Аннотация: Роман о бравом повстанце и пришелице с кнутом. Интриги, злой матриархат и прочие прелести. Первая часть здесь: http://samlib.ru/editors/k/kuranowa_o_a/stalxnajadewa1.shtml
Его разбудил привычный кошмар - что-то про боль, свист кнута и издевательский женский смех. Кажется, Эйн пытался сбежать куда-то или от чего-то, и не мог. Такие сны повторялись с завидной регулярностью, и Эйн уже смирился с мыслью, что так никогда от них и не избавится.
Мара беспокойно выдохнула, не проснувшись еще толком, повернулась и открыла глаза.
Ее непонимание и инстинктивный страх врезались в мысли зарядом игольника - ощущались очень подробно, отчетливо, а потом она извернулась одним неуловимым, взрывным движением, и через мгновение Эйн уже лежал под ней, чувствуя у горла острые кончики ногтей. Он едва удержался от того, чтобы ударить в ответ и сбросить ее с себя.
- Доброе утро, - голос хрипел, и острые когти неприятно царапали кожу. - Отпустить не хочешь?
Мара моргнула почти недоуменно, отстранилась назад и убрала руку:
- Габриэль. Прости, я впервые просыпаюсь с мужчиной.
Он еще успел уловить в ее мыслях - это потому, что она была мертвой ветвью и стальной девой, а потом внутри снова возникла привычная дистанция, и присутствие Мары отдалилось, стало едва ощутимым.
- Так на меня девчонки еще не напрыгивали.
Он лежал, не шевелясь, и заставлял себя усмехаться, чтобы она видела - ничего страшного. Он контролировал ситуацию, не был беспомощен, и Мара не стала бы делать того, что творила Рьярра.
И безотчетный, дурацкий страх внутри не имел никакого смысла. Эйну бы радоваться, что голая девчонка уселась сверху, а он думал только о том, как на самом деле больно могут рвать кожу острые герианские когти.
Она отстранилась, и лицо у нее стало совершенно непроницаемым, бесстрастным:
- Я прошу за это прощения. Мне следовало разобраться, прежде, чем нападать.
Она встала, коротко поклонилась на армейский манер - странно выглядело - и потянулась прикрыться:
- Я оденусь и уйду. Спасибо, что разрешил остаться на ночь. Ты был прав, мне... - она замялась, кажется, впервые в его присутствии, - следовало отдохнуть.
Эйн сел на матрасе, взъерошил волосы, чувствуя себя глупо. Собственная реакция казалась идиотской:
- Не дури, еще совсем рано. В Высшем Квартале в это время усиленная охрана, если вернешься сейчас, привлечешь ненужное внимание. Оставайся до утра. Поешь, потом уедешь.
- Я могу приходить в любое время. Это никого не касается.
- Если вокруг вас с Наместницей полно соглядатаев Рьярры, не можешь.
Она нахмурилась, и Эйн понял, что победил.
- Ты не обязан ничего для меня делать.
- Я ничего для тебя и не делаю, - он даже остаться ей предложил потому, что не хотел спать один. И потому что не мог относиться к Маре как к другим герианкам. - Если так хочешь отблагодарить, приготовь поесть, пока я в душе.
Эйн поднялся, не дожидаясь ответа, и пошел в ванную - так ведь и не добрался накануне и теперь во рту стоял неприятный, какой-то химический привкус. Мара ничего не сказала, и он только потом подумал: а умела ли она вообще готовить? Может быть, на Герии это полагалось делать мужику.
Хотя какая в сущности, разница?
Эйн забрался в душевую кабину, сделал воду почти обжигающе горячей, и долго стоял, подставляя лицо под струи. Он составлял план на день, заставлял себя просчитывать наилучшие варианты, и старательно не думать о том, что Мара была совсем рядом.
И о том, как часто утро начиналось с правой руки и активных мыслей о ней.
Он почистил зубы, придирчиво оглядел себя в зеркало.
Из отражения на Эйна смотрел угрюмый мужик с двухдневной щетиной, кругами под глазами, и волчьим взглядом, но вспомнилось вдруг, что Мара называла его красивым.
Он и был красивым, если судить объективно. Когда жрал нормально и спал больше четырех часов в сутки.
То есть несколько лет назад.
Царапины на плечах и на спине почти сошли, осталась только парочка самых глубоких. Эйн знал, что через несколько дней исчезнут и они.
Но не шрамы от кнута Рьярры.
Может, стоило попросить Мару расцарапать его еще пару раз? Вспоминать о ней, глядя в зеркало было намного приятнее.
Эйн криво усмехнулся своим мыслям, и мужик в зеркале усмехнулся одновременно с ним.
- Ты мне не нравишься, - сказал ему Эйн, и натянул футболку.
Когда он вышел, Мара сидела за кухонным столом - полностью одетая, идеально прямая, невозмутимая внешне - внутри Эйн уловил легкий укол беспокойства с ее стороны, и смотрела прямо перед собой на обугленную плату кухонного модуля.
- Я прошу за это прощения.
Эйн не поверил своим глазам.
- Ты сломала мой модуль, - он даже не злился, в конце концов, весь кухонный блок в новой квартире был той еще рухлядью. Эйн просто пытался понять как. Что нужно сделать с модулем, чтобы оплавилась плата?
- Я задала неудачную программу.
- У него в буквальном смысле сгорели мозги.
- Несколько неудачных программ, - она беспокойно царапнула кончиками ногтей по столешнице, потом поймала себя на том, что жест выдавал нервозность и замерла абсолютно неподвижно. - Я оплачу покупку нового блока и доставку еды.
Эйн фыркнул:
- Надо думать, у вас обычно готовят мужики. Могла бы сразу сказать, что не умеешь.
Она покачала головой:
- Готовят женщины, это часть заботы о доме и семье. Нас обучали в Интернате, но я так и не научилась.
Ну да, точно. Это наверняка давалось ей тяжело. Все, кроме полетов всегда давалось ей тяжело.
- Забей, - Эйн отмахнулся. - Остался еще кусок шоколадки и пачка крекеров. Позавтракать хватит, а потом я перехвачу что-нибудь в Красном Квартале.
На самом деле, не так уж он был и голоден.
Срок годности у крекеров вышел аж полгода назад - нужно было не тащить их в новую квартиру, а сунуть в утилизатор, но Эйн собирался впопыхах и забыл посмотреть на дату. Сгреб всю еду, какая была - в том числе и последнюю оставшуюся шоколадку, от которой с тех пор отламывал по чуть-чуть. Ему нравилось сладкое, помогало взбодриться.
Мара следила, как он рылся в ящиках, и Эйн чувствовал ее взгляд спиной.
Хотелось поддеть ее, спросить что-нибудь вроде "нравлюсь?", этак с вызовом и легкой издевкой, но Мара, скорее всего, просто признала бы, что да. Нравится.
И ответила бы: "Ты тоже любишь на меня смотреть, Габриэль". Ну или что-то вроде. На самом деле ответить она могла что угодно.
- Крекеры отменяются, - Эйн положил на стол остатки шоколадки, развернул шуршащую упаковку. Мара смотрела на его пальцы, следила не отрываясь. Она пыталась держать дистанцию, но отголоски ощущений все равно просачивались в Эйна, заставляли кровь быстрее бежать по венам.
Интересно, о чем Мара думала в тот момент? Может быть, о том, чтобы облизать его пальцы, медленно, с чувством. Или о том, чтобы связать его, и изводить как в прошлый раз, пока он сам не попросил бы еще. Или...
Или стоило уже начать думать верхней головой, и взять себя в руки.
Эйн прочистил горло, пододвинул на середину стола остатки шоколадки, и сказал:
- Ешь.
- Ты должен перестать, - сказала Мара.
- Пытаться тебя накормить?
- Думать о том, что я могу с тобой делать. Я стараюсь держаться и поступать правильно, но, когда ты хочешь меня в ответ это нелегко, - она не кокетничала, и не пыталась казаться соблазнительной. Просто признавала то, что Эйн и так знал, просила помочь ей и не дразнить.
И, видимо, мозги у Эйна совсем уже отказали, потому что он спросил:
- Кто сказал, что сдерживаться правильно?
- Ты, - она спокойно пожала плечами. - Ты ненавидишь герианок, одна из нас снится тебе в кошмарах.
- Ты не Рьярра.
- Я тоже мертвая ветвь. Тоже стальная дева.
- Вот же мне плевать на всех дев и все ветви разом. Просто ты шеф безопасности при Наместнице, - он фыркнул, и решил, что раз уж они говорили откровенно, можно было просто сказать ей правду. - Точнее, только это и должно меня волновать. Но знаешь, не волнует. И не помогает. Я все время вспоминаю, какой ты была в мотеле тогда и просто хочу еще. Хочу с тобой трахаться, хочу тебя трогать.
Она дышала медленно и размеренно, а зрачки расширились, и радужки превратились в два тонких кольца.
- В тебе говорит метка, - ответила Мара, и он чувствовал, чего ей стоило оставаться на месте. Не подойти, не притянуть к себе.
- Нет, - Эйн рассмеялся, сел напротив и пояснил ей, доверительно, тихо. - Во мне говорит то, что я просто задолбался быть один. Задолбался просыпаться от кошмаров, бояться кнута, бояться себя. Знаешь, девчонку до тебя я чуть не задушил. Я не хочу всю жизнь плакаться над тем, что со мной сделала Стальная Сука. С тобой я о ней не думаю, ни о чем не думаю и мне просто классно, мне с тобой обалденно. А ты помнишь, как это - со мной? Каким я могу быть. Помнишь, ведь?
Это было упоительно, знать, что женщина настолько его хотела. Чувствовать отголоски ее ощущений, купаться в них.
И очень глупо - позволять себе лишнее с герианкой, но Эйну нравилась эта глупость и он не собирался останавливаться.
Он откинулся на стуле назад, развел руки, демонстрируя себя. Почти физически ощутил взгляд Мары, как прикосновение - к шее, к груди:
- Ты сказала, что заберешь меня себе. Ну так вот он я. Забирай, если сможешь.
Он почувствовал, как ее контроль - тот, которым она так гордилась, который берегла, лопнул сорванной струной. Когда все сомнения Мары, все, что она говорила себе и все, что помогало ей сдерживаться, отошло на задний план, перестало иметь значение. И дистанция, которую они оба держали почти исчезла.
Возбуждение, которое кипело внутри было одним на двоих, общим.
Мара встала, обошла стол, обманчиво спокойно подошла к Эйну вплотную, и в ее фигуре, в ее движениях читалась скрытая, почти безотчетная угроза, как острое и пряное прикосновение лезвия к коже.
- Я хотела дать тебе выбор. Но теперь уже поздно.
- К черту твой выбор, - он усмехнулся ей в лицо. - Это только ты здесь сомневаешься. Я точно знаю, чего хочу.
Мара протянула руки, взяла его футболку за воротник и рванула в стороны. Почему-то треск разрываемой ткани обжег как удар. Эйн вздрогнул, когда кожи коснулись острые кончики ногтей.
А потом Мара наклонилась и поцеловала. Голодно, жестко, будто и правда заявляла свои права, и была абсолютно уверена, что Эйн не откажет. Она вела в поцелуе, и это было непривычно - подчиняться ей, уступать. С земными девчонками ему почему-то постоянно приходилось целовать первым и всегда оставались сомнения - понравится ли ей так? Хочет ли она именно сейчас?
С Марой можно было просто отпустить себя и наслаждаться, не думая ни о чем. Не нужно было контролировать свою силу, боясь понаставить синяков или просто отпугнуть. Он прижимал ее к себе, гладил по спине и плечам. Она положила ему руку между лопаток, уколола ногтями.
Воздуха - раскаленного, слишком плотного - отчаянно не хватало, и от возбуждения колотило.
А потом Мара сжала член Эйна сквозь брюки, погладила, и шепнула на ухо, обжигая дыханием:
- Я могу связать тебя, Габриэль. И трогать только кончиками пальцев. Чтобы ты просил меня. Долго, пока ты не охрипнешь.
Эйн застонал, подался бедрами ей навстречу. Хотелось ощутить ее ладонь без помех.
И большего тоже хотелось - быть у нее внутри, и чтобы Мара сжималась на его члене туго и жарко.
- Не дразни, - попросил он. - Не сегодня. Ты же сама...
Изголодалась.
Он чувствовал, ее ощущения и эмоции внутри, которые текли сквозь него потоком, подстегивали возбуждение.
Ей нравилось, когда Эйн просил, и он добавил:
- Пожалуйста, Мара.
Он впервые назвал ее по имени вслух.
- Хорошо.
Эйн подхватил ее на руки, уложил на стол, смахнув на пол остатки шоколадки и сгоревшую плату, и навалился сверху - так хотелось почувствовать Мару под собой, почувствовать ее всю. Он вжался в нее бедрами, и она выдохнула.
Эйн чувствовал ее удивление, легкое недоумение - она думала, что будет сверху, на Герии так было принято. Женщина задавала темп, забирала себе и в себя. Доставляла удовольствие.
- Не сегодня, - шепнул ей Эйн. - Сегодня я все сделаю сам.
Мысль о том, что она могла просто расслабиться и отдаться, казалась Маре странной, непривычной. Отзывалась внутри возбуждением и смутным беспокойством.
Эйн раздевал ее, целовал - как и хотелось в первый их раз, точки родового орнамента, мягкую гладкую кожу - и обещал без слов: тебе понравится.
Она трогала его в ответ, гладила по плечам, задевала острыми кончиками ногтей, выгибалась, откликаясь на прикосновения.
Эйн раздел ее полностью - хотел увидеть целиком, рассмотреть в подробностях, чтобы было, о чем фантазировать потом.
Красивая. И откровенная.
На ее щеках проступили темные пятна румянца, глаза блестели, и дышала Мара тяжело. Грудь вздымалась и опадала.
Эйн наклонился и прихватил сосок зубами, осторожно потянул.
Мара вскрикнула, выгнулась, это прикосновение она ощущала на грани боли - Эйн погладил ее между ног, втолкнул два пальца внутрь. Какая же она была узкая, обхватывала его плотно, будто хотела удержать в себе. Он трахал ее пальцами, ловил ее ощущения - что ей нравилось, как ей нравилось.
Она направляла его своими чувствами, своим удовольствием, тем какими острыми, почти невыносимо приятными ей казались его прикосновения.
Эйн убрал руку, рванул застежку на брюках вниз и спросил:
- Еще?
Мара мотнула головой, выгнулась, и волосы рассыпались по столешнице веером. Отливали сталью.
- Да-а...
Когда Эйн вошел, Маре было больно, она дернулась, сжалась почти невыносимо, а потом выдохнула и расслабилась. Он замер, хотя до одури хотелось двигаться, быть глубже, чувствовать больше.
Потерпи, - подумал Эйн, сам не зная, кому хотел это сказать. Ей? Себе? - Потерпи совсем немного.
Так будет лучше.
Отголосок боли затих и пропал без следа.
Мара протянула руку, погладила Эйна по волосам, царапнула ногтями - совсем легко, осторожно. И он понял - можно.
Он двинулся вперед, в тесную жаркую глубину до упора, отстранился так же медленно, посмотрел на Мару и усмехнулся:
- Держись.
Он дал ей прочитать в себе, что собирался с ней делать, чего хотел и о чем думал. С удовольствием отметил, как у нее расширились глаза, уловил ее удивление.
А потом подался вперед - резко и сильно, и задал жесткий, бескомпромиссный темп.
Мара застонала, вскрикнула - снова и снова. Она могла быть громкой, когда отпускала себя. И ее тело превращалось в музыкальный инструмент, звучало удовольствием.
Острые кончики ее ногтей оставляли царапины на столешнице, а хотелось, чтобы на коже. Ее личные метки.
Удовольствие накатывало и отступало волнами, пряное, безумное - общее, одно на двоих. Ощущения и чувства смешивались, сплетались, и больше ничего не имело значения.
А потом, в какой-то момент Мара подняла руки, с нажимом провела ногтями по спине Эйна, оставляя огненные полосы, несмываемые отметины, и он кончил, прижимая ее к себе, задыхаясь ее именем, запахом. Ее мыслями и чувствами.
Потом даже сил пошевелиться не было. Отголоски удовольствия дрожью отдавались во всем теле, и нужно было хотя бы приподняться, чтобы не давить на Мару всем телом. Сейчас, буквально через несколько минут.
Пока Маре тоже было хорошо и комфортно, и его тело казалось ей естественным и правильным, как будто специально созданным для нее.
Спать не хотелось, хотя обычно после секса Эйна постоянно тянуло вырубиться, отдохнуть и "переварить" удовольствие.
Он все-таки приподнялся, оперся на локти и поцеловал Мару, сыто и лениво. Просто потому что мог и хотел.
Она ответила на поцелуй, спокойно и мягко, и отстранилась - внутри, там, где их связывала метка, снова возникла привычная дистанция.
Эйн разочарованно выдохнул:
- Могли бы хоть немного нормально поваляться.
Мара покачала головой, снова погладила его по волосам кончиками пальцев, и сказала:
- Это было глупо. Ты придешь в себя и будешь жалеть.
Он фыркнул, потерся носом о ее шею и ответил:
- Нет. Я мужик, я не могу пожалеть о хорошем оргазме. А этот оргазм был офигенным.
- Твои союзники назвали бы тебя предателем.
- Это кто, например? Леннер? Вертел я его мнение с проворотом, - он посерьезнел и добавил. - Я ничего тебе не выдаю. Ничего, чего ты сама бы не знала. И я все еще верен Земле, а ты своей Наместнице. Предательство, это не трахаться с герианкой. Предательство - это пытаться избавиться от своей сестры ради трона.
Он помолчал и добавил:
- Если для спасения Земли мне придется тебя убить, я это сделаю.
Она улыбнулась и сказала, будто на комплимент отвечала:
- Ты очень красивый.
А Эйн подумал, что совсем не понимает женщин. Ей бы обидеться. Другая бы, наверное, злилась.
Или как Стальная Сука схватилась бы за кнут.
- Красивый, потому, что готов тебя убить?
- Потому что способен любить свою планету и бороться за нее несмотря ни на что, - Мара пожала плечами. - Но вас очень мало на Земле. Остальные предпочтут подчиниться. Если Герия не уйдет сама, Сопротивление обречено.
Она говорила о вещах, о которых Эйн запрещал себе думать, отравленных, безнадежных. Которые считала очевидными фактами.
Он отстранился, подал Маре руку, помогая подняться. Настроение стремительно портилось, и хотелось снова спрятаться в удовольствии, забыться, но Эйн и без того позволил себе слишком много.
Он не сожалел, но и не обманывался. Считал их секс ошибкой, которую собирался повторить.
- По твоим словам, Земля вам не нужна.
- Льенне Элере не нужна, - поправила Мара. - Рьярра не сможет отказаться от колонии, которую сама же завоевала. Это обесценит ее подарок Императрице и подорвет репутацию.
- Я уже говорил, если это избавит нас от вашей заразы, я сделаю все, чтобы посадить твою Наместницу на трон.
- Я не врала тебе, - сказала вдруг Мара. - Ты знаешь сам.
Конечно, он знал. Все-таки они были связанны.
- Да. Я тебе тоже.
Шоколадка улетела в дальний угол, вывалилась из обертки и сиротливо лежала в пыли. Желудок проснулся и все настойчивее напоминал о себе, а в квартире был только кофе - растворимый, химический и совершенно гадкий на вкус, зато бодрил он похлеще армейского стимулятора.
Мара все-таки заказала еду - в Красном Квартале был ресторанчик, который обещал "доставку за десять минут", и, естественно, врал.
Эйн снова сходил в душ, переоделся, и потом они с Марой сидели за столом, на котором только что трахались, и Эйн боролся с дурацким желанием перебраться на матрас - просто полежать, обнимаясь, и не думая ни о чем.
Молчать было глупо, доставка опаздывала, и он спросил, чтобы отвлечься:
- Что там с Зайном?
- Отстранен от должности и расстроен, - Мара невозмутимо пожала плечами. - Привыкает к глазному импланту. Врач решил ставить его сразу.
- Я спрашивал, не о его самочувствии, - мрачно пояснил Эйн. - А какую версию событий он выдал, когда вернулся.
- Правдивую, - спокойно ответила она. - Зайн хороший солдат. Он не стал бы врать, чтобы выгородить себя.
- Даже чтобы сохранить статус? - Эйн фыркнул. - Скольких, по его словам, он положил, прежде, чем его взяли?
- Одного. Он сказал, что ранил еще женщину, но не видел тела.
Да, ранил, и она умерла глупо и бессмысленно, потому что Эйн недооценил угрозу. Но теперь думать об этом было бессмысленно.
- Знаешь, когда ублюдок вырвал из себя переводчик, я просто обалдел, - признался Эйн. - Никогда в жизни такого не видел.
Мара помолчала, и в ее чувствах вдруг проскользнуло что-то едва уловимое, на самой границе - сожаление или грусть, что-то очень тоскливое. Болезненное.
- Тебе его жаль, - сказал Эйн. - Ты придумала весь план, а теперь жалеешь, что пришлось подставить этого твоего Зайна.
Она покачала головой:
- Я жалею, что все так получается. Здесь на Земле мне приходится делать вещи, которые я считаю неправильными, но я знаю, что должна и не останавливаюсь. Это тяжело.
Эйн фыркнул, вспоминая ее слова о землянах. О том, что они так никогда и не вырастали:
- Поблагодари Рьярру, если бы не она, тебе не пришлось бы воевать с детьми.
Мара помолчала, будто взвешивая собственные слова, и потом все-таки сказала:
- Габриэль, ты неправильно понял мое отношение. Рьярра мой враг, я сделаю все, чтобы уничтожить ее. Но я понимаю, почему она так поступает и не осуждаю ее.
Это было так странно, услышать от нее это. Поперек всего, что Эйн успел о Маре узнать.
"Не осуждаю".
Эйн помнил каждый удар кнута, как отчаянно хотелось умереть побыстрее. Смех Рьярры.
Собственную одуряющую беспомощность и страх, животный, непобедимый страх.
И теперь Мара говорила, что могла это понять?
- Что?
- То, что Рьярра сделала с тобой и вашей планетой - преступление, - Мара не боялась, хотя чувствовала его бешенство, знала, о чем Эйн думал, отвечала спокойно. - У нее не было права использовать Землю в своих целях. Но сами цели... Рьярра говорит о надежде, о праве мужчин владеть собственным домом без опеки женщины, о возможности подняться. О ценности мертвых ветвей, о шансе самим выбирать, где служить. Об отмене Казни Двоих. О смягчении Финального Испытания. Это хорошие перемены.
Рьярра? Стальная Сука говорила о правах мужчин? О помощи, об отмене казни?
Та тварь, что издевалась над Эйном, выворачивала его наизнанку и приходила к нему в кошмарах?
- Замолчи, - сказал он. - Заткнись. Просто заткнись.
Но Маре не нужны были слова, чтобы говорить. Она отдала Эйну свои мысли и свою память.
На Финальном Испытании в Интернате те, кто не успевал выполнить все задания, умирали в газовой камере, так и не дойдя до конца. И Мара помнила, как остановилась за финишной чертой, и смотрела на медленно опускающуюся сверху прозрачную преграду. Она видела глаза герианки, которая не успела - страх и обреченное понимание. И как ту герианку выгнуло судорогой, когда в камеру подали газ.
Эйн узнал про Казнь Двоих, традиционную казнь на Герии, когда преступника отдавали стальным двум стальным девам, и одна заставляла его испытывать его невыразимый страх, а вторая невыносимую боль до тех пор, пока он не умирал - от болевого шока или разрыва сердца.
Эйн смотрел глазами Мары и в ее памяти, чувствовал спокойную обреченность и понимание: мертвая ветвь для всех вокруг всегда останется расходным материалом, низшим сортом.
Рьярра была первой, кто заговорил о надежде. О переменах.
Чтобы что-то изменить ей нужна была власть. Ей нужно было признание и влияние. И она делала все, чтобы их получить - все, что должна.
- Хватит, - рявкнул Эйн, и вышвырнул Мару из своей головы, отбросил ее и ее отравленные воспоминания назад. В голове отдалось болью, и она отступила. - Только попробуй ее оправдывать. Мне плевать, чего она хочет. Я ненавижу эту тварь! Ненавижу ее, я бы, бляста, выдавил из нее ее поганую кровь по капле. Ей нужны перемены, ей нужен ваш проклятый трон? Плевать! Она не имела права, слышишь ты, никакого гребанного права приходить на мою планету и ломать нам жизнь! Почему мы должны платить за твою Герию, за ваши перемены, за вашу надежду?
Его трясло от бешенства, и хотелось то ли заорать, то ли вцепиться Маре в глотку.
И ее спокойствие, обреченная усталость от того, что никто не понимал, и Эйн тоже не понял, вызывали ненависть - черную, жгучую.
- Я убью ее, Габриэль, - спокойно сказала Мара. - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы уничтожить Стальную Рьярру. Я не отступлю и не передумаю, поддержу ваше Сопротивление и спасу Льенну любой ценой. Сейчас эта цена - надежда на лучшее будущее всей Герии, и я готова ее заплатить. Перемен не будет, и все, кто ждал их проживут свою жизнь, ничего и не получив. Из-за меня. Рьярра пожертвовала твоей планетой ради своих целей. Я жертвую своей ради Льенны. Разве я лучше Рьярры? Как я могу осуждать ее?
- По крайней мере, это честнее, - сказал, как выплюнул Эйн. - Это я хотя бы могу понять - целый мир за того, кого любишь. Это... бляста, это хотя бы человечно. Как ты там говорила? Судья оправдала бы тебя по этому вашему Праву Сердца.
- Не оправдала бы, - равнодушно и тихо ответила Мара. - Даже сердце оправдывает не все преступления.
Дальше они сидели молча, и Эйн жалел, что не выгнал Мару сразу - после секса или, может быть, еще раньше, как только проснулся. Тишина - давящая, какая-то колючая - тяготила.
Эйн не собирался думать о Рьярре, рассуждать, как правильно Стальная Сука поступала и какой мессией с нимбом казалась уродам-герианцам. Эйн знал ее лично, знал каждым шрамом на спине, каждой отметиной.
То, что именно Мара пыталась ее защищать - Мара, которая пообещала помощь Сопротивлению и Эйну - задевало больше всего.
Эйна подмывало спросить: что, ты на ее месте действовала бы так же? Если бы тебе вдруг приспичило реформировать вашу проклятую Герию, ты тоже пришла бы на мою Землю с войной?
Но спрашивать было глупо и нечестно. Эйн бесился, но все же понимал: Мара не пошла бы воевать за свои идеалы с теми, кого считала детьми. Просто... ну, не смогла бы.
Доставка запаздывала больше, чем на полчаса - в Нео-Токио они что ли летали за своим фирменным удоном? - и нужно было уже вытащить голову из задницы, и хотя бы узнать, что Мара собиралась делать дальше. Когда планировала отдать Сопротивлению информацию о винтовках.
А потом раздался звонок в дверь, и спрашивать что-то стало поздно.
Дверной проем стал прозрачным - в воздухе возник виртуальный обзорный экран - и вместо курьера Эйн увидел у своего входа Леннера. Даже думать не хотелось, откуда у ублюдка был этот адрес.
Эйн выругался, бросил быстрый взгляд на окно, - могла ли Мара уйти по наружной стене? - а потом обозвал себя мысленно идиотом. Напротив располагался гигантский жилой мега-комплекс. Если бы какая-нибудь женщина стала карабкаться по стенам, можно было не сомневаться: уже через десять минут ее паркур-трюки собирали бы плюсы в сети.
- Я включу маскировку, - Мара активировала блик-покров, снова стала выглядеть как человек. И Эйн быстро осмотрел ее, пытаясь понять, мог ли Леннер заподозрить в ней герианку. Ублюдок же не был настолько параноиком, чтобы проверять всех вокруг?
- Старайся особо не разговаривать, - бросил Эйн Маре и пошел к двери. - У этого урода чутье на вас.
Открыть он не успел, Леннер достал откуда-то код-отмычку, замок пискнул - проклятая старая рухлядь, Эйн как знал, что нужно поменять на что-то более приличное - и открылся.
- Привет, малыш, плохие новости, - сказал Леннер, распахивая дверь, как будто ни капли не волновался, что в дверном проеме представлял собой отличную мишень. И как будто знал, что Эйн ждет его у входа.
Он заметил Мару, оглядел с ног до головы, будто рентгеном просветил:
- Оп-па! А это кто?
Эйн загородил ее собой, спросил тихо и с угрозой:
- Какого черта ты делаешь? Мы не должны видеться так скоро.
Они договаривались о встрече в убежище через три дня, но видимо, Леннер настолько съехал с катушек, что решил прийти в гости заранее.
- Срочное дело. А что за красотка? - он выглянул из-за Эйна, помахал Маре рукой. - Привет, красавица!
- Звонить тебя не учили?
- Я выкинул личный комп, его отследили. Нужно новый купить, но сейчас не до того. Давай, собирайся, мы уходим.
- Я занят, - Эйн мотнул головой в сторону Мары. - Дай мне пять минут выпроводить ее, и поговорим.
Хотя, если Леннер прибежал лично, да еще и полез с отмычкой, скорее всего пяти минут у них не было.
- Прости, малыш, не в этот раз, - Леннер закрыл за собой дверь, снова активировал замок, и сразу же после Эйн услышал характерный щелчок зарядной винтовки. Отвратительно завоняло горелым пластиком. - Эй, мудила! Промазал!
Эйн ненавидел этого придурка. И тех, которые пришли за ним тоже.
Мара вскочила, без понукания кинулась к окну, осторожно выглянула, держась в стороне от линии обстрела.
В стекло угодил заряд, прожег круглую оплавленную дыру.
- Снайперы напротив, - сказала Мара. - Нужно уходить вверх. У тебя есть лазерный резак?
Конечно, у Эйна был лазерный резак. За кого она его принимала? За гражданского?
Тайник он устроил в ванной, за сливным бачком - ничего особенного, только то, что перенес из прошлого убежища - пара игольников, пресловутый резак и три гранаты: две старомодных, осколочных и одну оглушающую. Зря он не хранил дома ничего серьезнее.
Леннер отстреливался от нападавших сквозь пробитую дверь из собственного игольника, и пока вроде успешно. Мара присоединилась к нему, прикрывала, когда Леннер отступал или перезаряжался. Действовали они на удивление слаженно.
Очередной заряд угодил в стену совсем рядом с головой Эйна - раскаленные капли брызнули во все стороны, и он едва успел отдернуть голову. Скулу обожгло болью, но хоть в глаза не попало.
- Бляста! Как герианцы тебя вычислили? Давно? - Эйн активировал лазерный резак, направил светящуюся линию на потолок.
- Это не серые! - отозвался Леннер от двери. - Это люди Ойлера! И они за тобой, малыш!
Эйн опешил. Ойлер был совершенно отмороженным торговцем оружием из нижних трущоб. Сопротивление покупало у него армейские зарядники пару лет назад - неплохого качества, но по завышенной цене, а потом нашелся другой поставщик. И с тех пор Эйна с Ойлером ничего не связывало.
С чего вдруг его люди устроили войну посреди жилого блока?
- Какого черта Ойлеру от меня надо?
- Он что-то мутил с Мерриком! Я точно не знаю.
Меррик? Ему-то зачем было ссориться с Ойлером? Или вообще иметь дело?
- Я об этом даже не слышал! - укрепленный пластик потолка поддавался с трудом, и лазерная полоса по нему ползла медленно. Эйн отсчитывал про себя секунды и гадал, могли ли их ждать выше. Вполне вероятно, что да.
- Меррика спроси, когда на том свете окажешься, - Леннер отвлекся на секунду, в последнее мгновение увернулся от очередного заряда и крикнул сквозь дверь. - Кончись, мудила!
- Сам кончись! - донеслось из-за двери, и снова полетели заряды.
- Меррика убили серые! - рявкнул Эйн, подтаскивая стол под еще сыпавший искрами круг от лазерного резака в потолке.
- Ойлеру плевать. С герианцев он не спросит.
Эйн бросил быстрый взгляд на Мару, но она не отреагировала. Он вскочил на стол, выбил вырезанный кусок потолка вверх, и кинул оглушающую гранату в комнату наверху.
Громыхнуло.
- Быстрее! - крикнул Эйн Маре, и полез вверх, обжигая ладони края дыры в потолке.
Справа валялся какой-то мужик в маске и при оружии, слабо шевелился. Эйн забрал его ружье.
Мара выскочила наверх - легкая и гибкая, быстро осмотрелась, держа игольник в боевом положении. Грамотно, было видно, что с оружием ей комфортно, но это Эйн и так знал.
- Нужно добраться до скайлера, - сказала она, забрала у Эйна ружье и перевела в дальнобойный режим.
- Там снайперы. На площадке нас снимут, придется уходить нижними ярусами.
Леннер присоединился к ним, мотнул головой в сторону окна:
- По коридорам нам не уйти. Придется ползти снаружи.
Эйн оскалился:
- Я что единственный, кто помнит про долбанных снайперов?
- Нужно закрыть им обзор, - сказала Мара. - Здесь должен быть кухонный модуль. Если взорвать его и разбить окно дым утянет вверх. Мы сможем подняться по стене.