В былые времена в одной восточной стране жила рыбачка; была она немолода и так бедна, что не сумела прокормить бы собственных детей, когда б они у неё были; но поскольку была она не только бедна, но ещё и глупа, некрасива, полна и скупа, то ни один мужчина не пожелал изведать её диких глубин, и рыбачка всю жизнь провела в одиночестве, как паучиха в шкафу. Каждый день она брала сеть и отправлялась к берегу моря, но рыбка ловилась едва-едва, и не раз приходилось рыбачке возвращаться домой с пустою бадьёй.
Однажды с утра, ещё до восхода, она пришла к берегу и закинула сеть; но вернулась к ней сеть полная не рыбного улова, а песка да камней. Закинула она сеть во второй раз, и сеть к ней вернулась с обёрткой от жвачки. Закинула в третий, и вновь ей достался мусор морской. Закидывала она сеть и в четвёртый, и в пятый, в шестой и в седьмой, в восьмой и девятый раз, и сеть приносила ей вот что: пустые бутылки, мёртвую чайку, использованный презерватив, лиф от купальника, голову древнего бога, сломанный меч на +8 урона, гитару, солонку, будильник.
Наконец закинула она сеть в десятый и последний раз, и сеть вернулась к ней с мини-андроидом SI-1001, который, впрочем, уже десять лет как снят был с производства, почему и оказался на дне моря. Рыбачка окинула его презрительным взглядом: рухлядь, конечно, но у старьёвщика за неё можно выручить грошик-другой. Очистила она андроида от водорослей и песка, сунула в бадью и только собралась на рынок, как робот заговорил с ней человеческим гундосым голосом:
- О, прекрасная принцесса! Прошу, не отдавай меня в чужие руки, я ведь ещё могу послужить!
Рыбачка слегка оробела, но виду не подала. Кроме того, ей было лестно, что робот её называет принцессой, а потому она подбоченилась, выставив грудь, и небрежно отозвалась:
- Как же ты можешь служить, старая железяка, мне, благородной принцессе? Легче продать тебя, а на вырученные деньги купить хлеба и браги, чем оскорблять свой царственный взор твоим жалким видом!
На что робот ей отвечал:
- Не спеши с выводами, молодая красавица! С виду я невзрачен, подтверждаю, но в своё время немало пригожих девиц потешились мной и моим мастерством, и коли ты захочешь поразвлечься, милая барышня, я всегда к твоим услугам, а в мужские руки ты меня не отдавай - не надо, грубости я не люблю, а у мужиков лишь одно на уме, я-то знаю.
Услышав эти слова, рыбачка ощутила в ногах слабость и произнесла нетвёрдым голосом:
- Что ж, жестянка, покажи, на что способен, а разочаруешь - отдам первому встречному крестьянину, пускай с тобой забавляется.
- Уж я-то не разочарую, - отвечал робот, - ибо призвание моё - рассказывать истории, и ежели хоть одна из моих историй придётся тебе не по вкусу, принцесса, можешь выкинуть меня обратно в море, как сделала моя последняя хозяйка, о которой я тебе и расскажу - о, жуткая история, и если она не тронет твою душу, готов я целую вечность лежать в одиночестве на дне морском без надежды на спасение!
Сказав так, робот вздохнул, откашлялся и принялся рассказывать историю
О ХОЛОДНОЙ ЛЮБВИ И МАШИНЕ
В былые времена в одной восточной стране проходила выставка научных достижений, где экспонатом довелось быть маленькому роботу SI-1001, ибо в ту далёкую эпоху он ещё являл собой научное достижение и чрезвычайно этим гордился. Случилось на той выставке бывать одному очень богатому халифу по имени, хм, Гарун-аль-Рашид. Был он человеком грубым и неприятным, но дочь свою любил больше жизни, и маленький робот-рассказчик привлёк его царственное внимание, ибо показался ему прекрасным подарком для девочки. Изобретатели долго не желали отдавать свою машину, убеждая Гарун-аль-Рашида, что робот недоработан, но халиф отказывался слушать, называя всё большую и большую цену, пока изобретатели не сдались. Тем же вечером счастливый отец привёз дочери эту изысканную игрушку. Дочь же его, которую звали... как её там... ах, да - Регина, так вот, дочь его Регина была восемнадцатилетней, но совершенно избалованной, а вследствие того по-детски несносной девчонкой, и маленький робот развлёк её не долее чем на десять минут, после чего забросила она игрушку под кровать и наверняка бы забыла о ней, когда бы в тот самый миг в роботе не проснулось самосознание.
Трудно сказать, невыразимая ли красота Регины тронула его механическое сердце, шаловливый ли дух завладел его безжизненным телом или же просто что-то замкнуло внутри - но стоило роботу очутиться под кроватью отвергнутым, как душа его вдруг заледенела от любви. Да, именно так: любовь робота всегда холодна, словно лунный взор, ведь роботы лишены той огненной человеческой страсти, что часто бывает причиной столь страшных трагедий. И потому робот, едва ледяная стрела пронзила его молчаливое сердце, немедленно принялся размышлять, как же всего удобнее будет ему овладеть прекрасной принцессой. И в рациональном его мозгу возник план: раз уж девчонка не хочет с ним знаться, проще всего и удобнее будет проникнуть к ней ночью, когда она крепко уснёт.
И вот, едва сгустилась темнота, а дыхание девушки стало глубоким и мерным, робот выбрался из-под кровати и забрался под одеяло. Даже горячее женское тело не разожгло в нём пожара: как любой разумный механизм, робот видел лишь цель и шаги к её достижению. А потому первым делом он разорвал на принцессе бельё, а затем, не успела та проснуться и вскрикнуть - вонзился в её естество своим бионическим манипулятором. Тут-то Регина окончательно пробудилась и, осознав утрату, начала рыдать и причитать, а робот - который, как вам уже известно, был весьма разумным и рациональным роботом - говорил ей спокойно и хладнокровно:
- Теперь, принцесса, вы обязаны выйти за меня замуж, ведь сохранить нашу тайну вам не удастся, и ежели откажетесь вы от меня, предпочтя другого мужчину, тот забьёт вас до смерти, узнав, как жестоко был вами обманут.
Робот, уверенный, что у Регины не найдётся контраргументов, уже фантазировал, воображая себя во фраке на собственной свадьбе. Не учёл он лишь одного: принцесса была далеко не так рациональна и разумна, а потому она просто схватила робота и швырнула в окно. К счастью, сделан он был из крепкого металла и почти не пострадал при падении; ему потребовалось пять минут, чтобы вернуться в покои девушки, где вновь он принялся настаивать на бракосочетании, уверяя, что иного пути для неё больше нет.
Принцесса же тем временем чуть поуспокоилась и отвечала если не разумно, то более иль менее осмысленно:
- Вижу, что выхода у меня нет, но и отдаваться тебе, грязная машина, за просто так не желаю. Вот моё условие: расскажи мне свою самую прекрасную историю, и если она так меня затронет, что я позабуду о своём горе, то дам я тебе своё согласие. Но если твоя история окажется такой же гадкой и мерзкой, как твоя механическая душонка - что ж, пеняй на себя: дни свои ты окончишь в пучине морской, куда я тебя брошу собственными же руками!
Стоит ли и говорить, что у робота ничего не вышло? Тогда же он ещё не ведал ничего о грядущей судьбе, а потому вздохнул, прокашлялся и заговорил так:
- Во-первых, я хочу сказать, что если ты, мелкая сучка, мне откажешь, то сама же и пожалеешь вскорости; а во-вторых, раз уж таково твоё условие, слушай и восторгайся, ибо я расскажу тебе одну из величайших историй на свете - историю
О ГОРЯЧЕЙ ЛЮБВИ И МАШИНЕ
Ты была пианисткой - и безумно талантливой, надо сказать, но талант твой не был востребован в годы тяжёлого рока, ритмичного рэпа и тягостного паралича, накрывшего нацию. Как ты страдала! Как ты страдала, моя несчастная Анна, ни словом, ни взглядом не выдавая мучений своих. Безмолвный твой крик рождался в душе и сквозь пальцы, по клавишам, в струны - музыкой он выходил из тебя, моя дорогая, но завсегдатаи бара не слышали боли, с какой ты играла им каждый вечер. Не удивительно ли, что я первым обратил внимание? Да, я был первым - так ты сказала, когда я провёл тебя до дверей и на прощание поцеловал, - мне суждено было стать и последним, увы. Но кто мог подумать?
- Меня впервые целует мужчина, - так прошептала ты, стоило нашим губам разойтись.
- Не врёшь?
- Я не вру никогда, - гордо тряхнув головой, ты скрылась за дверью, а я ещё долго стоял, поражённый, курил сигареты - одну за другой, и твой поцелуй на губах затухал, как священный огонь на дьявольском алтаре.
Я провожал тебя каждую ночь, и каждую ночь целовал у дверей, но после ты сразу скрывалась, бросая меня у порога. Сначала я намекал, затем уж просил, в конце концов требовал - но безуспешно: ты делала вид, что не слышишь, не видишь, не понимаешь, и снова, и снова ты ускользала, а я оставался, и сигаретная пачка в кармане худела до истощения, пока я пешком добирался до дому, где засыпал беспокойным нерадостным сном.
Так продолжалось два месяца. Вскоре мой друг, маг и учёный, заметил, что я похудел и осунулся, и пожелал знать, в чём дело. Уговаривать не пришлось: я рассказал ему как на духу, и пока говорил, не чувствуя слёз, друг мой качал головой и хмурился, но вот я закончил - и лицо его просветлело. Прищёлкнув пальцами, как он делал всегда, когда в голову ему приходила занятная мысль, мой друг сообщил мне, что знает, как разрешить ситуацию.
- Возьми это средство, - он вручил мне флакончик с голубоватой жидкостью, - смешай его с кофе или вином и угости свою милую. Если сама она через час не бросится на тебя и не затащит в постель, я заплачу тебе сотку.
- Безопасно ли это? - глянул я подозрительно, но друг мой лишь рассмеялся:
- Как ключевая вода!
Поверив ему, я незаметно добавил жидкость в вино, которое и подал тебе вечером, а ты его выпила залпом - ты всегда пила залпом, моя дорогая - и не поморщилась даже, а после, у самых дверей, где мы, по обычаю, поцеловались, ты вдруг схватила меня и втащила в квартиру. Сколько в тебе было силы, сколько энергии! Ты сорвала одежду с себя, и я ласкал твою грудь, пока ты расстёгивала ремень на моих штанах, выдирала пуговицы из моей новой рубашки. Дальше... дальше случилось ужасное: едва я избавился от всякой одежды и предстал перед тобой в первозданности, как ты вскрикнула и побледнела, затем отшатнулась - и, наконец, засмеялась, указывая пальцем туда, куда ни за что не стоит указывать пальцем, смеясь. Я стоял, исполненный сил, но твой смех меня больно задел, и, невольно прикрывшись руками, я покраснел. Ты прикусила губу.
- Прости, если обидела, - так ты сказала. - Но я впервые увидела этои, если честно, не ожидала, что оно будет такое малюсенькое. Мне кажется, милый, у нас ничего не получится, но не вини себя - ты же не виноват, что природа так над тобой пошутила!
Надо сказать, на размер я не жаловался никогда, как не жаловались на него и все мои женщины, - о чём я тотчас же тебе сообщил. В ответ ты лишь фыркнула:
- Что ж, если хочешь, я покажу тебе, что такое настоящий размер!
И, не дождавшись ответа - а я онемел и не знал, что сказать, - ты распахнула кладовку и скрылась в ней, а через пару минут - ужасные воспоминания! - вернулась оттуда, нежно сжимая в руках это чудище, которое ты баюкала, как младенца, и целовала, как мужа.
- Смотри же! - с этими словами ты поставила монстра на пол, и я наконец понял, что же он собой представляет - трёхфутовое изваяние, фаллический идол, устремивший макушку в потолок, - ты пропела над ним несколько слов на чужом языке, и жуткий идол начал дрожать со зловещим жужжанием, ты же присела над ним и вобрала его в своё лоно медленно, дюйм за дюймом, пока не исчез он в тебе до конца. Жужжание усилилось, и ты запела - так громко, что это было похоже на крик, - и я понял вдруг, кто ты такая: бездонная дыра, обросшая телом; ненасытная пропасть, где исчезают надежды. Кажется, я тоже закричал - не помню, ибо когда я очнулся, ты лежала мёртвой на полу, моя бедная Анна, а твой идол был разбит на кусочки, разбросанные по всей комнате, - и на руках моих была кровь.
Когда мой друг, маг и учёный, открыл дверь и увидел меня на пороге, он отпрянул в испуге, ведь я был похож на безумца, и я ворвался к нему как безумец - с воплями, в которых не было человеческого.
- Посмотри на меня! - вопил я, задирая лицо к потолку. - Я - червь! Я - ничтожество! Я - убийца!
Друг мой, желая меня успокоить, протянул мне бокал со спиртным, но я выбил из рук и бухнулся на колени, крича:
- Забери моё сердце! Вырви этот сосуд для страданий! Ты же умеешь - возьми его и растопчи, я не желаю больше терзаться! Ну сделай же что-нибудь!
И снова друг мой нахмурился, и снова лицо его просветлело, когда он прищёлкнул пальцами и произнёс:
- Что ж, я могу относительно легко разрешить твой экзистенциальный кризис. Мне придётся изъять твой мозг и поместить его в механическое тело: естественно, ты больше не будешь чувствовать душевных терзаний, поскольку твоё сердце тоже будет механическим, но учти, что и радости ты больше не испытаешь. Так что подумай, стоит ли...
- Да! - воскликнул я с горечью. - Да! Сделай это немедленно!
- Я вижу, ты решительно настроен. Но позволь же кое-что тебе показать...
С этими словами он расстегнул рубашку и полоснул себя ножом по груди - я ожидал, что брызнет кровь, но кожа разошлась бескровно, и под её покровом обнаружился холодный блеск.
- Итак, я - андроид! - провозгласил мой друг. - И вот уже двести лет живу я в этом обличье, посланный на вашу планету, чтобы исследовать и изучать. Прежде чем примешь окончательное решение, выслушай мою историю, и если ты не убежишь в ужасе из моего дома, я проведу над тобой операцию и превращу тебя в робота.
Я согласился выслушать своего друга, и тот вздохнул, откашлялся и принялся рассказывать историю
О БЕЗРАЗЛИЧИИ ВСЕЛЕНСКОМ И О ЧЕЛОВЕКЕ
Ножами я увлёкся в раннем возрасте, когда узнал, что сам был создан из металла, а не из глины, как древнейший праотец, в которого вы верите, а потому друзей себе искать среди живых казалось глупостью - и я искал себе друзей холодных, острых и блестящих, словно амальгама, и к тому моменту, как меня отправили на Землю, я успел обресть двенадцать компаньонов разной формы и длины. И на Земле я не забросил увлечения, упражняясь каждый день в метании ножа, и когда в округе все деревья оказались испещрены резаными метками, коих было так много, что, наложенные друг на друга, они напоминали письмена, - тогда я понял, что хочу испробовать двенадцать своих остриёв на чём-нибудь податливом и мягком, трепещущем и влажном; иными словами - для своих невинных забав я начал искать человека.
И вот однажды, прогуливаясь со своим бульдогом по солнечной лесной опушке, обнаружил я играющих вдвоём отца и сына: так были они увлечены своими шалостями, так хохотали, гоняясь друг за другом по траве, что совсем не обратили на меня внимания. Двенадцать лезвий у меня на поясе, казалось, задрожали в предвкушении. О, не подумайте - я вовсе не испытываю к людям ненависти, мне просто интересно расчленить живое, ещё дышащее тело, ведь я исследователь, и таким, как я, присуща отстранённость и бесстрастность. Первым делом я спустил бульдога, и мой верный пёс накинулся на мальчика, прижав его к земле. Отец же, вскрикнув, пожелал меня ударить, но моя реакция была куда острей, - не успел он занести кулак, как я, взмахнув ножом, отсёк ему два пальца, да с такою меткостью и быстротой, что несчастный даже боли не почувствовал - по крайней мере, до тех пор, пока кровь не залила ему штаны.
"Папа, папа!" - причитал малыш, и его рыданья делались всё громче. Бульдог рычал, притискивая мальчика к земле. Молчи, отрок! Ты не знаешь жизни. Звёзды смотрят с безразличием на вашу боль. Умрёшь сегодня ты - родится следующий. Я наклонился над его отцом, чтобы взглянуть на рану. Но тут за поясом затрепетал ещё один клинок - изогнутый, как полумесяц, острый, как вольтеровская пьеса, - и я освободил его, чтоб дать ему немного крови: ровно столько, сколько вытекло из раны в животе.
"Папа, папа!" - причитал малыш, и его рыданья делались всё громче. Бульдог рычал, притискивая мальчика к земле. Теперь дрожал за поясом мой третий нож, мой старый друг, столь тонкий, что почти прозрачный, - врезается он в плоть легко, совсем не застревая в мышцах. Успокойся, мальчик, ты же знаешь, я не негодяй, твои страдания меня не возбуждают, но также не разжалобит меня твоя слеза. Четвёртый нож, и пятый, и шестой - испейте крови; мы ведь заодно - бесстрастные и равнодушные, мы выше земной страсти, ненависти и любви. О, человек, ты лицемерен: отливая пули, заряжая автоматы, взрывая города, расстреливая толпы и народы, - ты запрещаешь мне немного поиграть с ножом! Седьмой, восьмой, двенадцатый - сегодня все напьются! Изящные надрезы как произведение искусства, кровь как чернила дьявола, и затухающие вскрики - песнь, прекраснее которой быть не может, ибо она спета от души, из самой глубины её: другой бы прослезился от восторга, но я, учёный скептик, остаюсь бесстрастным до конца.
"Папа, папа!" - причитал малыш, и его рыданья делались всё громче. Бульдог рычал, притискивая мальчика к земле. Я отозвал собаку и взял мальчика на руки. Бедное, несчастное дитя! Теперь я должен приласкать тебя, чтоб ты не вырос несчастливым и озлобленным безумцем, каких полна земля - а впрочем, мне плевать, хоть вскрой себе артерию от горя, если думаешь, что сделается легче, ибо с детства ты приучен к жизни без страданий, жалкое создание, каким же станешь ты спустя десятилетия, когда не будет в твоей жизни ни тепла, ни нежности - запомни, отрок, нет у человека права быть любимым, ну а ты, читатель, если ты ещё со мной - ау, читатель (или должен был сказать тебе я - "слушатель", чтоб ты забыл про автора, который набирает буквы, но поверил в робота с другой планеты, якобы ведущего сей монолог - какую только глупость не придумают писаки, какой позорнейшей белибердой не забивают головы читателей, лишь бы помутить их разум и сковать их волю), так вот... о чём я... да, конечно - ты, читатель, если текст ещё не утомил тебя и не взбесил, позволь мне размять пальцы и, памятуя о любви твоей к изысканным концовкам, рассказать последнюю историю
О ХОЛОДНОЙ ЛЮБВИ И МАШИНЕ (И О ТОМ, КАК ВСЕ УМЕРЛИ)
Рыбачка сидит у окна. Полвека она прожила на земле, и жизнь ей немного наскучила. Каждое утро она выходила к берегу моря, но больше у ней нету сил. Она голодает. Вчера она продала свою сеть, сегодня жалеет, но жалость её нетверда. Робот SI-1001 тихо вздыхает у ног её. Прошло десять лет, как она его выловила из воды - долгие, долгие годы, в которых смешались безумство и нежность, и страсть, и отчаяние... кончилось всё, осталась любовь, холодная, как чешуя свежей рыбы. Любовь, которая не греет, но поддерживает жизнь в усталом теле: вот и всё, что осталось у них после всех этих лет.
- Послушай, - зовёт её робот. - Я должен признаться...
Рыбачка машет рукой. Признания - глупость, они ей неинтересны. Лет двадцать назад она бы зажглась, но сегодня ей наплевать. Она чувствует старость, как ржавчину в своём теле. Руки её некрасивы, опутаны венами, кожа её - как изрытое поле, память - сожжённый дневник. В груди её зреет какая-то гадость, мешает дышать. Рыбачка устала, признания ей ни к чему. Ей хочется тишины.
Но робот не успокаивается.
- Хочу, чтоб ты знала...
Рыбачка его обрывает властным взмахом руки - на это силы остались.
- Я знаю, - она говорит очень тихо, но чётко. - Ты мне рассказал все истории. Ты больше не удивишь меня, и не надо; давай помолчим.
- Одну я не рассказал, - шепчет робот. Глаза его нервно мигают зелёным и жёлтым. - Историю о том, что все истории - ложь. Я лгал тебе, Магдалина. Всё это время - я лгал.
- Знаю, - владея собой, отвечает рыбачка. - Я никогда и не верила.
- Да, но... Есть у меня и правдивый рассказ. Послушай, ты думаешь, я - всего лишь мини-андроид, способный рассказывать сказки. Но это не так. Я - самая мощная бомба в истории человечества, и всё это время я ждал возможности сдетонировать. Сегодня я понял - пора. Когда я взорвусь, планеты не станет. Мы все превратимся в космический мусор и пыль.
Рыбачка глядит на робота, и на лице её сквозит бесцветная улыбка.
- Это правда?
- Правдивей истории у меня нет.
- И вместе с нами погибнет всё человечество?
- Определённо.
Рыбачка кивает и щурится, глядя в окно.
- Сколько ещё у нас времени?
- Может быть, час... или два. Не больше, чем два.
- Что ж, - произносит рыбачка. - Давай их тогда проживём.
И снова они сидят в тишине. Рыбачка вздыхает. Закатное солнце почти отцвело, всё небо в крови. Сумерки подползают. Горечь уходит, а с нею и тяжесть в груди. Дышать теперь можно без боли. Рыбачка глотает слезу. Впервые за годы - за всю свою жизнь - она ощущает покой. Она безмятежна. Она безучастна.