Аннотация: Вопрос цены - вечный вопрос. Вопрос истины - не менее вечный вопрос. Мальчик рассказывает истинную историю того, какой ценой он спас свой город. Не будьте к нему слишком строги, хотя, быть может, он и заслуживает смерти...
Игорь Куншенко
Самое дорогое
Книгу эту я нашел несколько лет тому назад в развалинах старого замка на окраине города. Она была столь же старой, как и серые камни, среди которых мне так нравилось лазить долгими летними днями. Я помню свои ощущения, когда взял ее в руки, провел пальцами по холодному железному переплету. Бумага была желтой, ветхой, казалось, что страницы в любую минуту могут рассыпаться, превратиться в пыль, которую подхватит ветер и разнесет по округе. Когда я достал книгу из узкой щели между камнями, во мне вспыхнуло предчувствие того, что я случайно нашел величайшее сокровище, тайну древности, бесценный плод великого ума далеких предков, легендарных алхимиков и магов. Предчувствие не обмануло меня: книга была написана на латыни, мы учили латынь в школе, я смог прочесть полустершиеся буквы и узнал, как научиться летать лунными ночами на помеле, как заставить людей говорить только правду, как увидеть то, что не видишь, как разговаривать со змеями, как вызывать дожди и насылать засуху. В мои руки попал гримуар, написанный Асмодием Варионским и Джастином Ариозой, книга, наполненная секретами, за которые многие отдали бы душу и посчитали это лишь малой платой.
И вот наступил момент, когда пришлось воспользоваться запретными знаниями.
Я начертил пентаграмму, зажег пять свечей, надрезал ножом палец и стряхнул в центр пять капель крови. А затем встал на колени и произнес фразу, которую здесь не скажу, пять раз. Не буду врать, что мне не было страшно, еще как было, поджилки тряслись. Мои пальцы дрожали, когда я проводил мелом по дощатому полу длинные прямые линии. Мое сердце тревожно стучало, когда я подносил огонь к обугленным фитилям закопченных огарков. По лбу тек пот, когда я считал красные капли, стекающие с моего пальца. А потом, бухнувшись на колени, я одновременно жаждал и того, чтобы ничего не получилось, и того, чтобы все прошло так, как написано, ибо от моих действий зависело многое.
И прогремел гром, и затрясся дом, и завыл ветер, и запахло серой, и стало так жутко, что удивляюсь тому, как не умер там же и тогда же. После пятого удара грома во вспышке света, от которой потемнело в глазах, явился Он и спросил:
- Почему ты потревожил меня?
Он не был похож на то, что я ожидал увидеть. Высокий, худощавый. В черном плаще, похожем на крылья летучей мыши, под которым скрывался черный камзол и не менее черные брюки. На голове высокий черный цилиндр. Только перчатки, шарф и ботинки сверкали чистой белизной. Это же совсем не демон, несущий разрушение, а светский джентльмен, место которому на раутах, а не в центре пентаграммы. И я имел бы полное право так думать, если бы не глаза "джентльмена": в них горел огонь Преисподней, они излучали ярость, гнев, возмущение, ненависть и совсем чуть-чуть отчаяния. Смотреть в эти глаза было невозможно, если вглядеться в них, следить за вспышками адского пламени, то сойдешь с ума, потеряешь рассудок и умрешь от ужаса, того ужаса, что называют первозданным.
- Я хочу попросить тебя об одном одолжении, - ответил я.
- А может "потребовать"? - усмехнулся тот, кого я вызвал.
- Да, "потребовать"!
- Ага, это мне уже нравится больше. Чего ты хочешь потребовать?
- Спаси наш город! Завтра сюда ворвутся войска неприятеля и не пощадят никого. Уничтожь их, не дай им убить мирных жителей! Они заслуживают этой кары, этой участи! Ведь для тебя это - раз плюнуть.
- Убить целое войско?
- Да!
- Спасти целый город?
- Да!
- Но ты же знаешь, что за все надо платить?
- Да.
- И ты согласен отдать мне самое дорогое из того, что у тебя есть? Ибо такова плата, которую я беру.
- Да.
Я повернулся, взял корзинку, стоящую за моей спиной, и протянул ее "джентльмену в белых перчатках". В корзинке мирно спала моя трехмесячная сестренка.
- Это самое дорогое, что у меня есть. Тебе подходят такая плата?
- Вполне.
Он вытащил младенца из корзинки и отшвырнул последнюю за ненадобностью. Софи тут же проснулась и заплакала. Я отвернулся, сердце мое обливалось кровью. "Должно отдать за это самое дорогое, что у тебя есть", - было написано в книге. И я отдал. Таков был мой долг.
- Посмотри сюда. Ты должен видеть.
Я посмотрел на того, кто спасет мой город. Я видел, как он одним движением руки оторвал Софи голову, как засунул ее себе в рот и с хрустом начал жевать, как кровь текла по его подбородку, как он сделал несколько глотательных движений, облизнулся и засунул обезглавленное тельце в карман, проговорив: "А это оставим на десерт". Я видел все это и плакал, зная, что увиденное будет преследовать меня всю жизнь не только во сне, но и наяву.
- Ты все еще хочешь спасти город? Или, может, тебе вернуть сестренку? Я же могу все.
- Спаси город. - Невозможно даже представить с каким трудом я произнес эту фразу.
- Что ж, будь по-твоему.
Утром войско неприятеля - около четырехсот человек - вступило на мост, который вел к городским воротам. Но ни один из этих четырехсот человек не смог перейти мост. Ибо на их пути встал Он, щеголь из пекла. Я не смогу описать того, что он сотворил тем утром, ибо нет в человеческом языке слов, способных на это. Одно могу сказать, около полудня возле моста возвышалась гора из человеческих тел, и вороны кружили над ней.
Мне не дали медаль за спасение города, ибо никто не знал, что именно я вызвал нашего спасителя. Не было никаких торжеств, шла война. Просто все вздохнули с облегчением, угроза миновала, пусть ни на слишком долгий срок.
А теперь послушайте...
Шла война. Отец умер на полях сражений. Мать - от туберкулеза. У меня от семьи осталась лишь маленькая сестренка, еще младенец. Посудите сами, легко ли в таком положении четырнадцатилетнему мальчишке?
Шла война. В стране правил бал голод. Люди умирали в страшных мучениях. В воздухе висел смрад смерти. Я не мог позволить моей Софи мучиться оттого, что мне негде было взять молока. Она плакала днями напролет. Разве безвинный ребенок заслужил такое?
Шла война. И это многое объясняет. Я убил сестренку. Из сострадания. Это был мой долг.
Подумайте... Неужели эта история нравится вам больше, чем та, которую я рассказал ранее?