Среди бела дня, во вторник в конце апреля неожиданно пошел дождь. Фима удивленно вскинул кустистые брови и медленно поднялся с дивана.
-- Надо же, -- думал он, -- Все никак не распогодится. Семьдесят с лишним лет, сколько себя помню, в апреле уже была несусветная жара, мы обливались пОтом и с нетерпением ждали еще более жаркого лета, чтобы поесть арбузов. Это, пожалуй, единственная летняя радость. А сейчас, сейчас-то! Дожди через день. И прохладно. Когда же лето?
Фима любил дождь. Под него хорошо было грустить, завернувшись в плед, с выключенным светом, прижавшись носом к стеклу - в далеком детстве, с кружкой горячего чая в руке и уверенностью, что все дожди на свете - явление преходящее. Приятное, но, тем не менее, временное. А, может, потому и приятное, что временное?.. Все может быть. Раньше Фима как-то не особенно задумывался над такими философскими вещами, как смысл. Все в мире БЫЛО. И точка. Единственной задачей всего на свете было - быть. Быть самому по себе и иметь последствия. Кем-то так задумано, чтоб после удара появлялся синяк, как напоминание, что бывает не только больно, но еще и стыдно. Всему на свете было свое место. И неумение его отыскать объяснялось только отсутствием опыта. Фима решил, что если все изначально принимать, как нечто само собой разумеющееся, то никогда не придется расставлять на места. Все равно, что не брать, чтоб потом не возвращать. Или не раскидывать, чтоб не собирать.
В более взрослом возрасте Фима любил дождь потому, что не приходилось ходить в школу. Правда, в снег тоже не надо было идти, но в снег было совсем холодно, потому что не топили. И тогда приходилось сворачиваться клубком на диване и мечтать. Но так как Фима давным-давно решил ничему не удивляться, то и мечтать не получалось. Все было настолько будничным и реальным, что никакой радости Фима не ощущал. Ну, купят. Конечно, купят. А если не купят - так не у всех есть, и ничего. Станет? Конечно, все кем-то становятся. А если нет? Ну ничего, еще не было человека, который никем не стал. Не растворяется же он, существует. А раз он может, Фиме это раз плюнуть.
В студенческие годы Фиме было не до дождей. Он постоянно заваливал экзамены и потом весь год их отрабатывал. В прямом смысле. Чтоб дать на лапу приходилось батрачить круглыми сутками, да еще постараться не завалить следующий экзамен. За первый экзамен он как-то чудом расплатился в сокращенные сроки, но твердо усвоил - не сдаст. Что было вовсе неудивительно - все время хотелось есть, и тут было не до знаний. Дожди только мешали. Но и тут была определенного рода прелесть - в сильные дожди все становились менее бдительными и оттого выносить из и проносить мимо было очень удобно. Да и девушки в дождь приобретали невиданную доселе смелость и, промокнув, прижимались, чтоб хоть как-то согреться.
Женившись, Фима все так же не удивлялся тому, что через какое-то время жена стала неприятной, быт - невыносимым, жизнь - скучной. И он развелся. И снова женился. И снова развелся.
Холостым было проще. Зимой Фима с завода плелся в пивную, где его ждали. Было весело и спокойно. Так и должно быть - никто не пилит, не помыкает и не издевается. А сотоварищи - вот они, всегда ЗА и только за тебя. И на все хватает. А если чего-то нет, так это и не надо. Необходимое - оно всегда само вспоминается. А жена - она вовсе и не необходимая. Нету ее и вон как славно!
А летом в выходные ездил на подсобные хозяйства и тоже немного работал. Сложил все вместе - получилось прилично. Куда девать? Купил машину, тщеславно улыбаясь, пригласил приятелей полюбоваться на ремонт. И всего-то за какие-то три летних месяца. Ну что тут попишешь - работает ударными темпами, силищи немеряно!
А теперь стоит себе у окна и не удивляется. Чему удивляться? Дождь? Подумаешь! Ну, пойдет себе и сам по себе пройдет. Ничему не удивляется. Только немного огорчен, что жизнь так быстро прошла. И сила куда-то делась. Спина болит, одышка... Ну, считай, семьдесят пять, срок! Все изнашивается... даже человек. Тем более человек...
Фима глянул в окно. Дождь весело лупил по асфальту, затопляя канавы. Все было серым-серо. Серое небо, серые дома с облупившейся шпаклевкой, серые лужи. Да, ничего нового. Все тот же дождь.
И тут... Фима схватился за сердце. Потому что не мог не удивиться. Должен был. Но не смог.
Дождь застыл в воздухе. Хрустальными брызгами повисли капли, лужи напоминали лунный ландшафт. И неожиданно голубым стало небо. Даже не то, что стало. Было. И капли, и весь воздух, и небо... Но небу полагалось.
-- Да, -- Фима посмотрел на остановившуюся секундную стрелку, -- Видимо, пора.
-- Пора. - отозвалось что-то.
-- Ну, я тогда соберусь... -- Фима отвернулся от окна и пошел к дивану. Да, придется на ходу собираться. Ну, да кто ж знал-то! Видать, так и бывает. А что брать?
-- А что брать? - спросил Фима.
-- Самое нужное.
-- Все нужное. У меня ничего лишнего нет.
-- Все не унесешь. Бери самое дорогое.
Фима вздохнул и сел на диван.
-- Ну как же так? - обвел глазами комнату. Диван, старый, с выпирающими кое-где пружинами. Хлам. Да и не унесешь. Комод с бельем. И вообще вещи. Все изношенное. Куда в новом-то ходить? Стол, стулья. Картина - из-за границы привез. Дарственная надпись в самом низу "Дорогому Е. И. Василькову от ..." а дальше и забыл. Потому что давно это было, а картину с тех пор два раза ронял и - разбитое стекло расцарапало и содрало остаток надписи.
Уф! Набор сувениров. Тоже заграничный. Тоже уже неизвестно от кого и по какому поводу. Может, сам покупал, может, кому подарить хотел, а может и ему кто подарил.
Книги. А, это уж пожалуй единственный элемент декора. Потому что наизусть известные, до дыр зачитанные. С любого места - с выражением. Потому и не особо нужные сейчас.
Фима подошел к комоду и достал из нижнего ящика, из самого дальнего угла три фотографии в рамочках. Все они по очереди стояли на этом самом комоде - Фима и Танюша, Фима и Любочка. И вырезанный из газеты снимок маленького мальчика, вручающего Фиме цветы на день Победы. Фима, правда, к войне никакого отношения не имеет, но мальчик-то этого не знал. Фиме потом было немного стыдно - ведь все знакомые знали, что на войне он не был. Но потом успокоился - все, кто знал -- уже ничего не могут рассказать. Да и мальчик был такой маленький, немного похожий на Фиму в детстве. Правда, для Фимы все дети были на одно лицо. И Фима сделал умиленный вид, принял цветы, сфотографировался на память. Это было... было... два... нет, три года назад. Тогда Фима еще подумал, что были бы цветы, а герои найдутся. И маленькие мальчики, совсем не умеющие считать. Когда началась война, Фима был едва ли старше этого мальчика.
Фима стер пальцем пыль на рамочке. Танюшка. Любочка. Еще была Верочка, но они не успели расписаться. И фотографий у них тоже не было.
О семейной жизни у Фимы остались крайне смутные воспоминания. Скандалили... кажется. Танюшка плакала. А Любочка била посуду. Или наоборот?..
Фима достал из рамочек выцветшие семейные фотографии, положил в карман. Достал мальчика с цветами. И положил на комод. Потом засунул обратно в рамочку и поставил на самое видно место - в сервант на полку, рядом с набором сувениров.
-- Я готов.
-- Ну, идем, -- и Фима пошел. В окно бил яркий радужный луч. Он опирался на подоконник самым краешком, и казалось, что стоит Фиме наступить, как он сорвется, и полетит Фима, не умеющий летать самостоятельно, вертикально вниз.
Фима подставил к окну стул, с трудом взобрался с его помощью на подоконник и боязливо поставил ногу на радугу. Радуга не дрогнула, только тапок мягко провалился в фиолетовую муть.
Фима неторопливо переставляя ноги плелся по радуге, забиравшейся все выше и выше и думал:
-- Вот так. И только так. По радуге. А по чему же еще? - он в последний раз оглянулся. Как далеко он уже ушел! Все вокруг такое маленькое, далекое, незнакомое. А внизу-то!
А внизу, прямо под радугой, далеко-далеко, еле видимая, но хорошо узнаваемая, под остановившимся дождем бежала домой Танюшка. Постаревшая, уже совсем седая. А за ней, размахивая портфелем, бежал мальчик, так похожий того мальчика, так похожего на самого Фиму в детстве. Бежал, оставляя после себя россыпь бриллиантовых брызг, которые бывают только в детстве, когда по лужам бегать весело и здорово, но нельзя и оттого еще больше здорово.
-- А я и не знал, что у меня есть внук. По правде говоря, я даже не знал, что у меня есть дети. Надо же! - ухмыльнулся Фима. И подумал:
-- А я бы был неплохим дедом! - и представил, как они с мальчиком... что делают? Ходят за молоком? Играют в шахматы? Мусор выкидывают?
Что делают с внуками?!! Фима не знал.
-- Как же так? Я ведь сам был маленьким? - впервые удивился Фима. - Был же? Или нет? Наверное, прав был тот, кто сказал, что Бог создал лишь рай, а ад люди носят в себе. У меня был свой ад. Тихий и спокойный, и мне всегда было в нем уютно и тепло. Но я ведь не знал, что бывает по-другому, я ведь не знал, что есть еще и рай!..