Пять тридцать пять... На звук закипающего чайника пришла Клякса, сладко зевнула и, по частям потянувшись, плюхнулась у ноги.
- Что, старушка, поздравить пришла? Ценю! Ты сегодня - первая!
Кошка зыркнула изумрудно-зелёным глазом и накрыла растоптанный тапок лапой. Имеет право. Но кухни в девятиэтажке малюсенькие, и чайник можно подтянуть к себе, не вставая. Четыре ложки сахара с горкой на любимую кружку.
Пять сорок... Первая сигарета напополам с кофе.. Бутерброды подождут... М-да... Ему на роду, похоже, написано всю жизнь вставать чуть свет. Ему, форменному, стопроцентному филину (сова - она ж она)! Но причина тому, что с вечера будильник был переставлен "на час обратно", совсем иная.
Пять сорок пять... Всё, сподобились!.. Ну, что, Стас, поздравляю! Вот и докатился ты до промежуточного финиша! Конгратулейшн!
Клякса мявкнула, словно уловив крутизну исторического момента, и перевернулась на другую сторону.
- Спасибо, спасибо, хорошая моя! Большущее!
Рука опустилась и легонько, чтоб не потревожить, погладила тёплую длинную шерсть. А в ответ - мягкое урчание.
Пять лет, шесть, семь... Первые дни рождения, которые он помнит. Между - целая вечность. И весёлая и грустная, битком набитая такими интересными, такими важными и удивительными вещами и событиями. И подарки утром, под подушкой. И такие молодые папа с мамой.
Восемь... Конфеты, разложенные по партам. В гости - человек десять человек одноклассников. В двухкомнатную-то квартиру! Единственный в его жизни торт со свечками. Диафильмы на белой двери. Прятки при внезапно пропавшем во всём доме электричестве. Взволнованные родители с фонариками, пытающиеся найти своих отпрысков в шкафах и под диванами...
Карусель раскручивается всё быстрее, всё безжалостнее. Листки календаря обрываются, осыпаются, превращаясь в белую метель.
Тринадцать лет... Книга. Пушкин. "Избранные произведения". Округлым почерком отличницы: "Дорогой Стас, поздравляю тебя..." Губы, робко клюнувшие мгновенно зардевшуюся щёку... Инга.Тонкая, тростинка с глазами как у... Ох, какие у неё были глаза! Где ж ты сейчас?..
Вместо бутерброда, потянулся за второй сигаретой...
Ему часто дарили книги. Интересно, почему? Ну, ладно, в детстве. Был он тогда типичным ботаником, которого тянули за уши на золотую медаль во благодать школе. В техникуме - тоже понятно. Но потом?..
Даже в год миллениума. Заранее приготовились, гады! Когда он вернулся с напарником из сизой февральской мороси и развесил набрякшее влагой барахло по огненно-шипящим батареям, эти головорезы выпихнули его в центр кубрика. И Пол (вообще-то, Пол Пот) застенчиво (если эта орясина под два метра умела вообще стесняться!) протянул ему стопку Роберта Асприна.
- Вот... От нас всех... С днюхой тебя!
Он едва не заплакал. Как и где ребята добыли такой подарок там... И никто ведь не раскололся. А зачитанная, раздербаненная, многажды промокавшая и с краю подгоревшая книжка с подписями всех из команды сохранилась. Надо же. Единственная...
Шестнадцать... Техникум. Сплошь мужская группа. Распитое, какое-то наидешевейшее, "плодово-выгодное" из ближнего магазинчика. А что? Совершеннолетний! Оторопевшее лицо матери, её охи, и отец, подтаскивающий его к унитазу... Бэ-э-э... Фу!..
Двадцать... Первый день рождения, проведённый в одиночку. И слёзы, которыми он давился у осевших могилок... Надо же... Ни в морге, ни на похоронах не проронил ни слезинки, под зловещий шёпот родни: "Поплачь, дурак!" Точно окаменел. В голове была совершеннейшая пустота... Всяческие формальности, суд над водителем "сто тридцатого", вылетевшего на встречную полосу. Документы в институте не хотели возвращать, дескать, академический возьми, подумай...
Двадцать два... Стылый подвал под... Не важно... Окончательно стихшая канонада. Примостившиеся кто на чём ребята. Худые, чумазые, по-собачьи уставшие. И он сам такой же. Только самый старший по возрасту. Три-четыре года - как пропасть... Едва разогретая тушёнка под мёрзлый хлеб. Оранжевые язычки из сплюснутых гильз. Спирт... И все живые... А через неделю - фугас. И капот их "Урала", медленно кувыркающийся перед носом...
Дикие головные боли и зрение, резко и почти угасшее после контузии... Он не думал никогда, что может быть так страшно. Казалось, лучше без руки-ноги, чем слепым... Выкарабкался... Не смотря на все усилия врачей выкарабкался, тваюмать!.. И опять в эту кашу... Сознательно...
Тридцать три... Христов возраст. Уже на гражданке. Злой. До мерзости циничный с людьми. Охреневший... Тишина в пыльной квартире. И внезапно - дрожащий даже во сне чёрный котёнок с белой кляксой на носу. Из подворотни. Наверное, поевший от пуза первый раз в жизни. Потом выяснилось - кошка. Клякса...
Стас неловко изогнулся, протянул руку и снова провёл по шелковистому теплу... Старушка ты моя! Пенсионерка... Семнадцать долгих лет вместе. Мудрая. Любимая... Не бросила. Не предала, как некоторые...
Сорок один... Очередной глупый и никчёмный подарок от очередной подруги... И тоска под ложечкой... Как ни пытались его окольцевать, порою очень настойчиво, ведя осаду по всем правилам - не дался. Вот и эта временная (как же её звали-то? Аня? Таня? Да и хрен с ней!), уже по-хозяйски метившая дом своим женским барахлом, скоро исчезнет с горизонта. На радость Кляксе. Но и он, оставив кошку и несколько кактусов на попечение старушке-соседке, весной бросит всё и сорвётся на юг...
Почти два года бывал дома редкими наездами, всякий раз шалея от бесстыдства и лжи, льющейся в уши. А Клякса, боясь вновь упустить хозяина, не вылезала из его привычного рюкзака. Если только ночью. Потому что Стас не видел этого ни разу. И плакала, когда он выдирал её из нутра, опять собираясь в дорогу...
Сорок три... Исковерканное осколками колено. И отбитые в подвалах почки... За прямоту и борзость... Спасибо, помогли ребята, вытащили его оттуда... И снова - дома... Окончательно... Ох, как он тогда нажрался!..
Сорок семь... Работа. Квартира. Работа... И надежда, что вот она - та, единственная. Что до конца теперь... Как он ошибся... Рассыпалось всё... Сейчас-то подутихло, сгладилось...
А сегодня - пятьдесят... Юбилей, типа. Потому и встал спозаранку. С детства помнит - без пятнадцати шесть утра... Первое "уа-уа"...
Стас, подволакивая плохо сгибающуюся ногу, выбрался в коридор, к зеркалу. Пятьдесят... Даже загадывать не стоит: что там, дальше?.. Один раз его уже обманули. К счастью...
Кошка кружилась вокруг, намекая, что можно её покормить и вне графика.