Если годы прижимают к земле
больше, чем кажется старику,
разгребающему, что Золушка, палкой в золе,
шепелявящему единственную строку
из молитвенника, запомнившуюся когда-то;
если Золушка вместо принца, которого нет,
выбирает шута или солдата,
под подушкой прячущего пистолет;
если солдат не нашел любви там, где она была,
и вычисляет свой путь со скоростью пули;
если поиски глаз, книг, себя, своего угла
ведут в пустоту, с которой сдули
налет отраженья, мебели, пыли -
той, что осталась, когда еще были
живы все те, кого здесь любили;
если, о если возможно "смерть или"
продолжить, выбрать. Хотя бы
оставить белое место, поставить в уме
многоточие...

Перепутаны номера телефонов,
выраженья лиц. И, как крабы,
крадутся пальцы во тьме
то ли к себе, то ли за валидолом, воочию
убедившись в отсутствии фона в
утешениях и объятиях, в которых
нет ничего, кроме попытки
удержать то, чего в них и нет. Шорох
опускаемой в ящик открытки
говорит, что сказку уже рассказали. Крыса
темноты съела пламя свечи. Алиса
ищет тропинку туда, но оттуда
она не вернется. И только улыбка чеширского чуда
растянется в линию горизонта.

                                            А хочется, чтобы губы
сложились в "люблю" здесь и сейчас. И к кому бы
они ни обратились, это было бы правдой.
Не обязательно выходить из парадной
двери вдвоем. Можно просто сказать "люблю". И человек
напротив сожмет это слово усильем век
и увидит то, чего ради
он не умер. Но лучше оставить в тетради
белый лист, даже если длиннее годы,
чем хотел бы того старик. Природы
не обманешь. Конец всякой сказки, есть ли
разница в сказках рассказанных, нет ли,
осталяет после себя всевозможные "если"
и "если бы", витающие в темноте, - словно петли, -
у которых нет продолженья.

                              Нет перспективы. И не
Скажешь "Вот и все". Потому что и так
"воть и все". Каждый ТИК. Каждый ТАК.
И страх быть покинутым и покинуть Бога
в любой момент жизни и смерти
                            прижимает к стене
дома, храма, сарая. Но в ней слишком много
холода и плоскости. И тянет смотреть и
смотреть туда, где ничего
не увидишь, не вспомнишь, не тронешь. Рука
спешит настигнуть сей взгляд, пока
боль очевиднее, чем беда.
Пока
помнишь историю о
жизни, смерти, любви и проч.
Но и это все - суета.
Сказка кончается в ночь
под торжество
тишины 
с именем
"Навсегда".


                  1997