Любви всё время мы ждём, как чуда, Одной-единственной ждём, как чуда, Хотя должна, она должна Сгореть без следа. Скажи, узнать мы смогли откуда, Узнать при встрече смогли откуда, Что ты моя, а я твоя любовь и судьба.
(Дербенёв)
Баба Яга
Ой, непростой ко мне чужак забрёл. Будто из ниоткуда появился: ни дверь не скрипнула, ни ворон не каркнул. Даже кот под лавку забился. Ой, странный да непростой! Даже "Фу-фу-фу, человечьим духом пахнет!" забыла сказать. Вроде и живой, а Навью меченый, так, как с людьми обычно не бывает. Как я. Баба Яга, костяная нога! Одной ногой здесь, другой - по ту сторону. Привратница. Кто ж ты, гость мой нежданный? Гляди-ка, и не боится совсем. Стоит, только глаза ровно уголья горят. И волос тёмный будто пеплом посыпало. Высокий. Пожалуй, красивый даже. Только больно уж чужой. И говорит не по-нашему. Слова, вроде, те, а произносит по-другому. И понятно, кажется, а чужим чем-то веет. Как от Кащея Чернобоговича, дяди моего.
- Заходи, добрый молодец, коли пришёл. Почто забрёл-то к старушке? Дела пытаешь али от дела лытаешь?
- К старушке? - переспросил и взор в меня вперил, будто насквозь проткнуть решил. Посмотрел так-то, усмехнулся. Красивая улыбка, тёплая. Ямочки на щеках.
Полюбовался на красу мою ненаглядную, да и говорит:
- Бегает у тебя, кхм, бабушка, Серый Волк. Отпусти ты его.
- А тебе что за беда? - спросила я подозрительно. - Кто он тебе?
- Выручил он меня. Хочу добром отплатить.
- Коли так, заступай на его место. Полтора года отслужишь мне - и сочтёмся.
- Месяц, - спокойно так сказал, уверенно.
- Ишь ты! Быстрый какой!
- Он всего лишь мальчишка, - голову набок наклонил и глазами сверкнул, - хоть и оборотень. А я архимаг.
Я только хмыкнула.
- Ладно, соколик, утро вечера мудренее. Иди пока, в баньке попарься. Устал, поди, с дороги?
Больно тёмным незнакомец мне показался. Выведать что-то хочет. Или задумал каверзу какую. От людей всего ждать можно. Особенно от колдуна. К бабке не ходи - очередной охотник за молодильными яблоками али ещё за какой надобностью.
Опасный он. Ни один человек ещё из баньки моей живым не выходил. А этому хоть бы хны.
- Заклинание, - говорит, - бабушка, у тебя разладилось. Нагревало сильно слишком. Я подправил.
И глядит эдак с хитрецой, разве вот не подмигивает.
Наутро гусей отправила пасти. Только калитку открыл - разлетелись они, не собрать. Поглядим, чужак, сможешь ли ты с моими птичками справиться.
А он ничего. И ухом не повёл. По лесу бродить пошёл. И Серый Волк ужом вокруг вьётся: только что руки не лижет. Стало быть, и правда, знакомы. Вот только... выглядит так, будто чародей волка не от службы моей избавил, а от смерти лютой. Не иначе, оборотень его к моей избушке вывел, морда серая. А то разве бы чужак нашёл? Пусть и колдун, а Тёмный Лес место заповедное.
Вечереть уж стало. Сел чародей на склоне холма, дудочку из-за пазухи достал серебристую. Или не дудочку совсем.
Я гусей и считать не стала. И без того видно: все тут. Местные все, да ещё лесных и перелётных - чуть ли не втрое. Как только птички мои их рядом терпят?
- Ты что с ними сделал, ирод? - Глаза у гусей мутные, словно в полудрёме бредут.
- Великая сила искусства, - сухо заявил колдун. И спать пошёл.
- Завтра лошадей пасти пойдёшь! - вслед ему крикнула. Не остановился даже. Равнодушно плечами пожал.
День ото дня уроки, которые я чародею задавала, всё сложнее становились. То с жар-птицей на руке вернётся...
- Неужто и клетки не тронул? - усмехнулась я. Предупреждала его, конечно, да обычно без толку.
- Фениксов, в том числе и маленьких, нельзя держать в клетке, - сказал и головку птице погладил. - Даже в золотой. Особенно в золотой.
- Разбираешься.
- Я со своим Фениксом двадцать лет прожил, - тоскливо произнёс, безнадёжно почти. - Всегда возвращалась. Прежде...
Забрала я жар-птицу из рук чародея, путы разорвала, да руку вверх вскинула:
- Лети!
А в другой раз колдун на белом жеребце прискакал.
- Как ты с ним сладил-то, без узды? - проворчала я, крутую шею поглаживая.
Чужак, и на этот раз без шума из дворца исчезнувший, ибо богатая сбруя так и осталась висеть у входа в конюшню, соскочил с коня и тоже гриву погладил.
- Всегда можно договориться. Особенно если упомянуть целый табун скучающих кобылиц.
- Догадался, - хмыкнула я. А впрочем, чего удивляться? Сам же лошадок пас.
- Тоже мне ребус, - дёрнул плечом колдун. И вдаль куда-то посмотрел.
***
Серый Волк меня не заметил, пока тень моя на него не упала. Вскочил тут же, глазёнки забегали.
- Тише ты, - я присела рядом. Место оборотень хорошее выбрал. Чужак довольно далеко сидит, вполоборота. Нас листва скрывает. Но слушать не мешает.
Он играл. На своей дудочке странной. И, верно, колдовал - было волшебно. Мелодия плывёт, вокруг меня льнёт да в полон берёт. Нежная, трепетная, печальная... То дразнит, то колыбельную поёт. Вот только почему комок к горлу подступает, а на глаза слёзы наворачиваются? В груди дыхание замирает, а сердце будто рука чья-то сжимает. Может, та, что сейчас невиданный инструмент ласкает. И больно, и сладко. О боги, какие же у него красивые руки, у этого чужака...
- По миледи тоскует, - сказал вдруг оборотень. Опустил морду на сложенные лапы да шумно вздохнул. Видать, и на него колдовство действует. - Бывало, поругаются они, леди дверью хлопнет, в своей комнате запрётся. А он у неё под окнами пристроится и играет... вот как сейчас. И четверти часа не пройдёт - она уже рядом сидит. Флейту заберёт, а милорд жену за плечи обнимет да в траву уложит...
- А где эта... миледи его? - спросила я небрежно.
Волк напрягся, понял - ляпнул лишнее. Глаза отвёл.
- Видно, там, куда ему хода нет. А то милорда здесь бы не было.
- И тебя бы бросил?
Фыркнул только:
- И без того уже дважды мою шкуру спасал. Куда уж больше?
Ага. Так я и думала: из них двоих вовсе не Серый - благодетель.
Дальше мы слушать стали.
Красный всадник на алом коне мимо проскакал - вечерняя заря занялась. А тут и музыкант играть прекратил. Буйну голову на грудь уронил. Палочка серебристая из пальцев выкатилась... точно, тоскует. Лицо несчастное, аж сердце разрывается.
- Брысь отсюда, - шикнула я на волка. Он в сторону прыснул, а я стоять осталась. Подойти боязно. Это мне! Бабе Яге!
Набралась духу-то. Он и не заметил, кажись. Только когда к волосам притронулась, головой дёрнул:
- Не надо, - сухо сказал, отстранённо. Аж зло меня взяло.
- Сиди, - говорю, - коли уж холоп ты мне, так терпи.
Мягкие пряди меж пальцев ровно шёлк струятся. Тёмные, будто каштан спелый. А иные серебром блестят. Не мальчик уж ты, за птицей-фениксом по тридевятым царствам мотаться. Остался бы здесь, перекати-поле. Со мной...
Головой из стороны в сторону покачал. Неужто вслух сказала? Или колдун темноглазый кроме сердца мне ещё и в голову вкрался?
- Взгляни на меня, - безропотно взгляд поднял. И смотрит спокойно.
- Неужто не красива я? - спросила, да чуть язык свой "железный" не прикусила. Точно ли видит меня? А не каргу с носом длинным, в грудь железную упирающимся, старуху горбатую с костяной ногой и безумным взглядом.
Серьёзно молвил, без издёвки:
- Красива, Лунная. Так красива - смотреть больно. А моя ненаглядная не богиней была. Человеком родилась. Век бы глаз от неё не отводил.
- Что ж отпустил свою зазнобу, Иван-царевич? - рядом я с ним присела, колени руками обхватила. - Или шкурку лягушачью в печь бросил?
Усмехнулся чужак, да уж больно горько.
- Царевичем батюшка мой был. А я просто дурак. Позволил ревности... я вспылил. Мы поссорились. И она... попала в беду. Из-за меня.
Чёрный всадник проскакал - ночь спускаться стала. Слуга мой рукой по челу провёл. Встал.
- Идём, госпожа моя. Утро вечера мудренее, сама же говорила.
Я не ответила. Только ладонью рядом с собой похлопала. Он ничего, обратно сел. Долго я молчала да думала.
- Кто она?
- О чём ты, Лунная?
- Та, кому ты на дуде своей играешь. О ком по ночам вздыхаешь. Да ладно бы, ночами только.
Отвернулся, не хочет отвечать. А потом как глянет! Точно стрелой перуновой взглядом насквозь прожёг.
- Она жизнь моя, - голос глухой и хриплый, будто и не его вовсе. - Без неё я мёртв. И нести могу только смерть.
У меня аж дыхание спёрло. Губы задрожали. Что ты со мной, брат, Навью меченый, делаешь?
- Расскажи.
Задумался колдун. Стебелёк сорвал, меж ладоней положил, да потёр. Стала травяная верёвочка виться. И слова, ровно верёвочка, одно на другое нанизываются:
- Тот, кто учил меня магии, не был человеком. Он был мудр и, пожалуй, добр ко мне. Но очень холоден. Я был одинок. А ещё молод и глуп...
Слишком сильно ладони дёрнулись. Оборвалась ниточка. Опустив голову, чужак сидит. Смотрит себе на руки. А видит прошлое.
Новый стебелёк я сама сорвала. Колдуну протянула. Взял.
- Мой учитель прогнал меня однажды. Из-за неё. Из-за своей дочери. Мне казалось - это конец. - Следующий стебель я не глядя взяла. Надо же, с цветком оказался. - По её милости единственный, кем я восхищался, отказался от меня. Я хотел её возненавидеть. Но не смог. - Бросил колдун свою верёвочку, одуванчик взял, нежно пальцем погладил. - Только она придавала всему смысл. Только с ней я чувствовал, что живу, а не растворяюсь в магии без остатка, лишь бы сбежать от себя самого и своего могущества. Она была рядом - и это делало меня храбрецом, мужчиной... человеком. А без неё... какой во мне прок? Я тень. Чёрная, пугающая... бессмысленная.
Сама не заметила, как говорить начала.
- Жила-была когда-то красавица Ясуня. А мужем её был дух реки Дон. Славно они жили, совет да любовь, как у нас говорят. Ясуня дочку родила - русалку Рось. А только однажды... погиб Дон. Света белого не взвидела Ясуня Святогоровна. В Навье царство за мужем отправиться хотела. Да не пустил её царь Кащей. Младший он из троих Чернобоговичей, а Горын с Вием его боятся. Нет в мире колдуна сильнее, чародея хитрее. Все, кто в Навь ушёл, его воле покорны, из любого живого в одночасье он душу исторгнуть может. Бессмертным зовут его люди, ибо господин он над смертью. Так и осталась Ясуня у порога Навьего царства. Уже не здесь, но ещё и не там. Привратницей стала. Вот только рубежи и грани на душах вблизи них живущих рубцы оставляют. - Слушатель мой вздрогнул, взгляд отвёл. Да, вижу, понял о чём я. - Долго ли, коротко ли, а обернулась красуня-Ясуня Бурей-Ягой, костяной ногой. Дочерью Вию Чернобоговичу снова в мир вернулась. Мало в ней жизни осталось, хоть и отдаривала её смерть-Морена душами усопших, старый должок отдавая. Да теперь и сама Морена уж не та...
Во все глаза колдун на меня смотрит. А на дне у них пламя плещется.
- А-а-а... Дон?
- А что Дон? - устало сказала я. - Богом Велесом в Явь сошёл. Да только не признал уж милую.
Задумался. Глаза опустил. Пищалку свою пальцами перебирает. Снова глаза на меня вскинул.
- Мне жаль тебя. Я сам когда-то... я...
А не врёт. И правда, жаль. И мне тебя жаль, колдун из далёких земель с печатью смерти на душе. Так что делать будем?
- Моя жена... - снова голову повесил, и голос дрогнул слегка. - Тоже... в Навьем...
Вот прохвост.
Долго я колебалась. И так, и сяк рядила. А, строго говоря, чего мне терять?
- Отслужи мне до конца срока. Покажу, как туда попасть. И...
- И?
- И как с Кащеем справиться, научу.
***
Будто один день месяц пролетел. Внимательнее слуга мой стал. И ровно ласковей. Да только что мне теперь до того? В назначенный день сама к нему подошла, напоминания ждать не стала. Иди, чужак, ищи свою зазнобу. Может, и не всё ещё для тебя потеряно.
- Держи. Всего три таких меча на свете есть. По одному на каждого сына Чернобога. Горыну он без надобности, огнём больше жжёт. Так в толщу горы замуровал, Кладенцом тот меч зовут. Кащей своим ванек вроде тебя сечёт. А батюшкин... у меня до поры был. Теперь тебе послужит.
Взял осторожно. Присмотрелся. Рукой над лезвием поводил. Правильно, не простая железяка. Заговорённая.
- Им можно Кащея Бессмертного убить?
Тут бы и соврать мне. Кивнуть, да и отпустить чужака на верную смерть. Но... в глаза его поглядела тёмные. Снова сердце дрогнуло.
- Нет. В другом месте смерть Кащеева. За морем, за океаном, на острове Буяне есть дуб...
Выслушал внимательно. Кивнул.
- Хорошо. Я постараюсь никому не навредить.
Рассмеялась я только. Скажет тоже...
А тут избушку тряхнуло. И сильно так - плошки-поварёшки с полок посыпались.
- Вот же, зараза, всегда не вовремя, - проворчала я. - Послужи-ка мне, чужак, в последний раз - вон, в сундуке доспех мой лежит. Помоги надеть. А то кот запропастился куда-то...
Колдун только брови соболиные в одну линию свёл.
- Кто это?
- Белый Полянин, - вздохнула я устало, - вот уже больше ста лет, как мы с ним бьёмся: ни один верх взять не может. А он упрямый. Отдохнёт, подлечится да снова приходит.
- А что ему нужно-то?
- То, чего и на свете нет.
Брови густые вопросительно вверх поднял. Только усмехнулась я.
- Ты вот давеча на дуде своей играл, сердце тешил. Али ещё больше растравлял... Бывало, и я побаловаться любила - голос на волю выпустить, тоску излить. Он раз и услыхал. Думает теперь, у меня полон дом красавиц-полонянок. Так и сказал, мол, за женой пришёл.
- Я с ним сам разберусь, - бросил только чужеземец мой прекрасный, да за порог. Вот те на. Иван-дурак меня защищать пошёл? Бабу Ягу, костяную ногу? Снова избушка содрогнулась. На этот раз от моего хохота. Но приятно, что уж тут. Пойду, посмотрю. Жалко чародея. Зашибёт его Полянин-то. Кто его знает, зачтётся это мне за поражение или нет? А вдруг, зачтётся? Объясняй потом витязю волоокому, почему в жёны ему вместо красавицы-девицы горбатая карга досталась.
Ох, и хитёр слуга мой оказался! Взял да в собственной избушке меня замуровал. Битый час я выбраться пыталась. А то и два. А потом вдруг стена невидимая сама собою исчезла. Выскочила я прямо на Белого Полянина. А в руках у него - меч батюшкин. Кончил уже Ивана-дурака, стало быть. Горько мне стало... да ничего не поделаешь. Драться надо.
Но то ли меч Виев супостату моему пособил, то ли грусть-тоска меня извела, а одолел он меня. Впервые за сотню лет - одолел. Лежу я на земле, к смерти готовлюсь...
А он на колени встал, да и говорит:
- Всё, Яга Виевна, Ясуня моя светлоокая, выполнил я твоё условие, победил тебя в честном бою. Стань же мне женою, как прежде.
Будто громом поражённая сижу. Неужто узнал меня любимый, Доном когда-то бывший? Почему же сразу не открылся? А с оружием бросился?
- Ну как же? Я ж тебе сразу сказал - за женой пришёл. Я ж того... к батюшке твоему новому, Вию, свататься ездил. Как Родом заповедано. Он мне и поведал про клятву твою на реке Смородине, что замуж ни за кого, кроме сразившего тебя не выйдешь.
Что со мной? И смеюсь, и плачу разом...
Утро вечера мудренее. Вышла я в сени - снова меч батюшкин на глаза попался. Да чародей темноглазый вспомнился. Пойти, может, тело прибрать, чтоб звери не разорвали?
- А я его не убивал, - богатырь мой сказал. - Нет, сразил бы, обязательно. Ежели бы он не пропал. Всё ж таки человек обычный, куда ему до бога Велеса. Хотя колдует знатно! Здорово меня приложил пару раз. Да мать-земля мне всегда в помощь.
- Так... отпустил ты его?
Задумчиво Дон затылок почесал.
- Да не то чтобы... Его достань ещё попробуй! Мечется по поляне, то исчезнет, то снова появится... измором я его думал взять. Да струхнул он походу. Выспросил, кто я таков - меч мне сам отдал. Сказал, мол, у него другой есть, по руке больше. Дурак, сам не понял, какое оружие ему в руки далось.
- И точно дурак, - вздохнула я потихоньку. А кабы этот дурак тебе Виев меч не отдал, мы бы, умные, ещё сто лет с тобой дрались. А то и двести.
Кащей
Пришельца я заметил сразу. Довольно трудно не заметить того, кто лишь только ступив на землю Нави, начал оттягивать на себя её энергию. Грубо, резко, не таясь даже. Как тайфун. Пока я от такой наглости в себя приходил и нити силы на собственную особу перевязывал, он у меня чуть не половину ресурсов отхватил. Я даже искать его не стал. Судя по самоуверенности - скоро сам заявится.
Так и вышло. Идёт сквозь армию мою, будто нож сквозь масло. Оно, впрочем, понятно. Что такое армия мертвецов для некроманта, за здорово живёшь половину Нави выпившего? Тени они и есть тени.
Ну, иди ко мне, молодой да ранний. Гляжу, тело ещё даже не рассосалось. Свеженький.
Люди очень нахальны. Серьёзно. Решил, если ему меч из осколка Вечности по прихоти судьбы достался, можно себя героем возомнить. Болван! С мечом управляться надо уметь. Не знал, небось, что Кащей отец фехтования? Вот уже этот дурачок лежит отдельно, а его опасная игрушка (где только добыл, интересно?) - отдельно. Извини, человечек: мой меч - твоя голова с плеч.
- Ладно, шутки в сторону! - Так и сидит на полу, а в левой руке всё сущее сжимает. И взгляд безумный такой...
Я окаменел на месте. Честное слово, будто под печально известный плащ Василисы попал. Как? Откуда у него Яйцо?!!
- Э-э, ты хоть знаешь, что это, мальчик?
Оскалился волком.
- Смерть твоя.
- Да не только ж моя! - Вот болван! Даже по роже съездить ему захотелось. - Всего мира! Это ж Изначальное Яйцо! Да не дави так сильно, идиот! Сломаешь ось, ледниковый период начнётся. Динозавры вымрут, не говоря уж о прочих. Куда я столько мертвяков дену?! Совсем сбрендил?!!
- Мне наплевать, - встал, и так смотрит... что вот верю! Наплевать. Совсем умом тронулся. - Это не мой мир.
- Да уж вижу, у нас такие болезные обычно в смирительных рубашках ходят. Чего тебе надо от меня?
- Женщину. Которую ты у себя держишь.
- Всего-то? Да забирай. Второй раз ей меня всё равно не провести. Яйцо только сюда дай. Не могу смотреть, как ты его держишь.
- Договор.
Ишь ты! Образованный. Смотрит исподлобья... подозрительный какой. Одно слово - псих. Ладно, не станем противоречить. Я пальцами щёлкнул, перед ним текст засветился.
Прочитал. Два раза. От себя пару фраз добавил. Педантичный, гад! Юрист, что ли? Ничего, впрочем. Меня и так устраивает.
- Клянусь водами Смородины!
- Клянусь водами Забвения!
Да ладно! Он из Сумеречного Предела?
- Эй, парень, - спросил я, отгибая чужие пальцы с моего драгоценного артефакта. Вцепился! - Ты что, Чёрного Дракона завалил? Как тебе удалось-то? Встречал его пару раз. Серьёзный мужик. Не тебе чета.
- Нет, - вздохнул судорожно, прерывисто. - Я его... заменяю. Иногда.
Ай да Милослав! Ай да змеёныш! Нет, всё-таки из людей в итоге выходят самые креативные боги. Мало того, что целую бюрократическую машину в своём пределе развёл - и делегирование обязанностей, и посмертные муки для прибывших душ одним махом, так ещё и зама себе взял!
- Он, может, ещё и в отпуск ездит?
Некромант этот, с дуба сверзившийся, посмотрел на меня как на умственно отсталого. Будто это я тут себя неадекватно веду!
- Зачем? Он и так там не появляется почти. Время от времени отстойник разгребает...
Да-а... отстойник. Изолятор. Слышали бы бессмертные, как их "уникальный кластер для божественных сущностей" эти ассенизаторы жизни называют. Возопили бы. Или нет. Может, и промолчали бы в тряпочку. Тоже ведь Милослава нововведение. Вот бы, скажем, Перуна забыть в таком отстойнике на пару тысяч лет. Неудивительно, почему у Сумеречного бога весь пантеон по струнке ходит. Не то, что у нас...
Ладно, припадочный, пришли. Забирай свою ненагля... вот те раз! Только в камеру заглянул - как ошпаренный выскочил.
- Ну что ещё?
- Это... не моя жена!
- Ясен пень. Это моя жена. Других не держим.
Но на всякий случай внутрь заглянул - проверил. Да, всё нормально. Красавица-Морена на меня глазами сверкнула.
- Тебе что-нибудь нужно, дорогая?
- Чтоб ты сдох, мерзавец!
Я кивнул, аккуратно дверь закрыл. Всё как обычно. Правда, прежде чем запирающее заклятье на место вернуть, у психа своего осведомился:
- Так не будешь брать?
Он, кажется, не расслышал даже. По стене сполз, лицо ладонями закрыл... э-э, брат...
Даже рука на него не поднялась. Навь снова задвигалась, к нему потянулась: Морена шалит. Надеется, болезного этого обаяет. И напрасно. Вон, у него, кажется, уже судороги какие-то начались: набок завалился...
Взвалил страдальца на плечо, из башни вынес. Зубы ножом разжал, смородиновой настойки влил. Он задохнулся сразу, за горло схватился. А ты думал, малыш, почему реку Смородину огненной зовут? Вот поэтому. Ну, по щекам ещё побил немного, пока в глазах худо-бедно мысль не замерцала. Ещё налил. Типу этому и себе. Нечасто мне есть с кем выпить. Хотя бы для этого в живых оставить стоило. Видно же - не со зла. Горе у человека.
- Н-ну? - Посмотрел на меня. Вроде. Но, кажется, не увидел. Понятно. Ещё по одной. - Давно благоверная от тебя сбежала?
- Он-на не... сбежала. - Гляди-ка, заикаться начал уже. С непривычки, видимо. - Её... по-похитили...
- Ну коне-е-ечно! Их всех Кащей похищает. Кого милый бросил, кто дитя в подоле принёс, кого замуж отдали за нелюбимого... Самоубийца тень на род кидает, знаешь ли.
- Её не... ну, то есть... - Ага, замялся. Слова подбирать стал. Эх, человечек! Да я таких историй видел столько... если рассказывать начну - до Ночи Сварога беседовать будем. - Она полюбила меня! Не сразу, но она... она...
- Так, отдай бокал! Д-давай сюда! Он хрустальный! Раздавишь - порежешься. Неизвестно, чем ещё Навь на твою кровь среагирует. И так уже взбудоражил, родимую. Ладно-ладно... понял, ты не в себе. Давай меняться тогда: ты мне пустой, я тебе - золотой, полный. Умничка! А вот залпом не следовало...
Совсем беднягу развезло. Сидит, в пространство пялится. Ой, что тут у нас? Никак, слезинка блеснула...
- А, может, она, и правда, от меня устала?.. И просто... не хочет... возвращаться?
Плясь!
Это я ему пощёчину отвесил. Удивился, кажется.
Плясь!
Для симметрии. Вот, уже лучше. Злой, будто демон. Вскочил, заклинание бормотать начал.
- Хорош мне тут! Сел и заткнулся.
Нет, не дошёл ещё до кондиции. Навь я из этого припадочного уже после третьей обратно тянуть начал. По крупинке пока, по струйке. Ничего, скоро свалится. Почти бутылку вылакал. Тогда и закончу. И мне спокойней, и недоделку этому безболезненней. Надо зубы ему заговорить только.
- Так любишь? - Вызверился, молчит. - Давно женаты-то?
Буркнул, будто одолжение сделал:
- Двадцать лет.
- И до сих пор не опротивела?
Ох, какой взгляд. Ему бы в театре играть. Героев-любовников. Люди-люди...
- Завидую, - Ну а что? И правда, завидую. Зачем мне этому чудику врать-то? Заинтересовался, вроде. Голову поднял:
- Чему?
- Да повезло тебе, - я потянулся в кресле и новую бутылку открыл. - Долго продержалась. Да и сбежала тихо... Я вон, после первой брачной ночи в цепях проснулся. Триста лет прохлаждался. И ведро с водой - у соседней стены. Чтоб жажда сильнее была.
Усмехнулся я. Вроде, безразличным тоном сказал... а всё-таки внутри кольнуло тонюсенькой иглой. Н-да, а я уж думал, быльём поросло...
Смотрит. Ну что ты смотришь? Дыру протрёшь!
- Как?.. Ну... почему?
- Эх, Иван-дурак, или как там тебя... а, без разницы. Дурак, он и есть дурак. Ты жену мою видел?
- Видел.
- А теперь на меня глянь! - воскликнул я гордо и грудь колесом выкатил. Решёткой, скорее: все рёбра пересчитать можно. - Не вышел я мордашкой. Впрочем, для сына Чёрного Змея оно и не удивительно. Горыну с Вием и того меньше повезло. Я, в общем, на свой счёт никогда не обольщался. Но Морена... Эх, когда баба хочет, во что угодно поверить заставит: и что люб, и на башке чуб. - А тут уже я кубок залпом опрокинул. З-забористая. - Молодой я тогда был. Совсем голову потерял. От глаз её чёрных. От слов ласковых... А потом... - ой, как-то бутылка быстро кончилась... - Повезло мне, что в любовники она дурака взяла. Вроде тебя. Посмазливей только. Глазки голубые, кучеряшки светлые... Напиться он мне дал. Стакан всего. Но хватило. Там ведь обычная вода стояла. Настоящая. А не мёртвая, над которой Морена властна.
Да, кажется, и меня смородиновка пробирать стала, если в прошлое ударился. Есть у неё такой эффект. Да и собутыльник мой призадумался. Тоже, видать, вспомнить есть о чём. Щёку потёр. Потом резким движением ещё один кубок хлопнул.
- Я тоже не самым завидным женихом был.
Помрачнел вовсе. Сейчас опять в себя уйдёт.
- А другую найти не пробовал?
- Другой такой нет.
У, вовсе всё печально.
- Послушай, парниша, а ты искал? Другую? Выборка большая была? Ты вот хоть по Навьему царству походи - здесь этих пигалиц на каждом углу понатыкано. Я уже устал им дворцы создавать. Пускать скоро перестану, пока этих не разберут. И каждая ждёт принца на белом коне. Сто лет ждёт, двести... они ж не старятся тут. Умом, правда, трогаются. Это бывает. Но когда мозги куриные, не так и заметно. Выбирай любую да проваливай.
Посмотрел он на меня как-то странно.
- А ты сам... к ним... с ними...
- Человек, ход твоих мерзких грязных мыслишек написан у тебя на лбу, - я погрозил ему пальцем. - На кой они мне сдались? Плотские утехи больше вас заботят, смертных. А душу... из любой исторгнуть могу, да. Толку-то? У меня этих душ как капель в море. Вот любовь... силой не вырвешь. Хоть всю Навь подними. - Помолчал я немного, и, сам не знаю, почему, добавил: - Проведать захожу, конечно. Иная и скатертью-самобранкой пользоваться не умеет. Хорошо, если кладовку найдёт. А если нет? А там... по-всякому бывает.
- По-всякому?
Нет, вот въедливый!
- А ты сам подумай: год за годом чудо-богатыря ждать. В гордом одиночестве. Когда даже поговорить не с кем - между собой-то они не общаются. Тут и Кащей, - я криво ухмыльнулся, - за дорогого гостя сойдёт.
Сидит, кубок в ладонях катает. Ладно, хоть не мнёт. Пить только перестал.
- А за кем-то приходят?
- Иногда случается. Редко, конечно. И, как правило, если приходят, то в первые год-два - пока слава не позабылась. Если в принципе была слава-то. Есть тут у меня, кстати, одна конфетка, - вспомнил я, да невольно в улыбке расплылся. - Но эту, правда, действительно похитили. По крайней мере, она так говорит. Черномор утверждает, бубто она его обольстила, обманула и обобрала. Карлик, конечно, тот ещё враль, но в данном случае я ему больше склонен верить. Девица тоже та ещё лиса! В замке Черномора окопалась, бороду ему отстригла. Он бороду растил, сколько я себя помню. А это очень давно. Так что магических ресурсов ей лет на тысячу хватит, если не больше. Даже в том случае, если и дальше будет продолжать в том же темпе... Э, да ты, я вижу, заинтересовался. Губу закатай. К Василисе и так уже очередь.
- Василиса... - пробормотал собутыльник мой. - Это же не имя? Это просто означает "царевна", верно?
- Ну да. Тут каждая вторая Василиса. Но эту мы Премудрой зовём. Чтоб не путаться.
У чокнутого этого уж и глаза лихорадочным огнём разгорелись.
- А настоящее имя? Мелисента?
- Остынь, парень. Я без понятия. Из неё вообще лишнего слова не вытянешь. Осторожничает. Оно и понято: с такими толпами под окнами. Я и сам, признаться, ездил... да с одного взгляда понял: не про мою честь баба. Даже заикаться о лирике не стал. Так, спросил, как устроилась. Она, впрочем, тоже полюбезничала...
Гость мой пальцами щёлкнул - тотчас перед ним Василиса возникла.
- Она?
- Точно, она. Волосы только в косу теперь собирает. На местный манер. Но так ей даже лучше.
Несчастный муж рукой взмахнул, морок развеял. Мне даже смешно стало.
- Вот нечего так на меня глазами сверкать. Я твоей красотке всего-то пару воздыхателей зарубил. Из первых. Потом уж она сама. "Кащей Чернобогович, мне, право же, неловко вас беспокоить"... - передразнил я тонкий женский голосок. - Ну, я ей об основных артефактах Черномора рассказал. У Василисы теперь целая галерея постаментов каменных. Можешь и ты присоединиться. В центре поставит, раз у вас такая любовь. А то она всё никак достойного кандидата туда не подберёт.
А страдалец глаза опустил и на полном серьёзе:
- Пусть. Может, хоть посмотреть придёт иногда...
Совсем голову потерял. Во мне даже сочувствие какое-то шевельнулось - мужская солидарность, чтоб её!
- Идиот! Думать про неё забудь! У этой женщины кусок льда вместо сердца и глаза, кстати, такие же. А они зеркало души, если ты не в курсе.
- Ты Мел совсем не знаешь. - Голос надломился, с хрипотцой зазвучал. - Она... нежная. И ранимая. И...
- Ранимая? У Василисы на глазах один рыцарь другого копьём проткнул. Хруст костей, лужа крови - только в ладоши похлопала. А потом сама на победителя плащ окаменения накинула. Когда тот "испытание" не прошёл!
- Он знал, на что подписывается, - угрюмо заявил мрачный тип.
- На верную смерть все они идут! И ты, судя по всему, собираешься. У неё книга есть, целеуказатель. Штука довольно простая, зато надёжная. Задание будет - от неё спрятаться, чтоб не нашла. И это дохлый номер. На магические штучки можешь не рассчитывать - ты не первый такой умный. На дне моря, да хоть у воробья в зобу - найдёт.
- А я и хочу, чтоб она меня нашла! - и снова залпом кубок опрокинул. Последний уже. Опал. Отдыхай, парень. Утро вечера мудренее. Хе-хе.
Утро было злое. Может, и мудрое, но злое.
- Что, родной, похмелье плохо переносишь?
Ответить хотел, но вместо этого через перила в сад перегнулся. Мало того, что на голову слаб, так ещё и на желудок.
- На вот, поправь здоровье.
Руку мою отпихнул, прохрипел еле внятно:
- Я не пью.
- Ага. Конечно. Никто не пьёт. Глотай давай, ну! Как лекарство. Вот и славно... молодец... теперь всё будет хорошо.
- Что, например?
- Перестанешь в драку лезть и песни дурацкие горланить.
- Что-то я не помню, чтобы песни горланил. - Ишь ты! В себя приходить стал. Огрызается даже.
- А что ты вообще помнишь? - довольно осклабился я. - Хоть имя-то своё не забыл?
- Северин Эрлинг, - спокойно сказал он. - Ты, правда, первый, кто спросил. Остальные почему-то Иваном зовут, не заботясь, нравится мне это или нет.
