Аннотация: Заморожено, пока заморожено. Закинул версию с ФБ
========== Пролог ==========
Ухнуло, взметнулась столбом толстая струя перегретого пара, пробив ледяной панцирь. Дымка сгустилась, быстро заиндевела, при температуре ниже минус 130 градусов Цельсия, пар мгновенно конденсировался и застывал ледяными снежинками. Сквозь туман мелькнул проблесковый маячок снижающегося "Вангварда", тяжёлого десантного дропшипа, прозванного в народе "Кенгуру". Через несколько секунд, массивное тело дропшипа пробило заиндевелое облако, и, перейдя на гравимагнитную тягу, грузно село на краю взлётной площадки.
В проёме десантного отделения показалась, закованная в тяжёлый лётный скафандр, фигура пилота:
- Товарищи офицеры, - архаично, как уже, наверное, лет двадцать никто не обращался, начал он. - Сейчас с базы подгонят транспорт и вас встретят, а я перезаряжу топливные ячейки, и, пожалуй, на геостационарную выйду, могут дёрнуть на орбитальную к Юпитеру.
Мы промолчали, мы: это пять спецов 7-й юпитерианской и я - старший риск-команды, иначе группы планетарной разведки. Лет двадцать с копейками зона внешних планет мой холодный и чуждый всему живому дом. И всё это время, в риск-команде, всегда там, где ещё не ступала нога человека. Звучит, конечно, пафосно, но чистая правда. Поднявшись, приноравливаясь к пониженной силе тяжести, повёл неуклюже литыми плечами скафандра. Поначалу несколько дёргано, но потом, всё же, более ровно, сказалось долгое сидение на месте, пошёл к выходу. Остальные спецы неуклюже двинулись следом, это был конечный пункт прибытия, других баз на спутнике не было.
Спутник Юпитера, Европа... Я задержался на секунду в проёме, здесь я был впервые. Грузно спрыгнув в плотный снег, увидел фары подъезжавшего вездехода. На борту машины, затормозившей в десятке метров от нас, с удивлением различил эмблему еще 1-й юпитерианской экспедиции, вездеход похоже верой и правдой служил больше полста лет. Рывком ввинтившись в открытый люк, я понял, что был почти прав, машина была выпуска шестидесятипятилетней давности, причём не гражданской, а военной модификации - БМД-17Д "Реактавр", видимо списанная с одного из дропшипов десантных войск, ещё со времён конфликта на Титане, спутнике Сатурна, иначе как бы она ещё попала к экспедиции. В чём там было дело, сейчас уже и не дознаться, меня тогда и в проекте не было, это ещё до объединения Земли произошло, а родился я уже при "Едином Альянсе", да и засекречено было, дай боже, хотя слухи ходили. Я ещё молодым неоперившимся лейтенантом был, у нас в Управлении служил кое-кто, заставший те времена.
Машина, конечно, была подогнана под гражданские нормы. Всё навесное вооружение было снято, убрана башня с автоматической турелью, и отсутствовало место стрелка-радиста, вернее стойка связи стояла, но начисто лишённая пульта управления огнём. В просторном отсеке, где с минимальным комфортом могли разместиться пятнадцать десантников в тяжёлой броне, я различил две фигуры встречающих, одетых не в пример легче: бесформенные, не держащие давления, комбинезоны, да лёгкий с широким обзором шлем. Как только погрузка закончилась, треть отсека заняли кофры с оборудованием, а горячая волна прошла по отсеку, замещая внутреннюю атмосферу на пригодную для дыхания. Одна из фигур, разгерметизировав скафандр, сняла маску ИДА явив молодое улыбчивое лицо, в котором, порывшись в памяти, я узнал одного из риск-команды базы, подразделения, куда собственно и летел работать. Дождавшись, когда я сниму шлем (отделяемой маски он не имел, шланг подвода стыковался сзади, проходя между лопаток), оперативник ещё шире заулыбался и протянул руку, не сдержав восклицания:
- Чёрт, "Чёрный странник" собственной персоной, а я не верил! Родимцев Алексей. Рад вас видеть, и чертовский рад, что вас приписали к нашей обойме.
- Взаимно. Кореев Павел, - тепло ответил на приветствие, сжав на мгновение жёсткую ладонь.
Крупный, улыбчивый, Родимцев сразу располагал к себе, от него так и веяло аурой "компанеистости".
- А правда, что вы были действующим офицером разведки? - жадно спросил он, сверкая глазами, словно готовился услышать потрясающие воображение откровения. Но тут же стушевался, под моим внимательным взглядом.
- Зачем вам это, Алексей? - хмуро спросил я. Последние лет двадцать, от этого факта своей биографии я старался абстрагироваться, чтобы заново не провалиться в воспоминания полные абсолютной и беспросветной безнадёги.
Он замялся, потом поднял на меня виноватые глаза:
- Извините, совсем забыл, что эта тема может быть вам неприятна. Просто с детства интересовался, всем таким, мне ведь всего пять было, когда армию расформировали, и мне, честно сказать, все эти лозунги, ну вы знаете... Мы в школе потом проходили, мне не очень понятны были... - парень ещё больше стушевался, говоря всё тише.
- Не армию, - поправил я его. - Национальные вооружённые силы расформировали после объединения, в 2103 году, а это за два года до моего рождения, и лет за двадцать до вашего. В 2130 прикрыли то, что осталось от внешней разведки, Главное разведывательное управление. Когда-то это было ГРУ ГШ. После упразднения генштаба, в названии оставили просто ГРУ. И да, я там служил, чуть больше двух лет, нас прикрыли через месяц после присвоения мне звания старшего лейтенанта.
- Извините, - снова попросил прощения Родимцев. Но с жаром вдруг продолжил. - Просто та эпоха, все эти звания, подготовка, все эти слухи о методиках... - тут он снова замялся.
- Убийства, вы хотите сказать? - дёрнул я бровью и хмыкнул. - А вы оригинальный молодой человек, вас родители к психологам не таскали, с такими-то увлечениями? На фоне бешеной истерии, что тогда развернулась, это было, мягко говоря, не модно.
Алексей рассмеялся:
- И не раз.
- Тогда вам повезло, - не принял шутливого тона, я. - Видимо попались адекватные специалисты, могли запросто на коррекцию психики отправить.
- Наверное, - перестал улыбаться он.
А я вспомнил, как лет в тринадцать, решил пошутить над экзальтированной дамой, школьным психологом, на плановом приёме. Уже тогда начала разворачиваться компания по избавлению от "последних огрызков милитаристического прошлого" и, ещё пока исподволь, травля немногих оставшихся действующих офицеров, да и отставников иной раз, из тех, кто не скрывал и не боялся гордиться офицерским прошлым. Дальше было только хуже, когда прикрыли нас, беспощадная в своей бессмысленности, толпа скандировала: "Милитаристические убийцы!", неистово беснуясь от вида сносимого памятника "Железному Феликсу" Дзержинскому - одновременно с нами прикрыли и остатки когда-то мощной структуры ВЧК-НКВД-НКГБ-КГБ-ФСК-ФСБ-ИСБ-НСБ.
Но это было после, а тогда, устав от идиотских вопросов на тему: не хотелось ли мне когда-нибудь помучить кошку или, там, поотрывать крылья стрекозам, я ответил твёрдое нет, но добавил, что вот пострелять из оружия... После чего сложил пальцы "пистолетиком" и прицельно "пострелял" в разом побелевшую тётку. От карательной психиатрии меня спасло только чудо, в лице капитана ГРУ. Так я в первый раз попал в поле зрения Конторы. С пятнадцати лет меня взяли в оборот, спецшкола, затем Академия. Два года службы, затем стакан со звёздами старлея, а через месяц, никому не нужный молодой офицер несуществующей более службы с клеймом "Милитаристического убийцы", выкинутый на мороз.
Родимцев молчал, давая мне время на нелёгкие воспоминания, растревоженные его неосмотрительным вмешательством. Двадцать лет прошло, затянулось, зарубцевалось. Но резало, резало до сих пор по сердцу, то, как к нам относились, с каким презрением орали бессвязные обвинения в спину. Нет, нападать на нас никто и не думал, пресловутое "Любовь вместо войны" однозначно победило, этакое принудительное миролюбие, внушаемое с пелёнок. Да и те самые слухи о жесточайшей подготовке, на нас смотрели как на диких и опасных зверей, по какой-то причине ещё не загнанных в безопасные вольеры.
Кто-то остался, пересилил себя, я не смог. Двадцать лет за орбитой Марса, сотни высадок, десятки оставшихся там, на пресловутых тропинках, людей. Нет, Людей, вот так, с большой буквы, с кем штурмовал подступы к тайнам планет гигантов. И тянущаяся череда прозвищ: "Чёрный странник", "Элон" - от англоговорящих коллег, "Руде франкайс" - французы, вернее, взбалмошная француженка-планетолог, которую каким-то чёртом занесло в такие дебри, что когда я до неё добрался, то уже не стеснялся в выражениях. Особенно её поразило то, что вытаскивая эту мадмуазель за шкирку, я бросил всё научное оборудование, а когда услышал проклятья в свой адрес, то сначала красноречиво постучал по её датчику кислорода - давно залезшему в красную зону, а потом, не удержавшись, по твёрдому пластику шлема.
Остаток пути до базы мы провели в молчании.
========== Глава 1 ==========
Чем мне нравится дальний космос, так это тем, что случайные люди здесь не задерживаются. Коллектив маленький: кто на год, а кто и больше, в зависимости от вахты, и только от тебя зависит, как ты этот год проживешь. Год не выдержит никакая маска, и не скроешься от людей, не отсидишься. Кто-то вливается в коллектив, становясь его частью, бывало, оставаясь ещё на вахту-другую, лишь бы не терять той, почти ментальной, связи с напарниками, а кто-то кое-как оттянув положенное, так и не заведя не то что друзей, даже приятелей, с первым же рейсом возвращается в обжитое пространство, никогда больше не уходя дальше орбиты Марса. Но про таких быстро забывают, даже их имена уже через неделю начисто стираются из памяти.
Ранний подъём, пять утра по времени базы. Контрастный душ, разминка, неспешная пробежка в лёгком тренировочном костюме по, чуть пружинящему под кроссовками, полу кольцевого коридора, идущего вдоль внешней стены центрального купола. Медленно, чтобы собраться с мыслями. Тычок кулаком в плечо раздирающе зевающего Родимцева, выползающего из личного отсека. Приветы и крепкие рукопожатия, на ходу, с остальными: Павел, Родион, Артём. Крепкие, подтянутые парни, пятеро, вместе со мной. Малая группа, но такой базе как Эхо большая и не положена, так, первый аванпост, до полноценного развёрнутого поселения ещё ой как далеко. Порыкивая, гоню подгогатывающих от очередной рассказанной шутки парней, а у самого на душе неспокойно. Первые жаворонки из исследовательского пула испуганно жмутся к стенкам в полутёмном коридоре, пропуская нашу группу несущуюся, немилосердно грохоча, словно стадо слонов на завершающем круге. Только неделя здесь, но к ранним пробежкам я своих уже приучил. Неделя, всего неделя, но привычно всё, как будто не первый год я здесь, сколько таких групп у меня было, за те пятнадцать лет, что я был старшим. И вроде всё по накатанной, стыкуй с научниками план разведки и перечень экспериментов, назначай очерёдность партии, но, если бы не одно очень большое и жирное "Но"...
Со мной вчера связался Стрельников. Капитан НСБ, не бывший, бывших там не бывает. Один из немногих моих настоящих друзей, и один из немногих кто остался, несмотря ни на что, на Земле. Чёрт! После стольких лет, я даже не знал, жив ли он ещё, он почти сразу пропал из поля зрения, да и я, сказать по совести, уходя, обрывал все концы, вырывал с корнем, от вселенской обиды на всё человечество. А тут он объявился, как чёртик из табакерки, словно и не прошло два десятка лет. Всё такой же, ни на йоту ни изменившаяся гора мышц, с чуть ироничной ухмылкой и добрыми глазами, обманчивыми, прямо скажем.
"Ну здравствуй, Стрелок", - назвал он меня по конторскому прозвищу, уголки губ чуть дрогнули обозначая улыбку, когда он смотрел в моё, я всё же надеюсь, оставшееся непроницаемым, лицо. Привет из прошлого, словно обухом топора, вдарил по голове, со всего маху. Впервые, за долгое время, я молчал, не зная, что и ответить. А он посерьёзнел на глазах, взгляд изменился, словно зверь выглянул наружу, на секунду, в приоткрывшуюся клетку, толкая волну страха перед собой. Я знал этот взгляд, привычно давая волне стечь по телу, в такие минуты к капитану старался никто близко не подходить:
"Батю помнишь?" - спросил он, а я кивнул в ответ: контр-адмирал Снегов был последним начальником ГРУ, не крайним, к сожалению, именно последним. Живо вспомнились лунные верфи, прощание Бати с боевыми кораблями. Три последних, лёгких крейсера, которые ещё держало за собой разведуправление, наши птички, на одной из которых, я, ещё лейтенантом, в составе десантируемой группы ходил к Плутону, резали на металл, даже не пытаясь переоборудовать под гражданские нужды. Нет, им нужно было с корнем выдрать любое напоминание об армии, флоте, любую память о нас. А Батя стоял, в белой парадке, увешанный орденами и медалями, левой ладонью накрыв гарду кортика, а правой касаясь козырька.
"Всё, нет больше Бати, похороны завтра". Из груди рвались вопросы: "Как, что", но Стрельников одним движением остановил меня: "Прилетай, всё объясню".
Он давно уже отключил связь, а я всё ещё сидел и вспоминал, то жёсткий, командный голос, то его отеческое: "Сынки", и персональное моё: "Крепись", когда две тройки из нашей группы не вернулось с Марса, а меня захлёстывала отупляющая апатия. И дело было не в прошедшей буквально на расстоянии вытянутой руки смерти, а в том, что погибли безответно шестеро хороших парней, более опытных, более знающих и поэтому шедших впереди.
Вот поэтому парни бегут, на ходу перебрасываясь беззлобными подначками, а я переживаю давно не свойственные мне душевные метания.
Тихий ойк впереди, успеваю увидеть, как опрометчиво выскочившую в коридор худенькую девушку, аккурат под ноги разогнавшейся команды, не растерявшись, ловко подхватывает Артём, смуглый, чуть восточного типа, парнишка, молодой совсем, двадцать два года, и остаток дистанции, рисуясь, добегает уже с ней. Поставил на пол, как сразу обступили, совершенно закрывая собой, куда ей, минимум на голову ниже каждого. Расталкиваю зубоскалов. Девушка вся красная, словно маков цвет, парни весёлые, за словом в карман не лезут. "Поймал, неси домой!" - и ещё кучу подобных шуточек, вываливают на не знающую куда себя деть красавицу.
- Так, кто тут у нас, - порыкиваю на свою банду, разглядывая раскрасневшуюся и от этого ещё более привлекательную девушку. - И угораздило же тебя, Катерина, - узнаю помощницу начальника базы, между прочим, серьёзного учёного, с кучей научных работ и внешностью школьницы лет пятнадцати. Которая обманывает даже меня, хотя я и знаю её реальный возраст: под тридцать лет.
- Ой, Павел Константинович, - она умоляюще взглянула на меня.
А я принял решение. Ещё раз рыкнул на парней:
- Так, шуточки отставили, тренировку никто не отменял, быстро в спортзал, и полный комплекс, что б отработали, приду проверю, - и уже девушке. - Пойдём, ты же к Георгичу? - она кивнула робко. Ещё не веря в быстрое избавление. А я улыбнулся, хитро подмигнув. - Вот и славно, мне к нему же, как раз провожу.
Начальника базы, тоже крупного учёного, мысленно хмыкнул, за все двадцать лет, я тут мелких и не встречал наверно, звали Каримов Джон Георгиевич. Что ж интеграция принимает, иной раз, странные формы, чему примером служило исконно английское имя с таким же исконно греческим, но давно обрусевшим отчеством. Сам учёный по этому поводу не переживал, больше он переживал, что становится каким-то завхозом-хозяйственником, а не апологетом от науки. Вот и сейчас он истово ругался по дальней связи с кем-то на орбитальной.
- Вы понимаете, мне нужно, нужно мне, понимаете! - Каримов со злостью отключил абонента, с шумом выдохнул. Уставился на меня.
- Не вовремя? - задал я напрашивающийся вопрос. Тот секунд десять зло подышал, сверкая глазами, но потом, успокоившись, вяло махнул рукой.
- Что уж там, садись.
Вот за что я уважал Джона, так это за полное отсутствие спеси и, присущего некоторым маститым, чванства. Фанатик своего дела, он тяготился обязанностями начальника, но, однако, умом понимал, что выбить что-то сверх нормы, для базы, хватит авторитета только у него, благо головное руководство всей юпитерианской он знал как облупленных, ещё по аспирантуре. Осунувшееся лицо и синяки под глазами ясно говорили, что Каримов не спал уже суток двое, как минимум.
Умастившись в кресле, заботливо припёртым кем-то из благодарных учеников, в кабинет, страдающего излишним аскетизмом, учёного, осуждающе покачал головой.
- Что, хреново выгляжу? - Каримов беззлобно, но, вместе с тем, устало, усмехнулся.
- Не то слово, Георгич. Ты бы поспал, что ли, больше всего на свежеподнятого зомби похож. Скоро, сотрудников пугать начнёшь.
- А, - махнул тот рукой. - Заснёшь тут.
- А что случилось-то?
- Да призраков ловим.
- Что, прямо на базе? - я хмыкнул, представив, как Георгич, с помощниками, вооружившись вилами и факелами, гоняет нечто закутанное в белую простыню, по пустынным коридорам, о чём ему и сообщил.
Тот хрюкнул, вытер рукавом выступившие слезы:
- Ну ты, Паш, даёшь, нет, конечно. Это мои, дарования юные, на фантазию богатые, окрестили, - Каримов постепенно оживлялся, зуд исследователя его не покидал с молодости, заставляя всё время пропадать в дальних экспедициях, по слухам, недавно, собственная мать направила ему жёсткий ультиматум, либо она увидит внуков, либо отречётся от сына. Однако новые тайны матушки природы, заставляли его забывать обо всём на свете. - Ну да, давай, по порядку расскажу. Ты же помнишь, мы два дня назад над подводным вулканом ставили оборудование.
Я кивнул. Рядовое дело, прилететь, определить подходящую площадку, установить термобур с капсулой, запустить, и проверив, что телеметрия поступает исправно, вернуться на базу. Термобур проплавлял скважину до подлёдного океана, сквозь шестикилометровую толщу льда, и заякорившись на кромке, опускал на тросе капсулу с оборудованием в исследуемую зону. Оборудование было одноразовым и обратному извлечению не подлежало.
- Так вот, помимо прочего, там ещё стояла глубинная видеокамера оптического диапазона. И вот вчера, по биосканеру ноль, по масс-спектрометру ноль, а на записи с камеры, невдалеке спокойно плавают несколько бесформенных слабосветящихся объектов. Мальчик там сидел впечатлительный, вот он их призраками и назвал. Я к руководству, мол, так и так, нужно полноценный автономный исследовательский модуль, а они мне, что очередь расписана на полгода! Представляешь! - Каримов, сжав кулак, погрозил воображаемым недругам. - И так всегда, - пожаловался он мне, - бюрократия неистребима. Чего ухмыляешься? - Георгич нахмурился. За свои исследования он был готов биться аки лев, доказывая всем их исключительность и необходимость.
- Мы, к твоему сведению, пытались сканировать активным излучением, так в результатах не пойми что, совершенно невозможные величины. Есть у меня одна гипотеза... - Тут Каримов вздохнул, принялся нашаривать что-то на столе, не нашёл, и махнув рукой, откинулся назад, чуть покачиваясь в кресле. - Только ты сходу скептическую морду не строй, мне и так всю плешь проели, когда я об этом там, - он глазами показал на потолок, - заикнулся.
- Не буду, - я приготовился слушать, было видно, что учёного переполняет желание поделиться с кем-нибудь своими мыслями, не диспут устроить или ещё один обучающий семинар, для этого ему хватало коллег и учеников, а просто найти, образно выражаясь, "свободные уши", выговориться тому, кто готов просто слушать.
- Хорошо, - Выдохнул Каримов, собираясь, пожевал губами, критически глядя на меня, наконец, начал. - Я постараюсь попроще, начну с экскурса в школьную физику. Что такое корпускулярно-волновой дуализм знаешь?
Я кивнул. Философски подумал, что, видимо, некоторой порции обучающего семинара мне не избежать.
- Отлично. Изучение природы дуализма привело к пониманию того, что свойства корпускулы есть проявление трёхмерности пространства. Грубо говоря, в двумерном пространстве существовали только волновые взаимодействия, при развёртывании же третьей координаты, волновые взаимодействия приобрели ещё и корпускулярные свойства. Логически вытекает, что при развёртывании четвёртой координаты, эти взаимодействия приобретут ещё какое-нибудь дополнительное свойство и так далее. Но это уже не важно, - спохватился Каримов и продолжил. - Вообще развёртывание третьей координаты очень интересно теоретически. Есть мнение, что это был процесс сброса энергетических излишков. То есть, в некой точке двумерного пространства произошло накопление такого энергетического потенциала, что это привело к состоянию сингулярности и дальнейшему проколу метрики пространства и развёртыванию третьей координаты, процессу, известному нам под названием "Большой взрыв". Ну, а потом, проявление корпускулярных свойств, образование первичной материи, в общем, всё как в учебнике. С самого момента "Большого взрыва" идёт расширение Вселенной и образование вакуума, первичного энергетического поля, однако скорость расширения падает, так как всё большее её количество, грубо говоря, материализуется. Теоретически, когда-то скорость расширения упадёт до ноля, и сейчас большой вопрос, начнётся ли процесс сжатия вселенной или не начнётся. В упрощённом виде всё это представляет собой трёхуровневую систему...
Каримов увлечённо рассказывал, совершенно забыв об усталости. Не знаю, но никак не мог стереть со своего лица лёгкую улыбку. Нет, конечно, Георгич объяснял доступно и подробно, но эта его привычка, начинать, не то что, издалека, а от, что называется, "начала времён"... Пришлось его прервать. Я поднял ладонь, останавливая учёного на полуслове:
- Джон. Джон, это всё, конечно, интересно, но астрофизику мне преподавали, и современную теорию космогонии тоже, давай уже конкретно к "призракам".
Тот минуту похлопал глазами, молча открывая и закрывая рот.
- А, - махнул рукой, в который уже раз. Расслабился, снова на лице проступила усталость. - В общем, думаю, эти "призраки" - блуждающие области двумерного пространства, каким-то образом закапсулированные.
Я дёрнул бровью, сказал ровно, следя за интонацией, чтобы не обидеть Каримова скепсисом, больно уж фантазией попахивало от этой теории:
- Неожиданно.
- Вот, и ты тоже не веришь, - обвинил меня Джон. Устало пожаловался. - Мне никто не верит, - замолчал, погрузившись в раздумья. Заметив, что глаза светила науки, сами собой начинают закрываться, поспешил, пока тот, не отошёл окончательно в царство Морфея, всё-таки определиться с насущным вопросом.
- Джон!
- А, что. Ох, извини. Точно пора пойти вздремнуть, а то зайдут, а я как студент какой, в стол уткнувшись, дрыхну, конфуз однако.
- Джон, мне бы на Землю, на недельку слетать.
От моих слов, сон с начальника базы слетел сразу.
- Ох ты ж, опять двадцать пять, - он в изумлении посмотрел на меня, покачал головой. - Нда. Сколько ты уже в отпуске не был, десять, пятнадцать лет?
- Эх, отказать тебе не могу, кощунство это, двадцать лет... - покачал головой. - Но, а группа-то, как без тебя, справится?
- Справится, Родимцев, хоть старшим и не был, но опытный хлопец, сдюжит, - уверенно ответил я. Алексей должен был справиться, все задатки лидера у него были. Чуток опыта старшим, уверенности поднабраться, и будет толковый командир.
- Ладно. На том и решим, - тут Каримов, подавшись вперед, и сцепив перед собой пальцы в замок, опираясь на локти, так, что поверх белых перчаток посверкивали только стёкла круглых очков, спросил, задумчиво-подозрительным тоном. - А ты, случаем, не из-за "этого", - выделил он последнее слово, - с экспедиции дёрнуть решил?
- Из-за этого, это из-за кого? - задал я вопрос, усмехнувшись внешне, однако, невольно, напрягшись внутренне, с чем или с кем, с какой причиной, связывал Георгич срочную необходимость возврата на Землю?
- Да вот, вчера уведомление пришло, о направлении к нам следователя СГП.
Я расслабился, никаких следователей СГП я точно не знал. Хотя, этакое слышал, вроде. Аббревиатура что-то будила в памяти.
- Нет, точно нет. Личные причины. Ты уж извини, Георгич.
- Да ладно, понимаю, - видя, что его слова не произвели ровным счётом никакого впечатления на меня, Каримов чуть кивнул головой. Поднявшись из-за стола, протянул руку. - Давай, Паша, делай свои дела и возвращайся. Авось к подходу оборудования успеешь, - лукаво усмехнулся он. - А я пойду, храпану, минут шестьсот- семьсот, если раньше не разбудят.
"СГП", как много в этом слове. Я усмехнулся, просматривая с терминала в личном отсеке всё, что смог найти. Служба государственной помощи, вот как оно расшифровывалось. И было, по сути, барабанная дробь, фанфары, литавры, и что там ещё из оркестровых инструментов - правоохранительной службой. А как же тридцать лет без преступлений? Что изменилось три года назад? Ответа не было. Да, собственно, про функционал новой службы писалось весьма обтекаемо, некоторые положения были в достаточной мере завуалированы и могли сбить с толку непрофессионала. Куда там, лет пятьдесят как историю развития, так и основные функции правоохранительной системы в мире не преподают, и даже не знакомят с ней школьников. До последнего, спецкурс был только в спецшколах, типа моей, и профильных Академиях. Уж кому-кому, а мне, многое говорили только звания, вводимые внутри службы: низшее звено - прокуратор с третьего по первый ранг, среднее звено - следователь также трёх рангов, и старшее звено инспектора, и тоже трёх рангов. Также, был некий высший орган управления, состоящий из судей, и координационный совет, из них же, про ранги уже сказано ничего не было. И наконец, выделенная отдельно строчка, международные инспектора, про которых и вообще, едва-едва, упомянули. Судя по всему, что-то вроде особых порученцев со спецполномочиями, подчиняющихся напрямую судьям, вот только неясно, главупру, или этому непонятному координационному совету. Дела, делишечки. Подгнило что-то в Датском королевстве.
От двери пиликнул входящий вызов.
- Сезам, откройся, - бросил я кодовую фразу. С этими фразами, кто как только не изгалялся. Один умник перед дверью целые расшаркивания в стиле восемнадцатого века учинял, все три дня, пока это паясничество ему самому не надоело. В итоге, в абсолютном большинстве случаев, всё сводилось к слову, реже двум. Современным системам распознавания хватало буквально нескольких звуков, чтобы уверенно идентифицировать личность.
- Павел Александрович, можно? - робко, в несвойственной манере, попросился заглянувший в комнату Родимцев. Видеть мнущегося здоровяка было, отчасти, забавно. Вспомнив закидоны конца двадцатого, и до середины двадцать первого веков, чуть не назвал получившуюся картинку: мистер Олимпия стесняется. Улыбнулся, кивнул:
- Заходи, Лёша, выкладывай, что стряслось?
Оперативник прошёл, присел, нерешительно поглядывая на меня, но, собравшись с силами, всё-таки задал мучавший его вопрос. И я, похоже, знал заранее, о чём пойдёт речь.
- Слух прошёл, вы уезжаете.
- Ненадолго, надеюсь. Хотел с вами завтра обсудить, но раз ты пришёл, давай со всеми вопросами определяться сейчас, - я сходу постарался взять деловой и уверенный тон, а то знаю я, какой сумбур сейчас в головах у парней. Все молодые, только Родимцев четвёртый год эту лямку тянет, остальные, после первичной подготовки и учёбы, полгода как за орбитой Марса. Молодое пополнение и всех сюда. Ну, а что тут на Европе может приключиться. Вся планета, сплошь идеальный шар с перепадами высот не более пятидесяти метров, закованная в шестикилометровый ледяной панцирь. Плюс, кое-где, иной раз, прорываются подводные вулканы, оставляя во льду вкрапления вулканических пород, отчего лёд в разломах терял первичную голубизну, приобретая жёлто-рыжий цвет. Вот что там может произойти сверхнеобычного, так, видимо, считало руководство. И, ах да, для равновесия, кинули старшим бессменного "Чёрного странника", у которого опыта планетарной разведки хоть попой жуй, авось поднатаскает молодых. Нда, идеальный план, вот только мне его пришлось поломать.
Я всё прекрасно понимал, и что парням, попросту, страшно остаться без руководства, и что Алексей жутко мандражирует, понимая, что бремя старшего, пусть и ненадолго, упадёт на него. И мне надо вселить в него, пусть не уверенность в своих силах, это придёт со временем, но чёткий план действий. Как в армии раньше: "Не знаешь, как действовать, читай устав" - так и здесь, нужно было вбить ему ясную и понятную схему действий, к которой он бы мог обращаться при возникшем затруднении.
- Значит так, Лёша. Старшим, на время моего отсутствия, либо до того как пришлют сменщика, назначаешься ты. Вижу, понимаешь, что других вариантов нет. Опыт разведки у тебя есть, и немаленький, тебе так и так, через полгода-год, могли предложить должность, так что, рассматривай это как "утиный тест". И вообще, считай, что командир выбыл по ранению и ты, в боевой обстановке, принял командование на себя! - было видно, что этот аргумент (ну как же, армейская романтика, бравый сержант подхватывает знамя, выпадающее из ослабших рук командира), его несколько приободрил. - Тренировки не забрасывай, план я скину тебе, почитаешь. С любыми вопросами можно и даже нужно обращаться к Георгичу, он мужик правильный: и подскажет, и поможет. В разведке не зарывайтесь, все действия строго в рамках задания, никакого: "Глянуть, что там за холмом", быть не должно априори. Андестенд?
Родимцев закивал болванчиком, чуть более расслабившийся и повеселевший:
- Йес, чиф, мастер-чиф.
- Вот и славно. Завтра я общий инструктаж вам всем, ещё раз, проведу. А пока... - я, красноречиво, покосился на горевшие на стене, синей голограммой, часы. Показывали они пять минут первого, глубокая ночь, по меркам базы. Проследив за моим взглядом, Родимцев ойкнул и быстро засобирался. Махнув небрежно, отметая сбивчивые извинения, я буркнул незло. - Давай, вали уже.
Снова развернул на экране информацию по новоявленной "Службе", хотелось поискать какие-нибудь упоминая о пенитенциарной системе, это бы подтвердило некоторые мои догадки, но сегодня, видимо, мне это было сделать не суждено. Ещё один вызов от двери, а на пороге, тот... та, кого я меньше всего ожидал увидеть - наш гений от науки, Катенька свет Румянцева. В облегающем, белом, с синими вставками, костюме, совмещающем эстетику с приличными защитными свойствами, она была чудо как хороша. Я был старше, намного: она ещё только делала первые заметки, в школьной тетради по астрономии, разглядывая Марс в учебный телескоп, а я уже давил сыпучий грунт на местных лунах, тяжёлыми, ребристыми подошвами. Проходила первую учебную практику на Луне, изучая кратеры, а я хоронил, уже даже не первых товарищей, опуская в символическую могилу, в лучшем случае, кусочек скафандра, застёжку, осколок забрала, а в худшем, только табличку с именем. Но будили, в душе, что-то полузабытое, что-то, давно задавленное мраком и горечью, на самое дно, этот лихорадочный блеск огромных синих глаз, тонкая девичья фигура, волосы, стянутые в хвост и задорная улыбка. Однако сейчас глаза девушки были грустны.
- Можно? - тихо попросилась она.
Я кивнул, делая широкий жест ладонью. Правда, разбежаться в отсеке было особо некуда, стул был занят мною, единственным местом была кровать. Она присела, на краешек, спросила, чуть хрипло:
- Улетаете, Павел...
- Просто Павел, можно Паша, и, конечно, на "ты", - остановил я её. Мне было приятно, вот так, посидеть, разговаривая с ней. Захотелось поговорить вне работы, вне делового тона, просто, по душам. - И улетаю ненадолго, даже соскучиться не успеешь, - улыбнулся, рефлекторно вытягивая девушку на доверительное общение.
Она слабо улыбнулась в ответ. Но затем, одним вопросом:
- А вдруг успею?
Заставила меня замереть, не зная, что и ответить. Ломая сходу всю полушутливую канву, всю выстроенную, мгновенно, схему разговора, последствие моей былой службы. Слишком, уж, многое было вложено в эту короткую фразу, чтобы просто отмахнуться от неё.
- А мы ведь и раньше встречались, - продолжила она, видя моё замешательство и интерпретировав его по-своему. - Семь лет назад, я ещё в университете училась, моей группе, по распределению, выпала практика на Титане. Помните, тогда ещё на спуске, произошла детонация двигателя у шаттла, и всех нас с научруком и партией спецов выбросило чёрти где...
Она вспоминала, подбирая слова, стараясь выдерживать нейтральный тон. А я, как сейчас, увидел худенькую, даже в скафандре, фигурку, да бездонной глубины глаза. Тогда была череда каких-то дурацких поломок, отказов, да и откровенного головотяпства, и ничем иным, как постоянной головной болью, Титан мне не запомнился. Только после её рассказа я, действительно, вспомнил эту группу желторотых практикантов, двух долговязых пареньков с цыплячьими шеями и девчонку, как оказалось, Катю.
- Мне тогда шепнули, что вытаскивал нас сам "Чёрный странник" и я, во все глаза, разглядывала вас, и боясь, и страстно желала подойти, но вы были так заняты и так сурово неприступны, что я не решилась.
Я молчал, понимая, что за всем этим стоит много большее, и всё не мог найти подходящих слов. Интуитивно понимая, что всё, что я произнесу, наверняка разрушит ту хрупкую связь, что возникла между нами. Молчала и она, чуть наклонив голову, смотря куда-то левее меня, словно боясь встречаться со мною взглядом. А у меня всё переворачивалось в душе. Давно уже не было такого, чтобы я не мог понять сам себя. И не мальчик уже, вроде. И сам парням молодым, на очередных посиделках задвигал, расслабившись под уважительными взглядами, жизненный тезис: "Завидую я вам, вы ещё можете жениться по любви, а вот я уже слишком хорошо знаю, что мне нужно". И вот те на.
Печально улыбаясь, она вздохнула, поднялась, ни слова не говоря, и уже у входа, полуобернувшись, произнесла только:
Я проснулся. Левая рука ударила по обшивке, уцепившись в шпангоут, тяжело дыша, подтянул своё тело, садясь на кровати, устало прислонился головой к прохладному металлу переборки, пересохшими губами, хрипло проговорил одно слово "Свет" и замер, глубоко вдыхая сухой воздух корабля. Сон, кошмар как всегда, издержки воспитания, как сказал как-то Стрельников и хмуро и зло, с какой-то издёвкой даже, улыбнулся. Оно может и так, однако кошмар был не из разряда абсурдных и безумных порождений глубин подсознания, а очень даже реальный, мой личный, так сказать персональный, only for me, кошмарчик, в котором ничего не надо было придумывать, действительность была жёстче и безысходней любой фантазии. Всё та, последняя, марсианская высадка. И будь немного по-другому, будь у нас достаточные силы и средства, всё могло бы пойти иначе, но нас давили по всем фронтам, обкладывали как волков, флажками. Мир изменился, или его изменили так, что мы стали не нужны, не нужны настолько, что практически на каждом заседании объединённого правительства поднимался вопрос о нашем расформировании. Для кого-то мы явно представляли опасность, может быть пока неизвестную нам, но прекрасно известную этому кому-то. Мы стали тем Karhaginem, который esse dolendat.
Чуть помотав головой, я отогнал тяжёлые образы, навеянные сном. Что пробудило их после стольких лет забвения? Может то, что я возвращался на Землю? Или привет, словно из потустороннего мира, от Стрельникова... Поднявшись с упругого ложа, я знал только один способ уснуть беспробудно и без сновидений, дать физическую нагрузку до пота, до приятной тяжести в мышцах. Дать, и провалиться обратно в сон, отсыпаться перед, уже ставшей такой чужой, родной Землёй.
Родная планета встретила, не то чтобы ласково. Стандартный санконтроль на орбите, двухчасовое ожидание окна посадки в череде непрекращающихся взлётов и полное безразличие диспетчеров, но это всё было знакомо. Незнакомым было только молодое лицо, отрекомендовавшееся прокуратором СГП. Мне впору было невесело усмехнуться, как же, разогнали службу высококлассных специалистов, а потом спохватились и создали этот СГП, набрав впечатлительных мальчиков, таких как этот прокуратор, все эмоции которого были крупно написаны на широком лбу.
Но хватит лирики, одно меня радовало, что контроль был мною пройден без замечаний, были опасения, что прошлый мой профиль вызовет ненужные вопросы, однако обошлось. Челнок на автопилоте, сойдя в пятнадцати километрах над поверхностью с параболы спуска, мощно и ровно пошёл, не меняя эшелона, на космодром "Снежный" под Новосибирском. Судя по спутниковым снимкам, которые я просмотрел во время спуска, Стрельников поселился вдали от крупных мегаполисов, предпочтя городской суете более размеренное существование. Добирался к нему я уже на лёгком двухместном коптере. Машину слегка качало порывами ветра, под корпусом уплывали назад километры зелёной тайги, подумалось: "Может и зря было бежать отсюда без оглядки, забираться в самый дальний угол? Уйти, также, поближе к природе, да подальше от людей, авось и отпустило бы". "Нет", - подумалось снова. - "Не отпустило бы, слишком уж опротивело это скандирование толпы "Убийцы, вон!".
И снова память подсунула тяжёлые воспоминания: огромная ревущая толпа, и небольшая фигурка человека за трибуной: "Наконец-то, наконец, мы избавились от последней угрозы, последних противников нашего нового, единого мира, единого государства! Наконец последние остатки, огрызки милитаристской угрозы, этот нарыв на теле нового мира удалены! Я вам клятвенно обещаю, всё, я повторяю, всё оружие будет уничтожено, дабы у оставшихся недобитков больше не осталось ни единого шанса творить зло! Да здравствует наш чистый и прекрасный новый мир"!
Я лишь сильнее сжал штурвал в ладонях, мотнул головой отгоняя образы прочь, столько лет прошло, а те воспоминания ярки, как будто это было вчера. Коптер, пышущий жаром двух реактивных движков, я сажал на луг, на опушке, метрах в ста от первых домов: аккуратных, ярких, словно игрушечных. Марево от раскалённых потоков воздуха, рвущихся из развёрнутых к низу сопел по бокам машины, искажало картинку, но, всё равно, этот посёлок казался каким-то нереальным, пластмассовым что ли. Сел, чуть пружиня, подпрыгнул, и застыл на выдвинувшихся шасси, упираясь в заросли высокой, по пояс, травы. Выпуклый фонарь кабины, с лёгким шорохом, ушёл назад и вверх, обрушивая забытые запахи... Уже начал забывать, что в воздухе может витать столько различных ароматов, вдохнул глубоко, впитывая в себя, прикрыл глаза, акцентируясь только на них.
Вздрогнул, услышав размеренное: "Ку-ку, ку-ку, ку-ку"... Усмехнулся, вспоминая давнюю присказку из своего детства: "Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось".
Ухватившись за край кабины, подтянулся, бросая тело вперёд, прямо в колышущееся зелёное море, выпрямившись, провёл рукой по верхушкам, не удержавшись, сжал в ладони пучок длинных, жёстких листьев, потянул, но, тут же, резко одёрнул руку, рассматривая маленькие бусины крови из нескольких порезов на ладони. Над головой проскочили два лёгких геликоптера, развернулись, покружив, и умчались дальше.
"Подростки, похоже, балуются", - подумал я и машинально слизнул капельки крови, покрутил головой, после стерильной тишины станции, природа поражала разнообразием звуков: шорохом травы, поскрипыванием веток, стрекотом насекомых...
Вздохнув, я подхватил рюкзак, что назывался, в бытность свою, малым тактическим, анатомическая спинка и жёсткие армированные кевларом стенки, литров на пятьдесят и очень лёгкий. Не торопясь выбрался на пыльный просёлок. Обычный такой просёлок, ни грамма асфальта или гравия, не говоря уже об устойчивых полимерах, глушь - да, но какая-то сознательная глушь. Нарочитая, я бы сказал, не в 22-ом веке. Остановился, оглядывая с пригорка подступающий лес, а потом себя: рюкзак на плече, ботинки с высокой шнуровкой, прочные немнущиеся штаны, да штормовка, ни дать, ни взять турист, улыбнулся, невольно, сравнению. Когда это было, с кем это было...
- Любуешься? - голос Стрельникова разогнал тишину. Он неслышимо подошёл, только изменившийся, немного, ток воздуха предупредил меня о нём за спиной. Месяц с повязкой на глазах, пока они восстанавливались после ранения, научил обращать внимание на органы чувств, которые в обычной жизни даже не замечаешь.
- Да, наверное, - накатила на меня какая-то щемящая тоска, произнёс, медленно разворачиваясь. - Глупо как-то...
Мы обнялись, стискивая друг друга, с силой, как братья после долгой разлуки. Сколько я его не видел, сложно уже и подсчитать, но вот эту ауру надёжности, что щедро разливалась вокруг, я бы не смог забыть никогда.