Они сидели друг напротив друга. одному было сверх меры страшно. второму - сверх меры больно. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. потом младший, вобрав голову в плечи, повторил:
- Нет.
- Что тебе обо мне наговорили? - Хияма-старший, опираясь на локти, начал медленно подниматься из-за стола, опираясь на локти. - И кто?!
Хияма-младший покрутил между плеч головой.
- Хаген? Василь? Травка? Кураюки?
- Травка верен, - Хияма-младший отвечал шепотом, - Василь трус, Хаген любит жить, а Нэйран неразговорчив.
- Кто?! Скажи, кто, Акира?
- Чтобы ты пошел и убил его? Или чтобы послал кого-нибудь? Или чтобы его сбила машина?
Акира говорил по-русски. Гинтю не знал, почему. На самом деле идея была проста. Русское "он" отсылает к мужчинам. На родном языке Хияма-младший боялся проговориться. Любого из вышеперечисленных Жнец убьет. Или не убьет. От настроения зависит. Но в тайны Жнецовской деятельности и биографии Акиру посвятила одна из Жнецовских телохранительниц, немолодая уже женщина, явно из материнского инстинкта. И давно. У ребенка хватило мужества не думать об этом до наречения взрослого имени.
Не думать - и не говорить, по крупицам, по случайным оговоркам и многозначительным взглядам собирая информацию в максимальном объеме. И получалось, что Жнец не только глава байкерской посреднической команды из Купчино. Не только "смотрящий" города Питера. Что Жнущий-в-Сумерках - что-то (или кто-то?) еще. Хотя на некоторый шок хватило и этих знаний.
Позиция "чего-то еще" тяготила Акиру чудовищно. Работать с информацией Хияма-младший умел, и умел неплохо. Но всю жизнь он прожил в Советском Союзе - ему легче было поверить в козни КГБ, чем в какую-то мистическую Триаду. Что, впрочем, мистической Триады не отменяло.
Подтверждением мистики стал Кураюки Нэйран. Вернее, его история. А еще вернее, когда Нэйран объявился в Ленинграде, Акира поверил во все и разом. А потом появилась девчонка по имени Они - дополнительным подтверждением всему.
Акира смотрел поверх головы отца. На стене, на специальных крюках, висели боевые серпы.
Жнец смотрел на сына. Ребенку страшно. Ребенку отчаянно страшно до сих пор, он не любит отца и не знает, что отец его любит. Так бывает; Жнецу говорили. Одна беда. Ребенок, по несчастью, уже не ребенок.
Давление ситуации стало невыносимым. Жнец продолжал чудовищно медленно подниматься над столом, и тут - рывком - встал Акира.
- Знаешь, что? Я понимаю, что это дурно, я понимаю, что это жестоко, но я не хочу жить в твоем мире. В нем зачем-то манипулирют людьми... а у меня друзья есть. Так что прости, папа. Я пойду из твоего мира.
Он повернулся спиной к отцу и пошел к двери. Жнец упал на стул. Не от изумления, этого стоило ожидать - но как же он не заметил раньше? Полоски кожи через лоб, бисерных браслетиков, вельветовых клиньев в боковых швах штанов?!
Хияма Гинтю. Равновесник, серебрянный круг.
Хияма Акира. Хиппи.
Боги и будды, какая нелепость.