывал. Однако он узнал кое-что из интимной жизни директора интерната. Оказывается, тот был в сексуальном отношении всеяден. И не стеснялся сексуальных развлечений со своими подопечными.
Как-то Наташа прислала к Косте одного из воспитанников школы-интерната с запиской, в которой просила, чтобы он ненадолго приютил Мишу, как она писала "очень талантливого мальчика с большим творческим будущим", просила не выгонять его. "Пусть он поживёт у тебя несколько дней" - написала она. Костя прочитал записку и посмотрел на мальчика. Ему было лет двенадцать. Он был грязный, оборванный.
- Почему ты в таком виде? - спросил он его: - В интернате, что кончилось мыло и нечего одеть?
- Я убежал из интерната, - сказал ему Миша.
- Ну, это я понял. И давно?
- Нет, недавно, третий день бегаю. У вас не найдётся что-нибудь поесть?
Костя отвёл Мишу на кухню умыться. Приготовил поесть. Поджарил картошку с мелко нарезанной колбасой. Миша не ел, а глотал пищу. Выпил чаю c хлебом, и всё равно чувствовалось, что он не наелся.
- Я дам тебе денег, - сказал Мише Костя, сходи в магазин, купи пельменей, хлеба и возвращайся. Я сварю тебе пельменей.
Миша скоро вернулся. Пришлось ещё раз встать к плите. Потом Миша ел опять.
Костя уходил на работу и оставлял Мишу одного. Красть у него было нечего. Он просил его не убегать.
- Почему ты убежал из интерната? - спросил беглеца Костя при их первом свидании.
Миша ответил уклончиво. - Просто надоела обстановка, друзья, хотелось новых впечатлений. А то одно и то же. И хотел увидеть Наташу, без неё мне скучно. Она хорошая, я хотел бы жить с ней.
- Ну, ты же совсем взрослый. Ты должен понимать, что это невозможно. Ты видел, в каких условиях она живёт?
- Я не могу жить в интернате. Если Наташа что-нибудь не придумает, то я убегу совсем. Мне нельзя возвращаться.
- Почему? Боишься, что тебя побьют твои же друзья?
- Нет. Я боюсь только одного человека.
-Кого?
-Тимура, директора интерната.
- Почему ты его боишься?
- Если я вам расскажу, он убьет меня.
- Что за глупости ты говоришь?
-Это не глупости.
- Хорошо, я больше допрашивать тебя не буду. Расскажи Наташе, если не доверяешь мне.
- Ей не могу, стесняюсь. А вам доверяю, но не сейчас, потом, ладно?
Миша был очень грязный. Он сказал, что две ночи провёл на чердаке какого-то дома, чердак не запирался, и он ночевал там, старый матрац и тряпье, что нашел здесь, стали его постелью.
- Слушай, - сказал Костя, - я уверен, что после ночлега на чердаке, у тебя полно всяких паразитов, я не хочу, чтобы у меня в доме завелись блохи или ещё что-нибудь экзотическое, что водится в таких местах. Пойдём, сходим в баню, - предложил он ему: - С твоей одеждой сложнее. Но пока ты моешься, её выстирают, высушат и погладят. Таким грязным ночевать у себя я тебя не оставлю.
Миша не стал отказываться, и они сходили в баню. Костя никогда в бане не обращал внимания на моющихся мужиков, тем более, специально их половые органы не рассматривал. На них обратил его внимание Миша. Он украдкой показал на молодого мужика с бородой и длинными патлатыми, немного курчавыми волосами сказал: - у Тимура такая же залупа, голая - и засмеялся, - А почему у некоторых мужиков такой х..? - спросил он.
Поскольку Костю не интересовали такие подробности строения мужских половых органов, ему казалось, что единственным отличием члена одного моющегося человека от члена другого может быть их размер, свой у каждого моющегося. Он, конечно, слышал о евреях, об обрезании, как каком-то символе веры иудеев, но в бане евреев не замечал, потому, что не рассматривал у кого, что болтается между ног. А может быть, они не ходят в баню и вообще не моются, ходят такие же грязные, как чукчи? - рассмешил себя Костя. Вспомнил о том, как учился в своей бурсе, среди одноклассников было много ребят по внешним признакам похожих на евреев, он не помнил, чтобы они были большими любителями чистоты, вечно ходили грязными и оборванными, такими же, как Миша, умудрялись быть добровольно неухоженными и это в военной школе, где получить подзатыльник или наряд вне очереди, было так же просто, как плюнуть. Почему-то эти потенциальные евреи прицепились к нему и его стали обзывать евреем. Костя был шатен, нос большой с горбинкой, наверно, эти признаки позволили одноклассникам считать его евреем. Его мать была в плену у немцев, находилась в концлагере, но попала туда не как еврейка. В 1942 году, её, как жену командира Красной армии, эвакуировали из блокадного Ленинграда на Кубань, она попала туда не во время, Кубань вскоре захватили немцы. Кто-то из эвакуированных донёс немцам о том, что она жена командира Красной армии; её не расстреляли, она попала в плен и два года находилась в концлагере, который находился рядом с милым, уютным городком Neustadt, после войны город отошёл к Западной Германии.
Самое интересное, что, те ребята, с которыми Костя учился музыке в бурсе и потом дальше, до выпускного класса, как это часто случается с евреями, оказались талантливыми людьми, они стали хорошими музыкантами. 1972 год можно считать годом начала эмиграции евреев из СССР, и тут оказалось, что половина его класса, те пацаны, кто его когда-то в детстве обзывал евреем, оказались сами самыми настоящими евреями, только не обрезанными и то только потому, что у них не было родителей. Все они устремились на родину предков, чтобы затем раствориться в Америке. Евреи своих детей не бросают, если это случается, то для этого должны быть настоящие форс-мажорные обстоятельства, такими обстоятельствами для еврея могла стать тюрьма или смерть. Одноклассникам Кости, оказавшимся евреями, оставшимся без родителей, добрые няни и воспитатели домов ребенка, зная какая судьба у большинства евреев в России, выправляли свидетельство о рождении, придумывали русские имена и фамилии и в графе национальность писали русский. Теперь они спешили отречься от своего прошлого, метаморфоза настигала их мгновенно, быть русским для них стало позором, своё прошлое почти все они считали не иначе как трагической ошибкой, ошибкой судьбы, которую поскорее стремились исправить. Добрые воспитатели домов ребенка в "деле ребенка" хранили и сведения, если такие были, о родителях детишек, которые к ним попадали. И когда ребенок подрастал, его переводили в детский дом и однажды эти сведения ему сообщали, на всякий случай. Такой случай и представился в 1972 году. Тоненький ручеек евреев потянулся в страну обетованную, но прежде русские по паспорту должны были доказать, что они евреи. И вот многие мои одноклассники бросились в архив Отдела записи гражданского состояния Ленгорисполкома подтверждать своё родство с иудеями. Не все, но многие, нашли, то, что искали и вновь стали евреями, поменяв паспорт.
На вопрос Миши, отчего у некоторых мужиков член не такой, как у других он ответил, как мог, он сам не понимал, зачем это делается. Ну, если человек исповедует другую религию, не признаёт Христа, будь то иудей или мусульманин, считал он, достаточно, как птичке, которой кольцуют лапку и так узнают, куда она летает, не причинять физического вреда, не уродовать воспетый гедонической культурой, в мраморном великолепии своих богов: Геракла, Аполлона и других небожителей, орган сладострастия, а делать что-то щадящее, быть может, наколку или обходиться одной выбритой тонзурой и тюбетейкой. Костя объяснил Мише, что это люди другой национальности, другой культуры и вероисповедания. У них принята такая форма приобщения к религиозному братству, обрезать кожу на конце члена и оставлять его навсегда обнаженным. Больше мне тебе по этому поводу сказать нечего, сказал он. Врачи говорят, что эту операцию делают в младенческом возрасте, взрослым не делают из-за большой кровопотери и опасения занести инфекцию.
Ты лучше скажи Миша, где ты видел, как ты выражаешься, голую залупу Тимура? - спросил его Костя
- У него в кабинете. Он вызвал меня к себе, я одел на голову приятеля тарелку с макаронами, потому, что тот плюнул мне в компот. Тимур сказал, что выгонит меня из интерната. Меня это не очень испугало, потому что я сам, считал, что в интернате мне нечего делать. Я не спешил это сделать, только из-за Наташи. Мне нравились занятия в драмкружке и то, что она даёт мне в её спектакле главную роль. Я попросил у Тимура прощения, но он сказал, что проступок тяжелый и прощением мне не отделаться. Он дал мне ключ, сказал, чтобы я закрыл дверь в его кабинет изнутри, потом сказал, чтобы я помыл руки и подошёл к нему. У него кабинет с туалетом. Я пошёл, вымыл руки и подошёл к нему. Он сказал, чтобы я расстегнул ему брюки. Я расстегнул штаны и оттуда вывалился х.. с голой залупой. Дрочи, сказал он. Ты же занимаешься этим делом, я знаю вы в спальне устраиваете коллективные оргии, дрочите все вместе. Так что ничего нового. Разве что мой член больше ваших пипирок, ну, это не препятствие. Наоборот ты получишь удовольствие. Давай начинай, приказал он. Я не хотел, он взял самшитовую тросточку, в углу у него была специальная стойка для самшитовых тростей разной длины и толщины, и стал бить меня по лицу и рукам, повторяя своё приказание. Я выполнил, то, что он хотел. Я думал, он меня отпустит. Х.. у него сморщился, и он спрятал его в штаны. Я попросил его, чтобы отпустил меня. Тимур смотрел на меня, как, наверно, смотрит волк на кролика, голодными глазами, сказал, что я не до конца выполнил урок. Посидел немного, сам расстегнул свои штаны, достал хер, приказал, а теперь соси и чтобы действовал как пылесос, я должен чувствовать, что мой х.. сосут, а не грызут. Это тебе не конфета. Я испугался и бросился к дверям, забыл, что они закрыты. Кричать было бесполезно, в коридоре никого не было. Был вечер, и все были в спальном корпусе. Я попробовал взять его х.. в рот. И почувствовал, что меня тошнит. Я не мог унять рвоту и облевал ему штаны, и х.. тоже. Он рассвирепел и стал лупить меня руками и тростью по спине, потом бросил как котенка на большой стол, где он проводил совещания с преподавателями школы, сорвал с меня штаны и теперь стегал по заднице самшитовой тростью. В общем, Тимур понял, что я не смогу сделать ему минет, его х.. не влезал ко мне в рот, у меня сводило скулы и опять тянуло блевать. Наконец, он отпустил меня.
Костя спросил Мишу: - Это было один раз?
- Если бы так. После того случая, когда я действительно провинился и Тимур таким образом наказал меня, он меня не трогал, а в последнее время я опять должен был приходить к нему; он превратил это издевательство надо мной в какое-то своё особенное постоянное удовольствие, я понял, что таким образом он мстит кому-то. Когда я ему дрочил, он стонал от удовольствия и бормотал, давай старайся, она хвалила тебя, говорила что ты талантливый мальчик и должен принадлежать искусству, вот и докажи это. У них что-то было с Наташей, она у Тимура в кабинете проводила много времени. Они часто уходили гулять в парк, который был рядом с Пискаревским мемориальным кладбищем. Пока она вела драмкружок в интернате, он не издевался надо мной, наверно, боялся, что я пожалуюсь ей на него. А сейчас, когда её нет, он распустился и так поступает не только со мной.
- Если хочешь, давай накажем его, - предложил я Мише, - в тюрьме место для него найдётся, только ты должен помочь мне. Рассказать следователю всё и Тимура за педофилию привлекут к уголовной ответственности, посадят надолго.
- Нет, я не буду никому ничего рассказывать. Вы плохо знаете Тимура. У него всё схвачено. Если бы он только один издевался над воспитанниками интерната. К нему приезжают какие-то крутые, на черных тачках с мигалками. Он всех их угощает, предлагает развлечения с детьми. Я боюсь не только за себя, но и вам и Наташе будет плохо, если Тимур узнает о том, что вы хотите посадить его.
- Ладно, посмотрим, но ты подумай, ни у меня, ни у Наташи ты долго находиться не сможешь. Ты должен будешь вернуться в интернат. Если я с твоих слов напишу заявление в милицию о том, что у вас творится в интернате, думаю, Тимур лишится своего места. Придёт кто-то другой и тебя никто больше не тронет.
Миша молчал, и комментировать слова Кости не стал.
Что было делать с мальчиком, Костя не знал. Он хотел рассказать всё Наташе и ждал её, и сказал об этом Мише, но мальчик был против того, чтобы о его злоключениях, о Тимуре педофиле узнала и она.
Наташа приехала, как всегда наполненная какими-то прожектами, сразу стала говорить о них, напоминая девушку, у которой не все дома и она витает где-то в облаках; обрадовалась Мише, спросила его, нравится ли ему у меня. И я понял, что она считает свою задачу выполненной, Миша ходит чистый, его кормят, сколько он будет у меня жить, её не интересовало, она стала говорить какой Миша талантливый мальчик и жалко, что в интернате больше нет драмкружка, у Миши большое будущее. Она хочет попробовать пристроить его в ТЮЗ, где режиссер театра Зиновий Каргоцкий организовал при театре школу студию для талантливых детей, выращивает там будущих актёров своего театра. Eё преподаватель, из института им. Крупской, ведёт в школе студии при ТЮЗе, у Каргоцкого, курс актёрского мастерства. Она обещала ей, что Миша, может быть, даже будет играть в одном из спектаклей театра какую-нибудь детскую роль.
- Послушай, Наташа, - я прервал поток её красноречия, у Миши проблемы с возвращением в интернат и надо что-то делать. То, что я ему предлагаю, его не утраивает.
-А что ты ему предлагаешь? Самое лучшее, что ты можешь сделать для него, это пока оставить его у себя. Я потом что-нибудь придумаю, мне очень не хочется, но я поговорю с Тимуром, чтобы он не наказывал Мишу за побег, я позвоню ему, - пообещала она.
- Нет, Наташа, не надо говорить с Тимуром и в интернат я больше не вернусь, - сказал Миша.
- Почему?
- Не хочу и точка, - наотрез отказался возвращаться в интернат Миша.
Миша недели две жил у меня, ему это очень нравилось, но это не могло нравиться мне. Для того, чтобы потрахаться с той же Наташей, я должен был отправлять его на улицу или в кино. И я был связан этим отрезком времени. Не мог оставить её на ночь, трахаться в своё удовольствие, всё время смотрел на часы. И потом скоро должна была вернуться Людмила, и я был уверен, что в наших отношениях ничего не изменилось, и тогда придётся ей объяснять, почему у меня живёт мальчик, выплывет на свет моя связь с Наташей и неизвестно как она отнесется к тому, что в её отсутствие я нарушил наш уговор не изменять друг другу и у меня другая подруга. Конечно, разлука с Людмилой сделала своё черное дело, её образ, потускнел и любовь растворилась во времени, я как и она питался воспоминаниями, но они не грели. Однако я не хотел отказываться от неё, хотел видеть её живой и настоящей, я думал, что её возвращение и возобновление наших сексуальных отношений реанимируют мои чувства к ней, я был уверен в ренессансе наших отношений и я сказал Наташе, что Миша мешает нашей любви, какой бы он не был талантливый, он не может быть её участником, он слишком молод и поэтому я предлагаю ей на выбор или я или он.
-Ты, что с ума сошёл, что ты говоришь, какая у меня с ним любовь. Да, он нравится мне, но я влюблена не в мальчика, в его талант и я не хочу, что бы он потерял его, ты должен ради меня, если ты меня любишь потерпеть ещё немного. Я что-нибудь придумаю.