Выражаю искреннюю благодарность Шарлю Перро и Борису Шергину за творческий пинок.
Жил в королевстве одном фельшар. Не стар, не молод, деньгами не кидатся, но и лебеду на обед не ест. И была у него дочка. Уж и весела, и работяшша, и личиком бела, попой кругла, очи долу, косища до полу, красавица неописуема, вся в мамку свою. Да только мамка-то ейна заболела да померла в одночасье, ни один лекарь хворобу не вылечил. Погоревал вдовый, поплакал за штофом горьким, да женился на другой.
А другА-то мало, что сварлива да высокомерна, так и падчерицу невзлюбила. Шпынят её кажну минуту, да дочки ея тож не отстают. Похаживают гоголицами, да сестрицу сводну то шпилькой кольнут, то золой с печки присыпят. К обеду не зовут, по имени не величат, гнобят девоньку, да тихонько, змеи подколодные, чтоб только папенька не прознал. Только она безответна, да злобу в сердце-то не таит.
Одним днём пришёл фельшер домой, да грит: - Был я давеча во дворце, фрелину одну пользовал от болести иностранной, трипыром зовущейся, да слышал, что король наш бал учинят. Зовет всех девок, которы на выданье, прынцу-то жениццо пора пришла!
Забыл сказат-то: нова жена всю власть в дому забрала, бедный фельшар пикнуть не моги, тако ж и дочка евойная. Всю работу на девицу взвалила: дров поколи, коровку подои, исть приготовь, да платья нам погладь! А сама-то с дочками только и знат, что наряды да брульянты меняет, да на фельшара покрикиват, мол, пошевеливайся, старый!
Вот уж и бальный день настал, собрались мадамы, расфрантились, хвосты распушили, да укатили в город. А девоньке-то обидно как, сидит да плачет. Вдруг гляди-ко, крёстна ейная на пороге стоит, да грит: - Могу, девонька, подсобить горюшку твому. Неси-кось тыкву каку, будем тебе карету делат. Негоже на бал пехтерём ходит-то.
Крёстная, слыш-ко, ведуньей местной слыла. Старики баяли, палочка волшебна есть у ей, силы великой. Прикатила девка тыкву, да большу каку, чуть не с колесо тележье. А крёстна снова грит: - Налови-кось мышей, да побольше выбирай, тебе на них к прынцу ехать! Долго-ли, коротко ли, принесла она мышек: все как на подбор: глазки умны, лапки крепки. Прошептала ведунья слова заветны, грянул гром посередь неба. Глядит девица: карета стоит, разноцветна, запятки резны, внутри бархатна. А лошадки-то воронЫ, ногами перебират-приплясыват, глазами косят! А сама-то девица во сто раз краше стала: платье на ей шелково, белоснежно, кружевами украшено, туфельки-то, гляди, из камня заморскаго-хрустального, сверкают ярче солнышка!
Тут ведунья ишо из-за пазухи зайку сераго достаёт, в ухо ему дует и встаёт перед девицей парень молодой, с глазами косыми. Чародейка и грит:
- Это кучер твой, на бал тебя отвезёт. Токмо помни, девица-краса, домой надоть до восхода возвернуться, инача чародейство моё заветно рассеется туманом утренним.
Покивала девица головой с диадемой брыльятовой, поклонилась ведунье земно, села в карету да покатила во дворец.
А дворец весь в золоте: хвеерверки летат, енералы еполетами сверкат, дамы важны веерами машут, да к прынцу чуть на колени не прыгат. А прынц сидит, на народишко пляшущий посматриват скрозь немогу: остобрыдли ему эти рожи..
А гангрена-то наша, глянь-кось, уж перед королём подолом шуршит, да дочек нахваливат: уж и красивы, уж и пригожи, а уж как запоют! И хихикат при этом, злыдня. Король-то в кулачок сухонькай зеват, вестимо, за столько годов таких речей большу кадушку наслушалси, но етикет блюдёт.
Тут главный по балу от дверей кричит, мол, ещё одна дева приехатши. И входит в бал девонька наша, скромна така, королю книксен делат, да на ушко ему тихохонько, мол, вашство, дырочка у вас под кружевами, зашить надобно, а то конфуз.
Король осерчал, фрелин да пажей по матушке обругал, а девица наша, пока величество разорялось да дыбой грозилось, под шумок-то дырочку и зашила.
Прынц рукоделье тако увидал, сердцем-то так и потёк. Люблю, грит, её, никто больше не нужон! Повел он её в танце заграничном, менуетом зовётся, да все на ушко ей речи медоточные разговариват!
А молодице-то всё попервой, танцут она, дворцовы картины рассматриват да дивится богатству королевскаму. А времячко-то тик да так, светать уж начало. Тут прынц лакомство заграничное ей предложил, морожено зовётся. Вышли на балконку, увидала тут девица зорьку встаюшшую, инда обмерла. Подхватила подолы свои, побежала что мочи есть, да на крыльце-то королевском туфельку свою хрустальну и потеряла. Тут и рассвело, да всё чародейство-то и растаяло. Карета золочёна снова тыквой стала, коники мышками по норкам прыснули, а платье ейно шёлково, жемчугами расшито, в исподню рубаху обернулось.
Прынц ногами топат, рыдат, туфельку к сердцу прижимат, где, кричит, краса моя ненаглядна? Король три дни в покоях сидел, думал, как сына от лихоманки любовной избавит. Повелел слугам всех девиц обойти, да обувку примерит, кому впору придётся, та и под венец ступит. Почитай, год прошёл, пока всех девиц в королевстве обошли, да токмо никому туфелька хрустальна не подошла. Напоследок зашли слуги к фельшару, пятки сбиты полечить, да приметили дочку евойную, замарашку. Кабы не приказ, и глазом не зацепили, ан надобно всех отметить. Надела она обувку-то свою, да тут ведунья снова в оконце глянула да слова заветны сказала. И стала дочка фельшарска лучше королевны.
Свадьбу средили хорошу. Пироги из печек летят, вино из бочек льется, прынц с молодой жаны глаз не сводит. Двадцать енералов на свадьбе с вина сгорело, троих министров насмерть в драке убили. А всё торжество в газетах прописали.