Понимание обстоятельств, понуждающих к действию, отличает разумного человека от человека эмоционального, который часто похож на обезьяну, какими бы при этом знаниями и возможностями не располагал. Это два не связанных процесса: развитие вещей и развитие человека. Цивилизация совершенствуется усилиями людей, а сами люди неизменны. Осмысленности в жизни не требуется, нужна мотивация и в подоплеке поступков всегда проглядывает животное.
Помню теленовости о героях-полярниках, что, дрейфуя на льдине, геодезические шары запускают для прогноза погоды, помню "вести с полей и ударных строек пятилетки". Парадокс: тогда хуже работали, чем сейчас, когда в новостях всякая глупость маячит. Умозрительная польза менее действует, чем животная нужда.
Конструируя Феррари или надевая костюм от Гуччи, хочешь заработать денег или понравиться, показать свое превосходство или идентичность. Получается, что есть загончик из обстоятельств, обязательств, правил. Эти правила, игра по правилам сохраняют цивилизацию. Внутри ее человек действует эгоистично, по животному, но в рамках законов для него предписанных, и поэтому приносит пользу, часто представляя из себя весьма непривлекательное зрелище.
Хороший пример - госаппарат. Нравы у чиновников часто - не дай бог! Но польза для общества несомненно есть, так как именно такое их поведение и позволяет машине власти исправно работать, нижестоящим чиновникам беспрекословно и даже с некоторым сладострастием подчиняться вышестоящим начальникам и всем им выживать, подсиживая друг друга. Естественный отбор шестеренок и винтиков, при котором желание личного самосохранения приводит в движение механизм государства.
Хороший пример - частная собственность, благодаря которой те же животные атавизмы людей используются к общественной пользе.
Так "инстинкт самосохранения" цивилизации, сохранение вещей, из которых она состоит (железных дорог, водопроводов или атомных электростанций), определяет правила поведения людей, придает им форму. Отформатированный человек предпочитает регламент, воинский устав в мыслях, поведении, одежде. В любви к форме, к галстукам, к швейцарским часам и другим бирюлькам кроется уважение к существующему порядку вещей. По крайней мере, в том виде, в каком ее привыкли видеть конкретные люди в конкретное время в конкретном месте - банкиры, бандиты или банщики. У каждого сословия есть своя фенька, каждое племя похоже на всякое другое и, одновременно, хочет выделиться. Стремление выделится кланом - начальная попытка выделится самому, показать себя, прислонившись к чему-то более долговечному и знаковому. Самовыражение - это самосохранение сознания, поначалу неосознанное.
Появление свободы вне клана, вне общества дает возможности, с которыми бессознательному человеку непонятно что делать. Поэтому делают что попало, лишь бы более свободно от правил себя вести. Тягу к театральности, к развлечению иным не объяснить. Масса лишних телодвижений - это декларация свободы индивида не быть винтиком, оставаясь им по своей сути.
Итак, что мы имеем в настоящий момент? Из возможностей - свободное время как небольшую часть будней и два выходных дня в неделю, мало занятых домашним трудом. Работа остается средством для пропитания и в какой-то мере становится средством самовыражения - всё равно в продаже пылесосов, в политике, в лицедействе или в литературе. В развлечениях самовыражение доминирует и начинает приносить деньги, превращая невинный досуг в профессиональный спорт или услуги по созданию компьютерных игр. Самовыражение довольно редко и в немногих случаях напрямую приносит пользу для самосознания людей. Мотивация по-прежнему в большинстве случаев генерируется животной натурой людей через фильтр социальных институтов: частной собственности, государства, политической и экономической власти. То есть развитие, переход к сложным вещам в любой области деятельности идет через стремление к простым вещам: к еде, к размножению, к превосходству одних людей над другими в процессе их выживания.
Свободное время позволяет отвлечься от своей животной натуры. Работа за деньги, на карьерный или политический рост на досуге необязательна. Можно, конечно, продолжать в том же роде, но это уже не называлось бы свободным временем. Поэтому в выходные дни поведение человека колеблется от постройки дачи и бдений в гараже, до бессонных ночей в хосписе рядом с безнадежно больными людьми или салоне красоты - над родным и любимым телом.
Все делается в силу разумения и в меру страсти. Любит человек себя сильно, значит, преломляясь разумом, будет любить себя красивым. Богатым ничуть - в этом ничего от разума нет, это чисто животное желание. В стремлении быть красивым, наоборот, нет ничего животного - правильные или не правильные черты лица никакого отношения к выживанию животного не имеют. Животные красоты не понимают.
Использовать красоту - другое дело. Конечно, нельзя отрицать, что поиск красоты в салоне красоты - явно промежуточная материя и говорит о размышлениях животного, которое свои страсти, мотивы переносит в поле абстракций вовсе не для этого предназначенных. Проще говоря, человек, как животное, желает иметь превосходство над другими людьми. Желает быть не только более защищенным, чем другие, иметь физическое, материальное или социальное превосходство, но быть более красивым, то есть иметь превосходство в непонятной для себя области, с непонятной целью, иметь дело с абстракциями, с которыми животный мир до сих пор дела не имел и иметь никогда не будет. Эта область ныне выпирает в виде массы развлечений полуинтеллектуального свойства - культуры масс и массовой культуры - и, благодаря свободному времени, появившемуся у людей, превращается в самое заметное явление в их жизни, начинает по размаху интересов и вовлеченности быть сравнимо с войной, экономическим кризисом или политическим переворотом.
Алла Пугачева отныне ровня Леониду Ильичу Брежневу, Фрэнк Синатра - герой мелодрамы, Клинтон - комедии, - никакой суровости 19 или первой половины 20 века. Шоу-бизнес, смыкание попсы и политики, тогдашняя серьезность и нынешняя карнавальность объясняется отсутствием суровой необходимости экономического или политического выживания масс людей, целых народов. Это всё осталось где-то в Африке. Необязательный шизофреник начала двадцатого века только один - Адольф Гитлер, и появился он в развитой стране уже по разумению ее жителей, а не только в силу тяжелых экономических и политических обстоятельств. Оттого немцы до сих пор не смогли пережить последствий собственного выбора.
Ведь, в чем его история - в самовыражении простого человека, бюргера, рисовавшего акварели, читавшего популярных в его время философов и увлеченного популярными тогда эзотерическими учениями. Самосознание и самовыражение так, как он себе это представлял. Самосознание, вместе с нестабильной обстановкой в послевоенной Европе, выталкивало его из бюргерского существования, спокойного выживания в спокойной среде, и подталкивало к самовыражению в той манере, которая была ему доступна. Самое забавное, что всё выливалось в идею всё того же выживания арийской нации, германского государства. Предпосылки для начала игры ума были, свобода от бюргерского существования стала возможной, но немедленно трансформировалось в свободу пропагандировать принцип бюргерского образа жизни и прочий милый набор стереотипов обывательского мировосприятия, включая еврейский вопрос. Свобода обернулась осознанием того, откуда ты собственно появился, самовыражением прошлой, предыдущей, животной жизни.
Нынешние политики, как правило, умнее и образованнее и их всегда удерживают от необдуманных действий специальные механизмы в конструкции власти в виде периодических выборов, многопартийной системы и оппозиции, независимой судебной власти и средств массовой информации. Особо авторитарных из них - соседи и здравый смысл. Хотелось бы надеяться, что при всей мании величия современных политиканов смущает судьба Гитлера.
Можно сказать, что тенденция к переходу от выживания к самовыражению существует, но имеет формы той жизни, к которой человек привык, из которой вышел. Если в нем преобладает чувствительная сторона, он будет самовыражаться в любви, если охранительная, - в защите от инородцев и в патриотизме. Поэтому удивление от того, откуда берется антисемитизм Макашова, национал-большевизм Лимонова или квасной патриотизм Никиты Михалкова, сменяется пониманием того, что это неизбежно и до поры естественно. Такое самочувствие идет не из головы, оно ею только оформляется. Это не осознанное убеждение, сознания здесь нет как такового, а есть подобранные под самочувствие резоны. Они-то и составляют столь пеструю и анархическую картину мышления современных людей, которое мышлением не является, а является пережевыванием или переживанием своего прошлого. Пара, тройка религий, бардак из представлений помещика или крепостного, интеллигента или пролетария, тинэйджера или пенсионера, мужчины или женщины. Сие - свойство общественного и индивидуального поведения, поэтому я даже не думаю, почему всего так много и так разно, а воспринимаю как факт, как данность. Этот человек - гей, этот - сионист. Этот не любит черных, эта дама - феминистка, а эта - мазохистка. Единственное, что всех объединяет - выживание на нашей грешной земле, инстинкт самосохранения. Все вынуждены сосуществовать и умерить свой созидательный пыл, чего не сумел сделать А.Г. и застрелился, оставив в покое сей бренный мир и немецкую нацию.
Так, переход от выживания к самосознанию ведет к возникновению конгломерата культур внутри цивилизации, перехода от монокультуры христианской или мусульманской эры к разнообразию воззрений людей современности и, по необходимости, приведению их к терпимости друг к другу. По мере осознания себя уже не телом, а головой, не прошлым, а настоящим, начинается перетекание людей из культуры в культуру. Выбор сначала из того что есть: переход из коммунизма в православие, из православия - в коммунизм. Ума здесь опять-таки мало. У ученого экономиста Зиновьева или писателя Лимонова скачок от антикоммунизма к коммунизму идет по одной составляющей: не нравится им действительность в силу природного скепсиса и, быть может, предки в прошлом были раскольники или анархисты.
Зиновьев - диссидент, он привержен одной культуре и поведение его неизменно. Его культура может состоять из него одного. Лимонов культуры меняет: вчера он - с демократами, сегодня - с большевиками. У людей есть привычка домысливать ситуацию под свою натуру, поэтому они часто остаются недовольны переменами, которые сами же инициировали. Совершая поворот на 180 градусов, большая часть из них свою культуру доделывает: Зюганов (вместе КПРФ), плавно стекающий от коммунистического интернационала к православию и народности, Зиновьев как диссидент, Солженицын как пророк, защитник старины, протопоп Аввакум. Если домысливать нечего, можно поменять ориентацию: из мусульманина стать буддистом, из писателя - политиком, из коммуниста - православным христианином.
Смена культуры - это смена поведения. Сначала бессознательное - с выбором из того что есть. Затем через создание собственной культуры, домысливающей обстоятельства. Поначалу такого рода культура не является доминирующей в действительности. Скорее, она присутствует в проповедях, в книгах, то есть в идеальной, выдуманной жизни. Национал-большевизм Лимонова больше похож на книжную интригу, чем на реальный процесс. Конечно, Лимонов может угадать и произойдет резонанс: книжная культура станет образом жизни стран и народов, а Лимонов - вторым Владимиром Ильичом Лениным. Но шансов на это не слишком много.
Если природные страсти так влияют на мужчин, тем более они важны для женщин. Женщина существо эмоциональное и оттого более всего способное любить и ненавидеть. Что-то еще у нее будет получаться хуже и смещение от эмоций к рациональной или физической активности грозит ей потерей как самой себя, своей само идентичности, так и катастрофой для института семьи. Женщина хочет идеальной любви.
Любовь в кино или в книгах избавлена от длиннот и подробностей быта, присущих любви в жизни. Понятно, что она избавлена от неудобств физиологического свойства. В быту, испытывая самые сильные искренние чувства, периодически о них забываешь, отвлекаясь на житейские дела. Очень трудно любить, будучи больным и невозможно - без сознания. Разного рода мелочи также создают дискомфорт, и требуется от них абстрагироваться, не брать в голову. Любовь подразумевает совершенство, а совершенство отнюдь не природная материя - это материя искусственная. Ее можно найти в природе, а можно и не найти. Любовь не может быть маргинальной. Без страсти тут обойтись: необходимо примирить абстракцию и реальность, красоту и уродство мира, необходимо создать культуру, которая будет иметь в себе зачатки здравого смысла, и существовать ему вопреки. Любовь - предтеча культуры примиряющей, достаточно гибкой, снисходительной к природным слабостям человека, которая не будет покоиться на чьем-то авторитете, как "книжные" культуры, существовавшие и существующие до сих пор: христианство, ислам, буддизм или национал-большевизм. Культура тут происходит не только извне, но и изнутри, будучи сводом правил, которые не догма, не истина в последней инстанции или искусственный сюжет, реализуемый на подмостках театра жизни. Она становится личным законом, который может быть перестроен самим человеком по мере приобретения новых знаний о мире и о себе.
В чём-то это похоже на науку, но наукой не является, так как не имеет такой реальной силы как наука. Карл Маркс когда-то попытался из политической экономии сделать науку, чтобы с помощью нее качественно изменить культуру, манеру жить, как умеет это делать научное знание. К сожалению, марксизм наукой не стал в силу внутренних свойств - неполноты знания, закрытости и предвзятости, - марксизм приобрел свойства авторитарного учения, стал набором догм и лозунгов, то есть разновидностью культуры, которая обращена не к мыслям человека о настоящем и будущем, а к его прошлому, к его чувствам, к его животной природе. Свобода, равенство, братство, социальная справедливость. Борьба классов и классовая борьба свелась к личным желаниям, к личному самочувствию, к личной мести.
Как и всегда это бывает, когда социализм рухнул, и пыль улеглась, разочарование развело его обитателей по жизни. Расплодилось много культурных слоев, в каждом из которых удобно устроилось пара сотен людей. Им хорошо и они просят окружающих себя не беспокоить.
Любое общее ощущение со временем распадается на индивидуальное восприятие мира.