Часть I, в которой рассказывается о прелестях похоронного дела
Меня зовут Борис Потёмин. Я родился в городе Суздале Владимирской области. Усилиями акушеров родильного дома номер один. Детства я не помню - ничего в нём уникального не было - играл в компьютерную приставку, гонял террористов по нашему дому и двору. Когда же я слегка возмужал, то в моей жизни появилось две обсессии - стройные девушки и самые обычные похороны, которые случались прямо-таки в изобилии. И я постоянно находился между чудовищных для меня страстей - слева куча красивых худощавых нимф, а справа - аура похоронной мистерии. В семнадцать лет эти два мирка даже слились воедино, но я не хочу об этом вспоминать. Это произошло по стечению обстоятельств.
Меня зовут Борис Потёмин.
Обстоятельства звались Настей, но мы называли её Чифирь, потому что она до безумия любила очень крепкий чай. Была она единственной дочкой кладбищенского сторожа дяди Сергея, который из-за пагубного пристрастия к самогону не сумел сделать карьеру среди живых, но в собственных кладбищенских владениях чувствовал себя прекрасно. Он присутствовал на каждом новом погребении, душевно заливался прощальными речами, пускал горькую слезу и щедро пил за упокой. Его фирменным развлечением был приём ста пятидесяти грамм на сон грядущий. Эту процедуру он совершал только среди могил и закусывал только тем, что посетители оставляли для птиц около памятников. В основном это были крекеры, овсяное печенье и конфеты "Рачки".
Обстоятельства звались Настей-Чифирь.
Худощавая и высокая Настя-Чифирь была особенной гордостью дяди Сергея. У неё была настоящая русская коса, узко посаженные карие глазки и маленькая грудь. Пока мать с пяти утра до четырёх пополудни выполняла обязанности поварихи на Государственном Туристском Комплексе (ГТК), пятнадцатилетняя Настя-Чифирь шустро обустраивала хозяйство и бежала гулять с друзьями, в числе которых был и Борис.
Худощавая Чифирь была особой гордостью нашего кладбищенского сторожа.
Я любил её целовать. Временами у меня случаются приступы астмы. Однажды я дотронулся своими горячими губами до её прохладных губ. Осторожно коснулся языком, нежно провёл руками по плечам и тут неожиданно втянул в себя воздух так, что слегка укусил её губы. Резко отпрянул и стал рыться в карманах, ища ингалятор. Но Чифирь не обиделась, думаю, даже прониклась отдельной симпатией.
Я любил её целовать.
И делали мы это с определённой регулярностью. Так как вся без исключения местная суздальская детвора от мала до велика развлекалась игрой в прятки, то мы с Чифирь находили достаточно времени для уединения. Мы всегда бежали прятаться вместе, забирались за одну из многочисленных поленниц, укрывались в стогах свежескошенного сена, таились под обрывистым берегом реки Каменки и наслаждались нежностью поцелуев. Вокруг жужжали грузные шмели, летали бабочки-капустницы, а муравьиная армада приступала к строительству нового особняка. Нам нравилось целоваться именно во время игры в прятки, потому что у всех был один повод спрятаться, а у нас целых два.
Мы делали это с определённой регулярностью.
Но идиллия разлетелась в пух и прах одним летним вечером. Мы с Чифирь забрались на чердак в бане, там была организована летняя спальня. Долго целовались. Потом зарылись под перину, а что было дальше, я помню неотчётливо, всё покрылось какой-то серой дымкой.
Идиллия разлетелась в пух и прах.
Сначала было интересно и очень необычно. Запах её кожи отпечатался в моей памяти. Кожа была очень гладкая и пахла корицей. Шея Чифирь возбуждённо пульсировала. Я целовал её маленькую сладкую грудь, она скребла меня коготками по спине. Дальше пробел. А потом было плохо. Плохо. Очень плохо. Как-то нечестно. Помню, как дёргалась Чифирь, я сильно сжимал её тощие бёдра. Мне по-настоящему хотелось подавить её. Откуда взялась та подушка, точно не скажу. Я дышал в неё в одной стороны, Чифирь - с другой, но оргазм никак не приходил. Что-то делалось не так, её руки нечеловечески драли мне кожу на спине, я даже ощутил приятный ручеёк крови. Но тут Чифирь стала очень податливой, я ещё сильнее налёг на подушку и, наконец, смог успокоиться. Лёг на бок и моментально уснул.
Сначала было интересно и необычно, потом уснул.
Боре приснилось, что ему опять девять лет, и опять хоронят его бабушку. Спать, зная, что за стенкой в тяжёлом дубовом гробу лежит холодная синяя бабушка, совершенно невозможно. Боря встаёт, слегка поскрипывая половицами, шлёпает мимо спящих родственников к двери в комнату, где временно разместили гроб. Окна плотно зашторены, поэтому даже робкие порывы полной луны осветить горницу с гробом не имеют успеха. Глаза Бори уже достаточно привыкли к темноте, чтобы различить стол посередине комнаты, убранный белыми старушечьими кружевами. Подходит к гробу и смотрит на бабушку. Почему-то кажется, что она сделана из дерева - глубокие морщины, сходящиеся к впавшему рту, похожи на кору того самого дуба, из которого сделан гроб. Боре хочется прикоснуться к деревянной бабушке, но краем глаза замечает в гробу шевеление, будто бы бабушка сжимает и разжимает пальцы левой руки. Под кружевами ничего не видно, зато явственно слышится шорох, будто бы уже размяв левую руку, бабушка разрабатывает правую. Боря с гипнотическим спокойствием отодвигает кружева и видит обгрызенную до костей бабушкину руку. Одновременно с этим в ногах трупа возникает сильное шевеление и показывается голова огромной крысы. Боря, потерявший голос от страха, плюхается на пол, а крыса невозмутимо пробегает по холодному телу и начинает грызть бабушкино ухо.
Мне приснилось, что опять хоронят мою бабушку.
Когда я проснулся, было ещё темно. Рядом тихо лежала Чифирь. Отняв от её лица подушку, я увидел, что та вся изодрана крепкими зубами. Быстро поднялся, оделся и начал осторожно спускаться с чердака.
Я проснулся, но было ещё темно.
С тех пор прошло несколько лет. Меня признали невменяемым и отрядили лечиться. Там я познакомился с очень разными людьми. Но особенно мне запомнился мужчина из города Гусь-Хрустальный Владимирской области. Он был практически нормальным - его обсессия заключалась в обычном разбивании стекла. Казалось бы, ничего страшного - ну, видит человек что-то стеклянное, ну, хочется ему это разбить, удовольствие получить. Болезнь эта с годами усугублялась, и в результате он стал асоциален. Часто беседовал с участковым, сидел в изолированном от общества помещении, когда освобождался, то начинал бить стёкла в своём доме и соседних домах, в различных учреждениях. Никаким внушениям и страха ограничения свободы не поддавался. Потом-таки его силой направили на лечение.
Несколько лет прошло с тех пор.
Буду пока ходить вокруг да около. Сначала расскажу, почему эта история меня волнует. После освобождения из плена белых рубашек с длинными рукавами, я некоторое время болтался по городу в поисках работы. На лад дело не шло. Учитывая полное отсутствие умения делать что-либо руками, я постарался устроиться сначала в банковский, а затем и в страховой бизнес. Счастье это не принесло. Тогда я вспомнил о своём старом увлечении похоронами и прочими кладбищенскими делами и отправился в агентство похоронных услуг N, предложив им реализовать проект по предоставлению особых услуг последнего пути.
Пока буду ходить вокруг да около.
Так и появилось погребальное агентство "Похоронное дело". Собственно, сам процесс погребения занимал совсем немного времени и скорее был данью традиции. Главная же работа сотрудников "Похоронного дела" состояла в создании особого антуража последнего пути. Тут уже подключалась фантазия родственников и друзей умершего, а иногда и сам покойный ещё при жизни намекал на каком-нибудь нестандартном способе погребения. Были и пометки в завещании, и записи в дневниках. В общем, родственники старались почтить покойного, а "Похоронное дело" старалось ублажить этих самых родственников по полному разряду.
Вот так вот появилось "Похоронное дело".
Отступления от определённой традиции погребения начались в нашем городе лет семь-восемь назад. Были ли они связаны с какими-то социальными процессами или общественными передрягами сейчас сказать трудно, но представители похоронных агентств старой закалки и неназванные источники из местного духовенства заявляют, что имели место лишь единичные случаи варварских похорон, а потом уже интерес к этой дьявольской затеи начало подогревать "Похоронное дело".
Случались-таки отступления от похоронных традиций.
А начиналось всё достаточно прозаично. У населения хватало фантазии только на богатые поминки в нестандартном месте, например, прямо на кладбище. "Похоронное дело" всеми силами старалось расширить собственную ассортиментную матрицу - начали призывать обратиться к личности усопшего, к его характеру, привычкам, тайным желаниям.
А начиналось всё достаточно прозаично.
Почему-то попсовой стала тема совместного захоронения в одном гробу. И ладно таким макаром провожали семейные пары или близких друзей, погибших опять же совместно в результате несчастливого случая, но когда однажды мне предложили двойное захоронение только что скончавшейся и погребённого несколько лет назад, то тут даже я засомневался. Хотя вскорости проблема разрешилась - отбросив гадливость и брезгливость, я договорился с администрацией кладбища, которая каждый раз встречала меня как старого и давно проевшего всем плешь родственника.
Часть II, в которой проявляется Чифирь
Представьте себе обычное кладбище при небольшом городке. Кресты, могилки и оградки прячутся в сумраке разлапистых лип и высоченных тополей. Время близкое к полуночи. Стоит безмятежная тишина, а единственная жизнь течёт в домике кладбищенского сторожа. Возле двери горит одинокий фонарик, в окно видно, как сторож, временами кимаря, смотрит телевизор.
На участке со свежими могилами появляется тень. Она осторожно лавирует между холмиками и останавливается около схороненной накануне молодой девушки. В домике сторожа гаснет телевизор, также пропадает фонарь у двери. Тень бегло кидает взгляд в сторону сторожки и, удостоверившись в совершеннейшей безопасности, начинает раскапывать могилу.
С этого-то история и началась. Я погасил монитор и откинулся на спинку кресла. "Не мою могилку раскопали, и ладно". Начинаю рыться в бумагах, подписываю два договора и сверяюсь с актом выполненных работ. Потом ослабляю узел галстука, расстёгиваю верхнюю пуговицу на рубашке и усиленно стараюсь отдышаться. В офисе, кажется, очень душно. Давнишние приступы астмы в последнее время доконали, что не вынимал бы изо рта ингалятор. Кое-как приведя себя в чувство, я стараюсь сосредоточиться на очередном заказе.
Вообще офис у нас забавный. Мы решили объединить его под несколько проектов сразу. Тут у нас и "Похоронное дело", и первое в городе агентство малозатратной рекламы "Промотей", и небольшой центр маркетинговых исследований "Спроси-ка", и штаб-квартира литературного кружка "Голубое сало". Я захожу, сталкиваюсь с гробовщиком Мишей, какая-то девушка с большой грудью примеривает костюм сигареты с фильтром, тут же сидят две ботанички и что-то судорожно кликают на компьютере. Плачет женщина средних лет, её утешает менеджер "Похоронного дела" Марина, на диванчике сидит волосатый тип с кипой бумаги и пьёт из моей чашки что-то, наверное, тоже моё. Через минуту вваливается толпа интервьюеров во главе с менеджером по социологическим исследованиям Анжелой, из-под стола вылезает программист с флешкой, косой на один глаз, заглядывает креативщик Петро из соседнего офиса в поисках бумаги для испражнения креатива. Я таращусь на всё это, мне весело, и работа движется.
Если честно, совершенно непонятно, зачем было раскапывать ту девушку. Кроме хулиганства ничего в голову не приходит. Надо ехать на кладбище и на месте разбираться, со сторожами знакомыми поговорить, вдруг, что и выясниться. Если это маньяк, то ничего страшного - живых не трогает и ладно. А если раскопали с целью наживы, то тут мои могилки в опасности - мы же и драгоценности в гроб кладём, и прочую дорогую мишуру.
Зачем её раскопали?
Доехал до Улыбышево за тридцать минут и сразу в сторожку. Захожу, там сидит Андрей и кроссворд разгадывает. Что-то он не особо радостный. Руку мне протягивает, а на лице мина кислая.
- Что, - спрашиваю, - у вас тут ночью приключилось?
- Да ничего хорошего. Дежурил Фёдор. Говорит, решил прикорнуть часик-другой, а с утра на обход пошёл и обнаружил могилу разрытую. Девушку молодую вчера только похоронили. Правда, сейчас уже всё обратно закопали.
- Посмотреть-то можно?!
- Ну, пойди, N50811, - прогугнил Андрей неохотно.
Географию местных захоронений я знал неплохо и точно представлял, в какой стороне находится квадрат с такой могилой. Прошёл метров шестьдесят, осмотрелся и нашёл нужный номер. Передо мной предстал среднестатистический могильный холмик из преобладающей в этих местах песчаной породы, свежевыструганный крест в рост человека, который часто ставят на временной основе, пока не закажут дорогой памятник с фотографией и грустными словами. Всё вокруг было усыпано живыми цветами, которые начали потихоньку увядать, а также красовались два огромных венка, которые опираясь друг на друга, образовывали над могилкой некое подобие крыши. Создавалось такое впечатление, что Андрей ошибся, и ночью раскопали не эту могилу, а какую-то другую - так всё было аккуратно сделано.
Солнце ярко светило, прорываясь сквозь лёгкие перьевые облачка, на горизонте, на краю кладбища зеленел высокий хвойный лес, ворона пролетела и, каркнув, отправилась дальше. Я пребывал в неожиданном спокойствии и умиротворении. Я, не отрываясь, смотрел на могилу. Разглядел каждую песчинку погребального холмика. Потом подошёл поближе и стал изучать лежащие подле могилки цветы. Каждый лепесток. Постепенно они начали сливаться в большой цветной ковёр, который стал вращаться как калейдоскоп и удивлять меня самыми необычными сочетаниями.
Ещё раз взглянув на крест у изголовья могилы, я остолбенел. На нём висела фотография Насти-Чифирь и пристально смотрела на меня. Да-да, на меня смотрела именно фотография, я ощущал это. Изображение Чифирь было расплывчатым и блёклым, но это точно была она. А ещё я почувствовал, что моя правая нога начала медленно, очень медленно уходить в песок, как будто кто-то из-под земли тянул её к себе. Песок попал мне в ботинок, но я не мог оторвать взгляда от этой расплывчатой фотографии на кресте.
Моя вторая нога тоже начала медленно погружаться в песок, а я завороженный смотрел, как у Чифирь на фотографии появляются моя бородка и усы, меняется форма носа, глаза меняют цвет с карего на какой-то странный - один зелёный, другой синий. И вот я уже стою по колено в песке, кто-то очень сильный тащит меня под землю. Почему-то я не могу сопротивляться, а покорно иду в могилу. Фотография на кресте уже почти полностью переняла мои черты, но ещё не приобрела резкости. Вокруг стоит оглушительная тишина, кажется, что лопнут барабанные перепонки.
И вдруг каркнула ворона. Потом ещё раз. Ещё, ещё, ещё, ещё. Я вздрагиваю, и моё тело наполняется силой и волей. Я дергаюсь, стараясь освободить ноги, вылезти из песка. Левой ноге это удаётся сделать, а правая - застряла. Уже не обращаю внимания на фотографию, думая только об одном - достать бы правую ногу и убежать отсюда.
И мне удаётся это сделать! Я из последних сил дёргаю ногу, и песок отдаёт мне её, поглотив ботинок, да так резко, что я теряю равновесие и падаю на спину. Но не сразу ударяюсь о землю, а ещё лечу какое-то мгновение и приземляюсь в яму, вырытую рядом.
Два на полтора. Два на полтора. Я лежу в яме два на полтора. Надо мной высокое голубое небо, а я лежу в яме два на полтора. Мне страшно. Кажется, что сейчас откуда-то сверху должен посыпаться песок, и меня похоронят. Я безотрывно смотрю вверх, но ничего не происходит.
Через пять минут я поднялся и выглянул из могилы. Кладбище исчезло. Теперь в мире не было ничего, кроме бесконечного, уходящего за горизонт поля, моей ямы и голубого неба в редких облачках. Хотя нет. Было ещё две вещи. Метрах в ста впереди была одинокая могила с крестом, а справа какая-то чёрная точка, которая, как мне казалось, приближалась.
Я выбрался из ямы и пошёл к могиле. То, что в ней лежит Чифирь, я не сомневался. Я подходит всё ближе. Спина слегка ныла от падения, правая нога без ботинка начинала мёрзнуть. Подойдя к могиле, я прочитал надпись: дядя Сергей. Чёрная точка справа приближалась.
- И вы здесь, дядя Серёжа?! Зачем же вы столько пили водки? Зачем уходили в запой на две-три недели, лечились и начинали снова. За дочкой своей не усмотрели! Может и не связалась бы она с таким как я, а жила бы сейчас с вами в тёплом доме, который бы вы построили, если бы не пили водку "Лось". А ещё говорили, что Настя - ваша гордость! Не очень-то вы её и любили. Лучше б не уходили в запой и собой бы гордились - всем от этого польза была бы. И я бы вас уважать начал. А теперь я почему-то считаю себя правым судить вас за алкоголизм. Дядя Серёжа, вы были не правы до глубины души. Больше мне сказать вам нечего! У меня своя жизнь, а у вас своя смерть.
Сверху на кресте, который возвышается рядом с могилой дяди Серёжи, стоит слегка початая бутылка водки "Лось".
Точка справа стремительно приближается, и я вижу, что это большая чёрная как смоль ворона. Она пронзительно каркает, ударяется в бутылку водки, роняет её и пролетает мимо. Больше я эту ворону никогда не видел. А бутылка, совершив кульбит, падает на каменистую землю и разбивается.
Часть III, развязка
Звон бьющегося стекла возвратил меня на мгновение в психлечебницу, в палату, где со мной жил парень, страдающий страстью к разбиванию всего того, что можно разбить. Как же звали этого парня? Федор, Фаддей, Федот, Феликс? Нет! Филипп, Фил! Я поднял голову, и мгновение застыло.
Я увидел себя, сидящего за столом с ручкой и исписанной кривым размашистым подчерком бумагой. На ней была записана история про "Похоронное дело", про безумный офис с кучей фирм, про Чифирь, про дядю Серёжу.
Фил весёлый и радостный склонился над только что разбитой им неизвестно откуда взявшейся пробирки и улыбался.
- Слушай, Фараон, а классно бомбануло?!! А?!! - спросил он.
- Почему это я фараон?
- Ну, потому, что у тебя глаза разного цвета! Как у египетской кошки! Сам же просил тебя называть Фараоном - правителем Верхнего и Нижнего Египта. Ты что позабыл всё?! Оторвись ты от писанины этой, совсем она тебе голову заморочила.
Но я его не послушался и записал следующие строчки.
Так вот. Про глаза. Странными глаза Бориса называли не столько из-за потаённой романтики, сколько ввиду их физиологической разномастности. Левый глаз смотрел на мир глубоким синим цветом, а правый - зелёным травяным. На Суздальских просторах подобный феномен был редкостью, потому и вызывал такой ажиотаж. Меня назвали Фараоном, потому что у египетских кошек бывают такие же разные глаза.
- Так я отсюда никуда не выходил? - задал я наиглупейший вопрос Филу.
- Ну, с тех пор, как ты укокошил какую-то девчонку Настю, про которую рассказывал, и попал сюда - нет.
- А как же моё агентство "Похоронное дело"?
- Не знаю, я о таком не слышал.
Мне не хотелось ему верить. Я встал из-за стола, прошёлся пару раз от одной стены к другой, подошёл к зарешёченному окну, оттуда к двери и приложил к ней ухо. Где-то в глубине коридора слышалось разговор. Я не смог разобрать, о чём шла речь, поэтому я отошёл от двери и лёг на свою кровать. Я смотрел в грязно-жёлтый потолок, и мысли напрочь покинули мою голову. Поэтому я закрыл глаза, сложил руки на груди крест накрест и замер. Ну, истинно мумия.