Трудхен решила навестить свою тетю Хелену, которая жила в другой части города. По пути девушка купила сладкий гостинец для семилетней кузины, а благодарная тетя уговорила племянницу остаться на ужин.
- Ганс скоро будет дома, - сказала тетушка, - а с минуты на минуту придет муж. Надеюсь, что сегодня, нашему сыну будет, чем его порадовать. У Ганса последнее время оценки одна хуже другой, дома был ужасный скандал из-за этого.
В прошлой четверти он опустился на три строчки в табеле успеваемости.
Отец семейства, господин Хартманн работает таможенным чиновником и имеет хорошее жалование, но расходы семьи сильно превышали доходы, поэтому она не вылезала из долгов. Единственный сын Ганс прежде учился в техническом училище (Realschule), но был вынужден перейти в гимназию (Gymnasium), отчасти из-за честолюбия родителей, отчасти из-за провинности, закончившейся поркой (ausgepeitscht), причиной которой послужила карикатура, изготовленная Гансом, на своего учителя математики. Порка в прусских школах применяется очень часто, учеников бьют даже за невнимательность, небрежность и лень, поэтому для серьезных проступков остаётся только взять виновника за ухо и отвести в учительскую, где каждый учитель будет хлестать негодника по очереди. Хартманны и сами не прочь прибегнуть к услугам розог, однако, они посчитали, что, в данном случае, применение этого педагогического инструмента необоснованно жестоко и несоизмеримо с детской шалостью, поэтому они перевели мальчика в другую школу. Учеба давалась Гансу с трудом и родителям приходилось внимательно следить за тем, чтобы их сын не отставал от одноклассников. Школьные уроки длились с семи утра до часа дня - летом, и с восьми до часа - зимой, шесть дней в неделю, а еще нужно не меньше двух-трех часов в день, чтобы ученику со средними способностями, выполнить домашние задания.
После ужина Трудхен помогла своей семилетней кузине Ленхен раздеться и уложила ее в кровать. Дома в Кёнигсберге строят такие теплые, и так плотно друг к другу, что даже зимой дети спят в одной рубашке без рукавов, вместо пижамы, особенно когда детская примыкает к общей комнате, как часто бывает, или когда кровати устраивают прямо в общих комнатах, что случается в больших семьях.
- А вот и мой муж пришел, - сообщила тетя Хелена, услышав шаги в коридоре. - Почему же Ганса все еще нет?
- А давайте, я спрячусь под диваном и напугаю его! - воскликнула Трудхен. - Он же сядет на диван, да?
В каждом прусском доме, в общей комнате можно почти всегда найти диван, а на время трапезы обеденный стол придвигается к дивану, чтобы не носить стулья из других комнат. Многие прусские отцы семейства неизменно обедают сидя на диване.
Тетушка Хелена улыбнулась такой затее. Она знала, что от этого получится много шума, но ее мужу понравиться такой розыгрыш.
Господин Хартманн вошел в комнату и сел в мягкое кресло. Жена принесла ему теплые тапочки, расстегнула и сняла с него уличную обувь, помогла ему переодеть казенный мундир, стянула с него штаны, завершавшие форменную одежду таможенного чиновника, которую не полагалось носить дома.
Наконец хозяин дома переоделся во всё домашнее - халат и тапочки, и пошел к дивану, чтобы занять место за, еще не придвинутым, обеденным столом. Трудхен, тихо как мышка, лежала не шевелясь, несмотря на боль во всем теле.
- Где Ганс? - спросил отец.
- После обеда у него занятия в плавательном бассейне. Он должен был уже давно прийти.
- А разве не сегодня выставляют четвертные оценки?
- Я забыла спросить, получил ли Ганс свой табель. Должно быть, лежит у него в кармане.
Господин Хартманн наслаждался своей первой чашкой кофе, как что-то пробралось между его тапкам и носком и принялось щекотать. Извергнув проклятие, Хартманн вскочил с места и едва не опрокинул стол. Тетушка Хелена и Трудхен от души рассмеялись.
- Ах, вот оно что! - воскликнул он, вытаскивая племянницу из-под дивана, - Ну, погоди у меня!
Господин Хартманн крепко держал девушку в своих могучих лапах, из которых она безуспешно пыталась высвободиться, пока он щекотал ее и целовал, несмотря на получаемые в ответ шлепки и царапины. Ее волосы растрепались, а кофта порвалась на спине от воротничка до пояса.
- Ну что, хватило тебе? - спросил он свою племянницу, которая уселась на диван, устав от безудержного смеха и зардевшись от борьбы. Трудхен пришла в себя после схватки и признала, что ей вполне достаточно.
- Чтобы мериться силами с моим мужем, нужно быть готовым к тому, что придется продержаться все двенадцать раундов, - сказала фрау Хартманн, утирая от смеха слезы.
Ну вот, дверной колокольчик зазвенел, и Трудхен побежала встречать Ганса. Бледное лицо тринадцатилетнего мальчика повеселело немного, когда он увидел свою кузину, но быстро помрачнело снова, поскольку Ганс знал, что даже присутствие Трудхен не облегчит его участь.
- Где твой табель за четверть? - спросил отец.
- Учитель несправедлив ко мне! - воскликнул Ганс, от страха на нем лица нет. Сын передал матери губительный листок. - Он намеренно ставит меня на несколько строчек ниже, потому что отцы других учеников делают ему подарки.
Господин Харманн знал, что в гимназии существует предвзятость к ученикам, но четвертные экзамены проводят приглашенные учителя, чтобы исключить вероятность несправедливых оценок. На этот раз его сын съехал с двадцать восьмого на тридцать шестое место.
- Это не служит оправданием тому, что ты скатился на восемь строчек вниз. Я предупреждал тебя, что твоя домашняя работа, последнее время, была не на должном уровне. Ты проводил слишком много времени за игрой в футбол и плаванием. А ну иди-ка сюда!
Господин Хартманн готовил место экзекуции с точностью и расчетом эксперта. Стол был придвинут к дивану, а мальчик, который не проявлял никакого сопротивления, помещен вдоль предметов мебели, оказавшись, тем самым, зажатым между столом и диваном, так что ткань брюк стала плотно натянутой (stramm gezogen), а ноги скованы без движения. Розги, как всегда, находились под рукой; воспитательное орудие достали с полки - и началась пытка. Ни кузина, ни мать мальчика не вступились за него, поскольку хорошие оценки это залог достойной жизни в будущем, а другого способа поднять успеваемость в школе они не знали.
Ганс вынес первые двадцать пять или тридцать ударов, сжав зубы и не проронив ни звука. Весь день он ожидал это неотвратимое наказание и был к нему привычен. Он понимал, что последнее время запустил учебу, но в жизни тринадцатилетнего школяра есть так много разных вещей, за которые можно получить порку, что не играет никакой роли, какой проступок или недостаток станет поводом для наказания. Ганс не хотел разбудить свою сестру, их разделяла одна комната. Младшая сестра всегда бросалась защищать брата, после чего было много криков и шума. Но он знал, что отец не отпустит его, пока не услышит громких просьб о пощаде.
- Пожалуйста, отец, хватит, я сейчас умру! - простонал, наконец, Ганс.
В этот самый момент, малышка Ленхен, которая совсем не спала, а слушала, все это время, за дверью, ворвалась в комнату с душераздирающим воем и бросилась к брату. А господин Харманн отогнал ее ударами розог, со всей силы ударив по ее непокрытым рукам, которыми она пыталась защититься. Трудхен оттащила девочку назад и крепко держала ее, как бы та ни вырывалась и ни кричала.
- Дядюшка, пожалуйста, перестаньте! - воскликнула Трудхен. - Он уже все понял и обязательно исправиться. Ты же будешь стараться в следующей четверти, правда, Ганс?
Трудхен сделала несколько шагов вперед, а малышка Ленхен вырвалась из ее рук и снова побежала к брату, так что Трудхен снова пришлось ее спасать.
- Уйди прочь! - огрызнулся господин Хартманн. - А не то всыплю тебе по первое число!
Даже фрау Харманн была награждена ударом по лицу за попытку вмешаться, после чего у нее осталась красная черта поперек щеки, как напоминание о том, что следует держаться подальше от опасной зоны.
Теперь сила духа у Ганса была окончательно сломлена, и он закричал вместе с сестрой, не менее громко, но в иной тональности. Соседи уже привыкли к подобным Skandals, а если гость интересовался причиной столь громкого шума, ему объясняли, что это Хартманн воспитывает своих детей розгами (PrЭgel).
Но вот крепкая рука отца налилась свинцом от усталости, и он положил орудие на место.
- Больше никакого плавания и футбола! - объявил он. - До тех пор, пока ты снова не поднимешься на двадцатую строчку.
- Вы просто чудовище! - воскликнула Трудхен, возмущенная, главным образом, участью своей пострадавшей тётушки. - Я больше никогда не позволю вам меня целовать!
Он взъерепенился и ринулся за ней, девушка побежала прочь, захлопнула за собой дверь и заблокировала ее спинкой стула, тем самым, гарантировав себе безопасное отступление.
Развязка этой истории наступила несколькими годами позже, после череды столь же неприятных сцен. Обделенный природой ум Ганса, которого с раннего детства усердно пичкали знаниями, находился в состоянии хронической депрессии, и чем больше он учился, тем сильнее разум его наполнялся туманом из формул и исторических дат, в котором он безнадежно заблудился. Тем не менее, Хартманну-старшему удалось с помощью регулярных подзатыльников и домашних учителей, а также усердной порки, помочь сыну окончить гимназию и подвести его к EinjДhrigfreiwilliger-examen (экзамен на допуск к добровольной годичной воинской службе). Но дальше Ганс не смог продвинуться ни на йоту. Испытание это можно сравнить со вступительными экзаменами в английский университет, за тем лишь исключением, что в нем восемь предметов, вместо пяти. Ганс завалил его три раза. Поэтому к двадцати одному году он оказался перед последней, четвертой попыткой. В случае еще одной неудачи, Ганс терял всякие надежды занять приличный чин. Дальнейшая учеба в университете стояла под вопросом, а овладеть каким-нибудь ремеслом было уже поздно, для подмастерья он слишком стар. Если он снова провалит экзамен, ему придется отслужить два года рядовым, вместо одного года "добровольной службы" среди высшего сословия. Аристократам же разрешается отслужить год в любое время между восемнадцатью и двадцатью пятью годами, но большинство из них поступало на службу после окончания университета.
Настал день экзамена. Фрау Хартманн пошла будить сына, чтобы он успел позавтракать и приготовиться к предстоящему испытанию. Она зашла в спальню, Ганс лежит на кровати полностью одетый, бездыханный и холодный.
Врач, который был немедленно вызван, сразу почуял в воздухе подозрительный запах, а через некоторое время нашел пузырек с надписью "цианид калия", который юноша сжимал в руке. Наверняка он взял вещество из кабинета химии в гимназии.
Когда полиция вошла в комнату, фрау Хартманн заметила письмо на столике, адресованное ей. Она взяла письмо и открыла его, но полицейский выхватил листок из ее рук, объяснив своё действие "Im Namen des Gesetz!" (именем закона). Поэтому отцу и матери оставалось только гадать, что заставило их единственного сына совершить такой страшный поступок; поскольку прусские законы предписывают изымать письменные улики самоубийц и преступников, дабы щадить их родственников.
В 1913 году более пятидесяти прусских школьников в возрасте от двенадцати до двадцати лет покончили жизнь самоубийством.