- Господин Пфеннигфиндер снова приходил сегодня утром, - сообщила фрау Майер, как только она подала на стол полуденный обед. Каждому она положила по ломтику жареной говядины, небольшую горку картошки и джем из черной смородины, полив все это сметаной.
- Да, - сказала Гретхен, - мама задала ему жару. Трудхен и я стояли за дверью, и мы едва могли сдержаться от смеха.
- Вот уж не сомневаюсь! - проговорил отец сухо, - как же тебе удалось от него избавиться?
- В воскресенье он придет снова, чтобы застать тебя дома, - сказала фрау Майер, - он не поверил, что ты получаешь тысячу марок в год.
- Пусть докажет обратное! - пылко ответил господин Майер. - Он кого угодно способен вывести из себя! Не забудь надеть своё старое платье в воскресенье и держи девочек подальше.
- Он спросил господина Маркуарда, как он может позволить себе жаркое из телятины, если он получает тысячу марок в год, - сказала Гретхен, - он видел, как фрау Маркуард несла телятину домой.
- А господину Пикельхаубу он сказал, что его жена носит шелковые чулки! - Сообщила Трудхен, озорно хихикая.
- А он случайно не сказал, каким образом он это выяснил? - Спросил Курт.
- Наверное, видел их на бельевой веревке, - объяснила Гретхен, - у нее только одна пара, она моет их после каждого выхода в гости.
- Какая омерзительная низость! - Воскликнула фрау Маейер, подразумевая сборщика налогов, а не фрау Пикельхаубе.
- Ну, перестань! - Ответил Курт, - мы должны поддерживать правительство, оно хорошо о нас заботиться.
- Заботиться о нас? - Удивилась фрау Майер, - большая часть доходов идет в Берлин на содержание принцев, которые родятся как котята - двое или трое в год - и каждый обходиться в сорок тысяч марок!
- Мне стыдно за тебя! - Сказал Курт, - ты настоящая представительница старой социал-демократии также как и отец, хотя ему, как государственному служащему не престало так себя называть. Вспомни, сколь многому Пруссия обязана роду Гогенцоллеров! Он источник нашего национального и имперского могущества!
- Не вижу, чтобы нам от этого была какая-то польза! Кроме того, тебе не следовало бы столь презрительно отзываться о социал-демократах. Они делают много хорошего. Пенсия твоего отца была бы вдвое больше, если бы они пришли к власти.
- Да, - ответил Курт, - наглый плебс всегда требует хлеба и зрелищ, и верит этим треклятым красным, надеясь, что они исполнят его желания.
- Тогда, позвольте спросить, к кому же вы себя относите, молодой человек? - Спросил господин Майер.
- Я - патриот!
- И плебей, несмотря на все твои заносчивые университетские причуды. А если бы ты вышел из аристократии, вероятно, ты бы сейчас, как те русские студенты, восторгался лозунгами: свобода, равенство и братство.
- Да, отец, по рождению я плебей, - ответил Курт, - и в том нет моей вины, но, по крайней мере, мои устремления выше, чем пенсия и Butterbrod...
- Только лишь потому, что твой отец-плебей хорошо обеспечивал тебя этим самым Butterbrod, - сказал с достоинством господин Майер, прервав своего сына.
- Я хочу сказать, - настаивал Курт, - что если бы я был государственным служащим и получал жалование от государства и ждал от него пенсии, то я бы не стал вести себя, как притаившийся социал-демократ, который тайком голосует за злейших врагов Кайзера. Готов поспорить, что это ты помог выбрать старика Шрайкопфски, этого польского еврея, которому нечего делать в немецком Рейхстаге и в Германии вообще. Хочешь возразить?
- Я готов отдать жизнь за Бога, Кайзера и Vaterland, - высокопарно сказал господин Майер, - каждый гражданин обязан голосовать согласно своему искреннему убеждению, чтобы дать возможность честно высказать свое мнение, закон и здравый смысл распорядились и определили, что голосование должно быть тайным. А посему, это не только право, но и обязанность каждого гражданина никому не говорить за кого он отдал свой голос. Любой немец может голосовать и оставаться настоящим патриотом. Если Vaterlandбудет в опасности, все социал-демократы встанут на защиту родины. Но в мирное время трудящийся человек, стесненный со всех сторон, будет использовать все средства, чтобы облегчить себе жизнь и выторговать лучшие условия у шакалов и гиен, которые распоряжаются землями и рыночными площадями.
- Бебель не сказал бы лучше, - ерничал Курт, - мама, ты случайно не знаешь, чего добивается политическая партия, за которую постоянно голосует отец? Чего они хотят? Установить демократическую анархию и свергнуть прежний мир? Для того, чтобы каждый человек мог делать то, что он сам полагает правильным. Религию, брак, семью, общество - всё упразднить.
- Что за вздор! - Сказала фрау Майер, - этим глупостям тебя научили в университете. Даже не знаю, порой мне кажется, что ничему хорошему они тебя там не учат. Я знаю твоего отца слишком хорошо, чтобы поверить в подобную чепуху.
Данный аргумент Курт оставил без ответа, посчитав его неприемлемым в споре. Он обратился к отцу:
- Я согласился бы с тем, чтобы Германия стала демократическим государством, при условии, что остальной мир был бы демократическим. Но мир не такой. Вспомни про Россию! Что если нам снова понадобится дать ей отпор, как в Боснии-Герцеговине год назад. Неужели ты думаешь, что все эти московские нигилисты спасут Кёнигсберг от казаков?
- Что касается армии - я согласен, - ответил господин Майер, - социал-демократов ждет крах, если они продолжат совать свой нос в дела военных. Было бы лучше оставить несколько прусских полков здесь, на границе с Россией, вместо того, чтобы посылать их в Рейн. Ты помнишь машиниста Пиетровсого? Он возит контрабандой чай через границу, в цистерне с двойным дном. Он говорил, что на расстоянии нескольких миль от границы находится русская дивизия. А Любинский, который неделю назад приехал из Варшавы - я заказывал ему такси, говорил при мне одному господину, что военный гарнизон в Варшаве в три раза превышает цифру в договоренностях. Каждый квартал чиновники вытягивают из нас последние жилы, чтобы собрать больше налогов, в то время как правительство отправляет наши славные прусские полки охранять заводы Круппа от голландцев и бельгийцев.
- Скорее от французов и англичан, - сказал Курт, - первым делом мы должны взять Париж и Лондон, а потом Варшаву и Петербург.
- И когда наши войска будут осаждать Париж, литовцы будут колоть штыками наших фермеров, спящих в своих постелях, а казаки будут волочить за волосы твоих сестер по улицам Кёнигсберга!
- Что ж, - невозмутимо сказал Курт, - Париж гораздо важнее, чем Кёнигсберг, а Бельгия в десять раз больше, чем Восточная Пруссия. Чем-то придется пожертвовать!
- Вот уж спасибо! - Сказала Гретхен, - я верю, что такая жертва не стала бы тебя беспокоить, при условии, что это не коснулось бы тебя самого!
- Кто спрашивал твое мнение? - Сказал Курт.
- Дети! - Прервала ссору фрау Майер, - не обижайте друг друга! Давайте лучше сменим тему!