Целина. Вспоминаются сразу казахстанские степи, Кулунда, алтайские края... герои тех мест, тех лет. С большой буквы это слово забылось, с маленькой - осталось. Может быть, дачная целина в середине не до конца осушенного (а может, и высохшего?) болота кому-то и покажется с маленькой буквы, а в моей жизни это слово судьба написала с большой. Целина!
50-е годы были уже далеко-далеко, за сорокалетним горизонтом. Да, и не привелось мне участвовать в столь грандиозном деле. Основная причина - опоздала по возрасту. Так что о целинной романтике только читала в книгах и видела в фильмах. По рождению и до подросткового возраста я девочка деревенская. Волею обстоятельств в 12 лет стала москвичкой. Но к земле, ко всему живому, зелёному всегда тянуло. К сожалению, кроме комнатных цветов, да и то с большими ограничениями из-за аллергии, ничего рядом не росло. Дачи не было, и очень долго не предвиделось. Может, и хорошо, что не было. Земля и растения сил и времени требуют много, а где же их взять. Работа, семья, дети. Всё время и силы уходили на них. На себя и то не оставалось.
Но дело шло к 50. Дети выросли. Появилась первая внучка. Острее становилось желание покопаться в земле. Начались девяностые. Из города хотелось убежать и по другим причинам. Перестройка, перестрелка... Хотелось покоя, душевного тоже. И как власти ни ссорились, всё-таки сообразили, что народу надо хоть что-нибудь дать кроме ваучеров, а то возьмёт больше. Тем более, что наиболее шустрые и наглые, те, которых потом стали называть олигархами, а пока, в 90-х, - "новые русские" и так для себя куски рвали наперегонки. Да, были шпана шпаной, а потом...
Ну, в общем, землю дали. По 6 соток. И где?! На болоте. Сокрушались мы сначала: что же делаем, преступники, природу калечим. Осушая родники, осушаем ручьи, речку, которая пополняет водохранилище. Почти 20 лет спустя наш ущерб настойчиво пытались свести на нет бобры. Они на этих ручьях и реке строили плотины, заболачивая снова всю дачную окружность. Дачники разоряли запруды, но бобры через какое-то время восстанавливали их снова, превращая участки в болотца. Борьба шла упорная. Она идёт и до сих пор с переменным успехом. Но, похоже, верх всё-таки будет не за бобрами.
Ну, это я заторопилась, убежала на годы вперёд, к борьбе с бобрами. Бобров тогда на дачных горизонтах не было и в помине. Боролись и преодолевали номинальные земледельцы совсем с другими проблемами и трудностями. И первой, с которой столкнулись "целинники" - Каряхин. Такую фамилию носил человек, который стал первым председателем созданного садово-огородного товарищества. Субъект был он ещё тот. Почему был? Наверное, и есть, процветает? Но уже, к счастью, не в нашем "саду". А в нашем молодом, даже юном, тогда товариществе он развернулся сразу. Помогал опыт: на основной работе тащил всё, что близко лежало, и даже то, что не рядом, - прихватывал. Заявил на собрании, что все овраги и ямы будем засыпать сообща на собранные деньги, и только потом уже поделим облагороженную землю на участки. Все были только "за". Деньги быстро собрали - ямы и овраги остались на своих местах. Прошло года два. За это время Каряхин обдумывал следующий шаг. И надумал. Он взял доверчивых институтских преподавателей "на понт", на испуг, значит. Заявил, что местные власти грозятся землю, из-за её неосвоения, отобрать. Предложил делить гектары в первозданном виде. Согласились. Изобразил жеребьёвку, в результате которой самые благополучные, сухие участки почему-то достались ему и его спортивным приятелям и знакомым из московского физкультурного института. Говорят, он с ними был связан по общему судейскому делу. Спортивному, разумеется. А многие преподаватели и сотрудники, заслуженные из заслуженных, института, которому и были выделены болотные гектары, оказались в самых гиблых местах. В общем, сказал им Каряхин про себя злорадно: идите вы все в болото. Оказалась и моя семья в овраге. Таковым "счастливым" оказался номер 38. В мае я, утопая в болоте, пробралась на участок и посеяла морковь. На автобусной остановке, до которой еле-еле добралась от усталости, поделилась радостью с такими же, как я - соседями-коллегами и не поняла причины дружного хохота. Они над собой уже посмеялись, а теперь смеялись над моим энтузиазмом. Дело в том, отсмеявшись, объяснили они мне, что при разметке колышки с номерами участков перепутали, так что посадила, мол, ты, дорогая, на участке соседа. Но я особенно не расстроилась. Сказала: "Поделимся!" Моя находчивость всех сразу успокоила. И, действительно, почему не выход? Делиться тогда мы были готовы и бОльшим, а уж морковкой-то, тем более.
Но делиться пришлось не в последний раз и не только морковкой. Мой сосед с другой стороны: хваткий молодой человек, пришедший в товарищество с руководимой им бригадой строителей, за определённые услуги получил часть земли и развернулся в товариществе со всем пылом-жаром молодости. Копал котлованы под нулевые циклы. Эти котлованы тут же превращались в пруды. Выравнивал, разравнивал. Вывозил торф с одних участков на другие, соседние. Бригада делала и многое другое, подобное. Я не хочу представить здесь бригадира только каким-то монстром. Антон Класкин, так его назовём, был человеком своего времени. А время, кто помнит 90-е, было, мягко говоря, непростым. Порою - хищным. И не такие молодые, как Антон, а ему-то и было на тот момент всего 24 года, поддались соблазну, искушению первоначального накопления капитала любой ценой. Кстати об этом парне речь пойдёт впереди. Соседями мы прожили 15 лет, и очень за многое я ему благодарна, кое-что даже восхищало. Но это уже заслуга не времени, в котором пришлось всем нам жить и действовать, а наследственность, гены и, вероятно, воспитание в семье, а, может, быть и всей окружающей действительности - как известно, советской.
Ну, так вернёмся к началу нашей дачной истории. Бригада строила, вывозила, выравнивала, копала, в том числе и колодцы. Выкопал и мой сосед: глубокий, около самого забора. Но колышки-то везде перепутали. Так что оказался этот колодец в самом углу моего участка. Жалко, конечно, было завезенного и добротно сложенного в яму навоза. На месте этой самой ямы колодец-то и был выкопан. Так что удобрен он был хорошо. Ну что оставалось делать? Договорились с соседом пользоваться совместно, делиться водичкой. В общем, позже, ссылаясь на Лившица, в средствах массовой информации, особенно на радио, так любили повторять: "Делиться надо!" Но как ни странно: чем чаще звучал призыв, тем меньше в стране была готовность делиться. А мы, дачники, в те годы делились: и морковкой, и водичкой, и многим другим. Да и, слава богу, делимся до сих пор.
Все эти мелкие неприятности были, именно мелкими, и не омрачали первых радостей. Среди этих радостей для меня был и первый дачный отдых. На свои преподавательские отпускные деньги купила палатку, кое-что ещё для жизни в полевых условиях, и в начале июля 1992 года выехала "на дачу". Вернее, не выехала - вывезли. Вечером, уже в сумерках, муж с сыном сгрузили меня на моём болоте со всеми необходимыми для "отдыха" причиндалами. Вечер стоял хороший: тёплый, тихий. Но моему появлению радовались только лягушки, они чуть позже дружно заявили своим кваканьем. А, может, наоборот - досадовали? Да кто же их знает?! Теперь-то и спросить не у кого. Их потомки всё равно не ответят, хоть пытай их. А мы их и не пытаем, живём дружно, в полном экологическом согласии. Мокроты и зелени для них хватает, а большего они и не требуют.
И так: поздний вечер на болоте. Муж с сыном торопятся уехать, пока ещё кое-как видна "дорога", где ямы да канавы. Я умоляю их, поставить хотя бы палатку. Они на скорую руку это делают и быстро укатывают прочь. Я уже в глубоких сумерках оглядываю окрестности - ничего и никого! Раскладываю нехитрые пожитки, оборудую для себя на деревянных поддонах ложе, и с головной болью укладываюсь спать. "Колыбельная" слышится отовсюду: солирует кошка (и откуда она здесь?!), от одиночества орёт не своим голосом, зовёт. Мне звать некого: хоть кричи - не кричи. Кошке подквакивают дружно лягушки. На соседнем участке стоит строительная бытовка, но там никого нет. Я знаю, что где-то в двух местах в самом конце намеченной улицы начали строить два дома, но оттуда не было слышно ни звука. Тишина. Строители уходят вечером спать в другие места, даже в бытовке никто не оставался. Голова раскалывается от боли, принимаю таблетку и кое-как засыпаю. Сплю тревожно, настороженно, готовая ко всяким неожиданностям, и не напрасно. Глубокой ночью палатка освещается ярким светом. Словно въярили прожектором по глазам. Вскакиваю, ничего не понимаю. Испугалась страшно. Думала, кто-то фонарём осветил. Оказалось, с противоположного косогора от леса, вертя по окрестности фарами, съезжал грузовик. Он объезжал, видимо, неровности, поэтому так и шарил яркими лучами фар из стороны в сторону. Не спала долго. К рассвету всё-таки успокоилась, угрелась и уснула.
Утро было чудесным. Всё пело, шелестело, шевелилось, радовалось солнцу. Роса на траве ещё не высохла, и её капельки блестели, переливались хрусталиками. Воздух был...не передать. Коктейль из тончайших запахов. Это была награда за все мои ночные переживания. Часам к восьми к бытовке стали подтягиваться рабочие. Общались, незлобно переругивались, а, получив задание, отправлялись на работу. У меня была тоже своя рабочая программа. Во-первых, как-то приготовить завтрак. Соорудила кострище, сходила наверх в деревню, в которой постоянно жила только одна женщина, за водой. Воды на участке хоть и много, да никто её не проверял: можно пить или нет. На всякий случай осторожничала. Приготовила завтрак на костре, на что ушло времени много. Проковырялась почти до обеда. Потом меня ждала работа на крошечной делянке. Если морковь я посадила в мае и на чужом участке, то в начале июня, когда более-менее всё выяснилось, и колышки были поставлены там, где им положено, вскопав клочок земли, я посадила кабачки. О чудо - они взошли и росли! Так вот я аккуратненько взрыхлила вокруг каждого стебля землю. Полила, подкормила удобрением. Потом долго и обстоятельно решала вопрос с обедом, с ужином, мыла посуду, делала что-то по мелочи. В общем, весь день была в заботах. Вторую ночь спала уже более спокойно. Обжилась.
Так прошла неделя. А на второй неделе, как и договаривались заранее, ко мне приехала моя соседка по дачному товариществу и коллега по институту Людмила. Жизнь вдвоём это не то что в одиночестве, это...жизнь, а не существование. Поэтому об этих двух неделях требуется рассказ отдельный.
Ну, во-первых, о самой Люсе. Её уже, к большому сожалению, нет на белом свете. Царство ей Небесное. Тогда это была еще нестарая женщина, такая же энтузиастка, как и я. Небольшого роста, худенькая, большеглазая, с красивой стрижкой "карэ" она была мало похожа на кандидата наук, да ещё каких - химических. Работала доцентом на одной из химических кафедр института. Ей в первый раз в жизни пришлось жить в палатке, без каких либо удобств. Но жизнь заставляла. Нужно было "довести до ума" сарай, строительством которого сначала руководил зять, вчерашний её студент, но когда он сделал обвязку досками, толще и больше положенного раз в пять, она поняла, что её небольших денег, оставшихся от всяческих финансовых передряг начала девяностых годов, хватит лишь на табуретку. Нанимать было не на что. Пришлось на ходу осваивать профессию плотника.
Тысячу раз прав А.С.Пушкин: "...и опыт - сын ошибок трудных..." Первой ошибкой было то, что она приобрела и стала работать совсем не годным для стройки молотком. Он был очень лёгким и годился только для того, чтобы забить маленький гвоздь. А ей пришлось вбивать совсем не маленькие. Да ещё прежде, чем ударить молотком по гвоздям, нужно было взять необрезную доску длиной более двух метров и подняться с ней по лестнице так, чтобы, приладив, приколотить доску к обвязке. Я, женщина, куда более крупных габаритов, да и закалка физическая у меня была основательнее, поражалась, как это она умудряется делать. Чего это ей стоило, вскрылось позже.
Вверху, на косогоре, у самого леса росли сплошные малинники. Лес вообще тогда был незатоптанным. Малины было много. Народ приезжал из города. Хотелось многим тоже пособирать эту душистую ягодку. Хотелось и мне, но в одиночку это сделать так и не собралась, звала свою коллегу-соседку с собой. Не то чтобы я одна боялась или ленилась это делать, просто хотелось, чтобы она тоже хоть немножко оторвалась от своих строительных дел, отдохнула. Обычно наш день строился так: завтракали, и она уходила на стройку. Я оставалась на хозяйстве: готовила обед, после обеда - ужин. Она приходила, мы трапезничали, и она снова уходила к своим доскам. Но тут как-то я уговорила её пойти по малину. Придя вечером часика на два пораньше обычного, она решила позволить себемаленький передых, и мы, прихватив баклажки, отправились в малинник. Вечер был замечательный, малины было много. Сочная, крупная, она собиралась легко и быстро. Я забеспокоилась, что у Люси на кустах, из-за которых её и видно-то не было, малины меньше, чем на моей делянке. Позвала к себе. Но она уверила, что у неё всё тоже самое: много и крупная. Собирали, переговаривались и вдруг заметили, что по небу всё ближе и ближе наползает чёрная, лохматая туча. Вскоре и зарокотал гром. Сообразили, что надо не мешкая бежать до своей палатки. Выскочили из малинника, и каково же было моё удивление, когда я увидела, что дно её баклажки было чуть прикрыто малиной. Моя была полная, а у неё чуть-чуть. Всплеснулась: "Люсь, но я же тебя звала. У меня малины было много и крупная, а ты толклась возле пустых кустов!" На ходу Людмила ответила: "Ты думаешь, на кустах малины не было? Причина в другом..."
-"В чем же?" - переспросила я.
- "Дома скажу, а то до дождя не добежим до палатки".
Побежали мы, подгоняемые громом, всполохами молний. Было довольно жутковато. Чудом успели, юркнули в палатку, и тут обрушился дождь: крупный, сильный, но недолгий.
-"Ну, так объясни, почему малины-то с гулькин нос?!" - продолжала приставать я. Она молча достала из-под поддона молоток и протянула его мне. "Видишь, какой он лёгкий. С такой силой приходится им долбить, чтобы гвоздь вошёл в доску, что к концу работы уже и рук своих не чувствуешь. А уж пальцы-то малину и удержать не могли. Она у меня сыпалась под ноги. Попробовала класть в рот, но и в рот не попадала. Куда угодно, только не в рот и не в баклажку!" Боже мой, как мне стало её жалко. Нашла в оставленном мужем инструменте нормальный молоток, отдала ей. Наутро отправилась с ней посмотреть, как дело пойдёт. Попробовала помочь ей - поддержать доску. Но второй лестницы не было, а без неё с земли не достать. Так пришлось вернуться к своим обычным делам, а Люсю оставить один на один всё с теми же кривыми досками. К обеду она пришла весёлой. Заявила: "Это теперь не работа, а песня. Гвозди от страха перед тяжелым молотком сами в доску залезают!" Радость у нас была общей, и я не замедлила её умножить. Когда я наведывалась на Люсину стройку, успела заметить, что между необрезными досками остаются щели, а, значит, в них ведь и дуть будет, и дождь попадёт. Решила я сделать Людмиле подарок: к вечеру принесла ей целую вязанку штакетин, это из тех, что муж успел купить для забора - никуда не денешься: делиться надо! Жест щедрости был не последним. Но это ещё впереди, а пока стройка идёт полным ходом, доски прибиваются, щели зашиваются.
В это трудовое напряженное время случилось событие криминального порядка. Куда же без этого: годы-то 90-е! В бригаде, кучковавшейся на соседнем участке, у бытовки утром и вечером, был один очень колоритный тип: роста высокого, телосложения плотного, волоса курчавого. Звали его Витькой. Такое обращение часто долетало до наших ушей. Как позже мы узнали, это был Виктор Фернандес. Потомок тех испанских детей, которых радушно приняла наша страна в конце 30-х годов. Среди них, вероятно, были деды-бабки Виктора. Нелёгкая судьба была у этих детей, несмотря на всё радушие приютившей страны. Родителей заменить нельзя никаким гостеприимством. Испанский внук вырос крепким, здоровым, дородным. Каким он был работником, не знаю, не справлялась. А вот человеком он оказался "с червоточинкой", благодаря неуёмной способности подворовывать. Как Мороз Воевода дозором он регулярно обходил владенья. Только не свои - чужие. Собирал всё, что находил съедобного, посаженного на освоенных клочках земли начинающими набираться опыта дачниками. Вреда он принёс много, не гнушался ничем. Была на нашей улице семья, в которой работа на земле интересовала только старую тещу хозяина, доцента нашего института Индюкова. Был этот человек неприятным, высокомерным и заносчивым. Но теща своим трудолюбием и энтузиазмом искупала все грехи и недостатки зятя. Мы все вынуждены были насыпать и засыпать свои участки глиной, песком, лесной землёй, торфом. Но мы это делали в основном машинами (на нашем участке всего этого добра высыпано около 200 больших машин). А вот тёща Индюкова это делала вручную: на низкой, плоской тележке прикрепляла ящик и с такой техникой отправлялась куда-то за границу товарищества. Там насыпала доверху ящик торфом и, как нагруженный тяжеловоз, тащила тележку на свой участок. Трудно сказать, сколько ездок она сделала, прежде чем соорудила грядки и посадила картофель. На неё я избегала смотреть из-за жалости- такой энтузиазм был не под силу даже взгляду со стороны. И вот в один из августовских дней, вернее утро, когда она в очередной раз приехала на свой огород, она увидела вокруг только беспорядочно разбросанную картофельную ботву. Картошка была выкопана подчистую. Фернандес, чтоб ему лопнуть! А старая женщина с растрепавшимися волосами, шла по улице и плакала в голос. Выла дико. И вот тут-то мне этого вора действительно захотелось прибить, отравить. Слава богу, удержала я себя от душегубства. Только зазвала старушку к своему костерку и напоила её чаем, потом до половины пути проводила к автобусу.
Было и такое, что, завершая удачный овощной рейд по дачным участкам, Фернандес сталкивался с хозяевами. У тех от такого нахальства, что называется, отвисала челюсть, а этот негодяй и циник вежливо с ними здоровался, снимая с головы рабочую кепку. Не миновала его алчность и мой огород.
В один из дней я вынуждена была часа на четыре отлучиться в город. По возвращении сразу побежала к своей грядочке с кабачками - соскучилась. А они - нет. Скучать было некому, их просто не было. Все собрал испанский конкистадор. Расстроилась. И не из-за того, что не могла их купить. Жалко было, как будто что-то родное потеряла. Ведь растила их, пестовала, ждала зрелости... Но растения надо мной сжалились. Из завязи через неделю созрели новые плоды. Я им так радовалась, как будто на грядке клад нашла. А тут и этот воришка явился - не запылился. Нет, он не в гости припожаловал - за услугой. Я в это время рыхлила землю под кабачками и мысленно ворковала с ними. Фернандес зашёл со спины и басовито спросил: "Ну, как урожай, труженица?" Обомлев от такой наглости, ответила: "Хороший! И вам хватает и мне кое-что остаётся". "А я вас попросить хочу - продолжил Витька - штаны мне зашейте, а то они у меня здорово разорвались" ?! Такого я и предположить не могла. Не только вор проворный, но и наглец талантливый. Еле сдерживая злость, чтобы не показать себя Бабой Ягой, нашла в палатке иголку с нитками, протянула оборванцу и по-преподавательски сдержанно, но строго, приказала: " Сделайте, любезный, это сами. Да иголку с ниткой не забудьте вернуть. И учтите, хотя кабачки продукт низкокалорийный, с чужого огорода у них эффект обратный. Можно и ожирение получить. Первый признак налицо: штаны-то распоролись!" Ушёл. Зашил, как миленький. И даже иголку с нитками вернул.
Этот визит разозлил меня как следует. Вечером за ужином у костерка мы с Людмилой договорились, что любителям брать чужое надо преподнести достойный ответный урок. Люся даже согласилась отложить свою стройку с утра на несколько часиков, и отпустила меня в город. Вернулась я с красочным плакатом "Огородное присловье". Там на лесной поляне изображен огород, на котором растёт что-то ярко зелёное, похожее толи на капусту, толи на кабачки. Люди в красных рубашках и блузках убирают урожай. Изображено не крупным планом, но, судя по тому, что вокруг деревья зелёные, значит это не капуста. Капусту ведь убирают осенью, когда листва совсем других цветов, да и то её на деревьях уже немного остаётся. Оставалось дело за малым: написать слова. И написали, да ещё с громким обращением:
"Мужики!
Средь вас воришки кабачков.
Вразумите дурачков:
Они росли на изотопах...
Онколога не миновать.
Вот так, ребята, воровать!"
На следующее утро, рано - рано, ещё до прихода строителей, плакат этот со зловредными словами и подписью "Соседи-химики", повесили на бытовку. С нетерпением ждали реакции. И дождались. Отомщены были по полной. Около бытовки проходил целый митинг. Разобрать слов полностью было невозможно. Да и слова-то, которые иногда долетали до нас, были в основном такие забористые, каких мы своим студентам никогда не говорили, а они нам тем более. И обращены они были к герою дня - Витьке. Уже потом их бригадир Антон рассказал, что там высказывались даже опасения, что "эти химики или сожгут нашу бытовку, или отравят нас к чёртовой матери!". Да ещё вопросы слышались, которые они пытались выяснить друг у друга: "Что такое "изотопы?", "А кто такой "онколог"?" Эрудиция зашкаливала. Вот так: не больше и не меньше. Им и ни к чему, что наша невинная шалость не была местью. Видимо, их знакомые женщины не мелочились, платили им за их прегрешения по-крупному. А нам было достаточно и переполоха.
Мы тогда и предположить не могли, на кого осмелились эпиграмму писать - на будущего богатого наследника испанской тетушки. Так потом рассказывал тот же бригадир: мол, отписала состоятельная донья целое поместье племянничку, обретавшемуся на чужбине, по воле судьбины неласковой. Вот такие кульбиты жизнь-то иногда выделывает.
А наша жизнь продолжалась. Кабачки росли, сарай строился. Правда, нас опять поджидала ещё одна неприятность, но уже куда крупнее, чем кража кабачков. Шифер, приготовленный для крыши сарая, лежал рядом со стройкой. В одно прекрасное утро, вернее - в несчастное утро, на месте его не оказалось. Всё спёрли. Под чистую. Оставили поломанные куски да небольшие осколепки. Людмила даже расплакалась. Было с чего: она столько сил вложила в этот сарай, а крышу крыть нечем. Снова выручили заготовки моего мужа. Взяли рулоны рубероида, дотащили их вдвоём до Люсиного сарая и в этот же день вдвоём покрыли крышу. Химик и историк в женском обличье работали так старательно, с азартом, что залюбуешься. На зло врагам, то есть ворам. Приговаривали: теперь, гады, не упрёте - прибито. Вот так ещё раз пришлось поделиться в ответ на бессовестный воровской передел-беспредел. Правда, потом было объяснение с мужем: куда всё подевалось?! Но это уже было потом. Пришлось соврать: украли... На недоумённый вопрос: "А почему только часть, не всё?" бойко ответила: "Да чёрт их поймёт! Оригинальничают". Не сказала мужу правду, боялась, что не готов он поддержать лозунг "Делиться надо!"
Лето катилось, катилось, и не заметили, как наступил август. Люся переехала в свой сарай. Он казался нам после палатки настоящим дворцом. Стены с внутренней стороны мы обили картоном, пенопластом. Поклеили красочными большими календарями, плакатами, репродукциями. Залюбуешься. Я ещё некоторое время упорно сохраняла верность своей палатке. Ночевала там одна. Но всё больше чувствовала, что я как поросёнок Ниф-Ниф из английской сказки "О трёх поросятах". Домик был ненадёжный, хлипкий. А если бы серый волк?! Но, слава богу, волки не покушались, а вот холод в августе, особенно предутренний знобкий ветерок пробирал до костей. Сама однажды на рассвете завыла как серый волк на луну. Терпение лопнуло, и я перебралась в домик к Наф-Нафу, то есть к Люсе в сарай. Так ярко я не отдыхала ни до, ни после. Запомнилось на всю жизнь. Иначе я бы никогда не сподобилась написать о лете 1992 года.
Отпуск закончился с полным комфортом. Закончилось лето, закончился и год. А в соответствующий сезон 1993 года освоение Целины продолжилось уже на другом витке, на другом уровне.
В начале 90-х мы не знали, что ждать. И не только через год, через месяц. Каждую неделю всё новости, а в некоторые периоды и того чаще. И все сюрпризы были нерадостные. А чему радоваться, когда зарплата в номинале становилась всё больше, а купить на неё получалось всё меньше. Бывали и такие дни, что и вообще купить было нечего. Жить приходилось в основном в очередях, где страсти кипели несусветные. Обнажались все политические симпатии и антипатии. Здесь же в очереди в спорах искали того, "кто виноват?!" Дело доходило до рукоприкладства. А вот до удачного отоваривания доходило не всегда. Бывало и так, что, простояв часа 2-3, уходили с пустыми руками. Опустошенные, усталые, раздражённые и злые брели домой, а в голове стучал один вопрос: "Чем накормить своих домашних?"
К лету 1993 года вымотались окончательно. К этому времени проблемы обозначились, казалось, везде. Электронику лихорадило. В институте, где готовили специалистов для этой отрасли, настроение было тоже скверное. Летняя сессия шла очень тяжело. Студенты с нетерпением ждали каникул, преподаватели - отпуска. В начале июля долгожданное получили и те, и другие. Маршрут для меня был ясен - на дачу.
Мне, избалованной в прошлое лето комфортом люсиного сарая, в палатку совсем не хотелось. Решили строить свой сарай. Муж вспомнил все свои строительные навыки, полученные в молодости в туристических лагерях. Стройка закипела. Лаги уложили прямо на землю, к ним прикрепляли деревянные поддоны, которыми снабдил сын. Сооружение получилось маленькое и неказистое. 2 поддона в ширину, 4 - в длину. Обрешётка под рубероидной кровлей тоже из поддонов. Из них же внутри сколотили нары. Но обшили сарай доской обрезной, щелей почти не было, а внутри по той же технологии, что и прошлым летом в люсином сарае: пенопласт, картон, календари, плакаты, старые обои. Всё получилось, как в приговорке: "Что нам стоит дом построить?! Нарисуем - будем жить!" Но жить в этих хоромах среди взрослых членов семьи, кроме меня, желающих не нашлось. Правда, через неделю компанию мне составила трёхлетняя внучка. Мы с ней отдыхали славно. Готовила я по-прежнему на костре. Для Настёны, так зовут внучку, это было весёлое и забавное зрелище. А ещё она любила ходить со мной по воду. Идти было далеко: наверх, в деревню. Однажды пришлось это делать после сильного дождя, по грязи. Настя потребовала и для себя маленькое ведёрко, более того - налить в него воды и командовала: "больше, больше". Я шла впереди, она за мной. Ноги в резиновых сапогах тонули в вязкой грязи. Через метров десять моя попутчица потребовала воды отлить - тяжело, мол. Ещё через десять метров просьба повторилась. И так раза за три ведро её оказалось пустым. Она продолжала плестись сзади, я всё внимание сконцентрировала на том, чтобы не поскользнуться. И вдруг сзади раздался крик: "Трагедия!" И смех, и грех, как говорится. "Что такое "трагедия", Настя", - спрашиваю её. "Трагедия - это, когда грязь за ноги хватает и не пускает!" Вот такая в жизни моей внучки случилась первая трагедия. Дай Бог, чтоб не случались настоящие.
Вечером у нас был волнующий ритуал приготовления ко сну. Я зажигала свечку, ставила её на тумбочку, переодевала девочку в пижамку, покрывала голову платочком и, она, умиротворённая, ложилась на подушку и требовала рассказать сказку. Уставшая, уже заплетавшимся языком я рассказывала ей сказки и разные небылицы. А ещё мы мечтали о том, как будем жить не в сарае, а в доме, который к тому времени начинал строиться. Плотники укладывали первые венцы. Под мои рассказы Настёна засыпала. Я тушила свечу и тоже проваливалась в сон. Не знаю, какие сны снились рядом мирно сопящей внучке, а мне грезился будущий сад, крепкий дом. Но это было во сне, а наяву утром были те же нары в том же сарае. Но вокруг было замечательно: солнце, росистая трава, незатейливые цветочки и совершенно чистый и прозрачный воздух. Было ощущение полного счастья.
Мою радость испортил приход соседа Антона. В это лето этот двадцатипятилетний "новый русский" закончил строительство своего коттеджа, но его семья (жена и сын, ровесник Настёны) переезжать туда жить, почему-то не спешили. Он пришёл, сел на краешек нар, больше сесть просто было некуда, внимательно и с недоумением оглядел наше жилище и спросил: "И Вы тут живёте?!" Ему в ответ я сказала: "Как видишь". Он предложил жить у него в доме, ведь, мол, всё равно он пока пустует. Мой отказ его обидел. Посоветовал подумать, если не о себе, так хотя бы о ребёнке. И, как уже совсем веский аргумент, выложил: "В таком сарае жить стыдно!" Вот так: не больше и не меньше, - стыдно, оказывается. Мне действительно после его слов стало стыдно и, чтобы как-то сгладить неловкость, я пошутила, что если он и дальше будет так стыдить меня, то я на своём сарайчике повешу лозунг "Мир хижинам - война дворцам!" Антон, видимо, не очень хорошо знал историю, шутки не понял и, вежливо попрощавшись, поспешил удалиться. А наша жизнь продолжалась, и мы ещё долго наслаждались летом.
Правды ради, надо заметить, что последующие отношения с соседом Антоном сложились хорошо, даже очень хорошо - мы дружили, как может дружить немолодая женщина с ровесником своего сына. Он, как ребёнок, радовался моим шутливым поздравлениям с его днями рождения, даже более того - ждал их. Ведь человек он был обеспеченный и подарки, даже дорогие, ему уже удовольствий особых не доставляли. А вот мои незамысловатые доморощенные стишки, да еще нацарапанные на кабачках, или этикетка на бутылке "Рябиновой на коньяке" с изображением Льва-сибарита, это его знак зодиака, в махровом халате, в ореоле рябиновых гроздей, и опять - таки с шутливыми рифмами приводили в восторг. За 15 лет жизни бок о бок в дачный сезон было всякое. Но помнится только хорошее. Его, вероятно, было много больше, чем нехорошего. Помнится ещё и забавное, и весёлое. Такой была история с котом Феликсом. Но котом он стал года через два. А в то лето, самое первое, когда сосед достроил свой коттедж-дворец, сразу новоселье он не справлял, считал, видимо, что остались кое-какие недоделки. Со стороны они видны не были. По сравнению с неказистым сараем казалось: чего же ещё желать?! Так, вероятно, считала не только я, но и местная фауна недоумевала: почему не вселяются?! Яркий и громогласный её представитель - местная кошка (может, та самая, что год назад так надрывалась по ночам возле моей палатки?). Она, наверное, вдобавок считала, что зажатое новоселье - это нарушение святых традиций. Как известно, "традиция - душа державы!" Непорядок, решила она и подбросила во дворец Антона крошечного слепого котёнка. Чувствовала ещё, вероятно, что всю ораву свою в диких условиях может не прокормить, а тут рядом такая роскошь... Кошка тоже разделяла принцип: "Делиться надо!" Сосед пришёл ко мне уже не с повторным предложением оказать ему честь, а с вопросом: "Что делать?!" Под полом дома не умолкало надрывное мяуканье котёнка. Достать у Антона котёнка не получалось: доски пола были прибиты добросовестно, подлезть снаружи под пол было невозможно. "Что делать?!" Мой совет: отрывать доски. Другого выхода нет. Антон воспринял сказанное, как благословение. Минут через 20 снова прибежал ко мне, но уже с котёнком в руках: крошечным, слепым. Очевидно, что котёнок был голодным. Он то не надолго затихал, то принимался опять требовать: есть, есть, есть... Молока у меня не было. Не было его и во всей округе. Антон решительно посадил котёнка в какую-то коробку, сел в машину и столь же решительно отправился в Москву. Дома они с женой кормили его из соски, как ребёнка. Жена потом относилась к коту спокойно, как к домашнему животному. А вот Антон... как к ребёнку, ко второму ребёнку (у него уже был сын). Как только он появлялся дома, сразу котёнок оказывался у него на руках и они дружно мурлыкали. Здоровый молодой мужик с удивительным умилением приговаривал: "Феликс, миленький мой, деточка моя!" Жена даже обижалась: если бы он так хоть когда-нибудь сына приласкал, а то всю нежность тратит на подкидыша. Надо заметить, что любовь и привязанность была взаимной. Феликс (почему такая кличка, не знаю), став взрослым вальяжным и красивым котом: сам черный, а грудка, лобик и лапки беленькие, платил Антону той же монетой. Повадками он был похож больше на собаку, чем на кота. Он или сидел у хозяина на руках, или следовал за ним по пятам. За грибами уходили далеко и надолго. И Феликс бежал постоянно сзади. Если отставал в высокой траве и начинал мяукать, Антон приостанавливался, звал, дожидался, а иногда и спешил на помощь. У меня такое впечатление, что Феликс помогал Антону собирать грибы. Может, делал как надрессированные поросята при поиске трюфелей?! Но как бы то ни было, в их лукошке грибов всегда оказывалось в два-три раза больше, чем в моём. Про качество я уж и не говорю: у них - белые, красноголовики-подосиновики и тп., в моём - сыроежки да свинушки и прочие лесные дворняжки. 5-7 километров отшагаем и ничего. Я обратно домой еле плетусь, а Феликс, подмяукивая, в калитку вместе с хозяином и полными корзинами входили бодро и торжественно.
Кошкин вероломный поступок был не единственным. Где-то через год, убедившись, вероятно, в счастливой судьбе своего подброшенного сынка, она в один прекрасный солнечный день привела очередной свой выводок. Весь. Целиком. Хозяев в этот момент дома не было. Они ушли к кому-то в гости. Зрелище было потрясающим: по освещённой закатным солнцем стороне дома ползали многочисленные котятки. Их мать, довольная своим поступком, разлеглась и грелась на балконе около двери в кухню. Она лениво наблюдала за происходящим, чувствуя себя полной хозяйкой кирпичных владений. Вокруг собрались соседи, с юмором комментируя ситуацию. "Во, Антон теперь многодетный отец!", "Кошачья экспроприация!", "Кошка, как всякая женщина: позволь дать слабину - и ты пропал!". Такие и подобные фразы слышались под дружный хохот собравшихся. В сумерках явились и хозяева коттеджа. Но к общему веселью они почему-то не присоединились. Антон взял корзину, собрал в неё всех захватчиков и депортировал. Сказал, что далеко, и был уверен, что теперь семейство уже больше не сможет повторить своего набега. На судьбе Феликса эта история никак не отразилась. Он продолжал быть семейным любимцем и жил так, как дай бог, каждому четвероногому, да и не только.
Вёл себя кот с окружающими, как наглый и самоуверенный сибарит. У нас была собака очень серьёзной породы - ротвейлер, по кличке Трэф. Его боялись, и никто из посторонних не рисковал заходить в калитку без предупреждения и сопровождения хозяев. Трэф был грозен: не пропускал никого, особенно велосипедистов, проезжавших по дороге мимо забора, чтобы не облаять. Постепенно вдоль этого самого забора собака вытоптала "тропу гнева". Снесла, затоптала все цветы и кустики. Прохожие и велосипедисты старались миновать эту тропу, как можно быстрее. И только Феликс выпадал из этого правила. Более того, он приходил на участок, шёл мимо развалившегося у крыльца Трэфа, ничуть не смущаясь. Оба делали вид, что другого не существует, и что происходящее их не касается. Вот такой нейтралитет соблюдали представители двух извечно враждующих лагерей фауны.
Антон и кот по характеру были очень похожи. Победители. Да, мужики не робкого десятка. Осталась в памяти сцена с рытьём колодца. Наняли экскаваторщика, который копал колодцы для всей нашей улицы. Дошла очередь до соседей. Решили это делать около самой недавно построенной бани. Ковш раза два ковырнул землю и экскаватор, зашатавшись и задев за угол бани, стал медленно оседать в землю. Болото! Водитель, испугавшись, выскочил из кабины и отбежал на безопасное место. Жена Антона Катя с криком и со слезами, убежала в дом, чтобы не видеть всего ужаса. Все присутствующие растерялись и замерли. Не растерялся лишь Антон. Он стремительно рванул в кабину и какими-то невероятными усилиями и манипуляциями вывел махину на сухое место, а потом что-то подкладывал под колеса и колодец в этом гиблом месте он всё-таки выкопал.
С ним в некоторых ситуациях, как говорится, можно было не бояться "идти в разведку". Не подведёт. С ним вместе организовывали отсыпку дороги на дачной улице: на собранные деньги я в городе заказывала машины с гравием, утром к 8.00 мчалась в товарищество: встречать и руководить разгрузкой. Потом все скопом: и стар и мал граблями, лопатами, на тачках развозили и разравнивали гравий на дороге. Работа была не из лёгких. У Антона в это время были проблемы со спиной, которые позже закончились операциями. Но и он не мог остаться в стороне от нашего общего энтузиазма.
Вообще энтузиастов среди моих соседей много. Болезнь повальная. Семейная пара, она моя коллега по институт, муж, тоже кандидат наук, работал на одном из предприятий Зеленограда. Они вырастили четверых детей, получили свои 6 соток в том же болоте, построить дом обычным путём не могли - средств на строительство не было. Оба они были "Кулибины". Придумали свою технологию. Приобрели ручную бетономешалку. Сами всё рассчитали, спроектировали. Сами отливали бетонные блоки, укладывали их и делали всё предусмотренное строительством. Потихоньку вдвоём от приезда к приезду воздвигали они свой дом. Глава семьи и печь сложил. Всё осилили. А надо сказать, что в это же время в институте у нас платили гроши и на предприятиях электроники денег месяцами не видели. А у них двое младших детей учились в это время (платно!). Катерина, оставаясь преподавателем одной из технических кафедр, устроилась в фирму, созданную её бывшими студентами, водителем. Да ещё как водила - ас! В свое время они с мужем закончили физфак МГУ. А она ещё, вдобавок, и внучка академика. Вот и пойми, как ответить на вопрос: где и как научились они этому сложному делу - выживать? Да ещё в то время, когда понять происходящее, разобраться, что к чему, было ой как непросто.
Своя героическая история почти у каждой семьи моих соседей. Но всё течёт - всё изменяется. Изменился облик нашего дачного посёлка: похорошел, весь в цветах и зелени. Каждый год прирастает новыми постройками и сооружениями. Честно говоря, я радуюсь, глядя на изменения. Другое время - другие возможности.
Изменилось и соседство. Но опять повезло. Видимо аура местная хорошая: достойные, замечательные и интересные люди.
Да что там соседи. Изменились не только они. Существенно изменилось окружение: природа, люди, близкие. Поднялся сад, выросли деревья и кусты, их посадили много. Некоторые уже сошли на нет, требуют обновления. Цветут многолетники. Всё, что сажали вместе с мужем, принялось, растёт, плодоносит. Незаладилось только с грушами. Их мы сажали в последнюю совместную осень, когда уже официально мужем и женой не были. Посадка груш была последним "прости" Хозяина. У него начиналась жизнь с чистого листа и на другой "делянке". Хотел посадить он последние деревья с семьёй сына, да они почему-то не приехали. Пришлось мне снова помогать ему. Но природа, словно, почувствовала наш мезальянс: груши выросли неказистые, корявые, без намёка на плодоношение. Я тоже постепенно стала похожа на них. В общем, болели вместе. Но уцелели, выжили благодаря многому и многим.
Родники. Бесчисленные, бесконечные, они головная боль на протяжении более двадцати лет. С одной стороны, постоянная проблема: куда, как отвести воду, чтобы не потонуть в болоте, с другой - без родниковой воды, наверное, не выжили бы, я уж точно. Родники питают всё, придают силы. И, конечно, помогают люди. Рядом живут добрые, интересные: друзья, знакомые. Дети. Внуки - их уже четверо. Старшая выросла, но романтику сарайчика, как признаётся сама, помнит до сих пор. Хохочет, вспоминая, как готовился ужин на костре, а она с соседским мальчишкой бегала рядом с костром. Моё неоднократное приглашение на ужин для неё и для двух дедов (родного и двоюродного), что-то делавших на стройке, оставалось не услышанным. Когда, наконец, все собрались за столом, приготовленные макароны с мясом есть было невозможно: на зубах хрустел песок. Дети основательно сдобрили блюдо, когда бегали и бросались им.
Трое моих последующих внучат из "дачного" возраста ещё не выросли. Все вместе блаженствуем летом на даче, встречаем приезжающих в выходные дни родителей и прочих гостей. Строим планы на новые сезоны. В общем, жизнь продолжается, и хочется одного: только бы без потерь. За двадцать лет они были. С потерями входила я в новое тысячелетие, в новый век. Об одной я уже упоминала. Были и другие: потеряла маму, брата, племянника, друга. Потеря работы по сравнению с этими потерями - ерунда. Даже хорошо, что, проработав полвека, стала теперь "профессиональной" бабушкой. Не получалось уделять должного времени и внимания детям, зато теперь компенсирую, но, правда, уже внукам.
Вообще, как уже говорила, новое тысячелетие для меня началось не ласково. Потери. Болезнь. И то, и другое серьёзное. Да и какое же большое дело обходится без потерь?! Но, ведь, целину осваивают для того, чтобы потом получать урожай. Вот такой "урожай" даёт и наша покорённая Целина. Я имею в виду не только, и не столько, натуральные плоды. В дачный сезон жизнь особая. Получаешь радость ото всего, что вокруг: прорастает, плодоносит, цветёт, благоухает. Но особая радость от общения: с внуками, соседями. Есть рядом семья, самая яркая черта которой, - доброжелательность и энергичность. Пообщаешься и подзаряжаешь свои "батарейки". Так что опять принцип "Делиться надо!" работает.
На нашей же улице живёт и трудится удивительная женщина. Она одинока: муж умер, семья сына живёт очень автономно, почти не общаясь. С удивительным вдохновением и старанием сделала она свои шесть соток столь приятными глазу, что пройти мимо, не полюбовавшись, невозможно. Всё обихожено, прополото, вскопано, покошено и полито. Много цветов. Домик, обитый недавно сайдингом, взбодрился и приобрёл весёлый облик. Приглядевшись, чувствуешь, сколько заботы и внимания, вложено тут. Но забота и внимание Надины (так зовут хлопотунью) распространяются не только на свое хозяйство. Она помогает соседям: одним приготовить для нечаянно нагрянувших гостей угощение, другим - взять шефство над детьми и внезапно заболевшей их бабушкой. Надина тоже свято чтит принцип "Делиться надо!" Делает она тихо, спокойно, не рекламно. А делится, прежде всего, теплом, заботой и лаской. А уж в чём, в чём, а в этом-то люди всегда нуждались и нуждаются. И мы, её соседи, не исключение. Даже дети.
Четырёхлетний Севка проснулся раньше взрослых. Не одеваясь, по росистой траве побежал к воротам. Закрыты ворота. Закрыта калитка. А в гости так хочется. Попробовал пролезть между прутьев забора - получилось. Выбежал на нашу Рябиновую улицу. Подбежал к калитке Надины, она напротив, подёргал, но она тоже оказалась заперта. Ведь было ещё очень рано. Спала Надина. И вдруг услышала, как детский голос выкрикивает её имя. Накинув халат и взяв ключи, побежала к калитке. Севка?! "Тётя Надина, открой мне скорее - я замёрз" - требовал мальчуган. Открыла. Севка бегом, впереди хозяйки устремился в дом, в тёплую не застеленную постель. Надина легла рядом. Пришелец сообщил, что поговорить хочется. Рассказал все свои секреты и события. Идиллии помешала испуганная бабушка Севы. Проснулась, ребёнка на месте не обнаружила, калитка закрыта, ворота на замке. Где?! Ринулась на улицу, увидела напротив открытую калитку, догадалась, где искать внука. Рассерженная, обратилась к внуку: "Ты что делаешь?!" Тот невозмутимо ответил: "Бабушка, не мешай! Ты же видишь, я занят." Да, даже ребёнок чувствует, где его выслушают, поймут. Где не пожалеют для него ни тепла, ни внимания, ни времени,
Есть семья, у которой училась мужеству и стойкости. В этой семье потери были страшные. Сначала - с одной стороны. В начале девяностых Полина потеряла старшего сына по весьма частой, по тем временам, схеме: ушёл и не вернулся. Мужа она потеряла давно, он умер, когда мальчики были ещё маленькими. Растила одна. В январе 2005 года в автокатастрофе недалеко от нашего дачного посёлка погибли её младший сын и невестка. Остался полуторогодовалый внучок. Родители невестки помоложе Полины. Они и приняли все основные заботы о мальчике. Усыновили. Но и Полина не осталась в стороне. Образовался своеобразный семейный триумвират. Так втроём и растят Петра. Общение с этими людьми доставляет радость необыкновенную. Во-первых, как это принято теперь говорить, это креативные люди. По-нашему, по-прежнему - неуёмные, творческие люди. Какие деревянные скульптуры, качели, приспособления и сооружения строит "дед", закачаешься! А женщины стараются в саду и на грядках. У них всё растёт, цветёт. Всё радует глаз. Но особая сторона их жизни - это общение с молодыми друзьями погибших детей. Они ежегодно приезжают к ним в июле на день рождения Петра. Столько тепла, внимания, заботы! Чувствуется, что помогают они растить мальчика не только в один праздничный день, а на протяжении всех остальных дней, прошедших с того трагического дня. Коммуна какая-то, где всех объединяет забота и милосердие. Остаётся только порадоваться: не оскудела на добро Земля Русская.
Да, потери. Они за двадцать лет не обошли стороной большинство семей нашего садового товарищества. Без них, к сожалению, жизнь не обходится. Но и за эти же двадцать лет случилось и много приобретений, и далеко не только материального характера. О них я уже частично рассказала. И надеюсь, что жизнь сложится так, что впереди случится много хорошего, что позволит продолжить рассказ о дачной жизни, жизни вообще. И ещё надеюсь, что автором такого повествования буду не только я, но и мои внуки. Дай Бог, чтобы им было о чём рассказать, и чтобы они захотели это сделать.