автор:Шарлин Купер Коон
Я выросла на сказках. Мне ещё не было и двух, а моя бабушка читала и рассказывала их мне. Звук её голоса наполнял меня предчувствие волшебства и верой в счастливые - счастливые годы. Она приехала в эту страну из Румынии, когда ей исполнилось только 12, но я не помню никакого акцента; может, он и был, но едва заметный. Она умерла, когда мне было семь, но я все ещё чувствую глубокую печаль от потери. Влияния её было огромным. Сейчас я пишу её истории, зарабатывая таким способом на жизнь и воспроизвожу то чувство теплоты и защищенности, какие испытывала я, сидя у неё на коленях, когда руки её обнимали меня; голова моя покоилось на её мягкой груди, книга с чудесными картинками перед нами, а её мягкий голос, окрашенный эмоциями, воспалял моё воображение фантазиями на всю мою долгую жизнь. Волосы у каждой принцессы были чёрные, как антрацит, или золотыми, как пшеница, кожа была, как фарфор или снег, губы, словно вишни, а сердца чистые, как хрусталь, прозрачный в бурлящем голубом ручье. Писатели- сказочники братья Гримм или Ганс Кристиан Андерсен счастливо использовали клише: так как без этих вишнёвых губ, белоснежной кожи или волос чёрных, как крыло ворона, я вряд ли, так легко перемещалась бы в сказочную страну. Моя бабушка была для меня источником красоты; она подарила мне чистую бескомпромиссную любовь. Она мечтала стать писательницей, но не стала. В те времена лишь немногим женщинам удавалось осуществить свои мечты: отсутствие денег, семейные обязанности, и что, гораздо важнее, второсортное положение женщины в обществе не позволяли мечтам стать жизнью. Она училась лишь в грамматической школе, но написала роман, в котором трансформировала свою земное убогое существование в романтическое, как это делают писатели. Принимая во внимание, что она никогда не имела никакой роскоши, её знания были поразительны в описании жемчуга и драгоценностей, гобеленовых ковров, декоративных и инкрустированных столиков. В деталях она могла описать драгоценное яйцо и великолепие дворца, изысканность одежды из тончайшего шелка и бельгийские кружева и, конечно же, самую романтическую любовь. Роман её был сказкой, такой же наивной, какие она читала мне. Печально, но напечатать его представяется невозможны, хотя и у него будут свои читатели, когда и если я закончу его. Надеюсь, у меня хватит мастерства оживить его, не утратив оригинального шарма. Стефани было три года, когда бабушка умерла; она не знала её такой, какой знала бабушку я. У неё не было этой привилегии слушать все её истории. Мне было жаль мою сестру, но, вместе с тем, я испытывала чувство лёгкого превосходства: эта моя младшая сестра, узурпировавшая моё место в семье быть центром всеобщего внимания, но зато она не была так близка к бабушке, как я; всё-таки это была моя бабушка, и ничья больше. Романы, которые я пишу, не так плакатно романтичны, как книга бабушки, но мне хочется верить, что читателям нужны и такие книги: они помогают им бежать от грустной действительности. Если у кого-то есть потребности в депрессии, пусть читают Джойс Корал Оутс или Джан Ди Дион они Сьюзан Уинстон. Моя фантазия - улететь в волшебную страну, в то место, где живут эльфы и феи, и где друг с другом говорятдеревья. Если правда, что души наших любимых охраняют нас, душа бабушки охраняет меня. Она привила мне любовь к рассказу, веру в то, что я сумею его сочинить, потому что видела много раз, как она это делала, и она же дала мне право закончить её роман. Судьба распорядилась так, что вдобавок я получила сестру, отчаянно нуждающуюся в утешении, и это утешение приносили рассказы. Сейчас я знаю наверняка, что сказочные вымышленные миры, в которые уносило нас с сестрой, были необходимы не только мне, но и ей. Быть способной сочинять и рассказывать истории - всегда была моей величайшей радостью. Как только я начала писать, я вознаграждала себя тем, что читала главы Стэфани. Она предпочитала читать сама, но если я умоляла её, она соглашалась и слушала, воссоздавая то время нашего детства, когда она была больна, а я рассказывала истории, чтобы отвлечь от боли. "Ты рассказывашь гораздо интересней, чем дядя Джули, - поощряла меня она, - его истории слишком страшные, а мне хочется, чтобы все было красиво, я не люблю страшилки. Я перебиралась к ней на кровать; она лежала, разметав по подушке косы, в завитках на кончиках; её милые круглые голубые глаза глядели на меня, не отрываясь, в мягкой нежности её щёк играли две ямочки, хотя она кривилась от боли. Я карабкалась и усаживалась спиной к стенке, чувствуя холод обоев и понижая голос, чтобы наши родители в соседней комнате не могли слышать нас. И я начинала рассказывать: "Давным-давно в далёкой - далёкой стране жила-была принцесса с золотистыми косами". Иногда мы доходило лишь до половины, когда боль становилась такой нестерпимой, что Стефани своими маленькими кулачками начинала колотить по коленке или по бедру, там где пульсировала изматывающая боль. Стефани стонала и ёрзала на кровати: " Я должна позвать папу, Сьюз, не могу больше"... В глазах её стояли слёзы, и она всеми силами старалась сдерживать их. "Сейчас начнётся самое интересное, - говорила я, - принц и принцесса находят сокровище, а злая королева запирает их в подземелье". "Ну, ладно , - еле выговорила она, - разрываясь между желанием дослушать и болью, терзающей её тело". Я безраздельно контролировала её в эти мгновения; я щадила нашего отца: ему не приходилось посреди ночи вставать, я удерживала сестру, не давая ей принимать большие дозы лекарств. Эти дозы были ей противопоказаны, и одновременно я дела свое собственное дело, которое больше всего любила - рассказывала истории.
Сюзан Винстон
октябрь 1976 г.
Книга первая.
Лицо малыша.
Часть первая.
Объемная почта, втиснутая в мой почтовый ящик, рассмешила бы меня, не переходи она всякие пределы. Все эти люди, изо всех сил вопящие от желания быть услышанными, каталоги, полные бесполезных вещей, кто купил их? кто дал деньги на всю эту благотворительность? Кто?! Конечно, я дала, иначе как бы меня включили в такое количество списков? Быть писателем, и к тому же, известным, накладывало определённую ответственность. Я верю, достойные дела нужно поддерживать вкладами, особенно, если нет времени работать на них.
Держа почту обеими руками, я пыталась совладать с покупками и ключами, но каталоги и журналы выскользнули и, раскрывшись, рассыпались на дорожке.
Чёрт! - ругалась я, зажав кошелёк подмышкой, стараясь удержать ключи и дверь гаража и, наклонившись собрать выпавшую почту. Именно в этот момент взгляд мой упал на копию обзора книг за неделю в "Нью-Йорк Таймс" 10 ноября 1976, и сердце моё забилось быстрее. Я забросила все на пассажирское сидение и открыла лист бестселлеров в книжном обозрении. Сердце моё колотилось, будто я совершила пробежку: вот он мой пятый роман "Смертельные раны" под номером три в списке художественной литературы.
-" Эй, люди! - я раздула фанфары, - я номер три и продолжаю подниматься. Мне хотелось, чтобы все соседи разделили со мной мою радость. Вокруг никого не было. Я проехала к гаражу, ухмыляясь, взбудораженная и возбужденная этой приятной новостью.
-" И как вам это! И хотя все мои первые четыре книги были в списке бестселлеров, и всё-таки, это чертовски приятно! это восхитительно! В первый раз это случилось несколько месяцев спустя после того, как моя книга появилась на полках магазинов, а в этот раз ещё до того! Это значило прибавку в контракте нескольких тысяч $, а если она останется в том листе, ещё больше. Они называли это эскалация. Что ещё приятнее: только несколько книг из сорока тысяч, издаваемых ежегодно, удостаиваются такой чести. Глаза мои увлажнились благодарностью. Это стоило многих лет напряженной работы. Я многим жертвовала ради успеха, хотя по природе я не трудоголик, не рабочая лошадка. Писания книг требует массу времени: планирования, исследования, разработка замысла, создание убедительных характеров и раздумий над тем, что же я хочу сказать. Часть этого времени уходит на неуверенность, недовольство собой, боязнь быть неадекватной поставленной задаче. Каждый раз приходилось брать себя в руки, бороться с собой за себя, несмотря на порой жёсткую критику от других, от себя, а более всего, от издателей, способных выбить почву из-под ног у людей с более стойким характером, чем мой. Publisher Weekly, например, и Лос-Анджелес Times прекрасно отозвались о "Смертельных ранах", но Бретт Слокум из "Нью-Йорк Таймс" буквально стерла меня в порошок: "ни одного живого персонажа", - писала она. Сейчас, глядя на свое имя в листе бестселлеров, я испытала удовлетворение и гордость за свою работу, что редко со мной случатся, но жало из ревью Бретт Слокум было вынуто. Я редко горжусь собой.
Остальная часть почты содержала счёта, каталоги, приглашения на благотворительные вечера и записка от моей сестры Стефани, которую она прикрепила к обзору чьей - то книги: " мне очень понравилось" - писала она, - копает глубоко". В оценках моих книг сестра моя никогда не бывает деликатна, записка имела подтекст: "я бы хотела, чтобы ты тоже копнула глубоко". Мне показалось, я слышу голос мамы: "она же хочет лучшего для тебя". (Что касается меня, ей хотелось, чтобы я могла впечатлить её ( так я думала)псевдо интеллектуальных друзей, которых я таковыми не считала, а иногда считала ничтожествами.
Я бросила почту на кухонный стол и нажала кнопку автоответчика. Мой издатель звонила мне сообщить о листе в "Таймс", мама приглашала меня и детей на обед на сегодня: хорошо, не надо стряпать, папа передавал мне привет и посылал свою любовь. Я окружена любовью, но сейчас любовной жизни у меня нет. Была просьба выступить на обеде в американском раковом обществе через два месяца. Мне нравится такого рода деятельность, так как она, во-первых, помогает собрать средства на благое дело; во вторых, я встречаюсь со своими читателями. Редко, но я получаю подпитку от тех, кто любит мои книги. По большей части, я сижу в одиночестве в своем офисе, сражаясь со своими демонами, хотя работу свою люблю больше всего в жизни, иногда дальше больше.
Последнее письмо в почте был в желтоватом конверте из Нью-Йорка без обратного адреса. Внутри фотокопия 10 страниц книги и прикреплённая записка, адресованная моему теперешнему издателю Джуди Эмори, издательство "Silver Press" от некой Шэрон Фэллон, бывшей помощницы издателя, молодёжное отделение. Я такой не знала.
Во втором абзаце говорилось:
" Как бывший сотрудник издательства, где печаталась Сьюзан Уинстон, ставлю вас в известность, что во втором её романе ею был совершён плагиат, и, если она это сделала во втором романе, точно также она могла поступить и в других. Посмотрите, пожалуйста, на вложенные страницы".
Слово "плагиат" ударила меня, как пощечина.
Что за черт?! - воскликнула я громко. Я продолжила чтение.
В моем отделе все знали, чем занимается миссис Уинстон. Удивительно, как хорошо это тайна хранилась, но больше этому не бывать! Я думаю, пришло время сказать об этом вам, в случае если настоящий автор книги решит подать на неё в суд.
Я едва удержала письмо: так тряслись мои руки.
"Несмотря на то, что книги, с которых Сьюзан Уинстон совершила плагиат, написаны давно, настоящий автор или наследник может подать в суд за причиненный ущерб. Нельзя все время обманывать людей", - писала это сумасшедшая. Сердце моё колотилось, голова была пуста и легка, как будто я только что вошла в ночной кошмар. Слова расплывались перед глазами, я моргала, чтобы видеть яснее.
"Я вкладываю ксерокопии страниц, с которых был сделан плагиат. Сейчас я работаю над тем, чтобы найти копии оригинальной книги, но поскольку они не печатаются, это трудно. Простите, что информирую вас письмом; знаю, это считается трусостью; но я готова и буду рада ответить на любые вопросы.
искренне ваша Шэрри Фэлон, бывший помощник издателя.
Обратного адреса не было, но присуствовал номер телефона. Я знала его: это был общий телефон издательства. Я взглянула на часы, вмонтированные в плиту 03:45 здесь 06:45 Нью-Йорке. Издательство уже закрыто; я не могу позвонить: придётся ждать до завтра. Волна ужаса и неверия окатила меня. Глаза мои блуждали в поисках знакомых милых успокаивающих предметов: желто -голубой рисунок софы в семейной комнате; на кухне тёмно-серые дверца шкафчиков, детские рисунки на магнитиках на холодильнике: все в норме, все в порядке, и вместе с тем всё как-то перевернулось, накренилось, и комната и моя жизнь, во всём внезапно обнаружилось чьё - то- злое присутствие.
Я боялась читать, что Шэрри Фэлон включила в конверт, но мне пришлось. Я должна знать. Какое доказательство имелось у неё, что я совершила такую гнусную вещь?! Кто бы ни была Шэрри Фэлон, она навлекает на свою голову огромные расходы и неприятности, плетя эту ложь. Страницы 131 - 135. Они казались странно знакомыми.
Япрочла.
Лишь его любимая музыка фламенко и ноги, отбивающие ритм в танце, давали ему те же ощущения ,что и Джесси. Музыка была одиночным партнёром, хотя не таким как смерть.
Что такое быть мёртвым ? Уйти навсегда? Луис и вспомнил, как он стоял на холме, глядя, когда они опускали в землю гроб с телом его брата. 25 лет и ушел навсегда... Ни сердечной боли, ни поисков цели, ни любимой Джесси - ничего... На похоронах Луис не плакал, он плакал потом. Боже! как же он рыдал. Он не хотел давать Джесси удовлетворения видеть его боль и страдание, поворот ножа в его внутренностях. Брат его мёртв... Ты в мире с собой сейчас, Пако? Простил ли ты меня за то, что я отобрал у тебя твою девушку, твою любовь, твою Джесси?
В тот день он ненавидел Джесси, ненавидел, когда она стояла на ветру, ветер рвал её рыжие волосы, сухая кладбищенская земля под её ногами, платье липло к телу, нежному покорному под его руками телу, как его губы помнят это. Она была так красива. Он помнил их любовь.
Её лицо, залитое сейчас слезами, вызывало в нём ещё большую ненависть. Через развёрзшуюся могилу он хотел наорать на неё: "Поздно плакать! ТЫубила его! Как смееешь ты плакать ?!"
На секунду я почувствовал себя участницей трагедии, увидела собравшихся у могилы, увидела двух любовников мёртвого брата, и потом вспомнила.
Мой второй роман "Воссоединение" о рок -группе, где все ненавидели друг друга и отказывались дать совместный концерт, какие бы деньги им ни предлагали и как бы их ни упрашивали поклонники. Только моих героев звали Корт и Регина, а не Джесси и Луис.
Я побежала в свой офис и сняла с полки свой роман "Воссоединение". Найти этот отрывок было легко: ведь я написала книгу. Моё сердце гулко стучало, пока я читала мною написанные строки. Они были почти идентичны, за небольшим исключением: вместо рок-группы, там речь шла о группе испанских танцовщиков. Я была готова сорваться, взорваться. Нереальность происходящего была чудовищна, но она была реальна. Минуту я размышляла: может, когда-то я читала книгу о Пако, Луисе и Джесики и подсознательно выкрала сюжет? Невозможно: я бы знала, если бы скопировала чью -то работу слово в слово. Я помню почти каждую книгу, которую когда-либо прочла. Книги для меня - ценность. Быть способной сочинять, писать книги быть включённой в этот редкийсегмент людей - писатели - ценность, которой я очень дорожу и горжусь. Корме того, я помню точно, когда возник замысел "Воссоединения".
Алекс и я тогда ещё были женаты. Мы поехали на свадьбу к кому-то из группы "Кис". Собралось огромное количество знаменитостей, добавляющих экзальтации и шарма в шумной атмосфере свадьбы в частном доме в Беверли Хилл с великолепным видом на море и город.
Я стояла среди гостей в живописнейших одеждах и диких фриковых причёсках и кожей чувствовала запах драмы. Один из гостей попал в моё поле зрения.. Страного вида темнокожий в стиле помпадур стоял посреди толпящихся вокруг него знаменитостей, заискивающих перед ним. Одет он был в лиловый костюм и серебристую рубашку. Они все ели с его руки. Алекс наклонился ко мне:
- Он здесь снабжает всех наркотиками. -
Это же очевидно, подумала я, наблюдаю, как он хлопает по плечам и рукам, целует женские щечки и шейки; меня удивляло, как иначе такой человек мог пробраться на самый верх. Именно тогда мне пришла в голову идея написать, как боготворимая публикой артистическая среда пресмыкается перед низкосортным ничтожеством, снабжающим их наркотиками. Мне необходимо было создать характеры и показать, каковы они. Таков был мой замысел; МОЙ: я ни у кого его не заимствовала; как смеет кто-то утверждать, что это не так?!
Япочувствовал себя пойманной в капкан. Кто такая Шэрон Фэлон? Зачем и почему она это сделала, да ещё тогда так дьявольски?
Невидимый, но смертоносно опасный газ проник сквозь щели двери и окна моего дома, грозясь меня задушить. Я не подозревала об этом, пока он не отравил меня. Если он так легко может проникнуть в мой мир, я абсолютно не защищена. Я свернулась калачиком, буто в меня ударила молния. Меня трясло. Почему она меня так ненавидит? За что? Чем я заслужила такую ненависть? Боже! Что если Шэрри Фэлон не её имя, а вымышленное? Это мог быть кто угодно, даже тот, кого я знаю. Мысль эта ужаснула меня и я отшвырнула её, решила вернуться к ней позже.
Мои книги - лучшая часть меня, сразу после детей. Сейчас эта часть вываляна в грязи. Я взвыла в немом протесте, чувствуя, как мускулы моей спины и плеч напряглись над чёрной бездной, развёрзшейся подо мной. Ужас мне был знаком, но до сих пор мне удавалось или я ухитрялась держать его на цепи, до того, как он меня поглотит. Всю жизнь, когда я чувствовала его приближение, улавливала его крадущееся скольжение, я концентрировала мой мозг на другом, других предметах, других местах, прелестных фантазиях, историях, рассказанных мне, или историях, которые я бы рассказала о счастливых моментах. На этот раз они меня едва не поглотили целиком. Как такое могло случиться со мной? - думала я.
Не знаю почему, но я сделала нечто странное: я заперла на ключ все двери задрапировала все окна и сняла трубку с телефона.
Глава вторая.
- Мамочка, расскажи о бабушке и дедушке, - попросил Джеред, забираясь под одеяло. Джеред будет делать всё, чтобы оттянуть время сна, но сегодня я охотно соглашаюсь: это поможет мне хоть на какое-то время забыть о полученном днём пакете. Мы отклонили приглашение мамы и обедали дома. Механически я готовила еду, отвечала на вопросы своих троих детей,но
нейроны в моем мозгу ощупывали дурнопахнущую массу, которую швырнули в мою жизнь. Чтобы это ни было, оно вызывало во мне единственное желание заползти в нору и там спрятаться. Эми и Майлз были в своих комнатах и выполняли домашнее задание. Это было наше с Джередом время. Мой семилетний малыш смотрел на меня с таким предчувствием удовольствия, что я заставила себя отбросить все мысли о моем мучителе, расставившем ловушку с целью погубить мою жизнь, и откликнулась на желание Джереда отодвинуть время сна. Я бы тоже сделала всё, что в моих силах, чтобы отодвинуть то, что маячило впереди.
-Ну, хорошо, - рукой я убрала его волосы убирает со лба и забралась к нему на кровать. Он пододвинулся, чтобы я смогла примоститься с краю, зевнул, и я зевнула следом: он устал, я видела это по его глазам. Уснёт он мгновенно.
Мне хотелось спрятать свое лицо на его невинный груди, дышать его доверием, и, может, тогда испарится реальность. Вместо этого я стала молить Бога побыть здесь со мной, пока я собираю свои силы для рассказа.
- . Красивые! - начала я, - они оба были изумительно красивы в молодости. Линит Розенберг из Канзас Сити и Берт Блэкер из Чикаго; у него были голубые глаза, чёрные волосы и усы. Люди просили у него автограф - так он был красив. А у неё были длинные чёрные косы ,белоснежная кожа и чудесные карие глаза; она была маленькая, очень изящная и одета была в красное шерстяное платье, которое сшила ей мама. - Джеред улыбнулся мне, и я улыбнулась ему, пленённые воспоминаниями о юности моих родителей, и их любви.
- Все сначала, Лилит, - сказал Мелл
Харрисон, поднимая палочку, - и раз и два...
Она запела вновь: "обними меня, желанный", - пела она в микрофон, оркестр играл у неё за спиной, её мягкий низкий голос наполнял школьную аудиторию, где они репетировали.
Он снова был там... Тот молодой человек, кто отбирал театральные номера, и друг Мелла Харисона из Нью-Йорка: он приехал посмотреть, как играет оркестр. С первого мгновения, как только она встретила его смеющиеся серо- голубые глаза, она была покорена.
За обедом (она пила только чай, а все другие ели - ресторан не был кошерный) она сидела напротив Берта Blacker, и он не отрывал от неё глаз; она притворилась, что не замечает, но нервничала, но это было приятное нервничание. Она была возбуждена.
После обеда он подошел к ней: " мне очень понравилось ваше пение, мисс Розенберг.
"Если бы нам нужна былавокалистка"... - она улыбнулась ему кокетливо, флиртуя ,вы не зря тратите наше время в поисках жаворонка здесь в Канзас-Сити?
- Вовсе нет, - он защитил свою искренность. - Нам нужны хорошие номера, хотя в варьете уже не играют самые большие акты, обычно я брал их всех Джека Дени, Бернса и Алена , Фэнни Брайс. В его улыбке былигордость и сожаление. Он казался слишком юным, чтобы всё это охватить.
Она тронуло его руку, чтобы ободрить его .
Пальто будто ожило под её рукой.
- Мне бы хотелось куда-нибудь вас пригласить, пока я здесь: может, в ночной клуб?-
Как было бы чудесно танцевать с этим красавцем, самым красивым мужчиной из всех видённых ею, таким воспитанным, умопомрачительным... Но
мама никогда не позволит ей одной пойти с ним.
- Я не хочу обидеть вас, - сказала она, давая ему понять, что он нравится ей, хотя она собирается отказать, но вы незнакомец, чужой; это будет неприлично.
По выражению его лица она поняла, что в шоу бизнес редко встречаются девушки, которых бы заботят такие мелочи, как быть правильно представленным. Он облил её смеющимся и дразнящим взглядом: "Что если я приду и представлюсь вашим родителям завтра вечером? это будет прилично?"
Щеки её мгновенно вспыхнули: он был гораздо старше мальчиков, с которыми она выросла: по меньше мере, ему 28, и у него важная работа. Трудно поверить, что она ему интересна, она ему нравится
-Может, вы не откажитесь прийти к нам на обед ? - бухнуло она, зная, что семья её не может позволить себе дорогой обед в будний день Но должна же она что-то сделать?!
Вчетверг вечером, когда он позвонил в дверь, по радио передавали новую запись Томми Дорси, и ей хотелось танцевать, когда она открыла ему дверь. Она помогла маме приготовить капустный суп с изюмом по-румынски, и запах заполонил весь дом, но, казалось, он не имел ничего против. Она представила его папе и маме и брату, сели обедать, все чувствовали себя неловко, пялились на него и отводили глаза.
- Миссис Розенберг, вы замечательная хозяйка и готовите очень вкусно, - расхваливал Берт маму, -вы даже не представляете, что значит для меня есть кошерную пищу, когда я вот так разъезжаю....
- Вы едите в ресторанах? - неодобрительно покачала головой Элизабет Розенберг, но глаза её смеялись: итак, этот молодой человек Линит - еврей. Каштановые косы, короной обрамляющие её голову, блеснули золотом.
- Я скучаю по семье, когда разъезжаю; у меня два брата и сестра в Чикаго, и мы очень близки.
-Ваши родители живы?-
-Мама и папа в хорошем здоровье, спасибо, - он постучал по дереву и продолжал рассказывать о всем, что маме хотелось знать, но она была слишком вежлива,чтобы спросить. Мама не так хорошо готовит, как вы, - лгал он. - И хотя она хрупкая и маленькая, как вы, все её дети довольно крупные: у нас папа высокий, он сел прямо, чтобы все видели . Маме Линит он нравился ;отец был, как всегда, очень осторожен, почти не говорил ,но изучал Берта настороженно, и это заставлялосердце Линит гулко стучать.
Ей трудно было поверить, что этот красивый мужчина здесь, в их скромной гостиной, за их обеденным столом, покрытым рукодельной скатертью, которую тетя Анна подарила маме на свадьбу, и он непринуждённо беседуют с её семьей. Серо голубые глаза Берта были мягкие, но не упускали ни одной детали. Они одобряли, будто проводили аудит номеров.
Линит восхищал его прекрасно скроенный костюм, она обратила внимание на ручную выделку,скорее всего, шёлком воротничка его рубашки с открытым воротом. И его твидовый пиджак с кожаными пуговицами сидел на нем превосходно и подчёркивал его высокий рост, а брюки были из превосходного габардина. Отец Линит продавала мужскую одежду в нижней части города и она -то разбиралась в качестве материала. Но ничего подобного в магазине, где папа торговал, не было.
После обеда Берд попросила разрешения у её родители взять её на прогулку. Она затаила дыхание, пока мама и папа не сказали " да". Папа поднял белые кустистые брови на её брата, когда тот чуть не рассмеялся. Берт накинул на её плечи ручной вязки шаль - ещё один подарок тёти Анны, чтобы уберечь её от сентябрьской промозглости, и они пошли. Осенний ночной воздух пах дровяным дымом из близлежащих кухонь
- Вы хотите жить в Канзас-Сити всю жизнь? - спросил он, беря её руку.
_-Нет, хочу поехать в Нью-Йорк и стать певицей...
- Не в Голливуд ?
Нет, в Нью-Йорк: там ценит настоящий талант. Я хочу попробовать себя на музыкальный сцене. Он кивнул: на него это произвело впечатление ,и всё-таки он был удивлён.
-А как же замужество, семья? снова сердце её замерло, потом забилось.
-Это самое важное, что есть на свете для меня, - сказала она. Он облегчённо вздохнул.
-Я рад это слышать. - Оба вдохнули свежий ночной воздух. Потом он произнёс: "Мне бы не хотелось, чтобы моя жена была на сцене: это слишком тяжелая жизнь, вечно в разъездах, нестабильность в работе, необходимость быть милой и очаровательной с теми,которые тебе не нравятся, и только потому что они нанимают тебя. Он возвышался над ней; она чувствовала его силу и магнетизм.
- Если я выйду замуж, я не буду работать, а стану заботиться о семье, - сказала она. Он протянул её за плечи, ноги её стали лёгкими, как будто едва касались земли.
-Мне бы хотелось больше узнать о вас, - прошептала она, - хотя я вижу, вы хороший: люди вас уважают.
Он, казалось, стал выше от её похвалы.
- Мне нравится моя работа, правда, не нравятся разьезды. Иногда чувствуешь себя очень одиноко и устаешь. Когда я только начинал работать, водевиль был королём, потом он публике разонравился, радио и кино убили его. Это ужасно, потому что где сейчас может проявить себя свежий талант, если только не в маленьких театрах?
- Как вы попали в шоубизнес? - спросила она. В темноте он улыбнулся ей, и в лунном свете она восхитилась его красивыми зубами. - Яникогда не хотел оставаться в семейном бизнесе. Мой отец занимается продажами изделий из кожи. Сейчас огромная конкуренция в Мидвесте, и он подумывает переехать в Калифорнию. - Он вздохнул: папа не молод, трудно начинать все сначала в его возрасте.
- Он хочет, чтобы вы были с ним?
- Да, - согласился он, - у нас с ним по этому поводу были разногласия, но я хочу воплотить свою мечту.
- Знаете, я думаю, что вы такой красивый, что можете сами стать звездой кино, - флиртуя, заметила она.
Он рассмеялся: " Лучше контролировать талант, а не наоборот. -Его рука все ещё обнимала её, и она молилась, чтобы он не убирал руку.
-С вами так легко разговаривать, Линит, это неожиданно в красивой девушке. - Они шли, не разговарива, по улице с деревьями по обеим сторонам, а потом он сказал: "Знаете, завтра я уезжаю в Санкт Луис и долго ещё, наверно, несколько месяцев, не вернусь сюда". Ей стало грустно, очень грустно
- Я вам буду писать, если хотите. - Он остановился у дома мистера Федера и повернулся к ней, будто собираясь что-то сказать. Но потом они увидели мистера Федера, поджидающего свою собаку Тигра в кустах, справляющего нужду, и тот спросил: " кто здесь?
-Это я, мистер Федер, - откликнулась Линит
А кто с тобой? - и Берт ответил, глядя в глаза Линит:-
Я Берт Блэкер из Чикаго, и я фиансе( жених) Линит.
И прежде чем она смогла что-то сказать, мистер Федер произнёс: "Не знал, что она помолвлена; никто ничего сейчас мне не говорит", - и он позвал свою собаку и ушел в дом. Закрывая за собой дверь (они слышали), как он крикнул своей жене: " Мэри, почему ты мне не сказала, что дочка Розенбергов помолвлена?"
Линит рассмеялась: "Думаю, мне первой надо было об этом сказать".
-Прошу прощения, Линит, я должен был спросить вас,но как только я увидел вас я я сразу понял, что вы именно та девушка, на который я хотел бы жениться . До сих пор я не готов был осесть, мне почти 30, и мне, честно, надоело быть холостяком; мне нравится ваша семья, и я нравлюсь им. Обещаю, я сделаю вашу жизнь счастливой".
-Но вы же не любите меня, - она готова была расплакаться от отчаяния, потому что сама уже была влюблена в него по уши, и он улыбнулся, - это придёт со временем. Я должен знать, как вы относитесь к моему предложению выйти за меня замуж, прежде чем вы уедете в Нью-Йорк и прежде чем кто-то другой не уведет вас у меня из -под носа.
Бабушка была счастлива, когда он сделал ей предложение?
Джеред прервал мой рассказ.
- Да, она была счастлива и в замешательстве тоже, ведь вся окрестность будет знать; она не знала, то ли плакать, то ли радоваться, забавно, что мистер Федер узнал об этом первым.
Веки Джереда слипались: "Я думал, дедушка был агентом"...
-Да, милый.
-А что такое цепи Орфей?
-Группа театров по стране, где дедушка работал в поисках талантов. А когда театрызакрылись, он стал агентом многих из этих артистов ,представляя их интересы и подыскивая им работу на разнообразных сценах.
- Апочему они закрылись? - Джеред был таким сонным, глаза его беспрестанно закрывались, но он не сдавался; и я не давала ему спать, боясь вернуться к реальности.
-Они закрылись, потому что люди перестали ходить смотреть комедии и мюзиклы в театрах появились музыкальные фильмы и появилась Телевидение.
И дедушка позднее решил, что хочет представлять оперных певцов и музыкантов-.
Бабушка вышла замуж за дедушку? -
- Конечно, глупый, ты же знаешь, а потом у них появилась я и тётя Стефани,а у меня ты, Майлз и Эми. И с тех пор мы зажили счастливо. - Он повернулся набок, свернулся калачиком и заснул. Наклонившись, я поцеловала его в щёку и вышла.
Не зажили счастливо мои родители, подумала я, закрываядверь комнаты Джереда. Может, и зажили бы, если бы не болезнь Стефани. У меня не было этой болезни: мои кости были в порядке. Я миновала этой страшной участи.
Зазвонил телефон, и я поспешила поднять трубку ,но со страхом
- Привет, - это была Стефани, что нового у тебя? Все в порядке ?
-Нет, - ответила я, - мне очень нужно поговорить с тобой...
- Что случилось? Тебе недостаточно, что ты в листе бестселлеров в "Нью-Йорк Таймс"?
- Да, это замечательно, ты же знаешь, как это для меня важно. Кое что другое. Можешь прийти? Я не могла скрыть от неё напряжение в голосе
-Сейчас? - спросила Стефани, уже 09:30.
- Мне очень нужно с тобой увидеться, - призналась я. Обычно это она нуждалась во мне. 09:30 не так уж поздно.
-У меня свидание, и нужно проверить контрольные...
-Ладно, забудь. Лучше я поговорю со своим адвокатом.
- Адвокатом? что так серьезно ?-
Неожиданно у меня так пересохло во рту, что я едва смогла продолжить разговор.
- Поклянись, что ты ни словом не проговоришься ни маме, ни папе.
- Никому не скажу...
- Нет, ты поклянись или я повешу трубку. Я не хотела, чтобы кто-нибудь узнал об этом: так все было грязно. Может, как-то все рассосется, уйдёт, исчезнет. А что если люди решат, что это правда?
-Так что случилось, Сьюзан ?
-Меня обвинили в плагиате.
Стефани не поверила: " ты что шутишь?"
- Нет, я ничего не могла поделать с собой и расплакалась.
-Я еду, Сьюз.
Элизабет и Линит приехали в Нью-Йорк в полдень после ночного переезда из Канзас-Сити. Для Линит это было самым выдающимся событием в её тогдашней жизни; особенно, когда она увидела его. Он стоял на платформе, самый высокий в толпе. Взглядом он искал её, и в этот момент она поняла, что он её судьба
-Ты же не хочешь, чтобы он видел твое волнение? предупредила мама, - возьми себя в руки, пожалуйста, Линит.
-Но так много сразу было в её жизни6 Нью-Йорк и Берт Блэкер.-
-Думаешь, я все ещё значу что-то для него? -с замиранием сердца спросила Линит.
Он же встречает нас. -Элизабет вздохнула : "надеюсь твой брат и папа в порядке".
- Мы только вчера уехали, - ободрила её Линит.
Поезд остановился, она встала взять чемодан. Это событие компенсировало для неё возможность учиться в колледже. Она мечтала о колледже с того момента, как помнила себя, но денег для колледжа хватало только для её брата , Сида. Как утешение, она в Нью-Йорке.
-Ты найдёшь работу певицы, - утешала мама, лучше узнаешь Берта и поймёшь, будет ли он хорошим мужем.
- А папа и Сид? - спрашивала Линит; конечно, ей хотелось поехать одной,без сопровождени.
-Сид не может уехать: он в старшем классе, а папа не может оставить работу.
Линит совсем не хотелось расщеплять семью, но мысль торчать в Канзас-Сити ещё год и, может, потерять Берта, ей была ненавистна.
Увидев их, Берт улыбнулся, махнув рукой, и она помахала ему в ответ. На нём было серое пальто шляпа, и он курил трубку. У неё перехватило дыхание: он, действительно, был похож на звезду кино. Она уже забыла, что у него высокий лоб, ровный пробор в густых волосах сбоку, нос значительный, почти большой, и он добавлял шарма к его высоким скулам, но больше всего её восхищала его улыбка и ямочка на подбородке, а эти серо голубые глаза! На ней был красно серый клетчатый костюм и серая шляпка в тон. Элизабет шила всю одежду для Линит. Четыре новых костюма лежали у Линит в чемодане для интервью и горжетка две лисьи головы, вцепившиеся в хвосты друг друга. Был октябрь, необходимости в пальто не было, но скоро нужно будет и пальто и мех. Мама намеревалась сшить его из купленного в сэконд-хэнде. Это будет персидский ягнёнок ,так сказала мама, воротник стойка, широкие рукава, трапеция, но сначала она должна заработать деньги, чтобы купить этот поддержаный мех. Берт уже договорился о нескольких интервью для неё, да она сама написала кое -кому из агентов.
- здравствуй, красавица1 - он взял её в руки в свои, поцеловал её в щеку, потом ослепительной улыбкой приветствовал миссис Розенберг.
-Я заказал столик для нас на сегодняшний вечер в Астории, а потом мы поедем в Stork Club. Он дал знать филиппинцу в коричневой униформе подойти : "Рейс, проследи, чтобы багаж Розенбергов доставили в дом их кузины по адресу. У тебя он есть. Потом мы покажем обеим леди город.
Обычно все решала Элизабет: она лучше всех знала, что надо каждому. Но сейчас Элизабет улыбалась Берту, охотно вверяя себя и дочь в его руки; ей определённо нравилась его уважительная манера ввести себя и роскошный образ его жизни.
Первый день Линит в Нью-Йорке был головокружительным водоворотом. Берт отвёз их в дом кузины Альбы, родственнице семьи с отцовской стороны. В этом доме они будут жить, пока не найдут работу и квартиру для себя. Берт предложил им остановиться у себя, но Элизабет и слышать об этом не хотела.
Кузина Алва жила в двухкомнатной квартире на 14-й улице, в столовой стояла раздвижная кровать, в которой спали её двое детей ;она и муж занимали спальню; она предложила положить матрас на пол столовой для себя и мужа, тогда Элизабет и Линит будут иметь целую комнату в своем распоряжении. Элизабет понимала, что великодушие Алвы не продлится долго, и она ни на секунду не даст им забыть об этой услуге, но пока ничего другого не оставалось.
У Элизабет ( а у Линит особенно) все ещё кружилась голова от впечатление от дня, проведённого с Бертом. Когда он завез их к кузине, Алва сбежала вниз по ступенькам ; её юбки в спешке бились и путались в коленях
-Ой, Элизабет, мы тут сходим с ума: думали, вы возвратитесь в час, ну, в два самое позднее; боялись, что вам где-то перерезали горло, обворовали или избили; я уже собиралась звонить в Канзас-Сити и рассказать Генри о трагедии.
- С нами все в порядке, Алва, - заверила её Элизабет, чувствую себя виноватой: у них был такой восхитительный день, а Алва здесь страдала; но Алва никогда особенно не жаловала Элизабет,как и Элизабет её.
Дети Алвы были обыкновенные, не привлекательные, а у Элизабет дети были прекрасные, как ангелы, и более того, они были умны, а дети Алвы умом не блистали.
- Линит может работать у мистера Майера, ему нужна помощь в скобяном магазине, это в квартале отсюда, я заверила его, что завтра утром вы придёте к нему, - доложила Алва.
Губы Элизабет приняли упрямое выражение.
- Линит не будет работать у мистера Майера, Алва, но спасибо за то, что ты побеспокоилась.-
- А что тогда она собирается делать? работать секретаршей? А печатать она умеет ? хотела знать Алва.
Как бы я была тебе благодарна за чашечку чая, - сменила тему Злизабет, и Алва почувствовала себя уязвленной, не предложив гостям чего-нибудь освежающего.
Элизабет приехала в Америку, когда ей было 12. Тайна, отравившая ей душу и преследующая её всю жизнь, тянулась за ней. Её отец умер годом раньше, оставив жену беременной и без копейки. В семье уже было четверо детей. Когда ребёнок умер, мама стала прачкой и отослала Элизабет в Америку - обетованную землю - с соседской семьей, с которыми они были дружны в Румынии. По дороге в Америку случилось кораблекрушение, и Элизабет чуть не утонула. Оторванная от приемной семьи, в другой лодке, она не понимала, жива или мёртва. Приемная семья оказалась в Нью-Йорке, месте их первоначального назначения. Она в Калвестоуне одна-одинешенька - испуганный ребёнок в огромном новом мире, без языка, с тоской по дому и семье. Случайно, через еврейское аген ство она встретилась со своей приемной семьей в Канзас-Сити, но только для того, чтобы очень скоро понять, что они видят в ней служанку :она убирала, готовила, подобно Золушке, а они отказывались даже купить ей лекарство, когда она слегла с болезнью и запугивали и брезговали, когда однажды она расплакалась, искусанная какими-то насекомыми по всему телу при уборке их кладовой и подвалов . Содержа их дом в порядке, она одновременно работала швеёй на фабрике, зарабатывая полтара доллара в неделю, чтобы оплатить комнату и содержание. Два года она копила деньги, чтобы послать брату на дорогу в Америку, а потом они с братом копили, чтобы послать за другими в семье. От отчаяния её спасала только мысль, что она, действительно, похожа на Золушку, и однажды всё-таки появится её принц. Она выучилась говорить и писать по -английски и делала это без акцента .
Притязания кузины Алвы на великодушие ставили Элизабет в тупик. Алвене хотелось, чтобы детям Эизабет повезло больше в жизни, чем её детям. Если Элизабет кто-нибудь говорил, что её детям следует сменить свои жизненные притязания и амбиции, она готова была с этим кем-то биться на топориках.
. Этим вечером при виде Линит, одетой для вечера с Бертом в бежевое бархатное платье и персиковую шляпку,оттороченную бежевыми рюшами в тон, Алва неодобрительно поджала губы: " Вы что не обедаете с нами? - спросила она, - Я приготовила жареную картошку и говядину, думаю, что хотя бы в первый вечер тебе следовало пообедать с нами, прежде чем полуголой бегать по городу".
- Алва, молодой человек Линит заказал столик для нас в Астории, - объяснила Элизабет, - ты же понимаешь, не совсем вежливо отказать ему. Кроме того, мы не ожидаем, что ты будешь кормить нас, пока мы здесь. Мы у тебя в долгу. Завтра, когда Линит уйдёт на свидание смотреть Rockettes, я приготовлю обед для вас.
Rockets? - сын Алвы переспросил, - Боже! я всегда мечтал посмотреть Rockets ...
-А я считаю, это выбросить деньги на ветер: смотреть, как проститутки задирает ноги? в этой семье нет денег на непотребства, не то что у других, - вспылила Алва и посмотрела на Элизабет.
-Что если я приготовлю цыплёнка? - увела разговор Элизабет. - Здесь поблизости есть магазин, торгующий кошерным мясом?
Ты что считаешь, это Канзас-Сити? Конечно, здесь масса магазинов, продающих кошерная мясо, и ты в жизни не пробовала такого вкусного цыплёнка.
Элизабет кивнула Линит, и они ушли: Линит в бежевом и персиковым, Элизабет в чёрном . Закрыв дверь за собой, Элизабет решительно заявила: " завтра же начнём искать работу, надо выехать отсюда немедленно; я уже забыла ,какой скверной может быть Алва: шило в заднице. нет Линит рассмеялась : "мама, ты права: она, действительно, шило в заднице.
На следующее утро, одеваясь, Элизабет взвесила все "за" и "против" Берта Блэкера как будущего зятя. Она понимала дочь: он был неотразим. Но шоу-бизнес ? это так нестабильно. И Берт поощрял Линит стать певицей. Почему нет? Он сам в шоу -бизнесе. Во времена жестокие, как 1936-й, стабильная работа весьма ценилась. Берт Блэкер, казалось, жил хорошо, зарабатывал хорошие деньги, имеет собственные апартаменты и слугу, но постоянно ли это ?
Генри никогда не зарабатывал хорошие деньги, и Элизабет пришлось пойти работать, когда Линит ходила в первый класс, а Сид был ещё очень маленьким. Она ходила на работу пешком и в снег и в дождь, потому что не могла себе позволить платить каждый раз за автобус. Никто из её подружек в Канзас-Сити не работал: она одна. Но она была умная женщина и хорошая портниха, и потому всегда нарасхват; у неё было врождённое чувство стиля, и она многому научилась, точно так, как она научилась читать и писать по- английски, она растягивала доллар на большее количество времени. Превосходная хозяйка была Элизабет. Если Линит была прекрасно одета, это была всецело заслуга Элизабет: она знала, как купить прекрасную ткань по дешёвой цене; если дом выглядел достойно, - это потому, что Элизабет умудрилась покрасить стену так, как будто они были оклеены обоями, сделать прелестные драпировки из куска хлопка за так отданного ей. Она даже украшала драпировкой отреставрировала софу, от руки раскрасила сервис и знала, как повернуть воротничок рубашки ,чтоб он носился ещё годы; она вышила инициала своего мужа на карманах рубашек, и они смотрелись так, будто были куплены у Ванамакера.
В 7 утра они обе покинули квартиру Алвы, а к вечеру Элизабет уже была принята на работу швеёй в фешенебельный бутик на Пятой авеню с зарплатой 0,75 $ в час .
Линит, прежде всего, хотела показаться Джеку Финбергу, талантливому агенту ,кузену её подруги из Канзас-Сити. Джеймс послал её на интервью к танцовщику в новый бродвейский Musical. Мужчина в лифте Исидор Московец дал ей свою карточку и попросил прийти: у него была работа для неё моделировать мех и демонстрировать днём . Его сын, которого он ей представил, то пригласил её пойти с ним и группой друзей на футбол в эту субботу. Как и боялся Берд ,юноши уже начали обхаживать её. В течение осени зимы и весны Линит встречалась со многими молодыми людьми ,с которыми знакомилась по работе или была представлена друзьями. Берту не нравилось, что она встречается с другими, но она хотела быть уверенной: ей нужен лишь он. Кроме того, это было единственное время в её жизни, когда она могла испытать себя в этом мире. Она посещала вечеринки, встречалась с гламурными людьми, но никто не мог сравниться с Бертом. К марту она знала, она хочет выйти за него замуж. Между тем, её карьера шла в гору: в хоре мьюзикла она была номер один, а потом ещё в одном бродвейском мюзикле, который, к сожалению, продержался недолго, но она появилась в музыкальном фильме, снятом MCM в Нью-Джерси, и у неё была крошечная роль, но со словами в историческом фильме со звездой Кларком Гейблом. По большой части, однако, она демонстрировала меха и платья на показе мод на разных благотворительных завтраках потом стала вокалисткой кабаре, а когда они поехали в турне, она решила остаться, не ехать.
- Знаешь, мама, - призналась она Элизабет, - я очень рада, что живу и работаю в Нью-Йорке и что у меня хорошая карьера, но, думаю, я хочу свою собственную семью, хочу осесть. Глаза Элизабет наполнились слезами: "Я так счастлиа, что ты нашла мужчину, который обеспечит тебя, и тебе не придётся, как мне работать. Берт много разъезжал,бывал в Чикаго, Детройте, Новом Орлеане.
А когда бывал в Канзас Си,ти всегда заезжал проведать отца и брата Линит.
Когда он уезжал, она скучала по нему так сильно, что, вообще, не выходила с другими парнями ещё задолго до того, как он её об этом попросил. В апреле она сказала ему, что любит только его, и он был несказанно счастлив : он подарил ей обручальное кольцо брилиант в один карат круглый с небольшим маркизом по обе стороны.
-Нам необходимо найти себе квартиру, - сказал Берт, - его холостяцкая квартира была недостаточно большая для них троих: Линит, Берт и его слуга филиппинец.
Они назначили свадьбу на июнь, когда у Сида закончится учебный год, и он сможет приехать в NY с отцом. Семья Берта переехала в Калифорнию; было слишком далеко, чтобы приехать на свадьбу. Они подружились с молодыми парами, которые, как и они, только начинали, но список приглашенных на свадьбу был небольшой. Семья Линит и несколько знакомых; совсем не так, как мечтала невеста ,но все было очень мило.
Глава третья .
-Мам, кто пришел? - подбежали к двери Эми и Майлз, как только раздался звонок.
-к тётя Стефани, - сказала я им, - идите к себе делать домашнее задание
-Что она делает здесь? - вопрос задал Майлз : это уже отголосок отношения его отца к Стефани: Алекс считал, что Стефани плохо влияет на меня, её стиль жизни, наркотики, секс, rock-n-roll развратят меня. Даже сейчас, когда мы больше не женаты, мнение Алекса о моей сестре создавало напряжение между Стефани и мной, будто я держала его сторону. В некотором смысле, так и было. Что касается Майлза, не только голос его резко менялся от детского к пубертатному, но отсутствие отца сказалось на всём его поведении: наполовину он был критичен к отцу и злился на него, наполовину тосковал и мечтал, чтобы Алекс был с нами, поэтому иногда он подражал Алексу в его 12 лет, имитировала его, а иногда ненавидел. Смотреть на все это было тяжело. Я желала защитить сына от боли: моя вина, что мы разошлись . Эта боль, как тошнота, не проходила. Моя вина, прежде всего, была в том, что когда-то я сделал такой выбор.
Эми открыла Стефани дверь, и мы все сгрудились вокруг неё. Она обняла детей, поцеловала в щёку меня: пахла она духами, зрачки её глаз были расширены, синие её глаза казались поэтому чёрными, а у меня мелькнула мысль о наркотиках. В остальном, выглядела она шикарно: ровный золотистый загар, длинная цыганская юбка, шаль, драпировавшая плечо смело и стильно, завязаная на бедре, скрывала увеличенную талию . Под шалю оранжевая футболка. Её густые роскошные кудри свободно заброшенные за спину, отливают золотом. Она давно перестала осветлять их, на запястьях молодично звенели браслеты, на пальцах и в ушах золотые кольца, тонкий прямой патрицианский нос, длинные ресницы, полные чувственные губы - все что ей нужно, подумала я, хрустальный шар в руку... и чтобы тогда она обеим нам предсказала?! Она заметила мой взгляд и тряхнула головой, так же, как делаю я.
-Это я, - улыбнулась она и стала ещё милее: ямочки на щеках и ровные чудесныезубы: у всех в семье были изумительные зубы.
-Привет, ребята. Мне она сказала: "Ты выглядишь усталой".
-а ты - сверкающей, - признала я честно. Она была похожа на тётушку Хильду в костюме Кармен,королева сцены, готовая бросить вызов,обворожить и навек погубить с дюжину мужчин. Сама я так никогда не оделась бы, но в других восхищалась этим безмерно. Приступ кашля прервал её приветствие. Она извинилась. Я очень простыла и не могу избавиться от кашля, чтобы ни принимала.
-Тётя Стефи, я читаю "Красный пояс храбрости"; поможешь мне, - попросила Эми
-Ты имеешь ввиду смятении Генри Flamingo?-
Эми кивнула, изумлённая и удивлённая, но постаралась не показать виду: её экзотическая тётя Стефани, казалось, знает по литературнее все. В 15 Эми обозначала это словом cool (круто!) --Генри трус? -
- А как ты считаешь? - Стефани обняла Эми. Они уже сравнялись ростом, но Эми все ещё росла, и через месяц - другой она обгонит тётю Стэфани.
-Не думаю, но я должна защищать мою позицию, и, кроме того, как ни крути, он сбежал с передовой.
- Давай учебник, и я покажу тебе отрывки, поддерживающие твою линию защиты. - Эми убежала, и Стефани повернулась ко мне: " у меня есть письма от друзей, воевавших во Вьетнаме и участвовавших в сотни боевых действий; некоторые из них до сих пор считают себя трусами, ботому что не вели за собой, им не нравилось то, что они принуждены были делать, и они притворялись, будто им безразлично, кого они убивают. Стефан Крейн рассказал историю Генри Флемминга, но любой в этой войне мог бы рассказать свою, такую же; и, будь нам позволено проникнуть в их головы, а не в голову Генри Flamingo, мы бы узнали, что думают другие. Рада, что она читает эту книгу . Думаю, Крейн написал блестящий психологический рассказ, каким образом мы насаждаем наши взгляды и как, собственно, свои недостатки, страхи желания проецируем на других. - Длинные рассуждения снова спровоцировали кашель; я ждала, когда он кончится, стараяь не воспринимать её оценки лично. Она что? делает подкоп под мои книги, Ну и что если мои книги не блестящие психологические работы?! Я тоже ценю подобных Флемингу авторов. Её комментарии всегда ставят меня в оборонительную позицию. И возникает желание посоревноваться пободаться. Я успокаивала себя тем, что когда-нибудь я напишу книгу, в которой тончайшие подсознательные внутренние переживания будут значит также много, как и любопытство, что же произойдёт дальше; и тогда Стэфани будет восхищаться мной.
Она протянула руку: " Давай, я посмотрю, что ты получила по почте?
- Иди, делай домашнюю работу, Майлз, - я не хотела, чтобы мой старший слышал наш разговор. . Вместо этого, он пошёл за нами в гостинную. Я вытянула пресловутые листки из-под журнала "Life", куда спрятала детей, и держала у груди.
- Я сказала тебе идти делать домашнюю работу, так? - сказала я, но Майлз глядел на меня во все глаза
- Что это, мам? - Майлз полудразнил меня, наблюдая, как я передавала их Стефани, - ничего! - взорвалась я, и он отшатнулся. Я мгновенно пожалела о своей грубости. Вернулась Эми с книгой, заметила, что Стефани углубилась в листки, наклонилась над её плечом и стала читать с ней вместе.
На этот раз я не стала кричать, а накрыла листки ладонью.-
-Можете вы оба заняться своими делами? с раздражением упрекнула я детей; тётя Стефани пришла кое о чем поговорить со мной. Тебя, Эми, это не касается. Она поможет тебе с домашним заданием после того, как поговорить со мной, ладно? А сейчас я хочу, чтобы вы оба оставили нас в покое на время. Вы меня слышите? Они мне тронулись с места, переводя глаза с меня на Стефани.
-Идите, идите, - произнесла Стефани, - у нас важный разговор. - И, прежде чем я смогла остановить её, добавила: " какой-то подонок сделал вашей маме очень больно, обвинив её в плагиате; знаете, что это значит, когда один писатель крадёт то, что написал другой. Маме и мне необходимо поговорить об этом". Закрывать её рот рукой было поздно, я снова взорвалась: "Черт, Стефани! Я не хочу, чтоб они знали! Замолчи ! - лицо моё покраснело, шея онемела.
Оба моих ребёнка смотрели на меня во все глаза, и в них стоял страх . Страх этот появился с момента моего развода, на некоторое время исчезал, потом возникал снова. Взгляд, который говорил: " ты нам постоянно рассказывала, что жизнь прекрасна ,и ты, может, даже и сделала её такой, но сейчас разрушила это чудо. Монстры существуют; плохое и ужасное существует, и они совсем близко".
Эми вырвала листки из рук Стефани: " О чём она говорит, мам?
Я выдернула их из рук Эми с такой силой, что испугала её, а когда увидела в их глазах страх, сломалась, опустилась на софу и разрыдалась, сжимая листки в руках.
-Чёрт возьми, Стефани! какое право ты имела вовлекать их в эту грязь?
Это было уже слишком, я охватила голову руками, моля подушку целиком поглотить меня. Последовало обморочный молчание, потом Майлз произнёс: "Теперь мы знаем ,мама; он подошел, сел рядом ,и, успокаивая, положил руку мне на спину. Я не позволила себе вспомнить, сколько раз за последние годы я разрешала ему вот так успокаивать меня. Не в этот раз! Я посмотрела на него, как мне казалось, твёрдым взглядом; однако, получилось неубедительно: я чувствовала себя униженной и была возмущена.
- Послушай, родной, я попросила тётю Стефи помочь мне, а не вовлекать вас, детей, в это. - И я снова взглянула на Стефани. Выражение сожаления, угрызение ?и сопротивления появилось у неё на лице. Такое выражение появлялось всякий раз, когда ей случалось разбить что-нибудь, что я считала ценным, или отравить особенно радостный момент моей жизни, будто она хотела сказать: " я же не нарочно". От такого извинения легче не становилось .
Какой-то негодяй прислал это, - сказала я, и голос мой звучал так напряженно, почти треснул, - я сама с этим справлюсь; не хочу, чтобы вы с Эми беспокоились, - я старалась изо всех сил быть убедительной, и мне удалось улыбнуться Эми и поцеловала Майлза в щеку. У Майлза наступил возраст, когда он позволял мне целовать его, только когда никого не было рядом. Он стыдливо втянул голову в плечи. Мне всё-таки удалось убедить детей идти делать уроки и, когда, наконец, они ушли, я повернулась к сестре, пылая возмущением.
-Ты же понимала, что я не хочу, чтобы они знали? Ну, ты никогда не думаешь! -Думаешь только о себе! Никто в мирене страдает, только ты! У этих детей совсем недавно было много плохого! зачем надо, чтобы ещё и это свалилась на них?! Черт возьми! Почему ты сказала?!
Она вовсе не собиралась признавать свою неправоту.
-Что плохого в том, что они будут знать? Сьюз, они же твои дети! Ради всего святого! Ты - в точности, как папа и мама: не говори никому! Мне это было неНавистно! Они никогда не признавались никому, что со мной что-то не в порядке, и хотели, чтобы я тоже не говорила, будто хуже этого ничего в мире нет! Я считаю, что лучше знать правду, и легче все переносить, когда не прячешь!
- Я не согласна, - настаивала я и проигнорировала умоляющее выражение её глаз: " пусть это уйдёт", - молили они.
- Яне желаю, чтобы все узнали об этом кошмаре: если дети буду знать, как мне тяжело, они начнут переживать. - Все, что значило для меня что-то, испоганено, отравлено, осквернено; все равно, что проснувшись, вдруг обнаружить в сво ей постели змею или ползущего по тебе огромного паука... Можешь ты это представить?! Можешь ?! - я содрогнулась, захватив себя руками ,отталкивая свои ужасы.
- Ямогу представить гораздо худшее, - сказала она, сравнивая мою жалость к себе с собой . - Я-то знаю, как это, когда в тебя швырнули нечто отвратительное и жутое, а ты не можешь даже пригнуть голову. - Казалось, она сейчас расплачется. Я поняла, как необдуманно обвиняла её. Я схватила её руку, чтобы успокоить нас обеих.
- Все -таки, я не думаю, что лучше держать это в секрете ;никогда ничего хорошего из секретов не получается, по крайней мере, у меня, я знаю, сейчас моя жизнь - открытая книга.-
-То есть, ты утверждаешь, что в твоей жизни нет ничего такого, чтобы ты хотела держать только для себя? Чтобы никто не знал?-
С минуты она размышляла: " может, пару вещей".
- Я так и думала".
- Ты слишком оберегаешь детей, дети гораздо гибче, чем ты думаешь, они, в отличии от тебя, не станут отравлять себе жизнь, и только ты сама травишь себя. Скорее всего, они даже думать не будут.
Я опять взорвалась: "Как ты можешь так легко говорить об этом?! как можешь знать, что будут делать и думать мои дети? или любые другие? - Мне не следовало напоминать ей,что у меня есть дети, а у неё нет, но остановится я уже не могла: "Ты специально это сказала, так ?" - добавила я, -= потому что знала, я не хочу, чтобы они знали! Ты же думаешь, что понимаешь лучше меня! У тебя нет права вмешиваться в мою жизнь, и тебе бы следовало знать больше, чем кому-нибудь другому! - Мой гнев никогда ещё не был такой сильный; лишь несколько раз за целую жизнь я позволила себе выказать такой взрыв, и, когда это случалось, последствия были катастрофические. -Ты никогда ничего не принимаешь серьезно, да ? Поэтому у тебя ничего не получается в личной жизни!
Мы вступили на очень зыбкую и опасную территорию, на который обе были особенно ранимы,а , оскольку были сёстрами, мы точно знали, где повернуть острие ножа в ране. Спокойно, слишком спокойно она сказала: " Беда твоя в том, что ты живёшь в сказке, где и дерьмо не воняет. Дети твои никогда не повзрослеют, если ты будешь оберегать их от реальной жизни так, как оберегаешь себя.
Они никогда не смогут встретиться с жизнью лицом к лицу и принять её жёсткость и жестокость, если будут думать, что все окрашено в розовые тона, как ты предпочитаешь думать. Вам всем предстоит суровое пробуждение".
- Ну да, ты же психолог , - в голосе моем сквозило отвращение и издёвка. - Не смеши, я прекрасно знаю, что такое жизнь, и знаю, как украсить её, поэтому мои книги продаются.
- Ах, эти романтические романы! Думаю, ты также ненавидишь тайны и секреты, иначе зачем бы ты стала писательницей? Таким вот способом ты можешь сказать правду, только ты все ещё этого не сделала, все ещё играешь в игру "давайте притворимся, давайте допустим". Думаю, нам лучше не возобновлять этот спор. -
-Почему же? - она снова закашлялась и вынуждена была прервать речь, пока кашель не прекратился
- Потому что мне до смерти надоело, как ты пытаешься принижать то, что я делаю. Всё, чем я стала и чем была, цементируется в том, что я пишу. Мой гнев только прикрывал накал и интенсивность моей боли: сердце моё стонало. что плохого в том, что я пишу! почему тебе это не нравится?! другим же нравится?!-
- Совсем я не хочу принизить то, что ты делаешь, - сказала она, зная, что была критичн, когда мне была нужна поддержка, в ней нуждаются все писатели и хватаются за неё жадно и благодарны, когда получаютеё. Мне хотелось закричать : "Ты просто завидуешь!" Помню, всякий раз, когда публиковалась моя книга, мама печально говорила: " Стефани всегда хотела писать, мы все считали, что когда-нибудь она начнёт писать, но до сих пор всееё силы уходили на выживание, не давая никакой возможности для творчества; и несмотря на мой успех, я всегда боялась этого соревнования, я знала, была уверена, она стала бы литературной величиной и превзошла бы меня, но, со своей стороны,я всегда давала семье больше. Больше поводов гордиться, чем она. Не ведая моих мыслей, она продолжала: " Знаешь, я тоже устала слышать, какой у тебя успех ,и как страдает деликатная тонкая психика твоих детей от развода. Большинство детей моих друзей никогда не имели обоих родителей, и, ничего, прекрасно себя чувствует.-
- Откуда ты это знаешь? Ты не укладываешь их каждый день и не просыпаешься,когда им снятся кошмары...
- Удетей моих друзей нет кошмаров; только у твоих невротиков .- Мы уставились друг на друга пока я соображала ,может, действительно, мои дети невротики ,неврастеники? Я вспомнила, какое детство было у Стефани, когда боль скручивала по ночам её руку или ногу, и кто-нибудь из нас успокаивал её. Вспомнила, как ребёнком я не могла заснуть и плакала, стыдясь позвать на помощь, а она баюкала больное место или кулачком била по нему, а меня охватывал ужас и страх, я никому не могла рассказать о своих страхах . Зная, через какие страдания прошла она ребёнком и желая защитить своих детей, я, сгорая от стыда, все -таки швыряла в неё обвинения и выплёскивала свой гнев на неё. И,конечно, это отвратительное чувство внутри меня не исчезало.
Внезапно меня осенило, почему я злилась на неё: не потому, что она сказала детям, я гневалась,, потому что кто-нибудь может узнать, я поняла, почему наши родители молчали о болезни Стефани: они не только и не столько защищали её, не только не хотели, чтобы она стала объектом жалости, но и потому, что считали если никто не знает, - этого как бы не существует. Может, оно само уйдёт, рассосется, исчезнет. Большую часть жизни я жила со страхом, у которого не было имени и который гнездился глубоко- глубоко в моей душе; он родился, когда я ещё была ребёнком. Но тогда я как-то сдерживала его, сейчас же это нелепое обвинение, свалившееся ниоткуда, грозила разбудить монстра, затаившегося в чёрном углу, и однажды, разбуженный, он может в любой момент подняться отравить меня своим зловещим дыханием, а потом поглотить. Или загнать в пещеру моих самых глубоких страхов, в безумие,которое было знакомо мне по страдания моей невинный сестры. Страх потерять контроль над собой парализовывал меня . Я чувствовала, как все внутри меня начинает дрожать. Я была на грани истерики, голос сестры вернул меня из кошмара.
Почти примирительно она сказала: " Как я понимаю, Сьюзан, все эти обвинения абсурдны, хотя очень странные. Выглядит так, будто взяты из книги".
-Это и страшит меня, - призналась я, - слишком профессионально, слишком спланировано. Ты можешь представить кого-нибудь, замышляющего это? Письмо отвратительное и такое однозначное.
Надев очки, Стефани прочитала письмо, потом просмотрела страницы ксерокса, фыркнула: Пако и Луис... Оторопеть! С ума сойти! Она пыталась звучать легко мысленно, и мы как-то успокоились. Я догадалась, она поняла, почему я все это вылила на неё; я почувствовал облегчение и благодарность за то, что она такая сильная и выдержала мой взрыв, хотя саму меня он озадачил. Я произносила слова, а внутри меня росла благодарность к ней: по крайней мере, она выжила и была здесь, чтобы предложить мне понимание и мужество, когда я больше всего в них нуждалась. -Ты своему агенту сказала? Стэфани дотронулась до моей руки.
-Она уехала отдыхать на несколько недель, и ей нельзя звонить. Кроме того, мне ненавистна мысль тревожить её на отдыхе. Просто не знаю, что делать, - я тоже дотронулась до её руки. .- - Может, поговоришь с издателем?-
-Сегодня звонить поздно, наверно, я позвоню завтра; но, может, вообще не ставить их в известность? зачем беспокоить, особенно, если это вздор?
-Ну вот, тоже самое: не говори никому.-
- Ладно, ладно, а что если я скажу ей, а она не поверит ;что если кто-нибудь вообразит, что это правда? - при этом последнем вопросе руки мои дрогнули, хотя её руки твёрдо и крепко держали мои.
- Думаю, тебе надо позвонить в полицию...
- Уже позвонила, разговорила с детективом Лопес, он сказал, что ничем не может помочь: против меня не совершено преступление, посоветовал обо всём забыть. Но если я хочу всё-таки возбудить дело, я должна обратиться в полицию Нью-Йорка, так как письмо отправлено оттуда .
-Не очень большая помощь .
-Когда я спросила, может ли этот человек напасть, он ответил: " Леди, я уже 12 лет занимаюсь преступностью, и ни разу в моей практике ни одно ее начиналось с перепечатки нескольких страниц из книги писателя. Мы с ним посмеялись.-
- Кто такая Шерри Фэлон,Сьюзан? Ты её знаешь?
-Никогда не слышала... Собственно, я позвонила в справку Нью-Йорка, и они дали мне номера телефонов всех Шерри и Фэллон во всех пяти округах Нью-Йорка;. всю вторую половину дня я звонила по этим номерам . Некоторые числятся, некоторые разъединены, один номер секретарская служба, другой хореография в Квинсе, одной женщине за 80, два номера - мужчины. Только один номер не ответил, буду звонить завтра. ну даже если я обнаружу Шерон Фэлон, что я не скажу ей? Думаешь, она скажет мне правду?
-Нет, но полиции, она, возможно, скажет. А ты сможешь подать на неё за обман, дезинформацию....
Я кивнула, но точно знала, что человек, замысливший эту гнусность против меня, не зовётся Шерри Фэлон. Стефани прочитала мои мысли
- Можешь предположить, кто это ?
-Нет, - честно призналась я, - перебрала всех и не могу представить ,кто бы мог так поступить .
-Какой-то сумасшедший, и он существует, кого из сумасшедших ты знаешь?
-Тебя, - пошутила я.
-Кроме меня? Может, кто - то ненавидел тебя раньше... из тех, кто не нравился тебе, критик? кто-то на интервью?
Я пыталась представить, кто бы мог это быть. Было несколько негативных критических статей в моей жизни, но ничего похожего. Как-то я написала статью издателю в защиту книги моего друга, о которой плохо писали, но это тоже никак не стыкуются....
- Ты когда-нибудь получала письма от людей, которые тебя ненавидят?-
- никогда. Ты же знаешь мои книги; критики могут сказать, что они ближе к фантазиям, чем к реальности, но читателям они нравится.
- Может, на письме есть отпечатки пальцев?-
- Я подумала об этом, но сейчас и мои, и твои, и Эми по всему письму и страницам. А если у этого человека не было приводов, если он не привлекался, какая польза в его отпечатках?-