Кукушкина Юлия Павловна : другие произведения.

Сапожник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Они называют меня Сапожник. Видимо, потому что лекарь из меня и, правда, никакой. В те времена, когда еще можно было себе позволить и думать, и чувствовать, я был летописцем. Одним из многочисленных королевских летописцев. Но это было очень давно.

Так что я и в самом деле - не лекарь. Но другого нет.
Все уже знают эту историю - мы жили на этой земле, и она давала нам хлеб. Мы строили города, любили своих женщин, создавали свой маленький мир.
Потом пришли люди. И все закончилось.
Избито и старо, как все под Луной.
Поэтому сегодня я и нахожусь здесь, в глуши каэдвенских лесов.

Осталась от прежнего одна привычка - думать, будто писать. Вязью слов заглушать боль давних и свежих потерь и ран. Каждое слово - как новый узор на ткани судьбы, новая цветная нить в гобелене жизни. И пусть сейчас я штопаю своих боевых товарищей грубыми нитками, а они, как оглашенные, орут от боли, мыслить я все равно буду только так. Я летописец. Ничего не поделаешь.

Стоянка пуста. А две недели назад убили нашу Рэйль. Так что теперь я еще и кашеварю. Потому что как раз две недели назад я получил копьем в бедро, кое-как заштопал себя сам (орал при этом ничуть не лучше, чем мои сопливые юнцы, даже мамочку звал, так-то) и хромаю теперь по лагерю, проклиная белый свет. Старик стариком, а смерть все никак не берет.
Кому-то все-таки надо и еду готовить, и лапник свежий под раненые тельца подкладывать, и огонь разводить. Наловчился вот рыбу ловить. Так что на ужин у моих мальцов сегодня будет рыба. Может, даже Фао заглянет. Говорят, его бригада где-то неподалеку ...хех...работает.

День к вечеру. Кого-то сегодня принесут с размозженной головой? Крики Рэйли до сих пор в ушах стоят. Мучилась девочка. Впрочем, мы все тут почти трупы. Вернее - уже трупы, только живые до поры-до времени.
Ненависть. Холодное змеистое слово, свернувшееся клубком вокруг сердца. Мне вот шестьсот лет в обед, а все туда же.
Резать, колоть, насаживать на кол, насиловать, жечь, убивать. Мы от них уже ничем не отличаемся. Осталась только ненависть - всё остальное вымерзло, вымерло, когда сгорел Белый Город. Я там был, о да. По косточкам потом собирали. Можно смело сказать - один раз я уже умер. Теперь все едино.

А вот жена ушла куда-то в горы, крадет, говорят, зерно у поселян. Пытается вновь заставить землю родить для нас.
Я убиваю, она возрождает. Уже лет тридцать, как не виделись.
Столкнулись как-то у Филавандреля в Синих горах. Глаза только опустила, отвернулась - знать не желает. И пусть. Так легче.
А когда-то я любил ее, да. Но на войне не до этого. На войне есть только
- minne, свалка, красный туман похоти. Мальцы так расслабляются, а я не возражаю. Я кто? Лекарь. Всего-навсего.

Надо бы посмотреть, как там нога...Антисанитария, грязные тряпки, шерстяная нитка в распухшем багровом бедре. Красота. Но не гноится.
- Привет, дед! - Кайэ, как всегда, возникает из ниоткуда - хотя я-то знаю, вон из тех кустов - и тяжело плюхается на бревно возле костра.
- Здравствуй, Галка. Удачно сходили?
Им нравится играть со мной "в деда". Ни у кого родных нет. Поэтому когда мои юнцы возвращаются, я кряхчу с утроенным старанием.
- Да как сказать, возле Бан-Арда четверых стражников положили, обоз взяли, у нас все целы, только Лаэведдьель задело слегка. По мордочке. Как она шипела! Умора! Выколола этому стражнику оба глаза, прежде чем убить.
- А Дани?
- Цела... - тянет он удивленно и, прищурившись, хитро смотрит на меня. Сопляк!
- Ну, и хорошо.
Кайэ тянет с себя грязные, кровью и землей перепачканные сапоги. В это время на полянку подтягиваются остальные. И, правда, Лаэ досталось...Бедная девочка
. Только поздновато считать шрамы в пляске смерти. Все шестеро здесь. Аэспарр, Дани, Кайэ, Лаэведдьель, Онхьорд, Нимх. Клички, ясное дело, имена все уже забыли. Все кроме Даниэли.
Галка у них за вожака - черный, смуглый, остроносый, худющий и очень злой. Однажды я видел, как он разрубил пополам человеческого младенца. На глазах у матери.
Аэспарр - Стрела - на стрелу ничуть не похож. Походка мягкая, глаза золотистые, взгляд мечтательный. Поет хорошо, таскает с собой маленькую арфу в мешке. Стреляет, правда, без промаха.
Онхъорд - Охотник и Нимх-Яд близнецы. Такие веселые, кудрявые, светленькие. Родителей их вырезали еще во время Венгербергского погрома. И спят всегда вместе. Это никого из нас не удивляет.
И Даниэль. Дани. Хрупкая, худенькая, золотоволосая. Самая молоденькая изо всех моих мальцов. Лет шестнадцать, не больше, ей-богу. Откуда она взялась - никто не знает. Прибилась как-то, возникла из темноты, пришла с какой-то полуразгромленной бригадой - и осталась. Всегда молчит. Смотрит в огонь, обхватив колени руками, волосы тонкой завесой сыплются по лицу. Глаза огромные и неживые.
Я никогда не видел, как она убивает. В бедро получил как раз тогда, когда она появилась.
И я не хочу этого видеть.
А раньше их было десять - моих "внучков". Но две недели назад человекообразные устроили грандиозную облаву.
Я научил себя не привыкать к ним - уж больно быстро уходят. Стынут тела, застывают лица в бесконечной гримасе ненависти. Я стар, следовательно, опытен. Меня быстро не убьешь. А что с этих-то взять?
Где и у кого им учиться?

Думаю так вот невесело, а руки уже привычным делом заняты - еду по мискам раскладывают, дрова в огонь подкидывают. Выдохлись мои юнцы. Попадали, кто где, дышат тяжело. И глаза какие-то невеселые - да и добычи из взятого обоза не видать. Что-то тут не так.
- Кайэ, а что за обоз взяли-то? - осторожно так спрашиваю.
Галка только лицом потемнел, швырнул в огонь камень. Молчит.
За него Нимх ответила, ей всё хи-хи да ха-ха, и жизнь, и смерть - во всем найдет повод для шутки. Но тут смотрю - притихшая, мрачная.
- Уходили мы, дед. Тяжело уходили. Пришлось всё на месте бросить, ничего не взяли. В обозе обмундирование для темерцев везли. Зимние сапоги, куртки...
Совсем погрустнела девочка. Да, сапоги жалко, конечно, тут зима на носу, и так все спим вповалку, чтоб не замерзнуть. Плохая осень, гнилая. Но ведь не из-за сапог же такие лица похоронные.
Онхъорд губы разлепил.
- Только нам эти сапоги уже без надобности, Сапожник...
И тишина над поляной повисла. У меня сердце толкнулось в горло - тихонько, но ощутимо.

- Что случилось, деточки? - мы в ту пору всякую куртуазию забросили, я им дед, они мне детки. А то и с ума сойти недолго.
- Облава завтра будет. Трайгльтана на тракте встретили. Их вчера всех вырезали. Он один спасся, к Фао полз. Люди прочесывают лес.
- И их, конечно, как опарышей в куче гнилья. Много, - певуче и насмешливо протянул Аэспарр. Близкая смерть его, казалось, вовсе не волновала. Сидит себе, арфу настраивает.
Дани молчит. Смотрит в огонь. И медленно ест рыбу. А завтра умрет. Боги позабыли нас.
- Так чего сидите, остолопы желторотые?! Сворачиваем лагерь - и только они нас и видели! Ну-ка, встали, быстро!
Никто не пошевелился. Лаэведдьель, не отнимая руки от багрового безобразного шрама через всю щеку, подняла на меня отрешенные синие глаза. Я вздрогнул.
- Сапожник, вспомни про свою рану. Ты не дойдешь. Это, во-первых. Во-вторых, бригада Фао попытается сегодня ночью уйти на север, за Понтарр. Трайгльтан просил нас прикрыть их. Кто-то должен выжить. Фао важнее. Он символ, мы пешки, ты сам это прекрасно знаешь. В-третьих, нам все равно пришлось бы когда-нибудь отправиться к богам. С нашей-то дорожки не свернешь, правильно? Лично я с удовольствием плюну им в лицо, только потом спрошу - зачем? Зачем эта бойня? Зачем люди? Зачем всюду смерть и не родит земля? Я хочу получить ответы на свои вопросы - и, желательно, завтра.

Нимх и Онхъорд одобрительно закивали. Лаэведдьель была для них чем-то вроде матери. Самая старшая, самая спокойная и рассудительная, она всегда брала слово последней. И озвучивала всеобщее решение. Признаться, я похолодел. Знал ведь, знал, что когда-нибудь и моему долгому существованию придет конец. Вдруг стало мучительно больно в груди. Поискал глазами Дани. Она сидела у костра, держа на коленях миску с едой. Молчала. Значит, со всем согласна. И ее коротенькая жизнь тоже оборвется завтра. Кто даст ответ, если боги молчат? Зачем все это? Я не молился богам с тех пор, как на моих глазах пал Шаэрраведд. И сегодня не буду. Но задавать вопросы никто не запрещал.

Кайэ вылизал миску и, отшв
ырнув ее в сторону,вскочил на ноги, с вызовом глядя на остальных.
- Эй, дед, что-то мрачно у нас сегодня! Доставай иийх! Выпьем до дна!
Иийхом мальцы мои звали бодягу, которую я варил на хвое из зубодробительнейшего медицинского спирта, огромная бутыль которого досталась нам, когда мы разгромили полевой госпиталь.
Иийх спасал от тоски, развязывал язык и разжигал похоть.
Minne.

- Иийх! - выдохнула Лаэ, сделала большой глоток, зажмурилась, проморгалась и блаженно улыбнулась.
- Иийх-х-х-х! - закашлялась Нимх. Онхъорд наклонился и поцеловал ее в лопающиеся от кашля губы. Нимх зашлась смехом, глотнула еще и припала ко рту брата, видимо, переливая в него животворную жидкость.
- Ииийээх, - Аэспарр в два глотка опустошил свою кружку и тихонько заиграл на арфе. Кажется, какую-то колыбельную.
Кайэ и Дани выпили молча, и лишь потому, как заблестели в темноте их глаза, можно было догадаться, что иийх действует на них точно так же, как на всех остальных.

Я тоже пил. Много. Сначала зашумело в голове. Потом вдруг потянулась ко мне - через костер - Лаэ, и пришлось ловить ее на руки, чтоб не упала и не сгорела. Потом все переплелось в один сплошной клубок тел. Я все ловил взглядом лицо Дани, но все лица слились в одно. Не думайте, что она у нас была такая чистенькая и невинная. Делала всё то же, что и остальные. Только молча.

Много позже я, впившись губами в шею Нимх, вдруг услышал плач. Тонкий и тихий. Хмель выбило у меня из головы моментально, как хорошим ударом дубиной. Я вскочил, наступая на руки и ноги - непонятно уже чьи - и, шатаясь, пошел на звук.

Она сидела в темноте, под деревом, и, уткнувшись в морщинистую кору, плакала навзрыд.
- Дани... - я сел рядом и осторожно дотронулся до ее плеча. - Что с тобой?
Она вползла мне в руки, как раненая улитка - медленно и осторожно. Свернулась клубком на коленях. И еще долго-долго плакала. Я носил ее на руках вокруг лагеря, баюкал, шептал всякие глупости, которые, услышь их ребята, опозорили бы меня навек. Но века у нас уже не было, была одна ночь, и мне было все равно. Боится умирать, девочка, думал я, с нежностью покачивая на руках легкое, почти невесомое тельце. Она пахла медом и рыбой. Боится, маленькая. Но я жестоко ошибся.

- Ваэрн, - вдруг подняла она голову и уставилась на меня полупрозрачными зелеными глазами. Две блестящие дорожки из слез виднелись на щеках.
Так меня звали. Я и не думал, что она в курсе. Не Сапожник, не дед - Ваэрн.
- Ваэрн, ты много этих успел убить? Твой гнев утолен? Кровь твоих родных не зовет тебя мстить больше? - глаза ее горели. Вот те раз! Вот тебе и трусиха!
Я помолчал.
- Да, детка, много. Очень много. Так много, что всякая вода для меня теперь пахнет кровью. И кровь льется как вода. Я отомстил, я доволен. А что?
Она яростно ударила меня кулаком в грудь и зашипела. Тельце в моих руках напряглось - и я разжал руки.
Дани стояла передо мной, облитая лунным светом, тонкая и вся...заостренная, что ли. Лицо ее исказилось.
- А я - нет! Нет! У меня на счету только двое, понимаешь, двое! Я слышу мать, брата, сестру! Я слышу голос отца! Они говорят - иди и отомсти за нас! Они кричат, Ваэрн! Кричат! А мне умирать завтра - и я не успею! - голос сорвался на крик, крик захлебнулся слезами.

И снова я таскал на руках эту воплощенную молодую ненависть, чувствуя, как на сердце моем, как на раскаленной сковороде испаряются соленые невыплаканные слезы. Чем я мог утешить эту девочку?
И тогда я утешил ее как мог. И как уже давно хотел - до дрожи. А потом еще раз. И еще.
И в последний раз я, наконец, почувствовал, как ее тело отозвалось мне, выгнулось спиной, упало в руки - благодарно, тепло и влажно. Что-то в ней там такое дрогнуло, сломалась машина убийства. Или мне показалось? Не знаю.

Утро уже подступало к нашему лагерю. Поднимались, потягиваясь и кряхтя, мои внучки. Дани тихо оделась за деревом. Я поцеловал по очереди два ее блестящих зеленых глаза. Подумал - будто темно-зеленые жемчужины в оправе из ресниц.

Банда рассыпалась по лесу, а я остался в лагере. Меч со мной, лук тоже. Зачем куда-то идти. Люди сами прекрасно меня найдут.
Я влез на дерево и принялся ждать.
Рассветные часы тянулись медленно и нудно, и, если б не мысли о ночи, я бы здорово скучал там, на дереве.
Где-то далеко в лесу то там, то здесь слышались крики. Где-то лаяли псы. Вот и люди. Я смотрел на себя со стороны и гнусно усмехался - во дает, старикан, забрался на дерево, с луком наготове, а все мысли о какой-то девчонке. Колени слегка дрожали.

Крики всё приближались. С запада донесся грозный боевой клич, оборвавшийся взвизгом. Прощай, Лаэ.
Как погибли Нимх, Кайэ и Онхъорд - не знаю, не видел. И не слышал. Так что для меня они все еще живы. Да.

Потом я увидел Аэспарра - с рассеченным лбом, весь в грязи, прижимая к себе левую руку, он волок по земле что-то, молча, тихо, быстро приближаясь.
В глазах была паника.
- Сапожник! - свистящим шепотом позвал он меня. Я спружинил на землю.
- Дед!.. - Аэспарр смотрел на меня в отчаянии. Лай и крики стремительно приближались.
- Я не хочу умирать! - дрогнуло в его лице что-то, и взрослый насмешливый Аэспарр зашелся детским плачем.
- Смотри! - рука его болталась на клочке сухожилия. Кровь хлестала. Не помочь. Да и не успеть. Я выхватил кинжал и воткнул его Аэспарру в сердце.
Мальчишка рухнул. Жаль, что некому убить меня.
Только теперь я разглядел, что за окровавленный комок волок за собой мальчишка.
Дани. Даниэль. С размозженной головой и изрубленная в мясо. Светлые волосы стали бурыми и слиплись.
Тут я и почувствовал, наконец, тяжелый соленый металлический запах - ее крови. Она, несомненно, была мертва.

Я медленно - не терплю мелодраматизма - опустился рядом с телом на колени. Взял ее холодную руку в свою, в другой зажал еще теплый от Аэспарровой крови кинжал. Авось, успею перерезать себе горло.
Убивать не хотелось. Ноздри забивал запах ее крови - свежий, невыносимый, повсюдошний.

Крики всё приближались. Эти были почти рядом. Кусты дрогнули, и на поляну ввалилась черноволосая женщина, очень красивая, с явной примесью нашей крови. Квартеронка, если не полукровка.
Женщина окинула поляну почти молниеносным взглядом, чуть задержала глаза на мне, на Дани, грязно выругалась и рванула на шее какое-то украшение - не то бриллиантовый шар, не то звезду.
Я не буду говорить - "потом она сделала сложный пасс руками", потому что магичка - а я умею их отличать - просто открыла рядом со мной портал.

И заорала - греби отсюда, старый дурень!
Я взял то, что осталось от Дани, на руки и погреб.
Всё-таки, полукровка.

Портал выкинул меня к отрогам Синих гор. Здесь было тихо, спокойно, безлюдно. Вообще никого вокруг. Где-то рядом журчал ручей. Небо надо мной было синим, как глаза Лаэ.
Дани лежала передо мной на траве. Я уже осмотрел ее, как мог, и понял - еще жива, но сделать я всё равно ничего не сумею. Сапожник без сапог.
Сапожник.
Девочка вдруг открыла глаза, взглянула в небо. И что-то прохрипела, пытаясь протолкнуть воздух сквозь сдавленную собачьими клыками гортань.
Я склонился над ней, заглядывая в глаза-жемчужины, пытаясь понять - что?
- Еще четверо, - улыбнулась Дани умиротворенно и умерла.
Я похоронил ее под старым дубом и ушел.

Ненависть. Ненависть моя умерла вместе с ней. Ночью, когда луна снова стала полной, я проснулся и взглянул в небо. Равнодушные звезды смотрели вниз в полной уверенности, что всё так и должно быть, как у нас заведено.
А я чувствовал - нет. И тогда я протянул руки к земле, и обратился к ней, и просил, и звал. И почувствовал слабый, слабый ответ. Земля говорила со мной. Нет, я не рехнулся. Наоборот.
Она говорила - вы все мои дети. И говорила - они пашут и режут меня сохой, а вы приказываете и повелеваете мне. Какая же между вами разница? Вы дети, и я должна выкармливать вас. Но дети не должны убивать друг друга.
Ненависть твоя бесплодна, Ваэрн. Любовь возрождает. Ты уже похоронил свою ненависть. Принеси мне зерно - и я дам тебе пищу. Попроси меня - и я одену тебя, накормлю, дам тебе кров.
Все вы мои дети. Просто - они пришли позже. Они младше.

И я пошел в Синие горы. Если еще жива моя жена, я расскажу ей, что видел и слышал.
Я уже похоронил свою ненависть.


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"