Мёртвые начали воскресать после полудня. Выкапываясь из могил, как и подобает мертвецам, они разбредались по домам, где жили однажды. Тела их были нетленны, лица бесстрастны. Мёртвые шли по дороге нестройно, пошатываясь от непривычки к ходьбе. В двери стучали негромко, настойчиво. Не здороваясь с родными, проходили они в комнаты, на расспросы не отвечали, а если и заговаривали, тон их был угрюмым, словно мёртвые не находили удовольствия в том, чтобы снова пребывать среди живых.
Бабушка Гриши лежала в могиле уже десять лет. Открыв дверь, Гриша удивился тому, как здорово она сохранилась. Только седые её волосы - седые, быть может, от самого рождения - потемнели от грязи. Чуть пригнувшись, как человек, который идёт против ветра, бабушка переступила порог. Гриша провёл её в спальню, где бабушка села на угол кровати, сложив сухощавые руки на острых коленях. Одежда, в которой её хоронили, была не к лицу ей. Выглядела бабушка оторопелой, и Гриша суетился вокруг, желая хоть как-то помочь. От супа, только что приготовленного, она отказалась. Вымыв руки, но так и не вычистив почерневшие ногти, бабушка прилегла. Дай мою книжку, сказала она, укутывая ноги шалью. От бабушки исходил тяжёлый земляной пах, но Гриша, конечно же, был слишком вежлив, чтобы сказать ей об этом.
За Пруста бабушка взялась с привычным вздохом. Мучаясь от бессонницы, она обнаружила, что с Прустом в руках засыпает гораздо быстрее. Она умерла, оставив недочитанным третий том, и теперь вот открыла его на нужной странице, и побежала глазами по строчкам, шевеля беззвучно губами. Гриша прикрыл тихо дверь. Ему страшно не хотелось будить Валечку, но та и сама уже, видно, проснулась, и лёгкие стоны проникали сквозь стены. Гриша ступил в её комнату: тихо, темно, только Валечка стонет, ворочаясь под одеялом. Нагнувшись, Гриша поцеловал её в тёплую щёку. Валечка приоткрыла глаза.
- Это ты? Я ждала...
Гриша погладил сестру по руке.
- Плохо тебе?
- Нет, не плохо... Но я помню, как плохо бывает, когда ты не слышишь...
- Тс-с, - он прижал её руку к своей щеке. - У меня хорошая новость. Вернулась бабуля.
- Бабушка? - Валечка слабо улыбнулась. - Я очень любила её.
- Конечно, любила. Ну, сходим к ней?
- Может, сначала...
- Потом. Давай, я помогу тебе встать.
Придерживая хрупкое, ломкое тело сестры, он чувствовал себя в ответе за каждый её шаг. Валечка шла осторожно, стараясь не спотыкаться о доски, которыми был выложен пол. Гриша открыл перед ней тяжёлую дверь и, приподняв, перенёс через порог. Бабушка шевелила губами, читая, и когда Гриша позвал её - заморгала, сняла очки. Дужка оставила отпечаток на переносице, похожий на мостик. Валечка протянула руку, и если бы Гриша её не держал, она рухнула бы на кровать, бабушке на колени, и, возможно, переломилась бы пополам.
Валечка сдержалась и не заплакала. С бабушкой она говорила недолго, минут пять, деликатно не расспрашивая о потустороннем мире. Но и бабушка с непривычки подустала, и Валечка с трудом держалась на ногах, так что Гриша, вежливо прервав их разговор, повёл сестру в кухню. Здесь он налил ей горячего супа и, хотя Валечка вяло отнекивалась, заставил взяться за ложку. С ложкой в руке она сгорбилась, глядя, как подымается над тарелкой пар.
- Ешь, - сказал Гриша. - Остынет.
Валечка зачерпнула немного, отправила в рот. Сморщилась, но проглотила. Ей не хотелось расстраивать брата, и она зачерпнула ещё.
- Это из-за кометы? - спросила она, не подымая глаз, будто бы к тарелке обращаясь. Гриша качнул головой.
- Наверное. Я ничему уже не удивляюсь.
- Сколько осталось?
- Не думай.
- Но я хочу знать!
- Да может, неделя какая, - брякнул он наугад. Дня три, сказал мысленно. Или четыре. Отправляя в рот ложку за ложкой, Валечка пусто глядела перед собой. Интересно, что у неё в голове, думал Гриша. Мечталось хоть раз поговорить с ней как прежде, лет десять назад, но - дым не станет огнём. Что было - рассеялось. Валечка отодвинула полупустую тарелку с жалобным и решительным видом: больше не съем, не проси. Гриша взял её за руку.
- Выйдем, - сказал он. - На пару минут.
Валечка только вздохнула и ничего не ответила.
На крылечке они простояли не дольше минуты. Гриша глядел на зависшую в небе комету: не верилось, что она движется, что с размётанными волосами спешит навстречу Земле. О, это будет чудесным свиданием. Гляди, Валечка! Разве она не прекрасна? Но Валечка не смотрела на небо, комета не впечатляла её. Она устала, ей хотелось под одеяло, в кровать. Ко всему прочему, Валечку бил неприятный озноб.
- Ещё не пора? - спросила она.
- Да. Конечно. Прости.
Он постоял ещё пару секунд, наблюдая за мёртвыми, что бродили по улицам неприкаянно - то ли дом позабыли, то ли их не впустили родные - и, потянув Валечку за собой, ступил через порог.
- Подожди ещё пару минут, ладно? - сказал он сестре. - Иди в свою комнату, ляг. Я скоро приду.
- Только недолго...
- Я скоро, - сказал он. - Иди.
Бабушка всё читала. Удастся ли ей сегодня заснуть, или мёртвые тоже страдают бессонницей? Гриша присел на кровать к ней, и бабушка тихо вздохнула. Заложив книгу пальцем, она повернулась к нему. Старая бабушка в старом своём теле - как здорово, подумалось Грише, что мёртвые иногда возвращаются. Он наклонился, чтобы поцеловать костлявую руку, и запах не отпугнул его. Бабушка ласково провела рукой по его волосам, улыбаясь странной, печальной улыбкой.
- Скажи мне, бабуля, - произнёс Гриша, - как там оно? Лучше, чем здесь?
- О чём ты, внучек? - бабушка достала соринку из уголка его глаза, - Гриша зажмурился, усмехнулся, но не отпрянул. Шершавый бабушкин палец царапнул нежную кожу под глазом. Ничего неприятного. Гриша заговорил, перейдя отчего-то на шёпот:
- Как там оно? Мы все туда скоро... То есть, оно уже близко, я даже не знаю, как это всё там... Ты же была? Скажи, как оно? Что там? Я не то что боюсь, я наоборот... Ты ведь оттуда пришла, ну так как оно там, расскажи!
- Я... пришла... - глаза бабушки остекленели. Медленно рот её распахнулся, лицо исказилось, из горла донеслось бульканье. Морщины - у неё было много морщин, и теперь они все обозначились страшными трещинами. Брови вздёрнулись, потянув за собой веки, и в вытаращенных её глазах замелькали какие-то тени и отражения. Бабушка засипела - х-хе, х-хе, - словно в горле что-то застряло. Гриша схватил её за руку и потряс, и потряс, и потряс.
- Тише, бабуля, тише, - зашептал он. - Пожалуйста, я не хотел! Не надо, ты Валечку напугаешь...
Она успокаивалась. Гриша поглаживал её руку с набухшими венами, бабушка медленно приходила в себя. Книга завалилась между стеной и кроватью, страшно подумать, сколько на ней будет пыли. Гриша дышал тяжело; бабушка - еле слышно, а может, и не дышала-то вовсе.
- Всё хорошо, бабуля, всё хорошо, - шептал Гриша. - Вот так, вот так... Помнишь, ты нам сказки рассказывала перед сном? Помнишь?
Бабушка что-то промычала в ответ.
- Что говоришь?
- Рассказывала я, рассказывала, - подтвердила она. - Да что сказки-то...
- Вот не надо, бабуля. Сказки - это здорово. Расскажешь какую?
- Я только одну и помню, - проговорила она. - Ладно, слушай, если охота...
- Охота, бабуля, ещё как охота, - Гриша утёр пот со лба, а бабушка начала рассказывать своим потрескавшимся, приглушенным голосом:
- Жил на свете один человек по имени Авраам... И был у него сын Исаак, которого Авраам любил больше других сыновей. И жили бы они долго и счастливо, но однажды услышал Авраам глас Божий с небес. Возьми, сказал ему Бог, своего любимого сына и принеси его в жертву в земле Мория, на одной из тамошних гор. Послушался Авраам, взял сына своего любимого Исаака и направился в Морию. Шли они день, шли другой... На третий день прибыли они в нужное место и взошли на указанную Богом гору. Связал Авраам своего сына, положил его на жертвенник и взялся за нож. И в этот миг так разболелось у него сердце, что вскричал он к небесам: Боже! Избавь меня от тяжкого долга, прошу! Но небеса молчали в ответ, и Авраам перерезал горло любимому своему сыну, и разложил костёр, и сжёг тело его, и к небесам поднялся дым от огня, Авраам же стоял весь в крови и кричал в небеса: Боже! Ответь мне, зачем! Ответь мне, зачем! И горько плакал Авраам, а после уже не плакал - смеялся, ел землю и бился головою о камни. Но молчали в ответ небеса... так и молчат по сей день.
После этих слов замолчала и бабушка. Гриша сидел, опустив голову, и держал её руку.
- Это очень страшная сказка, бабуля, - тихо сказал он.
Бабушка не отозвалась. Веки её были полуприкрыты, голова запрокинута, и то, как она лежала сейчас, напомнило Грише позу, в какой он обнаружил её десять лет назад. Бабушка, спросил он тогда, тебе плохо, - но бабушке не было плохо, бабушка больше не жаловалась. Она была бледной, презрительной ко всему. Гриша только и мог, что завидовать её величавому равнодушию, которое она обрела в тот момент. Теперь же он видел: завидовать нечему, бабушка перед ним, десять лет он бродил, заплутавший, только чтобы вернуться назад.
- Страшная сказка, - повторил он. - Но я знаю страшнее. Хочешь услышать? Я давно хочу её кому-нибудь рассказать.
Пальцы бабушки шевелились, но сама она лежала недвижно. Гриша вдохнул глубоко.
- Жили на свете брат и сестра, - начал он. - И любили они друг друга, как умеют любить только дети... они и были детьми. И мир тогда был совсем другим, не похожим на нынешний. Не было в мире ни зла, ни страданий, только радость и счастье. Ну и вот... - Гриша качнул головой. - Прости, бабуля, не умею я сказки рассказывать. В общем, сестра росла и превращалась в прекрасную девушку, и увидели это... злые великаны. Я не знаю, откуда они взялись в том чудесном мире... Они увидели и задумали похитить сестру, когда брат отвернётся, а брат отворачивался от неё всё чаще и чаще... И вот великаны её похитили и потащили в своё великанское логово, и били её, и насиловали, и насмехались, а потом выкинули её посреди улицы, и когда она пришла домой, её брат... А что брат? Он был маленьким, слабеньким человеком, великаны бы его съели. Он не мог отомстить. Ему хотелось только, чтобы сестричка снова жила в мире, где не было никаких великанов. И тогда он сделал сестричке подарок...
Но говорить было невыносимо, сердце стучало так, что всё тело тряслось. Он отпустил бабушкину руку, и рука упала, свесилась с кровати, и бабушка медленно уронила голову набок. Потихоньку, чтобы не разбудить её, Гриша вышел из комнаты. Постоял, пока дрожь не унялась, пока шум крови в ушах не погас, и тогда стало ясно, что голос, который звал его по имени - голос из прошлого, нестерпимый, чудовищный голос, - вовсе не был потусторонним. Валечка звала его из-за дверей, и Гриша, отёрши влажные ладони о штаны, направился в её спальню.
Валечка лежала под одеялом, выпростав одну руку, перевязанную резиновым жгутом, и вытянув её вдоль тела.
- Так долго, - сказала она.
- Ну, что-то мы заболтались с бабулей.
Он вытащил ключ из кармана, чтобы открыть сейф, где хранились все ампулы. Взял одноразовый шприц, распечатал его и наполнил прозрачным раствором. Валечка тихо кусала губы, наблюдая за ним. Когда игла попала ей в вену, она ойкнула - как ребёнок, она до сих пор не привыкла к этому комариному укусу, - а затем расплылась в улыбке, прикрыла глаза. С нежностью Гриша глядел, как сестра отбывает в страну сновидений. Руки её некоторое время беспокойно шарили по одеялу, но вот и руки расслабились, замерли, и Валечка обрела счастливую безмятежность. Быстрым, ненужным движением Гриша поправил ей волосы.
- Как бы я хотел, - прошептал он, - чтобы ты никогда не просыпалась, сестричка.
Выйдя на крыльцо, он долго и внимательно наблюдал за разметавшейся по небосводу кометой. Хотелось, чтобы она как-то себя проявила, а не висела там, как божественная декорация. Гриша нервничал, ему казалось, что комета не движется, что всё это пустой розыгрыш. Давай же, бормотал он сквозь зубы, вцепившись в перила, давай же, поторопись. Комета сияла, безучастная к его просьбам. Можно было молиться ей, угрожать, заклинать, - она не услышит. Он смотрел на неё, как простолюдин на принцессу. Он не думал о смерти. Больше всего на свете Гриша боялся, что комета обогнёт Землю и полетит себе дальше, не желая иметь с этим миром никаких личных дел.