Несмотря на то, что Польша внезапно оказалась врагом Третьего Рейха, нацисты закрывали глаза на службу поляков в Вермахте. А во время переписи населения генерал-губернаторства в конце 1939 года часть людей записала в графу национальность - "немец". Автоматически попадая под закон о всеобщей воинской обязанности.
По данным профессора Рышарда Качмарека, директора Института Истории Силезского Университета, автора книги "Поляки в Вермахте", через немецкие вооруженные силы прошло около полумиллиона поляков из Верхней Силезии и Поморья.
И это только в Вермахте! Известно о наличии польских добровольцев и в частях СС. А в 1944 году в их состав вошла так называемая Свентокшиская бригада или "Бригада Святого Креста", сформированная из польских нацистов.
Помните гуляющее по книгам: "Матка, курки, млеко, яйки!" Вы задумывались НА КАКОМ ЯЗЫКЕ говорили эти оккупанты?
Поначалу казалось, что война обойдёт Скепню стороной. Только, частым гребнем, собрала мобилизация за неделю всех мужиков. И с полей, и с кузни, и с раскопа на болотине, в котором издавна ковыряли железняк.
Да мычащее колхозное стадо, щедро умытое бабскими слезами, ушло на восток и сгинуло в безвестности, вместе с пастухами.
Да чужие самолёты, с того самого воскресного, страшного дня пятнавшие небо чёрными крестами, изредка проползали обочь оцепеневшей деревни. Поначалу куда-то далеко, за окоём, а с июля поближе - на Жлобин да на грунтовку до Гомеля.
Туда - гружёные, утробно, с надрывом завывающие, в чётких клиньях троек и девяток. Проходили - и за лесом нехорошо и гулко клокотало. Обратно - налегке, с наглым и довольным звоном в голосах моторов. Но изредка (ох, как же изредка!) возвращались они неряшливо, сбившись в беспорядочные вороньи кучи, оставлявляя за собой протяжные дымные шлейфы.
Первые раненые были тоже чужими. Пацанва, сунувшаяся после первой близкой бомбёжки на дорогу из глупого детского любопытства, прибежала к сельсоветовскому старшыне с глазами, полными ужаса и боли. Потерявший руку ещё в девятнадцатом, когда давили бунт Стрекопытова, Сидор Корж поднял на уши всё село. И вереница пустых подвод потянулась на восход, а вернулась полная горя. Увечных и битых, военных и гражданских, с оханьем и причитанием разобрали по дворам и лечили, как могли.
А потом, когда уже и со стороны далёкого Гомеля поднялось и повисло в полнеба мутное серое марево, в село влетели несколько мотоколясок. Опять же не наших, чужих, оглушительно стрекотавших вонючим бензиновым выхлопом.
Протарахтев по пустынной центральной улице до самого сельсовета, мотоциклы сделали круг и скучковась у студня под соломенным навесом. Пока один из пришельцев, в квадратном шлеме и очках-консервах, сурово сидел в люльке, зыркая по сторонам, прочие, гогоча и выколачивая из себя клубы рыжей пыли, стаскивали с себя гремящую амуницию. Толкаясь у криницы они поливали друг друга ледяной водой, по-конски ржали и фыркали. Сполоснувшись и выхлебав, наверное, по ведру на голову, пришельцы хором покурили и так же хором укатили обратно на большак. Совершенно не обращая внимания на выглядывающих на них из-за заборов селян и не смущаясь висевшего на сельсовете флага, пусть и выцветшего на солнце и дождях.
И снова на село обвалилась тишина. Старшыня, напряжённо сидевший в пустой комнатушке правления, с трудом разжал пальцы на стареньком "нагане" и вытер рукавом рубахи внезапный пот.
- Зарас, усё... Доскакалися... Падобна край прыйшов...
И отправился Сидор по хозяйствам. Ходил долго, сбивая ноги. Уговаривая, моля, угрожая.
- Забирайце барахло и прадукты, ды хавайцесь!.. Там, за балоцинай, на астрауках адсядзимся!.. Хрэн гэтыя гады туды сцяжынку знойдуць!
Куда там! В большинстве домов в ответ только и слышно было:
- Заби зяпу!.. Ты ачумев ци што, ирад!.. Чаво удумав - з хаты бегчи!.. Вось так, кинуць усё, бы у лесе пад кустом сядзець?.. Вось курва!
- Бабы, да вы сами з глузду зъехали!.. Галовы вы капусныя!.. Али забылися, што германец у тую вайну тварив?.. На будь вам агароды?
- Идзи, идзи ты на лихаматары!.. Савецкая влада, вунь, скончылася!.. Няма чаго табе камандаваць!
- Вам што, парасяты свае жыцця даражэй?
- Во, халера!.. Шкыньдзёхай!.. А то вилами па спине атрымаеш!.. Идзи, идзи прэч, пракляты!
И так - почти везде. Ой, ма! Ор и крик. Да такой, что аисты в своих гнёздах начинали беспокойно трещать.
Коржу выть хотелось. Просто поветрие какое-то на всех нашло. А ведь он, доверяя своей чуйке, допризывную ребятню и стариков услал в лес ещё неделю назад, вместе с обеими учительницами и фельдшерицей. Куда - не сказал никому. И зачем - никому не сказал. Хотя, чего скрывать - схроны они рыли, схроны. А вечерами приходили из леса связники с Нестева Борка, докладывались, чего и как сделано. А получается - всё в пустую!
Только самые осторожные и ушли. Забрав с собой тех из раненых, кто были военными. Ушёл и старшыня, напоследок сняв с правления и, помогая себе подбородком, бережно сложив красный флаг. Остальные остались. Куркули...
Поначалу, в селе обосновались немецкие ремонтники. Заняли они три крайних дома да кузню, к которой рычащими тягачами приволакивали с грунтовки битую технику. И свою, и советскую.
Чумазые, деловитые немцы больше занимались работой, а с местными вели себя спокойно и проблем больших не создавали. Только наладили живой обмен: им - приварок к казённым харчам, селянам - дефицитный керосин або починка полезных в хозяйстве железяк. Охранявшие ремонтников солдаты, несмотря на злючего унтера, тоже не докучали, откровенно подзабивая на службу, едва тот скрывался с виду.
Всё вроде бы устаканилось и пошло своим чередом. Ребятня даже постоянно крутилась при кузне, не обращая внимания на грозные:
- Хальт!.. Вохин гейст ду, Попель?!
Лазали втихую по приволоченой с грунтовки и стоящей на луговине броне, что-то тыря и отвинчивая. Двоих, правда, немцы поймали в полуразбитом пулемётном Т-26, вытащили из башенок и хорошенько выдрали солдатскими ремнями. Да так, что в багрово-красные ягодицы залётчиков впечатались орлы с округлым "GOTT MIT UNS". Зеркально, правда. Но, кого по малолетству ремнём не лупили? А потом...
С утра в село ввалились новые немцы, заполняя улицы шумом, лязгом, скрипом повозок и матюгами офицеров. Немцы пришли злые да мятые, дочерна загоревшие, пропахшие порохом и потом. И было их не особо-то и много, но они были везде. Словно высыпали на улице мешок тараканов, и забегали теперь эти тараканы по хатам. Бесцеремонно вышвыривая хозяев из домов в сараи и погреба.
А потом начался чёс. Калитка распахивалась ударом тяжёлого сапога с коротким голенищем, и хохочущие солдаты в распахнутых до пуза кителях орали:
- Бабаньки, зирнице, бы гэта ж ляхи!.. От халера!.. У Германии свае солдаты скончылися ци што?.. Аж лахаць хочацца!..
Вправду, были то поляки. Но не было смешно совсем.
И рвали из трясущихся рук, и шарились по пристройкам, пуская в воздух фонтаны птичьих перьев. И уходили, таща в мешках визжащих поросят, картоху, хлеб, гусей со свёрнутыми шеями, горшки солёных боровиков... Тащили, выметая припасы дочиста. Да не только припасы.
Бабы выли, бросались в ноги, но бравые пехотинцы только сатанели. Вымещая на старухах и девках злобу за минувшие тяжелейшие бои и свой страх, пережитый под Жлобином, когда русские внезапным ударном едва не раскатали их дивизию.
И скоро по всему селу потянулись к небу дымки костров. А к вечеру наступил ад...