Субъективное признание благом того, что благом не является, придает этому "благу" ценность, стоимость, цену, за которую люди покупают и продают его друг у друга. Объективное признание блага идет извне и фиксируется историей. Что попадет в историю, то и ценно вне зависимости от того, сколько было потрачено времени, усилий и воображения об ожидаемой пользе.
Оценка труда, создающего что-то новое из полезного, тоже идет не от людей, а от внешнего мира. Поэтому то, что конкретному человеку нравится, что он начинал делать по своей инициативе, считает творчеством, чем-то новым, полезным, исключительным, может оказаться профанацией. И наоборот: рутинное проведение опытов, нудных экспериментов оказывается в итоге открытием, благодеянием. Поэтому самооценка людьми своих занятий, как интересных или не очень, не совпадает с реальным положением дел. Часто люди относятся к реальному творчеству как к функции, как к чуждому, навязанному им занятию, особенно там, где имеет место разделение труда; а облагороженный умом обмен веществ они принимают за что-то стоящее, предпочитая астрономии показы мод и кулинарию.
Двойственная натура человека создает такой антураж. То, что для обезьяны - зло, для ее внешнего мира - добро и наоборот. Смотря откуда смотреть. Само словосочетание "затраты труда" означает, что работа воспринимается как некое насилие над собой. Обмен продуктами труда имеет здесь очень конкретный смысл: я отнимаю от себя ровно столько, сколько ты отнимаешь для меня от себя. Поэтому стоимость имеет значение для измерения творческого труда до тех пор, пока существует источник стоимости - функциональный, принудительный труд. Сам инновационный, начатый по собственному почину, цивилизующий людей труд источником стоимости не является хотя бы потому, что изначально не может быть воспринят людьми как нечто отрицательное. Но как только они видят, что их собственные творческие усилия угрожают им, их благополучию, они начинают думать о себе. Кусок хлеба, чтобы не умереть с голоду, государственная премия и отказ от собственного детища - везде результат лишь симбиоз обстоятельств, инстинкта самосохранения и ума. Поэтому будет ли "Мона Лиза" создана, продана или сожжена, решать ее создателю. Цену товару дает покупатель...
Потребление - тот же труд, часть жизни, жизнедеятельности. Дело потребления - в субъективной и объективной оценке, угле зрения на то, что является благом или им не является. Поэтому ошибка в выборе может иметь долгоиграющие или даже фатальные последствия для конкретного человека (что куда ни шло) или для сообщества людей (что совсем печально). Продавец продает реальность, покупатель покупает иллюзию. Им осталось только сойтись в цене. Затраты функционального труда на приобретение товара определяют величину его стоимости.
Иллюзии тоже стоят денег. Применительно к картине Леонардо да Винчи её общемировое значение шедевра заставляет оценивать её как труд многих сотен рабочих в течение долгого времени, овеществленный и сконцентрированный в виде богатства в руках ее покупателя и номинального владельца. Номинального оттого, что картина полезна, скорее, не ему, а всему обществу. Для владельца картина - вложение денег. Его оценка весьма ограничена и субъективна оттого, что картины Леонардо да Винчи единичны, неповторимы и оценить их усилиями рабочих невозможно. Скорее всего, оценивают богатство всего общества. Картина может стоить миллион, может десять. Все зависит от количества миллионеров и их любви к изобразительному искусству. Применительно к батону хлеба спрос на него и усилия по его выпечке в нормальных условиях рутинны и четко определены, поэтому и стоит он недорого и стабильно.
Если разбираться во взаимодействии творческого и рутинного труда, то надо отметить следующий парадокс: инновационный труд постепенно ликвидирует функциональный, умножая производительную силу людей и вытесняя их из производства. Машины, автоматика, компьютеры, новые технологии уменьшают нужду в людях для тиражирования благ, необходимых в повседневной жизни. Однако, функциональный труд, пока он есть, полностью определяет размеры, интенсивность и направление инновационного - науки, искусства и прочие забавы человечества финансируются из "прибавочного продукта". Ван Гог не выжил бы без лишней миски супа, но, увы, не наоборот. Несомненно, результат от живописи художника будет, но проявит он себя неявно, поддерживая среду, в которой рождаются мысли. Связь фундаментальных наук с приготовлением еды более прозрачна, чем связь искусства с житейским благополучием, и может быть прослежена на примере появления коротковолновой печи. О прикладных науках и о простой житейской смекалке людей, я уже не говорю.
Новации будут использованы в виде идей, машин и технологий, экономящих силы и умножающих производительность труда людей, они могут помочь им увеличить продолжительность жизни, дать здоровье и многочисленное потомство. Такая экономия усилий дает иллюзорное представление о стоимости результатов творчества, о возможности их оценить. Но если нововведение не является проходным, как, к примеру, лук и стрелы, то польза от него с течением времени вырастает в громадную величину, в бесконечность, как, к примеру, экономия жизненных усилий людей от появления колеса. Поэтому говорить об обмене изобретения на кусок хлеба по стоимости бессмысленно - они несопоставимы. Авторское право в какой-то момент прекращает свое действие, общество вынуждено отказаться от ренты, взимаемой собственником, хотя по логике ее можно брать без конца, до момента прекращения существования объекта авторского права как востребованного людьми блага. Авторское право, применяемое без ограничений, как всякая рента, оставляет развитие экономики, науки и искусств на усмотрение собственника, что не всегда хорошо.
Необходимо помнить, что инновационный труд создает также блага для своего внутреннего, промежуточного использования. И поскольку окончательный результат инновационного труда - это цивилизация или внешнее продолжение организации людей, позволяющее им выжить и быть более свободными от функциональных занятий, то промежуточный результат - это набор средств, используемых для достижения окончательного результата. Ими могут быть вполне конкретные предметы: те же учебники, или весьма отвлеченные занятия, например искусства или фундаментальные науки, но всё, что имеет, в конечном счете, опосредованный выход на практический результат, улучшающий жизнь людей и дающий смысл их существованию.
Произведения искусства - передача черт сознания во внешнем мире. Сознание обнаруживает, находит себя в окружающем мире, в предметах, явлениях и процессах. Любое действие искусства, которое не более, чем крик в опере, телодвижение в балете, информация в литературе, приобретает значение отвлеченности эстетического зрелища, формирует ум, умение мыслить.
Кроме такой игры формы, существует более четкая связь между жизнью и ее восприятием. Если "в эстетике законы диктуются не людьми и даже не их физиологией, а их общественной жизнью и жизнью вещей"(С. Лем, "Сумма технологии"), и, если искусства есть проявления, эманация природы человека как части внешнего мира, то наука изучает источник: "Наука - канал, связывающий цивилизацию с внешним миром".(Там же)
Цель искусства и науки одна, но направления движения - противоположны. Искусства - это внешний мир в человеке, наука - человек во внешнем мире. Искусство продвигается через мир внутренний, через сознание человека, наука - через мир внешний, через то, что он осознает. Философия - промежуточная среда, попытка соединить в целое, найти единство, взаимосвязь внешнего мира и мира сознания. Это конечно не наука там, где оперирует субъективными понятиями, например, красоты. Ну и не искусство там, где касается объективных понятий пространства, времени. Понятно, что философии никогда не удавалось объединение разнонаправленного движения, потому что она изначально разделяла субъект и объект, душу и тело.
Один из более успешных способов соединения внешнего и внутреннего мира людей, правда, априори, без доказательств - религия. Источник единства в ней - в происхождении материального мира как производного духа. ("Сначала было слово". "И дух стелился..."). Таким образом, сознание делают неотъемлемой частью материального мира, более того, его первопричиной, придают бытию внешнего продолжения организации людей самодовлеющее, первостепенное значение. Бог - материализованное сознание и внешний мир человека вновь приобретает в нем вещественную, материальную форму. Беда верующих или неверующих идеалистов в том, что они придавали сознанию материальное воплощение без признания его какой-либо материальности. Бог, всемирный дух, ангелы и демоны у них нечто бесплотное и одновременно нечто реально существующее, чего вы никогда, будучи психически здоровым человеком, в своей жизни не увидите, не ощутите. Это предмет веры, житейской или философской логики, а не ощущения. Вера призвана заполнить пустое, непонятое пространство реальной жизни. Чем более субъективен идеализм, тем более жизненным и реальным должно быть его объяснение мира, чтобы подкрепить веру, чтобы следовать логике бытия. И идеалистам это прекрасно удается, поскольку в их схеме всегда присутствует движущая сила человеческого мира - внешнее продолжение их организма, создавшее сознание людей, свое отражение, то есть бог (как известно из библии, также создавший людей по своему подобию, давший им душу). Материалист же лишен бога и поэтому фатально ограничен. Он вынужден принимать сознание как нечто природой данное и определяемое бытием человека, а не то, что людское бытие создает и трансформирует.
Печальный факт для идеалиста или для верующего человека в том, что сознания нет во внешнем мире, оно есть только в нас самих. Бога вне нас и без нас существующего в природе нет. Печальный факт для материалиста в том, что обособить сознание и материю, сделать материю первичной, а сознание вторичным - это всё тот же идеализм и тоже требует веры. Отделять сознание от материи, верить в бога и не верить в бога - одинаково. Верить же только в опыт (позитивизм) или не верить в познание мира вообще (агностицизм) - разновидность монашества, ухода от мира. Однако, лучше ошибаться и иметь детей, чем любить только самого себя. Умственный выбор не мешал адептам разных мнений действовать исходя из обстоятельств и свойств характера, чем в соответствии со своими теориями.
Кто самый известный религиозный деятель России? - патриарх Алексий. Всегда ли он действовал в соответствии с православными канонами? - сильно сомневаюсь. Кто самый популярный агностик? - Егор Гайдар. Разве проводя свои реформы, он отрицал познаваемость мира дефицита и не исходил из объективной реальности данной нам в ощущениях? Кто самый знаменитый материалист? - Владимир Ильич Ленин. Чистый идеалист в политике, своего рода Хомейни от марксизма. Позитивистами у нас могут быть известные ученые, но и они в своих поступках часто опирались не на свой опыт, а на свое представление о справедливости, правах человека как Сахаров, например.
Сознание - живая материя мертвого мира. Сознание - связующее звено между нами и внешним миром. Для нас сознание и есть мир. Оттого и кажется, что оно и бессмертно как внешний мир, и могущественно, и бесконечно. И это действительно так, пока мы существуем.
Бытие определяет сознание. Если бы. Зависит ли сознание от мира? Да, зависит. Но положение таково, что зависимость смертельна и должна быть изменена, смята в пользу жизни, как бы убого это не выглядело: с клозетами, свалками, убийством людей и домашних животных, двуличием бытовым и внутренним, когда каждый человек догадывается, что в чем-то он добр, а в чем-то омерзителен. Весь ужас смерти - в ненормальности ситуации, в том, что бессмертная по своей сущности вещь принадлежит мертвому, быстро преходящему миру. Имея все черты внешней, бескрайней вселенной, сознание существует на основе совсем другого, недолговечного материала. И не удивительно, что человеческое существо, часто похороненное еще при жизни, занятое исключительно физиологией, выживанием, бессознательно тянулось к последней возможности стать человеком хотя бы в загробном мире, в раю, не представляя, что будет делать там всю ту отведенную ему бесконечность в своей второй, слегка аскетизированной животной жизни.
Вера в бога закономерна. Это все равно, что вера в самого себя. Явление может быть не так понято, но это не означает, что его нет. Кроме полноты мира и обещания отмены печальной конечности бытия, религия возмещением за это выдвинула свод правил, норм, целей, и, по сути, отражало требования внешней организации человека к его поведению, выставляя их как заветы бога, за выполнение или не выполнение которых должна последовать награда или наказание, хотя бы воображаемые. Мораль нынешних полу атеистических времен обходится с человеком, пожалуй, несколько суровей, обещая спасение не ему самому, а его потомкам.
Бог естественен. Дьявол тем более. В небе или под землей ищут объяснение положения вещей, которого не могут найти на грешной земле. Отвлеченности нужны, чтобы факт незнания представить иллюзией знания. Разве не романтично утверждать, что сознание, душа существует вне тела человека. В известном смысле, это так, и все становится на свои места: и предопределенность, и загробный мир, и воздержание. Все моральные ограничения и духовные ценности - не воруй, верь, надейся, люби, - имеют существенное значение для выживания человека. Религия - след разума, вольная интерпретация того, что еще не понято, но уже необходимо. Религия - продукт варварства, необходимость, примирение противоречий в человеке не разумном, который и человеком до конца еще не стал. Не потому, что прост, а потому, что ему безмерно тяжело, безвыходно в его ситуации. Религия - то знание, которое не требует комментариев.
"Во многом знании много печали". Интересно будущее, а не настоящее. Надежда на будущее - печальное доказательство поражения сегодня и предчувствие еще не одержанной победы.
Религия имеет обыкновение устаревать, в чем-то оставаясь неизменной. Без веры в целесообразность существования цивилизацию построить сложно, тем более отношения людей в ней так, чтобы они шли к бесконфликтности. В физике нет добра и зла. Но физик не может отказать людям в разумном эгоизме. А, если при этом отрицает возможность загробной жизни, то и в эгоцентризме тоже, так как жизнь скоротечна. Поэтому любой физик вслед за Вольтером придет к выводу о пользе, о необходимости религии или чего-то схожего, если не для себя, то для широких масс народонаселения, чтобы хотя бы нивелировать крайние проявления животного эгоизма людей.
Благодаря религии становится понятно, что в жизни из возможного доступно все. Ради идеи человек (не обезьяна) может годами сидеть на столбе. Важно, чтобы идея столпничества имела для его ума смысл, как еда, вода и прочее для его тела. Любую утопию можно осуществить, но если ее не поддерживать, если у людей нет в ней необходимости, она уйдет в небытие. Уровень энтропии в искусственном мире определяется тем, что необходимо человеку для существования и, чем человек сложней, тем сложней должен быть его внешний мир. Отсюда сама возможность утопии. Но сложность человека поначалу виртуальна, воображаема. Лишь позднее, основываясь на собственном опыте, он способен ответить: сможет ли существовать без придуманных им обстоятельств. По его выбору мир усложняется, уровень энтропии растет, а опыт говорит человеку, что сидя без дела, он погибнет.
Созданный им искусственный мир - цивилизация - не дает людям исчезать слишком быстро. Минимальный уровень ее возможностей определяется необходимостью выживания людей - защитой от холода, голода... В теории же она может быть бесконечно сложной, поскольку пути материи, давно отошедшей в мир иной, оставшейся в ином времени и оттого мертвой, и материи, движущейся в данном времени и, следовательно, существующей, могут разойтись очень далеко и никогда уже не пересечься более. Вселенная, в этом смысле, бесконечна, и возиться с ней, если повезет, нам тоже придется, похоже, бесконечно. Это рациональный вывод, который все разумные существа сознательно или подсознательно всегда имеют в виду. А реальность такова, что можно исчезнуть моментально, что при необходимости можно прожить как Маугли, а при возможности - как Обломов. Перспектив при этом у Homo sapience, правда, никаких.
Подобное врожденное увлечение отвлеченностями, избыточным познанием мира проясняет несколько странное поведение практичных покупателей в рыночной экономике. Априори - необычно платить огромные деньги за кусок размалеванного холста. Получается, что в нем находят для себя что-то чрезвычайно ценное и ценное именно на данный момент, поскольку это что-то понимается чрезвычайно субъективно. Со временем актуальное может уйти, и то, что сейчас формирует сознание человека, может стать культурным слоем. Как Гомер, скажем, поэмы которого не кажутся счастьем для обладания, и который стоит десять долларов книга, а в интернете и вовсе копейки. Или как Ван Гог стать актуальным спустя какое-то время и тоже потом, спустя какое-то время стать элементом культуры.
Утверждать, что картины Сезанна или Ренуара большая культурная ценность, чем труды Гомера или гипсовые слепки статуй Праксителя, я бы не осмелился. Следовательно, проблема только в тиражировании картин Ренуара способом более дешевым или доходчивым, чем приобретение авторского холста. Плюс фактор собственности. Приобретение в собственность представляется более надежным, верным способом вложения капитала и получения удовольствия от произведений искусства. Но тут не угадать.
Искусство - пограничная область между эгоизмом и изучением внешнего мира. Искусство - более близко, понятно и доходчиво животной натуре человека. Оттого так избыточно много люди заняты изучением, описанием, изображением своей жизни, деталей жизни, ее окружения. В глобальном смысле, для вселенной нет разницы между людьми. Положение наше одинаково. Дьявол же, как известно, кроется в деталях. Разница ситуаций создает нюансы и они бесконечно разнообразны. А поскольку каждый из нас уперт, заперт в свою ситуацию, не может никуда от нее деться, то раздается бесконечная песнь об одном и том же с различными модуляциями, в различной аранжировке. Мы почитаем за основное по-разному рассказывать одно и то же, и, в принципе, когда не заняты выживанием, заняты этим достаточно бессмысленным занятием. Смерть и одиночество, физическое удовольствие от жизни и от сознания присутствия на этом свете, одинаково присущи всем. Люди искусства слишком углублены в себя, или в других людей, проживая реальную или воображаемую жизнь. Принцип един для боевиков и арт-кино, для масс-медиа и высокого искусства. Простые инстинкты дополняется бесчисленным количеством комплексов.
Популярное, массовое искусство, неспособное существовать без зрителя, как шоу или бульварные романы, ближе всего его натуре. Раньше было больше необходимости, меньше возможностей и свободы, более жесткий уклад, правила жизни. Они, конечно, ломали людей, но и придавали смысл их действиям. Сейчас выживание сменяется потреблением. Благодаря достатку и более свободному времяпрепровождению начинается поглощение всякой чепухи, более или менее замысловатой, самовыражение и поиск совершенства в пространстве нами же выдуманных развлечений.
Детство человечества. Набор погремушек над коляской - главный способ изучения мира. Культуры много, очень много. Магазины, штабеля, файлы и директории. Коэффициент полезного действия ее очень низок. Речь не о науке и технике - там любознательность и рынок шансы реализуют. Можно восхищаться искусством в культуре, политике, спорте и огорчаться убогости от его потребления. Мало эффективного, тяга к деструкции, к разрушению. Сломать игрушку, посмотреть, что внутри. Узнать себя в основных инстинктах.
Все мы разные и любое несходство провоцирует на самоопределение путем отделения и отрицания. На покорение и подчинение себе, подмену собой таким конкретным всех других таких разных. Оттого все усилия - для понимания, на попытку проникнуться, объединиться. Но этого не будет. Только - повторы и бесконечные вариации. Разнообразие в однообразии. Это относится к любым занятиям ик любым товарам...
Спасение - в переедании. Надоедает. Становится скучно. Иногда хочется заняться более полезным трудом, а не коллекционировать личные добродетели, общественные пороки или разные марки автомашин.